Но вот бомбы позади, что обычные, что атомные, всё проходит, как гласила надпись на кольце царя Соломона, прошло и это. Наступила пора собирать разбросанные войной камни, для Японии началась мирная жизнь. И мирную жизнь японцы принялись строить не так, как хотелось их левой японской ноге, а так, как того хотелось новому хозяину земли японской генералу Макартуру.









Генерал проявил себя выдающимся администратором-практиком, он японцев накормил-обогрел, он их и лечил, он их и пестовал, он послевоенную Японию твёрдой генеральской рукой поднимал с колен. Всё это было, конечно же, хорошо, если не сказать прекрасно, но жизнь наша устроена таким образом, что за всё не только прекрасное, но даже и за просто хорошее надо платить. Чем платила Япония?



Ну, японцам казалось, что они не платят ничем. Наоборот, на низовке казалось, что они только получают. И не только на низовке. В японском министерстве иностранных дел с облегчением и вполне официально заметили, что они были готовы к национальному унижению, однако победители, оккупировав Японию, показали себя вполне цивилизованными людьми.



Очевидно, японцы ждали каких-то понятных им и традиционных для Азии азиатских унижений, забыв, что американцы не азиаты. А если вы не азиат, то зачем же вам поступать так, как того ждут от вас азиаты? Бремя белого человека тяжело, но это бремя белого человека.



Отсюда понятно, что своё бремя белые носят так, как это сподручно им.



На время оккупации в качестве резиденции для Макартура было избрано находившееся неподалёку от императорского дворца здание Dai-Ichi, где до войны размещалось правление банка Норинчукин. Макартур, осмотрев здание, облюбовал кабинетик для себя и побеждённые тут же принялись обустраивать помещение в соответствии с простыми вкусами генерала. Когда по мнению японцев кабинет стал похож на японскую конфетку, они доложились о готовности и американская интендантская служба скоренько прикатила со своей американской мебелью и своими американскими канцелярскими принадлежностями. Карандаши в стаканчики они расставили легко, однако когда дело дошло до раскатки ковра по полу, выяснилась одна досадная мелочь - ковёр в кабинет не помещался. Сообразительные японцы сноровисто ухватили в руки ножницы, но были остановлены американским офицером, расставлявшим мебель в соответствии с последними достижениями военной мысли.



- Эй-эй-эй! - закричал офицер, - это что вы там такое вознамерились делать?

- Да вот, господина офицера, ковёр не помещается, - сказали, кланяясь, японцы, - надо ему мало-мало харакири сделать и будет тютелька в тютельку. Японское качество работ сто процентов guaranteed!

- Ребята, - глядя на них, как на детей неразумных, с некоторой даже и жалостью сказал им officer, - вы чего? Если бы речь шла об армейском имуществе, мне было бы плевать, но этот ковёр принадлежит генералу лично и я сам себе не враг, чтобы генеральский ковёр резать, так что, boys, неплохо бы вам стеночку немножко подвинуть.



И начавшие кое-что понимать японцы отложили в сторону ножницы и подвинули стену.

"Приходящему не мешай приходить,

Уходящего не задерживай"

 

Положение моё высоко, очень высоко для сироты без роду и племени. Слишком упорно я добивался всего, чего достиг, чтобы этим рисковать из-за детской глупости, поселившейся внутри меня и никогда ранее не проявлявшейся.

Откуда взялась эта страсть к хвастовству и браваде, гордыне и мелочному тщеславию? Не иначе, как в меня вселился кто-то посторонний, какой-то злобный неприкаянный дух, заставивший написать на визитке все свои регалии, полученные в  жизни. Включил даже детские достижения: обладатель грамоты за отличные успехи в изучении японского языка, звеньевой, председатель совета пионерской дружины школы-интерната города Хабаровска и прочее, и прочее… И всё это дерьмо вместо единственной скромности, писанной золотом после фамилии: «Вице-консул»!

Сразу после назначения в Японию с меня сорвало крышу. Еще бы, юноша, который ничего, кроме учебы, работы, интерната и университетской общаги не имел, вдруг оказался в положении блюстителя государственных интересов России. Да и в родной стороне не было у меня ни семьи, ни жилья. Из всех знаний овладел лишь японским языком и редким умением улаживать конфликты.

Я научился работать с одержимостью настоящего японца.

