То, что греет меня,
что лечит меня,
что кормит меня,
что приводит меня в движение,
наполняет меня смыслами, —
всё это создано еврейским Гением.

Книга, деньга, колесница, зиккурат, гео -метрия, магия чисел, языки — всё это их аксессуары и ожерелья, в которые они могут. Мы не можем. За это мы их ненавидим. Мы ненавидим их со школьной скамьи, потому что в самых укромных уголках сознания, мы прекрасно понимаем: с портретов внутри классных стен, в которые вынуждают идти, со страниц книг, которые вынуждают листать, взирают на нас не «наши» мудрствующие аборигены. И мы, твари неблагодарные, можем устроить хоть тысячи хрустальных ночей, выворачиваться на все изнанки, виться как ужи на раскалённой сковороде, но не уйдём от того, что всё, благодаря чему мы живём, а не выживаем в лесах и прериях с топориком наперевес, и не заблуждаемся, идёт от Авраама, от Ицхака, от Яакова (Якуба, Израиля), …, до Ньютона, до Максвелла, до Эйнштейна…

«В школе для бедных, между другими детьми, сидела девочка-еврейка, добрая, развитая и самая прилежная из всех. Но в одном из уроков она не могла принимать участия — в Законе Божием: школа была, ведь, христианская.

Ей позволили в это время учить урок из географии или решать задачи, но она скоро справлялась и с уроком, и с задачами, и книжка только так лежала перед нею раскрытою, — она в неё и не заглядывала, прислушиваясь к словам учителя. Скоро тот заметил, что она следит за уроком, пожалуй, внимательнее всех остальных.

— Учи свой урок! — сказал он ей кротко и серьёзно, но она продолжала смотреть на него своими чёрными, лучистыми глазами; он задал ей несколько вопросов, и оказалось, что она поняла и усвоила себе из его уроков больше, чем кто-либо из других детей. Она слушала, понимала и слагала всё в сердце своём.

Отец её, честный бедняк, отдавая дочь в школу, поставил условием, чтобы её не учили догматам христианской веры; но отсылать её в эти часы из класса было неудобно, — это могло возбудить в других детях различные мысли и соображения — и она оставалась. Теперь же учитель понял, что так дело оставить нельзя.

Он отправился к её отцу и заявил, что тот должен или взять свою дочь из школы, или позволить ей принять христианство.

— Я не могу равнодушно видеть её горящего взора, в котором так и светится вся её душа, жаждущая света истины Христовой! — добавил учитель.

Отец заплакал:

— Сам я мало сведущ в законе отцов моих, но мать её была истою дочерью Израиля, крепко держала свою веру и взяла с меня на смертном одре слово — никогда не позволять нашей дочери креститься. Я должен сдержать своё обещание; оно для меня священно, как обет, данный Богу!

И девочку взяли из христианской школы.

Прошло много лет. В одном из маленьких городков в Ютландии служила в семействе небогатого горожанина бедная девушка-еврейка. Это была Сара. Волосы её были чёрны, как эбеновое дерево, тёмные глаза сияли огнём, как у дочерей Востока. Но выражение их ничуть не изменилось со времени её детства, когда она ещё сидела на школьной скамейке и внимала словам учителя.

По воскресеньям в церкви звучал орган и раздавалось пение псалмов; торжественные звуки доносились через улицу и до соседнего домика, где прилежно и неутомимо занималась своим делом еврейка. Заповедь: «Помни день субботний, чтобы святить его!» — была для неё законом, но суббота была у христиан рабочим днём, и девушка могла праздновать её лишь в сердце своём, а этого, ей казалось, мало. Но что значат для Бога дни и часы? Мысль эта пробудилась в её душе, и девушка стала праздновать субботу в христианское воскресенье. И когда звуки органа и пение псалмов доносились до её уголка в кухне, даже и это место проникалось святою тишиною храма. Сара читала в это время Ветхий Завет, сокровище и собственность её народа; только его она и могла читать: слова её отца, сказанные учителю, обещание, данное им её умирающей матери, глубоко залегли в душу Сары, — она не должна принимать христианства, не должна отрекаться от веры отцов своих, и Новый Завет должен оставаться для неё закрытою книгой! Но она уже так много знала из него, знания эти хранились в душе её вместе с воспоминаниями детства.

Раз вечером она сидела в углу комнаты и слушала, как хозяин читал вслух. Она могла слушать, — читали не Евангелие, а старую хронику. Из неё прочитано было об одном венгерском рыцаре, попавшем в плен к турецкому паше.

