Роза Люксембург

Ровно 100 лет назад, 15 января 1919 года, без суда и следствия были убиты лидеры германской революции Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Врагам требовалось обезглавить революцию (чего им не удалось в России, где Ленин вовремя скрылся в Разливе). Иначе германская революция ещё вполне могла воспрянуть, и тогда рядом с красной Россией в 20-е годы встал бы второй красный гигант — советская Германия. В этом случае, как легко догадаться, совсем по-иному выглядела бы история и 20-х, и 30-х, и особенно 40-х годов. И для СССР, и для Европы, и для всего мира... Так что можно сказать, без большого преувеличения, что этот январский день 100 лет назад предопределил всю судьбу века. Включая гибель десятков миллионов людей на фронтах Второй мировой, 12 лет "Третьего рейха" и ещё многое другое...
Утром того рокового дня 15 января Карл Либкнехт и Роза Люксембург написали статьи для газеты «Роте фане», оказавшиеся их последним словом.
Статья Розы Люксембург была озаглавлена так: «Порядок царит в Берлине». Она заканчивалась словами: «Вы, тупые палачи! Ваш «порядок» построен на песке. Уже завтра революция «с грохотом воспрянет» и к вашему ужасу протрубит в фанфары: я была, я есть, я буду!».


Карл Либкнехт

Статья Либкнехта «Несмотря ни на что!» завершалась так: «Потерпевшие поражение сегодня будут победителями завтрашнего дня. Будем ли мы тогда ещё живы или нет, будет жить наша программа; она будет господствовать в мире освобождённого человечества. Несмотря ни на что!».
Увы, эти бодрые слова оказались адресованы очень далеко в будущее, дальше, чем думали их авторы. Потому что после их гибели в Европе стал непрерывно сгущаться мрак, и так продолжалось до самого мая 1945-го. Через несколько лет после которого, кстати, арестованный вместе с ними, но сумевший сбежать из-под ареста Вильгельм Пик стал президентом Германской Демократической Республики.
Весь диалог арестованной Розы Люксембург с её убийцами свёлся к следующему:
— Вы же Роза Люксембург?
— Решайте, пожалуйста, сами.
— Судя по карточке, это вы.
— Ну, раз вы так считаете...
Карл Либкнехт, которому при аресте разбили прикладом голову, попросил у убийц бинт, чтобы сделать перевязку, но ему отказали. Он попросил разрешения умыться в туалете, но ему и этого не позволили. Либкнехту выстрелили в затылок, Розе Люксембург — в висок, затем её тело сбросили в Ландверканал. До сих пор неясно, что стало причиной её смерти — выстрел или утопление.
Любопытно, что палач обоих, егерь Отто Рунге в 1945 году оказался в руках советских властей и мог бы расплатиться за своё преступление — но увы, не дожил до суда и скончался под арестом своей смертью.
Большую роль в подавлении революции и захвате вожаков красных сыграл социал-демократ Густав Носке, который вошёл в историю под именем "кровавой собаки". Это его знаменитая самохарактеристика, когда искали человека, готового подавлять восстание, он вызвался сам, иронически заметив: "Пожалуй, кто-то же должен быть кровавой собакой. Я не страшусь ответственности" (нем. Meinetwegen! Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht).
О впечатлении от расправы с вождями красных Носке вспоминал: «Когда я утром явился в министерство, то нашёл своих подчинённых совершенно подавленными этим происшествием. Я смотрел на это гораздо спокойнее... Кто-то должен был сделать безвредными этих нарушителей всеобщего покоя».
Так германские социал-демократы раскатали красную ковровую дорожку для пришествия нацизма, которое совершилось спустя 14 лет после убийства 15 января. И для Второй мировой войны, унесшей десятки миллионов жизней... Такой оказалась цена «всеобщего покоя».


Митинг протеста в Петрограде против убийства Либкнехта и Люксембург


Листок из советского отрывного календаря 1979 года

P. S. Речь В. И. Ленина на митинге протеста в Москве против убийства К. Либкнехта и Р. Люксембург 19 января 1919 года:
"Сегодня в Берлине буржуазия и социал-предатели ликуют, — им удалось убить К. Либкнехта и Р. Люксембург. Эберт и Шейдеман, в течение 4-х лет гнавшие рабочих на убой ради грабительских интересов, теперь взяли на себя роль палачей пролетарских вождей, На примере германской революции мы убеждаемся, что «демократия» есть только прикрытие буржуазного грабежа и самого дикого насилия.
Смерть палачам!"

А это речь Льва Троцкого по случаю того же события 18 января 1919 года:
"Мы получили официальное германское сообщение, которое изображает убийство Либкнехта и Люксембург, как случайность, как уличное "недоразумение", обусловленное, может быть, недостаточной бдительностью караула перед лицом разъяренной толпы. Назначено даже судебное расследование по этому поводу. Но мы с вами слишком хорошо знаем, как производится реакцией постановка такого рода "стихийных" натисков на революционных вождей; мы хорошо помним июльские дни, пережитые нами здесь, в стенах Петрограда... Если мы тогда сохранили Ленина, то только потому, что он не оказался в руках разъярённых черносотенных банд. Тогда находились среди меньшевиков и эсеров благочестивые люди, возмущавшиеся тем, что Ленин и Зиновьев, против которых выдвинуты обвинения в том, что они немецкие шпионы, не являются на суд, чтобы опровергнуть клевету. Им это ставилось в особую вину. На какой суд? На тот суд, по дороге к которому Ленину учинили бы "побег", как учинили его Либкнехту, и если Ленин был бы застрелен или заколот, официальное сообщение Керенского и Церетели гласило бы, что вождь большевиков при попытке побега был убит караулом. Нет, сейчас, после страшного берлинского опыта, мы имеем десятикратное основание быть довольными, что Ленин не предстал в то время на шемякин суд, а тем более — на бессудную расправу.
Но Роза и Карл не скрылись. Вражья рука держала их крепко. И эта рука задушила их. Какой удар! Какое горе! И какое предательство! Лучших вождей германской коммунистической партии больше нет, — нет в живых наших великих соратников. А их убийцы стоят под знаменем социал-демократической партии, имеющей наглость вести свою родословную не от кого другого, как от Карла Маркса! Какое извращение! Какое издевательство!.. Оглядываясь назад, вглубь веков, находишь некоторое подобие с исторической судьбой христианства. Евангельское учение рабов, рыбаков, тружеников, угнетённых, всех придавленных рабским обществом к земле, это исторически возникшее учение бедноты было затем захвачено монополистами богатства, королями, аристократами, митрополитами, ростовщиками, патриархами, банкирами, римским папой, — и стало идейным покровом их преступлений...
Вы знаете, на чем основаны легенды о святых, об их вечной жизни? На потребности людей сохранить память о тех, которые стояли во главе их, которые так или иначе руководили ими; на стремлении увековечить личность вождей в ореоле святости. Нам, товарищи, не нужно легенд, не нужно превращения наших героев в святых. Нам достаточно той действительности, в которой мы живем сейчас, ибо эта действительность сама по себе легендарна. Она пробуждает чудодейственные силы в душе массы и её вождей, она создаёт прекрасные образы, которые возвышаются над всем человечеством. Карл Либкнехт и Роза Люксембург — такие вечные образы. Мы ощущаем их присутствие среди нас с поразительной, почти физической непосредственностью... Обращаясь к этим дорогим теням, мы можем сказать: "Роза Люксембург и Карл Либкнехт, вас уже нет в кругу живущих; но вы присутствуете среди нас; мы ощущаем ваш могучий дух; мы будем бороться под вашим знаменем; наши боевые ряды будут овеяны вашим нравственным обаянием! И каждый из нас клянется, если придёт час, и потребует революция — погибнуть, не дрогнув, под тем же знаменем, под которым погибли вы, друзья и соратники, Роза Люксембург и Карл Либкнехт!"

