http://www.liveinternet.ru/users/3561375/post383680897/ - часть 1-я.

 

 

Из этого периода времени Глинка вынес и удержал в памяти некоторые темы, впоследствии введенные им в свои оперы. Так, возвращаясь в июне 1829 года из своей поездки к водопаду Иматра, он заслушался песней, которую пел ямщик-чухонец. Мотив ему понравился, он заставил ямщика повторить песню несколько раз, пока не запомнил ее наизусть, и впоследствии эта песня дала ему главную тему для баллады Финна в опере «Руслан и Людмила». Подобным образом осенью 1829 года Глинке довелось слышать у одного из его знакомых - Штерича - персидскую песню, пропетую секретарем министра иностранных дел. Мотив этой песни послужил потом основой для хора «Ложится в поле мрак ночной» в той же опере «Руслан и Людмила».

Успех и слава улыбнулись ему в настоящем, а впереди ожидалось только самое светлое будущее. Но близких Глинке людей беспокоило его здоровье, состояние которого с каждым годом становилось тревожнее. Михаил Иванович, болевший очень часто в период своей петербургской жизни, почувствовал себя особенно плохо к весне 1830 года. Чем был болен Глинка, ни в его автобиографии, ни в других источниках упоминаний нет, известно лишь, что испытывались одно за другим чуть ли не все средства, известные тогдашней медицине. Так, еще в 1827 году некий доктор Браилов определил у Глинки «золотушное расположение», и по этому случаю пациент, уже и без того больной, должен был еще выпить 30 бутылок браиловского «декокта». «О Боже, что это был за декокт! - писал Глинка в своей автобиографии. - Вяжущий, пряный, густой, отвратительного зелено-болотного цвета». Действовал же этот декокт весьма сильно, да так, что больной, страдавший бессонницей, совершенно лишился сна и потом долго не мог поправиться от этого сомнительного лекарства. В 1828 году его лечил некто доктор Гасовский. Испытав серу, морфий, ртуть, он посадил больного в теплую и душную комнату, где пациент, несмотря на жаркую погоду, стоявшую на улице, обязан был просидеть безвыходно целый месяц. В следующем 1829 году нашелся какой-то доктор Соломон, который тоже посадил Глинку в тропически натопленную комнату, но уже на два месяца. В автобиографии Глинка описывал все эти способы лечения подробно и с большим негодованием. 

Когда к началу 1830 года Глинка разболелся окончательно, доктора стали посылать его за границу, где он должен был прожить в теплом климате не менее трех лет. Таким образом, весной 1830 года Глинка вместе со старинным приятелем Ивановым отправился в путь. Конечной целью путешествия была Италия, дорога лежала через Германию. Во многих немецких городах и городках они останавливались, чтобы отдохнуть, послушать музыку и полечиться. Иногда путешественники сами играли или пели, производя впечатление на окружающих иностранцев. Во многих местах городские обыватели сходились слушать русских артистов-путешественников. В сентябре того же года путешественники перебрались через Альпы, полюбовались берегами Лаго-Маджоре и вскоре прибыли в Милан. Внешность красивой столицы Ломбардии и особенно знаменитый Миланский собор поразили Глинку необычайно: «Вид этого великолепного, из белого мрамора сооруженного храма и самого города, прозрачность неба, черноокие миланки с их вуалями приводили меня в неописанный восторг». Давнишняя мечта композитора осуществилась: Италия приняла его в свои объятия, душа музыканта наполнилась впечатлениями красоты и поэзии. Иванов занялся обработкой своего голоса под руководством учителя пения Э.Бианки, а Глинке рекомендовали в качестве учителя композиции известного в то время директора Миланской консерватории, Базили. В зимний сезон 1830-31 годов в Милане пели многие музыкальные знаменитости того времени - Паста, Рубини, Гризи и Галли. На сценах двух оперных театров Милана постоянно давались оперы Россини, Доницетти, Беллини и других композиторов. Глинка, успевший познакомиться с семейством тогдашнего русского посланника при сардинском дворе графа Воронцова-Дашкова, постоянно пользовался его ложей в театре Carcano и таким образом мог слышать все лучшее из итальянского репертуара. В салоне графа Воронцова-Дашкова композитор познакомился с представителями многих аристократических семейств Италии, однако не брезговал и гораздо менее аристократическим, но, быть может, более для него полезным обществом. В скромной квартире Глинки постоянно собиралось веселое общество второстепенных актеров, певцов, певиц и тому подобного люда. Все держали себя просто и не стесняясь, всем предоставлялось делать, кто что хочет. Гости часто пели, играли и проводили время весело и небесполезно. 

