Недавно в руки нашей дорогой редакции попала очередная монография о Ницше, сочиненная моим коллегой. И дорогая редакция ее прочитала. Настоящие мужчины любят читать всякую чепуху, просто потому что настоящие мужчины тугодумы. особенно те, кто умеет читать книги, а не короткие сообщения типа: 

 

- Касатик, скажи триста

- Триста

- Отсоси у тракториста

 

Мы вообще полагаем, что людей, детей особенно, не стоит приручать приучать к чтению. Нужно приучать их сомневаться в прочитанном. Сомневаться в написанной кем-то хуйне - а люди в основном сочиняют хуйню - гораздо важнее трудолюбивого сидения с книжкой в библиотеке в метро на унитазе и ползания глазами по тексту. Но что-то я отвлекся. Папа бы меня за это не одобрил. Посему вернемся к монографии нашего коллеги.

 

После ста 8 страниц текста наша дорогая редакция поняла, что автор очень много работал, а когда кончал работать, то пил. Дальше он спал, а затем возвращался к работе над книгой. Иначе непонятно - зачем было придавать какое-то подобие системы мыслям философа под предлогом, что они вращаются вокруг некоего мотива? Чтобы это не значило. К тому же читал я ночью, лежа у распахнутого в сад окна. Ночь была душная, и во всем окружающем я чувствовал то же давление, то же ощущение проносящегося времени, тогда как оно, казалось, стоит на месте. Всякий раз, как я задумывался о времени, переворачивая очередную страницу, я вспоминал старые магнитные часы, что висели на стене кабинета литературы в школе моего детства. То и дело стрелка могла несколько минут не двигаться - я достаточно долго за ней наблюдал, уже задумываясь, не сломалась ли она наконец, - а затем меня всегда поражал ее внезапный перескок на три-четыре деления. Потом я снова возвращался к тексту, потом от текста снова к часам. И так раз пятьдесят. 

 

Синдром мерцающего интеллекта был налицо, но я это и без вас хорошо знал. Также как и то, что Ницше - это не философ и не человек, а совокупность позиций, и поэтому те, кто ищет у него волю к порядку и заботу о единстве, принижают его до себя. И меня всегда удивляло - к какой же жалкой породе надо принадлежать, чтобы самоутверждаться славой давно отъехавшего в бездну философа, пленника своих настроений и иллюзий, который лишь фиксировал без рефлексии их переменчивость. Философия Ницше очень красивая философия. А красота должна защищаться, иначе ее поглотит говно, - это известно с исторических времен. Она представляет собой череду размышлений о собственных капризах, и поэтому напрасно некоторые наши знакомые эрудиты пытаются выявить в ней несвойственные ей константы.

 

Подобная мания систематизации не менее подозрительна чем поиски справедливости или счастья - и то и другое посягает на бездны - единственную существующую реальность. А это стыдно и неприлично, учитывая то скромное положение в котором мы сейчас всем кагалом пребываем.

 

Мирру мурр, коллеги. Худшее, конечно впереди, но вы держитесь.

Собственная низость, согласно предписанной рецептом дозировке, позволяет отвлечься от нашего общего с вами прошлого и от своих подлинных или пригрезившихся отечеств, чей дым столь неприятен утонченным ленивым философам, что философов от него тошнит.

 

Однако, даже подобная беспредельная ленивофилософская любовь к себе как к единственной устойчивой точке во Вселенной, заканчивается компромиссом. А компромисс, как заметил один там иноагент - это всегда предательство. Ведь дав родителям согласие на собственное рождение, - поступок вне всяких сомнений вульгарный и бессмысленный - я соскользнул в сей мир из восхитительно безначальной бездны, уступив собственной трусости перед великим Ничто и стал тривиальным событием или просто quidditas - "чтойностью", как сказали бы Аристотель, Фома Аквинский и А.Ф, Лосев.

 

Подобные произвольные и забавные измышления ума о себе, любимом, и окружающей нас среде, замешанные на мечтательной желчи, развивают у нашей дорогой редакции, несмотря на ее расовую неполноценность,  универсальное видение будущего, позволяющее делать все вещи неразличимыми. Оно подменяет жалость к народу сомнением, а любовь к родине - скептическим милосердием и неподвижной мыслью, что мне нужно срочно покинуть страну. Возможно это происходит от того, что некоторые философствующие земные твари способны развиваться лишь повернувшись спиной к универсальному пиздецу бытия.

