165 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ РУССКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ ХУДОЖНИЦЫ МАРИИ БАШКИРЦЕВОЙ (1858/1860-1884) . 1876...
Доменико Морелли (1826-1901) - (0)ИТАЛЬЯНСКИЙ ХУДОЖНИК-СИМВОЛИСТ ЭПОХИ РИСОРДЖИМЕНТО ДОМЕНИКО МОРЕЛЛИ / DOMENICO MORELLI (1826-1901), ...
Борис Жутовский. Портреты (сообщение 3) - (0)СОВЕТСКИЙ ХУДОЖНИК-НОНКОНФОРМИСТ БОРИС ИОСИФОВИЧ ЖУТОВСКМЙ (1932-2023), ЧАСТЬ V (ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ) ...
Борис Жутовский (1932-2023) - (0)СОВЕТСКИЙ ХУДОЖНИК-НОНКОНФОРМИСТ БОРИС ИОСИФОВИЧ ЖУТОВСКИЙ (1932-2023), ЧАСТЬ III Борис Жутовс...
Аркадий Пластов - (0)✨Аркадий Пластов Художник . Вот для этого и существует живопись ...
Паустовский Константин Георгиевич. "Золотая роза" |
Паустовский Константин Георгиевич (1892-1968), русский писатель родился 31 мая 1892 года в семье железнодорожного статистика. Отец, по словам Паустовского, "был неисправимым мечтателем и протестантом", из-за чего постоянно менял места работы. После нескольких переездов семья поселилась в Киеве. Паустовский учился в 1-й Киевской классической гимназии. Когда он был в шестом классе, отец оставил семью, и Паустовский был вынужден самостоятельно зарабатывать на жизнь и учебу репетиторством.
"Золотая роза" - особенная книга в творчестве Паустовского. Она вышла в 1955 году, на тот момент Константину Георгиевичу исполнилось 63 года. Эта книга может называться "учебником для начинающих писателей" только отдалённо: автор приоткрывает завесу над собственной творческой кухней, рассказывает о себе, источниках творчества и роли писателя для мира. Каждый из 24 разделов несёт в себе частичку мудрости умудрённого опытом писателя, который размышляет о творчестве исходя из своего многолетнего опыта.
Условно книгу можно разделить на две части. Если в первой автор вводит читателя в «тайное тайных» — в свою творческую лабораторию, то другую ее половину составили этюды о писателях: Чехове, Бунине, Блоке, Мопассане, Гюго, Олеше, Пришвине, Грине. Рассказам свойствен тонкий лиризм; как правило, это повествование о пережитом, об опыте общения — очном или заочном — с тем или иным из мастеров художественного слова.
Жанровый состав «Золотой розы» Паустовского во многом уникален: в едином композиционно законченном цикле объединились разные по своим характеристикам фрагменты — исповедь, мемуары, творческий портрет, очерк творчества, поэтическая миниатюра о природе, языковедческое исследование, история замысла и его воплощения в книге, автобиография, бытовая зарисовка. Несмотря на жанровую разнородность, материал «сцементирован» сквозным образом автора, который диктует повествованию свой ритм и тональность, ведет рассуждение в соответствии с логикой единой темы.
Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным.
Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.1955
Константин Паустовский
"Золотая роза"
Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти.
Всегда следует стремиться к прекрасному.
Многое в этой работе выражено отрывисто и, быть может, недостаточно ясно.
Многое будет признано спорным.
Книга эта не является ни теоретическим исследованием, ни тем более руководством. Это просто заметки о моем понимании писательства и моем опыте.
Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской работы не затронуты в книге, так как в этой области у нас нет больших разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы ясно для всех.
В этой книге я рассказал пока лишь то немногое, что успел рассказать.
Но если мне хотя бы в малой доле удалось передать читателю представление о прекрасной сущности писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.
Чехов
Его записные книжки живут в литературе самостоятельно, как особый жанр. Он мало ими пользовался для своей работы.
Как интересный жанр существуют записные книжки Ильфа, Альфонса Додэ, дневники Толстого, братьев Гонкур, французского писателя Ренара и множество других записей писателей и поэтов.
Как самостоятельный жанр записные книжки имеют полное право на существование в литературе. Но я, вопреки мнению многих – писателей, считаю их почти бесполезными для основной писательской работы.
Некоторое время я вел записные книжки. Но каждый раз, когда я брал интересную запись из книжки и вставлял ее в повесть или рассказ, то именно этот кусок прозы оказывался неживым. Он выпирал из текста, как нечто чужеродное.
Я могу это объяснить только тем, что лучший отбор материала производит память. То, что осталось в памяти и не забылось, – это и есть самое ценное. То же, что нужно обязательно записать, чтобы не позабыть, – менее ценно и редко может пригодиться писателю.