Как должностное лицо государства не только защищаю его интересы, но в мои обязанности входит содействие развитию культурных связей. Вот именно этот пункт должностной инструкции нравится мне более других, и именно ему отдаюсь всей душой.

Первое, что сделал, определившись с жильем в своем консульском округе Осаке 大阪, приобрел японскую лайку акиту-ину, олицетворяющую для меня не только несокрушимую мощь японского характера, подчеркиваемую тяжелым костяком и внушительной широкоскулой головой, но и дом.

Вряд ли, кто знал тепло домашнего очага, поймет, что иметь сироте собаку – это привилегия, а акиту – честь. Она, суровая элитная сука, стала для меня настоящим воспитателем твердости, уверенности, последовательности. Ей - своенравной - удалось выковать из меня лидера. Рядом с умной и бесстрашной акита-ину я император!

 

Особый интерес - бумага васи. Васи 和紙 - это то, чем по праву гордиться Япония. Мне как-то довелось самому сделать её небольшой образец в Фукуи-Кэн 福井県.

Не случайно упомянул префектуру Фукуи в районе Тюбу на острове Хонсю. Дело в том, что провинция Этидзен 越前 находится именно там. Есть несколько «знаменитостей» этой маленькой префектуры на стыке районов Кансай 関西 и Хокурику 北陸: гречишная лапша, крабы, горячие источники, горные лыжи и, конечно, бумага. К каждому названию местной достопримечательности прибавляется слово-топоним «Этидзен», потому и бумага - этидзэн-васи 越前和紙. Края получаются все в лохмотьях - это и есть один из признаков настоящей «растрепанной» васи.

В тот злополучный день приехал в Этидзен 越前 и выкупил заранее заказанные сто штук визиток из васи с мохнатыми краями, где и прописал все свои достижения.

Ошибка, какая роковая ошибка! Вместо того чтобы упиваться собственным бессмысленным высокомерием, лучше бы вспомнил, что обычные визитки кончились, а мне пора на приём, где я тогда помогал с синхроном. Тут как раз советник-посланник приглашает меня доехать до посольства. И я, напыщенный болван, с портфелем, набитым идиотскими визитками, отправляюсь на закрытый приём в честь О-Иэмото お家元 Урасэнкэ 裏千家 по имени Сэн Сосицу 千宗室.

До сих пор не могу поверить, что посмел Великому Мастеру чайной церемонии, правнуку Сэн Рикю предложить свою навороченную визитку-мэйси 名刺.

Только увидев весёлый блеск в глазах Мастера понял свою оплошность, хотел забрать визитку, но было поздно. Не помню, что он говорил, кажется, особенно оживленно обратил внимание всех собравшихся на мои грандиозные заслуги перед человечеством, которые обнаружились благодаря японской бумаге.

Моя обреченность стала очевидной - в лучшем случае, все «международники» до конца моих дней в этой стране будут меня подкалывать.

Но самое неприятное – великий человек, спокойный, элегантный, в черном кимоно, смеясь, поднес злополучную мэйси к глазам моего шефа. А он, похохатывая, обернулся ко мне и попросил с утра зайти к нему в кабинет.

Теперь после приёма сижу в кафе и кляну свою мальчишескую дурь, из-за которой меня, скорее всего, вышлют из страны. Хотел пожалеть акиту-ину, но жалости достоин только я – не лайка умрет от тоски по мне, мое сердце не выдержит разлуки.

Внезапно музыка смолкла, свет потускнел, а из двери, что выходила на жаркую улицу, потянуло холодом. Этот тяжелый холод спорил с той незаметной прохладой, что создает работающий кондиционер. Вместе со струйкой заиндевелого воздуха в кафе вошла женщина и направилась к столику, где я лелеял планы сеппуку. Я узнал в ней особу, мелькавшую на том самом приёме. Хотел опустить глаза, но дерзость не позволила. Чего, в самом деле, миндальничать – всё кончено, у меня нет завтрашнего дня. Сейчас пойду куплю вакизаши, воткну его себе в живот и кирдык тебе, вице-консул Коля. Смотрел на женщину не мигая, не приглашая, но она не ждала приглашения. Просто села и тоже уставилась на меня с лисьей ухмылкой, обнажая острые клыки.

-Вот только не говорите, что вы кицунэ. Не верю во все эти ваши японские бредни.

-Могу показать хвостики. Правда, особо хвастать нечем – каких-то три жалких хвостишки. Разве это заслуги? Вот вы у нас действительно выдающийся деятель, - она фыркнула. Скрипнул зубами, но промолчал. Скоро все мои мучения закончатся.