 

Возможно именно потому, чем старше я становлюсь, тем лучше я понимаю людей, которые в одиночку, просто так, обнимают деревья в парке или разговаривают сами с собой. И только сонеты Петрарки, точность которых возвышает мир слова над великолепно продуманным космосом, еще туманят слезами мои глаза, сохраняя в душе эти последние капельки тепла и спасительную тень жизни, наполняя каждую клетку организма нежной горечью просветленного смятения.

 

А.Ф. Лосев рассказывает в "Диалектике мифа " вот такой случай:

Однажды, гуляя по плохой дороге в поле с одной особой, я развивал сложную аргументацию по одному тонкому философскому вопросу. Я был в большом удивлении, когда вдруг, среди обычного философского диалога, моя спутница перебила меня замечанием: «Если вы хотите, чтобы ваши аргументы имели вес, то, пожалуйста, не спотыкайтесь по дороге». Я был удивлен, но тотчас же вспомнил, как однажды, в старое время, на одном заседании Психологического общества в Москве, во время возражений одного крупного русского философа на доклад другого, тоже известного мыслителя, у первого все время дело не клеилось с галстухом. Возражавший философ все время его как-то мял, загибал, пристегивал, перестегивал, а он все его не слушался и не сидел на месте. Я вспомнил, что этот философ не только провалился со своими возражениями, но что и до сих пор я не могу ему простить его непослушного галстуха. От этого галстуха философия его значительно поблекла для меня, – кажется, навсегда. 

Теперь мне понятно, что это было подлинно мифическим восприятием и возражений философа, и его неудачного галстуха, и его самого.

 

Ну конечно, Алексей Федорыч подвел под эту новеллу сложную мифологическую историю и даже Достоевского привлек для солидности. но нашей дорогой редакции, вооруженной опасной бритвой Оккама, после прочтения фрагмента теперь все время представляется самое простое. Она теперь снова думает, что на белом свете живут и здравствуют не только бабы-дуры но и дураки-философы. Причем последние, деятельные, неспотыкающиеся и работящие, не как мы - ленивые спотыкачи, встречаются не реже, а то и чаще, чем тупые прекрасные девы. 

Время как и пространство имеет свои складки и прорывы. Всякий ленивый философ не раз за свою жизнь переживал какие-то ямы, колдоёбины колдобины и разрывы во времени. Смотришь, вот прямо на твоих глазах время как будто закончилось, как будто аппарат искуственного дыхания отключили, свет в конце туннеля погас и ты лежишь такой, в позе Ромберга - ступни вместе, глаза закрыты, только расслабленные руки по швам держишь, а не вперед и думаешь: пизда тебе, время. И засыпаешь. А утром открываешь глаза и соображаешь, где ты. И даже спрашиваешь сам себя вслух "Где ты?" А сам заранее знаешь, что такие вопросы лишены всякого смысла. Задавай их, не задавай - ответ про Караганду всегда известен заранее. А потом смотришь в окно - а в окне весны больше нет. Вместо весны лето. Ватные, клочные майские облака исчезли, а вместо них со стороны Меганома, по отрогам Кызыл Таша от самого верхнего обреза вселенной надвигаются курчавые легкие тучки - небесные странники - точно долгожданные гонцы, несущие в осажденный Город благую весть. Лето для всякого ленивого философа, включая нашу дорогую редакцию - уютный и желанный гость. Один недостаток - остается всегда ненадолго и уходит, не попрощавшись.

 

И ты вдруг сразу видишь, время - вот оно, снова здесь как искусственный чертик из табакерки. Ишь ты как засвистело и заклубилось неохватным вихрем вокруг.

 

Время - это отличие предмета от самого себя. 

Отличие себя от самого себя есть время. 

А еще существует пространство. Пространство - это отличие предмета от другого предмета без введения различения - каковы предметы и какие у них стороны.

 

И если ты это понял, значит случилось чудо. Чудо не время и не пространство.

Алексей Федорович Лосев пишет: - Чудо есть личность. А личность - это  распростертое в меоне мыслящее тело. Лосев говорит: космос и личность - одно и то же. Одно и то же быть и существовать, потому что ты обречен простираться в окружающем тебя бесконечном холоде. И в том месте где ты есть, считает Лосев, ничего больше нет.

 

Это лосевское "ничего" или - меон - по гречески, наводит ужас на тех, кто читает или перечитывает его Философию имени или Диалектику мифа.

 

Однако, сегодня под утро, когда я перевернул последнюю страницу Диалектики я подумал, что трава не обязана быть зеленой, а Вселенная не пуста, беспощадна и безгранична, а уютна и драгоценна. И что в меоне, в его безжизненном холоде спрятана сверкающая сеть Индры.

