До Ностальгируете по фильмам ужасов второй половины прошлого века? «Печальная баллада» - пожалуй, самая оригинальная и самодостаточная стилизация под классику жанра, её действие преимущественно происходит в темноте, так что преобладает чёрно-белый колорит с пятнами красного. В сюжете фильма есть всё, за что мы их любим, и ещё очень многое: творящееся вне всякой логики безумие призвано не напугать кинговским саспенсом, а выступить метафорой того кровавого времени, о котором снят этот нео-нуар-артхаус и которое требовало таких героев, как Дракула, Франкенштейн… и Франко. Эпилог начинается в 1937 году, когда в цирк прямо во время представления вломились солдаты и забрали с арены Весёлого клоуна в ряды республиканской армии. В гриме, розовом платье, златокудром парике и с мачете клоун покрошит целый отряд фашистов, будет захвачен в плен и прежде, чем отправиться на работы по возведению чудовищного мемориала – Долины павших, вырубленного в скале храма, увенчанного 150-метровым крестом, – завещает своему сыну Хавьеру (Аресес): единственный способ достичь счастья – мстить. И мальчик-очкарик отомстит, как сумеет: пронесёт взрывчатку в шахту и устроит взрыв, а офицера, затоптавшего его отца конём на его глазах, лишит глаза. Несколько десятков лет спустя подросший и располневший мальчик пришёл устраиваться на работу в цирк – но, согласно отцовскому совету, Грустным клоуном, так как пережил слишком много страданий и никого не сможет рассмешить. Как водится, наш скромный, тихий герой с первого же дня положил глаз на первую красавицу труппы – пышногрудую воздушную гимнастку Наталью (Банг), у которой уже есть «хозяин» - Весёлый клоун Серхио (де ла Торре), прирождённый любимец публики: дети его обожают и хохочут, когда он бьёт своего Грустного напарника роялем или поджигает ему зад. За пределами арены Серхио не менее жесток: ежедневно напивается и избивает свою любовницу, и та рада время от времени отлучаться на свидания с новым кавалером, которого всерьёз не воспринимает и, как большого ребёнка, водит в парки развлечений кататься на аттракционах. Но Хавьер, как мы уже знаем, не лыком шит – он готов побороться за свои чувства и защищать Наталью от звероподобного забулдыги, которого она, несмотря ни на что, любит… вот только сил против него у Грустного клоуна маловато. И когда Серхио застаёт голубков на очередной вечерней прогулке, Хавьер бит уже по-настоящему, а не в качестве комического номера – и попадает в больницу. Что подсказывает «скромняге», стесняющемуся поцелуев, его опалённая, изнасилованная, искажённая войной душа? Месть! И он бежит из палаты в одной сорочке, сверкая голым задом, прямиком в фургон, где Серхио, как обычно, извиняется перед Натальей за бесчинства качественным животным сексом. С противником Хавьер разбирается с помощью подобранного где-то в цирке крюка и саксофона и сбегает от полиции, а Серхио с разорванным лицом везут на слоне к ветеринару – наскоро штопать и прижигать раны. Во мгновение ока противостояние превращает клоунов – архетипических гладиаторов цирка, созданного демонстрировать насилие на потеху кровожадной толпе (и едва ли не в первую очередь это испанская толпа, приверженная корриде), которых культура тщетно прикрывает позитивными одеждами безобидных весельчаков, снова и снова получая только кривую ухмылку фарса, – в чудовищ, как физически, так и психически: «Если бы я не стал клоуном, я стал бы убийцей. – Я тоже», - когда-то признались они друг другу; можно добавить: убийц или самоубийц. Изуродованный Серхио, придя в отчаяние от собственного отражения в зеркале, исчез из цирка и пустился во все тяжкие, а Хавьер – голый, вывалянный в грязи – скрывается в лесу и стремительно дичает, питаясь сырым мясом падающих в его ловушку оленей, какой-то падалью и отбросами. Подстрелив погнавшегося за дикарём кабана, его сразу узнаёт именитый охотник-полковник, носящий непроницаемые чёрные очки: видимо, это его глаз когда-то остался в Долине павших по милости потомственного шута. Читать рецензию дальше

До Хореографы Мартин Жоссен и Абденур Белали из французской компании Alexandra N’Possee встретились с группой Gust Life из Мурманска, чтобы создать «Одиссею» - 40-минутный contemporary dance спектакль на сложную музыку Флорана Риччи и Горана Бреговича. Почему название именно такое – остаётся только догадываться: танец не передаёт сюжета, зато делает зримыми мысли, чувства, сны. Вот на скамье посреди сцены сидит человек – и что-то рождает в нём ритм изнутри, подбрасывает, заставляя двигаться; плавная, текучая пластика – не успеваешь уловить, как одна поза сменяется другой за мгновения и десятки мельчайших движений. Музыка размеренна, нетороплива, а в танце – пульсирующая энергетика, напряжённый динамизм. Появляется девушка, увлекает его в слаженный парный танец – разнообразные стили причудливо смешиваются и чередуются, хотя доминируют в этом спектакле хип-хоп и брейк. Что это – прощание Одиссея с Пенелопой?.. Мини-антракт, смена декораций – и вот уже на синем заднике светит бледное пятно луны, медленно движется процессия из трёх монахов в капюшонах. На сцену выкатываются, выползают люди один за другим – их танец не отрывается от земли, они не в силах подняться надолго, снова и снова падая на руки, словно точка опоры ещё не найдена: может, встать на ноги? А может, попробовать на голову? Только у одного хватит упорства продолжать попытки, сколько хватит сил – начинается захватывающая, мифологически эпичная битва за овладение вертикалью. Выброшенными на берег рыбами остальные запутаются в длинной сети, волокущейся от одной кулисы к другой; момент – и сеть накроет всю сцену, превращая её в площадку для соревнования-перепляса, где на противоположных углах – один против всех и все против одного. Атмосфера «перепляса» сохранится и тогда, когда сеть сменит просторная постель – белый квадрат одеяла в центре пустого пространства, подушки и двое, с энтузиазмом осваивающие новую территорию. И, между прочим, никакого эротизма – только весёлый азарт и любовь к танцу: один за другим семеро парней из Gust Life, стягивая белые футболки, демонстрируют публике, на что они способны, срывая аплодисменты и присоединяясь к компании на белом островке кровати – не то корабля, не то земли обетованной, долгожданной Итаки. Закончиться сие действо могло в любой момент – и закончилось, как всё хорошее, быстро и без какого бы то ни было логического обоснования. Быть может, концепция у «Одиссеи» и несколько слабовата при таком громком и претенциозном названии, зато исполнение радует душу каким-то особенным обаянием живого процесса, творческого поиска молодых и, бесспорно, талантливых танцоров – даже не лаборатории или эксперимента, а собственного выразительного языка. Пока спектакль распадается на ряд эпизодов-номеров, вызывающих то или иное дежа вю – но индивидуальность уже можно почувствовать в атмосфере спектакля, в духе свободы, самовыражения и командной работы одновременно. Этот перспективный продукт международного обмена опытом интересен и достоин просмотра уже хотя бы потому, что отечественный провинциальный контемп – само по себе явление редкое. А после рекомендации остаётся только пожелать ребятам дальнейшего развития и успехов.
Симпатичное зрелище было коротким – я и выспаться не успела, стоило войти во вкус, как оно закончилось. Я быстренько спустилась на пятый этаж, и мне удалось купить 20-рублёвую программку и общий для всей конкурсной программы Маски альбом – толстенный увесистый талмуд всего за сто рублей. Одевшись внизу, поехала домой – где и традиционно засиделась. Завтра – к первой паре, поэтому сейчас мне уже пора спать, прощаюсь до рецензии через сутки)

До От пиратов Гор Вербински перешёл к романтике вестерна – жанра, в этом сезоне достаточно громко напомнившего не спешить его хоронить. Но, в отличие от сантиментов братьев Коэнов, ностальгически просмаковавших харизму героев былых времён, перетащил своего героя – прямиком из развлекательно-приключенческого кино. В итоге вестерн получился отменно ироничным, любовно посмеявшимся над каждой хрестоматийной составляющей классики жанра, но сохранившим ту героику, ради которой нас и тянет на перестрелки, погони и пафосные речи ковбоев и законников всех мастей. А что фильм – анимационный, отнюдь не делает его детским мультиком, уж поверьте!.. Этот герой – домашний хамелеон Ларс (Депп не только озвучил своего героя, но и двигался за него), в гавайке и с брюшком, чью одинокую жизнь в террариуме скрашивают бурное воображение и незаурядные амбиции режиссёра и актёра, позволяющие ему ставить спектакли с пластиковыми игрушками. Его жизнь кардинально меняется, когда во время путешествия в хозяйском автомобиле через пустыню Мохаве он выпадает и оказывается посреди шоссе, простирающегося от горизонта до горизонта. Успев влепиться в лобовое стекло розовому Кадиллаку Хантера Томпсона в исполнении Джонни Деппа из фильма «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», на удивление везучая ящерица встречает перееханного чьим-то колесом броненосца (Молина), твёрдо вознамерившегося перебраться «на ту сторону». Этот живучий зверь советует ему отправиться прямиком в пустыню – так и начинаются его приключения, комментируемые закадровыми мыслями самого главного героя и песнями очаровательного народного ансамбля кроличьих сычиков с банджо. Посреди пустыни его ждёт городишко Грязь (в русском переводе – Сушь), сюрреалистически-постапокалиптический, обветшавший и разрушающийся на глазах, навсегда застывший во времени, давно оставшемся в прошлом для внешнего мира. Его обитатели – настоящие иллюстрации к справочнику «Фауна прерий», при этом соответствующие ярким типажам вестернов: белки, гоферы, сычи, индюки, дикобразы, жабы, бурозубки, кошачьи всех мастей лохматы, неопрятны, вооружены до зубов и, чуть что, хватающиеся за стволы. В пустыне вода – самая большая ценность, денежный эквивалент и предмет религиозного культа, единственное, во что верят и на что надеются жители вымирающего городка, влачащие суровое существование. Ящерица (сцинк? Похожа на гунгана) Бобитта (Фишер), страдающая приступами ступора, собирает воду, колеся по окрестностям на повозке, запряжённой ездовым кабаном – она и подбирает Ларса, чудом убежавшего от терроризирующего мелких животных ястреба, а также замечает, что кто-то сливает воду в пустыню, где она незамедлительно испаряется. В Грязи хамелеона незамедлительно заносит в салун, благодаря актёрским способностям втирается к местным в доверие, выдавая себя за крутого парня Ранго, и так вдохновенно хвастается, что и сам начинает верить в собственное враньё. Его не пугает даже бандит-ядозуб Плохой Билл (Уинстон), но дуэль не револьверах не состоится из-за появления ястреба. Побегав от него по городку и случайно уронив на него вышку с углём, Ранго превращается в знаменитость, его представляют мэру – древней черепахе-колясочнику (Битти), и тот производит чужеземца-самозванца в шерифы. Не воспринимая новообретённую должность всерьёз, герой купается в лучах незаслуженной славы, а события тем временем развиваются стремительно: в среду, сакральный день, когда каждый, взяв в руки подходящую ёмкость, выходит на улицу танцевать ритуальный танец, призывая воду, и торжественно открывается вентиль огромного ржавого крана, вода из него впервые не полилась. Выясняется, что в городском банке запасов воды тоже осталось на считанные дни, а на следующий же день украли и канистру из банка. Шериф собирает команду и спускается в подземные лабиринты, которые выводят их в прерию, и индеец-ворон (Бирмингем) берёт след грабителей. Читать рецензию дальше

