Автобус тряхнуло, и я опять оказался в Дробылеве.
Баба Валя с топором шла колоть дрова, за ней спешил Вадик. Я не понимал тогда, что со мной происходит, и посчитал лучшим вариантом присоединиться к ним.
- Дайте топор, я сам попробую! - крикнул я, еще не достигнув идущих впереди.
Вадим обернулся, увидел меня и почти закричал:
- Братишка, ты же спал! Мы тебя не будили. Да мы с мамой все сделаем, наколем.
- Дайте топор!- уже потребовал я.
Мне дали топор, я подошел к большой колоде, поставил на нее чурку, размахнулся и лишь отсек кору. Промазал. Еще раз, уже прицелившись, ударил по березовому полену, попал, но расколол лишь на треть. Вадик подошел, ухмыляясь, отнял топор, выбросил сигарету и раскурочил березоньку до конца. Он рубил, а я дымил сигаретой.
- Вадим, я ехал с мертвецами, - сказал я ему.
- После водки с автолавки и не такое привидится.
- Нет, я ехал с ними, я Тихонова в Лидино видел выходящим! За рулем Юрка Шевчук был...
Вадик достал сигарету, прикурил мертвой зажигалкой с третьего раза, потом ответил:
- Тихонов и Лидино - две вещи несовместные. На хуя ему в Лидино?
Я неуверенно сказал:
- Шевчук говорил, что у каждого есть свои места. Ну, как у меня Дробылево. И, может, баба там у него... Ну, была, типа...
Вадим докурил молча сигарету, бросил ее, потом как-то странно произнес:
- Юра за рулем? Бред. Но места здесь дикие, все заброшено. Баба в Лидино? У Штирлица? Не знаю.
- Там магазины есть, я за че.... бутылкой бегал в ближний. Ноль семь взял. Уговорили вдвоем. Нормально под огурчики.
Тут я вспомнил, что огурчики нам протянул Цой, на время прекративший свой спор с Летовым. Разум снова ушел в ноль
- Но...
- Шо но? Нам еще ехать и ехать, - произнес довольный чем-то Шевчук, и мы потряслись дальше. К нам незаметно подкрался Цой.

По совету друга посмотрел. Натянуто кое-что, но неплохо. Хотя ожидал больше экшена, как ныне модно выражаться.

Вызвал-таки вчера врача. Очень надеялся на ОРВИ, оно у меня за пару дней проходит, а он мне почти сходу - грипп у Вас, дружище. Ломит коленочки и локоточки, температурка, дышать непросто? Грипп!
Вот так и разрушаются надежды на выходные. И, главное - лежать, пить лекарства, соблюдать режим...

Я, наверное, не писал, но я стал дядей!!!! У меня теперь племянник, Степан!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

ЗЫ А Калине и Тибетскому Псу спасибо за вещи, реально пригодились!!!

Руки уже привязаны
К доскам кем-то скрещенным.
Слова прокуратора сказаны,
А, значит, не быть прощенным.

Спины и суставов не чувствуя
После пути на Голгофу,
Как-то нелепо и пусто,
Больно, душно и плохо.

Варавве не быть распятым,
Зато толпа празднует.
Отец, награди их градом!!!
Хотя среди них разные...

Отец, почему так больно?
Отец, ответь же, ответь
Почему так много довольных
Смотреть на Твою же смерть?

Дух и душа не сломлены,
Но тело ломает крест...
Тем, кто Тобою вскормлены,
Когда пропоет Благовест?

Воды... Дайте каплю испить,
Отец, подари дождь!!!
Но нет... Солнце в зените...
Уксусом поят... Дрожь...

Отец, ты чувствуешь то же?
Ведь мы единое целое...
Хоть это пускай поможет!..
На черное ляжет белым...

Отец, прости их, прости,
Ты слишком от них далеко!
Им долго искать пути...
Ну, вот и все... Легко...

Мне много чаще стало сниться море...
Не яхты у причалов в бликах света.
Мне снится шторм, и я во сне с ним спорю,
Пытаясь прочь убраться незаметно

Туда, где штиль и берег вдоль прибоя,
Туда, где можно слышать запах сосен,
Но всякий раз, по окончании боя,
Приходит смерть, холодная, как осень.

Она приходит на больших глубинах,
Куда, водоворотом занесенный,
На дне распятый, жив наполовину,
Ее я жду и вдруг рождаюсь сонно...

Я так скучаю по иным рассветам!
По неба светло-синего простору!
По яхтам у причалов в бликах света!
Но слишком часто шторм мне снится в море...

Писал стихи - отрыгивал упреки,
Резвился музыкой - не нравились аккорды.
Да мне вообще противны мои строки,
Тем более, отвратны чьи-то морды.

