Питер Малкин, агент "Мосада", схвативший Адольфа Эйхмана на темной улице Буэнос-Айреса в 1960 году,скончался в Нью-Йорке. В газетах указывают его возраст – 77 лет. Тут не все ясно, потому что ранее, в том числе и сам Малкин, называли годы рождения другие – 1929 и 1931. Как указывают газеты, он служил в израильской разведке 27 лет и был мастером перевоплощений и боевых искусств. 

Мне посчастливилось несколько раз встречаться с Малкиным в Нью-Йорке и Вашингтоне и интервьюировать его для "Нового русского слова" и телевидения. Двухстраничный материал на основе моей беседы с ним был опубликован в НРСлове 19 сентября 1997 года. Я его перечитал после сообщения о смерти Малкина. И полагаю, что отдельные фрагменты могут представлять интерес и для сегодняшнего читателя. 

Малкин протрубил на тайном фронте полжизни, выполнив, как он утверждал, тысячи заданий. И не убил ни одного человека. Зато снабдил свое правительство важнейшими сведениями. В книге Дэна Равива и Йосси Мельмана “Каждый шпион – герой” (1990) Малкин упоминается дважды как некий Цви Мальчин (Мильчман), “который позднее стал писателем под псевдонимом Петер Манн”. 

Среди его самых громких подвигов – операция по получению списка бывших нацистов-ядерщиков, работавших в Египте. Как рассказывал Малкин, ему пришлось однажды спрятаться под столом во время встречи арабских ученых и официальных лиц. Его арестовывали раз сорок, и каждый раз он выходил сухим из воды. 

Этот крепкий, кряжистый человек в общении был эмоционален, весел, порывист, но любил наводить тень на плетень. Наверное, это профессиональное качество для разведчика, "неуловимого Джо", призванного иметь тысячу лиц и биографий и быстро исчезать из памяти. Неясно, когда родился. Неясно, где родился. По ряду источников – в британской Палестине. Мне же он сказал, что в польской деревне Жолкивка. По его словам, ему вместе с родителями и братом удалось бежать от нацистов в Палестину. А вот старшая сестра Фрума и другие родственники были убиты в концлагерях. В книге “Эйхман в моих руках” (Eichmann in My Hands, 1990), написанной им в соавторстве с американским литератором Харри Стайном, Малкин вспоминает, как стал активистом "Хаганы", еврейского движения Сопротивления, участвовал в Войне за независимость Израиля, как позднее поступил на службу в израильскую разведку, специализируясь на вскрывании сейфов и взрывчатке.

В 1957 году израильтянам удалось выяснить, что следы Эйхмана ведут в Аргентину. Этот палач евреев, лично отвечавший перед нацистским руководством за транспортировку миллионов невинных жертв в концлагеря, скрылся от возмездия сразу после войны, как и тысячи других военных преступников. Глава Мосада Иссер Харель отправил группу израильских коммандос, включая Малкина, в Аргентину, поставив задачу схватить Эйхмана и любым способом вывезти его в Израиль. 

В 1960 году семерка агентов прибыла в Буэнос-Айрес, сняла виллу в тихом районе и стала следить за Эйхманом, который вел чинную, тихую жизнь в пригороде Сан-Фернандо под именем Рикардо Клемента. Проследив каждодневный маршрут Эйхмана, агенты подстерегли его вечером на автобусной остановке. Малкин подошел к нему и сказал: "Un momentito, senor" (минуточку, сэр). После чего крепкой клешней тренированного бойца схватил его и повалил на землю. 

Помню, во время визита к Малкину в его небольшую квартиру в Нью-Йорке я попросил его продемонстрировать мне прием, которым он в долю секунды уложил 55-летнего Эйхмана на землю. Озорно сверкнув глазами, Малкин пошел прямо на меня, быстро толкнул рукой в плечо, в мгновение развернул меня на 90 градусов и обхватил шею железным нельсоном. “Спасибо, достаточно”, – сказал я, потирая шею. 

Малкин десять дней не отходил от Эйхмана, спрятанного в арендованном агентами доме. А когда с официальным визитом в Аргентину на пышное празднование 150-летия этой страны прибыл видный дипломат Абба Эбан (позднее министр иностраных дел Израиля), была осуществлена неслыханно дерзкая операция по вывозу пленника. Его накачали наркотиками, одели в форму пилота авиакомпании "Эль-Аль" и будто пьяного повезли в аэропорт. Всполошившаяся семья Эйхмана и примерно три сотни местных нацистов с момента странного исчезновения искали пропавшего по моргам и больницам и догадались, что следовало бы проверить отлетавший правительственный израильский самолет, но опоздали на полчаса. Самолет уже взлетел. Позднее аргентинские пограничники сокрушались: как, мол, не прониклись подозрениями, когда увидели вдрызг пьяного израильского пилота, которого под ручки вели коллеги. Ведь евреи никогда вусмерть не напиваются! Аргентина тогда закатила скандал, порвала дипломатические отношения с Израилем, ООН для вида пожурила Израиль, евреи всего мира плясали от радости фрейлехс. 

По нынешним меркам акция по захвату и вывозу Эйхмана из Аргентины – чистый терроризм, причем государственно одобренный (наивно полагать, что власти Израиля не санкционировали для операции использование правительственного самолета). Цель оправдывает средства? Сложный, спорный случай, чем-то, при всей разнице масштабов и обстоятельств, сродни "незаконной", но "праведной" атаке Америки на Ирак. 

В Израиле Эйхмана судили, и во второй раз после Нюрнберга мир содрогнулся от кошмарных свидетельств злодеяний, которые прозвучали на процессе, продолжавшемся четыре месяца. Еще четыре месяца после этого совещались трое судей трибунала. 10 декабря 1961 года они вынесли вердикт: бывший оберштурмфюрер СС Адольф Эйхман виновен по всем пунктам обвинения в преступлениях против гуманизма и еврейского народа. 31 мая 1962 года он был повешен – единственный преступник, когда-либо казненный в государстве Израиль. Его тело кремировали, а прах развеяли над Средиземным морем. 

В переполненном зале суда находился и Малкин. В своей книге он с волнением описывает, как на мгновение встретился глазами с подсудимым, помещенным в стеклянный бокс посреди зала суда. Эйхман узнал его. “Кроме подсудимого, – пишет Малкин, – ни одна живая душа не имела ни малейшего представления, кто я и что меня связывает с Эйхманом”. Связанный обетом молчания, даже своей матери Питер смог сказать об Эйхмане, лишь когда она умирала, в 1967 году. Сказал, что отомстил за свою сестру Фруму и троих ее детей, погибших в концлагере.

В 1976 году Малкин ушел на пенсию с поста главы оперативного отдела "Мосада". Ему пришлось изрядно попотеть, объясняя потенциальным работодателям загадочный пробел в рабочем резюме продолжительностью в 27 лет. Ничего связного он рассказать не мог из-за обязательства хранить государственную тайну. Малкин перебрался в Нью-Йорк и решил посвятить себя всецело живописи и литературному труду. 

Тогда, в 1997 году, я попал в гости к Малкину, в его квартиру на Ист 30-х улицах Манхэттена (точнее адрес мне велено было не называть) благодаря протекции его близкого друга, врача Пинкаса Лебовица, который и сейчас практикует. Малкин был рассекречен к тому моменту, но не сильно искал публичности. 

В ходе очень дружеской, абсолютно неформальной беседы он показывал свои картины и рисунки. Их было множество. Я и сейчас затрудняюсь определить стиль – что-то очень яркое, наивное, мощное, напоминающее одновременно Шагала, Пикассо и Пиросмани. Через несколько лет корреспондент "Нью-Йорк таймс" Ральф Блументал, посетивший ту же квартиру, заметил хозяину, что его стиль напоминает Жоржа Руо (французский художник-фовист). Но Малкин сказал, что, начиная заниматься живописью, не имел ни малейшего представления ни о Руо, ни о фовистах, а вдохновлялся витражами, увиденными в аргентинских церквях. У Малкина прошли в разных странах несколько выставок, выпущены каталоги его картин и рисунков. 

В будничной белой футболке, с всклокоченными прядями седых волос на огромном, почти лысом черепе, он явно тогда завелся на любимой теме, отвечая на мои вопросы. Схватил полотно в металлической рамке из стопки картин, составленных в углу. И острым уголком рамки случайно задел себе переносицу. Полилась кровь. Врач Лебовиц спас ситуацию с помощью салфеток. Они быстро напитывались кровью и отправлялись в мусорное ведро. А Малкин только извинительно улыбался. На фото можно разглядеть темную точку у переносицы. 

Вот фрагменты тогдашней нашей беседы. 

