"Так же, как в сумерках смешаны ночь и день, а в волнах — вода и пена, в книге неразрывно соединились два разноприродных начала. Книга — одна из окружающих вещей, один из трехмерных предметов, но вместе с тем она — символ, подобный алгебраическим уравнениям или общим идеям. В этом смысле её можно сравнить с шахматами, которые одновременно и черно-белая в клетку доска с фигурами, и почти бесконечное число возможных маневров и уловок. Ещё одна очевидная аналогия — с музыкальным инструментом, скажем, с арфой, которая привиделась Беккеру в углу гостинной и онемевший звучный мир которой напомнил ему спящую птицу. Но все эти образы — просто сопостовления и подобия: книга куда сложней. Письменные символы — отражение устных, а те в свою очередь — отражение отвлеченных понятий, снов или воспоминаний. Может быть, именно письмо делает книгу (как и верящих в неё людей) двуединством души и тела. Отсюда — многообразное удовольствие, которое нас в ней поджидает: счастье видеть, прикасаться и мыслить разом. Каждый по-своему воображает рай, мне он с детских лет представлялся библиотекой. Но библиотекой не бесконечной — в любой бесконечности есть что-то неуклюжее и необъяснимое, — а соразмерной человеку. Библиотекой, где всегда остаются ещё не известные книги (а может быть, и целые полки), но не слишком много. Короче говоря, библиотекой, сулящей удовольствие классики — и приятные тревоги находок и случайностей..."

Хорхе Луис Борхес

   Многоликость Борхеса поистине поразительна. Он сочинял для радио сентимен­тальные песни в духе городского романса и публиковал глубоко научные эссе. Он подписывал протесты против про­извола аргентинских военных, а в это время критики объяв­ляли его писателем, убегающим от реальности. Кто-то бро­сал ему вслед негодующее «фашист», а он, в свою очередь, публиковал антифашистские памфлеты. Есть мало кому известный инспектор городских рынков и почетный доктор крупнейших университетов мира, лауреат бесчис­ленного множества литературных премий. И все это один человек — Хорхе Луис Борхес, выдающийся аргентинский писатель и мыслитель. Это определение, наверное, можно считать наиболее точным. Хотя писатель не раз утверж­дал, что он сам как бы нереален и представляет собой лишь обстоятельства, возникающие вокруг некоего суще­ства.

   Там, где сходились вечер и равнина,
И холодок от кедров и жасмина
Дремал в саду за кованой оградой.
Ты был в Палермо -- родине поверий
О днях клинка и карточной колоды
И в отсветах пожухлой позолоты
На рукояти молотка у двери
С кольцом на пальце. След твоей печати
Лежал в дворах, спускающихся к югу,
В растущей тени, ползавшей по кругу
И медленно густевшей на закате.
Теперь во мне ты, ставший потайною
Моей судьбой -- всем, что уйдет со мною.

   Луис Борхес родился в Буэнос-Айресе 24 августа 1899. Его отец, Хорхе Гильермо Борхес, был профессио­нальным юристом и философом, собравшим огромную биб­лиотеку классической и философской литературы на анг­лийском языке. Наличие англоязычных книг было не случайно: по материнской линии отец Борхеса был связан с одним из известных родов в Англии — родом Хэзлем. К английскому языку приобщала детей бабушка Фанни Хэзлем, и надо сказать, что Хорхе Луис овладел этим язы­ком в совершенстве. В шесть лет он уже читал Стивенсона, а в восемь — перевел на испанский язык одну из сказок Уайльда, которая была даже напечатана в журнале «Сур». От английской литературы Борхес воспринял любовь к па­радоксам, легкость стиля и занимательный сюжет.

  Первая мировая война застала семейство Борхес в Швейцарии. Хорхе Луису пришлось учиться в Женеве, в лицее имени Кальвина, где преподавание велось на фран­цузском языке, с которым у него были определенные труд­ности. Помог ему соученик Морис Абрамовиц, впослед­ствии известный швейцарский врач. Он приобщил Хорхе Луиса и к французской поэзии.