До Питерский театр «Кукольный формат» в лице режиссёра и автора кукол Анны Викторовой вернул детскому театру традиции агитпропа, но – в современной визуальной форме, позволяющей спектаклю «Микробус и Бактерикус» не только рассказать, но и наглядно показать такую простую и вечно актуальную тему: правила личной гигиены. Перед началом действа четверо актёров (Белонина, Дорожко, Шиняева и Яркин) в медицинских халатах проведут долгий и кропотливый осмотр публики, приглядываясь к ладоням и глазам через лупу, спрашивая, часто ли имярек чистит зубы, моет руки и ест морковку, выдавая некоторым влажные салфетки. Не удовлетворившись результатами, оные медработники представят юным зрителям такие необходимые предметы, как влажные и сухие салфетки и ухочистку (ватную палочку), а затем переквалифицируются в кукловодов, скрытых за ширмой в воцарившейся темноте. Эта темнота позволит фосфоресцирующим куклам выглядеть особенно яркими и убедительными и перемещаться с такой свободой, что происходящее больше похоже на мультфильм, нежели на то представление с марионетками, к которому мы привыкли. Причём мультфильм в стиле телеканала 2x2, а не «Чебурашки»: зловещие болезнетворные микроорганизмы, действующие в этой истории, кричаще раскрашены, гротескны, сюрреалистичны и в какой-то степени пугающи, а в какой-то – забавны. Но в любом случае своей необычной внешностью, неожиданными выходками и тем паче распеванием простеньких песенок на стихи Николая Голя и привязчивые мотивчики советских хитов вроде «Не кочегары мы не плотники» и «Потому что мы пилоты» они точно не заставят заскучать ни детей, ни взрослых. Постепенно увеличиваясь в размерах, как под микроскопом, наши главные герои – Микробус и Бактерикус – сначала присматриваются к залу, а затем отправляются к мальчику Серёженьке, с шуршанием и чавканьем пожирающем конфеты под одеялом. Валяясь на полу и под кроватью, положительные персонажи сказки – Зубная щётка, Пипетка, Ухочистка, Носовой платок и Мыло – трогательно попрощаются с нерадивым хозяином, тогда-то микробы и атакуют его тело в самом буквальном смысле. Рот, сиречь два ряда зубов, ухо, глаз и нос «выйдут» на сцену-коробочку кукольного театра огромными макетами, пунктами путешествия неунывающих приятелей Микробуса и Бактерикуса, нахваливающих царящую там антисанитарию и приглашающих на каждую территорию соответствующего друга-вредителя. Кариус – извивающаяся зелёная многоножка с круглыми красными глазищами, просверлившая себе норку в зубе и наплодившая потомства в виде своих уменьшенных копий, торчащих из разных зубов. Тварь с длинным именем Среднеуховоспалениус – растягивающийся и раздувающийся пупырчатый пузырь, напоминающий морской огурец, с двумя головами на концах этого бесформенного тела, протискивающегося в ухо. Коньюктивитус кроваво-красен, как лопнувший в глазу сосуд, по-паучьи многоглаз, лохмат и свои бесчисленные длинные верёвки-конечности с бахромой распускает по всей сцене, по всему глазу, крутясь и пульсируя протуберанцем. Бойко пляшущий зелёный гном – Насморкус-Простудус, состоящий из колпака, бороды, ладоней и ступней, в ноздрях из-за него воздушными шариками надуваются сопли, вылетающие после чиха: из шариков выпустили воздух. К финалу нашествия непрошеных гостей несчастный ребёнок, заболевший столькими хворями одновременно, душераздирающе кричит, плачет и зовёт маму, но где родительницу носит посреди ночи, когда сын просыпается от боли, - это уже тема для отдельного спектакля. По счастью, он вспоминает опальных помощников в борьбе с заразой, и они охотно приходят на выручку: Зубная щётка изгоняет Кариуса, Ухочистка сражается с Среднеуховоспалениусом, Пипетка осыпает Конъюктивитуса прицельным градом шариков-капель, Насморкус-Простудус отступает перед напором Платка, окружённые Микробус и Бактерикус капитулируют добровольно, – дочитать рецензию

До Пётр Зубарев (Зю), основатель театра «Жёлтое окошко» в городке Мариинске Кемеровской области, – сам себе драматург, режиссёр и актёр, исполнитель собственных песен, босой автостопщик с продранными на коленях джинсами, значками и феньками, в чёрной бандане, – сидит на сцене с гитарой. Поёт песни – чужие, вроде «Детка, прощай» Науменко, и свою нетленку «Сорока», настраивая публику, восприимчивую к хипарско-рокерскому и бардовскому духу, на соответствующий лад; остальные зрители терпеливо ждут, когда их начнут развлекать. Но они пришли не на спектакль, а на квартирник – поэтому желающим предложат усесться на сцене, разлить по разномастным кружкам кипяток, разобрать чайные пакетики и кусочки сахара, зашуршать фантиками леденцов. Однако квартирник – всё-таки в театре (роль предоставившего помещение друга из театра, обеспечивающего освещение и музыкальное сопровождение, исполняет Сергей Кононов), и посторонних со сцены тут же и попросят, чтобы соблюсти все правила неподходящей территории. Театр встречается с квартирником, как «мужик с мужиком» - один научился нравиться публике, красиво двигаться, красиво говорить, но он ей врёт, и публика «имитирует катарсис»; у другого с публикой всё просто, зато по любви. Театр требует истории – и она будет рассказана, но рассказана честно, от первого лица, по большей части основанная на реальных событиях и лишь немного приукрашенная, - как и травят байки на квартирниках, встречаясь со старыми и новыми друзьями. Театр требует, чтобы каждые семь минут происходил «трюк», иначе публика заскучает – и девушке с первого ряда поручат смотреть на часы, чтобы напоминать об этом законе, и исполнитель постарается следовать ему неукоснительно. Повествование нашего лирического героя, что тоже положено по законам разговорного жанра квартирников, хронологически не упорядочено, но если уложить его в сюжетные рамки – начинается с некоего провинциального театрика, где он играл «хорошие роли в ужасных спектаклях». Например, Лиса в «Маленьком принце» по всем шаблонам тюзятины: наигранные интонации, преувеличенная пластика, иллюстративные жесты, потерянный текст, потерянный смысл. Благодаря актёрской привычке запоминать глаза он в буквальном смысле покажет нам глаза всех, о ком будет говорить, в виде вырезанных из фотографий кружочков – в том числе и разыгрывая по ролям сценку из этого «ужасного спектакля». Только глаза следователя, допрашивавшего его после отказа произносить в детском спектакле реплики, восхваляющие депутата во время предвыборной компании, он не запомнил – этот не-человек, вездесущая тёмная сила контроля и власти, представлен только фонарём, обшаривающим зрительный зал. Актёр сбежит и от нелепого, бездушного театра, и от душной несвободы формальностей и регламентов – впервые выйдет на Трассу. «Трюк» этого эпизода – «хореографическая композиция», уморительно обыгрывающая «язык тела», на котором общаются стопперы и водилы; наконец, беглеца подберёт тракторист, и начнётся его путешествие – как путешествие Маленького Принца. Романтика пути, дороги, перекати-поля, абсолютной свободы и независимости, непредсказуемости и жажды впечатлений – непередаваемой смеси чувств, эмоций и потребностей, заставляющей людей идти по обочине, ждать свою машину, общаться с Трассой и водителями, верить в приметы, не бояться ничего и ни о чём не беспокоиться, – это, конечно же, блюз: на гитаре, губной гармошке, свирели и бубне одновременно. Каждый случайный попутчик-собеседник – маленький самостоятельный спектакль: образы созданы живые, яркие, убедительные и естественные, хоть и всего несколькими штрихами-репликами, скупыми движениями. Водитель джипа, уверенный в своей способности влиять на людей на энергетическом уровне после прочтения дешёвой книжки; матерящийся (и отцензуренный губной гармошкой) на правительство дальнобойщик; решительная девушка, спасшая стоппера от мента; пьяненький майор из военного фургончика, заявляющий, что «мужчина должен стрелять» - всё равно, во что или в кого; байкер, подсадивший нашего героя по велению душевного порыва… Читать рецензию дальше