Память, как сказочное сито, пропускает сквозь себя мусор, но задерживает крупинки золота.
У Чехова была вторая профессия. Он был врачом. Очевидно, каждому писателю полезно было бы знать вторую профессию и некоторое время заниматься ею.
То, что Чехов был врачом, не только дало ему знание людей, но сказалось и на его стиле. Если бы Чехов не был врачом, то, возможно, он бы не создал такую острую, как скальпель, аналитическую и точную прозу.
Некоторые его рассказы (например, «Палата № 6», «Скучная история», «Попрыгунья», да и многие другие) написаны как образцовые психологические диагнозы.
Его проза не терпела ни малейшей пыли и пятен. «Надо выбрасывать лишнее, – писал Чехов, – очищать фразу от «по мере того», «при помощи», надо заботиться об ее музыкальности и не допускать в одной фразе почти рядом «стала» и «перестала».
Он жестоко изгонял из прозы такие слова, как «аппетит», «флирт», «идеал», «диск», «экран». Они вызывали у него отвращение.
Жизнь Чехова поучительна. Он говорил о себе, что в течение многих лет выдавливал из себя по каплям раба. Стоит разложить фотографии Чехова по годам – от юношества до последних лет жизни, – чтобы воочию убедиться, как постепенно исчезает с его внешности легкий налет мещанства и как все строже, значительнее и прекраснее делается его лицо и все изящнее и свободнее его одежда.
Есть у нас в стране уголок, где каждый хранит часть своего сердца. Это чеховский дом на Аутке.
Для людей моего поколения этот дом – как освещенное изнутри окно. За ним можно видеть из темного сада свое полузабытое детство. И услышать ласковый голос Марии Павловны – той милой чеховской Маши, которую знает и по-родственному любит почти вся страна.
Последний раз я был в этом доме в 1949 году.
Мы сидели с Марией Павловной на нижней террасе. Заросли белых пахучих цветов закрывали море и Ялту.
Мария Павловна сказала, что этот пышно разросшийся куст посадил Антон Павлович и как-то его назвал, но она не может вспомнить это мудреное название.
Она сказала это так просто, будто Чехов был жив, был здесь совсем недавно и только куда-то на время уехал – в Москву или Ниццу.
Я сорвал в чеховском саду камелию и подарил ее девочке, бывшей с нами у Марии Павловны. Но эта беззаботная «дама с камелией» уронила цветок с моста в горную речку Учан-Су, и он уплыл в Черное море. На нее невозможно было сердиться, особенно в этот день, когда казалось, что за каждым поворотом улицы мы можем встретиться с Чеховым. И ему будет неприятно услышать, как бранят сероглазую смущенную девочку за такую ерунду, как потерянный цветок из его сада.
Александр Блок
У Блока есть ранние малоизвестные стихи: «Ночь теплая одела острова».
В этих стихах есть одна строчка – протяжная и нежная, вызывающая в памяти всю прелесть туманной юности: «Весна моей мечты далекой…»
Это – не обыкновенные слова. Это – озарение. Из таких озарений создан весь Блок.
Каждый раз, когда я бывал в Ленинграде, я хотел пойти (именно пойти пешком, а не поехать на автобусе или трамвае) на Пряжку, чтобы увидеть тот дом, где жил и умер Блок.
Однажды я пошел и заблудился среди пустынных кварталов и затянутых тиной каналов и так и не нашел дом Блока. Но случайно я увидел в переулке, заросшем травой, мемориальную доску на кирпичном выцветшем доме. В этом доме, оказывается, жил Достоевский.
Только недавно я нашел наконец дом Блока на набережной реки Пряжки.
Поздняя осень засыпала черную реку ворохами сухих листьев. За Пряжкой начиналась рабочая портовая окраина города. Видны были заводы, верфи, мачты пароходов, дымы, бледное предвечернее небо. Но на Пряжке было пустынно и тихо, как в глубокой провинции.
Это был странный приют для такого поэта, как Блок. Может быть, Блок искал эту тишину и близость моря потому, что она возвращает смятенному человеческому сердцу спокойствие.
«…мы жили на этой земле. Не давайте её в руки опустошителей, пошляков и невежд. Мы – потомки Пушкина, и с нас за это спросится».
"Мне кажется, что одной из характерных черт моей прозы, является её романтическая настроенность. Романтическая настроенность не противоречит интересу к "грубой" жизни и любви к ней. Во всех областях действительности, за редкими исключениями, заложены зёрна романтики. Их можно не заметить и растоптать или, наоборот, дать им возможность разрастись, украсить и облагородить своим цветением внутренний мир человека".
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ ПАУСТОВСКИЙ (1892 – 1968) 31 мая 2017
К100-летию Февральской революции и 125-летию со дня рождения автора: взгляд современника – известного русского советского писателя, классика русской литературы...
Рубрики: | Писатели и книги |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |