|
leopoliss
Вторник, 01 Декабря 2014 г. 01:19 (ссылка)
Поняв учение Христа так, как он понял, Толстой встал перед выбором: жить как все или жить по учению Христа, ибо в его понимании это два разных пути. И выбор, конечно очевиден. «Делая, как все, я наверно противодействую благу всех людей, наверно делаю противное воле отца жизни, наверно лишаю себя единственной возможности улучшить своё отчаянное положение. Делая то, чему Христос учит меня, я продолжаю то, что делали люди до меня: я содействую благу всех людей, теперь живущих, и тех, которые будут жить после меня, делаю то, что хочет от меня тот, кто произвёл меня, и делаю то, что одно может спасти меня»16.
Главный признак истинной веры, считает Толстой, это дела. Незачем утверждаться в вере, если можно просто начать делать то, что должно. Надо жить по закону, и будет благо. Можно оставить свои суетные, ненужные земные дела и посвятить себя богу, оставаясь в миру. Подтверждение этому Л.Н. находит в Евангелии (Матф. X, 10): «трудящийся достоин пропитания». Так Толстой представляет себе счастливого человека: это труженик, который собственным трудом создаёт себе пропитание, и счастлив этим, ибо труд – это величайшее благо и для него, и для других людей. «Человек не затем живёт, чтобы на него работали, а чтобы самому работать на других. Кто будет трудиться, того будут кормить»17.
«Я верю в учение Христа, и вот в чём моя вера»,18 - говорит Толстой. Он берёт ответственность за свою жизнь на себя и утверждает личную ответственность каждого за мир на земле. Рассмотрим, как эта мысль выражается в его статье «Так что же нам делать?».
В 1882 г. в Москве производилась перепись населения. Поселившись с семьей в Москве осенью 1881 г., Толстой уже успел столкнуться с ужасающей жизнью городских бедняков и теперь хотел привлечь к ней внимание всего общества. С этой целью и была написана статья-призыв «О переписи в Москве». Проект задумывался Толстым как широкая гражданская инициатива, рассчитанная на социально активную грамотную часть общества, прежде всего на молодежь, которая была а в проведении переписи. Эта молодёжь и должна стать инициатором и проводником таких контактов между бедняками и теми, кто может им быть полезным.
В статье читаем совершенно конкретное: «Делать же, по-моему, теперь, сейчас, вот что. Первое: всем тем, которые согласны со мной, пойти к руководителям, спросить у них в участке беднейшие кварталы, беднейшие помещения и вместе с счетчиками 23, 24 и 25 числа ходить по этим кварталам, входя в сношения с живущими в них, и удержать эти сношения с людьми, нуждающимися в помощи, и работать для них.
Второе: руководителям и счетчикам обращать внимание на жителей, требующих помощи, и работать для них самим и указывать их тем, которые захотят работать на них»19.
При этом Толстой делает упор на то, что помогать людям надо не деньгами, ибо в понимании Толстого деньги – это зло, а помогать надо делом, собственной активной работой: «Денег не нужно. Нужна деятельность самоотверженная, нужны люди, которые хотели бы делать добро, отдавая не чужие грехи – деньги, а свой труд, себя, свою жизнь»20.
Отношение ближайшего окружения писателя знакомых, друзей, родственников к идее проекта было весьма сдержанным. Чаще всего предлагали денег на благотворительность, но иметь дело с обитателями трущоб непосредственно никто не имел желания. «Всем почему-то становилось неловко, но все считали необходимым одобрить самую мысль, и все после одобрения начинали высказывать сомнения в успехе и начинали осуждать равнодушие и холодность нашего общества» - пишет Толстой21. Да и самому ему было неловко, он чувствовал, что это что-то не то.
Обойдя квартиры бедняков, он увидел, что таких людей, которым он бы помог, выдав им деньги, нет. Несчастья этих людей не в их бедности, как думал он раньше, а внутри них самих, как и в тех людях, среди которых он жил. «Бедняки» были такими же обыкновенными людьми, как и богатые люди, среди которых жил Толстой. Почти все люди работали, у всех были свои горести и свои радости, время, которое они чем-то заполняли. Толстой очень удивлен увиденным: «Мы готовились увидать только одно ужасное. И вдруг вместо этого ужасного нам представилось не только не ужасное, но хорошее, такое, которое невольно вызывало наше уважение. И этих хороших людей было так много, то оборванные, погибшие, праздные люди, которые изредка попадались среди них, не нарушали главного впечатления»22.
Л.Н. Толстой понимает, что помочь этим людям можно, переменив их миросозерцание, а для этого нужно иметь лучшее, чем у них. Но это невозможно до тех пор, пока у самого мировоззрение то же. Это показал опыт с ребенком, которого Лев Толстой взял к себе и который через неделю убежал от него. Стало ясно, что Л. Толстой не сможет помочь всем этим людям, если сам по-прежнему будет вести жизнь такую же, какую ведёт.
Результаты благотворительной деятельности совершенно не удовлетворили Толстого. Никто из обещавших помочь деньгами не прислал ни копейки. Но и отдавать в помощь эти деньги было некому. Все просили, но людей, которым эти деньги помогли бы – не было. Нужно было в корне менять жизнь всех этих людей.
Люди из деревень идут в город не затем, чтобы прокормиться, как они говорят, а потому, что достать денег и роскоши в городе проще. Городская бедность в понимании Льва Толстого – продолжение крестьянских судеб в пореформенной России, когда люди, вынужденные уходить из нищающих деревень на заработки в город, не могут адаптироваться к новым условиям. Город загоняет их в безработицу, в нищенство, в алкоголизм, проституцию и преступность. Причину деревенской бедности Толстой видит в том, что он все нужное в деревне привозит в город, а в городе развращает деревенских жителей.
Нарочно так устроено, что богатые живут далеко от бедных, и все служит тому – и одежда, и жильё, и образование. «Образование – те формы знания, которые должны отличать человека от других». Все институты, всё, кажущееся нам привычным, служит разъединению людей. «Мы устроили себе жизнь, противную и нравственной и физической природе человека, и все силы своего ума напрягаем на то, чтобы уверить человека, что это-то и есть самая настоящая жизнь. Всё, что мы называем культурой: наши науки и искусства, усовершенствования приятностей жизни, - это попытки обмануть нравственные требования человека; всё, что называем гигиеной и медициной, - это попытки обмануть естественные, физические требования человеческой природы. Но обманы эти имеют свои пределы, и мы доходим до них»23.
Но самая главная причина укладывается у Толстого в короткое заключение: «Причина городской бедности – наше богатство».
Из этой мысли следует логичное решение. Для того чтобы начать делать добро, надо сначала прекратить делать зло. А это значит изменить образ жизни, ибо такая жизнь, которую ведёт подавляющее большинство людей, приносит несчастье и каждому индивидууму и всему обществу в целом. Богатство дворян строится на бедности крестьянского сословия. Богатое сословие отбирает у бедного то немногое, что даёт ему земля. Бедняки едут в город, чтобы прокормиться и, быть может, даже нажить богатство более простым путём, но теряют последнее: «Перед людьми вместо идеала трудовой жизни возник идеал кошелька с неразменным рублём»24.
До тех пор, пока люди живут в городах и пользуются чужим трудом для удовлетворения своих потребностей, система не изменится. Люди пользуются результатом труда других людей, и тем самым наносят этим людям только вред, ибо заставляют этих людей работать на себя насильно. Если только человек решится сам обеспечивать себя всем необходимым, он уедет на свою землю, где будет в состоянии это сделать. И даже более того, своим (а не чужим!) трудом он сможет помогать другим людям. К тому же пропадёт стыд от использования чужого труда и денег, которыми люди хотят помочь кому-либо.
Деньги же – это не помощь и даже не средство обмена, а средство порабощения людей. Именно они делают несчастными огромное количество людей. Поэтому первое, что нужно сделать – отказаться от денег и следовать предписанному учителями – «У кого две одежды, тот дай тому, у кого нет, и у кого есть пища, делай то же» (Луки III, 10, 11).
До сих пор это было непонятно, так как над обществом властвовали вероучения, которые собой закрывали истинное положение вещей. Всего Толстой выделяет три вероучения; все они в умах современников стали несомненными, и в то же время представляют собой один большой обман.
Первое вероучение, которое выделяет Лев Толстой – вероучение церковно-христианское, согласно которому «люди различествуют по воле Богу друг от друга <...>: одним людям повелено от Бога иметь власть над всеми, другим над многими, третьи над некоторыми, четвертым повелено от Бога повиноваться»25.
Второе – «государственно-философское», согласно которому «всё существующее разумно, и учреждённый и поддерживаемый людьми порядок жизни учреждён и поддерживается не людьми, а есть единственно возможная форма проявления духа или вообще жизни человечества»26.
Третье можно назвать «научным», т.е. научно обоснованное «оправдание и государственных, и промышленных, и научных, и художественных передовых людей нашего времени <...>»27. Разделение в этом случае на тех, кто живет умственным трудом и на тех, кто живёт физическим. Сущность его состоит в том, чтобы голос разума и совести человеческой подменять научными наблюдениями.
Каждая из этих теорий потакает людской слабости и выгодна многим людям для объяснения их жизни.
Сейчас, считает Лев Толстой, наиболее сильна третья, «научная» теория. Однако и наука не сделает человека счастливым, если она не будет служить человеку: «Истинной науки и истинного искусства есть два несомненные признака: первый – внутренний, тот, что служитель науки и искусства не для выгоды, а с самоотвержением будет исполнять своё признание, и второй – внешний, тот, что произведение его будет понятно всем людям, благо которых он имеет в виду»28. Только практическое приложение науки или искусства придают им смысл.
Так что же делать? – спрашивает всё общество. Во-первых, не лгать ни себе, ни людям, во-вторых, довериться истине и следовать за ней, - отвечает Толстой. Разум и совесть каждого человека подскажут, куда ему идти и что делать. Людям своего круга, почитающих себя высокоморальными, Толстой сначала предлагает покаяться, как он сам, прежде чем изменить свою жизнь, потому что без покаяния невозможно будет понять и принять жизнь новую.
Как истинный практик, Толстой применяет к жизни своё новое миропонимание. Для себя находит путь: во-первых, научиться самому кормить себя, не сидеть на шее у других, а во-вторых, при всякой возможности делать добро людям всеми доступными способами.
Толстой меняет свою жизнь кардинальным образом. Он уезжает в деревню, к другим работающим людям, и потому его деятельность на земле оказывается нормой для той среды, куда он приехал. Его не смущают удивленные взгляды окружающих от свершения такой перемены в нём, они продолжаются только неделю, а потом уж странно вернуться к прежней жизни. Время для умственной деятельности, так нужной писателю, тоже нашлось, и физический труд даже способствовал усилению этой умственной деятельности. Наслаждение прежними радостями, как общение с людьми или наслаждение искусствами, получение знаний так же находили место в жизни Толстого. Все вредные привычки уходят сами собою, как ненужные при новом образе жизни. Что касается здоровья, то по свидетельству самого Толстого, «чем напряжённее был труд, тем я сильнее, бодрее, веселее и добрее себя чувствовал»29.
Но Толстой не может быть счастлив, зная, что миллионы людей творят бесчинства и по-прежнему наносят вред друг другу, хоть и без его прямого участия. Первое, что надо сделать – понять, что не так живёт сословие, позволившее себе питаться плодами чужого труда. Понять, что труд – это нормальное, естественное, приносящее здоровье и счастье дело для любого человека. Он находит три причины должны поспособствовать тому, чтобы богатые классы, люди переменили свою жизнь.
Меняться необходимо потому, что с каждым годом жизнь так называемого цивилизованного общества становится всё хуже. Женщины перестают рожать, и общество вырождается. Здоровье людей портится, увеличивается число самоубийств, людям для жизни становятся нужны всяческие приспособления и лекарства, одним словом, люди, живущие в городах, вырождаются. Совесть тоже не даёт людям не думать о несчастьях мира, коих они являются причиной. Осмыслив происходящие в обществе процессы, Толстой предсказывает революцию, потому что видит: угнетённые классы должны выплеснуть то разрушительное негодование, которое зрело внутри них десятилетиями. И революция, конечно, коснётся всех, кто использует труд чужих людей для своей богатой и сытой жизни. Для всего этого Толстой видит одно лекарство – перемену образа жизни. Только тогда человек может быть здоров, тогда он будет жить в ладу с собой, и тогда не последует возмездия за неправильную жизнь его.
Переменив свой образ жизни, Толстой не бросал писательства. В 1889 году Толстой впервые узнал об Адине Баллу, написавшем книгу «Христианское непротивление». Сторонник учения о непротивлении злу насилием оказал огромное впечатление на Льва Толстого. Он задумал написать лишь небольшое предисловие к переводу брошюры «Катехизис непротивления» Адина Баллу. Но работа над этим предисловием захватывала Толстого все более и более; в процессе работы замысел углублялся, размеры статьи все более и более расширялись, и к концу работы из небольшой статьи выросло обширное сочинение «Царство Божие внутри вас», в котором отразились многие события общественно-политической жизни того времени.