https://foto-history.livejournal.com/12174603.html

https://foto-history.livejournal.com/12170998.html

Победившие кубинские революционеры "барбудос" (бородачи) наносят новогодний визит в офис полиции свергнутого диктатора Батисты и поздравляют батистовских полицейских с наступившим Новым годом и победой революции. Фото Берта Глинна (США). Куба, Гавана, 1 января 1959 г., на часах 00:05.
Это Новый 1959 год на Кубе, 60 лет назад, совпавший с победой кубинской революции. Кстати, кубинская революция в эти новогодние дни отметила свой 60-летний юбилей. 1 января — день победы революции, 3 января — прекратили сопротивление последние верные Батисте части на острове, 6 января — в столицу торжественно прибыл Фидель Кастро.

https://foto-history.livejournal.com/12142962.html

Это цитата сообщения lj_foto_history Оригинальное сообщение

Молодость садовника человеческого счастья в фотографиях (1894-1919)

Учетная карточка Московского охранного отделения на юного Владимира Маяковского.



В марте 1908 года засадная полиция арестовала Владимира в подпольной типографии Московского РСДРП (большевиков) в Ново-Чухнинском переулке. При нём нашли 70 экземпляров прокламации "Новое наступление капитала", 76 экземпляров газеты "Рабочее знамя" и 4 экземпляра "Солдатской газеты" (орган Военной организации МК РСДРП).

Описание примет из приведенного документа:
Возраст по наружному виду – 17 – 19 лет. Год и месяц рождения – 7 июля 1893.
Полнота – средняя. Телосложение – среднее.
Волосы: Цвет – русые. Волнистость – гладкие. Густота – густые.
Борода и усы: Цвет. Форма. Густота. Особенности – маленький пушок.
Лицо: Цвет — желтое. Полнокровие – среднее. Выражение – серьезное.
Лоб: Высота – средняя. Наклон – немного назад. Форма головы – овальная
Брови: Цвет – русые. Форма – овальная. Густота – густые. Расположение – среднее.
Глазные впадины (орбиты): Величина – средняя. Глубина – средняя
Глаза: Цвет райка – коричневый. Расстояние между глаз – среднее.
Нос: Спинка – немного вогнутая. Основание – прямое. Высота – средняя.
Губы: Форма — прямая. Высота – высокие. Толщина – средняя. Выступание – ровное
Подбородок: Длина – средняя. Наклон – вперед. Форма – круглая. Полнота – средняя.
Плечи: Ширина – узкие. Наклон – прямые. Шея – тонкая, длинная.
Руки: Величина – средняя. Привычка держать – свободная.
Ступни ног: Длина (№ обуви) – 10 – 11.
Осанка (выправка корпуса, манера держаться): свободно.
Походка: ровная, большой шаг.
Рост одетого Маяковского, в шапке – 1 м. 85 см.

https://foto-history.livejournal.com/12083609.html

Делегаты II Алтайского губернского съезда Советов крестьянских депутатов.

https://foto-history.livejournal.com/12081546.html

"Гранма" рассекает волны

25 ноября 1956 года маленькая моторная яхта "Гранма" (13 метров в длину, 5 в ширину), рассчитанная на 12 человек, отчалила от мексиканского берега. В момент отправки яхта была до крайности перегружена — на ней находилось 82 революционера во главе с Фиделем Кастро. Название яхты означало по-английски буквально "Бабушка", "Бабуля" или "Старушка" — так её назвали прежние владельцы — имя довольно трогательное, но как будто совсем не революционное... Яхта-старушка, построенная ещё в 1943 году, вполне соответствовала своему названию: она уже пережила одно крушение. По пути приходилось вычёрпывать вёдрами воду.
2 декабря яхта причалила... а точнее, села на мель в сотне метров от кубинского берега. "Это была не высадка, а кораблекрушение", — говорил позднее брат Фиделя, Рауль Кастро. Высаживаться на берег пришлось вплавь, держа оружие над головой, а тяжёлое вооружение бросить. И потом катастрофы преследовали повстанцев — в бою с правительственными войсками 5 декабря от них уцелела в живых и на свободе ничтожная горстка, по легенде, 12 человек (как 12 апостолов) во главе с Фиделем. (На самом деле, несколько больше). Один из пассажиров "Гранмы", Че Гевара, стал свидетелем сцены, когда боец Рене Родригес сказал Фиделю: "Вы все сошли с ума: это наши дни сочтены…" На что Фидель спокойно возразил: "Послушай, парень, если тебе всё это не по душе — оставайся здесь. Я пойду дальше!" Че Гевара сказал по поводу увиденного: "Ну и упорный мужик… Этот добьётся свершения революции".


Фидель Кастро в 1959 году

Сам Фидель в те дни говорил, не теряя присутствия духа и оптимизма: "Если нас снова постигнет неудача, я вернусь в Мексику, снова соберу надежных людей и опять вернусь на Кубу, десантировавшись с самолёта в горах. И так буду делать до тех пор, пока меня не убьют или мы не освободим нашу Родину..."


Советский плакат с силуэтами "Авроры" и "Гранмы"

Выжившие скрылись в горах Сьерра-Маэстра, где развернули партизанскую борьбу. Среди этих немногих уцелевших были сам Фидель, его брат Рауль (один из нынешних лидеров Кубы) и Че Гевара. Им противостояла армия диктатора Батисты, в которой было около 30.000 человек. А закончилось это противостояние так: 1 января 1959 года Батиста бежал, а в Гавану вошла победившая революционная армия, которая к этому моменту насчитывала около 800 партизан.
После победы революции Фидель сказал: "Я начинал революцию, имея за собой 82 человека. Если бы мне пришлось повторить это, мне бы хватило пятнадцати или даже десяти. Десять человек и абсолютная вера. Неважно, сколько вас. Важно верить и важно иметь чёткий план. Победа — это упорство".
Между прочим, Фидель Кастро дожил до 60-летия отправки яхты "Гранма" от мексиканского побережья. Он скончался именно в этот день, 25 ноября 2016 года. Революционер выбрал глубоко символичную дату, чтобы отправиться в своё последнее путешествие...
Ну, а яхта "Гранма", эта маленькая "Аврора" кубинской революции, сейчас находится в музее, а её именем называется главная кубинская газета, которую издаёт Компартия Кубы.

Какой урок современные левые и красные могут извлечь из этой давней уже истории (хотя один из пассажиров "Гранмы" 1956 года, Рауль Кастро, и сейчас находится рядом со штурвалом Кубы)? Очень простой: как говорят моряки, нет плохих морей, нет плохих ветров, нет плохих судов, а есть плохие капитаны. "Неважно, сколько вас. Важно верить и важно иметь чёткий план. Победа — это упорство".


Фульхенсио Батиста на обложке журнала "Time". Наш человек!


Фульхенсио Батиста (на переднем плане)


Высадка с "Гранмы". 2 декабря 1956 года


Силуэт революционной яхты для кубинцев так же привычен, как в СССР был привычен силуэт "Авроры"


"Гранма" на марках...