 

Не понимаю откуда, но вдруг на короткое время вернулись слепые и расплывчатые детские ощущения, когда ты словно безымянный ангел, спрятавшись под своими не имеющими возраста крыльями наблюдаешь с земли движение звезд и облаков под ними. Но ленивые философы не такие сильные люди, какими кажутся. У них всё то сейчас, то завтра, то плюс на минус, то минус на плюс. И от здоровой уверенности до нездоровой самоуверенности у нах один шаг вперед два шага назад. Но вероятно это единственный способ сохранить свой рассудок, пока мир вокруг всеобщими стараниями разваливается на куски. 

 

Зато ты теперь точно знаешь, что вражда разъединяет, а любовь собирает. Ведь любовь - это специфическая способность выживать там, где выжить не представляется возможным, и которая позволяет нам по прежнему быть на дневной стороне космического приключения жизни и держаться на плаву, медленно дрейфуя в сторону недалёкого горизонта событий...

Время как и пространство имеет свои складки и прорывы. Обсуждать подобное, возражать или спорить - это как толочь в ступе воду. Есть такие нарративы, которые не обсуждаются. Зачем, если все всё знают?. Вот, например война. Сказать, что война есть или будет - это значит ничего не сказать. Все понимают, что война идет, а если нет, то обязательно начнется. Не бывает, чтобы ее не было. Даже если кому то кажется, что её сейчас нет, она все равно есть. Люди в глубине души очень любят убивать друг друга. И убивают, пока хватает сил. Или до тех пор, пока их самих не убьют. А если силы кончаются - они отдыхают немного, а потом опять продолжают убивать. Так устроено человеческое общество. Никому нельзя доверять. И это никогда не изменится. И ничего тут не поделаешь. Не нравится здесь - пиздуй к розовым пони в параллельный мир. Не можешь к пони - сиди и терпи. А придут убивать - бей первым, тогда другие желающие подумают, стоит ли к тебе, ленивый алкоголик, соваться. Эту фичу мы назваем - верно поставить задачу.

 

Жиль Делёз пишет, что по словам Бергсона, внесшего столь важный вклад в понимание того, что такое философская проблема, верно поставить задачу - значит уже решить ее. В философии нет ничего хитрого. Она просто дает возможность справиться со своими страхами, а иногда и избавиться от них.

 

Я часто думаю о времени. Что это такое, с чем его едят и вообще нахрена.. Не раз за свою жизнь я переживал во времени его прорехи, ямы, дыры, разрывы. Иногда просто до слёз. Здесь помню - здесь не помню. Вместо нужных воспоминаний какая-то яма без дна. И если в эту яму смотреть то и она начинает смотреть в тебя. Ницше от таких гляделок перестал батониться и сошел с ума.. Я называю подобное дырочное явление синдромом Доцента из "Джентльменов удачи". Смотришь на ситуацию вокруг, а что и зачем не понимаешь, - вроде бы вчера была хуйня, и сегодня опять хуйня. Ничего нового. А потом время проходит и ты вдруг понимаешь, что всё другое, не такое унылое говно как раньше, а лучше. С одной стороны - унылое говно. А с другой стороны -  это и есть наша история и другой у нас нет.

 

А то бывает - кажется, что время как будто кончилось, исчезло, а потом, вишь ты, засвистело, застучало, задрожало, заклубилось неохватным вихрем.

 

Иной раз время настолько нагло прет вперед, что во дни сомнений или тягостных раздумий хочется подойти к часам и разбить вдребезги эту беспощадную машинку, которой дано управлять всей жизнью. Похоже, что времен вообще много, Екклезиаст прав. Времен много, очень много, и они сжимаются и расширяются, растягиваются и комкаются, летят и ползут и каждое из них имеет свое фигурное строение.

 

А вот Алексей Федорович Лосев сказал, что Время - это алогическое становление вечности.

И снова оказался на высоте....

 

1,

Алексей Федорович. Лосев описывает в своей гениальной "Диалектике мифа " вот такой случай:

 

Однажды, гуляя по плохой дороге в поле с некой особой, я развивал сложную аргументацию по одному тонкому философскому вопросу. Я был в большом удивлении, когда вдруг, среди обычного философского диалога, моя спутница перебила меня замечанием: «Если вы хотите, чтобы ваши аргументы имели вес, то, пожалуйста, не спотыкайтесь по дороге».