С высоты прожитых лет можете ли вы сказать, что удовлетворены карьерой? 

Я счастлив, что помог своей стране. Война разведок – война мозгов, а вовсе не пиф-паф, не шпионская беготня с браунингами. В разведке нужно все время действовать лучше, чем противник, но не намного лучше, а чуть-чуть. Я уяснил: лучшее – враг хорошего. 

Почему вы ушли в отставку? 

Я очень устал. И потом – сильно невзлюбил своего нового шефа-генерала. Да и он меня не жаловал. Начальство раздражает, когда ты слишком много на себя берешь, своевольничаешь. Я, конечно, никогда не выходил за рамки заданий, которые, между прочим, санкционировал своей подписью премьер-министр. Я вообще недолюбливаю генералов, у них мозги недостаточно гибкие. Они привыкли отдавать приказы. А в разведке все надо просчитывать до мелочей, прогнозировать ответные действия противника. Нельзя оставлять следы, любая улика может провалить тщательно продуманную операцию. 

Бытует мнение, что израильская разведка – одна из лучших в мире, если не лучшая... 

Не верьте, когда так говорят. Лучшая разведка мира?! Чепуха. Это как с врачами. Есть хорошие врачи, допустим, в Испании, Израиле, США. Но разве можно сказать, что в какой-то одной стране все врачи – лучшие в мире. Нет же! Важно также, какой силы враг тебе противостоит. Нам противостояли арабы. И вопрос всегда был один – жизнь или смерть. 

Какую операцию вы считаете для себя самой важной в жизни – поимку Эйхмана или что-либо еще? 

Захват Эйхмана – моральная акция. Мы действовали не из жажды мщения. Палача евреев нужно было предать правосудию в еврейском государстве. Мы должны были доставить в суд человека, ответственного за “окончательное решение” еврейской проблемы, то есть за гибель шести миллионов человек. Ему было всего 55 лет, когда мы его поймали. Пришлось для этого нарушить законы другой страны. 

Можете ли вы быть столь же конкретным в описании других операций, которыми гордитесь? 

Я могу сказать, что доставил своей стране много ценной информации. Я проникал в военные штабы и научные лаборатории во многих странах. Когда израильских спортсменов расстреляли на Олимпийских играх в Мюнхене, я должен был узнать, кто это сделал. Мы наказали убийц. 

Вас когда-нибудь ловили с поличным? 

Никогда. 

Почему? Везло? Или вы были столь осторожны? 

Я никогда не оставлял улик и все тщательно продумывал. Посмотрите на меня. Я улыбаюсь. Я не похож на шпиона, правда? Меня задерживали, а я говорил: смотрите, я же художник, нормальный, мирный человек, приехал сюда на этюды. Я люблю людей и не воспринимаю их как врагов... 

Какие приемы вы чаще всего использовали для получения информации? 

Все, что могло помочь в получении информации. Фотосъемка, подслушивание, чтение прессы. Кстати, 80 процентов разведывательной информации вычитывается из газет. 

Ваши дети гордятся своим отцом? 

Спросите их. Я думаю, они считают своего отца сумасшедшим. 

А вы рассказывали супруге о ваших деяниях на благо родины? 

Нет. Она, в общем, знала, чем я занимался, но лишних вопросов не задавала. 

У вас есть воинское звание? Кто вы – полковник, генерал? 

Нет, я гражданское лицо. В Израиле разведчики – гражданские лица. Но если проводить аналогию с армией, то я – генерал. 

Вам понравился телефильм о захвате Эйхмана (The Man Who Captured Eichmann, показанный в 1996 году по кабельному каналу HBO. – О.С.)? 

Вы имеете в виду тот, где Эйхмана играет Роберт Дювалл? Я консультировал эту картину, исполнителей ролей. Меня играет Арлисс Хоуард. Неплохой фильм, но я бы снял его лучше. 

Сколько языков вы знаете? 

Английский, французский, немецкий, иврит, идиш, арабский. 

Охота за бывшими нацистами продолжается. Под суд отдают глубоких стариков – немощных, больных. Вам их не жалко? 

Они убивали ни в чем не повинных людей. Какое значение имеет их возраст?! Они же не спрашивали возраст своих жертв. И какой возрастной ценз гуманности вы предлагаете для них установить – 80, 85 лет? Они совершили страшные преступления против человечества и должны за них отвечать, независимо от срока давности. Помню, Эйхман мне сказал: “Я солдат, и вы – солдат”. Я не согласился: “Вы не солдат, солдаты воюют на фронте, и противник имеет оружие, это схватка на равных. Вы же убивали маленьких детей, женщин, стариков”. 

После той очень памятной для меня встречи я приезжал к Малкину домой еще раз дней через десять – уточнить детали и взять фотографии для статьи. В компанию ко мне напросился мой друг, бывший одессит и советский военный моряк, а ныне работник мирного американского атома и житель Нью-Джерси Геннадий Шварцман. Гена, человек очень совестливый, эмоциональный, кипящий гневом на врагов евреев, как давних, так и нынешних, и давно боготворящий Малкина за его аргентинский подвиг, был счастлив, попав к кумиру в дом. И когда тот подарил ему свою книжку, Гена в порыве чувств схватил его руку и поцеловал. 

В 2000 году Малкина пригласили на презентацию монумента выдающегося скульптора Михаила Шемякина "Праведники мира" в резиденции российского посла в Вашингтоне Юрия Ушакова. Экс-агент принял участие в пресс-конференции, а затем мы с ним побеседовали еще раз. Малкин сказал, что несколько раз "по службе" побывал в России, но в обстоятельства своих визитов не вдавался. 

Последние годы жизни Малкин жил в Нью-Йорке. "Он исключительно талантливый художник, – говорил о нем его друг, окружной прокурор Манхэттена Роберт Моргентау. – Причем занимался творчеством в исключительно трудных и неблагоприятных обстоятельствах". Мне Малкин говорил, что часто консультировал Моргентау по вопросам безопасности Нью-Йорка. А Блюментал в своей статье о Малкине приводит интересный эпизод их сотрудничества. В конце 70-х Моргентау расследовал обвинения в адрес двух агентов ЦРУ, Фрэнка Терпила и Эдвина Уилсона, которых подозревали в продаже оружия и взрывчатки ливийцам и угандийцам. Не добившись эффективной помощи в Лэнгли, прокурор обратился за содействием в Мосад. Его вывели на Малкина, и тот, по словам Моргентау, "очень, очень помог". Позднее двух этих агентов признали виновными, но Терпил сбежал в Сирию, а затем на Кубу. 

В благодарность за помощь Моргентау помог Малкину в получении грин-карты. И правильно, друзья Америки должны иметь "зеленую улицу". Малкин натурализовался в США, но сохранил израильское гражданство. Он часто ездил в Израиль к жене Рони. Один из его сыновей, Омер, финансовый консультант, находился в Южной башне Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года и чудом избежал гибели, выйдя в то утро из офиса для встречи с отцом, который находился за несколько кварталов от ВТЦ. 

На подаренной мне при первой встрече книге “Эйхман в моих руках” Питер Малкин написал: “Это история из прошлого, которая имеет продолжение в настоящем и будущем”. 

В Музее еврейского наследия в Нью-Йорке одно время хранилась бронзовая отливка перчаток, которые в ночь похищения Эйхмана были на руках Малкина. Чтобы не оставлять следов? Нет, объяснял он, из чистой брезгливости. Убийце миллионов евреев не подают руки, даже делая ему железный захват. 
 

Олег СУЛЬКИН
Нью-Йорк, 
1997-2005 

Источник: http://www.mignews.com/news/analitic/world/040305_211250_51258.html

Восьмидесятивосьмилетний Ион Лазаревич Деген, посетивший недавно Москву по приглашению РЕКа и правительства Москвы, совершил алию 36 лет назад и с тех пор в России ни разу не был. Деген личность легендарная, он не просто чудом уцелевший герой, удостоенный многих орденов и медалей, дважды представленный к званию Героя Советского Союза; доктор медицинских наук, защитивший диссертацию в области ортопедии и травматологии; поэт-фронтовик, перу которого принадлежит немало книг, рассказов и очерков, посвященных Великой Отечественной.

Деген — автор знаменитого стихотворения:

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам еще наступать предстоит.