...монетах


...в комиксах


Фидель Кастро и Уго Чавес с кубинской газетой "Гранма"


Январь 1959 года. Вступление революционных "барбудос" (бородачей) в город Сьенфуэгос


Январь 1959 года. Вступление в Сьенфуэгос


"Гранма" в наши дни

https://foto-history.livejournal.com/12047375.html

Виктор Чернов

Каждый, кто мало-мальски знаком с отечественной историей, знает, что 7 Ноября (25 октября) 1917 года большевики свергли Временное правительство. И потом разогнали Учредительное собрание. Но гораздо меньше людей знают, что в 1918 году в истории России был ещё один Ноябрьский переворот. И взявший власть "Верховный правитель России" (так он себя титуловал) адмирал Колчак тоже сверг Временное правительство. И заодно — вот совпадение! — разогнал остатки того самого Учредительного собрания. Случилось это 18 ноября (старого стиля) 1918 года.
А ведь если бы кто-то задумался над этими событиями и сопоставил их, то он, пожалуй, мог бы слегка усомниться в официозной трактовке истории: ах, большевики, ах, злодеи, если бы не они, то у нас была бы прекрасная демократическая республика с всенародно избранным Учредительным собранием во главе.
Потому что к реальности такая трактовка — увы! — никакого отношения не имеет. И реальный выбор был вовсе не между аццкими большевиками и белой и пушистой сферической демократией в вакууме, а между двумя диктатурами: или красных, или той самой старой бюрократии, которая уже привела Российскую империю к бесславному краху. О чём говорил и Ленин: "в России возможны только два правительства: царское или Советское... Большевиков никто не в состоянии заменить, за исключением генералов и бюрократов, уже давно обнаруживших свою несостоятельность".
Чтобы подтвердить эти слова Владимира Ильича, просто-напросто возьмём отрывок из мемуаров председателя Учредительного Собрания и вождя эсеровской партии, Виктора Чернова. Где он эпически повествует о том самом Ноябрьском перевороте адмирала Колчака, который окончательно положил его и его партию на обе лопатки.



Виктор Чернов пишет:
"Ставка на доверие" — так можно было характеризовать политику нового, демократического правительства освобождённой территории. Стоило ему высоко поднять антибольшевистское знамя — как под него стали стекаться все, кому большевизм отравил, испортил жизнь. Особенно — офицерство. И это было так естественно.
Офицерство всё, целиком, сплошь было взято под подозрение, было почти что поставлено вне закона большевизмом "первого призыва", демагогическим, охлократическим большевизмом первых месяцев послеоктябрьской революции... Жестоко и злостно третируемые солдатами, сделанные козлами отпущения за чужую вину, огульно и несправедливо преследуемые новой властью, оскорблённые и униженные, все эти строевые офицеры стремились в Самару, с жаждой реванша в душе. Новое правительство принимало их с распростёртыми объятиями. Атмосфера полного доверия со стороны демократического правительства, предполагалось, заставит размягчить сердца, духовно выпрямит и обновит гонимых в Советской России офицеров, возродит в них демократические симпатии. Предполагалось, что они оценят такое отношение и заплатят за него безусловной лояльностью. Всё было чрезвычайно благородно, идеалистично, и — увы! — в такой же мере утопично.
Оказалось, что среди офицерства слишком много людей, озлобленных на смерть, бесконечно искалеченных злобою ко всему, что пахнет демократией. Оказалось, что множество — если и не большинство — не столько думает о будущем, сколько вспоминает о прошлом, не столько ищет достойного места в предстоящих исторических событиях, сколько жаждет мстить за пережитое.
Оказалось, наконец, что немалая часть офицер-ства, хлебнувши из горькой чаши нужды, лишений и гонений, охвачена безудержной жаждой жизни, жаждой вознаградить себя за пережитое, жаждой пить до дна полную чашу наслаждений.
Кутежи, разврат, злоупотребление положением и властью, спекуляция — всё это расцвело в тылу немедленно пышным цветом вместе с первыми зародышами будущих конспираций против демократии. "Боже царя храни", распеваемое пьяными офицерскими голосами, начало задавать тон господствующему настроению..."

Шикарная по откровенности цитата, для тех, кто умеет читать! Виктор Михайлович, конечно, не марксист, а народник, но ведь и народники не отвергали с ходу труды Маркса. Не говоря уж о том, что он как-никак — главный идеолог своей партии, и должен бы знать труды оппонентов народничества. Классовые интересы? Нет, не слыхали. Принимали классовых врагов с — ха-ха! — "распростёртыми объятиями", по его собственным словам, делали прекраснодушную "ставку на доверие", а потом неземно удивлялись, что враги отчего-то упорно не желают перерождаться в друзей, и упрямо тянут своё "Боже, царя храни" сиплыми хмельными голосами. Могло ли это всё закончиться как-то иначе, чем закончилось? Нет, не могло.


Как видим, автор советского плаката нисколько не преувеличивал, рисуя нежную идиллическую любовь Виктора Чернова (справа) и белогвардейской военщины. До 18 ноября 1918 года, естественно...

Чернов продолжает:
"Мне не везло: я смог перебраться на освобождённую от большевиков территорию лишь к "шапочному разбору" и быть свидетелем лишь заключительных актов этой трагедии...
После Уфимского Совещания, естественно, открылась эпоха "борьбы за Директорию". В этом отношении и приобретал особенную важность вопрос о резиденции её. Кучка честолюбцев, прикрывшаяся лозунгами "сибирского областничества" и быстро обросшая разными политическими и военными неудачниками, озлобленными на демократию беженцами гражданской смуты, делала всё возможное и невозможное, чтобы перетянуть Директорию в Омск.
Среди главных городов добайкальской Сибири город этот занимал особое положение. Его конкурентами были — Томск с его университетом, центр научно-культурный, облюбованный естественно для своей резиденции Областною Думою — зародышем сибирского парла-мента, — и Иркутск, большой промышленный центр, с обширными рабочими предместьями, авангардный город всех сибирских общественно-политических движений.
В отличие от них Омск был центром административным и торговым; здесь служили Карьере и Барышу. В эпоху после изгнания большевиков Омск стал обетованною землёю для ищущей применения своим силам пёстрой толпы беглецов. Город был набит "до отказу" офицерами, деклассированной "чернью высшего класса", создавшей спёртую атмосферу лихорадочной борьбы разочарованных честолюбий, горечи обманутых надежд, атмосферу схваток, взаимных интриг и подвохов разных категорий и камарилий и карьеристских потуг непризнанных гениев, у каждого из которых был свой план спасения и даже "воскрешения" России, плюс неутолимая жажда выкарабкаться выше всех.
Здесь потерпевшие от большевиков спешили вознаградить себя за лишения, здесь шёл "пир во время чумы", здесь кишмя кишели спекулянты просто вперемежку со спекулянтами политическими, бандиты просто и бандиты официальные, жаждущие денег и чинов и готовые в обмен за них вознести как можно выше своего "патрона". Здесь царили "мексиканские" нравы, здесь неудобные люди исчезали среди бела дня бесследно, похищенные или убитые неизвестно кем. Учредиловцы инстинктивно чувствовали внутреннее отталкивание от города-ловушки и в качестве компромисса готовы были идти на полукадетский Екатеринбург, куда и начал уже перебираться съезд членов Учредительного Собрания в расчёте на непосредственное соседство Директории.
Выбор Директорией Екатеринбурга или Челябинска с их непосредственным окружением заводских центров имел бы ещё смысл при намерении опереться на левую демократию, на рабоче-крестьянскую массу, и на союзных с ними чешских национальных революционеров. Но как раз этого намерения и не было. И Авксентьев с Зензиновым, от которых в этот момент зависело решение, после некоторых колебаний, дали своё согласие на Омск."