Сочинение «Царство Божие внутри вас» явилось ответом на многочисленные возражения оппонентов взглядов Л.Н. Толстого. Он отмечает уклончивость ответов религиозных критиков на вопросы, поставленные в этой книге. Вся критика может быть сведена к пяти ошибочным утверждениям. Первое, самое явное, говорит о том, что насилие не противоречит христианству; второе оправдывает необходимость насилия для обуздания злодеев, третье проповедует обязательность насилия для защиты ближнего, четвёртое, самое коварное, признает нарушение заповеди о непротивлении за простую слабость, пятое уклоняется от ответа деланием вида, что вопрос этот уже давно решен.
Л.Н. Толстой же убеждён, что эта ложь и прикрытие себя авторитетом церкви, древности и святости есть единственный выход для людей религиозных из противоречия насилия и христианства как в теории, так и в жизни. А неверность суждений тех и других критик происходит от непонимания истинного значения учения Христа.
Смысл христианского учения, ясный для меньшинства, сделался совершенно непонятным для большинства людей. Причина этого - ложное понимание христианства и ложная уверенность как людей верующих, так и неверующих, что они его понимают. Понимание же истинного смысла христианства для людей верующих скрывается церковью. Все современные внешние условия таковы, что разрушают учение церкви, и потому церкви употребляют все усилия для того, чтобы поддержать своё учение.
Лев Толстой старается опровергнуть два заблуждения общества: то, что христианское жизненное учение неисполнимо и потому или вовсе не обязательно или должно быть видоизменено, и другое - что «христианское учение любви к Богу есть требование неясное, мистическое, не имеющее определенного предмета любви, которое поэтому должно быть заменено более точным и понятным учением о любви к людям и служении человечеству».
Тем, кто полагает, что Христос требует невозможного, Л.Н. Толстой возражает, что Христос учит не ангелов, а людей, подверженных искушениям. И он знает и прекрасно понимает, кого учит, поэтому не требует быть идеалом, но самому человеку необходимо хотя бы стремиться к этому идеалу. Толстой призывает не говорить о том, что исполнение учения Христа очень сложно, а потому невозможно. Человек может жить с идеалом в сердце и в своих поступках стараться следовать этому идеалу. Таким образом, человек от животного состояния постепенно перейдёт к состоянию сына Божьего, потому что сила божеская от раза к разу будет увеличиваться. В этом приближении к совершенству и состоит смысл жизни человека.
Христианство дает не правило, под которое надо подогнать свою жизнь, но идеал, к которому надо стремиться. Христос к силе животной прикладывает сознание силы божеской. «Учение Христа тем отличается от прежних учений, что оно руководит людьми не внешними правилами, а внутренним сознанием возможности достижения божеского совершенства». Тот, кто будет стремиться к нравственному идеалу, будет развиваться куда более стремительно, чем человек, просто исполняющий некие правила.
Заповеди Христа – это не правила, а тот самый идеал, который сейчас стоит перед каждым человеком. И нельзя заповеди Христа, а по сути – заповеди жизни, ибо они написаны в сердце каждого человека, – исполнять наполовину. Можно либо исполнять их, либо нет. Но по внешнему нельзя судить о праведности человека.
«Жизнь, по учению христианскому, есть движение к божескому совершенству. Ни одно состояние по этому учению не может быть выше или ниже другого»30. Скорость увеличения в себе божеской силы есть мера нравственности жизни, то есть духовно развивающийся разбойник живёт более нравственно, нежели застывший в своём развитии человек, уже достигший высокого уровня нравственности. Следовательно, «для этого учения не может быть правил, обязательных для исполнения»31. Для Толстого учение Христа заключается в идее нравственного совершенствования, открытии в себе сына Божия, и никакие ритуалы, законы и обряды не могут это сделать за самого человека. Это один из тех выводов Толстого, которые не могла принять церковь.
Во всём учении Христа Толстой особенно выделяет нагорную проповедь. В ней он находит выражение и вечного идеала, к которому свойственно стремиться людям, и ту степень его достижения, которая уже может быть достигнута людьми.
Идеал состоит в том, чтобы не иметь зла ни на кого, не вызвать недоброжелательства ни в ком, любить всех; заповедь же, указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого идеала, в том, чтобы не оскорблять людей словом. И это составляет первую заповедь.
Вторую заповедь составляет - полное целомудрие даже в мыслях как идеал; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого идеала, - чистота брачной жизни, воздержание от блуда.
К третьей заповеди он относит: к идеалу – свободу от заботит о будущем, умение жить настоящим часом; к заповеди, указывающей степень достижения, - возможность не клясться, не обещать ничего людям.
Идеалом четвёртой заповеди является умение никогда ни для какой цели не употреблять насилия; заповедью - не платить злом за зло, терпеть обиды, отдавать рубаху.
Идеал пятой заповеди - любить врагов, ненавидящих нас; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться, - не делать зла врагам, говорить о них доброе, не делать различия между ними и своими согражданами.
Это самое простое, что нужно делать людям на пути самосовершенствования. По мере продвижения их по этому пути им будут открываться новые и новые горизонты, которые пока невозможно себе представить, не освоив эти простые заповеди, данные нам Христом еще две тысячи лет назад.
Второе заблуждение, которое опровергает Толстой, состоит в том, что любовь к Богу и служение ему есть то же самое, что любовь к людям и служение им. «Христианское учение и учение позитивистов, коммунистов и всех проповедников всемирного братства людей, основанное на выгодности этого братства, не имеют ничего общего между собой и отличаются друг от друга в особенности тем, что учение христианское имеет твердые, ясные основы в душе человеческой; учение же любви к человечеству есть только теоретический вывод по аналогии»32.
Любить только человечество невозможно, потому что неясно, что это такое. Только ли люди, включая нравственно падших людей, или нет? Если да, то почему исключаются высшие животные, некоторые из которых бывают выше, чем падшие люди. Понятно, что расширять любовь человека нужно, и поэтому позитивисты, коммунисты и т.д. предлагают христианскую любовь, но без любви к Богу.
Если человек ощущает себя сыном Божиим, главное свойство которого есть любовь, он эту любовь свободно переносит на весь окружающий мир, и это естественно, нормально: «Человек любит не потому, что ему выгодно любить того-то и тех-то, а потому, что любовь есть сущность его души, потому что он не может не любить»33. А значит, будет любить и Бога, и себя, и семью, и народ, и всё человечество.
Толстой опровергает и ложное мнение научных людей, что «учение о сверхъестественном составляет сущность христианского учения и что жизненное учение его неприложимо»34.
Это проистекает из непонимания учения Христа. И главная причина этого непонимания заключается в мысли, что можно принять учение, не изменяя своей жизни. Но учение это не свод откровений и правил, а новое мировоззрение, из которого вытекает и новое поведение. Сейчас идёт то время, когда мы должны сознательно совершить переход к новому сознанию, положить в основу своей жизни заповеди любви.
Способен ли человек сделать усилие, осознать и изменить свою жизнь? Конечно, способен, – отвечает Толстой. Человек – мыслящее и развивающееся существо, поэтому, несмотря на то, что он неосознанно совершает те или иные поступки, приносящие ему страдания, он может осознать причины этих поступков, и тогда он будет свободен изменить свою жизнь.
Свобода человека, по Толстому, заключается в возможности выбрать своё отношение к открывшейся истине, и в соответствии со своим пониманием строить свою жизнь, а не в том, чтобы совершать поступки, какие хочется. Истина открывает тот единственный путь, по которому может двигаться человечество, поэтому тот, кто примет её, станет «свободным и радостным делателем вечного и бесконечного дела, совершаемого Богом или жизнью мира»35, а тот, кто не примет, может стать «рабом ее и быть насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти»36. В этом и состоит свобода выбора.
И мало того, что свобода эта дает благо людям, она же есть и единственное средство совершения того дела, которое делается жизнью мира.
Подлинная жизнь есть принятие и исповедование открывающейся единственной истины, и Царство Божие доступно будет только тем, кто освобождается, совершает над собой усилие и обращается к праведной жизни. Общие дела, находящиеся во внешнем мире, забирают много энергии у человека, но изменить ход вещей человек не в силах, он не свободен в выборе внешних событий. Но он может освободиться сам и помочь освободиться другим от лжи и лицемерия, для того, чтобы «без усилий и борьбы тотчас же разрушился тот ложный строй жизни, который мучает людей и угрожает им еще худшими бедствиями, и осуществилось бы то Царство Божие или хоть та первая ступень его, к которой уже готовы люди по своему сознанию»37.
Что же будет в новом мире, если разрушить старый мир? Л.Н. Толстой уверен, что будущее будет таким, каким его создадут люди. Не может быть будущее плохим, если человек создаёт его, следуя голосу своей совести, вложенной в него Создателем. Между тем, люди цепляются за привычный для них мир, не сознавая, что скоро он может рухнуть, и задеть собою тех, кто не сделал ничего для сотворения нового мира.
Тем, кто переживает за возможное исчезновение науки, искусства, цивилизации, культуры, Лев Толстой даёт простой ответ: «все это суть только различные проявления истины, предстоящее же изменение совершается только во имя приближения к истине и осуществления ее»38. Соответственно, проявления истины не исчезнут при осуществлении её, а только изменятся, но станут ещё лучшими, всё ложное уничтожится, а все истинное в них процветёт.
Человеку давно пора понять, что сознательно неизменённая внешняя жизнь ведёт к страданиям, и только исполнение воли Бога может наполнить нашу жизнь смыслом. И «сила эта не может хотеть от нас того, что неразумно и невозможно: устроения нашей временной плотской жизни, жизни общества или государства»39. Сила эта требует от нас того, что одно несомненно, и разумно, и возможно: признания открывшейся истины, а значит, и создания Царства Божьего на земле, сотворение мира в душах людей и единства и любви друг к другу. Будет искать человек Царство Божие на земле и содействовать установлению его – будет наполнять вечным, нерушимым смыслом жизни свою на земле.
«И не придет Царствие Божие приметным образом и не скажут: вот оно здесь или вот оно там. Ибо вот: Царствие Божие внутри вас есть»40.
Мы можем по достоинству оценить глубину понимания Бога Л.Н. Толстым, увидеть его искреннее желание служить Богу.
http://rudocs.exdat.com/
leopoliss
Вторник, 01 Декабря 2014 г. 01:19 (ссылка)
Е. В. Постоевой Религиозно-философская публицистика Л. Н. Толстого
Введение
Как надо жить? Что такое зло, что такое добро? Как найти истину, если теряешься от обилия ответов, только озвучив вопрос? А что там, за пределами жизни? Что было в бесконечности до рождения человека и что будет после того, как человек исчезнет? В чём смысл моей жизни, зачем я пришёл в этот мир?
Примерно такие вопросы задаёт себе любой человек хотя бы раз в жизни. Кто-то, не найдя нужного ответа или не пожелав принять его, продолжает жить, как ему живётся, страдать, радоваться, мучиться и желать лучшего. Другой человек жить не может, не разрешив для себя эти вопросы. И ведь страстное желание, а вернее, потребность в решении этих философских вопросов совсем не прихоть. Ответы на них образуют мировоззрение человека, а значит, они указывают и то направление, в котором дальше строится жизнь, и определяют мысли человека, слова, поступки. Жизнь человека без ответа на эти вопросы похожа на бег с закрытыми глазами: не известно, куда движешься и зачем.
Не обойтись без философских вопросов и в литературе, которая отражает как отдельного человека, со всеми его поисками, сомнениями, устремлениями, идеями, так и всё человечество в целом. Но литература не отражает беспристрастно, как зеркало, существующий уклад жизни и не занимается простой констатацией фактов. Она ставит перед собой грандиозные философские и морально-просветительские задачи. Литература учит, формирует мировоззрение своего читателя, а значит, затрагивает и самые сложные, неоднозначные стороны жизни и пытается ответить на те вопросы, которые извечно интересуют ищущего человека.
Лев Толстой, «патриарх русской литературы», внёс свой вклад в мировую философию, культуру, литературу не только как гениальный писатель, но и как поистине великий мыслитель.
Современник Л.Н. Толстого, публицист, литературный критик, Д.В. Философов, называя Льва Толстого «совестью человечества», писал: «Для нас, русских, личность Толстого как писателя и проповедника нашего, русского, среди нас родившегося и выросшего, имеет еще свое, особое значение. Уж если где допустима национальная гордость, то именно здесь. Национальность, создавшая Толстого, имеет право на бытие, существование ее оправданно»1.
Научное осмысление философского и публицистического наследия Л.Н. Толстого требует к себе внимания по нескольким причинам. С одной стороны, многие ученые-исследователи так же, как и политики, общественные деятели, читатели стали активно использовать мысли, высказывания писателя для подтверждения собственных взглядов, искажая смысл слов, идей Толстого. Это объясняется тем, что долгие годы религиозно-философские сочинения его не публиковались, духовно-нравственная сторона произведений Льва Толстого не изучалась. Не изучался опыт духовной жизни писателя, религиозные искания его современников, отсутствовали глубокие знания о Русской православной церкви и у самих исследователей.