На свободолюбивых советских кухнях в 1960–1970‑х годах это стихотворение декламировали, когда хотели противопоставить отцензурированную «партией и правительством» Великую Отечественную войну войне подлинной. Интеллегенция, конечно, знала, что никакие это стихи не народные, что принадлежат они перу какого-то еврея-лейтенанта, который то ли погиб, то ли чудом спасся. Имя автора мало кто знал, разве что в писательских домах на «Аэропорте». Об авторстве Иона Дегена широкой публике стало известно только в конце 1980-х годов, когда Евгений Евтушенко опубликовал стихотворение в «Огоньке». Напечатано оно было также с искажением, что, конечно, не могло не вызвать негативную реакцию одного из лучших танкистов второй мировой. Спустя годы, вспоминая «огоньковскую» публикацию, он писал: «…Мне не хочется ничего менять и казаться лучше и умнее, чем я был в ту пору. Без моих опусов литература не обеднеет. Я ведь врач, а не литератор. Не надо ничего менять ни в моем имени, ни в том, что я написал».

С любезного разрешения Иона Лазаревича мы публикуем рассказ «Хасид» из его книги «Невыдуманные рассказы о невероятном».

В студенческие годы я с благоговением относился к именам выдающихся ученых. Они казались мне небожителями, непохожими на нас, на простых смертных. В их созвездии, вызывавшем у меня почтительный трепет, было имя видного советского физиолога Василия Васильевича Парина.

С годами притупилась юношеская восторженность. Общение с «олимпийцами», наделенными человеческими слабостями, недостатками и, нередко, пороками, вытравило из меня благоговейное почитание научных авторитетов. И все-таки что-то от неоперившегося студента, по-видимому, оставалось во мне, хотя в ту пору я уже был кандидатом медицинских наук, приближавшимся к защите докторской диссертации.

Во всяком случае, когда мне передали приглашение академика Парина посетить его, я почувствовал былой студенческий трепет. Профессор, передавший приглашение, сказал, что академика заинтересовали результаты проведенного мною эксперимента. Я уже оформил статью и взвешивал сомнительную возможность ее опубликования. Описанные результаты настолько отличались от ортодоксальных представлений, что их опубликование даже в каком-нибудь рядовом журнале казалось маловероятным. А я мечтал не о рядовом журнале, а о «Докладах Академии наук СССР». Но в «Доклады» статья должна быть представлена академиком. Случайное ли совпадение, что именно в эти дни меня пригласили в Москву на конференцию? Как мог бы я оставить работу, чтобы поехать к академику Парину, не будь этой конференции?

Едва устроившись в гостинице, я позвонил по телефону, сообщенному профессором, передавшим приглашение академика Парина. Ответил мне женский голос, принадлежавший, как выяснилось, супруге академика. Она сказала, что Василий Васильевич болен и не работает. Он даже не выходит из дому, но готов принять меня в любое удобное для меня время.

Добротный дом на Беговой улице. В нерешительности я остановился на лестничной площадке, не зная, в какую из двух дверей позвонить — прямо или направо. Ни номера, ни таблички. Потоптавшись, нажал на кнопку звонка прямо перед собой. Отворилась дверь справа. Уже через несколько секунд я понял, что квартира занимает весь этаж. Пожилая женщина, жена академика, пригласила меня войти. Она подождала, пока я снял пальто в просторной прихожей, и проводила меня в спальню.

Академик Парин полусидел в постели, обложенный подушками. Я осторожно пожал протянутую мне руку. Василий Васильевич был бледен, изможден, с глубоко ввалившимися глазами. Мне стало неловко, что я пришел по делу к старому больному человеку. Парин, вероятно, понял мое состояние. Он пригласил меня сесть, объяснил, что сейчас уже вполне здоров, просто чувствует себя недостаточно окрепшим после перенесенного воспаления легких. Я дал ему статью и стал внимательно следить за выражением его лица, пока он, как мне казалось, очень медленно читал ее. Украдкой посмотрев на часы, я засек время, за сколько он прочитывает каждую страницу. Действительно долго — около четырех минут. У меня такая страница занимала две минуты.

Он прочитал статью и с интересом осмотрел меня, словно сейчас я отличался от того, кто сел на этот стул полчаса назад.

— Если у вас нет других планов, я с удовольствием представлю эту статью в «Доклады Академии наук».

О чем он говорит? Других планов! Я не знал, посмею ли попросить его о подобном одолжении, а он говорит о каких-то других планах!

— Но вам придется сократить ее чуть ли не вдвое — до четырех страниц.

Я кивнул.

— У вас большая лаборатория?

- Василий Васильевич, я практический врач. У меня нет никакой лаборатории.

Я объяснил Парину, что это исследование провел в свободное от работы время, что подопытными были мои родные, друзья, добровольцы-врачи, сестры, студенты. Парин с удивлением слушал мой рассказ.

— И в таких условиях вы сделали эту работу за пять месяцев?

— За четыре. В промежутке в течение месяца был в отпуске.

— Невероятно! Если бы мои физиологи — я говорю о всей лаборатории — в течение года сделали такую работу, они бы носы задрали. А вы один — за четыре месяца. Между прочим, их зарплата вам даже не снится. — Он положил руки на одеяло и помолчал. — Невероятно. Удивительный вы народ, евреи.

Не знаю, как именно неудовольствие выплеснулось на мое лицо. Академик сделал протестующий жест:

— Нет-нет, вы меня не поняли. Я мог бы сказать, что всю жизнь работал с евреями, что ближайшие мои друзья — евреи. Но ведь это обычные аргументы даже матерых антисемитов. Нет, я не замечал национальности моих друзей и сослуживцев.

Академик умолк. Кисти рук вцепились в пододеяльник. Казалось, ему понадобилась опора. Парин поднял голову и спросил: 

— Вам известна моя биография?

— Еще будучи студентом, я знал имя академика Парина. Мне даже известно, что вы начальник медицинской части советского космического проекта, хотя это почему-то считается государственной тайной.

Парин горько улыбнулся:

— Начальник!.. Гражданин начальник... Нет, я не начальник. Я руководитель. Большой русский писатель, подчеркиваю, не советский, а русский, сказал, что писателем на Руси может быть только тот, у кого есть опыт войны или тюрьмы. Мне уже поздно становиться писателем, хотя, имея опыт тюрьмы, я мог бы кое-что поведать. Вероятно, ваше возмущение моей безобидной фразой катализировало рвущиеся из меня воспоминания. Не откажите мне в любезности выслушать этот рассказ. Именно вы должны меня выслушать.

Не ожидая моей реакции, он продолжал: — В нашу камеру (в ту пору я имел честь пребывать в знаменитой московской тюрьме, обвиняемый по статье 58-й уголовного кодекса — антисоветская деятельность)... Так вот, и в нашу камеру проникли слухи о несгибаемом человеке, об этаком супергерое, грозе следователей. В нашей камере, к счастью, не было уголовников, Там собралась компания интересных интеллигентных людей. Все по ТОЙ же 58-й статье. К сожалению, я не могу поручиться, что среди них не было антисемитов. Тем удивительнее было восприятие слухов о супергерое, которым оказался еврей из Подмосковья, обвиняемый в сионизме, религиозном мракобесии и т. д. и т. п. Говорили, что после допросов этого еврея следователи сваливаются от нервного потрясения. Знаете, в камере нередко желаемое принимают за действительное. Все мы люто ненавидели наших мучителей-следователей. Среди нас почему-то не оказалось героев. Поэтому я воспринимал рассказ о подмосковном еврее cum grano salis, как красивую легенду.

Наконец троих из нас осудили и отправили по этапу. Не стану описывать «столыпинский» вагон. В наше купе втиснули генерал-лейтенанта, симпатичного полковника, бывшего военного атташе в Канаде, и меня. Четвертым оказался тот самый легендарный еврей из Подмосковья. Надо было вам увидеть этого героя! У Бориса Израилевича было добрейшее умное лицо. Голубые глаза младенца излучали тепло. Муху не мог обидеть этот герой. Толстовский Платон Каратаев в сравнении с ним был Соловьем-разбойником. Естественно, нас интересовало, есть ли хоть малейшая доля правды в слухах, циркулировавших в камерах. Мягким голосом, выражавшим его деликатную сущность, Борис Израилевич рассказал, что он глубоко верующий человек, хасид Любавичского Ребе, что у него не было бы никаких претензий к советской власти, если бы она выполняла обязательства о свободе вероисповедания. Для себя лично он желал возвращения на землю своих предков, на Землю Израиля. Его удивил наш вопрос, действительно ли он доводил следователей до нервного потрясения. Возможно, предположил он, речь шла всего лишь о теологических дискуссиях со следователями, во время которых он не уставал повторять, что вся их грубая сила даже не песчинка в пустыне в сравнении с Б-жественной силой, данной его народу. Эта сила проявлялась в течение тысячелетий, и ни легионы, ни костры, ни погромы не могли справиться с этой силой. И уж если Любавичского Ребе в прошлом веке не сломал и в Петропавловской крепости царские жандармы из Третьего отделения, то его, рядового хасида, конечно не удастся сломать благородным следователям самой демократической и справедливой системы.

