Ну вот и мы. Здравствуйте. Не ждали, а мы пришли. Незваный гость - хуже татарина. Если только он не наша дорогая редакция. Наша дорогая редакция скорее кот, чем татарин. В этом смысле она лучше татарина, даже если она сама татарин. Логика не даст соврать. Все коты смертны. Сократ смертен. Следовательно, Сократ - кот. Если заменить предикат "Сократ" на предикат "наша дорогая редакция" то все вопросы отпадут сами собой. И только не надо на нас удивленно смотреть. Почему все на нас  смотрят? Разве что-нибудь не в порядке? Магазин открыт, хвост не пушист или прореха на интересном месте? У нас на отдельной планете уже давно не может быть ничего ненормального, потому что все ненормальное давно стало обычным. Так что все в порядке. Не переживайте. Горелое говно и уязвленные чувства не в счет. Матриархат тоже. При матриархате всюду царят антигомосексуализм, конформизм и адская скука. Ничего нового. Хуже только патриархат + советская власть. А то вон в Москве люди давно уже бреют лобки с подмышками, а вы тут в провинции еще лица не начинали.

 

Вот и нынче утром мы с удивлением обнаружили, что оказывается суверенный инторнет по прежнему существует и нет ничего невозможного, следовательно все возможно. Похмельные пальцы с трудом вспоминают клавши, а беглые "о" и "е" совсем обнаглели. Бегают туда-сюда как не в себе. Некоторые тут утверждают, что я оброс, другие, - что похудел, третьи молчат в  тряпочку, не рыпаются, а четвертые полагают, что я еще не протрезвел. А мне все недосуг отвечать. Лежу набираюсь сил у окошка. Прямо в комнату время от времени заглядывают желтоглазые абрикосы, потому что лёгкий ветер шевелит занавески, вышитые гладью по нижнему краю - вишенка, листочек, абрикоска, вишенка, листочек, абрикоска.

 

И никто на самом деле не одинок, как бы ему не хотелось. Никто на самом деле совсем не одинок, поскольку он составная часть всего живого на свете. Вся трудность в том, чтобы убедить кого-то другого, что на самом деле он - часть тебя. И от себя лично добавлю, что коты, мурлыкая и кочевряжась, способны творить чудеса. Миру мурр. Мяу.

А чо это у меня утром ойкью упал, интересно?

Никогда же такого не было. Может быть после вчерашнего?  А чо вчера то было? - хорошо бы припомнить. - Рукопись Рабле "Стратагемы", хвала Аллаху великому и милосердному была. И была попытка читать вслух на старофранцузском.  Еще помню полкило сыра, такого с белой плесенью патипу камамбер - сам делал - с буханкой хлеба со встроенными семечками такого, потом уже смутно так и одновременно чотко как у Арчимбольдо, словно стая диких гусей в небе и я с ними Нильсом Хольгерссоном - ниже облаков, выше сосен.. А то у вас тут солнечный ветер дует и в ближнем космосе беспросветно. Про дальний космос вообще молчу. В дальнем космосе нас нет и никогда не будет. Дворники на машине и те попрятались, им страшно от наших мыслей, я их понимаю. По дворам рачительные хозяйки выбивают красные, оранжевые, желтые и зеленые ковры и на примятой траве остаются цветные круги, квадраты и пятна Роршаха. Их тут же заносит свежим розовым цветом, поэтому задать вопрос "Что видите?" получается, а для интерпретации времени нет. Прав был Боб Дилан: Blowin' in the Wind - ответ знает только ветер. 

 

Лепестки роз и мелкие незнакомые цветочки-крестоцветы носятся по двору словно котята. Не угадаешь кто куда побежит. На 10-15 обыкновенных цветков один-два пятилепестковых - такшьт сытым не будешь, но и голодным не останешься. 

 

Распахиваешь душу, распушаешь перья, подставляешь лицо - ветер - да, перемены - нет. Он ходит кругами, то под Штрауса а то и под Мусоргского и делает вихри. Один покружит, успокоится, через минуту - второй. И так все утро. С завидной регулярностью мирно лежащий лепестковый ковёр вдруг вздымается в воздух, летит, красиво изгибаясь, в сторону юга, там теплее. За ним по плиткам, не наступая на стыки - плохая примета, скачет хозяин двора с метлой и выбивалкой, сейчас сейчас, еще минутка и догонит сей легкорадужный лепестковый коврик-самолётик, подпрыгнет, ухватится за бахрому, подтянется и залезет на него. А там уже усядется поудобнее, поджав ноги, одарит улыбкой царевича Сидхарты и с этой прекрасной, мирной улыбкой на лице будет смотреть на проплывающий внизу сиреневый город, на выпуклое море и думать о вечном, а не про говно. И вовсе не потому, что Ленивый философ должен быть всегда гладко выбрит, аккуратно подстрижен и подтянут. У нас, философов, тоже иногда бывает ширинка расстегнута, или рукав в дерьме. Нет, не поэтому. Я просто буду на расслабоне чилить в лотосе на волшебном лепестковом ковре-самолете, пить свой чай с коврижками и наслаждаться своими славными мыслями о доблестях, о подвигах, о славе и о тех прекрасных мужах и правителях прошлого, которым хватило стиля и чувства такта, двинуть копыта сыграть в ящик прежде чем стать гадами и говном.