С другой стороны, все более явным становится разрыв между целями и ценностями современного общества от толстовского понимания высшей жизненной правды. Даже простая постановка вопроса о качестве духовной жизни человека уже не для всех является очевидной. Отсюда возникает проблема понимания и претворения в жизнь религиозно-философского наследия, отраженного в произведениях Л.Н. Толстого, из публицистического текста в реальность сегодняшнего дня, появляется потребность в «переводах» и «переводчиках».
Актуальность темы определяется потребностью современного общества с позиций гуманитарной науки изучить глубинные ресурсы человеческой природы, обозначить возможности полноценного диалога светского и духовного начал культуры, как отечественной, так и мировой.
Так исторически сложилось, что в современной России Л. Н. Толстой известен в первую очередь как художник, автор «Севастопольских рассказов», романов «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение». Несомненно, эти произведения – достояние русской классики.
Но публицистика, «малая учительная проза» Л.Н. Толстого, его философские сочинения, в отличие от его художественных произведений, остались практически неизученными на его родине. Более того, многие современники Льва Николаевича восхищались его художественным гением, но считали его слабым, противоречивым, наивным мыслителем.
Одними из первых в русской критике, лидеры поздненароднической критики Н.К. Михайловский и А.М. Скабичевский в своих работах о Л.Н. Толстом-мыслителе, сознательно стремились утвердить репутацию Толстого как талантливейшего художника и слабого мыслителя. Они не только разделяли две ипостаси, «десницу» и «шуйцу», Толстого-художника и Толстого-мыслителя, но и противопоставляли их друг другу.
Этот взгляд оказал влияние на современную ему литературную критику и публицистику и стал практически аксиомой.
Позже эту мысль повторил современник Льва Толстого, публицист и философ, оказавший немалое влияние на становление отечественного православия в современной его форме, С.Н. Булгаков: «Если бы он остался только художником, и тогда он принадлежал бы к величайшим писателям всех времен и народов. Но влияние его и слава опираются теперь, прежде всего, на религиозную его проповедь, которая находится в несомненном и явном антагонизме с его художественным творчеством».2
Такой со временем устоявшийся взгляд на публицистку Толстого-мыслителя, сформировал отношение к его публицистике как к литературе «второго сорта», к слабой и, по сути, не заслуживающей внимания части литературного творчества писателя.
Толстой-мыслитель и публицист долгое время оставался неизученным. Только недавно начали появляться исследования публицистики Толстого, свободные от марксистской идеологии, однако до сих пор остается огромный пласт материала, который ещё только предстоит проанализировать. Ясно, что Л. Н. Толстой как одна из самых авторитетных и знаковых фигур русской и мировой культуры, требует специального внимания и тщательного изучения именно в области публицистики.
Публицистическое наследие писателя огромно. Л.Н. Толстой откликался на все важнейшие проблемы своего времени. Он писал о голоде 1873 года и 1891-1893, 1898 годов, призывая богатое сословие «опомниться», откликнуться на народную беду. Он страстно выступал против смертных казней, рисуя безжалостные картины убийства, - его знаменитая статья «Не могу молчать» стала манифестом русской публицистики. Настойчиво и многократно говорил о вреде курения и употребления алкоголя, потому что это нарушает работу сознания, заглушает совесть и приводит к необратимым последствиям; об этом читаем в статьях «Для чего люди одурманиваются?», «Пора опомниться».
Во многих статьях, трактатах, письмах Толстой ставит и вопрос «Что такое искусство?», называя истинным искусством то, что передаёт чувства, эмоции и впечатления художника зрителю или читателю, и ведёт его, зрителя или читателя, к любви.
В творчестве Л.Н. Толстого, как в зеркале, отражается вся многогранная жизнь России. И он старается осмыслить её, найти выход, ответить на извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Толстому всегда была нужна истина не ради истины, а для того, чтобы привести её в соответствие со своей жизнью.
Особое место в творчестве писателя занимает его религиозно-философская публицистика. После свершившегося в 1880-е гг. духовного переворота, его «второго рождения», с предельной откровенностью раскрытым писателем в его «Исповеди», Л.Н. Толстой обращается к глубоким мировоззренческим вопросам. Его целью становится найти ответы на важнейшие философские вопросы, и отсутствие логичных ответов в православной религии приводит его к попытке самому найти свою истину, которая устроила бы его целиком. Посвятив этому всю свою жизнь, Лев Толстой вырабатывает своё понимание смысла жизни на основе учения Христа.
Идейные искания писателя, его постепенно складывающееся представление о смысле жизни, его понимание истинной веры получают широкий резонанс в обществе. Его религиозно-философское учение, не совпадавшее с православной догматикой, воспринималось как ясная программа жизни. И это вполне объяснимо. Практически во всех своих публицистических статьях Лев Николаевич разрабатывает вопросы истинной веры, должного христианского нравственного поведения, размышляет над основополагающими жизненными вопросами.
Однако у писателя сложились непростые отношения с официальной церковью. И это было закономерно: в своих публицистических статьях он открыто выступал против некоторых основ церковного учения, и утверждал, что церковь, проповедуя идеи Христа, не следует тому, чему учит. Это вызывало крайне негативную реакцию церкви и привело к тому, что в 1901 году Святейший Синод опубликовал определение об отпадении Толстого от церкви, которое русское общество восприняло как отлучение писателя от церкви.
Это событие стало потрясением для российского общества и выявило глубокие противоречия и проблемы в духовной жизни страны. Спустя почти десятилетие уход Л.Н. Толстого из Ясной Поляны, ставший личной и семейной драмой для писателя, а также последующие события — уход и смерть, похороны «отлученного» писателя - возродили интерес к религиозным исканиям Л.Н. Толстого и вновь поставили перед общественностью нравственно-религиозные вопросы, о которых неустанно говорил Л.Н. Толстой.
Религиозно-философская публицистика Л.Н. Толстого
Один из ближайших друзей Льва Толстого, его единомышленник, В.Г. Чертков, в своих записках «О последних днях Льва Николаевича Толстого» отмечает два важных свойства, присущих писателю. Первое из них состоит в глубокой внутренней потребности делиться с другими работой своего сознания. Второе заключается в уважении и внимании к выражению чужой мысли, открытость новому и хорошему. Наверное, эти два свойства и определили Толстого-писателя, всегда готового воспринять новое и – человека постоянно ищущего3.
Всю свою жизнь Толстой искал блага для себя и для людей, то благо, которое составило бы счастье всего мира. Счастье навсегда связалось у Льва Николаевича с образом зелёной палочки, – чудесного артефакта, который хранит в себе великую тайну. О ней он узнал от своего старшего брата Николеньки, который, играя с другими детьми, рассказал, что он вырезал на зелёной палочке секрет всеобщего счастья и закопал на краю оврага. И, по свидетельству Толстого, как он «тогда верил, что есть зеленая палочка, на которой написано то, что должно уничтожить всё зло в людях и дать им великое благо, так и теперь верю, что есть эта истина и будет она открыта людям и даст им то, что она обещает»4.
И достичь счастья вполне возможно и, более того, нужно. Конечной цели своего существования «знать не могу», писал Толстой, поскольку цель эта непостижима для человеческого разума, но как достичь этой цели – это человек знать может. «Средство достижения есть то самое стремление к благу, которое составляет сущность моей жизни, но благо не мое, а благо всего мира. Цель, доступная мне, есть благо всего мира, мое же стремление к благу есть только указание того, что я должен искать для мира»5.
Благо не появится в жизни само по себе, считал Толстой. Благо – результат тяжелого душевного напряжения на пути к нравственному идеалу. Идея нравственного совершенствования находит воплощение практически во всём творчестве Толстого, начиная с самых ранних его произведений. Но после духовного переворота религиозно-философские вопросы становятся для Толстого самыми важными, ибо он стремится донести до людей открывшуюся ему истину, без которой человек не может быть счастливым.
Так почему у философии Толстого, нашедшей яркое выражение в его публицистике, было так много противников? Почему его произведения надо было рассматривать под определённым, «правильным» углом зрения? Ведь долгое время Толстой был в ладу с окружающим миром и обществом. Как сформировалась такая философия Толстого, которая не могла оставить равнодушной его современников?
Для того чтобы исследовать философские взгляды Толстого, надо понять те внутренние процессы, которые привели к её формированию. А для этого нам нужно пройти тот путь, который привёл писателя к духовному перевороту.
Об этом пути рассказывает нам сам Толстой в своей «Исповеди». Перед нами – рассказ о непростой жизни, приведшей мыслящего человека к духовному кризису, повествование о напряжённой внутренней работе, о поиске своего Пути. Это настоящая исповедь, предельно откровенная, только поведанная не священнику, а всему миру.
Уже в юношеском возрасте Толстой перестал верить во всё то, что внушалось ему в детстве о Боге, о вере, об истине. Он чувствует, что между принятым в обществе образом жизни и вероучением легла непреодолимая пропасть. Видит, что окружающие его люди воспринимают религию не как руководство к действиям, а как способ показать другим свою нравственность, даже если ходить в церковь и учить катехизис – единственные её проявления. И как всякий молодой человек, он берёт пример со старших, впитывает в себя современные ему представления и сам становится носителем этих идей. По его же словам, от других он отличался только тем, что это его отречение от религии рано стало осознанным. Однако в нём оставалась вера в Бога или, вернее, он не отрицал Его, но представления юного Льва Толстого о Нём были весьма размытыми.
Так живёт он несколько лет, руководствуясь идеями совершенства и стараясь стать лучше не только и не столько в нравственном смысле, сколько добиться признания от других людей и достичь того, что называется счастливой жизнью. И он добивается. Он становится уважаемым человеком в своём кругу, к нему приходит широкая известность. К сорока с лишним годам он – обеспеченный человек, признанный писатель, окруженный любящими и любимыми женой и детьми, в полном расцвете физических и моральных сил. И в это-то время Лев Толстой переживает тяжелейший кризис мировоззрения. К нему в голову то и дело приходят мысли о самоубийстве. Его мучает тот главный вопрос, который рано или поздно задаёт себе любой человек, имеющий способность мыслить: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?»6 Однако он не желает распрощаться с жизнью, не попытавшись «распутаться».
В поисках решения вопроса он обращается к человеческому знанию, к науке, и прикладывает все силы к тому, чтобы найти ответ: «И я мучительно и долго искал, и не из праздного любопытства, не вяло искал, но искал мучительно, упорно, дни и ночи, - искал, как ищет погибающий человек спасенья, – и ничего не нашел».7 Всё, что он узнаёт в книгах и разговорах с учёными людьми, никак не отвечает на его вопрос.
Не найдя ответа в науке, Лев Толстой с надеждой обращается к религии. Он усердно изучает различные религии: и буддизм, и магометанство, и христианство… Но на православное христианство Толстой обращает особое внимание. Он ищет истины в спорах, разговорах, расспрашивает верующих людей, он ищет ответа не менее упорно, чем искал его в науке. И писатель понимает, что не может принять веру этих людей. Ему кажется, что в религии они преследуют какие-то свои, чуждые ему цели, и он почти теряет надежду обрести истину в религии.
И вот это мучительное состояние сомнения, тоски и отчаяния вызывает в душе Льва Николаевича переворот. Он убеждается, что в том кругу, в котором он живёт, люди не имеют ответа на интересующий его вопрос, а истина – в народной вере. Именно народ хранит и передаёт последующим поколениям истинное знание о смысле жизни. Но даже в этом народном религиозном знании Толстой находит ложь, которой он не может верить. «Я желал всеми силами души быть в состоянии слиться с народом, ...но не мог этого сделать»8. И эта невозможность принять церковное русское православие, веру предков, в ту пору больно и остро переживалась Толстым, по воспоминаниям современников. Это приводит его к попытке самому найти свою истину, которая устроила бы его целиком.
Жизнь по законам нравственности, несомненно, приведёт к счастью всего мира, считал Л. Н. Толстой. Но что такое нравственность, в чём она состоит, где искать те критерии, что нравственно, что нет? Ответ на этот вопрос, конечно, должен быть в религии, которую Толстой начинает изучать крайне скрупулезно. Он находит, что то понимание жизни, поведение, ответы на главные вопросы, которые предлагает ему христианская религия, неприемлемы для него. Поэтому он старается самостоятельно понять, осмыслить слова и деяния Христа.
Поиск, путь к вере становится самой важной задачей в жизни, и, как следствие, главной темой в публицистике Льва Толстого. В статье «В чём моя вера?» Толстой рассказывает, какой ключ он нашел к пониманию учения Христа, какая истина открылась ему. Самое важное в учении Христа для писателя всегда были любовь, смирение, возмездие добром за зло. После многих лет нигилизма с открывшейся душой обратился он к христианской церкви, но скоро увидел, что христианская любовь проповедуется церковью только на словах. Усердное изучение Евангелия, поиск понимания «что хорошо и дурно» привело к тому, что Толстому открылась наконец главная мысль Христа – «живи в мире со всеми людьми, никогда своего гнева на людей не считай справедливым». Другими словами – идея непротивления злу насилием.