До Фильм «Ивановъ» - с труднообъяснимым твёрдым знаком на конце, громкими именами на афише и тусклым анонсом мог стать проходной датской читкой по ролям пьесы юбиляра-Чехова, а оказался добротным, зрелым трёхчасовым артхаусом с собственными концепцией и эстетикой. Пустой двор без границ, голые осенние деревья, дымящиеся горки опавшей листвы, старый обшарпанный дом, где на веранде сушится шиповник, а перед открытой дверью Анна (Дубровская) и старый граф Шабельский (Марцевич) играют дуэтом на фортепиано и контрабасе, вычерпывая музыкой всяк свою трагедию. Единственный крепостной, юродивый мужичок (Золотухин), выводит на какой-то дудочке заунывные, тревожно-дисгармоничные звуки, наблюдает за событиями в подзорную трубу, где-то кричит сова, где-то дятел стучит по стволу. У хозяина этого упадочного имения доктор слушает пульс, хотя он, конечно, не болен – просто устал, надорвался. Иванова в исполнении красавца Серебрякова в гамлетовой меланхолии не обвинишь – напротив, он чрезмерно эмоционален, и малейшее соприкосновение с надоевшими домочадцами чревато для него изнурительным выплеском отрицательной энергии в себя и вовне. Нелюбимая любящая жена, невыносимо громогласный юродствующий дядюшка, привязчивый болтун Боркин (Ильин) раздражают его до истерики, до слёз, до неадекватного поведения – он то залезает от них на дерево, то крушит мебель в доме, молодого Львова (Волков), заносчивого и влюблённого, откидывающего назад несуществующую чёлку жестом упрямого жеребёнка, может схватить за загривок, чтобы не доставал своими воззваниями к совести. Такой активный человек мог бы, если хотел, и добыть денег, и спасти умирающую жену, но нашему герою это не нужно – когда кризис среднего возраста, когда фаталистическое самоедство так увлекательно, становится не до ближнего своего, тем паче что чувство вины – ещё один прекрасный повод к рефлексии. Не тоска, а вина, невозможность смотреть в глаза тем, кто не стал с тобой счастливым, кто не сделал счастливым тебя несмотря на все старания, гонит Иванова по вечерам из дома, но от себя не убежишь, как и не оправдаешь бегства от них, когда-то дорогих, теперь постылых, утомительных, стесняющих. Гости у Лебедевых сперва предстают перед нами в масках животных – свиньи и козлы, кошки, лисы, волки, совы и попугаи ведут светские беседы и играют в карты, характерами всецело соответствуя своим личинам, и постепенно превращаются в косных, пошлых недо-людей. Затапливающая всё скука ощутима физически, её лишь изредка колеблют, как падающие в болото камни, заезженные сплетни, глупые шутки, ленивые перебранки. Что ищет там Иванов, человек безусловно интеллигентный и образованный, чужой, как мы твердили со школьной скамьи, мещанской среде, - Бог весть, быть может, что и Сашу (Боб), экзальтированного подростка, ведь у неё – свой кризис, и это их роднит. Её тоже тяготит человеческое общество, ей душно и тесно в предсказуемом, не меняющемся годами мире примитивных удовольствий и убийства времени, она тоже истерикой пытается расшевелить своё окружение и тоже терпит фиаско. Понимая его как никто, она будет защищать его от клеветников, вдохновенно разбрасывая бисер перед этим зоопарком, выражать свой протест – столь же бессмысленный и эгоистичный, как у Иванова, – эксцентричной выходкой с пляской и пением. Для них не существует полумрака гостиной, пыльных бархатных кресел, слепящих магниевых вспышек фотоаппарата, крыжовенного варенья и многократно повторяющихся дежурных фраз – у этих магнитов собственное поле, и они не могут не притянуться. Это надо видеть, как во время фейерверка они сойдутся по две стороны стекла – иллюзия прикосновений, невозможность слышать друг друга, и одна повторяет: «люблю тебя», другой – «не надо». Как над её плечом он увидит подъехавшую Анну, как её смех перерастёт в рыдания, а на его лице застынет гримаса античного страдания – читать рецензию дальше

До На Алтае и на Урале, испещрённых реками и речушками, курья – значит старица. Такое название носит множество населённых пунктов, встречается оно и у Иванова в «Золоте бунта». Но актёры Алтайского театра драмы вместе с московскими драматургами и кинодокументалистами в поисках материала для проекта "Живому театру - живого автора" посетили село Курья, являющееся административным центром Курьинского района и родиной Калашникова. Задокументировав слово в слово монологи и диалоги местных жителей, потомков героев Шукшина, актёры выходили на сцену с бумажками, чтобы не потерять ни одного нюанса и при этом не теряя духа импровизационной игры. В ряде коротких эпизодов на фоне фотографий своих реальных прототипов перед зрителем проходят естественные, живые, непосредственные люди – не шаблонные карикатуры, как было в «Ржевке vs Невский», а бережно и с любовью воссозданные персонажи во всей их простоте и индивидуальности. Без ярких, острых и жирных красок эти неизменно симпатичные герои всё равно вызывают добрый смех и аплодисменты, а каждая маленькая история, творящаяся словно на наших глазах, имеет логические начало и завершение, радующее своей неожиданностью. Вот две глуховатые старушки, не слыша и не особенно понимая друг друга, умудряются поговорить об ослепшей работнице библиотеки, привезённой на причастие. А вот «старосветская любовь» пожилых супругов в беседе с интервьюером: он уверяет, что она приехала с Дона специально для того, чтобы его найти, не зная ничего о нём, но чувствуя, что он такой существует – а когда он отходит, она жалуется на жизнь с крутым мужем вдали от родной земли и семьи. Девушка делится опытом, как попробовала кокс и как переела конопли, завершая рассказ сожалением: сейчас уже не до веселья, когда дети на руках. Безработный энтузиаст в красках описывает планы разведения зеркальных карпов, а его товарищ по несчастью с не меньшим энтузиазмом сочиняет перспективы столкновения с рэкетирами, пока не отговаривает от этой затеи. Дюжая работница магазина вспоминает, как своими руками построила двухэтажный дом, как муж ушёл от неё к молодой любовнице, а к ней самой пришёл влюблённый парень младше её дочери. А эта старушка в начале сороковых годов за несколько вёрст ходила в школу по степи, боясь наводнивших её волков. Гостеприимный, разговорчивый мужчина перед баней рассказывает настоящий анекдот: к его другу обратился молодой человек, откуда-то взявший, будто он лечит триппер, и предприимчивый мужик развёл беднягу на водку, после неё так войдя во вкус, что начал лечение посредством обмазывания мазью Вишневского и обматывания бинтом. Студентка актёрского факультета преисполнена энтузиазма принести культуру в свою родную деревню, открыть собственный театр и привлечь в него «обыдляющуюся» молодёжь. Отличник Анатолий хвастается своими творческими достижениями, и его речь венчает репортаж настоящего Анатолия о том, как в окрестностях нашли золото и приступили к строительству завода «Золото Курьи». На десятом кадре ретроспектива прерывается на антракт, который открывает и закрывает привезённый прямо из Кусьи деревенский рэпер Вова; исполнив специально написанную для спектакля песню, он передаёт свою кепку актёру, который прочитает монолог от его лица. Его дополнит «девушка рэпера», с которым у неё «что-то было… раз пять», но потом пришлось расстаться из-за угроз её нового ухажёра. Их потеснит на сцене директор кусьинского музея, всерьёз говорящая, что к ней «стекаются» иконы, одну из которых даже сопровождали мелкие паранормальные явления. Увидим мы и работницу молочной фабрики, которая о себе ничего сказать не может – всё время говорит только о коровах, и, конечно, офис «Золота Курьи», предприимчивый менеджер которого разъясняет местным жителям преимущества появления завода. Он говорит с последним курьинским ветераном о крыше, которую ему починили на средства фирмы, а тот его не слышит, вспоминая, как воевал, как там, на войне, все народы России были дружны и как потом, после распада СССР, все перегрызлись. А единственного курьинского фермера, армянина, выращивающего хлеб на своей земле, так и вовсе не проведёшь: он знает, читать рецензию дальше