Нас позабавил его рассказ. Вероятно, этим бы и закончился процесс дегероизации Бориса Израилевича, если бы мы не стали свидетелями чуда. Да, я

не побоюсь отнести происшедшее к категории чудес. Вы знаете, кто такие «вертухаи»? Это не просто охранники, а особая порода человеческого отребья. Если говорить о причинно-следственных отношениях, то не работа делает их такими, а такими их подбирают на эту работу. Начальником «вертухаев» в нашем вагоне был младший лейтенант, отвратительнейший экземпляр этого отребья. Маленький, несуразный, уродливый, он избрал наше купе объектом удовлетворения своей садистской сущности, обусловленной комплексом неполноценности. А в купе больше всего доставалось генерал-лейтенанту и мне. Судите сами, младшему лейтенанту предоставлена неограниченная власть над генерал-лейтенантом; невежеству, недочеловеку — над академиком. Я еще как-то крепился, а генерал был на  грани самоубийства. Добро, у него не было средств осуществить этот ужасный замысел. Однажды это чудовище появилось у нас среди ночи. Он поднял генерал-лейтенанта, уличил его в каком то несуществующем нарушении и заставил быстро ложиться на грязный пол, вставать и снова ложиться. 

Борис Рикман. Кирьят-Малахи. 1980-е годы

Вдруг поднялся Борис Израилевич и, слегка раскачиваясь при каждом слове, обратился к нам со странной речью. Говорил он мягко, тихо, словно не было здесь этого выродка: «Г-сподь создал человека по образу и подобию своему. Глядя на гражданина начальника, даже глубоко верующий человек может начать кощунствовать. Но не следует забывать, что тело всего лишь вместилище души, и не так уж важно — Аполлон он или Квазимодо. Душа — вот поле боя». Стоя спиной к подонку, в нескольких сантиметрах от него, Борис Израилевич обратился к генерал-лейтенанту, взмокшему, грязному, несчастному: «Вы командовали армией, и не мне вам объяснять, что такое противодействие сил. Не мне объяснять вам, что временно превосходящие силы противника еще не решают исход сражения. А вы, полковник, сколько подобных примеров могли бы привести из вашей дипломатической практики? Конечно, академик объяснит все это высшей нервной деятельностью и комплексами у гражданина начальника. Но каббала объясняет это именно противоборством Б-га и Сатаны за душу человека. Друзья, поверьте мне, гражданин начальник, в котором почти не осталось ничего, что делает человека человеком, еще не полностью завоеван силами ада. Он еще может возродиться для добра».

Самым удивительным во время этого монолога было поведение «гражданина начальника». Он стоял неподвижно, словно в состоянии каталепсии. На его тупом лице просто не могла отразиться мысль. Но вдруг, не произнеся ни слова, он вышел в коридор. До самого прибытия в зону эта гадина не посетила наше купе. Мы поверили в то, что Борис Израилевич как-то мог воздействовать на следователей, интеллект которых, несомненно, выше, чем у этого зловредного насекомого.

Не смею занимать вашего времени рассказом о моей лагерной одиссее. Но если я выжил, то всецело и полностью обязан этим необычному человеку — Борису Израилевичу. Любой истинный ученый (а я смею тешить себя надеждой, что я истинный ученый) не может не верить в Б-га. Нет, я не исповедую определенную религию. Но, будь я религиозным, несомненно, выбрал бы иудаизм. Борис Израилевич повторял неоднократно, что иудаизм проповедует мессианство, но отвергает миссионерство. Я безоговорочно верю в мессианское предназначение евреев. Вот почему, заметив, как мне показалось, нечто отличающее вас от массы знакомых мне ученых-неевреев, я не удержался и произнес обидевшую вас фразу. Надеюсь, сейчас вы простите старика и поймете, что у меня и помысла не было вас обидеть.

Я действительно простил старика. Его деловые письма, написанные мелким, дерганым, но разборчивым почерком, хранили тепло последнего рукопожатия. Больше я не встречал Василия Васильевича Парина. Он умер еще до того, как мне снова довелось приехать в Москву.

...Шли годы. Новые события заполняли мою жизнь. В сравнении с ними статья и представление ее в «Доклады Академии наук» оказалась преходящим малозаметным событием. Не просто рассказы о человеческих трагедиях, а непосредственное участие в десятках из них было моими буднями. Я помнил ушедших людей. Я хранил благодарность многим из них. Но счастлив человек, что умеет забывать. Рассказ Василия Васильевича затерялся в пакгаузах моей памяти. Фамилия, имя и отчество подмосковного еврея забылись напрочь, тем более что долгие годы мне ни разу не приходилось их вспоминать.

Через десять лет после встречи с академиком Париным, в конце ноября 1977 года, мы прилетели в Израиль. Среди многих, встречавших нас в аэропорту имени Бен-Гуриона, двух человек я увидел впервые — мою сестру и этакого коренастого мужичка из русской глубинки, оказавшегося мужем нашей доброй киевской приятельницы. Мужем он стал совсем недавно. Молодые со свадьбы приехали в аэропорт. Семен намного моложе меня. Но тождество мировоззрения и восприятия окружающего мира сделало нас друзьями.

Многое в Израиле происходило для нашей семьи впервые. Праздники, привычные для людей, живших еврейской жизнью, были для нас откровением. На первый Суккот Семен пригласил нас к своим родителям в Кирьят-Малахи. Нас очаровало ненавязчивое гостеприимство пожилой интеллигентной супружеской пары. Мы сидели в любовно сооруженной сукке. Семин отец интересно объяснял символичность четырех непременных атрибутов праздника. Семина мама накормила нас вкусными блюдами еврейской кухни.

Знакомство с этими милыми людьми прибавило что-то неуловимое, но существенное к нашему еврейскому мироощущению. С тех пор не прерывалась наша дружба.

В следующем году они пригласили нас на Песах. В маленькой квартире Семиных родителей собралось значительное количество гостей. Стульев для всех не хватило. Семин отец предложил спуститься в расположенную рядом синагогу грузинских евреев и попросить у них скамейку.

Я пошел вместе с Семой. Услы-шав нашу просьбу, евреи отреагировали значительно эмоциональнее, чем можно было ожидать от самых эмоцио-нальных людей:

— Скамейку! Да мы душу готовы отдать этому праведному человеку! — Они не позволили нам прикоснуться к скамейке. — Что? Гости Рикмана сами отнесут скамейку? Где это видано такое? — Наши протесты остались без внимания. Скамейку принесли в квартиру люди из синагоги грузинских евреев.

Не только посещая Кирьят-Малахи, но нередко в разговорах с религиозными людьми, особенно с хасидами Любавичского Ребе, мы слышали восторг, когда речь заходила о Семином отце.

...Шли годы. В ту пору мы отдыхали в Тверии вместе с Семеном, его женой и его родителями. Был тихий весенний вечер. Тоненькие цепочки огней прибрежных кибуцев и поселений на Голанских высотах отражались в черной воде Кинерета. Легкие волны едва слышно плескались у наших ног. Семин отец рассказывал о мессианстве, о лже-Мессиях, о том, как Папа Климентий VII спас от костра Шломо Молхо, бывшего португальского рыцаря Диего Переса, перешедшего в иудаизм. Он спрятал его у себя, а на костер повели другого человека. «Знаете, — сказал он, поправляя ермолку, — нет в мире ничего случайного. Папа все же не помог ему. Он только отсрочил сожжение. Карл V выдал Диего-Шломо. Вторично Папа не смог спасти его от костра.

Он замолчал и долго смотрел, как вода лижет прибрежную гальку. Потом, словно вспомнив о нашем существовании, продолжил:

— Эту историю я как-то рассказал своим попутчикам, когда зашла речь о мессианстве. Нас осудили и везли по этапу. У меня оказались очень интересные попутчики...

Семнадцать лет назад академик Парин назвал имя, отчество и фамилию подмосковного еврея. За ненадобностью я забыл их. Я забыл детали рассказа. И вдруг не из памяти — из Кинерета пришли ко мне внезапно ожившие образы: академик, обложенный подушками; кисти рук, впившихся в пододеяльник; взволнованный надтреснутый голос; голубоглазый еврей, интеллигентный, тихий, не могущий обидеть мухи; хасид Любавичского Ребе. Борис Израилевич Рикман! Я отчетливо вспомнил благоговение в голосе академика Парина, когда он произнес это имя.

Но ведь я знаком с Борисом Израилевичем несколько лет! Почему же только сейчас так ярко озарилась моя память? Я пристально посмотрел на Бориса Израилевича и в спокойной повествовательной манере, словно продолжая малозначащий разговор, подтвердил:

— Да, у вас действительно были интересные попутчики: Василий Васильевич Парин, генерал-полковник... — Генерал-лейтенант, — поправил Борис Израилевич, с недоумением глядя на меня.