Но почему этого никто не понимает? Почему никто не исполняет учение Христа так, как учил он? В своей душе Толстой находит ответ, что с детства ему внушали, что учение Христа божественно, но при этом же научали защищаться, противостоять злу, потом и воевать; что то, что говорит Христос – прекрасно и правильно, но человек слаб, и потому не может сам воплотить в жизнь это учение.
Но ведь это не так, убеждён Толстой. Жить по закону Христа – это естественно для человека, свойственно его природе. Кроме этого, человек не слаб, он – сын Бога: «Учение Христа в том, чтобы возвысить сына человеческого, т.е. сущность жизни человека – признать себя сыном бога»9.
И, тем не менее, отмечает Толстой, «всё устройство нашей жизни таково, что всякое личное благо человека приобретается страданиями других людей, которые противны природе человека. Всё устройство нашей жизни, весь сложный механизм наших учреждений, имеющих целью насилие, свидетельствует о том, до какой степени насилие противно природе человека. Ни один судья не решится задушить веревкой того, кого он приговорил к смерти по своему правосудию».
Для Льва Толстого было очевидно, что «если допустить, что один человек может насилием противиться тому, что он считает злом, то точно так же другой может насилием противиться тому, что этот другой считает злом». Кто сказал, что разные люди будут понимать такие спорные понятия как «добро» и «зло» одинаково? Часто случается такое, что один считает злом то, что другой полагает добром, и наоборот. И что же будет происходить, ежели один другого будет насильно переубеждать или, хуже того, воздействовать физически, наказывая за «зло». Тысячи человек по-прежнему будут несчастными, не знающими, что такое мир и любовь к ближнему.
По Толстому, Христос не просто говорит прекрасные слова, а даёт те заповеди, которые действительно надо воплощать в своей жизни. Это не отвлечённое, а очень жизненное учение. «Нельзя отрицать, и все христиане всегда признавали это, что главное содержание учения Христа есть учение о жизни людей: как надо жить людям между собою»10.
Так называемые верующие распространяют христианство, неверующие устраивают свою жизнь, как могут, но и те и другие не живут по закону, завещанному нам Христом. И те и другие не понимают, что каждый день их жизни отдаляет возможную счастливую жизнь по законам Христа. Но если только люди попробуют делать то, что говорит и своим примером показывает Христос, – жизнь кардинально изменится. «Бог говорит просто: не делайте друг другу зла – не будет зла»11.
Толстой очень пристально изучает Евангелие в стремлении подтвердить открывшуюся ему истину. И находит в Евангелии подтверждения всем своим мыслям. После осознания этой главной истины все неясные места в Евангелии становятся ему понятными, логичными. Если какое-либо слово скрывает или, по мнению Толстого, коверкает смысл христовых заповедей, он справляется с несколькими источниками, обращается к Евангелиям в других переводах, изучает значение сомнительных слов на других языках. И оказывается, что его понимание заповедей расходится с классическими богословскими трактовками.
Эти расхождения в понимании евангельских заветов – не простой спор о вере, где каждый свободен выбирать, во что верить и как жить, никому не мешая. Это разная трактовка заповедей Того, кто признан Богом, и из этих трактовок следует разная мораль и отличающееся одно от другого устройство жизни общества. Эта непременная истина касается не только каждого человека в отдельности, но относится так же и к вопросам общим, государственного и мирового уровня, и эти два уровня – частный и общественный – тесно переплетены.
Таких моментов, в понимании которых Лев Толстой расходится с церковью, он находит очень много. Например, слова Христа «не судите и не осуждайте» Толстой понимает в том смысле, что нельзя судить людей в судах и участвовать в них. Церковь же толкует эти слова только как «не злословьте ближнего». Суды, считает Л.Н. Толстой, – это преступно, ибо сказано во многих вариациях в Евангелиях – «не суди и не судим будешь», и никак нельзя понять Христа неправильно: он говорит именно о человеческих судах, прямо запрещая их. Потому что суд – это утверждение вины одного человека перед другим или другими и наказание его. А это противоречит заповедям христовым.
Другой пример. Сказано в Евангелии (Матф., V, 34): «А я говорю вам: не клянись вовсе», и Толстой понимает это как предписание не только не клясться, но и не давать присяги. В то время как церковь говорит, что запрещено давать только клятвы пустые, лицемерные, но поощряет государственную присягу.
По-новому трактует заповедь Христа «любите врагов ваших» (Матф. V, 44). Справившись с лексиконами и контекстами Библии, Л.Н. Толстой доказывает, что Христос имеет в виду не личных врагов, а людей других народностей, и, следовательно, нельзя воевать с другими народами, а надо жить в мире с ними.
И всё, что читает Толстой в Евангелии, всё он понимает сквозь призму главного завета «не противься злому». «Как огонь не тушит огня, так зло не может потушить зла. Только добро, встречая зло и не заражаясь им, побеждает зло»12.
Так почему люди не исполняют заповедей Христа? Потому что считают, что они неисполнимы, потому что жить по заповедям трудно. Но как это может быть трудно, если делать благое, хорошее – это нормально для человеческого естества. «Учение Христа устанавливает царство бога на земле. Несправедливо то, чтобы исполнение этого учения было трудно: оно не только не трудно, но неизбежно для человека, узнавшего его. Учение это дает единственно возможное спасение от неизбежно предстоящей погибели личной жизни. Наконец, исполнение этого учения не только не призывает к страданиям и лишениям в этой жизни, но избавляет от девяти десятых страданий, которые мы несем во имя учения мира»13.
Вся наша жизнь, жизнь христиан (!), противоположна учению Христа. «Жизнь наша до такой степени удалилась от учения Христа, что самое это удаление становится помехой понимания его»14. Все пять заповедей, выделяемых Толстым, дают мир людям, а мир между людьми это и есть царство божие на земле. Установление царства бога зависит от нас, а не от кого бы то ни было. Ни Христос, который избавил человечество от греха Адама, ни кто-либо другой не сделает счастливым человечество. Потому что у каждого человека всё есть, чтобы сделать это самому: свет разума, мысль и путь, который указал Христос.
Сложно одному идти против всего мира, потому что начни исполнять заповеди Христа – вся привычная жизнь разрушится. Но Иисус ведь о том и говорил, что та жизнь, которой живёт человек – неистинная, и истинную можно будет обрести, отрекшись от прошлой привычной жизни. Если дела свои соизмерять со смертью, которая так или иначе придёт к каждому, тогда возможно будет отыскать истинный смысл жизни. А он не в земном, которое исчезнет вместе с нами: «Жизнь истинная есть только та, которая продолжает жизнь прошедшую, содействует благу жизни современной и благу жизни будущей»15.
http://rudocs.exdat.com/
leopoliss
Четверг, 12 Сентября 2013 г. 21:15 (ссылка)
/ Октябрь - ноябрь 1988 /
----------------------------------------------------------------------
----------------------------------------------------------------------
/ В связи с обострившимися в стране и во всем мире проблемами национальных взаимоотношений /
/.../ Как уже указывалось в предыдущих выпусках журнала, мы исходим из того убеждения, что все люди - братья, все, независимо от происхождения, взглядов и религиозной принадлежности. Но, вместе с тем, мы отрицаем всякое насилие. Каждый народ, как и каждый отдельный человек, должен иметь полную свободу самоопределения и развития. Для того, чтобы ощутить единство, человек должен прежде всего чувствовать, что это самое единство ему никто не навязывает, - иметь свободу выбора. Поэтому всякое ущемление прав на национальное развитие, - всякое навязывание интернационализма вызывает лишь взаимное недоверие между народами, вражду и, как это уже случалось в Закавказье, Казахстане и некоторых других районах, насилие. Любое насилие, какое бы оно не было - открытое или завуалировано проявляющееся в давлении, в принуждении, в угнетении - всегда имеет, раньше или позже, свои неизбежные последствия.
Само понятие братства, когда оно исходит от сторонников насилия, дискредитируется в своем исконном значении доброй воли. Насильственное "братание" приводит к обезличиванию и превращается в ненависть. Или что остается говорить, когда афганская авантюра кощунственно была названа "интернациональным долгом?"
Ничто так не доказывает несостоятельность, ложность насилия, как ясно видимые примеры насильственного проведения идей. Так идея о равенстве на практике превращалась в гильотину, в красный террор, в уничтожение трети всего населения Кампучии; идея об общем труде - в новое рабство, в коллективизацию и уничтожение крестьян, в подневольный труд лагерей.
Ужасно, когда в результате невежества или суеверий, между людьми различных народов возникает подозрительность и вражда, но еще ужаснее, когда жизнь как отдельных людей, так и целых народов определяется той же подозрительностью, страхом или амбициями вознесенных к власти чиновников; и, как, теперь представляется недопустимой торговля отдельными людьми, тем более не вызывает сомнения преступность торговли оптовой, когда автографы двух или нескольких подобных чиновников могут определить судьбы целых стран и народов.
Но, также, как благие результаты дает только свободный, естественный, непринудительный труд, так и свободное и естественное развитие народов, а не навязанный военизированный патриотизм, разрушает границы подозрительности, недоверия и страха.
----------------------------------------------------------------------
В конце концов, перед лицом Вечности все внешние различия кажутся такими незначительными, что человек, живущий не одним лишь временным и приходящим, не может не почувствовать, что он - брат всем. Что он - брат каждому.
----------------------------------------------------------------------
АРХИВ
----------
КЛИФФОРД АЛЛЕН - ЛЛОЙД-ДЖОРДЖУ
"Многоуважаемый г. Ллойд-Джордж.
Меня сегодня выводили перед войсками и прочли мне приговор к третьему, без перерыва, сроку тюремного заключения, на этот раз - двухлетнему.
Раньше своего водворения в тюрьму считаю правильным уведомить Вас, что, подобно другим лицам, находящимся в подобном положении, я последнее время почувствовал себя обязанным разобраться основательно в том, не следует ли мне на будущее время отказываться от исполнения всяких принудительных работ во время моего заключения. Я пришел к выводу, что действительно должен так поступить. Это значит, что я должен за тюремными стенами подвергаться строгим дополнительным наказаниям. Если хватит у меня выдержки и здоровья для осуществления этого намерения, мне придется провести весь срок своего пребывания в тюрьме в одиночном заключении, в карцере, лишенном всяких предметов, даже печатных тюремных инструкций. Мне придется ограничиваться полом, потолком и голыми стенами. Мне нечего будет читать, и мне не будет позволено ни писать, ни пользоваться теми письмами от друзей и редкими свиданиями, какие до сих пор разрешались; и придется продолжительными периодами жить на хлебе и воде.
Мне хочется, чтобы Вы знали, что я пришел к такому решению не из какой-либо погони за мученичеством. До сих пор я советовал заключенным за отказ от военной службы исполнять все тюремные требования: но я чувствую, что мне не следует больше этого делать, и прошу Вас позволить мне сообщить Вам - почему.
Вы, как и многие другие, всегда смотрели на нас, как на трусов или же людей, настолько глупых, чтобы страдать от мании мученичества. Вы считаете нас трусами потому, что нам во всяком случае безопаснее и удобнее в тюрьме, чем в окопах.
/..../ Правительство, включая Вас, наказало нас, арестовав и назначив в солдаты, хотя мы уже до полной очевидности доказали трибуналам, что для нас действительно по совести неприемлема всякая форма военной службы. Мы, естественно, отказались быть солдатами, и нас тогда отправили в тюрьму /в некоторых случаях после зверского с нами обращения/ за неповиновение военным приказаниям.
Затем Вы предложили освободить нас из тюрьмы не под условием нашего согласия отправиться в окопы, но - в том случае, если мы вместе с другими нашими единомышленниками, подписали бы уговор учавствовать в безопасных, невоенных работах. Нас официально должны были зачислить в отдел резерва армии, и в случае нашего неудовлетворительного поведения, нас должны были бы вернуть в наши полки. Впоследствии к этому была добавлена оговорка о том, что принимающие эту работу не должны
----------------------------------------------------------------------
АРХИВ
----------
учавствовать в публичной пропаганде своих идей. Мы опять отказались от этого несомненно заманчивого предложения и предпочли оставаться в тюрьме на каторжной работе.
Тогда Вы нас вернули в армию, где нас опять подвергнули военному суду и опять заключили в тюрьму; и теперь, как и многих других, после второго приговора меня должны отослать в тюрьму на каторжные работы в третий раз, - и так далее, вероятно до бесконечности.
Из этого, думаю, явствует, что - сумасшедшие ли или в здравом уме - но по крайней мере мы не трусы. Не боязнь физической смерти в окопах побудила нас оставаться в тюрьме, но скорее - боязнь духовной смерти, которая, как мы убеждены, наступила бы для нас при согласии на какую бы то ни было форму военной повинности, строевую или гражданскую.
/.../ Когда мы говорим, что можем принять только полное освобождение, вот, что мы под этим разумеем. Признанные трибуналами людьми, доказавшими свою искренность, мы верим, что война есть зло. Следовательно, мы одинаково отрицательно относился и к милитаризму, и к военной повинности, предназначенной обеспечивать государство в его строевых и нестроевых военных нуждах. Поэтому мы и заявляем, что ничто на свете не побудит нас войти в какой-либо компромисс или согласие с Указом о воинской повинности.
