Президент у нас хоть и крысиное говно, но большой молодец.
Давеча пообещал повысить зарплаты бюджетникам - и повысил.
И даже министра труда прилюдно оттаскал, за невыполнение распоряжений и общую вялость. Потому что антинародный саботаж прощать нельзя. Самому Владимиру Владимировичу ты хоть бы и на лысину плюнь, он только утрется, а вот на счастье народное нечистым сапогом наступать - шалишь! Вот тебе, несознательная образина, высшая мера социальной защиты - выговор.
Телевизора я не смотрел, но готов целиком глотать шланг от пылесоса, что первый и второй канал исполнили по этому поводу мультиоргазм с одновременной праздничной песней и задорным танцем.

В Томском педагогическом университете, бюджетном учреждении, тоже повысили зарплаты сотрудникам.
Раз Президент сказал - значит, хоть весь ректорат на панель, а надо делать. И сделали. Причем талантливо.
В Томском педагогическом университете преподавателей перевели на должности специалистов кафедр. Специалист - это лаборант, технический работник. От прежней преподавательской ставки оставили 0,3.
А нагрузку и деньги на эти 0,3 сохранили прежние. Ну, как деньги: восемь тысяч старшего преподавателя, меньше в Томске не платят нигде.
А коль скоро ввели 0,7 специалиста, то общее количество ставок на универ не уменьшилось. А у нас ведь не считают людей, у нас считают ставки и зарплаты.
В результате получилось, что зарплаты преподавателей выросли в три раза.

О чем, готов целиком высрать помянутый шланг от пылесоса, уже взахлеб отрапортовали глашатаи стабильности с первого и второго каналов.

В три раза, эво, привалило вам, яйцеголовым.
Пляшите, что ли, падлы.

Владимир Брайт
Королевства, проигранные в карты

В ходе командировочного транзита "Новокузнецк-Томск" выпросил бескопромиссно отобрал у третьекурсника с верхней полки книжку. Книжка оказалась типовым юмористическим фэнтези, написанным по причине иссякания колбасы в холодильнике автора. С сюжетом, высосанным даже не из пальца, а из раны от укуса выхухоли в копчик. Отягощенная оригинальным стилем, явным предметом авторского любования.

Стиль этот сводится к тому, что персонажи изъясняются сплошь длинными вычурными периодами. Эдакими затейливыми скучающе-ироничными искрометностями не меньше трех строк каждая. Эдакими шутейными непринужденностями с тремя-четырьмя сложноподчинениями в предложении. Причем этим одинаково манерным образом разговаривают все, вне обстоятельств, возраста и рода занятий. А перемежаются разговоры комментариями главного героя, который на все реагирует несменяемо, с беззаботностью сумасшедшего посреди восьмиполосного автобана. И комментарии эти в два раза замысловатее диалогов. Англосаксонский гонец с его англосаксонскими позами, вербально запоносивший доктор Хаус.

Впечатление, что в реальной жизни автора многие не дослушивают до конца. От этого хамского непонимания он сначала долго страдал, а потом решился перенести поэтичность своей мысли на бумагу. Чтобы жемчуга словесности не упали мимо ладошек человечества, чтобы все-таки настигнуть людей и показать, показать им риторические блеск и изящество, чтобы дать оценить. Как следствие - поток юмора нагнетается автором с самоотверженностью, на разрыв. И иногда в этом юмористическом забое автору не хватает места для всей придуманной им уморительности. Потому что каждая шутка - чистый яхонт и бриллиант, выход текста 100-процентный. Тогда, чтобы ничего не пропало, Владимир Брайт находчиво пользуется скобками и после длинных смешных фраз дает смешные реплики к смешным комментариям смешных фраз. Когда и в этих рамках становится узко, то в ход идут сноски со смешными ремарками к смешным репликам к смешным комментариям длинных смешных фраз. Ведь веселее клоуна на ходулях может быть только клоун на ходулях в два раза длиннее.

При некоторой терпимости к многословию от всей этой логореи можно даже получать удовольствие. Местами, по закону больших чисел, в книжке обнаруживается сносного качества ехидство в британском духе. Характерно, что запал развеселости к середине не угасает, как это свойственно графоманам. Тут вообще вряд ли применимо понятие графомании. Учитывая общий приемлемый уровень книжки, следует констатировать скорее полифразию, то бишь словесное недержание от избытка писательских сил. Собственно, и книжка дочитана, и все написанные выше слова написаны только по причине сочувственного понимания этой беды.