— Да, генерал-лейтенант и бывший военный атташе, не помню его звания.

— Полковник. Откуда вам это известно?

...Рикманы, старые и молодые, моя жена и Кинерет слушали взволнованный рассказ о встрече в Москве на Беговой улице.

Когда я умолк, Борис Израилевич тихо произнес:

— Конечно, с точки зрения теории вероятности... — Он задумался и добавил: — Нет, в мире нет ничего случайного.

Источник: http://www.lechaim.ru/ARHIV/260/provereno-vremenem.htm

Этот пост посвящается непревзойденной Domenika_Live

Все города Америки похожи друг на друга. В любом небольшом американском городе будут те же улицы с аккуратными домами, такие же магазины и бары. Главное отличие этих городков - люди. В городе Sun City, что находится в центре штата Аризоны, живут пожилые люди, и только они. Самым молодым здесь 55 лет, и это не случайно. Полвека назад американцы специально придумали такой город, где будут жить одни старики.



1. Город стариков - очень американское явление, хотя и придуманное совсем не американцами. Идея принадлежало еврею из Минска, эмигранту Бене Шлейферу, который решил устроить в пустыне Аризоне город-сад для стариков. То ли думая наперёд о собственной старости, то ли просто вспомнив, как жилось советским дедушкам в те страшные военные годы. Он назвал город звучным именем "Янгтаун" (город молодых или молодой город).


2. Беня предполагал, что старики с удовольствием ринутся в созданную для них резервацию, где будут общаться с ровесниками, выращивать овощи и фрукты, работать на транзитных заправочных станциях на трассе. Но никто не хотел ехать в голую пустыню, даже с оазисом в её центре. Идея почти провалилась, построенные Беней дома пустовали. Пока в 1957-м году мимо не проезжал американский бизнесмен, строительный олигарх Дэлл Вэбб. Ему понравилась идея города пожилых, и он понял: людям понравится идея, если правильно её преподать. Вэбб выкупил кусок земли по соседству с владениями Шлейфера, купил эту землю всего за две тысячи долларов. Свой проект американец назвал ещё более звучным именем - Sun City, город солнца. Но в отличие от Шлейфера, Вебб уделил особенное внимание инфраструктуре будущего города. Первыми там начали строиться больницы, бассейны, поля для гольфа, торговые и спортивные центры – и только потом жильё. Он рекламировал свой город по всей стране, и сумел убедить стариков, что здесь им будет жить комфортнее, чем у себя дома. Реклама сработала – инициаторами переселения своих пожилых родственников выступили как раз их дети.


3. Главное условие проживания в таком городе – его обитатель должен быть в возрасте 55 и старше лет. Люди младше 18 лет могут навестить своих родственников в общей сложности только 90 дней в году (если у старика 2 детей и 4 внука, то, получается, каждый из них может прожить в Сан-Сити не более 15 дней).

Идея стариковского города привлекательна ещё и тем, что тут низкие местные налоги. В закрытых городах почти нет преступности (в 2009 году в Сан-Сити произошло всего 2 уголовных преступления), тут не нужны школы. Большинство местных работ делают сами старики – уборка улиц, ландшафтные работы, и т.д.


4. В Сан-Сити я остановился в доме у пожилой пары, Боба и МэриЭнн.


5. Боб родом из Детройта, прожил там почти всю жизнь и работал в автомобильной индуструии. В Сан Сити он перебрался полгода назад, познакомившись по интернету с девушкой из штата Индиана. Они решили встретиться в Калифорнии, влюбились друг в друга и перебрались сюда, в Сан-Сити, купив в этом городе дом.


6. В гараже у Боба, кроме машины, есть машинка для для гольфа и два велосипеда.


7. Вместе с Бобом и его подругой мы погрузились в его автомобиль и поехали кататься по городу. Кстати, забыл сказать, что Бобу 78 лет, а его девушке МэриЭнн - 76. Они не женаты. У каждого взрослые дети и внуки, они живут отдельно.


8. Кроме жилых домов, продуктовых магазинов, парикмахерских и автосервисов в Сан Сити есть специальные рекреационные ценры, именно они составляют главную инфрастуктуру города.


9. Таких центров в городе пять, все они разные как по архитектуре так и по внутреннему содержанию, но для посещения любого из них нужна единая клубная карта. Конечно, она есть у каждого жителя города солнца. Членство в клубе стоит 200 долларов в год.


10. Перемещаться по городу удобнее не на машине, а на таком гольфкарте. Он электрический и совсем не требует бензина, к тому же парковаться легче.


11. В каждом центре есть огромный бассейн под открытым небом.


12. Пожилые люди с удовольствием плавают в чистейших бассейнах без хлорки.


13.


14.


15. Поскольку жители города солнца - люди, молодые душой, их просят не надевать открытые купальники и бикини. Их тела всё-таки уже не такие молодые.


16. После плавания можно позаниматься на тренажерах.


17.


18. Но главное в центрах не бассейн со спортзалом, а клубы. Есть женский клуб, где бабушки играют в карты и другие настольные игры, сплетничают и обсуждают мужиков.


19. Посмотрите на этот хитрый блеск в глазах!


20. В соседней комнате - театральный кружок, здесь готовят спектакль, который покажут потом в городском театре. Все актеры - любители, они никогда не играли в театре профессионально.


21. Режиссёр и помощники тоже пробуют себя в новом аплуа.


22. Есть и клуб деревообработки. Здесь почти как в доме пионеров в моем детстве, я ходил в такой кружок :)




23. Да, в этот клуб ходят почти одни мужчины, женщинам все-таки интереснее другие занятия.


24. Женщины шьют игрушки и делают керамические куклы. К сожалению, этот клуб был закрыт, когда я приехал в Сан Сити.


25. А вот поделки древообрабатывающего кружка.


26.


27. И конечно, жителям города доступны все любимые американские игры: гольф, бейсбол, боулинг, бильярд...


28.


29.


30.


31. И даже какая-то неведомая мне игра, похожая на кёрлинг, но без льда.


32.


33.


34. За полвека существования города пенсионеров удалось выяснить, что люди здесь живут в среднем на пять лет дольше, чем в других регионах страны. Но если с молодой душой в порядке почти у всех жителей, то вот тело иногда отказывает. Когда старики не могут жить в собственном доме и заботиться о себе, когда им нужен постоянный уход - они перебираются в дом престарелых. Конечно, он называется не так.


35. Да и внутри этот жилой комплекс меньше всего похож на классический дом престарелых. 


36. Здесь жизнь не такая активная, а более размеренная. Библиотека с книгами и свежими газетами.


37. Живущим здесь, обычно уже за девяносто. И они редко выходят за пределы своих аппартаментов.


38.


39. Для прогулок сделали красивый внутренний двор с лавочками.


40. А по вечерам старики собираются в обеденном зале, где играют на рояле и поют.


41. Чтобы переехать сюда, старики продают свой дом в Сан-Сити обратно городу, власти выкупают его по рыночной цене. Вырученные деньги пенсионеры кладут на свой счёт в банке, из которого каждый месяц платят за аренду аппартаментов в доме престарелых. Квартира с двумя комнатами (одной комнатой и одной гостиной в американском понимании), кухней, санузлом и балконом обходится старикам в тысячу долларов за месяц проживания. Это недорого, обычно столько же платят за аренду небольшого домика или таких же апартаментов в среднем по стране. Здесь они получают круглосуточную медицинскую помощь и бесплатное питание. 


42. Конечно же, у каждого человека или семейной пары - своя квартира. Но жить можно только в аренду. Об этом не говорят открыто, но как правило, это последняя недвижимость людей, живущих здесь. Поэтому, когда они умирают, договор аренды прекращает действовать, а остаток денег на счету переходит по наследству их родным.


43. Когда-нибудь и Боб с МэриЭнн окажутся в такой квартире, как они сами говорят. Но сейчас им всего около восьмидесяти и ещё можно многое успеть. Два года назад Боб объехал почти всю Америку, почти по моему маршруту, а этим летом они планируют вместе посмотреть десять стран Европы. 

Эти люди приняли меня очень тепло, и не хотелось уезжать от них. Боб и МэриЭнн - ровесники моих бабушек, даже старше. Но какая фантастическая разница между этими людьми, примерно одного возраста и совершенно разных судеб. 

 

Уезжая, я обнялся с этой милой семьёй и пообещал им, что обязательно приеду к ним в гости еще раз, когда переберусь в Америку.