Отпил умэ-сю и положил на язык ледяной шарик.

-Ты ешь и пьешь сладкое, как девчонка.

-Заткнись, дура, - сказал я по-русски, - имею право напоследок получить удовольствие без того, чтобы какая-то таю не лезла ко мне со своими насмешками.

Она поняла. Нет, конечно, она поняла далеко не всё, но «таю» уловила. И стала оправдываться и возмущаться, что, де, она не таю, а обыкновенная лиса-оборотень, которой хочется дожить до появления хотя бы пятого хвоста.

Всё, парень, допился. Никогда не думал, что от легкого сливового вина можно упиться до кицунэ в глазах. Ну, да, чего еще ждать, если целый день ничего не ел, кроме насмешек, а в качестве закуски два маленьких комочка мороженого.

-Тебя как звать, лиса?

-Токуко 松田徳子 , – она сделала какое-то неуловимое движение всем телом. Ну, натуральная лисица.

-Мы в Японии очень любим русских, - льстивая улыбочка.

-Ага, любите! – я указал на окно, из которого был виден тормознувший на перекрестке автобус с надписью, красовавшейся на ветровом стекле: «Мы откажем входить русских в нашего автобуса».

Девушка несколько скисла, но уходить не собиралась.

-Говори, чего надо? – я был намерено груб. Достали, все меня просто достали. Еще надо кому-то пристроить собаку. И найти магазин, куда пускают русских, чтобы купить меч. Дел по горло, а эта припадочная девица окучивает меня, не переставая.

-Может быть, мы договоримся, и тебе не придется искать меч и думать о судьбе акиты-ину.

Неужели я разговаривал сам с собою вслух? Нет, за мной такие штуки не водятся. До сих пор прекрасно себя контролировал.

-С тобой, Коря, все нормально. Просто у тебя всё на лице написано, а я умею это читать. Если ты мне поможешь избавиться от могущественной демоницы Тамамо-Но-Маэ, отбившей у меня мужа, то я укажу, как тебе остаться в Японии. Всего-то дел – взять собаку и направиться к тому месту, где залегла Тамамо-Но-Маэ. А дальше акита-ину сама знает, что делать. Ну, решай.

-Эта, как её, Тамамо-Но-Маэ, ничего плохого мне не сделала. С какой стати я буду куда-то тащиться на ночь гладя, да еще за демоном? Бр-р-р-р! Я лучше вашей японской водочки выпью, м-м-м, самогонкой пахнущей. И ваще, что ты ко мне прицепилась? Сакэ своего хочешь? Угостить? Эй, кто тут есть живой, налейте даме ссакэ! – язык меня плохо слушался, а голова кочерыжкой торчала из тумана.

-О, выпивка, это я люблю. Вы, русские, щедрые. Так почему бы тебе, влиятельному обладателю визитки этидзэн-васи не сделать доброе дело и не помочь беспомощной лисичке. Тамамо-Но-Маэ очень могущественная дама, у неё целых девять хвостов, но уничтожить её нетрудно, если имеешь такую собаку, как у тебя. Акита-ину просто разорвет её на части.

Девушка стала обволакивать меня сладкой лестью, и мне почему-то ничего больше не хотелось, как слушать песни Токуко о моем благородстве и силе. Мы отправились на такси за собакой. Когда машина остановилась возле моего дома, кицунэ вручила мне небольшой пакетик.

-Вот, возьми – в кулёчке клочья шерсти девятихвостой лисицы, которые она оставила в постели моего мужа. Дашь понюхать собаке, и она возьмет след. Пусть таксист довезет вас до окраины города. Я с вами не пойду, не хочу, чтобы твоя псина сожрала сначала меня. Но буду рядом.

-А ты уверена, что демонический оборотень не причинит моей собаке вреда? – мне уже не хотелось никуда идти.

-Конечно, уверена. Такого сильного оборотня может убить только акита. Она среди японских  рабочих пород занимает совершенно особое место. И хотя происходит от охотничьих лаек, является, по сути, боевой собакой.

-Ну, об это я в курсе. А вот то, что моя собачка может сразить демона, только от тебя узнал.