Опять прервём скорбное повествование главы Учредиловки и отметим: да ведь Авксентьев с Зензиновым — товарищи Чернова по эсеровской партии! Что же, получается, Виктор Михайлович не отвечает даже за собственных однопартийцев? Получается, что нет...
Ну, и абсолютно закономерный финал:
"И вот, когда собравшийся в Екатеринбурге Съезд членов Учредительного Собрания посылал делегатов в Омск предупредить членов Директории, что они с завязанными глазами, вслепую идут к собственной гибели, — оказалось уже поздно. По прямому проводу получилась весть, что левые члены Директории 18 ноября (ст. ст.) "неведомо кем" арестованы и "неведомо куда" увезены, а правые "вручили всю полноту власти" военному министру — адмиралу Колчаку. А этот последний принял титул Всероссийского Верховного Правителя. Без пяти минут — император... Худшие опасения мои и моих единомышленников вдруг стали реальностью."

Казалось бы, после такого чудовищного и позорного фиаско главе эсеров и Учредилки остаётся только посыпать голову пеплом и каяться в грехах до конца дней своих. Но не таков наш Виктор Михайлович! Рассказ о том, как граждане эсеры дали себя беспрепятственно сожрать царской бюрократии, он завершает эпическим обличением всех и вся:
"Еще несколько актов борьбы с Колчаком, недолго торжествовавшим как на внешнем, так и на внутреннем фронте. Уход чехов, упадок духа в Народной армии, перебеги к большевикам на фронте, партизаны в тылу. И, наконец, восстание в Иркутске, 11 дней борьбы за город и плен адмирала. На допросе перед следственной комиссией он, между прочим, заявил: "Много зла причинили России большевики, но есть и за ними одна заслуга: это — разгон Учредительного Собрания, которое под председательством Виктора Чернова открыло своё заседание пением Интернационала".
В этой солидарности — символ тогдашнего времени."


"Караул устал!". Слева — советская открытка с изображением автора этих крылатых слов матроса-анархиста Анатолия Железнякова. Справа — кадр из советского фильма, диалог Железнякова и председателя Учредительного Собрания Виктора Чернова. Спустя год Виктору Михайловичу пришлось вновь выслушать нечто подобное от соратников адмирала Колчака

Действительно, адмирал заявил нечто подобное при аресте, согласно протоколу его допроса: "То Учредительное Собрание... которое было разогнано большевиками... вызвало со стороны большинства лиц, с которыми я сталкивался, отрицательное отношение. Считали, что оно было искусственным и партийным. Это было и моё мнение. Я считал, что если у большевиков и мало положительных сторон, то разгон этого Учредительного Собрания является их заслугой, что это надо поставить им в плюс". Арестованного адмирала слушали не только большевики, но и эсеры, также входившие в следственную комиссию. Можно себе представить, как они скрипели зубами... "В этой солидарности — символ тогдашнего времени", — удовлетворённо заключал Чернов, хотя в этой "солидарности" — удостоверение полной политической никчёмности и абсолютного бессилия самого Чернова и прочих учредиловцев — в борьбе что с красными, что с белыми...
А теперь просто перечитаем слова Владимира Ильича, приведённые в начале, и убедимся в его полнейшей правоте: "Поверьте мне, в России возможны только два правительства: царское или Советское... Большевиков никто не в состоянии заменить, за исключением генералов и бюрократов, уже давно обнаруживших свою несостоятельность".


"Несостоятельность царских генералов и бюрократов" стала особенно очевидна в момент погружения их в прорубь

https://foto-history.livejournal.com/12029685.html

А вы хотите Революцию? Нам хватило с лихвой приватизации и нескольких кризисов! Безумием революции было водворить добродетель на земле. Когда хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходят к желанию перебить их всех. Анатоль Франс Быстро меняться общество может только в худшую сторону - это называется революция. А все благие изменения, именуемые эволюцией, происходят очень-очень медленно. Борис Акунин Во времена обмана говорить правду - революционный акт. Джордж Оруэлл Во время революционных бурь люди, едва годные для того, чтобы грести веслом, овладевают рулем. Пьер Буаст Восстанию с оружием в руках всегда предшествует восстание идей. Уэндел Филлипс Все революции кончались реакциями. Это — неотвратимо. Это — закон. И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем сильнее были реакции. В чередованиях революций и реакций есть какой-то магический круг.  Николай Александрович Бердяев Всеобщая вера в революцию есть уже начало революции. В.И. Ленин Дух революции, дух восстания — полная противоположность духу свободы. Франсуа Гизо За семнадцатым годом сразу следует тридцать седьмой. Аркадий Давидович К свободе ведет лишь одна дорога: презрение к тому, что не зависит от нас. Эпиктет Каждый успешный переворот называют революцией, а каждый неудачный – мятежом.   Джозеф Пристли в 1791 г. Кажется иногда, что в России нет вовсе революций, а есть только бунт — вечный бунт вечных рабов. Дмитрий Сергеевич Мережковский Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, - что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Фридрих Энгельс Месяцы революции скорее и полнее воспитывают иногда граждан, чем десятилетия политического застоя. В.И. Ленин Нам нужно было сойти с лестницы, а мы выскочили в окно. Пьер Жан Беранже об Июльской революции 1848 г. Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция — отверстый гроб для добродетели и самого злодейства. Николай Михайлович Карамзин Народу кажется, что он свободен в революциях, это — страшный самообман. Он — раб темных стихий….  В революции не бывает и не может быть свободы, революция всегда враждебна духу свободы… Революция… случается с человеком, как случается болезнь, несчастье, стихийное бедствие, пожар или наводнение. Николай Александрович Бердяев Не следует устраивать волокит с судебными разбирательствами. Это революция, доказательства тут вторичны. Мы должны действовать по убеждению. Они все - банда преступников и убийц. Эрнесто Че Гевара Опиум народа - не религия, а революция. Симона Вейль Переставляя символы прошлого в надежде получить нечто новое, мы обречены бесконечно разыгрывать одну и ту же шахматную партию. Настоящие перемены наступают, когда с доски сбрасываются все фигуры. Илья В. Кормильцев После революции работу делают не революционеры. Её делают технократы и бюрократы. А они - контрреволюционеры. Эрнесто Че Гевара Революции – локомотивы истории. Карл Маркс Революции - это такого рода болезни, из течения которых тысячи ловких шарлатанов умеют извлекать немалую для себя пользу. Пьер Буаст Революции никогда не облегчали бремя тирании; они лишь перекладывали это бремя с одного плеча на другое. Бернард Шоу Революции нужны, чтобы уничтожать революционеров. Максим Горький Революции походят на шахматную игру, где пешки могут погубить короля, спасти или занять его место. Пьер Буаст Революционеры поклоняются будущему, но живут прошлым. Николай Александрович Бердяев Революцию готовят мыслители, а совершают бандиты. (Из романа "Мухи" (1918) мексиканского писателя Мариано Асуэло) Революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы. Отто фон Бисмарк Революция – варварский способ прогресса. Жан Жорес Революция — конец старой жизни, а не начало новой жизни, расплата за долгий путь. В революции искупаются грехи прошлого. Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения. Николай Александрович Бердяев Революция - это когда люди на улицах стреляют друг в друга из ружей, разбивая много стекол, и только стекольщики извлекают из этого пользу. Ветер уносит дым, оставшиеся в живых хоронят своих мертвецов. На палках у зданий мэрий меняют тряпки, называемые флагами... И первый проходимец торопливо карабкается на трон и занимает опустевшее место. Теофиль Готье Революция - это убеждение, подкрепленное штыками. Наполеон I Бонапарт Революция дает иногда в повелители таких людей, которых мы не пожелали бы иметь лакеями. Пьер Буаст Революция за два дня проделывает работу десяти лет и за десять лет губит труд пяти столетий. Поль Валери Революция хороша на первом этапе, когда летят головы тех, кто наверху. Олдос Хаксли Русская революция есть последнее действенное и всенародное проявление нигилизма. Семен Людвигович Франк Русская революция покончила с Россией как частью Европы. Петр Николаевич Савицкий Скука — вот главная причина революций. Уильям Ралф Индж Страшно подумать, сколько памятников и произведений искусства погубили революции. Фердинанд Виктор Эжен Делакруа Те, кто делает мирную революцию невозможной, делают насильственную революцию неизбежной. Джон Ф. Кеннеди Теперь любая революция легко прогнозу поддается: где жгут Шекспира и Конфуция, надежда срамом обернется. Игорь М. Губерман Тот, кто рассуждает о революции, должен готовиться к гильотине. Уинстон Черчилль Я вижу слишком много освободителей, я не вижу свободных людей. Александр Герцен Я совершенно уверен, что никто не должен ни на минуту колебаться прибегнуть к оружию для защиты бесценного дара свободы, от которого зависит все добро и зло в жизни, однако оружие, смею добавить, последнее средство. Джордж Вашингтон Источники: http://stuki-druki.com/aforizm_Revolucia.php http://citaty.su/aforizmy-i-citaty-pro-revolyuciyu http://www.wisdoms.ru/tsitati_pro_revoljuciy_i_svobodu.htm PEROOO