Источник: http://www.liveinternet.ru/journal_post.php?journalid=3897274

У меня есть редкий рецепт, которым я хочу поделиться с вами. Этот рецепт от многих болезней. А пришёл он ко мне совершенно случайно.

Были мы с подругой на выставке косметики. Целый день ходили. Всё очень интересно. Но устали и решили попить чайку с бутербродами. Подруга достала термос. Сидим, пьём. Рядом присела женщина. Подруга предложила ей чаю. Женщина не отказалась. Завязалась беседа. Женщина нам говорит: "Девочки, вы такие молодые! Зачем вам косметика!" На что мы удивились: "Мы молодые? Да у нас куча болячек!" Не успели мы сказать, каких болячек, как эта женщина сама назвала нам все наши проблемы: "У тебя - анемия, а у тебя - поджелудочная железа не в норме". Мы раскрыли рты: "Как это вы узнали?" - "По языку!" А мы-то просто сидели и ели бутерброды.

Оказалось, что женщина из Воронежа, народная целительница. Мы начали советоваться, как нам лечиться. На что женщина рассказала нам, что недавно вернулась из Китая, где обсуждала с врачами свою ситуацию - в России ей хотели отнять почку. Китайцы же прописали ей сосать чеснок по утрам, до тех пор, пока организм не восстановится.

Когда мы просыпаемся утром, у нас во рту "помойка". Нарезаем мелко зубчик чеснока, даём ему пять минут полежать, а потом кладём в рот и гоняем его со слюной по рту, сосём сок. Слюна попадает в кровь, чистит сосуды, лимфу. Укрепляется полость рта, дёсны не кровоточат. Но во избежание отёка слизистой, начинать надо с пластинки от зубчика чеснока и постепенно довести до целого зубчика. Сосать минут 30. Жмых от чеснока выплюнуть. Чтобы не было запаха, надо позавтракать, почистить зубы, пожевать зёрнышко кофе, веточку петрушки...

Целительница напомнила нам слова Ванги: "Пока есть чеснок на земле, земля будет жить". И пояснила: многие считают, что есть чеснок в больших количествах - достаточно для здоровья. Но по большей части делают они это для возбуждения аппетита, так как всё попадает в желудок. А когда сосёшь чеснок, то сок, минуя желудок попадает в кровь и чистит её. Этот рецепт я не встречала нигде. Он очень действен. Если ты его начал принимать до гриппозной эпидемии, то он убережёт тебя от серьёзных последствий. Кто хочет восстановить своё здоровье, обязательно с этим рецептом надо поменять образ жизни. Отказаться от вредных привычек, хотя бы от переедания, тогда он эффективен на все 100%.

Скажу, что в этот рецепт я поверила сразу же. Поскольку у меня была анемия, я пила много железосодержащих препаратов. Так вот, я их отменила и начала сосать чеснок по утрам. Через месяц пошла сдавать кровь в экспресс-лабораторию при институте Склифосовского. Каково же было моё удивление, когда я узнала, что гемоглобин у меня 120 единиц! А прежде он никогда не был выше 86 единиц! Потом сделала УЗИ почек. Моего пиелонефрита тоже не стало!

Рассказала этот рецепт моей приятельнице, которая живёт на даче. У неё в осенне-весенний период начинается лающий кашель (хронический бронхит). Приятельница моя начала сосать чеснок и стала фанаткой этого способа. Потому что как-то постепенно кашля не стало. У неё же часто были спазмы сосудов, при которых у неё синели губы, и она лежала без движения, - этого всего у неё тоже не стало. У мужа её в почках был камень. Моча шла с кровью. Стал сосать чеснок - моча стала прозрачной, очистилась кожа. Перечислять все подобные случаи исцеления можно долго. Но при определённом упорстве, используя рецепт, люди добиваются очень хороших результатов.

Записал Илья КЕЙТЛИН

Имя это мало кому известно даже в Израиле. К сожалению. А ведь такие люди - лучшие человеческие экземпляры. Праведник мира, мужественный, порядочный, скромный человек.

Илья КУКСИН

Мы расскажем не только о спасении Лиона Фейхтвангера, но и о тех 2500 человек, спасшихся от мучительной смерти в нацистских концлагерях, благодаря мужеству американского дипломата Гарри Бингхема (Harry Bingham) в годы Второй мировой войны.

Известный во всем мире немецкий писатель еврейского происхождения Лион Фейхтвангер был знаменит не только своими романами, но и как мужественный и непреклонный борец с нацизмом. Его страстный антифашистский роман «Семья Опперман» был написан по горячим следам событий сразу после прихода гитлеровцев к власти. Именно в нем было впервые рассказано о злодеяниях нацистов пока только в Германии. Именно Фейхтвангер назвал главную книгу Гитлера «Моя борьба» книгой в 140 тысяч слов со 140 тысячами ошибок. За это после прихода Гитлера к власти Фейхтвангер был объявлен врагом нации, его лишили немецкого гражданства, конфисковали имущество. Все его книги были изъяты из библиотек и магазинов и публично сожжены на площадях ряда немецких городов. К счастью, писатель в момент прихода к власти фашистов был в США с лекционным туром. Именно в период тура писателя познакомили с Элеонорой Рузвельт, которой нравились романы Фейхтвангера. Впоследствии это сыграло важную роль в его судьбе. 30 января 1933 года Лион Фейхтвангер в качестве почётного гостя присутствовал на обеде у посла Германии в Вашингтоне Фридриха Вильгельма фон Притвиц унд Гаффрон. Ранним утром следующего дня писатель был разбужен телефонным звонком посла, который сообщил ему, что Гитлер назначен канцлером. Затем последовало предупреждение никоим образом не возвращаться в Германию, ибо в геббельсовском списке злейших врагов Рейха имя Лиона Фейхтвангера значится под номером 6. Разумеется, писатель не пожелал стать жертвой толпы фашистских фанатиков и эмигрировал вначале в Швейцарию, а затем переехал на юг Франции. Почему Фейхтвангер не остался тогда в Америке?

На этот вопрос ответила доктор Мария Штуце-Кобурн – сотрудник Мемориальной библиотеки Фейхтвангера в Лос-Анджелесе: «Этот вариант даже не обсуждался. Они с женой были такими европейцами... Кроме того, на юге Франции собрались их друзья и коллеги: Верфели, Генрих Манн, сын Томаса Манна и множество других... Они любили юг Франции и надеялись там переждать нацизм».

Как известно, летом 1940 года Франция потерпела сокрушительное поражение в войне с Германией, и нацисты оккупировали часть страны вместе со столицей Парижем. Однако, та часть Франции, где тогда жил Фейхтвангер, контролировалась не немцами, а так называемым правительством Виши во главе с престарелым маршалом Петеном. Практически это правительство было марионеткой Германии, а самого Петена Гитлер презирал настолько, что отказался встречаться с ним. Известно также, что после нападения Германии на Польшу в сентябре 1939 года, Англия и Франция объявили войну Германии. Но эту войну назвали странной. Ни англичане, ни французы не предпринимали никаких активных действий. Во Франции же войну начали против своих, как они считали, внутренних врагов.

Были интернированы и посажены в специальные лагеря почти все эмигранты. Фейхтвангер был арестован в первый раз в конце 1939 года, как немец - представитель враждебной страны и вместе с другими немцами посажен в лагерь «Ле Милль». Затем его выпустили и вторично арестовали уже как еврея и увезли под Марсель в лагерь «Сент Николас», который охранялся французами. После оккупации Франции немцы потребовали от Петена допустить представителей своих спецслужб в эти лагеря на предмет обнаружения и ареста врагов Германии. Пока шли переговоры о реализации этого требования, Лион Фейхтвангер находился в лагере «Гюрс» недалеко от города Нима. Детали побега писателя из этого лагеря опубликованы относительно недавно (2,3,4). Из этих источников наиболее заслуживающим внимания является (2). Его автор был многолетним другом семьи Фейхтвангеров. Кроме того, там использованы неопубликованные дневники писателя и ряд документов, которые вдова писателя Марта незадолго до ухода из жизни передала в мемориальную библиотеку Фейхтвангера в университете Южной Калифорнии.