 

В течение последующих двух лет Глинка объехал почти всю Италию, побывал в Генуе, Риме и Неаполе, где познакомился с некоторыми итальянскими знаменитостями, как, например, Беллини и Доницетти, а также с проживавшим тогда в Неаполе знаменитым русским художником Карлом Брюлловым. Из музыкальных работ его этого периода можно отметить «Серенаду» на темы из оперы «Сомнамбула». Эта пьеса, написанная для фортепиано, двух скрипок, альта, виолончели и контрабаса в июле 1832 года была исполнена с большим успехом лучшими миланскими артистами и еще более увеличила популярность русского композитора. В том же 1832 году Глинка сочинил другую серенаду на темы из «Анны Болейн» Доницетти и вслед за тем написал несколько романсов. Большая часть этих итальянских сочинений Глинки писалась для разных итальянских знакомых русского maestro, которым они и посвящались. 

В 1832 году Глинка написал еще несколько «итальянских» вещей, то есть произведений, созданных по шаблону итальянской музыки и специально рассчитанных на итальянские вкусы. Затем творческие занятия Глинки приостановились до середины 1833 года, так как здоровье композитора, поправившееся было в первое время его пребывания в Италии, вскоре опять стало ухудшаться, и к началу 1833 года он чувствовал себя не лучше, чем в Петербурге до отъезда за границу. Во время пребывания Глинки в Италии лечение продолжалось почти без перерывов. Так некий врач Филиппи для чего-то прожег ему затылок ляписом, доктор Франк наложил на живот какой-то злокачественный пластырь, который, по словам Глинки, в короткое время «погубил» его нервы, доведя «до отчаяния и до тех фантастических ощущений, которые называются Sinne-Täuschungen, hallucinations (иллюзорные ощущения, галлюцинации)». Наконец в феврале 1833 года по совету врачей композитор предпринял поездку в Венецию. Но, едва успев осмотреть достопримечательности города, он опять заболел и снова попал в руки врачей. На этот раз ему начали промывать желудок, а потом пустили кровь. 

Постоянные страдания не могли не отразиться на душевном состоянии Михаила Ивановича. Болезненное настроение сказалось в его последних итальянских произведениях. А по поводу написанного около этого времени «Трио» (для фортепиано, кларнета и фагота) артисты-исполнители покачивали даже головами и что-то говорили о «disperazione» (отчаянии) маэстро. Постепенно им стало овладевать чувство недовольства и неудовлетворенности, скоро перешедшее в ощущение тоски. Итальянские впечатления с каждым днем все более и более теряли свою яркость и увлекательность. Сама музыка Италии, прежде так восхищавшая композитора, теперь как будто тоже потеряла для него свое значение. С 1833 года он мало писал, но больше размышлял и постепенно пришел к заключению, что итальянской музыке недоставало глубины. Все кругом веселилось, a Глинка все более задумывался и уходил в себя. «Нет, - думал он, - мы, жители севера, чувствуем иначе; впечатления или нас вовсе не трогают, или глубоко западают в душу...». «У нас или неистовая веселость, или горькие слезы». «Даже любовь у нас всегда соединена с грустью». Постепенно в душе композитора, на время усыпленной мелодиями Беллини и Россини, начали воскресать старые, полузабытые напевы далекого детства на родине. 

 

 

В июле 1833 года Глинка получил известие, что его сестра Наталья Ивановна Гедеонова приехала с мужем в Берлин, и он тотчас решил ехать туда же. Таким образом, в июле 1833 года Глинка покинул Италию и при этом, к своему удивлению, не испытал ни сожаления, ни вообще какого бы то ни было тягостного чувства. Путешествие в Берлин было предпринято через Тироль и Вену. После роскошной итальянской природы Вена показалась Глинке несколько мрачной, особенно из-за усилившихся физических страданий. В австрийской столице ему пришлось пробыть очень недолго: врачи вскоре рекомендовали ему отправиться на воды в Баден. «Воды баденские, - писал Глинка, - весьма сильны; они состоят из серы и квасцов...». Но здоровье его становилось хуже, чем когда-нибудь. С другой стороны, открылась тоска по родине. В сентябре 1833 года больной, немного оправившись, он добрался до Берлина и был встречен горячо любимой сестрой и зятем. Устроившись, Глинка прожил в Берлине около полугода. В это время состоялось знакомство композитора с известным берлинским теоретиком Деном, у которого он брал уроки теории музыки и контрапункта в течение всего времени своего пребывания в Берлине. Ден принес действительную пользу Глинке, приведя в порядок его многосторонние, но очень разрозненные сведения. О нем композитор постоянно отзывался с самой теплой благодарностью и симпатией. «Нет сомнения, - говорил он, - что Дену обязан я более всех других моих maestro». В Берлине Глинкой были написаны романсы «Дубрава шумит» на слова Жуковского, «Не говори, любовь пройдет» на слова Дельвига, вариации на тему «Соловья» Алябьева, а также этюд увертюры-симфонии на русскую тему. Там же в Берлине, были написаны «Песнь сироты» из «Жизни за Царя» и первая тема Allegro увертюры. 