 

ПОДЛОСТЬ.
(Р.С.Землячка и Н.С.Михалков)

Я не толерантен и не беспристрастен. Я – человек советского воспитания, я из той эпохи, когда белое было белым, а черное – черным, без всяких полутонов. У нас не было полуподлецов и полугероев. Если полуподлец, то это – подлец, если полугерой , то он не герой.
Если кто-то клевещет на честного человека, если он повторяет, как попка, эту клевету, разносит её по углам, заведомо зная, что это ложь, то этот человек – подлец.
Если же лживые сплетни исходят от личности, которая не имеет достаточно ума, что бы оценить и проверить ту мерзость, которой он пачкает других, то этот человек – дурак.
Не знаю, кем больше нравится быть «уважаемому» Никите Сергеевичу Михалкову, подлецом или дураком, только автора трилогии «Утомленные солнцем» и «Солнечного удара» я считаю подлым дураком. Без всяких полутонов. За клевету на честного человека. Тем более, что этот человек давно умер и не может плюнуть в глаза этому «мастеру» кинематографа. Ещё более гнусно, если грязью облита женщина.
Да-да, я имею ввиду коммунистку товарища Землячку, которую мэтр российского «патриотического» кинематографа изобразил в последнем своем фильме, как кровожадного монстра в юбке.
Занимаясь производством своего «шедевра» Никита Сергеевич не удосужился проверить источник информации о Розалии Самойловне, как об организаторе и проводнике политики красного террора в Крыму, у него, видно, не хватает ума и совести понимать, что сведения, порочащие чью-то честь, нуждаются в проверке и документальном подтверждении, иначе он не стал бы повторять гнусную ложь об одном из видном деятеле большевистской партии и Советского государства.
Иначе он установил бы, что ложь в адрес товарища Землячки первым начал распространять С.П.Мельгунов в своей книге «Красный террор» в России. 1918-1923 гг.», выяснил бы, что никаких документальных подтверждений Мельгунов не привел, за исключением того, что в 1920 году: «28-го ноября уже появляется в «Извест. Времен. севаст. ревкома» первый список расстрелянных — их 1634 человека, из них 278 женщин; 30-го ноября публикуется второй список в 1202 человека, из коих 88 женщин». А потом без всякого труда узнал бы, что «Известия Временного севастопольского ревкома» не только 28-го ноября не выходили, они вообще не печатались в 1920 году, последний номер этой газеты датируется 1917 годом, т.е. вообще никаких «улик» в книге о преступлениях красных в Крыму нет. Нет ничего, кроме больной фантазии автора, убежавшего из СССР.
Дальше Никита Сергеевич уже смог бы догадаться, что сплетни о расстреле Землячкой из пулемета пленных белогвардейцев, её указания не тратить на беляков патроны, а топить их в море, являются просто болезненными фантазиями озлобленных эмигрантов, повторенными такими персонажами, как Солженицын.
Стало бы известно Никите Сергеевичу, что издание книги С.П.Мельгунова за границей привело к тому, что европейский читатель, ознакомившийся с «фактами» зверства красных вообще перестал верить в эти зверства, потому что этот «исторический труд» набит битком бредом: «Прибывшие с Донского фронта офицеры передают, как безусловно достоверный факт, что большевики, озлобленные последними неудачами при отступлении, начинают теперь разбрасывать банки с консервами. При исследовании консервов с безусловной очевидностью было установлено, что они содержат в себе бациллы чумы и холеры или отравлены трупным ядом. Количество оставленных большевиками при отступлении зараженных консервов часто довольно внушительно. Наши солдаты уже предупреждены об этой дьявольской мести большевиков, и консервы поэтому не достигают желательного для коммунистов эффекта».
Поверить в существование у коммунистов такой «консерватории» может только современный российский кинорежиссер, европейская публика в начале 20-го века так сильно деградировать не успела.
Н.С.Михалков, имей он хоть каплю совести и грамм ума, смог бы осознать, что заодно с Землячкой он опорочил имя знаменитого советского полярника, дважды Героя Советского Союза Ивана Дмитриевича Папанина, который, собственно, и был с ноября 1920 года комендантом Крымской ЧК, причем назначен он был на эту должность по рекомендации Розалии Самойловны. Если Михалков верит в утопленных и расстрелянных невинных белых офицеров, то в следующем его фильме можно ожидать сюжета о том, как ответственный секретарь Крымского обкома РКП (б) Р.С.Землячка, лежа за пулеметом в миниюбке, длинными очередями лупит по толпе врангелевских офицеров, стоящих у стенки со связанными руками, а рядом с ней, вторым номером, лежит будущий исследователь Арктики И.Д.Папанин и следит, что бы пулеметную ленту не перекосило.
Может, еще Никита Сергеевич догадался бы внимательно прочесть «Окаянные дни» своего кумира И.Бунина, и узнал бы, что за три года пребывания в «большевистском аду» сам автор целых два раза подвергся «красному террору». Один раз у него на улице поинтересовались, почему он так неуважительно относится к советским газетам, а второй - у него не совсем вежливо спросили лишний матрац. Больше ни одного зверства Бунин лично, собственными глазами не видел, остальное – пересказанные слухи, такие же, как и у С.П.Мельгунова, да рефлексия барина, впервые вблизи увидевшего русский народ.
И книгу «Лед и пламень» И.Д.Папанина мог бы прочесть, а в ней такие слова: «Говорят, у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Не знаю, у кого как, но у меня такой ангел был — Розалия Самойловна Землячка. Знал я её не один десяток лет. И добрым её отношением не злоупотреблял. Во всяком случае, лично для себя я ничего не просил у этой на редкость чуткой, отзывчивой женщины. Она прожила нелёгкую жизнь, испытала и царские застенки, и тюрьмы, не раз смотрела смерти в лицо. И, сколько я её помню, работала, не жалея сил».
Розалия Самойловна прожила свою жизнь как честный человек, до последнего вздоха служила народу и о ней останется светлая память, память о настоящей коммунистке.
А вот о самом Никите Сергеевиче, боюсь, будут помнить только как об исполнителе роли генерала-идиота, штурмующего с черенком от лопаты немецкую крепость.