Не надо было сигарет студенту давать, к черту такую благодарность.

Пара цитат, больше - лень

В минуты тревожного роздыха от службы, не вылезая из седла, прочитал собрание рассказов и повестей Ивана Алексеевича Бунина о любви. По прочтении осталось озадачивающее впечатление, что в дореволюционной России стоял отнюдь не хруст французской булки. Стоял там треск опухших яиц и густой, как в матросском кубрике, феромоновый дух. Потому что в восьмидесяти рассказах Ивана Алексеевича Бунина о любви на протяжении семисот страниц персонажи заняты в основном двумя вещами: они либо свирепо порются между собой с разной степенью конкретности описаний, либо страдают и мечутся от того, что не могут немедленно начать пороться. Сношаются в Российской империи по таким серьезным поводам как проезд в одном вагоне или трехминутный разговор на палубе. Не говоря о вовсе уж не оставляющих выхода положениях вроде родства, соседства в гостинице или оброненного на улице платка. Ничего другого с любовью у Ивана Алексеевича не связывается, а руководит всеми поступками "..ствол тикающий, то есть я хотел сказать: огромный детородный орган".

Между решительным, бескомпромиссным промискуитетом персонажи едят кухню ля рюсс, чаевничают, изводятся от безделья в имениях, флегматически трепятся, садятся на поезда, изредка молятся. Все это – чисто для антуража, коротко, чтобы не отвлекаться от главного.

В качестве альтернативных фабул героям может что-нибудь мешать сношаться, или герои переносят муки выбора на предмет – кого из двоих отпердолить, двоюродную сестру или ее подругу, а, может, по очереди, а, может, обеих сразу и уж заодно, чтобы два раза не растелешаться, проходившего мимо дворового мужика Капитона. В конце действующие лица, не особо утруждаясь мотивациями, налагают на себя руки. Ну или просто умирают, ни от чего, в целях мастерского закругления сюжета и трагического контраста.

В сценарии Стругацких "Пять ложек эликсира" один персонаж называет другого гигантским вкусовым пупырышком. Мастер русской словесности Иван Алексеевич Бунин после прочтения сборника предстает гигантским эрегированным фаллосом. Что, безусловно, отвечает действительности только отчасти, и даже граничит с клеветой. Ведь как-то же исхитрился Иван Алексеевич наступить на горло собственному члену и написать "Окаянные дни" и что там еще.

Да и что б я вообще понимал-то в высокой культуре, рожа неумытая.
"Иван Арнольдович, покорнейше прошу, Бунина Шарикову не предлагать".

Еще штук сорок

"Они все фантазёры, наши шефы. Им можно фантазировать, у них нет конкретной работы. А давать руководящие указания может даже дрессированная шимпанзе в цирке".
"17 мгновений весны"

"Вы думаете, так просто, что ли, замами становятся? Нет, не просто. Нужно все время что-то удобрять.
Какую-нибудь ниву. Или чушь пороть несусветную, а от этого страдают мозги, потому что они всю дорогу набекрень".
Александр Покровский

Хлеб заведующего кафедрой оказался намазан не просто не медом. Он оказался намазан совершенно противоположным. Потому что работа завкафа – это не работа, это война. Война с тотальной образовательной бюрократией, этим сгнившим от нейросифилиса непрерывно онанирующим самодовольным кадавром. Административные уебища из департаментов и министерств – я не знаю, от рождения ли они были лишены чувства реальности или утратили его с течением лет. Но, совершив эту эволюцию, они немедленно обнаружили в себе готовность управлять и контролировать, требовать и совершенствовать. Я не уверен, давно ли эти люди стояли за учебной кафедрой, если стояли вообще. Я не уверен также, что это вообще люди, а не морщерогие сказложопы с мозгом в виде слизевых выделений из подмышек. Нужно иметь чуждое человеческому сознание, чтобы порождать на свет весь нынешний вал бессмысленной выморочной бумаги – отчетов, планов, приказов, методических разъяснений, указаний, предписаний, объяснительных и служебных записок. Все эти двадцатистраничные планы учебной, методической, научной, воспитательной и еще какой-нибудь говноковырятельной работы, в которых от меня требуют сначала придумать, а потом кропотливейше, с огоньком описать химерический мир кафедральных семинаров, заседаний, конференций, совещаний, самообследований, взаимопосещений, повышений квалификации и тому подобного неостановимого прорыва в стратосферы. А потом, разумеется, сорокастраничные отчеты о нашей насыщенной жизни в параллельной реальности. И весь этот непрерывный парад свершений вменяется людям, у которых недельное расписание выглядит как тактическая карта боев под Ельней и зарплата у которых - 8 тысяч рублей. Восемь, ссуки, тысяч. А мудаков, которые говорят: "так пускай меняют работу", я бы топил в канализации цыганского поселка, потому что вместо терпеливых, но профессиональных тягловых лошадок их, мудаков, детей придут учить самые случайные и бесталанные людишки.