До Пьеса современного драматурга Клавдиева «Собаки-Якудза» жанрово обозначена как action story, как адаптация для постановки комикса, где что-то должно происходить, меняться в каждом кадре. Кусочки этого комикса можно увидеть в программке и на занавесе, перед началом спектакля питерского режиссёра Насирова разрезающего сцену пополам – классическая чёрно-бело-красная графика, короткие иллюстративные реплики, только вместо людей – оскаленные пасти во множестве. Когда занавес поднимется, в темноте по видеозаднику побежит в рапиде непревзойдённый рисованный волк – узнаваемый кадр из Wolf’s Rain. Впрочем, если автор и вдохновлялся аниме, то только гангстерским, а миф о самурайском кодексе чести безжалостно низверг в кровавую пучину своей хроники четвероногой мафии. «Собаки» же Сергиенко – в данном случае факт скорее не влияния, а общего источника вдохновения: пожалуй, каждый «дворовый» подросток хоть раз ассоциировал свою компанию со стаей бродячих собак, которая всегда найдётся где-то поблизости. Главный герой и Марти-Сью – ирландский сеттер Свен (Алексеев), лирический молодой человек, то бишь очеловеченный пёс, начитанный, сентиментальный, может пустить слезу… вот только убить кого-то ему, прирождённому охотнику, - как на столб лапу поднять. Хозяин привязывает его в парке к дереву и уезжает навсегда – актёр болтается на лонже над пейзажем захолустья: груды покрышек, превратившиеся в металлолом автомобили, густо исписанные граффити, собравшиеся вокруг дворняги. Один из зевак – добродушный лохмач, позже сам себя окрестивший Вертером (Тисленко), – советует ему перегрызть поводок, и наш герой, когда псы расходятся, так и поступает, сиречь опускается на землю обетованную. И тут же подвергается нападению и избиению некими «бухачами» - не то людьми, не то животными в чёрных плащах, с фонарями в руках, под предводительством вожака со светящимися поями, которого Свен завалит, и остальные разбегутся. Новообретённый друг Вертер приглашает его переночевать за его дохлую кошку в ночлежке Атоса (Кобельков) – интеллигентного трёхногого водолаза, тоже некогда брошенного хозяевами, – а наутро приводит на сходку стаи Гора (Ревич), хозяина территории парка (согласно комиксам, он – доберман, хотя Свен позже назовёт его «охотничьей собакой»). На облюбованной Гором машине написано «Samurai never die», и банда его живёт по восточным принципам: за право рыться на помойке пожирнее – символический поединок из нескольких раундов, предваряющийся и завершающийся взаимным поклоном. Но собирать мусор в общий котёл Свену не по нутру, он только и делает, что хвастается кому ни попадя, что вот-вот приедет его хозяин на шикарном Лэндровере, отвезёт на дачу, где сбалансированный корм и подстилка из Икеи. От голодной смерти мечтателя спасает Кошка (Киреева), благодарная ему за убийство главного Бухача, сожравшего её детей. Она советует ему перебежать через дорогу в сквер, где он сталкивается с главарём тамошней шайки Баксом (Мишин); если подопечные Гора смахивают на панков, то в сквере модно одеваться в стиле хип-хоп. Стоит ли добавлять, что работать на Бакса ирландец тоже не хочет, а судьба незамедлительно подкидывает ему удачный шанс обойтись без выбора стороны: он подслушает препирательства четырёх братьев из банды Бакса, укравших из его «золотого запаса» три банки тушёнки. Спровоцировав драку, он убивает их всех, забирает банки и срывает с шей покойных жетоны – они символизирует трофейные отгрызенные уши, – но и сам оказывается раненым. Очнётся он в логове 22-хлетнего Деда Собак (Черкасов), сэнсея с намалёванными на щеках иероглифами, исцеляющего его рану, и поспешит с гостинцами к Гору – доказывать, что он лучше, чем его правая рука, Карий (Бураков). Торгуясь и выбивая завышенные проценты от «чистой прибыли», добычи стаи, он презентует одну банку Гору и обещает ему к полночи выведать и указать место, где Бакс спрятал свой мясной клад. Второй банкой он платит Атосу за себя и за Вертера, читать рецензию дальше

До В рамках программы work in progress – совместная работа фестиваля «Балтийский дом» и Театра.doc, эскиз документального спектакля «Ржевка vs Невский проспект» с малопонятным пояснением «Адин» в скобках. Материал собирало 12 драматургов и режиссёров Питера и Москвы при содействии студентов СПБГАТИ, вооружённых диктофонами, в итоге получился вербатим из почти двух десятков эпизодов, практически полностью монологичных, на семерых актёров, переодевающихся на разные роли. Герои предпринятого исследования – обычные жители Питера из разнообразных его уголков, отвечающие на случайные вопросы или просто выговаривающие наболевшее. По очереди они проходят через рамку некоего детектора, определяющего их как «социальный субъект номер такой-то», и остаются один на один с Голосом (Платунов), пушистым белым ковром под ногами, стулом и столиком с минералкой и стаканом. Норовистую продавщицу магазина «Народный» (Донченко), посылающую нахуй подозрительно любопытного собеседника, сменяет более вежливый владелец сувенирной лавки (Насыров), пытающийся учить авторов спектакля, как поставить правильную пьесу. Гвоздь программы – жизнерадостный узбек (Архипов), неколебимо верящий в свои певческие таланты, разговорчивый и эмоциональный; он ещё пару раз влезет «без очереди», чтобы допеть, договорить, с искренним дружелюбием пообщаться с публикой. Красавица с Невского (Синяева) – типичный представитель «золотой молодёжи» с немудрящими амбициями и плохим владением родным языком на уровне чатов. Старик (Антипов) хрестоматийно ненавидит современную власть и ностальгирует по советской, вдохновенно пускаясь в кухонные политические рассуждения с опасливой присказкой «прости Господи». Участковый милиционер (Дьячков) в подтверждение всех стереотипов непрошибаемо туп и готов исполнить любой приказ, интеллигентная предпринимательница (Донченко) с 25 раз обворованным ларьком на станции Ржевка мечтает бросить торговлю и выбраться оттуда. Работница Русского музея, курьер с рюкзаком за плечами (Синяева), воспринимает слишком близко к сердцу тюльпаны неправильного цвета, посаженные возле дворца, терпеть не может человеческую тупость и пригревает бездомных животных, мечтая о собственном приюте. Безработный (Дьячков) после развода подсел на игровые автоматы и спускает на них последние средства, уныло скатываясь под откос, тогда как мороженщице (Антипов), в 18 лет гадавшей «на курах» и «узнавшей» всю свою судьбу, приходится впервые задумываться о смысле жизни и находить для себя простые, но позитивные решения. Эксцентричная парочка «Баклажанщик» (Дьячков) и «Вертолётчик» (Насыров) – продавец овощей и электрик: первый приносит в качестве гостинца баклажаны и несёт лубочно-пафосный бред, второй вещает, встав на стул и постоянно жалуясь на некий мешающий жить вертолёт. Похмельный поэт (Карпов) в косухе и с гитарой, манерно пошатываясь из стороны в сторону, декламирует свои стихи, то есть свойственный романтической молодёжи плохо рифмованный, бессвязный логически набор громких слов. Два парня (Дьячков, Антипов) «пробегают» мимоходом, вне контекста «опросной кабинки», ведя разговор ни о чём, в котором проскальзывают намёки на употребление ими веществ посильнее водки. Аниматоры с Дворцовой площади (Донченко, Насыров) в костюмах Екатерины и Орлова («а то кругом одни Петры, а у нас эксклюзив») с повышенным чувством собственного достоинства повествуют о туристах, психах, принимающих их за настоящих «царей», равнодушно сообщают о смерти своей лошади от солнечного удара в летнюю жару. Читать рецензию дальше

До На крошечном сценическом пространстве, открытом зрительским взглядам со всех четырёх сторон навылет, только один предмет – детская карусель, распространённый театральный образ, в данном случае – символ цикличности и мнимого движения замершего на одной точке бытия. На ней сидит, пока на заднице джинсов не отпечатается рыжая ржавая полоса, переживающий кризис среднего возраста Константин (Пузанов) – классический несостоявшийся в жизни неудачник, ничтожество, неожиданно болезненно осознавшее бессмысленность своего существования и придумывающее себе способы самореализации. Начать перемены к лучшему будущему он решил с того, чтобы бросить курить по небезызвестной книжке Алена Карра, но провидение словно уловило его инициативу и в насмешку перевернуло всю его жизнь вверх дном. Но пока он сам, его жена Катерина (Шевчук), методично пилящая его изо дня в день, и его начальник Дмитрий (Борков), при котором он фактически ничего не делает и довольствуется мизерной зарплатой, вглядываются не в будущее, а преимущественно в прошлое, ностальгируя по школьным годам чудесным, но путаясь в воспоминаниях. По старой школьной дружбе Дмитрий и держит Константина при себе, пока ему неожиданно не надоедает, и он не увольняет нашего героя, зажав зарплату за два месяца и сообщив, что как-то переспал с его женой – что явно слышала, оказавшись за дверью, жена самого Дмитрия, Соня (Иванова). Однако эта новость Константина не трогает, зато когда в процессе чтения Карра он вспоминает свою первую сигарету, за которой его застукал учитель, и испытывает сентиментальную потребность его навестить и поздравить с первым сентября. В его доме Константин сталкивается с его дочерью – циничной и беспринципной Татьяной (Соколовой), железной леди, как раз выпроваживающей очередного похмельного кавалера на одну ночь. Она не устаёт повторять, как ненавидит отца, свою диаметральную противоположность: у пожилого интеллигента Валерия Ильича (Исаченко) с идеалистическим складом ума принципы, этика и мораль – основные ценности, всегда превалировавшие над семейным очагом. Вернувшийся домой Валерий Ильич рассказывает, что, зайдя в уже четыре года как не работающую школу, увидел, что в его бывшем кабинете живут два человека – эмигранты, не знающие, что здание вот-вот снесут и они останутся без крова. Курьёз Константина занимает куда как меньше, чем Татьяна – его память живописует ему, как когда-то в школе он подрался с хулиганом, которому она проиграла и должна была показать грудь во время школьного концерта. Видимо, ему кажется, будто «первая любовь» снова разбудит в нём живые чувства, и когда Татьяна уходит, он слепо бежит за ней, отбояриваясь от Валерия Ильича обвинениями в том, что тот только говорит, но ничего не делает для несчастных бомжей. Она приводит его на новое место работы, где его встречает жёсткий, суровый Саша (Корявин), который, выходя и возвращаясь в очках, превращается в своего мягкого и ласкового брата-близнеца Колю, исполняющего разъяснительные и дипломатические функции. Константин отныне будет работать «народом»: «объективно» оценивать некую продукцию, выпускаемую некоей фирмой, от лица всех людей, ведь «народ же не знает, что происходит на самом деле и как это оценивать». Сама собой напрашивается метафора власти, легко надевающей дружественную маску, заинтересовавшейся реакцией тёмных масс на события, причины и суть которых от них тщательно скрываются; потом эта реакция представляется им же самим как доказательство, ведь таинственная фирма – это «НИИ социологии и статистики». Непыльная должность Константину нравится, остаётся время для нового визита к Валерию Ильичу, на которого его слова произвели самое эффективное впечатление: устыдившись, тот пригласил к себе домой бродяг из школы. Эти дикари непонятного происхождения поселились у него в комнате, а помои выливают на кухню, едят сырую пищу и ведут ночной образ жизни, постоянно молятся и по-русски не понимают – читать рецензию дальше