 

Я был удивлен, но тотчас же вспомнил, как однажды, в старое время, на одном заседании Психологического общества в Москве, во время возражений одного крупного русского философа на доклад другого, тоже известного мыслителя, у первого все время дело не клеилось с галстухом. Возражавший философ все время его как-то мял, загибал, пристегивал, перестегивал, а он все его не слушался и не сидел на месте. Я вспомнил, что этот философ не только провалился со своими возражениями, но что и до сих пор я не могу ему простить его непослушного галстуха. От этого галстуха философия его значительно поблекла для меня, – кажется, навсегда. Теперь мне понятно, что это было подлинно мифическим восприятием и возражений философа, и его неудачного галстуха, и его самого.

2.

Алексей Федорович, конечно, подвел под этот случай сложную мифопоэтическую базу и вообще онтологию Достоевского притянул, ткнул, впечатал, заламинировал все картезианским сомнением, украсил платонической рефлексией, а вот наша дорогая редакция считает - надо быть проще. Что кроме античной онтологии, французского структурализма и эмерджентной эпистемологии и эстетики на белом свете живут многочисленные дуры-бабы! ....Не говоря уж о не менее многочисленных философах-пиздюках....

 

Или мы у себя в редакции заблуждаемся? И Лосев описывает некий общий национальный тренд? И на самом деле в нашем добром государстве все как обычно, как в романе Войновича про Чонкина - ... Дела в колхозе шли плохо. То есть не так чтобы очень плохо, можно было бы даже сказать – хорошо, но с каждым годом все хуже и хуже.

 

Миру мурр...

Опыт 1.

У меня был опыт с поэтом XVIII века Антиохом Кантемиром. Я обнаружил, что его надо читать, сильно подчеркивая метр. Когда я прочитал его стихи этим новым способом, я сказал: "А-ха-ха, теперь я знаю, почему он это сделал. Он всех наебал!".

 

Что же произошло? Я прочитывал его стихи сто раз обычным способом, как еще миллионы кантемирофилов-читателей, и мне, как и кантемирофилам стихи казались унылым говном, словно это не тексты, а слипшаяся армейская кирзуха, но вот я прочитал его этим новым необычным способом, и тогда я улыбнулся и сказал: "Это - великое" и т.д. и т.п.

 

Опыт 2.

В Третьяковской галерее есть картина Репина, изображающая Ивана Грозного, который сына убил. И вот он прижимает его к себе, жалеет, раскаивается, сам весь в кровище, глаза выпучил. Жуть жуткая, крч. Логически это полный абсурд. Спрашивается, зачем же вы, Палвасилич Иванвасилич его убили? Это же ваш сын, не чужой мужик, не враг отечества, не экстремист и не иноагент. Что же вы его убили? 

 

А материально очень богато. Ковры, мягкие персидские поджопнички-мутаки на полу, голландская печка вся в изразцах, узоры, пурпура много, крови. Как в опере Бизе «Кармен». 

 

Там Хозе говорит в конце: я ее люблю, поэтому я ее убью. 

 

Аподиктическая силлогистика, несмотря на отсутствие сингулярных терминов, всё это либретто, написанное Анри Мейлаком по мотивам повети Мериме, покажет полной хуйней, но материально здесь тоже много содержательности. Как и у Репина.  В этом смысле очень похоже. Потому вероятно, что каждое произведение ваяния или живописи должно выражать собою какое-либо великое правило жизни, должно поучать, иначе оно будет немо. Живопись способна измыслить реальность без того, чтобы ее увидеть, а мир красок противостоит миру смыслов, при условии, что базар идет не о массовой культуре и соврменных стандартах красоты, от которых я хуею безбояна.

 

Ну а здесь автор исторического полотна нам какбы говорит, что богатства отцов почти всегда приносят несчастье детям. А чтобы твои дети не выросли мудаками, лучше всего самому им не быть - ну или хотя бы не показывать им, что ты мудак. Ни как Палвасилич Иванвасилич.

 

Миру мур всем, на всякий случай. Дети, кншн, в основном говнюки и эгоисты, но надо сначала думать, когда хочешь уебать их чем то тяжелым. А то зачем тогда это всё? Лучше давайте жить дружно  и т.д. и т.п.

Володя Бибихин вспоминает, точнее сказать - вспоминал свое ученичество греческому у Лосева.

Ему разрешили присутствовать на занятиях с осени 1964 г. Володя тщательно записывал все лирические отступления и рассуждения Лосева о языке.

 

Вот что произошло потом, по словам самого Бибихина:

- После почти двух лет занятий толстую тетрадь записей у меня попросила красивая аспирантка перед своими экзаменами и не вернула. Я не мог уже найти эту даму; она кажется уехала из Москвы. У меня остались только разрозненные записи в другой тетради с расплывающимися чернилами. 