Когда же я пытаюсь вникнуть в какой-нибудь очередной высер вроде типовой рабочей программы или положения о балльно-рейтинговой системе, то первые полчаса добросовестно продираюсь через уродливое чугунное зазеркалье, пытаясь усвоить, что до меня хотели донести московские генштабисты, а потом понимаю, что тону в этом тягостном бреде, и тогда отбрасываю ворох листов, машу над ними руками и страшно кричу: "Да вы больные!! Вы же, блядь, больные!!!".



А между тем требования к соблюдению форм – неукоснительные, береги завкафа бог от того, чтобы он отнесся к какой-то бумажке без должного усердия, не сдал ее в срок или нарушил форму. Ты можешь на паре пердолить детям в башку любую дичь – до этого никому нет дела. Но вот если в учебно-методическом комплексе не совпадают циферки – то будь любезен скинуть портки, ржавая кочерга уже приветствует твое очко, мой маленький заблудший друг. Завкафу некогда заниматься учебным процессом, студентами, своими преподавателями. Завкаф обслуживает огромную бумажную иллюзию, столь любезную взору суконных рыл. Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert.

Плюс еще, конечно, специфика нашего стиля управления на уровне учебного заведения. Учебные заведения люто, бешено зарабатывают деньги. Причем как в последний день, с упоением прожирая и доброе имя, и осмысленность образовательного процесса, и собственные кадры. Если лекцию может похабно прочитать мокроносый вчерашний выпускник, то к чему переплачивать доктору наук? Горделивая надпись на гербе российского образования "А хоть бы и жопой!" - вот она, наша главная инновация в образовании и рецепт всех успехов. А потом на эту сверхидею жирным слоем ложится природная, задушевная любовь к олд-скул менеджменту. С теплыми ламповыми совещаниями часа по три, с бездарным дерганием преподавателей поперек всей их работы, с истерией в духе "и чтоб через час лежало на столе!", с никчемными выматывающими поручениями вроде еженедельной отчетности по пропускам студентов (чтоб заведующие утром в понедельник деканам! деканы – проректору! и с указанием причин пропусков! а воскресенье на что? а никого не держим!). И ведь вроде не дураки в ректорате, и люди вполне порядочные, но вечно какую-нибудь чушь удумают, вроде патрулирования общаги преподавателями. С восьми до десяти вечера, с заходами в комнаты и душеспасительными проповедями, о, мматьиво!!

И лягушкой в этом миксере с музыкой и подсветкой, прокладкой между тихой ненавистью сотрудников и претензиями руководства – лично я, былинный россиянский завкаф в силах тяжких, в сиянии славы и в несходящих синяках от пенделей. Человек, от которого собственные преподаватели ждут только очередных гадостей, и на которого досадливо морщится начальство за манеру лезть с вопросами про всякие неприличности вроде премиальных. Респектабельный социальный статус и обожание широких масс – твое второе имя!

Заставить здорового тридцатилетнего мужика похудеть за две недели на пять килограммов – надо суметь.
Гербалайфом он, что ли, намазан, хлеб-то.

"- Я хочу спросить у вас кое-что относительно женщин! Как вы проникли в женскую душу?
- Я взял мужчину и лишил его разума. И чувства долга".
х/ф "As Good as It Gets", США, 1997

Жизнь – ужасно неполиткорректная штука. Там, где искусственных барьеров нет, негры, инвалиды, женщины, реднеки и замшелые ортодоксы профессиональной конкуренции в основном не выдерживают. А выдерживают в основном белые здоровые образованные атеисты мужского пола. Злой рок какой-то, ага.

Вот, например, на Юридическом факультете Томского университета систем управления и радиоэлектроники женщин-преподавателей подозрительно мало. Налицо шовинистический парадокс, потому что обычно все наоборот и на гуманитарных специальностях дамы-преподаватели превалируют вплоть до оккупации. Бывают редкие отклонения, но в целом – вот так. Всё на женщинах, а иногда прямо даже - на бабах. Про средние школы и говорить нечего, помесь гинекея и магазина тканей, царство менопаузы. Из чего отдельными прозорливцами делается вывод, что образование - сфера во многом женская, дети опять же, деликатность и специфика, терпение, эмпатия и прочие теплые ламповые штуки.

Отгадка же этого тусуровского сюжета банальная: на юрфаке ТУСУРа преподу платят самую большую зарплату в городе среди гуманитариев – 30 тысяч на ставку доцента. В Педе, например, – 12 тысяч (муахаха, goodbye, sweet fat bastard!). Это неизящное, где-то даже пошлое решение руководства юрфака привело к тому, что преподавательский контингент подобрался из мужиков. При этом предельно продуктивного возраста, от 25 до 45. И плотность кандидатов наук невиданная, 9 из 10. Как-то вот так у них само собой получилось, что традиционно благоденствующих в образовании дам взяли и в одночасье подвинули, как-то разразилась у них ужасная эта неполиткорректность. Прямо уму непостижимо, куда смотрит профсоюз женщин.

И есть тут опасность подумать, что все тысячу раз обсосанные проблемы образования снимаются этим нехитрым тусуровским способом. Все эти трагедии гендерного перекоса в воспитании, низкого статуса и авторитета учителя и вообще учебы, папуасского уровня подготовки школоты, никчемности выпускников вузов, лютого упадка науки, изгнания отечественных университетов из мировых рейтингов, все эти неразрешимейшие дилеммы. Скучное повышение зарплаты, создание конкуренции за рабочее место, и вот уже у нас работают профессионалы, а если профессионал вдруг пьет, или берет, или пропускает пары, или несет на них чушь, то пшел на хер, за наши деньги у нас взвод желающих в коридоре переминается.

Но это ж скольким женщинам тогда другую работу придется искать. Причем ведь самым беззащитным, самым социально уязвимым. Всем этим любительницам почитать лекции с учебника, высирательницам кирпичей от вопросов аудитории, высиживающим пенсию клухам, мастерицам ползучих византийских игр, всем славным тетенькам, коротающим время, чтоб было куда уходить утром из дома. Нет, понятно, что бестолочей и серостей и среди преподов-мужиков хватает, но большинство-то в образовании не они.

Нет, не наш это путь с повышением зарплат, неправославный он и бесчеловечный. И последствия от него – тусуровские, неприличные, половая сегрегация какая-то, прям "с женщинами и собаками нельзя", тут уж и до расизма рукой подать. Да и сам-то я после всех этих скудоумных слов не иначе как швайнехунд и моральный плюгавец, а то и, чем черт не шутит, попросту злокачественный педераст, раз против женщин-то.

И хорошо бы еще Юридический факультет ТУСУРа нещадно осудить за разжигание и нетерпимость.
В Хамовническом суде, там знают как.

Вот мне лично неизвестно, что лучше (хуже) – пресловутое десятое место или нынешнее четвертое. Ощущения противоречивые. Иногда думаешь – лучше бы, ей-богу, просрали все и вся. И хорошо бы еще самым душераздирающим образом, чтоб прям вообще караул, чтоб между Мозамбиком и Лаосом, чтоб ведущие новостей второго канала лица бы ногтями разрывали в немом крике и чтоб Василий Уткин махнул рукой горько и в леса бы ушел насовсем.

Потому что при 10-м месте наши щекастые подниматели спорта с колен всегда делают одно и то же. Они уверенно сообщают, что спортсмены недоготовились, и что спортсмены нам достались, прямо скажем, не ахти, и что виды спорта не наши, и что судейство, чего греха таить, и что отдельные недоработки, но в следующий раз непременно, и что десятое место - очень приличный результат, особенно по сравнению с Ванкувером, рост налицо. И еще премьер пропукал бы ртом, что увольнять министра спорта совершенно не за что, что он ценный специалист и штучный товар. Премьер - он у нас специально придуман для жосских проебов в любой отрасли, хоть уже вешай его как дурного гонца в азиатской традиции. И весь этот чумной караван имел бы бодрый и деловитый вид людей с чистой совестью, крепким сном и хорошим пищеварением. Но при этом отсутствие на этих людях места для проставления пробы стало бы еще очевиднее. И кривляться на тему стабильности было бы чуть более идиотично и пошло.