П.Г. Балаев

https://p-balaev.livejournal.com/1127.html

https://pravdoiskatel77.livejournal.com/13250591.html

Мария Спиридонова

28 октября — день рождения Марии Спиридоновой (1884—1941), которую Джон Рид назвал в начале 1918 года «самой популярной и влиятельной женщиной в России». Увы, этот звёздный час Марии Александровны длился недолго... Но всё-таки вспомнить эту героическую женщину стоит. Почему?
Ну, хотя бы потому, что сейчас таких людей, как она, вокруг нас почти нет. В чём её отличие от тех политиков, к которым мы привыкли? Его довольно неплохо выразил один анархист в литературном анекдоте середины 90-х годов (пересказываю по памяти): "Ехал однажды Борис Николаевич Ельцин по Тверской, и увидел женщину, которая проводила митинг. "Валерия Новодворская", — подумал он. И больше он уже ничего не подумал, потому что это оказалась Мария Спиридонова — и метнула бомбу".
Почитаем отрывки из обширного письма Спиридоновой 1937 года к большевикам (написано оно за решёткой). Автор письма видна в нём вся, как на ладони. Со своим упрямым и ничуть не изменившимся характером, идеализмом, непрактичной и несвоевременной гуманностью (в ноябре 1937 года яростно протестует против смертной казни), страстностью...


Евгений Соколов. Открытка 1917 года с карикатурой на социалистку-революционерку


Открытки с изображениями Марии Спиридоновой пользовались большим успехом в годы революции (1906—1907)





При аресте её спросили, какую обстановку она предпочитает в тюрьме: кнут или пряник? "«Кнут» — отвечала я, оскорблённая до глубины души". Само испытание следствием вызвало у Спиридоновой... чувство "азарта и озорства". Это её собственные слова: "Если бы только они [следователи] оба так мерзко не ругались, мне это сплошное бдение только бы нравилось, как испытание моих душевных сил, в 52 года, выдерживаемое без запинки в мыслях и поступках, что хоть немного утешало меня в моих горестях, а самый процесс бдения будил во мне оба раза азарт и озорство".

Про собственное упрямство: "На суде в 1919 году и в 1918 году я держалась столь дерзко и вызывающе, что зал (коммунисты) гудел от негодования, аж разорвал бы. Но я как думала, так и говорила. А тогда я была злая. Так же было и на царском суде, приговорившем меня к повешению, когда председатель суда, старый генерал, заткнул уши и замотал головой, не в силах был слушать слишком дерзкие речи. Но вся я такая и в жизни и в политике, такой была и такой ухожу сейчас в могилу."

О политической позиции своей и своих товарищей — левых эсеров: "В данный исторический момент в случае наступления на Союз фашистских империалистов, лев. ср. придерживаются исключительно оборонческой позиции. На основе этой позиции всякой организационной борьбе против Соввласти места иметься не должно, почему её и не было."

О своём отношении к правым эсерам: "Я ни за что бы не сменила большевиков на них, т. к они сюртучники и фрачники, болтуны и трепачи языком, ухитрились из своих рук упустить страну и народ, когда он шел к ним с закрытыми глазами, с потрясающим доверием и с огромной зарядкой творческого энтузиазма. Что они после того времени стали сильнее и умнее? Оснований предполагать это нет никаких. Я не верю ни в их творческие силы, ни в их организационные способности. Даже допустив, что каким-нибудь чудом эти перманентные конспираторы и шептуны свалили бы теперешнюю власть, справиться с делом они бы не сумели, да вдобавок еще могли бы открыть дверь войне, стерегущей у Союза каждую щёлочку".

Об отношении к меньшевикам: "Меньшевиков я как не признавала раньше, так и не признаю и теперь и ни за какие программы в мире с ними бы не объединилась, т. к. они никакую не способны осуществить."

Об отношении к большевикам: "Я против террора в отношении большевиков... Мы-то вас считаем товарищами по целям, и поэтому террор допускаем только в отношении фашистов".

Об отношении к коллективизации: "Когда вышел устав с/х отраслей, и колхозы получили своё правовое оформление и земельный кадастр, мне стало совсем невмоготу. Я читала эти уставы и проекты вдоль и поперёк, вносила поправки и тосковала, тосковала. А далее никому ни слова. На службе меня спросил управляющий, почему такая хмурая, я показала ему на газету, и у меня вырвалось «моё, моё это дело»".

О надеждах левых эсеров на Сталинскую Конституцию: "С выходом Конституции у нас на одну минутку был разговор — кабы дали нам выпустить бюллетень, в небольшом количестве экземпляров для обмена мнениями и чтобы на полную распашку все лев. с.р. сказали о своей позиции, отношении к текущему моменту и переоценились было конца. Это и дало бы возможность договориться до самоликвидации, т. к. я убеждена, что огромное большинство н/осколков подтвердило бы то, что я сейчас говорю. Причём я бы в бюллетене высказалась тогда полнее и откровеннее, чем сейчас, не думая, что мои мысли объяснят крапивой, как думаю я сейчас. Но, конечно, мы скоро поняли, что не для нас зелёный сад и словами этой песенки я так и формулировала приходящим к нам товарищам отношение к нам Конституции".

О согласии и расхождениях с советской властью: "Ваша политика войны и мира приемлется мною полностью (так из всех кого знаю из леваков), промышленную политику я никогда не брала под обстрел своей критики, с коллективизацией согласна полностью. Согласна со всем поступательным темпом и строем, перечислять не стоит...
Я не согласна только с тем, что в н/строе осталась смертная казнь. Сейчас государство настолько сильно, что оно может строить Социализм без смертной казни. В законодательстве этой статьи не должно быть. Она может остаться для войны и только. В мирное время наш защитный аппарат имеет мощность, равной которой нет и не было в мире. Разве у ассировавилонян в один их период было так сильно. И совсем теперь не требуется иметь это архибуржуазное средство защиты в своём арсенале. Лучшие умы человечества, страстная работа мысли и сердца целых столетий своим венцом и результатом назвали необходимость уничтожения э/институты. Гонор, гильотина, верёвка, пуля, электрич. стул — средневековье. Наша революция 1905 года проходила вся под лозунгом уничтожения института смертной казни, но погибая, как белым крылом покрылась именно этим лозунгом, сама истекая кровью...
Существо отрицания смертной казни остается одинаковым при всех условиях, при правительствах всех мастей. Можно и должно убивать в гражданской войне при защите прав революции и трудящихся, но только тогда, когда нет в запасе под рукой других средств защиты революции. Когда же имеются и такие могучие, как у вас, средства защиты, смертная казнь становится вредным институтом, развращающим неисчислимо тех, кто применяет этот институт.
Я всегда думаю о психологии целых тысяч людей — технических исполнителей, палачей, расстрельщиков, о тех, кто провожает на смерть осуждённых, о взводе, стреляющем в полутьме ночи в связанного, обезоруженного обезумевшего человека. Нельзя, нельзя этого у нас. У нас яблоневый цвет в стране, у нас наука и движение, искусство, красота, у нас книги и общая учёба и лечение, у нас солнце и воспитание детей, у нас правда и рядом с этим этот огромный угол, где творится жестокое кровавое дело. Я часто в связи с этим вопросом думаю о Сталине, ведь он такой умный мужчина и как будто бы интересуется преображением вещей и сердец!? Как же он не видит, что смертной казни надо положить конец. Вот вы нами, лев. ср., начали эту смертную казнь, нами бы и кончили бы её, только снизив в размерах до одного человека в лице меня, как неразоружившегося — какой меня называете. Но кончить со смертной казнью надо."

