В жизни любого человека есть события и места, которые сыграли в судьбе значительную роль и навсегда сохранились в памяти. Таким памятным и навсегда любимым местом стала для Марины Цветаевой Чехия. В Праге и окрестностях столицы были написаны лучшие произведения.

Цветаева прожила в Чехии недолго, но полюбила страну на всю жизнь. Глубокое влияние Праги отразилось в стихотворных строках «чешского периода»; в её произведениях появились новые аллегории. Река Влтава для гениальной поэтессы стала рекой времени – Летой,  холм Петршин обратился в «грудь рекрута». Великолепные дворцовые парки стали «Садами Семирамиды», а заводские трубы – «последними трубами Ветхого Завета».

После заключения Мюнхенского договора («Мюнхенского сговора», как называли его многие историки), началась немецкая оккупация Чехословакии. Эти события потрясли Цветаеву и стали основой для цикла «Стихи к Чехии». Памятные стихотворные строки жители Праги впоследствии поместили на мемориальную доску, посвящённую поэтессе:

«Не умрёшь, народ!
Бог тебя хранит!
Сердцем дал – гранат,
Грудью дал – гранит».

Марина Цветаева часто упоминала о своей особенной любви к Праге в письмах к подруге – чешской переводчице и писательнице – Анне Тесковой. «Город, который врезался в сердце», – так описывала она свои чувства к столице Чехии. «Многодушием» называла Марина Цветаева своеобразный стиль и ритм города на Влтаве.

Когда всей их семье пришлось срочно возвращаться в Россию, и стало понятно, что Чехия навсегда ушла в прошлое, поэтесса очень тосковала. Цветаева не скрывала, что ей хотелось бы остаться в Чехии навсегда.

Впервые М. Цветаева оказалась в Чехии в августе 1922 года. Здесь поэтессу ждал муж – Сергей Эфрон. Он учился тогда в Карловом Университете. Всего одну ночь провели Марина с дочкой Ариадной в студенческом общежитии Эфрона, а после поселились на окраине столицы – недалеко от реки Бероунки.

После пражского общежития на некоторое время Марина Цветаева с семьёй переехала в местечко Дольни Мокропсы. Они жили там в гостях у знакомых студенток. Позднее семья проживала в деревне Нове Дворы (там Марина снимала комнату у лесника). С осени 1923 года и до весны 1924 года супруги Эфрон оставались в Праге, на Гржебенках. Дочку они отправили учиться в русскую гимназию (город Моравска-Тршебова).

Сидят: М.И. Цветаева, Е.И. Еленева, К.Б. Родзевич, Олег Туржанский. Стоят: С.Я. Эфрон, Н.А. Еленев. 1923

В Праге Цветаева познакомилась с Ходасевичем и с редакторами эмигрантского издания «Воля России».(Редакция журнала «Воля России» находилась в то время на площади Ухельны, в доме №1.) Марина поддерживала дружеские отношения с М. Л. Слонимом. Вместе они гуляли по старинным улицам Праги. Марина любила бывать с друзьями в разных пражских кафе, чаще других заведений она посещала «Славию», что находится возле Национального театра. Союз русских писателей Чехии в эти годы начал готовить к выпуску сборник «Ковчег». Идея названия сборника принадлежала Цветаевой.

Однажды Цветаева и Слоним гуляли по столичным улочкам, и Марина увидела статую Брунцвика. Она нашла в его облике сходство с собственной внешностью. Так Цветаева и называла потом каменного рыцаря Брунцвика: «…друг в Праге… похожий на меня лицом». Марина расспросила подругу обо всём, что связано с рыцарем. Узнав в деталях легенду о Брунцвике, она создала собственную трактовку предания, переработав его по-своему. Так появился «Пражский рыцарь».

В Праге были написан поэтический диптих М. Цветаевой: «Поэма Горы» (февраль 1924 г.) и «Поэма Конца» (июнь 1924). Эти произведения стали отражением чувств поэтессы к Константину Родзевичу, описанием великой любви и крушения неудавшегося романа. Две поэмы связаны общим сюжетом и пронизаны единым интонационным ритмом. В обоих произведениях прослеживаются библейские и мифологические мотивы.

…Любовь, это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете – любовь –
Беседовать через столик?..

Работу над «Поэмой конца» Цветаева заканчивала в деревне Йиловиште

В середине июля 1924 года семья Эфрон переехала из Йиловиште в Дольни Мокропсы (дом № 37), а в конце лета они поселились в деревне Горни Мокропсы. По воспоминаниям поэтессы , они жили в небольшом каменном домике (адрес этого дома не сохранился).

Осенью супруги переехали в местечко Вшеноры. (Сегодня дом, где жила семья Эфрон, носит номер 324). Комнаты домика выходили в лес и на холмы, к можжевеловым зарослям. Окружающая природа помогала творчеству и вселяла вдохновение. В стихотворении того периода «Под шалью» поэтесса доверила читателям свою сокровенную тайну:

…Точно усопшую вопрошаю,
Душу, к корням пригубившую…
Женщина, что у тебя под шалью?
– Будущее!..

Цветаева ждала ребёнка. 1 февраля родился сын – долгожданный, давно обещанный мужу мальчик. Ему, кроме имени – Георгий, дали ласковое домашнее прозвище – Мур. В те дни Марина, обращаясь к Борису Пастернаку, описывает свои сельские будни как каждодневный труд и бесконечную бытовую рутину, сетуя на то, что поэму «Крысолов» пишет она уже четвёртый месяц.

Поэтессу во Вшенорах нередко посещали друзья. Часто приезжала А.И. Андреева – она жила неподалёку, на вилле Боженке. Здесь, в чешской провинции, проходили литературные чтения и творческие вечера, на которые собирались представители русской интеллигенции из Праги и её окрестностей.

Сергей Эфрон тяжело заболел, и жизнь семьи изменилась. Марине не удавалось зарабатывать, выживать было трудно. Друзья настаивали на отъезде в Париж. Марина согласилась поехать «на заработки», думая, что скоро она вернётся в Чехию. Ей не хотелось уезжать, но в Чехии она чувствовала себя совершенно беспомощной. Впору было, по её словам, просто сесть с детьми под фонарь – «ожидать судьбы»…

...Вчера доели остаток пасхи, кулич (вроде плюшкинского сухаря) еще жив. Гостей, кроме местных вшенорских, было мало.
...Да! самое главное: 20-го, на 2-ой день Пасхи, было Сережино выступление в «Грозе». Играл очень хорошо: благородно, мягко, — себя. Роль безнадежная (герой — слюня и макарона!), а он сделал ее обаятельной.
За одно место я трепетала...
Был он в иждивенческом костюме, в русской рубашке и сапогах, т. е. крагах поверх (иждивенческих же) башмаков. Фуражку все время держал в руке, — вроде как от почтительности, на самом деле — оттого, что не налезала. (Гардероб и декорации из чешского театра.) Да! Волга, над которой я так умилялась, оказалась — Нилом. (Пальмы — вербы и т. д.) Жаль, что не было пирамид, я бы приняла их за style russe — xaты.
(МЦ. А.Черновой, 25 апреля, 1925 г.)