А нынешнее внезапное четвертое место – это, все-таки, и впрямь неплохо. И вот теперь Министерство спорта и лично дорогой Владимир Владимирович Тупин (когда четвертое, то премьер идет нахер едет в Новокузнецк и Томск) примутся пыжиться, лосниться ботоксом, делиться секретами успеха, улыбаться улыбками Джаббы Хатта, безудержно награждать друг друга, целовать Ивана Ухова в пупок и многозначительно намекать, что вот, мол, как мы-то их-то, а если б без нас-то, то и вообще бы никуда.

Вот и неизвестно, что хуже, потому что противно при любом раскладе. Люди, которые не отвечают за провалы, но немедленно набегают при победах – это не люди, это бычьи цепни.

А спортсмены молодцы, конечно. Прям сердце радуется.

Отпуск – это Острова Блаженных, где нет дней недели, социальных обязательств, покосов, удоев, поднятия с колен, стояния в общем строю и прочей тягучей битвы за урожай. Отпуск наполнен безмятежностью, улыбчивыми барышнями в сарафанах, блеском солнечных зайчиков, плесканьем воды у ног, треском переспелого арбуза, детским смехом и легким незлым похмельем. Во всем этом пронзительном сияющем счастье как-то забываешь про существование зла.

Поэтому когда сегодня мой автобус с помощью громкоговорителя и надрывно-угрожающих интонаций заставили проехать мимо двух остановок подряд, я не без оснований сделался раздосадован. То, что дэпээсники в машинах кортежа потеют и страстно хотят материться, было слышно даже через динамики. Не приходилось сомневаться: в наш тихий городок прибыл очередной коленоподнимательный междужопок. При этом фельдъегерь с персональным извещением, как видно, не застал меня в имении, и вторжение в мою хрустальную нирвану оказалось самым грубым и злонамеренным. За что я без сомнений назвал высокого гостя подзалупным товорожком, прохламудиной и другими лишенными симпатий именами. Хотя и допустил на секунду, что, может, погорячился.

Теперь же выяснилось, что это прибыл в Томск глава Правительства Российской Федерации Дмитрий Анатольевич Медведев. Переименовывать пожары.

Значит, не погорячился.

От трех до пяти тысяч рублей, кстати, зарплата пожарного-парашютиста.

"Я остаюсь! Я буду здесь жить!"
х/ф "Брат 2"

Езда от Томска до Сайгона занимает сутки и выдержки требует буддистской: два автобуса и самолет, перебежки с сидорами в руках, получасовые очереди, напряженные соотечественники, места у сортира, тревожный сон в режиме психоделического трипа. Прибыв на место в полночь, после суток в седле, два благородных дона кинулись по улицам на предмет пожрать. Деревня Муйнэ - место крайне, крайне тихое, поэтому все приличные места закрываются около десяти, а остаются работать похожие на гаражи заведения для серьезных пацанов. Мы вперлись туда с каменными рожами, парной пантомимой заказали какой-то еды и сели за столик, с которого специально для нас сгребли на пол небольшую помойку с недовольными мышами. После этого при открывании пива у Д.Г. оно хлестануло пеной и уборщица этого Английского клуба взяла и без лишних затей заткнула бутылку указательным пальцем. И вежливо держала с минуту, пока оно не осело. А потом с улыбкой подвинула бутылку - мол, приносим извинения, небольшая техническая накладка, можно пить. Д.Г. не воодушевился, пил мое.

Сильно позже той же ночью двух дорвавшихся сибирских детей вытаскивал из моря субтильный охранник Кью, которого мы потом поили текилой, вручали пачку сигарет и сколько-то долларов. За что он все десять дней приветствовал нас при встрече и норовил вести задушевные разговоры на вьетнамском.

Самая большая незадача вышла с морем, потому что Южно-Китайское море об эту пору грязненькое. Оно мутное от песка и в нем беззазорно плавают пластиковые пакеты и прочая дрянь со всего Индокитая. В довольно сильной концентрации. Пакеты вычищают специально обученные джентльмены, но без лишней ревности и не каждый день. В качестве особого успеха вьетнамской гигиены однажды в стороне от пляжа нами был встречен труп свиньи. Чисто Бодлер, да.