 

Сумерки были уже глубокими и свежими, когда мы с собакой углубились в заросли предгорий. Вдруг акита стала сильно тянуть и делать резкие повороты, принюхиваясь к земле и воздуху. Чтобы не упасть, споткнувшись в темноте, отстегнул карабин. Собака моментально устремилась к угрюмой массе кустов, выделявшихся  глубокими тенями в свете луны, и скрылась. 

Стоял на тропинке дурак дураком и не знал, что мне дальше делать. Впервые оказался в столь поздний час далеко не только от дома, но и от ближайшего жилья.

Неожиданно показался фонарь, раскачивающийся из стороны в сторону. Фонарь двигался ко мне и не только раскачивался, но и пел приятным голосом старинную песню, слышанную мной однажды во время фестиваля мальв.

-Эй, это ты, Токуко?! – крикнул я фонарю в надежде, что это все же она, моя знакомая лисичка. Фонарь остановился, раздалась целая россыпь звуков, где можно было угадать и шуршание камешков, и хлопанье ладоней, и ехидный смешок. 

-Нет, господин, это не Токуко. А вы ищите эту обманщицу? Зачем вам она? Идите лучше домой, а то я видел парочку они, трущихся возле скал. Это здесь, совсем рядом. От них лучше держаться подальше.

-Мне придется подождать здесь. А кто вы такой? – у меня внутри всё похолодело, но деваться некуда.

Невидимое фонарное существо не успело представиться. Внезапно прямо надо мной заговорило дерево:

- Это противный маленькой толстый тануки. Если хочешь, чтобы наше с тобой приключение счастливо закончилось, то попроси его дать подержаться за его мошонку – это приносит удачу.

-Ой, кто это говорит?! – я в ужасе шарахнулся от дерева.

-Не стоит пугаться старых знакомых. Я Токуко, которой пришлось на время обернуться деревом, чтобы не привлекать внимая твоей собаки.

-Собаки? Вы говорите – собаки? Где, где она?! – заверещал фонарь.

 Дерево-Токуко засмеялось.

-Испугался, маленький хитрец! Ну, иди сюда, лезь на мою ветку, переждем, пока собака ищет и рвет на части Тамамо-Но-Маэ.  И запомни мою услугу!

Я увидел, как востроносый старичок с торчащими ушами и в старом халате неловко взбирается на опущенную до земли ветку. Ему мешал фонарь, болтающийся на цепи, прикрепленной к дубинке. Но тануки, не выпуская из рук свое странное оружие, всё же вскарабкался на дерево.

-У тебя, Токуко, здесь среди листвы даже уютно. В человека обернуться трудно, но можно. Вот я не понимаю, как тебе удается оборачиваться в дерево!

-Любое превращение требует огромной концентрации, суровых тренировок. Мы, лисы, умеем это с детства, но тануки по природе ленивы. Поэтому для того, чтобы обернуться в человека кладут листья на голову. Но нам, мастерам,  это ни к чему.

Я стоял и прислушивался к беседе дерева-лисы с енотовидной собакой. Возле виска всё крутился какой-то мотив на слова: «Что я тут делаю?»

Так, прислушиваясь, не заметил, как со мной поравнялась парочка здоровенных фигур. Мои глаза готовы было выкатиться из орбит при виде голов без лиц. Но какой-то смешливый дух шепнул на ухо, что раз у голов нет ртов, то особенно бояться нечего. Даже если на икроножных мышцах моргают тысячи малюсеньких поросячьих глазок. А может, мне только показалось в неверном свете луны, что у этих существ на ногах глаза?

Неожиданно мокрый нос ткнулся в ладонь – собачка моя вернулась! Из её пасти торчали облезлые тощие хвосты, мало напоминающие пушистые лисьи. Пересчитал, хвостов оказалось ровно девять, и с отвращением бросил их в сторону дерева. Ощупал акиту, но никаких повреждений не обнаружил. Справилась, моя умница! Пристегнул карабин, теперь домой. Вслед нам дерево-оборотень кричало:

-Спасибо, щедрый человек! Иди завтра спокойно к своему начальнику и ничего не бойся. Слышишь, Коря, ничего не бойся.

Утром после бессонной ночи, не очень доверяя кицунэ, я с тяжелым чувством входил в кабинет начальства. Но ЮДэ - так за глаза мы звали шефа, замечательного дипломата - весело поблагодарил меня за работу и с добрым напутствием проводил в Осаку, даже не обратив внимания на мой бледный вид.

На прощанье я не только пожал руку ЮДэ, но и стряхнул с его коротких волос листик камфарного дерева.