До Для театра «Гешер» («Мост») из Тель-Авива и режиссёра Евгения Арье молодой драматург из африканских евреев Рои Хен выполнил литературную обработку пьесы Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора», подсократив и несколько видоизменив её. В сценографии Михаила Краменко на сцене мы видим маленькую копию репетиционного зала – подмостки с кулисами и занавесом, пыльные зрительские кресла по бокам, столик режиссёра с лампой, ничего лишнего. Каждый обитатель этого театрального мира – в большей или меньшей степени суть комическая маска, обладающая всяк своей отличительной чертой, настойчиво педалируемой с целью посмешить публику: Режиссёр (Исраэль Демидов) имеет обыкновение ломать стулья ударом об пол, сорвавший голос Актёр (Алон Фридман) разговаривает забавным тоном, Актриса (Наталья Манор) таскает за собой настоящую собаку, чихуахуа Чехова (Сенди), заботясь о его поносе. Вяло идёт репетиция пьесы «устаревшего, непонятного» Пиранделло, роли не выучены, бенефицианты скучают и лениво переругиваются, толковой премьеры к вящему веселью в зале не получается. Неожиданно гаснет свет, голоса звучат из темноты, как вдруг глубина сцены озаряется светом, переливающимся на клубах сценического дыма – заезженный, но эффектный приём – и оттуда приходят, как случайные гости из другого мира, эксцентричные шестеро Персонажей с объёмистыми чемоданами багажа. Мужчина, пожилая женщина, девушка, юноша, мальчик и девочка – семья скитальцев, проникших в театр с единственной просьбой: поставить их историю, на самом деле произошедшую с ними. Когда-то их всех выдумал некий Автор, но не досочинил сюжета и бросил – как если бы не задумывался заранее, какие страдания принесут героям его затейливые игры с перипетиями, и не справился с Персонажами, становящимися всё более живыми и индивидуальными. Теперь Персонажам нужен новый Автор, который закончил бы рассказ, поставил точку, избавил их от неизменной реальности, не движущейся вперёд, а заевшей на уже случившемся. Переговоры ведёт настырный человек в шляпе, Отец (Моше Ивги) с замашками Крёстного отца – может и ножик к горлу приставить, если кто-то посмеет посягнуть на его божество, Автора-творца. Понимая, что отвязаться от сумасшедших гостей не получится, Режиссёр соглашается их выслушать – и начинается растянувшаяся на всё первое действие череда сбивчивых, спутанных монологов и диалогов, достаточно сдержанных в эмоциях, чтобы могло стать скучновато. Постепенно мы узнаём, что Отец и Мать (Лилиан Рут), безумное существо в трауре и с седыми прядями, жили в браке, пока она, будучи беременной, не завела роман с его секретарём и он не позволил им отселиться и жить вместе. Себе он оставил Сына (Ори Янив) и нашёл ему кормилицу, но слишком мало уделял ему внимания, из-за чего тот вырос «тряпкой». Дружественных чувств между семействами, мягко говоря, не возникло, Сын и родившаяся у Матери Дочь (Нета Шпигельман) ненавидели друг друга, зато Отец любил встречать Дочь из школы и угощать леденцами. В том, что эта привязанность имеет сугубо родительский характер, создатели спектакля сразу заставляют усомниться: определённое влечение, мучительно стыдное для обоих, есть между Отцом и этой вызывающе доступной девушкой в короткой юбке, то и дело обнажающей подвязки чулок. Но со временем связь потерялась, Мать, родив ещё двоих детей и потеряв любовника, вернулась в город, чтобы зарабатывать себе на жизнь шитьём; именно по нему, отцу и отчиму, она и её дети носят траур. Тем временем Режиссёр всё больше восхищается искренностью Персонажей, заново переживающих опыт своего прошлого, ставит их в пример актёрам, возмущающимся от принижения их профессионализма и от вульгарности фабулы, и соглашается создать спектакль на основе предложенного материала. Во втором действии на подмостках уже возведена декорация, воспроизводящую приватную комнату в магазине одежды мадам Паче, которая постоянно недовольна работой Матери и вынуждает Дочь торговать собой в её тайном заведении, чтобы покрыть вычеты из материнской зарплаты. Читать рецензию дальше

До Польский театр в городе Быдгощ в историю театра вошёл уже неизбежно: хотя бы потому, что Майя Клечевская поставила в нём «Вавилон», 80-страничный монолог безголового куска человеческого тела, повисшего на мосту при взрыве в Фаллудже (эпизод войны в Ираке). Это текст Эльфриды Элинек, австрийского лауреата Нобелевской премии, страдающей интернет-зависимостью и потому не выходящей из дома, так что непосредственная включённость в сеть, как в общемировую нервную систему, позволяет ей улавливать самые острые проблемы современности и переосмыслять в их контексте традиционные устои западного общества. «Вавилон» - осознанный подрыв этих гнилых столпов, жёсткий, беспощадный и безапелляционный диагноз человечеству, который так удачно пророс и принёс плоды на почве, уже подарившей нам «(А)Поллонию» Варликовского, с которой у нашего сегодняшнего спектакля немало общих черт, но и несколько различий. Приготовьтесь к ряду на первый взгляд несвязных эпизодов, монологов и диалогов, постепенно складывающихся в цельную картину, провоцирующих, шокирующих, стремительно сменяющих один другой без права на передышку и осмысление на протяжении трёх часов без антракта. Мать вывозит на коляске сына-паралитика, судорожно дёргающийся искорёженный обломок человека, и говорит от его лица; поглядывающий на мобильный мужчина укладывает на одеяло неподвижную девушку-инвалида и устраивает ей своеобразную зарядку, она может только отчаянно кричать на одной ноте. Женщина с усиками изображает стриптиз, старательно танцуя перед флегматичным толстым мужчиной, стягивая малопривлекательную одежонку и швыряя её прямо в зал, потом заставляет его снять халат – одинаковые крестики из красного скотча на их сосках вызывают смешки. Она пытается заставить его приседать, бегать, боксировать, но в спарринге он просто хватает её и валит на землю; у них своя трагедия – «несовместимость половых органов», они патологически не хотят друг друга, и другие не хотят их тоже. В промежутках между их выходами двое мужчин проповедуют каннибализм, поют ему оды, дают советы, протягивают в сторону зрителей алый кусок мяса: попробуй отличи, что человечина, а что – нет? Позади них по сцене разлита вода, не река даже – мелкое озерцо, разделяющее и объединяющее живых и мёртвых, в него погружается каждый, и его вода, как живая и мёртвая из сказки, калекам возвращает пластичность и воскрешает мертвецов, чтобы они могли свидетельствовать о своей судьбе. Расходящиеся по воде круги живописно отражаются на заднике. Вместо музыки – перешёптывания, бормотания, со всех сторон заполняющие это пространство вселенского чистилища, а когда в воду бросается и бьётся беспомощной рыбой женщина, не добившаяся ничего от толстяка, сливаются в единый ритм предоргазменные женские вздохи и стоны, начиная напоминать пугающий лай. Беременная блондинка, проводящая со зрителями тренинг для будущих родителей, на деле – переодетый мужчина, обращается в воинствующую противницу родов как лишения женщины её индивидуальности. Такова завязка, намечающая наиболее интересующие нас темы: материнство (рождение), секс как акт каннибализма, смерть – сакральные мифологемы человечества. Елинек отрицает платоническую природу материнской любви к сыну: это страсть сексуального порядка, заведомо неудовлетворённая, безнадёжная, разрушительная, балансирующая на грани преклонения и ненависти, созидания и уничтожения. Каждая мать – Дева Мария, обречённая родить себе бога, принести его в жертву и оплакать. Трое обнажённых мужчин ложатся на каталки, как трупы в морге: «смотрите, это куски мяса», но их матери приходят говорить с ними, как с живыми. Первая обвиняет сына в том, что он её не трахал, настойчиво требует исправить это упущение прямо сейчас, домогается безжизненного тела, желая его не то соблазнить, не то съесть, но оно оживает в её больном воображении лишь на мгновения – привлекает к себе, не отпускает и обмякает вновь, доводя до истерики, до исступлённого безумия, страшного не потерей части себя, а всеми несвершившимися возможностями, теперь уже – раз и навсегда. Читать рецензию дальше