 

Октябрь 1964. Разбираем фразу He philia agkyra estin en tei atykhiai (Η φιλια αγινρα εστίη έν τη άτύχία), что означает по русски - дружба якорь в несчастье.

 

Atykhia, объясняет А. Ф. (Алексей Федорович Лосев), это немилость у богини судьбы Tykhe; а tykhe - это просто случай.

Греки философы и мыслители, римляне завоеватели, юристы.

У римлян для обозначения любви только amor.

 

У греков - he philia, дружба; ho eros, любовь нежная; he agape, любовь братская; he storge, любовь родительская.

Тут душевное богатство. А у римлян главное - дисциплина, строй.

Сидит в Риме император и командует людьми, которые живут за 10 000 километров от него, - это вот римляне любили.

 

А. Ф. Лосев о странниках, странном и особенностях русской мнеметики:

 

Эпоха Ренессанса.

Слова то какие родные: дученто, треченто, кватроченто, чинквеченто.

Наполненный жидким светом карарский мрамор статуй Микельанджело, кривая ухмылка Джоконды, ангелы Фра-Анджелико, пейзажи, дворцы, нудисты.

 

Вощем, жили не тужили. Все по разному, но было что такое, что характеризовало эпоху и выделяло её из других не менее интересных эпох.

Попытаюсь кратко рассказать как именно всё происходило у простых и не простых граждан наполненных светом искусства веков Возрождения.

А было все так, садитесь поближе, умненькие и пытливые мои и слушайте.

 

Граждане вели себя в ту эпоху по разному как и мы в свою, например гадали на трупах, заклинали публичных женщин, составляли любовные напитки, вызывали демонов, совершали магические операции при закладке зданий, занимались физиогномикой и хиромантией, бросали в море распятия с ужаснейшими богохульствами и зарывали в землю ослов для вызывания дождя во время засухи. 

 

В массовом порядке верили в привидения, в дурной глаз и вообще во всякого рода порчу, верили в черных всадников, якобы намеревавшихся уничтожить Флоренцию за ее грехи, но отстраненных заклинаниями праведника; околдовывали детей, животных и полевые плоды. Верили, что женщины совокуплялись с бесами и были колдуньями, хотя иной раз и добрыми.

 

Публичные женщины для привлечения мужчин пользовались разными снадобьями, в состав которых входили волосы, черепа, ребра, зубы и глаза мертвых, человеческая кожа, детский пупок, подошвы башмаков и куски одежды, добытые из могил, и даже трупное мясо с кладбища, которое они незаметно давали съесть своим любовникам. Протыкали фигурки из воска и золы с известными припевами для воздействия на тех, кого изображали те фигурки, мстили пророкам за их предсказания.

 

В эпоху Ренессанса было еще и гораздо худшее, о чем много писали историки и о чем мы здесь не будем говорить во избежание непристойности. Ну вот например:

 

Неаполитанский король Ферранте (1458 – 1494), неутомимый работник, ценитель искусства, умный и умелый политик, внушал ужас всем своим современникам. Он сажал своих врагов в клетки, издевался над ними, откармливал их, а затем отрубал им головы и приказывал засаливать их тела.

Король Ферранте 1

 

Он одевал мумии в самые дорогие наряды, рассаживал их вдоль стен погреба, устраивая у себя во дворце целую галерею, которую и посещал в добрые минуты. При одном воспоминании о своих жертвах он заливался смехом. Этот Ферранте отравлял в венецианских церквах чаши со святой водой, чтобы отомстить венецианской сеньории, предательски убивал нередко прямо за своим столом доверившихся ему людей и насильно овладевал женщинами.

 

Вапще, как беспристрастный ученый, структурный лингвист и ленивый философ хочу заметить также, что всякого рода разгул страстей, своеволия и распущенности достигает в возрожденческой Италии невероятных размеров.

 

Батюшки  священники содержат мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома, так что приходится неоднократно издавать декреты, запрещающие священникам «ради денег делаться сводниками проституток», но все напрасно. Монахини читают «Декамерон» и предаются оргиям, а в грязных стоках находят детские скелеты как последствия этих оргий.

 

Тогдашние писатели сравнивают монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Тысячи монахов и монахинь живут вне монастырских стен. В Комо вследствие раздоров происходят настоящие битвы между францисканскими монахами и монахинями, причем последние храбро сопротивляются нападениям вооруженных монахов. В церквах пьянствуют и пируют, перед чудотворными иконами развешаны по обету изображения половых органов, исцеленных этими иконами.