Как только Марта Фейхтвангер узнала, где находится её муж, то приехала в Марсель и решила обратиться в американский консулат. Узнав, что там не принимают эмигрантов, пошла на хитрость. Заявила, что она знакомая заместителя консула Стендиша и её провели к нему. На её счастье последнему было хорошо знакомо имя Лиона Фейхтвангера. И он знакомит её со своим другом Гарри Бингхэмом. В их присутствии Марта расплакалась и оба дипломата, не выносящие женских слёз, обещали ей помочь. Более того, Гарри предложил ей убежище в своём доме. Лагерь охранялся недостаточно строго, и охрана иногда не обращала внимания, если кто-нибудь из его обитателей отправлялся покупаться в водоёме недалеко от лагеря. 21 июля 1940 года Лион после купания увидел знакомую женщину. Это была Нинетта Лекиш, жена лечащего врача Фейхтвангера, которая быстро подошла к нему и вручила записку. В ней почерком Марты было написано: «Ничего не говори, ничего не спрашивай, просто выполняй». Затем буквально затолкала полуголого Лиона в автомобиль. Сидящий на заднем сидении мужчина, а это был Стендиш, предложил писателю немедленно переодеться в женское платье, обвязать голову полотенцем и надеть тёмные очки. Когда французская полиция остановила американскую машину и спросила, кто эта женщина он ответил, что это его тёща. Через несколько часов они оказались в Марселе. Затем Фейхтвангера отвезли на виллу, которая оказалась жилищем американского вице-консула в Марселе Гарри Бингхэма. Вскоре туда пришла и Марта (2, C.2-3). Так завершился первый этап спасения Лиона Фейхтвангера.

Во время пребывания на вилле Фейхтвангеру пришлось стать свидетелем переговоров своего спасителя с его марсельским и американским начальством. Так он узнал, что активную роль в его спасении от фашистов сыграла первая леди США – жена американского президента Элеонора Рузвельт. От американского издателя книг Фейхтвангера она узнала о трагическом положении писателя и попросила Госдепартамент помочь ему прибыть в США. Однако тогдашнее руководство этого ведомства, напротив, дало указание своему консульству в Марселе не вмешиваться в это дело. В 1940 году в США был создан «Emergency Rescue Committee (ERC) в задачи которого входила в спасении интеллектуалов Европы и евреев от нацистской гибели. Активную роль в создании этого комитета и его работе играл американский журналист Варион Фрай. Комитету большую помощь оказывала Элеонора Рузвельт. Когда она узнала, что её просьбу Госдеп проигнорировал, то обратилась к Фраю с просьбой помочь спасти Лиона Фейхтвангера. (5, С. 94,97) Фрай прибыл в Марсель в августе 1940 года, как представитель ERC (1, С.xii –хiv). В некоторых источниках утверждается, что Фрай представлял также и унитарианскую церковь из штата Массачусетс в США. Но это не совсем точно. Как пишет Хофе (2,С.3) «Неожиданно в Марселе появился священник Шарп и, явно нервничая, сказал Фейхтвангеру: «Мы с женой приехали, чтобы помочь вам бежать из Франции». Впоследствии представители унитарианцев супруги Шарп приняли самое деятельное участие во втором этапе спасения Фейхтвангера и его жены. Именно они помогли им покинуть Европу.

По приезду в Марсель Фрай обратился к генеральному консулу США в Марселе, но тот отказался разговаривать с ним. Вскоре он узнаёт, что Фейхтвангер уже спасён из лагеря и находится на вилле сотрудника американского консулата в Марселе Гарри Бингхэма. Созвонился с ним и там встретился с писателем. Они обсуждали различные варианты второго самого сложного этапа. Затем к этому делу привлекли супругов Шарп, и родился план, который был успешно осуществлён. Жена Шарпа сняла номер в отеле недалеко от вокзала, откуда поезда уходили к границе с Испанией. В отеле был специальный туннель, по которому можно было пройти прямо к поездам.

Вечером Фейхтвангеры проникли в номер Шарпов, а затем по тоннелю прошли к поезду, который доставил их к испанской границе. Переход границы не представлял трудности. Шарпы имели американские паспорта, Лион Фейхтвангер обладал удостоверением личности взамен паспорта на имя его литературного псевдонима Джеймса Ветчека с американской визой (1, С.57), а вот к имени Марты Фейхтвангер могли и придраться. Хитрая Марта подаёт свой паспорт с блоком американских сигарет и просит оставить их на таможне, так как не в состоянии оплатить пошлину. Разумеется, сигареты отвлекли внимание пограничников от её имени. Поездом они все отправились в Барселону, и там выяснилось, что не хватает денег для оплаты билетов до Лиссабона. Шарп нашел американский консулат и достал денег для всех на билеты третьего класса, а Лиону первого класса. В этом классе документы проверяли небрежнее. Шарп снабдил писателя чемоданчиком Красного Креста. В вагоне у Фейхтвангера завязался разговор с офицером СС, и они обменялись любезностями по Красному Кресту. Разговор вёлся на английском. Эсэсовец говорил с прусским акцентом, а писатель с баварским. Впоследствии Фейхтвангер шутил, что Гитлер лишил его гражданства, отобрал имущество, но лишить баварского акцента не смог. На вокзале в Лиссабоне Марта сошла с поезда раньше мужа, и знакомый ей журналист громогласно спросил, а не едет ли в этом поезд и сам Фейхтвангер. Шарп посоветовал шепотом ему заткнуться, ибо его глупость может стоить кому-то жизни.

Вначале они хотели остановиться в Лиссабоне на краткое время, но узнав об облавах на беженцев из Германии, заволновались. Мест на уходящие пароходы не было и миссис Шарп уступила свой билет Фейхтвангеру. Марта и миссис Шарп смогли уехать в США только через две недели.

С борта корабля Лион Фейхтвангер написал письмо своему спасителю Гарри Бингхэму, которое начиналось так: «Ну вот я здесь и все ещё не могу поверить в это... Когда вы получите это письмо, то несомненно, будете знать, как всё произошло... У меня был сильный стресс, но я счастлив и надеюсь встретиться с вами в Америке. Ваш всегда, Wetchek».

На пристани в Нью-Йорке Фейхтвангера ждали многочисленные репортеры, и в своем первом интервью в Америке он назвал свое спасение чудом, но не упомянул ни одного из имен своих спасателей. На следующее утро многие газеты опубликовали слова Фейхтвангера: «Можно сказать с математической точностью, что в этой войне Германия будет разбита». Но не всем в США понравились эти слова и особенно директору ФБР, консерватору и антисемиту Гуверу. Именно тогда в фебеэровском файле писателя появилась запись: «Фейхтвангер пользуется любым случаем для злобных нападок на режим нацистов». В то время США и Германия поддерживали дипломатические отношения и писателя обвинили в преждевременном антифашизме. Лион и Марта Фейхтвангеры поселились в Южной Калифорнии на вилле «Аврора». Именно там писатель прожил последние 16 лет своей жизни, и там были написаны его лучшие произведения: «Лисы в винограднике», «Мудрость чудака», «Испанская баллада», «Гойя или тяжкий путь познания», блестящая послевоенная публицистика. У Фейхтвангеров часто собирались немецкие писатели, американцы из Голливуда. Были и мелкие неприятности, когда в Калифорнии для немцев ввели комендантский час. Из Европы приходили печальные известия о гибели родных и знакомых. Но в 1945 году война завершилась полным разгромом нацизма. А в Америке после войны в эпоху маккартизма всех немецких эмигрантов-антифашистов стали подозревать в коммунистической деятельности. Чиновники из ФБР считали, что антифашисты, несомненно, являются коммунистами или разделяющими их взгляды. И к Фейхтвангеру стали приходить агенты ФБР.

Он тщетно пытался их убедить, что его еще можно считать социалистом, но никак не коммунистом. Ответом этим гонителям прогрессивных деятелей культуры стала пьеса Фейхтвангера «Помрачнение умов, или дьявол в Бостоне», в которой он так изобразил организаторов «охоты на ведьм» в США в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, что они не могли простить это писателю до его смерти. Именно этим можно объяснить тот факт, что, несмотря на многочисленные прошения писателя о предоставлении ему американского гражданства, он получал отказ. Последнее прошение он подал за несколько недель до смерти, и гражданство было получено после смерти писателя в 1958 году в возрасте 74-х лет. Но, несмотря на убедительные просьбы обоих тогда германских государств ФРГ и ГДР, Лион Фейхтвангер не пожелал переехать на родину. Даже Государственная премия ГДР в области искусства и литературы, которой писатель был удостоен в 1953 году, не изменила его решения.

А сейчас надо вернуться к главному герою этого рассказа Гарри Бингхэму.