Но наши повторные отказы принять все сделанные нам предложения не означают нашего нежелания служить нашим соотечественникам или товарищам-людям других стран. Эту общественную обязанность мы всегда признавали даже и раньше введения воинского Указа. Как я старался объяснить в моей последней речи перед военным судом, мы протестуем не против самого акта служения людям, но против служения, навязанного нам такими способами, которые заставляют нас потакать воинской повинности; а если бы нас завтра освободили с полным избавлением от этой повинности, мы сознавали бы наши общественные обязанности более живо, чем когда-либо раньше. К слову сказать, многие из нас и раньше призыва занимались деятельностью, за которой правительство признает величайшее общественное значение.
/.../ Мы, следовательно, такие противники войны и милитаризма, и настолько сознаем цену свободы, что не станем поддерживать воинскую повинность решительно ни в каких формах. Мы до такой степени дорожим правом свободного служения, что не станем соглашаться ни на какую разновидность государственного рабства. Вот почему мы продолжаем отказываться от всех этих предложений.
Мы упорствовали и будем упорствовать в этом отказе, несмотря на то, что вполне осязаем весь ужас повторных тюремных заключений. Никто, не испытавший на себе этот прием проверки искренности, не может составить себе понятия о мучительности его безмолвия и одиночества. Единственные люди, сумевшие, по-видимому, составить себе действительное представление об этом ужасе, - это те солдаты, которые, испытав на себе опасности окопов, содрогаются при одной мысли о замене их одиночным заключением.
----------------------------------------------------------------------
АРХИВ
----------
/.../ С самого начала в упоминаемых мною случаях не было никакого сомнения в искренности наших убеждений. Тем не менее, Вы подвергаете нас непрерывному ряду приговоров к тюремному заключению.
До сих пор у Вас была приличная отговорка: "Нам, правительству, необходимо сделать судьбу искренне отказывающихся весьма тяжелой, иначе все станут отказываться, и воинская повинность провалится. К тому же, нельзя ожидать, чтобы правительство было в состояния в один день устранить все обнаружившиеся недоразумения в связи с осуществлением Указа о всеобщей воинской повинности".
Хорошо. Вы произвели Ваше испытание и по Вашему собственному решению признали симулянтами менее ста человек из почти 5000 отказавшихся. И для выяснения недоразумения Вы имели достаточно времени, в течение которого мы подвергались одному, двум, трем и четырем срокам каторжной работы.
/.../ Не могу не подозревать, что Ваш упорный отказ предоставить полное освобождение от воинской повинности нескольким тысячам лиц из всего населения в действительности вытекает из Вашего предположения, что этим отказом Вы успешно избегаете создания опасного прецедента, могущего послужить препятствием Вашему тайному намерению сохранить какую-нибудь форму общей воинской повинности в этой стране после войны. А пока что Вам кажется, что Вам удалось изобрести способ разрешения щекотливого вопроса об отказавшихся по совести. Некоторых Вы заставляете работать в небоевых частях, некоторых в центрах, организуемых Министерством внутренних дел. Остальные, отвергнувшие эти приемы, будут, как Вам хочется думать, исполнять подобную же или почти подобную работу в тюрьмах. Такова, как мне кажется, истинная причина продолжения Вашей тактики преследования. Вы в сущности откинули Ваше первоначальное намерение проверить искренность отказывающихся и предоставить себе время выяснить, чего требует справедливость.
Ввиду этой Вашей новой цели я и решил, что обязан отказаться от участия в каком бы то ни было из этих планов, чего бы мне это ни стоило и независимо от того, насколько это может отсрочить мое освобождение. Три раза Вы меня уже наказывали за один и тот же поступок; теперь я считаю своей обязанностью отказываться исполнить в тюрьме что-либо такое, что носило бы характер своей поддержки такой несправедливости.
В течение всего времени моего участия в руководстве движением отказывающихся по совести я употреблял все усилия к тому, чтобы предупредить с их стороны всякие приемы, хотя бы только отдаленно похожие на обструкцию или следующие из раздражения. Я продолжаю считать, что таковой должна оставаться наша тактика. Имеется теперь достаточно доказательств того, что чем дольше Вы будете применять к нам это прием испытания нашей искренности посредством преследовании, тем вернее Вы обращаете нас, заключенных, в центр сопротивления всяким попыткам урезывать свободу в нашей стране. Вы, в сущности, доставляете нам случай высказывать негодование и вселять воодушевление во многих новых группах, которые гораздо многочисленнее, чем пока еще являемся мы. Это влияние будет расти, ибо никогда не было возможности того служения, которое выпало на их долю. Вы никогда не сломите таких людей: они непобедимы.
----------------------------------------------------------------------
АРХИВ
----------
Но хотя я, как и все остальные, готов и рад подвергаться этому испытанию, и хотя я уверен, что, если бы мы стали простыли обструкционистами, мы тем самым предоставили бы Вам случай нас пересилить, - тем не менее считаю своим долгом так поступать в тюрьме, чтобы Вы не могли злоупотреблять моей готовностью переносить наказания и чтобы Вам не удалось приурочить меня к Вашим различным прямым и косвенным способам осуществления воинской повинности в настоящем и обеспечения ее утверждения в будущем.
Чувствую, что было бы с моей стороны неправильно стараться убеждать моих товарищей-единомышленников следовать моей тактике, - я и не собираюсь этого делать. Решение, связанное с такими тяжелыми последствиями, должно вытекать из глубокого убеждения человека в том, что одним только этим путем он может оставаться верным тому духовному руководительству, сознание и проявление которого он считает более ценным, чем его собственная жизнь /.../
В настоящее время я могу встретить это новое испытание с гораздо большей уверенностью, чем если бы я так поступил сначала. Каждый человек, которого Вы схоронили в тюрьме за его верность своему сознанию добра и зла, набрался там гораздо больше упорного мужества и спокойной решимости, чем то вдохновение, которое руководило им тогда, когда он как разумный человек на воле вступил в борьбу с общественной несправедливостью /.../
Тот, в ком личное тщеславие играло, быть может, некоторую роль тогда, когда Вы впервые отправили его в тюрьму, в настоящее время проникнут совсем иным духом. Вы ему дали случай осязать в его собственной жизни единство всего того, что делает человека сильным, свободным и искренним; вместе с тем Вы заставили его почувствовать и единство всего того, что наиболее вечно в жизни мира. Вы создали из него несокрушимую силу в разрастающейся борьбе против всего того, что удаляет от свободы как отдельных личностей, так и различные классы или народы.
Какое бы ни было в настоящее время Ваше мнение об отказывающихся по совести от военной службы, я уверен, что ничего, кроме добра, не может выйти из искренней попытки объяснить Вам побуждения и причины, вызывающие поступки этих людей.
Клиффорд Аллен,
18 мая 1917 г.
----------------------------------------------------------------------
АРХИВ
----------
К. А. Шестопёров -
военно-полевому прокурору Юго-западного фронта
генералу С. А. Батогу.
"Глубокоуважаемый Сергей Александрович!
Вполне уважая Вас как человека, который поступает так, как находит нужным и как велит ему долг, я приношу Вам свое извинение за ту или те неприятности, какие Вам может причинить это мое письмо, зная Ваше ко мне расположение. Но, когда Вы узнаете мое душевное удовлетворение, что, наконец, после долгих лет религиозных исканий и тяжелых душевных переживаний я нашел истинный путь жизни, по которому должен идти, то не огорчитесь за меня. Ваше же хорошее ко мне отношение дает мне право надеяться, что Вы поймёте меня, что я должен поступить так, как поступаю сейчас, - жить и работать так, как велит мне через мою совесть наш Бог; а та любовь, которую питаю к нашему народу, частицу которого ношу в себе, побуждает меня безотлагательно начать новую жизнь, и в этой жизни отдать всего себя на служение.
/.../ Я увидел все ошибки своей прежней жизни, из которых главная - это та, что я жил, противясь воле Бога, и этим противлением Его воле приносил ужаснейший вред тем людям, которые со мной сталкивались на жизненном пути, а тем самым вредил всей жизни.
Я увидел, что все те люди, с которыми я встречался, несмотря на бьющую порой в глаза темную сторону, таят в себе источники светлой, божественной частицы, которая светится в их душах и только ждет усилия воли этих людей, чтобы из теплящейся прекрасной искорки превратиться в сильное пламя любви, той силы, которая только одна и может создать людям счастливую жизнь и осуществить идею царствия Божия на земле.
Вся моя предшествующая государственная и общественная службы и весь жизненный опыт теперь с особой яркостью предстали предо мной, и я увидел, что та государственная власть, на служение которой я отдал лучшие годы своей жизни, веря, что она служит благу народа, для цели строительства государственной жизни пользовалась очень часто невежеством людей и во имя объявлениях ею возвышенных целей принуждала одного человека видеть в другом своего врага и - оправдала и поощряла всякие чинимые им друг другу жестокости.
И вот, я увидел ясно, что тот путь, по которому я иду, - ложный путь, что стоять на страже государственной власти, покоящейся на насилии и использующейся в большинстве случаев для скорого созидания будто бы счастливой жизни, темными сторонами человеческой души, - я не могу, т. к. мой внутренний голос, голос совести, властно указывает мне мои обязанности - для блага людей исполнять только волю одного Бога и работать только в той области, где во всей полноте будет использована исключительно прекрасная, чистая сила человеческой души.
----------------------------------------------------------------------
АРХИВ
----------
Мне возражали и будут возражать, говоря, что государственная власть преследует возвышенные и чистые цели, что она преследует исключительно благо народа. Но факты политической жизни, особенно последнего времени, разве не опровергают эти возражения?
Как бы возвышенны и истинны ни были цели государственной власти, они никогда не могут оправдать безумного и жестокого избиения и убийства людей, благодаря которым и достигаются эти цели, - причем, главным образом избиваются и уничтожаются наиболее несчастные, невежественные люди и более доверчивые в своей сердечной простоте к тем, кто наименее их любит и думает об их счастье и благополучии, а только сулит им всякие блага, и к тем, которые смотрят на этих людей как на грубую силу, могущую помочь им в достижении ихних, очень часто честолюбивых мечтаний. А кому неизвестно, что эта сила потом презирается теми же, которым она оказала существенную услугу? И опять - унижение человеческой личности.
Мне не раз говорили: "Пусть погибнет 1000 темных невежественных людей, но 10000 умных будут благоденствовать". На это я отвечал вопросом: "Где же то уважение к человеческой личности, где, хотя бы путь к достижению того, обещанного государственной властью, счастья людям?" Ответа я, конечно не получал.
А как создается государственная власть? Опять политическая жизнь любого государства, и особенно политическая жизнь нашей бедной Родины ярко указывает, что эта власть создается на неправде и насилии, и в жертву этой власти приносятся самые святые чувства, и люда становятся в такие жизненные условия, в которых человек, особенно с неустойчивой психикой и с недостаточно развитым моральным чувством, отравляет свою душу злобой, жестокостью, убийством.
И этими то силами человеческой души и пользуется государственная власть, укрепляющая своё могущество и стремящаяся для какой-то несуществующей личности создавать условия свободного существования и развития, и поднять эту несуществующую человеческую личность на особый пьедестал, - а тысячи и сотни тысяч забитых невежеством, нуждою и горем людей принести легко в жертву плоду своих матерей.
Пережив в сильных душевных муках все несоответствие между задачами, которые поставила себе государственная власть, и средствами их исполнения, которыми была поругана и унижена человеческая личность, я, вполне отдавая себе отчет в своих действиях, не нахожу возможным по своим религиозным убеждениям оставаться на военной и вообще на государственной службе, о чем Вам как прокурору и сообщаю.
Посылаю Вам то предписание, на основании которого я должен явиться к Вам 30 декабря 1917 года.
Временно я буду жить в Немирове Подольской губ. О перемене своего адреса немедленно Вас уведомлю.
Примите уверения в глубоком к Вам уважении. Преданный Вам
Н.Шестоперов." 23.12.1917 г.
----------------------------------------------------------------------
ИЗ КНИГИ
" НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ "
Истинная жизнь происходит не там, где совершаются большие внешние изменения, где передвигаются, сталкиваются, дерутся, убивают друг друга, а она происходит только там, где совершаются чуть-чуточные, незаметные изменения: в душах людей.
Бог живет во всяком человеке. И нет той души, в которой не могло бы пробудиться сознание Его. Пробудившееся же сознание неудержимо влечет человека к единению с Богом, и людьми.
Только поговори с человеком, вглядись хорошенько в его глаза, и ты почувствуешь, что ты родня, ему, что ты как будто прежде, давно знал его. Отчего это? Оттого, что то, чем ты живешь, одно и то же в тебе и в нём, и во всех людях.
Отчего так тяжело бывает несогласие с другим человеком и еще тяжелее нелюбовь другого человека? Оттого, что мы все чувствуем, что то, что в нас делает нас людьми, одно во всех. А вот мы, не любя других, расходимся с тем, что одно во всех, расходимся сами с собой.
Для того, чтобы было легче жить с каждым человеком, думай о том, что у тебя общего, одинакового с ним, а не о том, что у тебя отдельного и разного.