Я что пишу - любовь, страна, родные,
Мой Бог, которого не знаю.
Страна, в которой люди вечно злые
И в боли вместе с злостью умирают.

Писал про жизнь - "не стоит" и "не надо",
Писал про Веру - тяжело и чуждо.
Писал, блять, о волшебных "нежных взглядах",
Хоть было все неважно и не нужно.

Писал стихи - зачем, никто не знает,
Себя отравой этой долго мучил.
Ну, что ж, порой похожее бывает,
Хотя по жизни все страданья круче.

Давненько не предлагал рецептов, но тут приготовил - сказка!

Итак, ингредиенты:

250 грамм хорошей говяжей вырезки-бефстроганофф
1 средний помидор
1 средняя морковка
2 средних картошки
пару полосок болгарского перца
1 луковица
две ложки подсолнечного масла
1 полоска бекона
перец
соль
2 столовых ложки сметаны
укроп (треть пучка)
петрушка (треть пучка)
вода

Лучше всего иметь глиняный горшочек, на литр примерно.
В горшок наливаете масла и немного воды, бросаете нарезанный полукользами лук, ставите огонь конфорки на максимум и ждете, чтобы схватилось. Как только закипит, бросаете туда бефстроганофф, сантиметровыми кусочками разрезанный или порванный бекон, ждете, чтобы он слегка протушился, потом солите-перчите, добавляете сладкий перец, нарезанный небольшими кусочками и помидоры. Когда все это (минут через 15) начнет активно парить и булькать, готовите духовку (160 градусов). Бросаете в горшок морковку, порезанную кусками на вкус, но на один укус, минут через пять картошку, такого же размера. Как закипит, добавляете мелко порубленную зелень и острый перец (можно еще чеснок, но на любителя). Как закипит снова, перемешиваем все, сверху сметану - и в разогретую духовку минут на двадцать. Да, еще. Воды нужно примерно две трети горшка. Сок дадут все ингредиенты, так что смотрите.

Примечания: соль-перец пробуйте на вкус перед помещением горшка в духовку.
Духовка совсем не обязательна, как и горшок, все тушится в обычной глубокой кастрюле.
Классическую корку из сметаны делать так и не научился, так что я сметану в итоге смешиваю с остальным. Если кто умеет - научите.

Время, с учетом неспешной чистки и резки - полтора часа. Можно быстрее.

Прекрасно идет по водку и красное вино :)

Приятного аппетита!

Отработало многое сердце,
Отстучало ударов много...
Почему вместо ленто - скерцо?
Почему потерял дорогу?

Где следы, что вчера оставил?
Я шагаю по чистому снегу,
Без надуманных кем-то правил
Я спокойно иду, без бега...

Только кровь холодеет в венах,
Только ноги едва ступают,
Мне б найти хоть какие стены
Сесть, прижаться, дождаться мая

В мае будет совсем теплее
Отогреется сердце, может.
Я себя этой мыслей лелею -
Умираю, но вдруг - поможет

Ничего нового и не сказать. Великая битва, Великий город. Великие люди. И не надо временно переименовывать Город, оставьте ему это имя. Сталинград.
Павшим - память и слава, выжившим - долгие лета.

Потом вдруг я оказался в своей квартире. Я ничего такого не курил и не пил, но перемещение в пространстве меня, мягко говоря, удивило. Я успел выпить стакан минералки, закрыть створку шкафа и внезапно вновь оказался на кресле рядом с Шевчуком.
Не до конца ыеря в происходящее, я обернулся и опять глянул на пассажиров. И так до сих пор и не понял, что там, за протертым креслом Летова, делал Вячеслав Тихонов. У Шевчука спросил, конечно. Ответ получил схожий вопросу:
- Ты меня спрашиваешь?
Я смутился.
- Ты ж везешь.
Шевчук взял ручник, потянул на себя. Автобус встал, Летов с Цоем замолчали, а Юра сказал мне:
- Выходи, амиго.
Я тогда встал в позу.
- Куда выходить? В час дня в Лидино даже магазины на обеде.
- Один работает. Выходи, чекушечку мне возьмешь. А лучше 0.7.
Добежав до магазина, который и в самом деле работал, я взял "Хортицу" и упаковку нарезки. Честно говоря, я не думал, что автобус еще на месте. Я думал, что мне все это снится, что это мощный похмельный сон, что я проснусь с головной болью и сухостью во рту, но нет. Автобус был на месте, морозный ветер жег щеки, а Шевчук курил свою очередную сигарету. "Мальборо" он курил в моем бреде или фантазии, крепкие красные "Мальборо".
- Купил?
- Как видишь.
- Дай глотнуть. Еще стоять три минуты.
- Ты ж за рулем?
- А разница? Ты видишь, парень, КОГО я везу?
Я замолчал. Шевчук сделал несколько глотков и протянут бутылку мне. Я не отказался. И, когда я закручивал крышку, меня посетила мысль:
- Погоди, а...я? Тоже?
Шевчук усмехнулся:
- Ты? Не знаю, но вряд ли. Ты рядом с водилой. Ты наблюдатель, что ли. Ну, это я так назвал. Хотя в этот автобус мы все сядем, и каждый выйдет на своей остановке. Тихонов твой вышел вон в Лидино, пока ты за водярой бегал.
- Но почему там?
- Бог знает. Что там про ад, про рай говорят - все писульки, притчи. А вот ему после смерти здесь остаться захотелось. Баба, может, тут у него. Ты ж не знаешь, где окажешься опосля. Я бы, вот, жил бы вечно на Апраскином дворе, пугал бы небритой призрачной мордой всякую наркоту. Хотя нет, лучше на каналах, на острове. Там тихо.

