Опять я отрываюсь в даль,
Опять душа моя нищает,
И только одного мне жаль, -
Что сердце мира не вмещает.

Мать Мария

   20 декабря 1891 года родилась русская поэтесса, мемуаристка, участница французского Сопротивления Мария Скобцо́ва (монахиня Мари́я, известна как мать Мария, в миру Елизаве́та Ю́рьевна Скобцо́ва)

   Лиза Пиленко родилась в семье юриста в Риге, но детство провела на юге, среди виноградников родового имения  в Анапе и в Крыму, где отец был директором Никитского ботанического сада. Там же, в Крыму, в доме крестной 6-летняя Лиза «познакомилась» с Обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым, и у них завязалась переписка, переросшая в серьезное общение, продлившееся 10 лет. Мать Мария вспоминала: «… в минуты неприятностей и огорчений я садилась писать Константину Петровичу. (…) Помню, как взрослые удивлялись: зачем нужна Победоносцеву эта переписка с маленькой девочкой? У меня был ответ: потому что мы друзья».   

  Когда Лизе было 15, отец получил назначение в Петербург, но внезапно скончался. Лиза была в отчаянье: «Эта смерть никому не нужна. Она несправедливость. Значит, нет справедливости. А если нет справедливости, то нет и справедливого Бога. Если же нет справедливого Бога, то, значит, и вообще Бога нет».

  После смерти отца семья переехала в Петербург, где Лиза попала в среду столичной творческой интеллигенции – молодежные философские и религиозные кружки, поэтические собрания. На одном из таких собраний она впервые увидела выступающего с эстрады Блока – безоговорочного кумира молодежи, считавшей его чуть ли не пророком. Не было ничего удивительного в том, что он покорил и Лизино воображение. Блок показался 15-летней девочке человеком, знающим ответы на мучившие ее вопросы: как и ради чего нужно жить. С этими недоумениями она и пришла к нему морозным февральским днем. С того времени началась их сложная дружба и многолетняя переписка.

   У Лизы были новые друзья, знаменитые поэты, первое замужество и первые стихи. Муж (Кузьмин-Караваев), декадент, эстет, родственник Гумилева, ввел ее в литературные круги Петербурга. На вечере поэзии он представил ей Блока, не предполагая, что с ней случится – и теперь уже на всю жизнь. Блоку она напишет: «…Вы больше человека и больше поэта; Вы несете не свою, – человеческую тяжесть…»; «Мне кажется, что я могла бы воскресить Вас, если бы Вы умерли, всю свою жизнь в Вас перелить легко».

  Она не смогла воскресить Блока, но она тоже взялась понести не свою, – человеческую тяжесть. Уже тогда слова из письма Блока: «Если еще не поздно, то бегите от нас, умирающих», – звучали по отношению к творческой богеме пророчески. Во всем сквозила тревога, попытка чрезмерным весельем заглушить тоску и бессмысленность жизни. Лиза это быстро почувствовала. Брак очень скоро распался, и она уехала в город детства, Анапу, где вскоре родилась ее дочь – Гаяна.

   Деятельная по натуре, Елизавета увлеклась политикой. Как и почти вся интеллигенция, она приняла февральскую революцию, а потом вступила в партию эсеров, привлекших ее довольно идеалистическими взглядами. Когда, уже после большевистского переворота, в Анапе проводились выборы в городскую Думу, Елизавета Юрьевна решила в них участвовать и была выбрана членом городского Совета, ответственной за образование и медицину, а позже – назначена городским головой. После установления советской власти ее оставили в должности комиссара по здравоохранению и народному образованию, хотя Елизавета Юрьевна и не разделяла большевистской идеологии. А как рассеивает сусальный ореол вокруг матери Марии хотя бы такой ее красноречивый рассказ:
  «Я вышла позднее других. Улица была безлюдна. В одном только месте встретила двух солдат. Не узнала их, но инстинктивно вынула свой револьвер. Один из солдат сделал то же самое, и мы встретились так в упор, а потом еще долго шли, пятясь, с наведенными револьверами». Да, мать Мария достойна канонизации как святая. Но вот святая с револьвером – где это еще могло бы быть, кроме России? А когда она, еле выбравшись живой из «красной» большевистской Анапы, вернулась в Анапу «белую», то была арестована деникинской контрразведкой. Ее обвиняли в национализации анапских санаториев и винных подвалов, в сотрудничестве с комиссарами и могли, на разлюли-веселом жаргоне Гражданской войны, просто-напросто шлепнуть. Она была добрым ангелом для многих, но и для нее посреди всеобщего хаоса нашелся добрый ангел – Макс Волошин. Он добился публикации в «Одесском листке», имевшем влияние на деникинский штаб, письма в ее защиту. Письмо подписали Алексей Толстой, Надежда Тэффи и даже Вера Инбер, которая в сталинское время стала подписывать совсем другие письма, может, с перепугу за свое либеральное прошлое. Тогда за такое прошлое могли и ГУЛАГом побаловать. А мать Мария за свое «комиссарство» получила лишь две недели «при тюрьме». Вступившийся за нее видный деятель кубанского казачьего движения Даниил Скобцов после освобождения Елизаветы Юрьевны встал её мужем. Уже после эвакуации из России родился их сын Юрий.