 

Миру мурр всем. Зря говорят, что с годами становишься мудрее. Как заметил один там русский писатель, - это только характер может меняться с возрастом; ограниченность же человека не меняется до самой смерти... Иногда эти русские говорят очень дельные вещи. Не оттого ли, что у них там зимой вообще лучше думается?

Николай Васильев, Конец игры. холст,масло 45*55см

Чем бы еще восхититься?

Только любопытство побуждает всякого человека быть банальным или естественным. Я недавно узнал, что если провести несколько месяцев в уединении, классифицируя свои грёзы, можно достичь своего удовлетворения. К тому же подобное занудство, может оказаться полезным, как, например, Болдинская осень Пушкину или тюрьма - Эдмону Дантесу. Особенно Пушкину. Помните, как заканчивается повесть "Барышня-крестьянка"? Нихуя, да? 

А заканчивается она на самом что нина есть эпичном моменте фразой:

Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку. (Когда тебе лень дописывать текст + ты Пушкин, + хули они тебе сделают?)

 

Конечно некоторым из нас еще можно постараться и успеть насытить свои желания покаянием, или, пробудив в себе страсть к умерщвлению плоти, поразглагольствовать о идее всеобщего счастья и грядущем золотом веке, полагая, в ложном ощущении всемогущества, что времени у нас по прежнему дохуя и еще можно успеть закрыть все гештальты и пережить все пиздецы.

 

Однако, мудрость сбивается с толку и от меньшего. Особенно тогда, когда ей угрожают склероз и смерть.

 

Что же касается истины, то она зарезервирована пророками исключительно в личное пользование. Она никому не дается в руки, зато вызывает всеобщее озлобление, порождая скепсис - этот садизм уязвленных душ.

 

Поэтому, призвав под свои знамена остатки иллюзий, серых эротических фантазий и предрассудков, наша дорогая редакция рискнет представить себе, что она снова соблазнился традиционными ценностями: к примеру умением читать и писать (понимая, конечно в самой глубине души, что и то и другое - зло).

 

Но определенная доля грязи необходима организму, также как воздух или вода. Поэтому перспектива абсолютной чистоты в масштабе планеты вызывает мои искренние опасения. Пожалуй стоит сохранить себе неотъемлимое право умереть от болезни, а не от лекарств, пустым и безмятежным вращаться вокруг пустоты, тихо погружаясь в нее.

 

Впрочем Антисфен, Гераклит, Эпикур, Хрисипп и Диоген, презиравшие сложность античных нравов, уже всё сказали, до кучи разоблачив и нас, ленивых аристократичных мошенников, которые только делают вид, что соперничают со старыми аврамическими суевериями.

 

Зато в итоге сложнейших умственных вычислений я узнал, что расстояние, которое отделяет меня от мира, гораздо протяженней, чем сам мир и практически равно слову. Что в наше время является дурным вкусом и рутинной аномалией, но именно такие метафизические аварии отвлекают нашу дорогую редакцию от скуки длинными летними вечерами.

 

Миру мир всем. Он лучше войны. Война ненадежная вещь. После нее проигравший всегда отсасывает победителю.

 

Попытка потерять сознание снова обернулась неудачей. Видимо наша буйная фантазия не дала себя заморочить образами расплывчатого будущего. Приходится удовольствоваться тем, что и так доподлинно известно и неотвратимо грозит нам со всех сторон. Нашей дорогой редакции уже давно глубоко ненавистны любые орудия убийства ближних, включая самые тонкие и изысканные. (Не говоря уж про толстые и хуевые). Я готов к ним прикоснуться с видимым удовольствием только для одного, чтобы сделать еще более мелкими обломки рассыпающегося на глазах мира. Как поется в знаменитой песне Бреговича:

 

Boom, boom, boom, boom, boom

Vov dil? ka ciudel?

Vov dil? ka ciudel? kana hi naj pala idir?

Boom, boom....

 

Скучая в раю, тянешься к бездне. Сказывается притягательность сил вращения и падения. Правда за это приходится рассчитываться кровью, соплями, кишками и прочей дрянью, которая находится у нас внутри. В качестве платы за вход в юдоль сингулярности годятся наши грустные извращения: тоска по самим себе, неприязнь к ближнему, недоверие, злорадство, и желание затмить или унизить. Таков путь. Ведь сингулярность - это не только клизма святого духа в нашей заповедной заднице, но и подлинные трансцендентальные события: то, что Ферлингетти называет "четвертым лицом единственного числа". Войдя туда, мы обязательно узрим лик Светлейшего или какого-нибудь другого истинного бога параллельного импорта, и, познакомившись с товарищем, примемся методично бороться со злом и гомосексуализмом, сжигая неверных атеистов на кострах святой реновации. 

2.

Гераклит, идеально подходит нам в сообщники

Его тоже не ослепляет Разум.

Его тоже агония застигла безоружным.

А всё потому, что метафизические ресурсы реп неожиданно закончились, и, лишившись идеальных философских опор человечество, в лице нашей дорогой редакции, медленно и неумолимо сползает в канализацию.

 

Философия должна бередить раны и даже причинять их. Её долг - быть опасной. По этому поводу нам остается только украсить кунсткамеру Ума вздохом Сожаления.

3.

Ксенофан пишет, что Сократ, пока ему готовили цикуту учился играть на флейте.

- Зачем это тебе? - спрашивают его друзья.

- Шайзе! -  Отвечал им Сократ

- Чтобы научиться. прежде чем умру, - Отвечал им Сократ.