В апреле 1834 года Глинка получил известие о смерти своего отца и тотчас стал собираться в дорогу домой. В том же апреле он был на пути в Россию. После приезда в Россию Глинка уединился в Новоспасском, где прожил некоторое время, пока его снова не потянуло в свет. Первая поездка состоялась в Москву, где проживал давнишний приятель Михаила Ивановича - Мельгунов. Там написал он известный романс «Не называй ее небесной» на слова Павлова, и там же окончательно поселилась в его уме мысль о создании русской оперы. Слов у него еще не было, но в воображении бродили многие мотивы и даже целые сцены первой оперы «Жизнь за Царя». Некоторые отрывки он играл на фортепиано. «Вообще, - говорил Глинка, - все время пребывания моего в Москве я провел очень весело». 

После возвращения в Новоспасское (то есть спустя всего три месяца после приезда в Россию) композитор подал прошение о заграничном паспорте. В августе паспорт был выдан, и Глинка выехал из Новоспасского в Берлин, куда, однако, не доехал по не зависящим от него обстоятельствам. К числу этих обстоятельств относилось то, что проездом в Берлин он должен был побывать в Петербурге, где в то время жила его мать и одна из сестер. Дамы проживали у родственника семейства Глинки, Алексея Степановича Стунеева, где должен был остановиться композитор. Там он увидел молодую, хорошенькую девушку, также родственницу Стунеевых. Звали ее Марья Петровна Иванова. Карета, которую заботливая Евгения Андреевна купила для сына Михаила, боясь, как бы не повредила ему на пути в Берлин осенняя сырость, - стояла готовая к путешествию, но только сам путешественник не был готов к нему. Он не спешил с отъездом и жил у А.С.Стунеева, который был страстным любителем музыки. «Когда, бывало, - говорил Глинка, - Алексей Стунеев сядет в свободный час за фортепиано и возьмется за романсы, то начнет петь один за другим по порядку, не пропуская ни одного куплета, хотя бы их было множество. Мы с Марьей Петровной пользовались его увлеченьем и усердно шушукали, сидя на софе, между тем как Стунеев приходил более и более в восторг...». Глинка был абсолютно счастлив.

Той же зимой 1834-35 года Глинка возобновил свои прежние литературные знакомства. У Жуковского, проживавшего тогда в Зимнем дворце, еженедельно собирались представители литературы и музыки, из числа которых композитор упоминал о Пушкине, Гоголе, князе Вяземском, Одоевском, графе Виельгорском и других именитых гостях. На этих вечерах постоянным гостем был и сам Глинка. Там он однажды сообщил некоторым членам этого избранного кружка о задуманной им опере и о новых началах, какие он хотел положить в основу произведения. Весь кружок приветствовал Глинку самым сердечным образом. Затем Жуковский предложил Глинке сюжет «Ивана Сусанина» и даже собирался сам писать слова оперы, чего ему, однако, не удалось сделать. Как бы то ни было, русские слова новой русской оперы попали в руки барона Розена, усердного литератора из немцев. Надо сказать, что этот барон оказался во многих отношениях довольно полезен Глинке, так как мог писать стихи каких угодно размеров, в каком угодно количестве и успевал всегда к указанному сроку. Эти качества оказались полезны для композитора, потому что в это время вдохновение вспыхнуло в нем необыкновенно ярко и наполняло его воображение необыкновенным обилием тем. 

Зима 1834-35 года проходила, композитор работал над своей оперой со всем своим упорством. Начал он с увертюры, и очень быстро написал ее для фортепиано в четыре руки. Инструментовка также не заставила себя ждать. Темы разных мест оперы приходили ему в голову одна за другой, часто сразу оформленные в контрапунктические формы. Глинке оставалось только записывать, и при этом нужно было торопиться, потому что наплыв новых идей переполнял возбужденное воображение композитора. Это было не просто творчество, а лихорадка творчества. 