Он родился в июле 1903 года в весьма респектабельной американской семье. Его мать была внучкой основателя известной американской фирмы «Tiffany & Co». Его отец был знаменитым исследователем ряда стран Южной Америки, а его книга «Последний город инков» получила международное признание. В годы Первой мировой войны Бингхэм старший служил военным летчиком, дослужился до подполковника. Затем занялся политикой. Был вице-губернатором штата Коннектикут, затем стал сенатором в Вашингтоне. Своим семи детям дал блестящее образование. Гарри после окончания Yale University в 1925 году решил стать дипломатом. Вначале он начал работать в посольстве США в Китае, окончил юридическую школу Гарвардского университета и стал штатным сотрудником Госдепартамента, который направил его на работу в Японию. Затем его перевели в Лондон. Там Гарри познакомился с молодой сотрудницей посольства Розой Моррисон, которая вскоре стала его женой, а впоследствии матерью их 11 детей. В 1937 году Гарри назначили вице-консулом генерального консульства США в Марселе. Работая в Европе, Гарри и Роза решили посетить Германию во второй половине 30-х годов прошлого века. Отвратительное впечатление на них произвели разбитые окна еврейских магазинов, антисемитские надписи и лозунги на стенах домов, а в особенности надпись на двери одного из ресторанов «Евреям и собакам вход воспрещен».

В 1940 году, после вторжения вермахта во Францию, начались жестокие бомбежки Марселя, и Гарри от греха подальше отправил беременную жену с четырьмя детьми в Америку. Марсель все больше и больше переполнялся беженцами из оккупированной части Франции, а также Бельгии и Голландии. Среди них было много евреев. Лидеры еврейской общины США вместе с Джеймсом Мак-Дональдсом (главой специального президентского комитета по делам беженцев) неоднократно просили Госдепартамент более широко раскрыть двери для еврейских беженцев. Однако заместитель Госсекретаря Лонг всячески препятствовал этим усилиям. Одержимый ксенофобией и антисемитизмом он распространял сведения среди правительственных чиновников, что если увеличить эмиграционную квоту для европейских евреев, то вместе с ними в Америку проникнут нацистские агенты. Лонг подготовил и разослал в дипломатические представительства США в Европе специальный меморандум, в котором предписывалось всячески ограничивать выдачу виз евреям. Большинство американских посольств строго следовало этим указаниям. Аналогичная обстановка была и в генеральном консульстве США в Марселе, но только один человек вице-консул Гарри Бингхем молчаливо противостоял указаниям вышестоящего и местного начальства. Он выдавал столько виз, сколько позволяло его положение. Уже в преклонных годах в беседах с домочадцами Гарри вспоминал: «Мой начальник в то время генеральный консул говорил, что немцы идут к победе в этой войне. Почему мы должны что-то делать, чтобы обижать их. И он не желал давать никаких виз евреям».

После своей успешной спасательной операции с Фейхтвангером Гарри не прекратил свою деятельность в этой области. Об этой операции стало известно, и Госдепартамент США направил правительству Виши официальную ноту, в которой утверждал, что американские власти не имеют к этому делу никакого отношения. Более того, генеральный консул в Марселе Фуллертон вызвал журналиста Фрая и рекомендовал ему покинуть Францию, но тот категорически отказался. А Гарри тем временем расширял и расширял свою спасательную деятельность. Он знакомит Фрая с капитаном французской полиции, который симпатизировал делу спасения людей от фашистской опасности. Летом 1940 года Гарри предоставил секретное убежище брату известного немецкого писателя Томаса Манна, а затем и его сыну. Оба они с помощью Гарри сумели успешно покинуть Европу. В своем письме к Гарри Бингхэму 27 октября 1940 года Томас Манн писал: «Мои чувства признательности и благодарности к вам исключительно велики».

Гарри лично посетил дом Марка Шагала, уговорил его покинуть Францию и оформил все необходимые документы для выезда в Америку. Так завязалась многолетняя дружба дипломата и художника, которая продолжалась до конца их дней. Гарри принял активное участие в спасении от нацистов известного немецкого художника Макса Эрнста, журналиста и философа Ханну Арендт.

Далеко не о всех своих действиях докладывал Гарри вышестоящему начальству. Те данные, которые сохранились в архиве Госдепартамента, свидетельствуют о том, что он выдавал ежедневно дюжины виз. Но то, что Гарри кроме этого укрывал беженцев, заполнял множество иммиграционных документов, встречался с руководителями спасательных операций, в официальные отчеты не включалось.

Еще большее раздражение своего руководства вызвало предложение Гарри посетить лагеря, где размещались эмигранты. Там они умирали сотнями от голода и холода. В докладе Госдепу Гарри настаивал на помощи этим людям, говоря, что если это не будет сделано, могут возникнуть волнения, а это может дать основание немцам оккупировать всю Францию. Такая деятельность Бингхэма была признана неприемлемой, и в апреле 1941 года он получил новое назначение вице-консулом в Лиссабон с приказанием занять этот пост как можно быстрее. Никаких объяснений о причине такого перевода Гарри не получил. Уже после ухода из жизни дети Бингхэма нашли в его бумагах письмо, в котором он писал, что причиной такого перевода является его отношение к выдаче виз евреям, его сотрудничество с Фраем.

Буквально за несколько дней, как он уже был готов переехать в Лиссабон, Гарри получает другую телеграмму из Госдепартамента, что он назначается вице-консулом в Буэнос-Айрес и также должен прибыть туда по возможности быстрее. В этом городе Гарри проработал до конца Второй мировой войны. Вашингтонское начальство мало обращало внимания на доклады своего вице-консула в Аргентине, что это якобы нейтральная страна во главе с ее президентом Пероном, фактически симпатизирует нацистам. После окончания войны, Аргентина стала прибежищем фашистов, нашедших в ней убежище от преследований за военные преступления. Гарри предостерегал Вашингтон, что если не принять соответствующих мер, то ядовитые зерна фашистской идеологии прорастут во всей Южной Америке. Сам он попросил перевести его в службу, которая занимается поисками нацистских преступников. Его предложение не было принято. Гарри уволился с дипломатической службы и со всей своей многочисленной семьей поселился на их семейной ферме в Коннектикуте. Его дети были несказанно рады. Папа, наконец, мог уделять им много внимания. Он пытался заниматься мелким бизнесом, но не преуспел в этом деле. Много времени уделял детям, рисовал пейзажи окрестностей и абстрактные картины, подражая своему другу Марку Шагалу. Гарри скончался в 1988 году в возрасте 85 лет. Вся его благородная деятельность по спасению оставалась неизвестной даже его детям. Его вдова Роза ушла из жизни в 1990. Приводя в порядок родительскую часть дома, старшие сыновья и дочь Гарри обнаружили, в покрытом многолетним слоем пыли чулане, связку документов. Прочитав эти материалы, дети Гарри были крайне удивлены, что их скромный отец оказался неизвестным героем. Но они не спешили предать все это гласности.

Толчком послужило приглашение музея Холокоста в Вашингтоне принять участие в церемонии чествования журналиста Фрая за его деятельность по спасению еврейских эмигрантов во Франции в период Второй мировой войны. Сын Гарри Вильям привез обнаруженные документы и показал их куратору музея. Последний также был весьма удивлен и решил включить эти материалы в специальную экспозицию. Так началось, к сожалению, посмертное признание благородной деятельности скромного американского дипломата Гарри Бингхэма. В 1998 году израильский мемориал Яд Вашем в Иерусалиме устроил торжественную церемонию в честь Гарри Бингхэма и десяти других дипломатов, которые принимали активное участие в спасении 200 тысяч евреев. На эту почетную церемонию был приглашен 66-летний сын Гарри Роберт. 

После нее Роберт решил, что настало время, чтобы благородную деятельность его отца, наконец, признали в его стране. В июне 2002 года Государственный секретарь США Колин Пауэлл пригласил дочь Гарри Абигайл и сына Роберта на специальную церемонию в Госдепартамент. На этой церемонии он вручил детям покойного дипломата специальную грамоту, удостоверяющую, что их отец удостоен почетного звания «Мужественного Дипломата». Эта довольно редкая награда присваивается Американской Ассоциацией Зарубежной Службы. В своей речи Госсекретарь заявил, что эта награда является признанием профессионалов выдающейся деятельности их коллеги. Он подчеркнул, что Гарри Бингхэм рисковал своей жизнью и карьерой для того, чтобы спасти от смерти 2500 евреев во Франции в 1940-1941 годах. После этого Госдепартамент в своей официальной истории пересмотрел вклад Гарри в деятельность их ведомства. В 2006 году почтовая служба США выпустила специальную марку с портретом Гарри Бингхэма Дети Гарри стали получать сотни писем от тех, кого спас их отец, от их детей и внуков, от других американцев, гордящихся тем, что среди дипломатов США оказался столь отважный человек.

В 2007 году сын Гарри Роберт издал книгу о своём отце «Courageous Dissent», которая сразу стала бестселлером.

Источник: http://la-belaga.livejournal.com/471716.html

Этот фильм о Холокосте никогда не был в прокате. Но ни это обстоятельство, ни незнание языка не оправдывает незнания истории. 

Источник - Интернет

Источник: https://www.youtube.com/watch?v=i5gK2MxGR0M