Утром залив в темноте совсем не различишь, и кажется, что вот там, за перилами, отгораживающими дорогу от воды, начинается сама ночь – так черно кругом и тихо. Я не боюсь Морру, но мне кажется, что она вполне может жить там, в этом черном-черном овраге, и грохотать сквозь ночь, и замораживать все кругом…




. . .

Каждое утро по дороге в институт укутываюсь шарфами, оставляя нос, и смотрю на дорогу – дома по обеим сторонам словно вылеплены из ванильного, шоколадного и карамельного мороженого (а в лесу земля похожа на сливочный пломбир с шоколадной крошкой!) – так кажется в утреннем свете фонарей – я представляю, что за столбами сидят на земле смешные феи с растрепанными косами и в длинных полосатых носках – холодно все-таки – держат оранжевые фонари и играют в испорченный телефон, хихикая и вкусно хрустя бисквитами.

Ой, мне просто страшно хочется мороженого, но кто ж мне даст из-за недавнего гриппа…

Утро теплое, пушистое и какое-то облачное по настроению – со спящим одеялом, спящей подушкой-хрюшкой, спящей собакой, и словно облако окутывает постель, а мне вот спать всего два часа, последние смешные смски в телефоне – от Ани Из Города Восходов, а из кухни пахнет нежным запахом маминого кофе, нежной, едва различимой Heal The World и нежным рассветом.

А вечером в старом магнитофоне мурлычет Sonic Youth, в полумраке так здорово рисовать на потолке тенями от ладоней, на стенке – темная и очень любимая фотография, в ногах снова уютно сопит псинка, а теплое солнечно-лунное одеяло зовет сунуть в него нос, дочитывая заново «Семь подземных королей».

А у меня окно наконец-то оттаяло. И с крыши с жутким шумом срываются огромные пласты снега, и небо наконец-то голубое-голубое – не выношу, когда оно такое белое, ровное и давящее, хочется уснуть носом в снег – словно в вату завернуться. Только страшнее. Словно кроме этого молока больше ничего и нет, словно над городом плотная белая крышка, словно все кончается.

Но сейчас все сияет и светится под ясным-ясным небом, домики в округе совсем сказочные, в сумке у меня "Мы на острове Сальткрока" и веселое лимонное сердце на палочке - леденец от отца Томаша - и все хо-ро-шо.

. . .

В Муми-доле зима…

У меня было совершенно волшебное и чудесное утро. В нем был Мелкий. В нем был Калле. В нем было столько нежности, что я дышала ею вместо воздуха. Нежность горела кофейной свечкой, обжигала ладони сквозь кружку с малиново-медово-лимонным зельем, светила сквозь экран, капала с кончиков пальцев, нежность до сих пор витает где-то здесь, я чувствую, как с каждым вдохом она входит в меня, словно в воздушный шар, который никогда-никогда не лопнет.

А Мелкий подарил мне кусочек настоящего света.
А Мелкий, несмотря на пять с лишним тысяч километров, снова был совсем-совсем рядом, как всегда.

Мелкий, ты самый лучший в мире Мелкий. Я тебя люблю.

Ну кто ж знал, что тринадцать лет спустя по этим же самым аллеям, дворам и детским площадкам будет идти грустная рыжая девушка в черных блестящих туфельках, смотреть, как отражается в них небо и кончиками пальцев гладить ветви яблонь.

Банально, банально, ба-наль-но - но как же хочется стать хоть ненадолго вновь маленькой, когда мир - это только моя комната и любимый "шестой двор", где огроооомная горка, с которой можно скатиться только если долго-долго упрашивать бабушку (а мама вот сразу разрешаааает!), где "радуга", повиснуть на которой, уцепившись ногами за самую высокую перекладину, является высшим пилотажем, где смешной лохматый мальчик Женька (всю жизнь люблю Женек) и серьезнейшие разговоры о мультсериале про Литтл-Фута, Сэру и еще каких-то маленьких динозавриков.

А в какие-то моменты не хочется ничего вообще. Даже излюбленного всеми уставшими до смерти "забраться-под-одеяло-в-темной-комнате-чтоб-никто-не-трогал-пошли-все-к-чертям", нет, даже этого не хочется. просто словно выкачивается из легких весь воздух, из головы - все мысли, - и пусто, пусто, пусто, как будто не остается больше ничего. Ничего. Ничего.

Но потом - все равно - легче. Потом я иду по аллее - и с яблоневых деревьев так знакомо срываются белые лепестки, кружатся в воздухе, подхваченные порывом ветерка с залива... и я облегченно зажмуриваюсь, останавливаясь и несколько секунд существуя не здесь.
И кажется, что лепестки цветов, летящие по воздуху, на мгновение обретают форму.

И отпускает.
Отпускает, когда в роще сбрасываю обувь и приваливаюсь к стволу дерева; отпускает, когда ветер гладит по лицу; отпускает, когда затылком чувствую только теплую кору и не слышу больше никаких звуков. И хочется просто болтаться на толстой ветке. И танцевать посреди пустой поляны под тихое и безмерно нежное don't you remember you told me you love me baby, you said you'd be coming back this way again baby, baby baby baby baby oh baby...

Тогда возвращается воздух.

Живу.
.
В колонках играет - hans zimmer - science and religion