До За два часа экскурсии по настоящей школе в непривычном для России жанре site-specific зрители успевают посмотреть семь 15-тиминутных эпизодов, начинающихся и заканчивающихся по звонку, с пятиминутными переменами на переход из помещения в помещение. Чтобы зрительские группы не сталкивались, только одна из них смотрит все эпизоды в хронологическом порядке, для других пяти они перепутаны, и лишь к концу спектакля имеешь возможность восстановить причинно-следственную цепочку событий, если не подглядываешь в программку с пересказом сюжета. Для молодых актёров Лиепайского театра шесть раз отыграть одно и то же с неизменной самоотдачей и подлинным психологизмом – настоящая проверка на прочность, хотя в рамках текста, придуманного Кристой Буране и ими самими, – даже имена персонажам присвоили свои собственные, – остаётся немало места для импровизации, и, получая удовольствие от своего творчества, они смотрятся естественно и убедительно. В пространствах различных школ, при непосредственном контакте с различными зрителями каждое представление «Битвы У» для каждого из участников и наблюдателей – всегда немного новый спектакль, так что мне остаётся лишь передать собственные впечатления, только рассказывая об эпизодах не в порядке просмотра, а согласно сюжету. Первый пункт назначения – столовая: публика инстинктивно рассаживается вокруг стола с подносом пирожков, но их оттесняют на задние столы. Работница кухни (Анете Берке) долго убирает со столов посуду и протирает их, готовясь к обеденной перемене. Прямо во время урока к ней заявляется сын Гатис (Маликс) с вихрями враждебными на голове, и она кормит его макаронами и огурчиками. Он клянчит у неё денег, ругается и, наконец, врёт, что хочет купить мяса, но легковерная мать, предпочитая пользоваться казёнными продуктами, выносит ему пакетик фарша, а он в её отсутствие крадёт из её сумки деньги, а со стола – нож. Из столовой зрителей уводят, едва перед ними успеют расставить в ряд пустые тарелки – в туалет, где в кабинке отсиживается ещё один прогульщик, Викторс (Эллерс). Включив рэп, качает пресс и отжимается, забирается на подоконник, чтобы покурить в форточку – дожидается гламурной хабалки Агнесе (Екабсоне). У неё плохие новости: она уверена, что Лаура на них настучала, и приносит её сумку, чтобы отомстить. Содержимое сумки – книги, тетради, средства гигиены, колготки – рвут в клочки, заливают водой, заплёвывают, засовывают обратно, туда же выдавливают крем, презерватив натягивают на лифчик, получившуюся кашу утрамбовывают ёршиком и, снова закрыв сумку, пинают её ногами. Викторс предлагает во всём признаться и извиниться, но Агнесе уже стоит на тропе войны и предусмотрела всё: она обвиняет Викторса в трусости и заставляет, чтобы доказать обратное, залпом выпить бутылку «Абсентера» - после такого «подвига» явка с повинной на ковёр директора вряд ли пройдёт удачно. К ним присоединяется Гатис, жующий ворованную булочку, за насмешку валит Викторса на пол, бьёт и загоняет в угол, а Агнесе гордо демонстрирует добытые фарш и нож. Та благословляет парней на битву с «предателями» - всей «положительной» половиной класса, которая самим этим фактом должна быть заодно с врагами-учителями. Действие переносится в спортивную раздевалку: неутомимая Агнесе приносит туда изгаженную сумку Лауры, находит её сумку для вещей и вытаскивает их из неё, в сумку высыпает содержимое помойной корзины, а в корзину запихивает одежду. Когда входит Лаура (Йерума), теребя замурзанного игрушечного барашка в руках, Агнесе запирает её в раздевалке. Та, поколотившись в тяжёлую дверь и поорав, обнаруживает свою сумку и вытряхивает оттуда всё, безнадёжно испорченное. Её находит Эдгарс (Озолиньш), но натыкается не на благодарности, а на обвинения в бездействии; Лаура не хуже Агнесе умеет шантажировать, угрожая добиться вмешательства полиции, раз уж остальным ситуация безразлична – и Эдгарсу ничего не остаётся, читать рецензию дальше

До Странное название нового фильма из цикла издевательств Натальи Бондарчук над русскими классиками – «Гоголь. Ближайший» обусловлено картиной «Явление Христа народу»: на берегах Тибра молодой Иванов делал наброски со своего обнажённого друга, но впоследствии изменил композицию картины и поместил Гоголя ближайшей к Христу фигурой в виде закутанного в плащ странника. Нажимая на огромную мистическую религиозность Гоголя, Бондарчук считает это новаторством, невозможным в «атеистическое советское время», хотя оная никогда не являлась секретом ни для одного дошкольника. Она же его и погубила: не получая отпущения на исповеди, Гоголь принимал это чрезвычайно близко к сердцу, каялся и сам себе определял строжайшие наказания, пока не начал отказываться от пищи и не заморил себя голодом. Именно этими последними днями прозябания Николая Васильевича в доме графа Толстого начинается и обрамляется сюжет, сложенный из флэшбэков, как из криво подогнанных кусочков неуклюжего витража, в стиле того самого, не обязательно советского, учебника плюс буйным цветом разросшейся фантазии, ничем не обоснованной и не имеющей ничего общего со старательно замалчиваемой биографией писателя. Сложно себе представить актёра, более подходящего на роль Гоголя, чем Евгений Редько с его остро неврастеническим амплуа, с ролями Цинцинната и Белинского за плечами, - но здесь из него получилась ожившая восковая фигура в смешном паричке и с бутафорским носом. Этот Гоголь из хрестоматии панически боится кошек и грозы, любит детей и готовку, регулярно говорит о своём носе и зонтике, с придыханием изрекает афоризмы, а во время работы над вторым томом «Мёртвых душ» в доме Толстого грезит двумя девушками (!), одна из которых сущим ангелом смотрит на него с портрета, другая вспоминается в образе рыжекудрой демоницы посреди языков пламени. Эти дамы и есть предмет флэшбэков наравне с пасторальной Украиной, где наш герой ходит босиком по полю подсолнухов и выходит в рубахе к обожающим барина лакировано-лубочным крестьянам, где то и дело поют, танцуют и едят в зелёных веночках на головах, а провожают со слезами. Первая – Анна Вьельгорская (Бурляева), сестра умершего на руках Гоголя 23-хлетнего Иосифа Вьельгорского, сгоревшего от чахотки. Известно, что после трагической гибели любимого человека Николай Васильевич долгое время поддерживал отношения с его матерью и сёстрами, в частности, Анна, хоть и плохо знала русский, как все придворные девицы, стала одним из его постоянных друзей по переписке. Стоит ли добавлять, что из эпистолярной дружбы сценарист-режиссёр раздула несчастную любовь, как будто бы даже и взаимную, вот только отчего-то не состоявшуюся союзом, и именно она утверждается причиной бегства Гоголя от себя и его мании искупления грехов? Идеализированная Вьельгорская по Бондарчук – гений чистой красоты и святая невинность, читает Достоевского, галопирует на пони и усиленно давит на жалость, а о бедном Иосифе упомянуто только вскользь: трагедией, сблизившей их с Гоголем, стало здесь известие о смерти Пушкина (в кадре, конечно, появляется вставка из фильма с Безруковым), заставшее их, когда Гоголя к ней в гости привёл его неразлучный приятель Данилевский (Богданович). Вторая – фрейлина Смирнова-Россет (Заворотнюк), ещё одна зарубежная знакомая, в фильме вынужденная активно добиваться у Гоголя благосклонности, щебеча о его непревзойдённых духовных качествах, и даже пользоваться его некоторыми симпатиями; правда, в действительности и с ней так часто встречаться он не мог – доказательством дружбы снова служат только письма, в которых Гоголь называет её «братом» (странно, что ничего романтического не приплели его переписке с Шереметьевой, столь же нейтральной, что и со всеми прочими женщинами). Но любовные намёки и признания даже при всей их абсурдности уступили место молитве – молятся все и на протяжении всего фильма, ещё ни в одном кино не молились так часто и долго. Читать рецензию дальше

До На сцене выстроена настоящая квартира с загаженными обоями, кухней, обеденным столом, топчаном и закопчённой печкой-трубой, в ней по-настоящему едят картошку, обжаривают сало, разделывают курицу, что неизбежно заставляет вспомнить о Херманисе – если бы тот вдруг решил поставить пьесу «Дурное семя» самарского драматурга Грекова в адаптации Илмарса Шлапниса под латвийские реалии. Центр, стержень этого неопределённо-провинциального обиталища – сильная немолодая женщина Аусма (Инесе Кучинска), глава семьи, которая тащит на себе все тяготы и заботы и всеми средствами старается выжить. Её муж Харийс (Каспарс Годс) – заторможенное, бессловесное и безвольное, глохнущее существо, апатичное, подчиняющееся беспрекословно. Её младший сын Юрчикс (Эгонс Домбровскис) читает книжки из библиотеки, предпочитая классику, но вот беда: великовозрастный умница-мальчик – душевнобольной, да к тому же буйный. Если книга ему чем-то не угодит, он напивается, крушит мебель, дерётся, и нередко родителям приходится ночевать в сарае в обнимку с козлом, чтобы не попасть под горячую руку. Аусма же искренне верит в то, что он «просто очень чувствительный» и виноват «сатана»-автор, пишущий что-то не то; первый парадокс вывихнутого мира пьесы – единственным, кто использует книги по назначению, а не в качестве растопки, оказывается социально опасный псих, а не привычный интеллигент. В первый день повествования Аусма приносит ему много книжек и покупает свиную голову, чтобы приготовить холодец – задабривает перед сообщением о том, что её сосед по огороду и любовник будет теперь жить вместе с ними, отныне и навсегда. Не получилось: Юрчиксу не понравился Шекспир – ему неинтересно, когда в самом начале герой раскрывает свои замыслы, и он уходит пропивать свиную голову. Новый житель, Карлис Петерсонс (Леонс Лещчинскис), - тихий, скромный, душевный человек с большой пенсией, бывший забойщик скота, бросивший ремесло после того, как его самого порезали в конфликте за женщину, - вот только постепенно слепнущий. Харийса Аусма сгоняет с топчана на матрасик на полу перед печью, чтобы спать с любовником на глазах у мужа, но прежде, чем лечь, Карлису предстоит столкнуться с пьяным озлобленным Юрчиксом. Чужака парень загонит за печку, полезет следом и застрянет, и, чтобы его вытащить, остальным приходится поить его водкой до тех пор, пока он не отключится. Затемнение обозначает отрезок времени, после которого мы застаём семейство уже привыкшим друг к другу: Юрчикс смирился с присутствием Петерсонса за подачки в виде газет и журналов, хозяйственная Аусма деловито помыкает обоими своими мужчинами, благосостояние идёт на лад, и к Новому году можно позволить себе приготовить пельмени. Вот только праздник омрачается новым инцидентом: расстроенный газетной статьёй о некоем богаче и глупых фильмах по телеку, Юрчикс снова идёт вразнос, требует водки, выкидывает телевизор в сугроб и бросается на мать, заваливает её на топчан. «Подруга» Аусмы, Астрида (Инесе Юрьяне), регулярно берущая у неё продукты взаймы, заходя поругаться, поплакать и вспомнить общую бурную молодость с заработком по вагонам древнейшим ремеслом, уже рассказала Карлису, что Аусма оказывает сексуальные услуги сыночку, за которым больше никто не пойдёт. Но Петерсонс не спасует перед подтверждением грязной сплетни: дунет перцем в лицо насильнику, позволяя супругам бежать в сарай, а сам спрячется за печкой. По ошибке хватив из бутылки уксусу, Юрчикс слегка протрезвеет и вступит с недосягаемым противником в философскую беседу. Он весьма высокого мнения о своём предназначении: «я бог или судьба – называй, как хочешь», в представлении его воспалённого сознания ему суждено следовать путём Эдипа – «драть мать и убивать отца». Выменяв пельмени на водку, он бьётся головой об стол, мучительно недоумевая, почему Бог так издевается над ним – парадокс второй: только умственно неполноценное существо здесь способно на рефлексию, попытки осознания своего места в мире и оправдания своего существования. Читать дальше