Письмо датировано 13 ноября 1937 года. А жить Марии Александровне оставалось ещё чуть менее четырёх лет... "Я из породы тех, кто смеётся на кресте", — говорила она про себя.

Я уже писал как-то в этом сообществе о Спиридоновой, и приводил тогда стихи Бориса Пастернака, которые, возможно, относятся и к ней ("каторжанка в вождях" — это очень к ней подходит). Приведу их ещё раз:

Жанна д'Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.

Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
.................................
И в блуждании хлопьев кутёжных
Тот же гордый, уклончивый жест:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.

Как поэт, отпылав и отдумав,
Ты рассеянья ищешь в ходьбе.
Ты бежишь не одних толстосумов:
Всё ничтожное мерзко тебе...

https://foto-history.livejournal.com/11982119.html

Рисунок Ю. Ганфа 1923 года из журнала "Красный перец", посвящённый убийству Воровского и оправданию его убийцы Конради

27 октября — день рождения советского политика и дипломата Вацлава Воровского (1871—1923), героически погибшего на своём посту. Посланник СССР в Швейцарии был убит белогвардейцем Морисом Конради. Сдаваясь полиции, стрелявший гордо заявил: "Я сделал доброе дело — русские большевики погубили всю Европу… Это пойдёт на пользу всему миру... Я — новый Вильгельм Телль, призванный спасти человечество!". И швейцарский суд присяжных с ним... согласился, решив, что убийца невиновен. Конечно, сыграла свою роль яростная антисоветская кампания, которую развернула русская белая эмиграция. В ходе неё ненависть к Воровскому среди белой эмиграции буквально зашкаливала. В ней сливались и монархисты, подобные самому Конради, и "социалисты", вроде историка Мельгунова, написавшего, чтобы помочь Конради, целую книгу — "Красный террор в России". Когда Мельгунова спрашивали, почему он написал, будучи "левым", только о красном терроре, а белый обошёл гробовым молчанием, он отвечал, что торопился помочь защите Конради, а труд о белом терроре выпустит позднее. Но, конечно, своё обещание не исполнил...
Надо сказать, что и до нашего времени все антикоммунисты сохранили в неприкосновенности свою ненависть к Воровскому. На Украине изничтожение памяти павшего на своём посту советского посланника — а он представлял в том числе и Украинскую ССР — прошло в 2014-2016 годах: имя Воровского стёрли с карты Киева, "Кропивницкого", Краматорска, Кременчуга, Мариуполя, Мелитополя, Дружковки, Харькова, Чернигова... А вот в Донецке и Симферополе улицы Воровского остаются. В Москве улица Воровского была переименована ещё в 1993 году. Но в десятках российских городов улицы Воровского сохранились на карте.


Ещё один рисунок 1923 года на ту же тему. "Позорный герб. Вот как изображают Конради: 1) Обвинительный акт [в виде мальчишки, играющего в Вильгельма Телля], 2) черносотенная печать [в виде Марка Юния Брута], 3) мадам Кускова, и 4) Конради, как он есть."

Отражая эти настроения, поэт Константин Бальмонт позднее откликнулся стихотворением:
Люба мне буква «Ка»,
Вокруг неё сияет бисер.
Пусть вечно светит свет венца
Бойцам Каплан и Каннегисер.

И да запомнят все, в ком есть
Любовь к родимой, честь во взгляде,
Отмстили попранную честь
Борцы Коверда и Конради.
(Каннегиссер — убийца большевика Урицкого в 1918 году, а Коверда — убийца другого советского посланника, Войкова).


Вацлав Воровский и его убийца, белый офицер Морис Конради. Любопытно сравнить взгляды Воровского и его убийцы — насколько разное выражение лиц! У одного — взгляд мыслящего человека, у второго — абсолютно стеклянный взгляд самодовольного хлыща, социального паразита...


Необычный по выразительности памятник, открытый Воровскому в Москве. Памятник уже в 90-е годы вызвал потоки брани со стороны небезызвестного Дмитрия Галковского: "И встал Воровский туберкулёзной раскорякой в центре Москвы. Если бы даже специально заказали портрет негодяя для музея восковых фигур, то заказчик подобный шедевр отверг бы... Ни один враг не смог бы поставить более позорного памятника-карикатуры. Ноги колесом, пальцы веером: "Ша, дипломат идёт!"" Пальцы на руке Воровского действительно были искалечены от приобретённого в тюремных застенках и сыром карцере суставного ревматизма.

https://foto-history.livejournal.com/11979867.html

16 октября 1918 года. Первая прогулка после ранения

Этой фотографии сегодня исполнилось ровно сто лет. Впервые после выстрелов Каплан выздоравливавший от ранения глава Советского правительства Владимир Ильич Ленин вышел на прогулку в кремлёвском дворе. Светило такое же неяркое октябрьское солнце, как сегодня. Они с Владимиром Бонч-Бруевичем стояли недалеко от Царь-пушки. Какие мысли приходят в голову при взгляде на этот снимок (есть и кинокадры, они приведены ниже)? Ведь это было время, когда Россию возглавляли самые передовые люди своего времени, и не только самой России, но и всей планеты.
А теперь? Чтобы осознать, в какой глубочайшей жопе чёрной дыре истории мы находимся, взглянем хотя бы на заголовки сегодняшних новостей.
"Митрополит УПЦ объявил себя клириком Константинополя"
"РПЦ разъяснила ситуацию с Благодатным огнём после церковного раскола"
И это — новости XXI века?!.. "Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?!" — как спросил поэт.
"Греф назвал физматшколы пережитком прошлого"
О да!! Всё верно, он стопудово прав. Когда "Благодатный огонь" и позорная грызня между церковными князьями ("пастырями", с позволения сказать :) становятся главными новостями дня, то физматшколы — это однозначный "пережиток прошлого"! Вернее, нестерпимый для власть имущих пережиток будущего, которое мы потеряли, провалившись в своё нынешнее мракобесное средневековье.


16 октября 1918 года. На заднем плане ещё доцветают поздние осенние цветы

"Командующий ВМС Украины пригрозил "применить силу" в Азовском море"
А это — уже раннее средневековье, эпоха феодальной раздробленности и междоусобных войн. Бодро катимся в прошлое дальше... Ведь история — такая штука, что в ней, как в Зазеркалье Алисы, чтобы хотя бы оставаться на месте, надо бежать со всех ног. А чтобы двигаться вперёд, надо бежать как минимум вдвое быстрее... Что мы — тогда красная Республика Советов — и делали 100 лет назад, 16 октября 1918 года. Поднимались вверх, в гору, а это всегда даётся нелегко. А теперь — катимся под горку Истории.


16 октября 1918 года. В. И. Ленин в своём кабинете в Кремле

https://foto-history.livejournal.com/11956980.html

Николай Бухарин

Сегодня исполняется 130 лет со дня рождения Николая Ивановича Бухарина (1888-1938). Деятель, сыгравший в истории СССР, откровенно говоря, довольно мрачную роль, как при жизни, в 20-е годы, когда, будучи лидером "правого уклона", он изо всех сил гнул к контрреволюции. Так и уже после смерти, когда год его столетия, 1988-й, "год Бухарина", стал годом поворота к реальной контрреволюции в СССР.
Тем не менее Николай Иванович был яркой, талантливой, по своему замечательной фигурой красной истории СССР и всего мира, и вспомнить его в день юбилея всё-таки стоит.