Хрустя суставами пальцев,
Одну тебя вспоминаю.
Танцую мороза вальсы
Поближе к самому краю.

Вокруг - голодные крысы,
Им плоть - спасенье от голода
Им просто некогда мыслить,
Ими движет крысиная молодость.

Сожрать, насытиться кровью,
Продолжить крысиный бег.
Спешат к моему изголовью.
Жрут, сволочи, свежий снег.

Лежу и чувствую запах
Крысиных голодных тел.
На тонких, когтистых лапах
Они принесут предел.

Я крыс не боюсь - но только
Закутавшись в снежный плед,
Мне было бы слишком горько
Стать пищей почти в сорок лет.

А снег - снег кружит и ложится,
Уже не встать, не вздохнуть.
И только случайные птицы
Следом оставят путь.

Поле... Разбиты дороги...
В сугробах лежать так тихо...
Ни зла, ни безумной тревоги...
Замерзнуть - и нету лиха...

Хрустя суставами пальцев,
Одну тебя вспоминаю.
Танцую мороза вальсы
Поближе к самому краю.

Нарисовав квадратом на стекле
Подобие наивное Шагала,
Ты стала странно чем-то ближе мне,
Хотя Шагал не предвещал начала.

Но твоих пальцев нужное тепло,
Изнеженных и утонченных, нежных,
Заставило растаять и стекло,
И лед в душе, закрытый бурей снежной.

И Эдвард Мунк очнулся среди льда,
И краски оживились злым узором,
Оранжево-багряным иногда,
А иногда цветным безумным хором.

И с этим стало невозможно быть.
И я, уже не зная слова "мерить",
Хотел, желал, любил... Какая нить
Открыть нам сможет лабиринта двери :)

Бойтесь своих сомнений,
Страхов и страшных снов.
Бойтесь встать на колени,
Если враг перешел ваш ров.

Бойтесь вдруг стать ненужным,
Бейтесь, и пусть -победа!
Бойтесь утратить дружбу,
Прочтите старые веды...

Не бойтесь больших событий -
Они жизнь украшают смыслом.
За двери не бойтесь выйти -
На воздухе чище мысли.

Не бойтесь вдыхать ладан,
Но бойтесь вдыхать лесть.
Не бойтесь, пока я рядом,
Пока я я с вами и весь.

Время остановилось.
Там рядом курили Цой м Летов, о чем-горячо споря. Я не слышал за шумом мотора Пазика, но Летов явно побеждал..
О Летове, позвольте, отдельно: я вовсе не считаю Гражданскую Оборону выдающимся коллективом в плане музыки. (Поверьте, с моим вкусом все в порядке, думаю, что в плане знания классики и современной эстрады я Вас переплюну на "ура". Впрочем, я злюсь, а это неверно). Но в плане смыслового содержания Егор Летов очевидно превосходит безголосого фонограммщика Муромова, как пример. А о вкусе людей, внимающих программе под руководством бездарного наглеца-рэппера Джокера из отвратно-мерзотной "Банды" - что ж, Вам виднее. Хочу только заметить, что народ "хавает" то говно, которое ему показывают. Для доказательства своей правоты и раздалбливания Вашего аргумента о том, что "люди хотят видеть этих артистов" приведу один лишь пример: Вы не найдете НИ ОДНОГО хит-парада ЛЮБОГО радио, будь то рок, поп или рэп, где песни, исполненные ушедшими в небытие звездами, заняли бы место хотя бы в первой десятке. Это при том, что я и хит-парадам не верю.
PS Вам действительно нравится, как замечательные Анне Вески или Валентина Легкоступова поют то жуткое говно, которое наклепали фабриканты и попсовики, имея в репертуаре куда более душевные и искренние произведения?..