  Увлекался юный Хорхе Луис и мифами Востока. Он прочел все 17 томов «Тысячи и одной ночи» в переводе английского писателя-арабиста Ричарда Бертона, и эти сказки стали для него любимыми. И если в произведени­ях Борхеса встречается мысль о бесконечности и текучес­ти культуры, то вызвана она, прежде всего, этой арабской эпопеей. «Произнести "Тысяча и одна ночь", — говорил писатель, — это значит прибавить к бесконечности еди­ницу. Идея бесконечности и книга "Тысяча и одна ночь" — это одно и то же». Борхес считал, что если Шахразада продлевает жизнь своими рассказами, значит, время чте­ния и время жизни совпадают.

   Книги стали для будущего писателя проводниками в ог­ромный, непознанный мир, который был и похож и не похож на реальный. И этот мир требовал постоянного по­стижения, знаний, интуиции. Борхес, кроме английского и французского, самостоятельно овладел немецким язы­ком, чтобы лучше понять философию Шопенгауэра. От немецкого мыслителя он взял только то, что касалось Востока, культуры мифа, таинства сновидений и буддиз­ма. Реальная жизнь для Борхеса метафорически становилась книгой, которую надо было прочитать. И оценивал он ее как магическое хранилище мировых ценностей, именуемых словом «куль­тура».

  Массовое сожжение книг в Германии в годы фашизма показалось деятелям культуры тем же варварским актом, который всегда сопровождал правление древних диктато­ров. Такого же мнения придерживался и Борхес, назвав­ший себя именем древнего китайского мыслителя Шиана, который в гигантской башне оберегал последние уцелев­шие книги.

   Только библиотеки были для Хорхе Луиса един­ственным убежищем для спасения от не всегда постижи­мой реальности. Две знаменательные встречи определили его творческий путь — знакомство с испанским писате­лем и критиком Рафаэлем Консиносом-Ассенсом и ар­гентинским философом Маседонио Фернандесом. С Ра­фаэлем Консиносом-Ассенсом Борхес познакомился в 1919 в Мадриде, куда родители привезли его из Жене­вы. Вспоминая встречу с начинающим писателем Борхесом, Консинос-Ассенс писал: «Тихий и сдержанный, он укро­щал свой поэтический темперамент счастливой трезвос­тью рассудка; классическая культура греческих филосо­фов и восточных сказителей уводила его в прошлое к сокровищам и фолиантам, но он не забывал и о нынеш­них открытиях». Рафаэль сразу понял, что перед ним боль­шой поэт. В рецензии на поэтическую книгу «Луна на­против», (1926), он отмечал своеобразие таланта, религиозность и мистичность Борхеса.

   Консинос-Ассенс был одержим культурой, он бо­готворил ее и пытался вводить религиозные и философ­ские сюжеты из арабской и иудейской мифологии в худо­жественную прозу. С его подачи Борхес воспринял идею о Боге, пишущем книгу, которая именуется миром, и трансформировал ее. Видимые образы Бога, как считал писатель, — только оболочка, а истинный лик всегда за­крыт для смертного.

   В 1921 семья Борхес возвратилась в Аргентину. В пор­ту их встретил старый друг и соученик Борхеса-старшего Маседонио Фернандес. И тут же речь зашла о будущем аргентинской литературы. С этого дня Маседонио на дол­гие годы стал объектом поклонения Хорхе, его духовным учителем. Позже Борхес писал: «В те годы я почти пере­писывал его, и мое подражание вылилось в пылкий и вос­торженный плагиат. Я чувствовал: "Маседонио — это ме­тафизика, Маседонио — это литература"».