  Для Елизаветы началась эмигрантская эпопея: за 4 года семья переезжала трижды – Грузия, Турция, Сербия и, наконец, Париж. Как и многие русские офицеры, Даниил Ермолаевич устроился таксистом, а Елизавета Юрьевна перебивалась небольшими заработками, не гнушаясь никакой работой: «Чищу, мою, (…) вывожу тараканов и клопов…». В Париже умерла её маленькая младшая дочка Анастасия. Горе еще больше усиливает духовные поиски Елизаветы Юрьевны. На лекциях Русского Студенческого  Христианского Движения, она знакомится с Бердяевым, с о. Сергием Булгаковым, который стал ее духовным отцом. Елизавета Юрьевна много ездила по Франции, помогая нуждающимся эмигрантским семьям. С каким только горем она не сталкивалась в этих поездках: потерявшие себя в жизни люди, спивающиеся, больные туберкулезом, пациенты психиатрических клиник…

  К тому времени Елизавета Юрьевна уже разошлась с мужем, дети Гаяна и Юра были достаточно взрослыми, и в ней все больше укреплялась мысль о монашестве. В 1932 она приняла постриг с именем в честь Марии Египетской: «Как Мария ушла в пустыню к диким зверям, так и тебя посылаю я в мир к людям, часто злым и грубым, в пустыню человеческих сердец», – напутствовал ее митрополит. Закончилась жизнь Елизаветы Скобцовой,  начался путь матери Марии.

  Ее слова: «На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят, накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме», – до сих пор вызывают споры в церковных кругах. Хотя, мне кажется, в этой фразе сама матушка говорила только о своем личном опыте в конкретных исторических условиях, вовсе не имея ввиду монашество в целом, со всем его многовековым  духовным и аскетическим опытом. Просто она не могла, да и не умела, сдерживать свою огромную энергию и направила ее на помощь людям.

  В Париже мать Мария открыла дом, в который могли бы прийти нуждающиеся за помощью. А их становилось все больше: потерявшие работу эмигранты, бездомные, опустившиеся обитатели притонов… Со временем при помощи друзей и единомышленников она основала объединение «Православное дело» и на его базе открыла два общежития для бедных, санаторий для больных туберкулезом, приходскую школу, миссионерские и лекторские курсы, начала издавать журнал…

  Во всех начинаниях матери помогали Гаяна и Юра. Но дочь, увлеченная коммунизмом, мечтала вернуться на родину. И вернулась. А через год мать Мария получила известие о ее «внезапной» (возможно, не без участия НКВД) смерти…

Мария Скобцова

  Череда собственных потерь и привычка трудиться, не жалея себя, помогли матери Марии не растеряться, когда началась Вторая Мировая война и немцы заняли Париж. Она организовала пункты питания, продолжала принимать бедных, а вскоре занялась и подпольной работой, участвуя во Французском Сопротивлении: прятала у себя тех, кому грозил арест, доставала для них поддельные документы.  В келье у нее стоял радиоприемник, принимавший Москву и Лондон, откуда можно было получать сведения о настоящем положении дел на фронтах. Сама мать Мария удивлялась, как немцы в течение почти 3 лет не раскрыли это подполье…

   В начале 1943 усилились облавы на участников Сопротивления, и в феврале гестапо арестовало сына матушки и еще нескольких ее соратников. Самой матери Марии не было в Париже, ей передали, что, если она сдастся немцам, Юру освободят. Обещание, разумеется, не выполнили. Во время пересылки из одного лагеря в другой матери Марии удалось мельком увидеть сына в последний раз.

  Мать Марию отправили в Равенсбрюк – самый крупный и страшный женский концлагерь. Но и там она оставалась верна себе: рассказывала собиравшимся вокруг нее заключенным о своей жизни, о приходе к вере, читала кусочки из Евангелия и объясняла их своими словами, молилась. Она умела найти общий язык со всеми, независимо от возраста, политических и религиозных убеждений. Ее простые рассказы спасали, может быть, не столько содержанием, сколько тем, что отвлекали узниц от тяжелых мыслей и поддерживали последнюю надежду.

  А сама мать Мария чувствовала, что жить ей осталось недолго. Она все больше уходила в себя. Просила при возможности передать своему духовнику, что воспринимает приближающийся конец как милость Божию.

Прощайте берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла бы
Туда, где в вечности блуждают корабли.

Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса.

А если не доплыть? А если сил не хватит?
О, груз достаточен... неприхотливо дно.
Тогда холодных, разрушительных объятий
Наверно миновать не суждено.

Мария Скобцева

  Обстоятельства смерти матери Марии точно неизвестны до сих пор. Есть свидетельства, что она пошла на смерть, спасая другую женщину, тайком поменяв ее лагерный номер на свой… Как бы там ни было, достоверно  известно только одно: 31 марта 1945 года мать Мария погибла в лагере Равенсбрюк в газовой камере. Через неделю лагерь освободили наши войска.

В 2004 мать Мария была причислена Константинопольским Патриархатом к лику святых. Вместе с ней был канонизирован и сын, Юрий Скобцов, тоже погибший в немецком концлагере.

Смысл и итог своей жизни сама мать Мария описала в одном четверостишии:

И сны бегут, и правда обнажилась.
Простая. Перекладина Креста.
Последний знак последнего листа, -
И книга жизни в Вечности закрылась.

http://www.matrony.ru/otdam-moyu-dushu-ya-kazhdomu-mat-mariya/