----------------------------------------------------------------------
Если человек думает, что его жизнь в его личности, и живет только для себя, то он неизбежно страдает. Стоит ему понять, что то, чем он живет, одно во всех людях, и страдание не только облегчается, но он узнает лучшее благо мира: любовь к людям и их любовь к себе.
Мы, люди, должны понимать, что все мы - дети одного Отца, призванные выполнять, здесь, на земле, один общий закон; что каждый из нас должен жить не для себя, а для других; что цель жизни не в том, чтобы быть более или менее счастливым, а чтобы самому становиться и другим помогать быть белее добродетельными; что бороться против несправедливости и заблуждения всюду, где бы мы их ни встречали, есть не только наше право, но и наша обязанность, - обязанность всей нашей жизни, пренебрегать или нарушать которую мы не можем, не впадая в тяжкий грех.
Человек, понимающий смысл в назначенное время жизни, не может не чувствовать свое равенство и братство с людьми не одного своего, но и всех народов.
Не раз видел я под Севастополем, когда во время перемирия сходившиеся солдаты русские и французские, как они, не понимая слов друг друга, все-таки дружески улыбались, делая знаки и похлопывая друг друга по плечу или брюху. Насколько люди эти были выше тех людей, которые устраивали войны и внушали людям, что они не братья, не одинаковые люди, а враги, потому что члены разных народов.
Ни один человек не может быть ни орудием, ни целью. В этом состоит его достоинство. И как он не может располагать собою ни за какую цену /что было противно его достоинству/, т. е. он обязан в действительности признавать достоинство человеческого звания в каждом человеке и потому должен выражать это уважение по отношению к каждому человеку.
То, что делают родители над детьми, воспитатели над воспитанниками, правители над управляемыми, силою заставляя их повиноваться, это - то же самое что делают над деревьями, когда их постригают или сгибают на них ветки. Деревья только на время принимают тот вид, который им хотят дать, а потом опять растут так, как это свойственно их природе.
----------------------------------------------------------------------
Про какое бы ни подумать материальное общее бедствие людей нашего времени, поищите его корни. Оно - в суеверии о том, что одни люди могут устраивать жизнь других.
Устраивать жизнь других людей можно только насилием, а насилие не устраивает, а расстраивает жизнь людей. А потому один человек или несколько людей не могут устраивать жизнь другого человека или других людей.
Добро с того момента, когда оно предписано, становится злом с точки зрения истинной нравственности, с точки зрения человеческого достоинства и свободы. Свобода, нравственность и достоинство человека заключается в том, что он делает добро не потому, что это ему предписано, но потому, что он признает его, стремится к нему, любит его.
Мы так привыкаем думать, что одни люди могут устраивать жизнь других людей, что распоряжения одних людей о том, как другие должны верить или поступать, нам не кажутся странными. Если люди могут делать такие распоряжения и подчиняться им, то это только потому, что люди эти не признали в человеке то, что составляет сущность всякого человека! Божественность его души, всегда свободной и не могущей подчиняться ничему, кроме своего закона, т. е. совести, закона Бога.
Суеверие устройства человеческого общества насилием тем ужасно, что оно преемственно. Люди, выросшие в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, законно ли оно, а признают его как нечто неизбежное, без которого жизнь немыслима.
Суеверие о том, что одни люди могут устраивать жизнь других людей, т. е. насилием устраивать ее, тем особенно вредно, что люди, подпавшие этому суеверию, перестают различать добро от зла. Если можно для хорошего устройства забирать людей в солдаты и велеть им убивать братьев, то нет уже никакого божеского закона, и все можно.
----------------------------------------------------------------------
Какие бы беды ни происходили от людских грехов и страстей, законами, основанными на государственном насилии, нельзя исправить это зло, потому что, до тех пор, пока человек подчиняется не своей совести, а другим людям, совесть его не действует в нем.
Ничто так не мешает улучшению жизни людей, как то, что они хотят улучшить свою жизнь делами насилия, насилие же людей над людьми более всего отвлекает людей от того одного, что может улучшить их жизнь, а именно - от того, чтобы люди сами старались становиться лучше.
Может ли быть что-нибудь нелепее того, что человек имеет право убить меня, потому что он живет на той стороне реки, и что его государь в ссоре с моим, хотя я и не ссорился с ним?
Много злого делают люди рада себялюбия; самые же опасные злодеяния делаются людьми ради государства. И что удивительное всего, это то - что люди, - делающие эти хитрости, обманы, шпионства, поборы с народа и ужасные смертоубийства - войны, гордятся своими злодеяниями.
Обитатели земной планеты находятся еще в таком состоянии нелепости, неразумия, тупости, что каждый день читаешь в журналах цивилизованных стран обсуждение дипломатических отношений глав государств, имеющих целью союзы против предполагаемого врага, приготовление войн, при которых народы позволяют своим руководителям располагать ими, как скотом, ведомым на бойню, как будто не подозревая того, что жизнь каждого человека есть его личная собственность.
Обитатели этой странной планеты все воспитаны в убеждении, что есть народы, границы, знамена и все имеют такое слабое сознание человечности, что это чувство совершенно исчезает перед представлением отечества.
Все бедствия, неразрывно связанные с государством, постоянно увеличиваются вместе с расширением его пределов и, напротив, уменьшаются с их сужением.
----------------------------------------------------------------------
Если бы мои солдаты начали думать, ни один не остался бы в войске.
Как часто встречаешь людей, возмущающихся против войны, тюрем, насилия и вместе с тем, постоянно участвующих в тех самых делах, которые они осуждают.
Человек нашего времени не может достаточно внимательно исследовать цели и приложения тех, кажущихся невинными, дел, которые он делает, если он хочет жить нравственной жизнью. Как, съедая котлету, человек должен знать, что эта котлета есть тело убитого барашка, отнятого у матери, так точно и жалование на оружейном, пороховом заводе, или за службу офицером, или чиновником по сбору податей, он должен знать, что деньги, которые он получает, он получает за то, что содействует приготовлению к убийству или тому, чтобы отбирать у бедных людей произведения их труда, и что участие его в этих делах есть дело дурное, безнравственное, хотя и скрытое.
В наше время самые большие и вредные преступления не те, которые совершаются временами, а те, которые совершаются хронически и не признаются преступлением.
Помни, что в каждом человеке живет тот же дух, какой живет в тебе, и потому не только люби, но чти как святыню душу каждого человека так же, как и свою душу.
Ребенок встречает другого ребенка, какого бы он ни был сословия, веры и народности, одинаково доброжелательной, выражающей радость улыбкой. А между тем, взрослый человек, который должен бы быть разумнее ребенка, прежде чем встать в какие бы то на было отношения с человеком, уже соображает, к какому сословию, вере, народу принадлежит встречный, и соответственно его сословию, вере, народности, так или иначе обходится с человеком. Недаром говорил Христос: будьте, как дети.
----------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ:
Стр.
ВЫПУСК 1.
Толстой о толстовстве. Письмо к П.Редферну 3
П.Салимонов. "И ничто не укрыто от теплоты его" /Пс.18:7/ 4
Г.Мейтин. "Исповедую ненасилие" 6
Из зарубежной прессы. Журнал канадских духоборов 12
ВЫПУСК 2.
Из почты "ЯП" 14
Л.Н.Толстой. Из доклада, приготовленного для конгресса
мира в Стокгольме 15
Р.Фолльро. Отрывки из книг и речей 18
ВЫПУСК 3.
И.И.Горбунов-Посадов "Табачные листья" 20
Г.Мейтин. "Шаг с надеждой" 24
Мартин Лютер Кинг. "Любя врагов своих" 30
ВЫПУСК 4.
Клиффорд Аллен - Ллойд-Джорджу 35
Н.А. Шестоперов - генералу А.С.Батогу 39
Л.Н. Толстой. Из книги "На каждый день" 41
----------------------------------------------------------------------
АДРЕС РЕДАКЦИИ:
Тел.
РЕДАКТОР: Георгий Мейтин
----------------------------------------------------------------------
leopoliss
Четверг, 12 Сентября 2013 г. 21:14 (ссылка)
----------------------------------------------------------------------
ИЗ ДОКЛАДА,
ПРИГОТОВЛЕННОГО ДЛЯ
КОНГРЕССА МИРА В СТОКГОЛЬМЕ
Мы собрались здесь для того, чтобы бороться против войны. Войны, то есть, для чего все народы мира, миллионы и миллионы людей, отдают в бесконтрольное распоряжение нескольких десятков лиц, иногда одного человека, не только миллиарды рублей, талеров, франков, иенов, представляющих большую часть их труда, но и самих себя, свои жизни.
Мы должны ясно, открыто, не только повторить ту истину, которую знают и не могут не знать все люди о том, что человек не должен убивать человека, но и разъяснить то, что никакие соображения не могут уничтожить для людей христианского мира обязательность этой истины.
И потому я предложил бы нашему собранию составить и обнародовать такое воззвание к людям всех и в особенности христианских народов, в котором мы ясно и определенно высказали бы то, что все знают, но никто или почти никто не говорит, а именно то, что война не есть, как это признается теперь большинством людей, какое-то особенно доброе, похвальное дело, а есть, как всякое убийство, гадкое и преступное дело как для людей тех, которые свободно избирают военную деятельность, так и для тех, которые из страха наказания или из корыстных видов избирают ее.
По отношению лиц, свободно избирающих военную деятельность, я предложил бы ясно и определенно высказать в этом воззвании то, что несмотря на всю эту торжественность, блеск и всеобщее одобрение, которыми обставляется эта деятельность, деятельность эта преступная и постыдная, и тем более преступная и постыдная, чем выше положение, занимаемое человеком в военном сословии. Точно также предложил бы высказать ясно и определенно по отношению людей из народа, которые призываются на военную службу угрозами наказания или подкупом ту грубую ошибку, которую они делают и против своей веры, и против нравственности, и против здравого смысла, когда соглашаются поступать в войска: против веры тем, что поступая в ряды убийц, нарушают признаваемый ими закон Божий; против нравственности тем, что из страха наказания со стороны или из корыстных побуждений соглашаются делать то, что в душе своей признают нехорошим. И против здравого смысла тем, что поступая в войско, рискуют в случае войны теми же самыми, если не более тяжелыми бедствиями, чем те, которые им угрожают за отказ; главное же, поступают противно здравому смыслу уже тем, что вступает в то самое сословие людей, которое лишает их свободы и принуждает поступать в солдаты.
/.../ Как в сказке Андерсена, когда царь шёл в торжественном шествии по улицам города, и весь народ восхищался его новой прекрасной одеждой, одно слово ребенка сказавшего то, что все знали, но не высказали, изменило все. Он оказал: на нем
----------------------------------------------------------------------
нет ничего", и внушение исчезло, и царю стало стыдно, и все люди, уверявшие себя, что они видят на царе прекрасную новую одежду, увидали, что он голый. То же надо оказать и нам, сказать то, что все знают, но только не решаются высказать, сказать, что как бы ни называли люди убийство, убийство всегда есть убийство - преступное, позорное дело. И стоит ясно, определенно и громко, как мы можем сделать это здесь, сказать это, и люди перестанут видеть то, что им казалось, что они видели, и увидят то, что действительно видят. Перестанут видеть: служение отечеству, геройство войны, военную славу, патриотизм, и увидят то, что действительно есть: голое, преступное дело убийства.
В какую форму сложится жизнь людей, отказавшихся от убийства, мы не знаем и не можем знать. Одно несомненно: то, что людям, одаренным разумом и совестью, естественнее жить, руководствуясь этими свойствами, чем рабски подчиняться людям, распоряжающимися убийством друг друга, и что поэтому та форма общественного устройства, в которую сложится жизнь людей, руководствующихся в своих поступках не насилием, основанным на угрозе убийства, а разумом и совестью, будет во всяком случае не хуже той, в которой они живут теперь.
1909 г.
----------------------------------------------------------------------
От редакции
/................................................/
/...../ Журнал "Ясная Поляна" поддерживает все мирный инициативы, от кого бы они ни исходили. Однако основной, истинно мирной инициативой является инициатива совести каждого отдельного человека. Народы, государства состоят из отдельных личностей, составляющих и все человечество. Из сердца каждого отдельного представителя человечества могут исходить как хищнические побуждения, так и стремление к мирной жизни со всеми, к братству со всеми, к любви ко всем. Человек в этой жизни ищет, борется, ошибается, еще и еще ищет, падает, снова поднимается. Он должен сделать выбор в своем сердце. И чем больше отдельных, быть может, даже совершенно не знакомых между собой, людей делают выбор мирной инициативы своей совести, тем лучше и надежнее может чувствовать себя человечество, тем реальнее мир на земле, мир без войн.
Журнал "Ясная Поляна" особенно поддерживает те мирные инициативы различных общественных групп, которые касаются совести каждого человека. В частности - восстановление права на так называемую альтернативную службу. Хотя альтернативная служба - никак не конечная цель; она лишь может стать одним из временных шагов к полной и свободной демилитаризации человечества. Когда мы говорим о восстановлении права на альтернативную службу, речь не идет о праве быть пацифистом - такого права никто не может ни давать, ни отнимать, как не может быть ни права, ни запрета иметь совесть и поступать по совести - речь лишь идет о праве адептам старого мышления не гневаться в подобных случаях. А все то, что способствует уменьшению гнева и других недобрых чувств, можно только приветствовать.