Для Глинки это была очень бурная зима. К интересам искусства примешивались интересы все возрастающей любви к Марье Петровне Ивановой. Влюбленные всё более сближались, а пылкий Глинка без устали идеализировал возлюбленную. Ее личность сливалась для него с поэтическими грезами из области музыки. Под впечатлением ее личности, так произвольно опоэтизированной влюбленным Глинкой, писалась опера «Жизнь за Царя», где многие номера были вдохновлены Ивановой. В действительности она была совсем не пара увлекающемуся, идеальному поэту: «она была плохая музыкантша», - говорил впоследствии Глинка, заметивший это обстоятельство слишком поздно.

Дождавшись годовщины смерти отца, Глинка написал письмо в деревню, к своей матушке, прося благословения на брак с Марией Ивановой. Ответ был получен благоприятный, после чего влюбленный Глинка сделал официальное предложение, которое было принято. Таким образом, в апреле 1835 года композитор уже был женат. 

В мае Глинка уехал с любимой женой в деревню и там, за работой, в кругу семьи провел три счастливых летних месяца. «Ежедневно утром, - говорил он, - садился я за стол в большой и веселой зале, в Новоспасском нашем доме... Сестры, матушка, жена - одним словом, вся семья там же копошилась, и чем живее болтали и смеялись, тем быстрее подвигалась моя работа». Все шло хорошо. Работа над оперой подвигалась успешно и замечательно быстро. «Всякое утро, - рассказывал Глинка, - сидел я за столом и писал по шести страниц мелкой партитуры... Я мало принимал участия во всем меня окружавшем. Я весь был погружен в труд, и хотя уже много было написано, оставалось еще много соображать, а эти соображения требовали немалого внимания». О сцене Сусанина в лесу с поляками Глинка рассказывал так: «Я писал зимою (1835-36 года); всю эту сцену, прежде чем я начал писать, я часто читал с чувством вслух и так живо переносился в положение моего героя, что волосы у самого меня становились дыбом и мороз подирал по коже». 

 

 

К весне 1836 года опера «Жизнь за Царя» была окончена. Частными средствами в доме князя Юсупова была устроена оркестровая репетиция первого акта. Вслед за тем начались утомительные хлопоты о постановке оперы на сцене. Директор театров А.М.Гедеонов не выказывал готовности к принятию оперы на казенную сцену. Глинке помог граф Виельгорский, и за это автор «Жизни за Царя» говорил графу в своей автобиографии «вечное спасибо». Граф устроил у себя в марте 1836 года репетицию первого акта оперы. На этой репетиции присутствовал и директор театров А.М.Гедеонов. Успех репетиции оказался столь блестящим, что Гедеонов уступил общим настояниям и решился принять оперу. 

Репетиции проходили сначала на сцене Александрийского театра, так как Большой театр в то время ремонтировался. Но осенью 1836 года для испытания акустических свойств залы Большого театра репетиции были перенесены на новую сцену, а также потому, что оперу Глинки решено было дать при открытии этого театра. Однажды во время репетиции в театр неожиданно приехал император Николай. На государя музыка произвела впечатление, он подошел к Глинке, ласково заговорил с ним, осведомляясь, доволен ли композитор артистами. Вслед за тем последовало высочайшее разрешение посвятить оперу государю императору, и тогда же вместо прежнего своего названия «Иван Сусанин» она получила новое: «Жизнь за Царя». 

На последней репетиции композитор не мог присутствовать, так как болезнь удерживала его дома. Настал знаменательный день первого представления. Это было 27 ноября 1836 года. «Невозможно описать, - говорил Глинка, - моих ощущений в тот день, в особенности перед началом представления». Первый акт прошел весьма успешно, публика дружно и много аплодировала. Но далее Глинка испугался, потому что в сценах с поляками воцарилось неожиданное молчание. Встревоженный автор побежал за кулисы, и там Кавос успокоил композитора, объяснив ему, что причиной сдержанности публики была не сама музыка, а действующие на сцене поляки. И действительно, все остальные номера оперы публика принимала горячо и с величайшим увлечением. Эффектный эпилог поразил даже самого автора. Успех был полный и безусловный, и композитор мог вполне заслуженно торжествовать. «Я был в чаду, - писал он, - и теперь решительно не помню, что происходило, когда опустили занавес». После окончания оперы Глинку позвали в боковую императорскую ложу. Государь благодарил его, благодарила государыня и другие члены императорской фамилии, а вскоре после этого Глинка получил в подарок ценный перстень. Блистательный успех сопутствовал и последующим представлениям оперы и обеспечил огромную популярность сочинению Глинки.

Продолжение следует...