   Литератором Маседонио можно было назвать лишь относительно. Завсегдатай столичных кафе, люби­мец богемы, лектор, сам он не удосужился издать ни од­ной строчки. Все, о чем говорил Маседонио на лекциях, собирали и готовили к изданию поклонники его таланта. Но и этого Борхесу было достаточно для восхищения его неординарной личностью. Вслед за своим учителем он назвал философию разделом фантастической литературы, а единственной реальностью — область сна и воображения. Известные его афоризмы «Реальность — одна из ипоста­сей сна», «Жизнь есть сон, снящийся Богу», «Просыпаясь, мы снова видим сны» — это, по существу, высказывания, навеянные философскими размышлениями Маседонио. От него же писатель воспринял ироническое отношение к культуре, книгам, читателям, но самое главное — само­иронию, которую Маседонио блестяще реализовывал в форме парадоксов.  В одном  из  писем  к  Хорхе Луису  он извинялся  следующим образом: «Я так рассеян, что идя к тебе, но по дороге вспомнил, что остался дома». Подобная парадоксальность суждений характерна для многих произведений самого Борхеса. Опубликованы и его многочисленные лекции по религии, литературе и ис­кусству.

   Лекционная деятельность Борхеса началась в 1946, когда правление президента-диктатора Аргентины Хуана Перуна лишило его скромной должности в библиотеке Мигель Канэ и он вынужден был искать другой зарабо­ток. Борхесу предложили должность инспектора по птице на рынках. Предложение было поистине издевательским и даже жестоким — к тому времени у него начало катаст­рофически падать зрение. Пришлось согласиться, но близ­кие друзья Борхеса выхлопотали для него цикл лекций в Аргентине и Уругвае. Позже эти лекции вошли в книгу под названием «Семь ночей творения».

   Основные метафоры, сопровождающие творчество Борхеса, относятся к мышлению, памяти и культуре. Пред­метно они олицетворяются книгой, лабиринтом и зерка­лом. Его мировоззрение иррационально и пронизано ми­стикой. Писатель с увлечением рассказывает о буддистах и суфиях, гностиках и неоплатониках, каббалистах и ми­стиках, как бы растворяя собственные мысли во множе­стве идей. Соединяя математическую точность с мисти­ческим порывом, он пытается заглянуть за пределы культуры, чтобы выйти к чистому бытию.

   У Борхеса все метафоры становились «вымыслом», даже само это слово. А все реально существующее в мире на­звано лишь «вероятностью» или «гипотезой». Он как бы видел мир из бесконечного далека, и тот представал пе­ред его глазами во всей своей цельности. Иронически от­носясь к культуре, этот скептик и мистик приобщал к куль­туре читателей.

   

  Хорхе Луис Борхес давно уже занял почетное место в ряду выдающихся мыслителей XX века. Поражает и его человеческий подвиг: обладатель высших литературных наград, Коммандор ордена Почетного легиона, кавалер ордена Британской империи «За выдающиеся заслуги» и испанского ордена «Крест Альфонсо Мудрого», доктор Сорбонны, Оксфордского и Колумбийского университе­тов, он писал книги, не видя написанного. Борхес полно­стью ослеп во второй половине жизни, но это не помеша­ло ему видеть мир в непознанных пока измерениях, найти новые пути в лабиринте человеческой души.

  Однажды на вопрос журналиста, существует ли другая жизнь, писатель ответил: «Нет, я уверен, что никакой дру­гой жизни не существует: меня бы огорчило, если бы вдруг оказалось, что она существует. Я хочу умереть весь. Даже мысль о том, что после смерти меня будут помнить, мне не нравится. Я жду смерти, забытья и забвения».

   Ни забытья, ни смерти Борхес не миновал. Но вот заб­вения не получилось. Ныне писатель издается миллионны­ми тиражами на всех континентах, и о нем будут помнить до тех пор, пока существует грандиозное здание культуры, здание, в котором Борхесу жилось и думалось лучше всего.

Источник: Борхес Хорхе Луис

   Произведения, входящие в состав этого сборника, можно было бы назвать рассказами-притчами. А также — эссе, очерками, заметками или просто рассказами. Как всегда, у Борхеса очень трудно определить жанр произведений. Сам он не придавал этому никакого значения, создавая свой собственный, не похожий ни на что «гипертекст». И именно этот сборник (вкупе с «Создателем») принесли Борхесу поистине мировую славу. Можно сказать, что здесь собраны лучшие образцы борхесовской новеллистики

Ещё:  Хорхе Луис Борхес (1899 – 1986)