Остальная телега с национальными стереотипами, деревенской дуростью и глубокими выводами

Лезущая в окно сквозь сетку саранча, в центре города Томска, на 4-м этаже - это как-то слишком.
Река высохла, дождей нет, 40 пожарных потеряны в тайге без еды, МЧС справляет молебен о прекращении пожаров, гарь стоит полтора месяца над всей Западной Сибирью и солнце сквозь дым как перезревший чирей - это ничего, нормально.

Но вот саранча - как-то уже того, сценарный перебор.
Сраный Ветхий Завет какой-то.

"Одного человека он обвинил в том, что он поет... подчас декламирует греческие стихи, шутит... и танцует. Другого бичевал за то, что он водится с поэтами. Будучи цензором, он изгнал из Сената почтенного человека, кандидата в консулы, за то, что тот среди бела дня в присутствии дочери поцеловал свою жену".
(Т. Бобровникова "Сципион Африканский")

"Все происходящее Катону страшно не нравилось. Он не уставал произносить по поводу новых развратных нравов гневные речи, которые современники метко прозвали «воплями Катона». Вот так вот — люди легко соглашаются с моралистами, ибо те всегда трындят внешне правильные вещи; люди даже выбирают моралистов цензорами и депутатами, но при этом люди моралистов не любят. Моралисты скучны и говнисты. Причем последнее — самая гнусная черта ревнителей старой морали. Я бы даже ввел термин «говнистость моралиста» во все учебники по психологии, социопсихологии и политпсихологии".
(А. Никонов "Судьба цивилизатора")

Портрет Дж. Харрисона кисти И.Н. Крамского, С.-Петербург, 1885 год

Когда вдруг выяснилось, что сердце кончается, я вышел из лесов, отбросил берданку и сдался в плен кардиологам. Кардиологи обмотали меня сложносочиненной вундервафлей из шлангов и проводов и отправили восвояси эдаким бюджетным робокопом. По-дружески пообещав выставить меня на 40 000, если не вернусь через сутки. Так как заниматься чем-то осмысленным в елочной гирлянде сложно, то оставалось, понятное дело, пить. Конец июня - вообще такое время, когда препод от возникшей пустоты бытия делается растерян, как выведенный на двор старый мельничный ослик, или как католический священник, от которого судебный пристав увел стайку доверчивых мальчиков. Да и кто найдет для алко-кросса момент лучше, чем измерение показаний сердца? Нельзя сказать, чтобы при виде меня с утра после литра водки кардиолог всплеснул руками и сделался жалобно-многословен. Удивить отечественную медицину придурками сложно, поэтому мне просто написали в карте измерений: "18.30-4.30 - прием алкоголя" и намекнули на целесообразность консультации еще и на предмет здоровья башки. С чем сложно было не согласиться.

Это было неделю назад. А вчера на меня напялили еще одну подобную же космическую хрень. И - надо было случиться! - приехал Димка. Прямо злой рок какой-то, конец был немного предсказуем, только коньяк поверх пива, только хардкор. Зато сегодня я удостоился от врача существенно более долгого, где-то даже изучающего взгляда. Вопрос о том, не мудак ли я часом, не прозвучал только в связи с вежливостью сторон, и их и без того достаточным взаимопониманием.

В остальном - медицина как медицина, вопрос платности ничуть не испортил ее. Идею повысить вслед за сбором денег качество услуг она гордо отвергла как оскорбительную и неприемлемую, сродни отделению Кавказа или увольнению министра спорта. Не докторы Хаусы, отнюдь нет.

От меня бежала студентка, писавшая курсовую. Со слезами, оскорбленным чувством и жалобой на кафедру - как полагается. Из-за следующей фразы среди пяти листов замечаний: "С пунктуацией в тексте – Холера, Адъ и Израиль, сделайте с этим что-нибудь. Для начала выстрелите в голову из ружья своему школьному учителю русского языка – он явно живет на свете понапрасну". И еще там был один явный коннотанс к Покровскому насчет сложного пути от сперматозоида до кандидата юридических наук. Остальное - чисто технические правки и рекомендации.