/...../ Уже в большинстве европейских стран существует такая практика замены военной службы на мирную. Это - поистине веление времени: это шаги к тому, чтобы на земле был мир и, как теперь стали говорить, - ненасильственный мир, - мир как результат выбора совести.
----------------------------------------------------------------------
Видели ли вы когда-нибудь границу?
Это деревянная застава, и с каждой стороны - полицейские. Вы ее замечаете внезапно, как засаду за поворотом дороги. С другой стороны такие же деревья и такое же небо. Но судьба иная.
Иногда, эта граница устраивается посреди деревни. Люди переговариваются и протягивают друг другу руки через "границу"...... до тех пор, пока люди, которые ими управляют /почему именно эти, а не те?/ не оденут одних людей в синее, а других в красное и не заставят их убивать друг друга.
И они убивают, потому что разделены деревянной заставой о полицейскими с обеих сторон.
С одной стороны у людей достаточно еды, а с другой голодают. Почему?
/ "Любовь спасет мир". 1948 /
Первый признак любви - справедливость. Плод справедливости - мир.
Милосердная любовь - не снисходительное сострадание сытого человека, доставляющего себе приятное удовольствие, - она долг, всех нас обязывающий.
Люби, и все осуществится.
Любовь не в одной жалости. Мы блаженно упиваемся этим худосочным видом любви - жалостью. Она - предлог, позволяющий нам увериться в своем "добром сердце".
/ "Единственная истина - это любить друга". 1966 /
----------------------------------------------------------------------
...Дайте нам один самолет, каждый из нас по самолету, по одному из ваших бомбардировщиков. Потому что я узнал, что каждый из них стоил приблизительно 5 миллиардов франков. И вот я высчитал, что на стоимость двух таких смертоносных самолетов можно было бы лечить всех прокаженных в нашем мире.
Одним самолетом меньше в каждом лагере: это не изменит соотношение ваших сил.....
Вы сможете спать спокойно, и я буду лучше спать. Потому что миллионы людей, наконец, обретут сон.
/ Открытое письмо генералу Эйзенхауверу и Г.Маленкову.1954 /
Сегодня надо сделать выбор, сегодня же и навсегда.
Или же люди научатся любить и понимать друг друга,
И человек, наконец, будет жить для человека,
Или же люди исчезнут с лица земли все, и все вместе.
Если человек захочет, то к его услугам будет неисчерпаемый
источник энергии и тепла:
Никто больше не будет зябнуть и вскоре никто не будет голодать.
Но также, если человек захочет, земля распадётся,
Исчезнет род человеческий.
И какой плод сорвет тогда человек
С древа познания добра и зла?
Думаете ли Вы, что спасете мир речами государственных
деятелей или голосованием на ассамблеях?
Ведь дело идет о спасении мира от него самого и от
атомной бомбы, мира, который больше не решается во
что-либо верить, потому что его научили все отрицать,
Мира, который больше ничего не ждет, потому что ему все было обещано.
Надо спасти мир.
Научить его снова видеть жизнь как радостное и любящее братство.
Сказать ему, что поистине мы обладаем только тем счастьем,
которое даем, что злые - подлинно несчастны, что только
эгоист - подлинно одинок.
/.........../
/ "Атомная бомба или любовь?" 1949 /
----------------------------------------------------------------------
----------------------------------------------------------------------
/х/
И.И.ГОРБУНОВ-ПОСАДОВ
/1864-1940/
ТАБАЧНЫЕ ЛИСТЬЯ
Табачные листья, что сладко людей опьяняют.
Весь долгий, весь тяжкий свой день трудовой
В убийственной, полной отравы, своей мастерской
Табачные листья они разбирают -
Женщины, девушки, дети - привычной рукой
И медленно ад смертоносный вдыхают
Всей грудью больной.
X X X
Ночью в остроге. Духота, вонь. Десятки храпящих
человеческих тел на нарах с ползающими вшами.
Вот в ночной полутьме, среди тяжко храпящих, свистящих,
хрипящих, стонущих порою во сне тел, просыпается человек.
И вдруг в ночной мгле, в жутком уединении души перед ним встает
страшное воспоминание.
Ужас, насилие, кровь!....
Странный лик замученных им жертв выступает перед убийцей из
темных углов камеры.
И из глубины его души весь ужас им совершенного вдруг
обнажается перед ним впервые в своей страшной силе.
Кажется, может наступить пробуждение совести, великий
душевный переворот, когда потрясенная, опаленная, очищенная
вспыхнувшим огнем сознание ужаса, сделанного, душа может вдруг
возродиться в пламени раскаяния, испепеляющим зло в человеке.
Но... в эту минуту дрожащие от волнения руки торопливо,
привычно шарят в изголовьи.....
Вот они - избавители: табак и спички!! - Дрожащими руками он
свертывает поскорее цигарку. Вспыхивает огонек. Табачный дым
ударяет в мозг.
Душа опьянена, одурманена. Поднявшийся крик совести оборвался. Совесть снова убита.
X X X
----------------------------------------------------------------------
/х/ Иван Иванович Горбунов-Посадов - близкий друг Л.Толстого, редактор издательства Посредник.
----------------------------------------------------------------------
В глубине окопов сидят друг против друга, неделя за неделями солдаты двух неприятельских армий - люди-братья, мужики, рабочие двух стран, переодетые в солдатские шинели и потому убивающие друг друга.
Они следят друг за другом из окопов. Если из неприятельского окопа появится голова человека, они должны разнести в куски его череп.
Они сидят в окопах друг против друга дни за днями, неделя за неделями в сырости, в воде, в грязи, во вшах, среди вони испражнений, следя все время за противником, переряженным в мундир. Таким же, как они, братом другой страны, чтобы убить его, если для этого будет какая-нибудь возможность.
Они сидят неделя за неделей в этой беспрерывной атмосфере убийства, в этом аду, засыпанном порой раскаленным дождем неприятельских снарядов.
Солдаты наши знают, что те, кого называют их врагами, такие же совершенно люди, как они, с таким же телом, такою же жизнью. Только лица желтые, да глаза поуже.
Они хорошо их видят в дни перемирия, уборки трупов, когда они сходятся с ними, как товарищи и переговариваются друг с другом на том общем всем людям братском языке, на каком так много говорят друг другу глаза и пожатия рук и обмен бедными их солдатскими подарками. И еще больше таких разговоров с приведенным пленными, когда они узнают через переводчика, что это фуджийские крестьяне, токийские рабочие, рыбаки Японского моря, - так же, как они - владимирские мужики, петербургские рабочие, каспийские рыбаки. Очи знают, что у этих, сидящих против них в окопах несчастных, как они, людей тоже есть жены, дети, отцы, матери, от которых они тоже отняты, Бог знает почему, для этой безумной бойни.
И они должны сидеть недели за неделями, чтобы, притаившись, следить за ними, как за дичью, или красться ночью, как дикие звери, чтобы переколоть их.
Как они выдерживают это?
Если лезут мысли о деревне, о детях, о высохшей от слез старухе-матери, о том, что тебя оторвали от твоей полосы, пригнали сюда, как бессловесного раба, чтобы сидеть месяцы в этой мерзости, когда генералы ездят в своих роскошных вагонах... Если лезут мысли о том, что ты должен быть все время целью для чьих-то выстрелов... быть убийцей ничего не сделавших тебе людей... Если возмущение, наконец, поднимается в солдатской душе, - водка и табак делает свое дело. Они одуряют, они заглушают.
Там, на родине, везде собирают табак, папиросы - для них, для солдат, чтобы они крепко сидели, чтобы они не разбегались из своих окопных нор.
Там, на родине, в столицах, где журналисты, сидящие в ярко освещенных ресторанах и распивающие с любовницами под музыку ликеры, прославляют "чудо-богатырей", сидящих в грязи, во вшах, среди испражнений и крови человеческой, там, в столицах, шумят балы и гремят концерты "на табак солдатикам - нашим героям!" Знаменитые певцы распевают, знаменитые актеры и актрисы представляют, знаменитые танцовщицы пляшут для того, чтобы к окопам
----------------------------------------------------------------------
подвозили табак, чтобы солдатский мозг ни на минуту не оставался не одуренным.
Изящные дамы ходят по квартирам: "Жертвуйте папиросы на священный алтарь отечества!"
Чудо-богатырей одуряют всем: манифестами, речами, молебенами о победах. Но все это в конце концов не действует. Не выдерживают человеческие нервы, человеческая душа.
Надо постоянно заглушать сознание. И тогда делай, что хочешь с человеком.
"Вот вам табак, герои, чудо-богатыри: Вот вам горы махорки, горы папирос. Только сидите там, в этой грязи, вони, человеческой крови. Только забудьте о том, что вы люди, что те, которые сидят там, в противоположных окопах, тоже люди-братья".
И они покорно сидят в своих окопах, прокуренные рабы, прокурившие свою душу. Вот вам табак: затягивайтесь и ... убивайте.
"На табак наши героям, на табак чудо-богатырям."
X X X
Он был каторжник, осужденный за несколько убийств. Но каторжник-убийца на службе государства.
Государство убивает своих врагов. И каторжник-убийца стал государственным убийцей - палачем.
Ом задушил уже на государственной виселице десять человек. Ему платят за каждого из них по пяти рублей, вносящихся на его имя в тюремную кассу, и ему обещали освобождение до срока.
Идя на казнь, он выпивает большой стакан водки и идёт на свою работу. У каждого своя работа. Рабочий работает у станка. Крестьянин на земле. Судья за своим столом с законами. А он работает с виселицей. Они с судьей - два конца одной палки. С одного конца чистый, высокообразованный господин судья, а с другой - безграмотный каторжник-убийца. Но они оба одно. Одни своим осуждением набрасывают веревку на человека, а другой затягивает ее. И это называется правосудием.
Он задушил уже на государственной виселице десять человек. Все это были бунтовщики. Все - молодые люди. Мужчины и девушки. Ну что ж... За каждого ему клали в тюремную кассу пять рублей и давали водки. И обещали освободить до срока.
Идя на казнь, он выпивал стакан водки и шел на свою работу.
Так было и сегодня, как всегда. Но сегодня, в числе других к виселице привели очень молоденькую девушку, которая твердо держала свою маленькую, коротко остриженную головку. Лицо ее было бело, как стена, но глаза твердо смотрели.
Он перевидел их немало за это время: и таких, что трепетали, как листья, и таких, что твердо, геройски умирали. И шею и тех и других одинаково затягивала петля его веревки. Из горла и тех, и других вылетал одинаковый хрип. Тело одинаково вздрагивало. И все было кончено. У всех одинаково. И доктор свидетельствовал смерть. Это было привычным.
Но сегодня в первый раз что-то дрогнуло в его сердце. Оказалось, что у него все-таки есть сердце, и оно может дрогнуть.
----------------------------------------------------------------------
У осужденной девушки все свешивалась на лоб прядка, которую она отбрасывала решительным движением головы. У нее была беленькая, беленькая шейка, с большим родимым пятном.
Совсем как Машка!
Он давно, в молодости, много лет уже, как потерял сестру из вида и ничего не знал о ней. Но теперь, в эту минуту она встала вдруг перед ним.
Совсем как Машка.
И он вспомнил, как сестра играла с ним, как они возились вместе.
Она была такая ласковая до него. Она одна любила его, одна во всем свете.
Совсем Машка! И прядка такая же, и шейка, и родинка... Совсем Машка!
И он сейчас должен будет набросить на эту шею намыленную веревку.
А если он откажется.... Тогда что?
Тогда пропадет все. И пять рублей, да, верно, и все деньги, и освобождение, все...
Тогда... Тогда он отошел в сторону, за конвойных, будто поправить что-то. И в одно мгновение он вытащил скрученную цыгарку, чиркнул и затянулся.
Дым ударил в голову.
Потом он вышел опять вперед.
Резолюция была дочитана.
Настала очередь девушки.
Стараясь не смотреть на нее, он связал ей руки, надел на нее мешок, подвел ее к виселице и задушил ее, как всех... как всех...
X X X
Табачные листья, что сладко людей опьяняют.
Весь долгий, весь тяжкий свой день трудовой.
В убийственной, полной отравы, своей мастерской
Табачное листья они разбирают - женщины, девушки, дети -
привычкой рукой и медленно яд смертоносный вдыхают
Всей грудью больной.
----------------------------------------------------------------------
Так случилось, что сам я никогда не делал даже попытки попробовать какой-либо из наркотиков и не имел такого желания, но постоянно сталкивался с этой проблемой у многих и многих людей. Не знаю, волей ли простого случая или по какой-то другой причине, но мне пришлось видеть и чувствовать бесчисленные страдания тех, кто стал жертвой этой мрачной разрушительной силы. Сколько жалоб и проклятий на свою судьбу, сколько надежд и новых, с каждым разом еще более отчаянных, падений!