Как следует из опубликованной гипотезы автора о клеточной биоэнергетике [1,2], в «силовых станциях» клетки - митохондриях - генерируется вихревое электромагнитное поле (ЭМП) - самое высокочастотное и самое коротковолновое из всех полей в природе. Не созданы еще приборы для измерения таких полей. Недавно в США с привлечением лазерной техники была создана установка, с помощью которой удалось генерировать и измерить ЭМП с частотой 1012 сек, тогда как в митохондриях живой клетки, по предварительным расчетам, генерируется ЭМП с частотой не менее 1028 сек.

Генерация ЭМП в митохондриях происходит в гемах (четыре связанных между собой атомными связями атомов железа с обратимо меняющейся валентностью Fe2+ Fe3+ ) за счет "перескока" электрона от двухвалентного железа к трехвалентному. В генерируемом ЭМП удерживаются и ускоряются протоны - тяжелые положительно заряженные элементарные частицы, которые образуются, как и электроны, из атомарного водорода при ионизации его в митохондрии.

Генерируемые в каждом геме цитохромов высокочастотные ЭМП являются когерентными, поэтому они слагаются ("сливаются") между собой путем синхронизации с непременным эффектом резонанса, что значительно увеличивает напряжение вновь образованного поля.

Сложение когерентных ЭМП с синхронизацией и непременным эффектом резонанса осуществляется не только в митохондриях, но и в пространстве клетки - цитоплазме, и далеко за пределами клеток и даже всего живого организма, и во всех случаях в них удерживаются и ускоряются протоны. Энергия полей, направленных на "слияние" из митохондрий в цитоплазму, и есть та сила, которая "выбрасывает" с огромной скоростью протоны из митохондрий в пространство клетки, при этом движение их оказывается однонаправленным - в отличие от броуновского движения всех остальных ионов в клетке, со скоростью, в тысячи раз превышающей скорость движения других ионов в клетке.

Далее в клетке происходит взаимодействие разогнанных в ЭМП протонов с ядрами атомов-мишеней, составляющих в клетке самые различные молекулы, - тот самый "холодный термояд".

«Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…»
Ф.И.Тютчев

1993. Лесков Л.В., "Обладает ли вакуум сознанием?"

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Агула (от санскрита: अङ्गुे агула - "палец; большой палец; ширина пальца"[1]) - мера длины. Двенадцать агул составляют Витасти или пядь, а двадцать четыре - Хасту или локоть. Из 108 ангуламов получается "Дхануша".

Aṅgula (от санскрита : अङ्गुल aṅgula - «палец; большой палец; ширина пальца») - мера, равная восьми зернам ячменя. Двенадцать агулов составляют Витасти или спан, а двадцать четыре - Хаста или Кубит. 108 Ангулам сделай «Дханушу». Утверждается, что эти размеры использовались со времен Хараппанской цивилизации, и что они также использовались для строительства Тадж-Махала.

Считается, что одна агула в период Маурьев была приблизительно равна 1,763 сантиметрам.[2]

Анализ размеров старейших инженерных пещер на холмах Барабар и Нагарджуни (датируемых периодом маурьев) показал, что основная мера длины (ангулам) этого периода составляла 1,763 см. Планирование этих пещерных комплексов было выполнено с использованием традиционных единиц измерения, упомянутых в "Артхашастре", в частности Данды размером 96 ангуламов. Поскольку основная мера длины также отмечена на нескольких объектах хараппской цивилизации, этот пример подтверждает, что хараппские метрологические идеи были переданы практически без изменений от хараппской цивилизации к цивилизации Ганга, тем самым доказывая преемственность самих людей, которые строили свои поселения на основе этой традиции.[2]

— Р. Баласубраманьян Новые взгляды на метрологию периода Маурьев
В индуистских агамах размер ангулы значительно больше – "длина среднего пальца [фаланги] среднего пальца", но соотношения с более крупными единицами измерения остаются неизменными.[3]

Эти меры перечислены в «Брихат-самхите», гл. LVIII, шл. 1. Мельчайшую из них Варахамихира называет «параману» (атом). Затем он называет раджа (raja, раджу — пылинка), балагра (balagra, балагу) — кончик волоса»),  В «Законах Ману», гл. VIII, шл. 132, мельчайшая из мер называется «трасарену». Рену (renu, райну) — «пылинка [в солнечном луче]».

Пыль Вриндавана - это Враджа-рену, сознающая себя субстанция.

Вот она жизнь на кончике солнечного луча) когда то писала...