Что сбежала - и слава богу, баба с возу. Девятнадцатилетние барышни - вообще дивные создания, которые забивают болт на исправление замечаний как взрослые, а обижаются потом как юные и чувствительные, с большими влажными глазами раненых лебедей. И Покровского они не читают, это тоже ясно. Но вот теперь озадачен: то ли второкурсница сделана из мимоз и марципанов, то ли я - вконец оскотиневший поц, хамло и голгофинянин, и нужно работать над собой. Все-таки раньше не бегали.

И вообще нынче сессия какая-то неудачная, всего одна бутылка коньяка при восемнадцати дипломниках. А ведь кроме двух четверок все пятерки, последние правки перед защитой сам делал, как сукин кот.
Воистину - неблагодарность человеческая достойна скорби.

Томский государственный педагогический университет, отрада моего желчного сердца, в очередной раз порадовал.

Пару недель назад за день до объявленной защиты кандидатских диссертаций по специальности 13.00.01 - «педагогика» четверых обсирантов из восьми не допустили к защите по результатам проверки текстов через «Антиплагиат». Кандидатские диссертации. Через антиплагиат. Три года писали, под строгим научным руководством. Будущие доценты и профессора, воспитатели поколений, моторизованный отряд гонорейных блядей. Ни украсть, ни посторожить, интеллектуальное смитьё, моральные описторхи, умственные энуретики.

Томский государственный педагогический университет, между тем, что генерирует на свет мудачьё с мягким шанкром в полмозга, занимает второе место в стране среди пед. вузов (после РГПУ им. Герцена), и тринадцатое место среди всех вузов страны по научной активности. По научной, ссы ректору в ухо, активности.

В связи с чем интересно – что происходит в остальных педагогических учреждениях из торжественного национального списка в 71 пункт? Как они там, замыкающие перечень Ишимский и Чеченский педагогические институты, эти образовательные хосписы? Способны ли их краснодипломники самостоятельно подтереться, попадают ли аспиранты ложкой себе в рот? Торгуют ли в ректорате человеческими органами, проводят ли бои камбоджийских проституток в бассейнах с грязью? Или люди давно уже махнули рукой на эти гетто, огородили их бетонными заборами и периодически подбрасывают зараженную оспой тушенку для регулирования численности?

Впрочем, всех зануд вроде меня можно с легкостью заверить, что все будет хорошо – педовские самородки подправят свои высеры и благополучно защитятся через год. А то и раньше. И сделаются респектабельными преподавателями, и уважения к себе будут требовать, и кафедры возглавят, и реформу будут в жизнь проводить, и докторские наштрямкают. И будут учить-поучать, да добра наживать.

Сон разума рождает уёбищ.

"Если вы вдруг вздумаете выпить азоту, вы умрете. И это будет самое эффектное самоубийство в истории! Дело в том, что при смене фазового состояния азот сильно расширяется — 1 литр жидкого азота превращается в 700 литров газа. В этих условиях даже мощная туманная струя холодного азота, вырывающаяся из глотки, не успеет стравить избыточное давление в стекленеющем желудке. Вас просто разорвет на куски".
(Никонов А.П. "Формула бессмертия")

Новый министр культуры Мединский, будучи серьезным администратором и вдумчивым историком, точно знает, что лучший способ управлять чем-либо - это переименовывать. И поэтому предложил переименовать какую-нибудь, какую не жалко, улицу в Москве в улицу Великого князя Сергея Александровича.

С четвертого истфаковского курса немедленно вспомнилось мне, что Великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор начала XX века, командующий Преображенским лейб-гвардии полком, конструктивной деятельностью запомнился мало. А запомнился вместо этого своей общеизвестной на Москве тягой аристократично баловаться под хвост, сиречь размашистой педерастией. Даже у Михалкова в "Статском советнике" образ отработали с явным акцентом.

Что характеризует нового министра культуры Мединского не только как автора свежих, талантливых идей, но и тонкого мастера месседжей.

Не будучи вовсе уверенным в своей памяти, заглянул в Сеть, где, как известно, дискурс о сношениях в сракотан относится к системообразующим. И не без оторопи прочитал следующее:
"...пороком страдали не все полки гвардии. В то время, например, когда преображенцы предавались ему, вместе со своим командиром, чуть ли не поголовно, лейб-гусары отличались естественностию в своих привязанностях". (Обнинский В. П. Послѣдній Самодержецъ. Очеркъ жизни и царствованія императора Россіи Николая II-го. Eberhard Frowein Verlag, Berlin, 1912)

Эвона как. "Преображенцы удалые, рады тешить мы Царя".