Не случайно наркоманию назвали чумой двадцатого века. Двадцатый век с его стремительным бегом, с его фантастическими техническими достижениями и невиданными ранее волнами, с его богатством и нищетой оказался ее питательной средой. Стремительное движение - да, но оказалось, что от себя не убежать; прогресс науки - да, но в человеке нашлась еще какая-то странная пустота; богатства - и это так, но тем отчетливее возникал вопрос: а дальше? Наркотик на первых порах уничтожал, эти проблемы; затем проблемой становился од сам. Было стремление освободиться, освободиться от пустоты и вопросов, но пустота оставалась, а человек оказывался в еще более ужасном рабстве.
Первое время после того, как тема эта перестала у нас быть запретной, о наркомании наперебой бросились писать все кому не лень. Чего тут только не было! Или просто стремление к сенсационным открытиям, или намеки на какие-то таинственные происки, или административный оптимизм в духе 70-х годов без какого бы то ни бы было раздумья об истинных причинах этого бедствия. Тем же, кто старался более трезво и объективно оценивать проблему, приходилось беспомощно разводить руками. "Наркомания - не воспаление легких, не дизентерия, не чума, - пишет Ирина Веденеева /"Огонек" N3, 1988 "У черты"/. - Ее лекарствами не вылечить. Лекарствами только можно привести в больнице организм в порядок. А дальше что? Что делать с тягой, которая не дает человеку жить нормальной жизнью? Можно, конечно, попытаться вылечить наркомана силой. Не хочешь, дескать, негодяй, понимать, что реальная жизнь счастливей, лучше, чем твоя, мы тебя заставим. Можно пытаться решить проблему милицейскими методами. Перекрыть весь доступ к наркотикам, наркоманов всех пересажать и посчитать, что все в порядке. Но, увы. Запретили посев опийного мака, пошел в ход обыкновенный. Убрали "натуральные" наркотики, стали быстро распространяться химические, которые оказались еще страшнее. Начали жестче бороться с наркоманами, стало увеличиваться количество токсикоманов. A токсикоманы, кстати, почти все - или дети, или подростки. Как считают специалисты, перекрыть доступ к токсическим веществам практически невозможно. Никто просто не в силах предугадать, что принесет "нового" быстро развивающаяся химия... Только ведь методы жесткого, силового отношения к тем же
----------------------------------------------------------------------
наркоманам в мировой практике не новы. Запад, который раньше нас столкнулся с этой проблемой, за долгие годы перепробовал все. И сажали, и избивали, и уничтожали. А наркомания все увеличивалась и увеличивалась..."
Проблема возвращается к новому поиску причин. И уже как следствие - преодоление внутренней зависимости, тех невидимых сетей, которые скрутили и держат человека, подчиняя его себе. Для того, чтобы ее преодолеть, необходим внутренний переворот, меняющий всю жизнь человека, ее основы и стремления. Пусть только будет надежда!
Как бы ни казалось трудно избавиться от наркотической зависимости, это возможно. И те, кто участвовал в летнем лагере восемьдесят четвертого года, и особенно те, кто помнит его первые недели на морском берегу в Вакароулли, знают, что это так. Есть, правда, вероятность подвергнуть сомнению то, что послужило толчком к началу этого лагеря. Но ведь во всем лучше находить хорошее, и, как бы то ни было, в основном все, кто это пережил, вспоминали то лето с большой теплотой.
Все были очень молоды, но некоторые уже успели испытать на себе кошмары наркотического рабства. И тут случилось - каким бы неожиданным и невероятным это ни казалось, - что с самого начала эта зависимость пропадала, и люди чувствовали себя наполненными чем-то другим, светлым, радостным. Радостным было, прежде всего, открытие новой жизни, жизни о Боге. Люди почувствовали какое-то блаженное единство, почувствовали себя одной семьей, обращались друг к другу с сияющей улыбкой. Я видел, как люди буквально меняются на глазах. Наверное, сами себя не узнавали - так поразительно все было. Вчера скучающие, мрачные, потерянные в этом мире, сегодня - сияли восторгом, я это видел и тоже радовался. А насколько же рады должны были быть те, кто только теперь освободился от наркотических "ломок"! И как тут важна и полезна была взаимная поддержка. Теплота соучастия в новой жизни. Поскольку и мне выпала судьба быть участником той летней коммуны, как мы ее называли, то и мне вспоминается эта теплота. Как-то добирался я до лагеря в проливной дождь, идти надо было несколько километров, было холодно. Но что значили тогда эти дождь и холод? Я знал, что там отогреюсь, что там я буду согрет нашим общим душевным теплом.
Несколько серых палаток среди сосен на морском берегу стали нашим домом. Нашим любимым домом - так, кажется, чувствовали все! Удивительно и то, что все /может быть, я и ошибаюсь, говоря "все"/ старались чем-то послужить, приложить свои силы: посуда всегда была чистая, всегда были принесены дрова для костра и питьевая вода. В самом начале лета, когда в лесу заросли были молодой крапивы, мы варили из нее суп. Заваривали листья земляники и брусники так, что от чая даже почти отвыкли. Все это было вкусно, хорошо. Но самым лучшим было то, как преображались внутренне.
Однажды, находись в городе, я узнал, что к нам поехали новые люди, человек пять. Возвращался в лес я с некоторым
----------------------------------------------------------------------
беспокойством: что там? Удастся ли прибывшим влиться в нашу жизнь? И как же я был счастливо удивлен, когда, поздно вечером добравшись до палаток, я услыхал звуки полюбившихся нам песен /"Ты должен быть ребенком...."/ и различил в темноте, освещенные отблесками пылающего костра, счастливые лица! Пели, читали Евангелие.
В другой раз к нам пришли трое, изрядно выпивших, пожелавших остаться. Опять-таки, многие переживали о последствиях, но, видно, царившее там восторженное настроение было настолько сильно, что, ко всеобщей радости, и эти трое включились в нашу общую жизнь и забыли думать о выпивке.
Когда же лагерь стал еще разрастаться, и число участников приближалось к двадцати, оказалось, что это уже тяжелее. Появилась разобщенность, начались разногласия, споры... Первый радостный всплеск прошел, и теперь наша жизнь не оказывала такого притягательного действия на прибывающих. К этому надо было быть готовым, это - общая закономерность. И как, однако, точно она проявилась! Пережившие восторг обновления первых недель оставались верны тому, что дало это обновление, не было и мысли вернуться к прежнему, но они уже не встречали понимания со стороны. Теперь и Евангелие чаще читали не у общего костра, а в какой-нибудь из палаток. Песни пели уже без былого восторга, но с некоторым ностальгическим оттенком. Чем более ухудшалась общая обстановка в лагере, тек обособленнее держались его первые обитатели; чем меньше понимания они находили со стороны, тем ближе становились друг другу, тем более друг друга ценили. Вместе с тем нарастало беспокойство и предчувствие каких-то перемен. Это казалось неизбежным. И однажды, в мое отсутствие, когда приехали еще некоторые люди, и, несмотря на протесты, устроили пьянку, человек пятнадцать из тех, кто не желал в этом участвовать, собрали свои палатки, взвалили на плечи рюкзаки и с грустью покинули то место, с которым связано было так много доброго, хорошего, светлого, столько радости и счастливых дней....
Не буду теперь пересказывать всю историю того памятного лета, - возможно, кто-нибудь это сделает лучше меня и расскажет также о подробностях всех сторон жизни на первом месте, - я хочу лишь остановиться на проблеме освобождения от наркотической зависимости.
Подтверждаю - это было возможно. И без каких бы то ни было лекарств. Целителем оказался луч высшей жизни, пронзивший сердца и души и наполнивший их божественным светом. И даже если потом, после первых нескольких недель, тучи снова стали затягивать солнце жизни, пережившие пробуждение теперь все же знали, что как бы тучи и туманы не заслоняли солнечный свет, солнце есть, оно всегда есть. И тогда, когда решено было разъехаться, а через месяц снова собраться, это сознание давало силу. С какой же радостной надеждой спешили все снова встретиться!
Взаимная поддержка в делах, в словах, даже в мыслях. Как, должно быть, помогала она в пути! Уже одно сознание, что они, поехавшие в различных направлениях, не одни, что о них вспоминают с любовью, что они помнят друг друга и желают друг другу блага. Быть может, не раз это сознание спасало, когда цветы мака по обочинам дорог начинали слепить глаза...
Помню в каком восторге был один из участников, когда мне однажды рассказал, что несколько лет подряд "не слезал с иглы", а теперь не может понять, что с ним случилось, что "ну даже не тянет, ну совсем не тянет", потому что здесь так
----------------------------------------------------------------------
хорошо, И он хотел еще привести своих друзей, чтобы и они освободились. Это было уже на новом месте, на одном из новых мест. Несмотря на то, что лучшее время первых недель уже прошло, даже после возвращения через месяц было еще настолько светло, что несколько новых человек присоединились, и кое-кто тоже из наркоманов. Они прибывали к нашему лагерю, как к острову, держались, как за скалу, боясь сорваться. Об этом мне говорили многие.
Да, была обособленность, но, наверное, это было тогда закономерно. Те, кто чувствовали, что в одиночку не выдержат, естественно тянулись к какому-то, пускай маленькому, пускай ограниченному всего несколькими людьми в лесу, но единству.
Хотя плохие стороны обособленности не могли не проявляться. Приезжая в лес, я с каждым разом все больше замечал, что отношения в лагере уже не те, блаженные, которые были вначале. Песни пели, но реже, читали, но теперь все больше Ветхий Закон; улыбки на лицах можно было видеть все реже. Начинали замечать друг у друга недостатки; и это естественно - люди несовершенны, - но раньше на эти недостатки не обращали внимания, просто было не до них. Я очень переживал, - когда видел, что мир иногда нарушается, уступая место ссорам.
Когда я приезжал, я старался читать Евангелие, особенно те места, в которых речь идет о взаимоотношениях людей. Иногда и что-нибудь из Льва Толстого, а однажды вечером у костров прочел один из рассказов о Франциске Ассизском, в котором он говорит о "радости совершенной". Этот рассказ, кажется, всем очень понравился и запомнился.
Такова уж жизнь, что за восторгом пробуждения следуют испытания, следуют жизненные трудности и невзгоды, и именно в них, в этих трудностях и невзгодах происходит внутренняя работа души человеческой, ее рост и совершенствование. И об этом всегда надо помнить, о том, что не всегда можно будет находиться в искусственно созданных тепличных условиях, и даже о том, что эта теплица не всегда будет удовлетворять. Теплица может обогревать маленький росток, но для ветвей большого дерева в ней уже не хватает места; под крышей теплицы можно уберечь от дождя тлеющие угли: не дать им совсем остыть, но лишь в ветре жизненных испытаний они могут вспыхнуть дающим свет пламенем. И когда мне говорили, что неужели же все так и закончится, и коммуна распадется, я отвечал, что даже если это будет так, и даже если это никогда не повторится и даже если кто-нибудь снова вернется к наркомании /не дай Бог/, то и тогда, уже одно воспоминание о том времени будет светом на мрачных дорогах жизни, даже одно то, что это было.
Один из участников писал мне потом: "Сядешь у окна и вспоминаешь всех вас, прошедшее лето; становится грустновато. Но я еще раз повторяю, что не нужно падать духом. Это здесь самое главное... Большее время провожу в одиночестве, потому что не с кем поговорить, - у всех на уме только водка. Думаю летом приехать в Ригу, хотя бы на недельку, для того, чтобы всех вас увидеть и поговорить. Ведь мы не виделись уже долго. Конечно же хочу, чтобы этим летом было так же, как в позапрошлое лето. Эти дни были самыми светлыми и счастливыми в моей жизни. И сейчас я вспоминаю песни и чтения у костра, которые помогают мне в настоящее время жить, дают энергию"...
О том, что это лето, время пробуждения, было лучшим временем жизни, подчеркивали многие из тех, кого я потом
----------------------------------------------------------------------
встречал в различных городах. Хотя судьбы были разные. Наступило время испытаний. После теплоты общения, наполняющей сердца, после единого стремления и взаимной поддержки оказались люди в своих городах, с которыми связаны были часто далеко не лучшие ощущения; в своей обыденней жизни, которая раньше нередко была наполнена кошмарами; в своем прошлом окружении. У кого-то в этом окружении была "только водка", у кого-то и кое-что другое, быть может не менее страшное. А тут как раз в Москве, и потом в других городах, началась поистине эпидемия "марцефали" - страшной наркотической смеси, очень быстро связывающей и разрушающей человека. В такой обстановке оказались осенью участники летней коммуны, разъехавшееся по своим городам. В самом пекле искушений! Не все тогда выдерживали. Пережившие духовное пробуждение не успели окрепнуть: легко было, когда радом любящие и понимающие друзья, тяжело сказалось в одиночестве. Особенно тяжело в самое первое время.
Но как бы ни складывались судьбы, какие бы испытания ни выпадали, даже те, кто на какое-то время снова стали жертвами наркотической зависимости, все же теперь и они уже определенно знали, что есть другая жизнь, светлая жизнь, свободная, что она |