Не Злитесь напрасно, я просто автор...

Я почему-то стоял на остановке в Дробылево. За несколько минут до этого я был в стольном граде. Я был трезв, хотя погода никак не располагала. Я ехал с Боровицкой на Бабушкинскую, повидать своих, оставив машину в ЮБутвово. И уже я собрался к тете Вале, погреться теплом печки, как подъехал автобус.
Там сейчас ходят удобные "немцы", но этот был Пазик. Дверь, скрепя створками, открылась, и я офигел. На месте водителя, куря сигарету (или что-том было, прости, Господи), сидел Шевчук.
- Заходи, братишка, у меня остановка пол-минутки.
- А платить чем? Ты же Шевчук...
- 62 рубля, как все. Тебе ведь до Рузы? - усмехнулся Юра.
- Да я не знаю... Я просто так тут...
- Просто так тут не бывают, - и вдруг запел:

Побледневшие листья окна
Зарастают прозрачной водой.
У воды нет ни смерти ни сна.
Я прощаюсь с тобой

Горсть тепла после долгой зимы -
Донесем. Пять минут до утра -
Доживем. Наше море вины
Поглощает время - дыра

Это всё, что останется после меня
Это всё, что возьму я с собой

С нами память сидит у стола,
А в руке ее пламя свечи.
Ты такой хорошей была,
Посмотри на меня, не молчи.

Это всё, что останется после меня
Это всё, что возьму я с собой

Крики чайки на белой стене
Окольцованы черной луной.
Нарисуй что-нибудь на окне
И шепни на прощанье рукой

Это всё, что останется после меня
Это всё, что возьму я с собой

Две мечты, да печали стакан
Мы, воскреснув, допили до дна.
Я не знаю зачем тебе дан
Правит мною дорога - луна.

И не плачь, если можешь - прости.
Жизнь не сахар, а смерть нам не чай.
Мне свою дорогу нести.
До свидания, друг, и прощай!


- Ты обернись, с кем едешь, погляди - Шевчук просипел сквозь сигарету, проезжая Сумароково, закрытого в нуное время магазина. Я посмотрел на пассажиров, и Время для меня встало

Я с прошлого января пытался написать книгу. Меня останавливали многие вещи, а по сути одно -батюшка лень не браться за сие создание. И еще неуверенность в том, что я вытяну.
Но я решился. Ибо книга эта о людях, которыми я ценен как личность, если меня кто-то еще так воспринимает.
Это не пьеса, персонажи в ней не представлены заранее, прошу нижайшего почтения.

Итак,

АВТОБУС МЕРТВЕЦОВ

Предисловие. В этой книге нет цели кого-то очернить или обелить, она задумана в больнице, где есть время подумать.
Предисловию все, конец.

Не надо столько света, дайте тьму,
Что б можно было разглядеть и дно,
Тогда, быть может, все-таки пойму
Единственное правило одно:

Собаке, рвущей пастью твой кадык,
В глаза смотреть и не бояться смерти.
И то, к чему совсем давно привык,
По новому уже совсем измерьте

Но дело вовсе не в собаках -
Их признано ценить уже веками.
Мы слишком многих отдали на плахах,
Чтобы оправдать деяние Богами.

Мне хочется порою, чтобы Боги
Взглянули в тьму, созданную самими
И что однажды Боги тоже смогут
Быть с человеком в этом мраке с нами.

Пьер Карденом дышат Ваши пальцы,
И хоть не понять мне этих пряностей,
Вашим пальцам я готов отдаться
Просто ради нежности и радости.

Ради тех изгибов, что Вам приданы
Богом, чертом, светом или тьмою
Вы другому, кажется мне, выданы,
Но я не свободен быть собою.

В Вас такое умиленье прелести,
В Вас так много чувства и участия!..
Я бы не сумел себе простить
Этого неправильного счастья.

И я счастлив каждым лишним словом,
Что способен обменяться с Вами!..
И, казалось бы, не надо мне иного,
Лишь встречаться чаще бы глазами...

Эпохами, бывает, мы живем,
Не замечая сущности значенья.
И то, каким порой идем путем
Не станет гимном на могильном пенье.

И не способен Фауст нам напомнить:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
Нам вечность грызть свои каменоломни
Устать и показать свою напрасность.

А в сущности - мы, каждый, человек,
У каждого мгновенья бытия.
Свои заботы, свой земной пробег...
И вот себя таким воспринял я.

Цените каждый прожитый момент.
Любите ближних, радуйтесь весне!
Ведь жизнь, возможно, лишь эксперимент,
Который Богом дан и Вам, и мне