До Brivibas 36 – адрес Кабинета министров на бульваре Свободы в Риге, который на протяжении полугода с декабря 2009-го он вынужден был делить с самовольно разбитым палаточным городком, «основанным» пенсионером, протестовавшим против «социального геноцида» и не поддававшимся на уговоры свернуть свою деятельность. Театр Дайлес и, в частности, режиссёр Лаура Гроза создали об этом социокультурном феномене почти документальный спектакль-вербатим с реалистической сценографией, основанный на реальных событиях и изображающих реальных людей – обитателей этого палаточного городка. Мы, праздные туристы, приходим к ним в гости, нас радушно встречают, угощают чаем в пакетиках и печеньем, охотно соглашаются рассказать о своей повседневной жизни и о мотивах, побудивших каждого из трёх персонажей зимовать в палатке посреди большого города, отказываясь возвращаться в тёплые квартиры. Умный, неторопливый, располагающий к себе мусульманин Варис (Кристапс Расимс) – идейный и принципиальный стержень коллектива: выйдя на протест против повышения транспортного налога, он настолько впечатлился и вдохновился речами человека, выступившего о проблеме безработицы, что предложил свою помощь и, бросив предпринимательскую деятельность, остался перед домом министров бельмом на глазу. «Не пью, не курю, спасаю мир» - это про него: послушаешь его речи – обязательно захочешь поставить палатку если не перед Белым домом (у нас с поселенцами церемониться бы не стали), то хотя бы «в голове», как маячок инаковости, внесистемности, и сделать какую-нибудь мелочь во имя добра и справедливости. Хвастливый, суетливый и капризный Илья (Дайнис Грубе) не доверяет «фанатику» и рекламирует свою персону на все лады: он и сидел в тюрьме и поднимал заключённых на бунт, и занимался эзотерикой и вызывал дух Пушкина, и нуждается в пожертвованиях в пользу жены-инвалида и двоих детей-школьниц, и вообще, как Хлестаков, явно выдумывает половину своих словоизлияний на ходу и сам начинает им верить. Его программа не менее оторвана от реальности, чем его импровизированная биография: ссылаясь на некие связи, путём простых подсчётов мелом на стене он выводит, что для самоокупаемости общественного транспорта будет достаточно десятикратно пониженного тарифа на проезд, и мечтает осуществить свой проект – выращивание клубники в трубах. Он пытается чего-то добиться голодовкой, на четвёртый день доводящей его до обморока, и не сомневается, что добьётся – такие люди готовы проторчать в палатке вечность, дожидаясь, пока их исключительность и гениальность не принесёт приличествующие плоды. И, наконец, Оскарс (Артурс Дицис), жизнелюбивый обаятельный кидалт с внешностью и одеждой киношного советского туриста, бодро наслаждающегося походной романтикой и энтузиазмом. Политические, идеологические и религиозные концепции не интересовали его никогда – беззаботная жизнь в палатке за чужой счёт привлекает его как необычное спонтанное приключение, от которого невозможно было отказаться. Его оптимизм во многом обеспечивает употребление электролитовой воды, настоявшейся на батарейках Дюрасел (не повторять – опасно) – «чистой энергии», позволяющей средь бела дня наблюдать НЛО и воспевать жизнь розовых бегающих зайцев. Сменяя друг друга, подслушивая, переходя от монолога к многоголосому диалогу и обратно, удерживая контакт со зрителем, постоянно находясь в непосредственном общении с ним, эти три ярких, интересных, живых типажа будут смешными, серьёзными, нелепыми, трогательными, привлекательными и отталкивающими. Каждый из них более или менее глубоко в своём сознании не может не понимать, что министрам на их протесты, желания и чаяния абсолютно и неколебимо наплевать, что их акция ничего не изменит, - но такой образ жизни даёт им то, чего не хватает многим вне городка: свобода и независимость, общение с новыми людьми, возможность проявить себя, оценить себя по достоинству. Читать рецензию дальше

До Под главную музыкальную тему спектакля – ненавязчивый повторяющийся народный мотив, заставляющий вспомнить об отечественном атмосферном кино, – увешанный картонными ярлычками на верёвочках человек привешивает их к собравшимся на сцене актёрам, прикрепляя к одежде на прищепках. На бирках написаны их роли, а действие происходит на деревянных подмостках, выстроенных на сцене – когда актёр уходит с подмостков, он садится на лавочку сбоку и превращается в зрителя. Так «театр в театре» двоится, а впоследствии и растраивается. Человек без ярлыка – Алёшка-дурачок (Черданцев), юродивый, один из самых живучих персонажей русской драматургии, и подразумевается, что только он будет не играть, а жить, постоянно наблюдая за разворачивающимся перед нами представлением. На дереве-коряге, голом столбе с колесом на верхушке, он меняет картонные таблички, обозначающие место действия – ещё один легко читаемый признак условности, стулья в сценографии Атмадзаса заменяют ящики, а стол будет и прилавком, и крыльцом клуба. Пьеса Дурненкова «Экспонаты» названа «хрониками города Полынска», типической провинции, куда прибывают туристы поглазеть на исторические развалины – а новую историю городка предстоит написать двум семьям. Зуевы – бесхитростный суровый пролетариат: недееспособный дед (Василиади), его внуки – хозяйственная Гена, Ангелина (Ходюн) и её братья-алконавты Саша (Манцыгин) и Клим (Окунев), да сын Гены, скромный юноша Роман (Сизых) с Летовым на майке. Морозовы – местные коммерсанты, ненавидимые всеми за их относительное материальное благополучие: у очкарика Юры (Теплоухов) магазин, его дочь Валя (Мекаева) работает экскурсоводом, жена Оля (Кройтор) и впавшая в детство бабушка (Прокоп), не отрывающаяся от телевизора, хранят домашний очаг. У Ромы и Вали, аки у Ромео и Джульетты, - вялотекущий роман с букетиками, стихами, первым поцелуем, но брат Вали, качок Миша (Кочетков), успешно отгоняет от сестры нежелательного кавалера. «Всё меняется, когда приходят они» - два отбившихся от экскурсионной группы человека в костюмах, подрядившихся за государственное вознаграждение воскресить Полынск из пепла: бывалый Воронько (Михалевский) и его помощник, дипломатичный Черновицкий (Гончарук). Он обходит дома, предлагая обитателям Полынска непыльную работу: воплощая в буквальном смысле идею «города-музея», в определённое время каждый день обряжаться в костюмы XIX века и прогуливаться по площади перед глазами туристов. Морозовым, как наиболее ответственным элементам населения, предлагают за вознаграждение усыновить осиротевшего Алёшку, потомка самой Екатерины Великой: на живую достопримечательность претендуют некие французские родственники, - но Оля от денег отказывается, решив принять в дом сына своих друзей молодости просто так. Заходят и к Зуевым, но оказываются далеко посланными: Саша и особенно Клим, едва вернувшийся в родной город, считают себя его полноправными хозяевами, не позволяют никаких нововведений со стороны и объявляют войну как «оккупантам»-туристам, так и их приспешникам. Новый облик Полынска с живыми экспонатами, обязанными не вступать в контакт с посетителями музея, должно быть, не менее смешон, чем пожилой гопник Паштет (Пузырников) в красном кафтане, спьяну не признающий местного жителя в Романе, одетом по-прежнему, - но и не менее безобиден, а вот методы борьбы с ним пугают. Братья Зуевы поджигают магазин Юры Морозова, а потом заявляются на переговоры с начальниками проекта, выпивающими в компании страдающего погорельца, с автоматом и арматуриной. Но большее унижение, чем поставить противников на колени под прицелом, гопницкое мышление Клима сочинить не в силах, и цивилизованные люди легко оставляют его в дураках: посланный им за водкой, Черновицкий возвращается с пистолетом и стреляет, но Саша успевает ударить Юру железным прутом по затылку. Мизансцена замирает немой сценой, читать рецензию дальше

До Над декорацией, изображающей стандартное казённое помещение для простых смертных, – коробкой из грязно-белых кафельных стен, – возвышается Ди-джей в белой шубе, DJ Атом, отвечающий за подбор треков для спектакля театра-студии Гончарука «Звезда на небе голубом не знает обо мне». На экране за его спиной мелькают кадры клипа, демонстрирующего виды и обитателей Екатеринбурга, массовка в белых футболках и перчатках, фосфоресцирующих в темноте, слаженно танцует на сцене, он пытается речитативом исполнить нечто вроде рэпа – простой стишок, оканчивающийся рефреном: «В моём городе живёт Николай Коляда, Но я не вернусь в него больше никогда». Пьеса Ярославы Пулинович тоже называется «Я не вернусь», но её героине сперва предстоит попасть в большой город, приехав из алапаевского детдома в институт, учёбу в котором власти подарили за окончание школы с золотой медалью. С ней – её зовут Аня (Овчаренко) – клип нас тоже познакомил, и с тех пор действие регулярно подкрепляется визуальным рядом, а каждый эпизод прерывает дискотека, быстро утомляющая, но радующая звучащей музыкой: «Больше гламура!» - неуместно восклицает Ди-джей под первую песню Ночных снайперов. Они потом будут сопровождать преимущественную часть сюжета: «Тридцать первая весна», «Самолёты»… А Аня тем временем стремительно переходит в аспирантуру, начинает читать лекции по литературе, заводит роман с женатым преподавателем, дружит с влюблённым в неё ботаником-очкариком Германом (Ташимов). И так же быстро это благополучие рушится – видимо, заканчивается автобиография режиссёра постановки Анны Бабановой, воспитанницы московского детдома, и начинается вымысел: не успела она порадоваться новости, что её приглашают в Америку для какого-то доклада, как её уже обвинили в хранении героина – подбросил бывший детдомовский «брат»-однофамилец, классический гопник, под видом купленных подруге бирюлек, оставленных на хранение на денёк. Не найдя в окружающих её мужчинах никакой помощи, Аня честно явилась в ментовку, где следователь даже не пожелал её выслушать и пообещал позаботиться о длительном тюремном заключении. Ей ничего не остаётся, кроме как выскочить в окно и пуститься в бега: первый пункт назначения – элитная школа, где обитают гламурные «мажоры» и «мажорки», разыгрывающие в этом спектакле вставные сатирические интермедии. Там, надо полагать, Аня и переодевается в неизвестно чью подростковую одежду, чтобы скинуть разом годков этак десять и затеряться в толпе. На придорожном рынке она крадёт банку огурцов у двух малолетних проституток, для отвода глаз милиции прикидывающихся торговками, и в результате короткой потасовки в детоприёмник загребают всех троих беспризорниц. После проверки на вшивость и холодного душа Аня и её товарки по несчастью попадают в детдом со всеми вытекающими радостями жёсткой иерархии, домогательств мужской части персонала, борьбы за еду, наказаний и прочая, и прочая. На уроке литературы для девятого класса Аня поправит учительницу, просветив остальных, что Пушкин не первым в России начал писать стихи, и будет бита, а в карцере познакомится со странноватой сиротой Кристиной (Гревцова), притворяющейся немой. Кристина мечтает автостопом уехать во Владивосток к бабушке, растившей её до года и регулярно ей пишущей, и когда за ней приезжают из Алапаевского детдома, Аня, чтобы не выдать себя, покупает у Кристины информацию о месте стоянки «собак». Уходя от преследования, она резво пробирается по спинкам зрительских кресел, а Кристина увязывается за ней. Ночёвка у Германа, засобиравшегося в Америку вместо невезучей коллеги (только в этот момент до меня дошло, что приключения Ани начиная с её попадания в школу были не флэшбэком о её юности, а продолжением её злоключений) оборачивается обильными возлияниями водки и неизбежными домогательствами, и девушки принимают решение ехать к той самой доброй бабушке, сколько бы тысяч километров до неё ни лежало. Читать рецензию дальше

До В качестве эпиграфа к спектаклю один парень крутит пои, другой переключает каналы телевизора. Голоса дикторов новостей на разные лады бьются в истерике по поводу эмиграции в России и Европе, несущей преступность и, что явно пугает их даже больше, ислам – дескать, вот-вот каждый пятый парижанин будет мусульманином. Ждёшь, что спектакль начнёт опровергать весь этот отборный бред, но он активно принимается его подтверждать. «Западная пристань» Бернара-Мари Кольтеса – место неопределённое, которое может находиться в порту любого французского города, прибежище изгоев, приплывших туда из своих далёких родных краёв, да так и застрявших в трущобах, куда есть вход, но откуда нет выхода. Там обитает Шарль, в прошлом Карлос (Гниденко), и его родители, не столько немощные от старости, сколько замордованные жизнью – больная Сесиль (Несмиянова), которой снится их некая «наша страна», где «все были христиане», и старый капрал Родольф (Волошин), которого капитан когда-то бросил вместе с солдатами замерзать в метель в лёгкой одежде. И однажды ночью в этих бескрайних неосвещённых дебрях появляется упитанный молчаливый человек в костюме по имени Морис Кох (Паршинцев) и его паникующая спутница Клер (Савляк) в платке и больших чёрных очках, заставляющих сперва принять её, беспомощно шарящую руками перед собой, за слепую. Похоже, они заблудились – но Морис бросает женщину и натыкается на Шарля, выкладывает перед ним на землю кредитки, золотые запонки, Ролекс, ключи от Ягуара – все богатства в обмен на то, чтобы его проводили к воде: он потратил чужие деньги и желает покончить с собой непременно в таком экзотическом месте. Включив гордость или осторожность, подбирать с земли что-либо Шарль оказывается, а затем вытаскивает горе-утопленника из воды со сломанной ногой и притаскивает в свой заброшенный ангар, надеясь на благодарность. Вскоре туда же попадает и Клер, в свою очередь надеющаяся на приход парома, который отнюдь не торопится забрать с пристани незваных гостей. Но сами по себе эти гости оказываются бесполезны, и Шарль лелеет замысел сбежать из трущоб на их Ягуаре, для чего запросто отдаёт за ключи свою младшую сестру Моник (Красовицкая) подобравшему их везунчику, сексуально озабоченному приятелю с говорящим именем Фак (Зуборенко). Отдаёт зря: одну детальку тачки ушлый Фак уже успел открутить и приберечь, чтобы и изнасилованной им Моник сделать утешительный подарочек. Тем временем хромого, схлопотавшего воспаление лёгких Мориса решено убрать, чтобы в случае прихода полумифического парома он не настучал полиции на существование целого квартала нелегалов и происходящее в нём. Родольф торжественно передаёт свой автомат, с которым ранее никогда не расставался, арабскому парню Абаду (Нагметов) по прозвищу «Черномазый», с которым у Шарля был непонятно какой «бизнес», буквально умоляя его «убить толстяка». У Абада тоже своя история, не располагающая к развитию сентиментального характера: родной отец по труднопонятным причинам выкинул его из дому ещё в самом нежном возрасте, Шарль нашёл его у ангара в снегу, замерзающим, и пустил согреться, пренебрежительно окрестив для себя «существом»: у социальных низов – своя иерархия. Морис, снова охваченный суицидальными настроениями и беспричинной ненавистью к Клер, сам просит его застрелить, что Абад без лишних слов – персонаж это практически немой, видимо, в силу плохого знания местного языка – и проделывает в упор. Но и теперь Шарлю не сбежать: читать рецензию дальше

Немного до

как заставишь себя любить настоящих, что ты,
когда рядом такие вкусные
суррогаты
© Верочка Полозкова

Трое сидят за рабочими столиками перед ноутбуками, за их спинами – экран видеопроекции, перед ними в проходе первого ряда – дверной проём с пустой рамой вместо двери, которую, тем не менее, всякий раз закрывают и открывают. «Запертая дверь» Павла Пряжко – не пьеса даже, а сценарий, и молодой питерский режиссёр лаборатории On.театр Дмитрий Волкострелов поступил по написанному: часть, озаглавленную как «В центре», снял как некое подобие фильма, только беззвучного, так что сидящие перед мониторами озвучивают актёров на экране, иногда даже попадая словами под движения губ. В центре расположен некий торговый центр, где работают Валера (Луговкин) и Наташа (Зимина). Он – в банке, она – в «Кофейной кантате» (свой любимый чайно-кофейный бутик я не спутаю ни с чем), он в перерывах пьёт кофе со своим знакомым (Волкострелов), она – курит со своей знакомой (Румянцева). Дома он садится перед телевизором, она танцует под клипы на MTV с арабскими словами нечто, что считает «танцем живота» - на этом, пожалуй, их психологические портреты и интересы исчерпаны. Но однажды они встречаются, чтобы заключить сделку: она будет изображать его возлюбленную перед его родителями. Теперь в перерывах они встречаются, он дарит ей подарки, почтенным родителям по телефону – короткие отчёты о несуществующей совместной жизни: «Мы завели собаку… поссорились… собаку пришлось отдать». Сначала обращаются друг к другу на Вы, потом на ты, узнавать ничего друг о друге не нужно – ездят к родителям на автобусе с наушниками в ушах, там молча едят, молча смотрят телевизор. Озвучиваются не столько реплики героев фильма – их крайне мало, сколько их действия, до мелочей, публика посмеивается, но особенно обращает на себя внимание одна многократно повторяемая фраза: «ни о чём не думает». Единственная мысль, которая закрадётся в сознание Валеры, окажется сомнением, покупать или не покупать новые ботинки, и причинит ему немалый дискомфорт непривычным ощущением неуверенности. Всё время эти люди существуют механически, на автоматизме, удовлетворяя простейшие потребности, убивая время и не требуя от жизни ничего большего – и ничего удивительного в этом давно уже нет, в определённой степени Пряжко даже несколько отстал от веяний времени: телевизор сдал позиции, оставаясь иконой только старшего поколения, а ровесники Валеры и Наташи предпочитают Вконтакт, Одноклассники, Фейсбук и Твиттер. Но чтобы усилить эффект бессмысленного бытия, Пряжко прерывает события «В центре» событиями «На окраине» - в том самом офисе неизвестного предприятия, в котором коротают дни наши три находящихся на сцене героя. Бойкая Оля (Старостина) принимает клиента (Волкострелов), скромный замкнутый Дима (Чинарёв) в её отсутствие слушает Летова, а для неё находит новую попсу, Слава (Николаев) то и дело пьёт чай. На протяжении достаточно долгого, с полчаса, временного отрезка, входя и выходя, они умудряются вести диалоги совершенно ни о чём, забывающиеся сразу же после озвучивания как их участниками, так и слушателями – вербально флудят всё с той же неосознанной целью убийства несчастного времени, имитации, симуляции жизнедеятельности. Потом свет снова гаснет, и повествование возвращается «В центр» - Наташа светится перед родителями Валеры беременной, но живот оказывается накладным, и когда приходит время поставить точку в фарсе, Валера сообщает родителям, что Наташа подняла-де что-то тяжёлое… и всё, и уехала куда-то. Читать рецензию дальше