Вот беглый очерк политической биографии Н. И. Бухарина после революции по советской карикатуре.


Рисунок Д. Моора, 1923. Дружеский шарж на Н. Бухарина "Почётный грузин". "Хотя меня и избрали почётным грузином, но всё же позвольте мне протестовать против русского шовинизма". Из речи тов. Бухарина на XII съезде РКП. "Тов. БУХАРИН (почётный грузин): — Теперь меня дразнят грузином, а я вот возьму и выучусь по-грузински. Приду на Тыфлыс, скажу: гэй, кацо, кто тут нацыоналов давит? Давай его сюда — кынжалом рэзить буду!.."

А это прямо пророческий рисунок М. Черемных — Бухарин под конвоем! Но не в 1938 году, когда это реально случилось, а на 15 лет раньше.


"Как это было бы...". "Тов. Рудзутак, замещавший председателя, на вопрос депутатов, где тов. Бухарин, доклад которого был назначен к слушанию, ответил, обмолвившись, что за тов. Бухариным уже послан конвойный".
"— Так что, товарищ Бухарин, разрешите доложить, что обязательно вам доклад прочитать велено.
— Знаю, знаю... Опоздал, чёрт возьми, меня почётным грузином избирали. Пойдёмте, с вами-то я мигом добегу".


Рисунок Дени. Бухарин, отодвигая в сторонку попа с его "Ветхим заветом", предлагает свой "Новый завет" — книгу "Азбука коммунизма"


Почтовая открытка с цитатой Н. И. Бухарина


1934 год. Дружеский шарж Кукрыниксов (из книги "Литораторы", 1935). Бухарин уже давно потерял место в Политбюро, но выступил на первом съезде советских писателей с яркой речью, которая произвела на всех большое впечатление. Эпиграмма Сергея Швецова:
Он начал свой доклад с Аристофана,
Древнейшие припомнил письмена,
Цитировал отрывки из Корана,
Пруткова, Гёте и Карамзина,
Потом залез на мировую вышку
И откровеньем удивил весь мир:
Что Жаров написал дрянную книжку
И что Иосиф Уткин — не Шекспир!

А это карикатуры по итогам судебного процесса над Бухариным, Рыковым, Ягодой и другими участниками "право-троцкистского блока". Автор — Борис Ефимов. Любопытно, что в 1988 году, и позднее (художник прожил более 100 лет и умер уже в XXI веке) он не раз заявлял (в том числе и в беседе с автором этих строк), что сожалеет о своих рисунках против Бухарина и Троцкого, которых лично хорошо знал. "Но если бы этого рисунка не было, — заметил Ефимов об одном из них, — то и меня бы не было".

https://foto-history.livejournal.com/11943275.html

На фотографии — один из авторов государственного гимна СССР возле своего дома. Нет, не Сергей Михалков, а другой... И другого гимна. Заметно, что человек нисколько не стесняется скромности и бедности своего жилья, а может быть, и немножко гордится ими. Что ж, как говорил ещё старик Конфуций, "стыдно быть богатым в стране, где царит беззаконие"



Держава — гнёт, закон лишь маска,

Налоги душат невтерпёж.

Никто богатым не указка,

И прав у бедных не найдёшь.



Знакомы вам эти строки? Между тем это текст песни, которую не все ещё пока успели забыть — "Интернационала". Правда, именно эти куплеты сравнительно малоизвестны, так как в гимн СССР (до 1944 года) и гимн КПСС (с 1943 по 1991) они не входили. Тем не менее это часть международного гимна коммунистов, социалистов и анархистов.    Читать далее

На фотографии — один из авторов государственного гимна СССР возле своего дома. Нет, не Сергей Михалков, а другой... И другого гимна. Заметно, что человек нисколько не стесняется скромности и бедности своего жилья, а может быть, и немножко гордится ими. Что ж, как говорил ещё старик Конфуций, "стыдно быть богатым в стране, где царит беззаконие"

Держава — гнёт, закон лишь маска,
Налоги душат невтерпёж.
Никто богатым не указка,
И прав у бедных не найдёшь.

Знакомы вам эти строки? Между тем это текст песни, которую не все ещё пока успели забыть — "Интернационала". Правда, именно эти куплеты сравнительно малоизвестны, так как в гимн СССР (до 1944 года) и гимн КПСС (с 1943 по 1991) они не входили. Тем не менее это часть международного гимна коммунистов, социалистов и анархистов.
А сегодня, 8 октября, исполняется 170 лет со дня рождения автора музыки "Интернационала" Пьера Дегейтера (на заглавном снимке).
Он был французским рабочим-мебельщиком и музыкантом, революционером. А в 1928 году Дегейтер впервые побывал в СССР, в Москве. Это, вероятно, было удивительное событие и волнующее впечатление для 80-летнего композитора — первый раз побывать в стране, в которой написанная им музыка являлась частью государственного гимна, где её знали и пели все, от мала до велика, миллионы. Ещё школьником я видел как-то кадры документальной съёмки — старый француз со слезами на глазах слушает свою музыку, которую одновременно поёт огромная, многотысячная толпа, заполняющая Красную площадь. К сожалению, сейчас в интернете найти эти кадры кинохроники мне не удалось... А история этой поездки такова.
Из-за почтенного возраста состояние здоровья Дегейтера вызывало беспокойство: выдержит ли он столь неблизкий и трудный по тем временам путь?
Поэтому предварительно к Дегейтеру отправился врач А. Рубакин, работавший в советском посольстве в Париже. Впоследствии А. Рубакин подробно рассказал об этой памятной встрече, о том, каким он застал революционера-ветерана: «Я приехал к Дегейтеру в первый раз в начале весны, когда на улицах Парижа расцветали каштаны и зеленели бледные листья платанов. Небо над предместьем Сен-Дени было окутано фабричным дымом. Вокруг древнего собора с усыпальницей французских королей были расположены фабрики и заводы; они высились над узкими, грязными улочками с некрасивыми кирпичными домами рабочих. Я без труда отыскал квартал, где жил Дегейтер, дальше пришлось расспрашивать местных жителей.

Дегейтера знали все... "Вам нужно старика? Проводи его к нему", — сказала первая же женщина своей внучке, когда я к ней обратился. Я пошел к небольшому домику, стоявшему на откосе. Известие о том, что к Дегейтеру приехал "какой-то русский", молнией облетело весь квартал: отовсюду из окон высовывались головы женщин, а прохожие-рабочие подходили ко мне, и каждый старался показать путь. Это было нелишним — без провожатого я, наверное, запутался бы в узких проходах между домами.


Дегейтер жил в первом этаже небольшого домика. Входная дверь не была заперта, и мы вошли в неё с девочкой, которая меня привела, просто толкнув дверь. У Дегейтера были две большие комнаты, тесно заставленные старой потемневшей мебелью.
...Дегейтер очень приветливо обратился ко мне, предложил сесть, и разговор быстро завязался.
— Да, да, — говорил он, — хотят, чтобы я поехал в Россию, а я не знаю, что сказать; я никогда никуда не ездил.
Действительно, за всю свою жизнь он, по-видимому, никуда не выезжал за пределы родной Франции, и мысль о таком далёком путешествии казалась ему невероятной. Дегейтер беспокоился, как же он расстанется со своей квартирой, с внучкой, а главное, — со своими привычками. Он много раз повторял, что ему будет трудно отвыкнуть от них. Впрочем, привычки эти были несложны; они заключались (как и у многих французов) в том, что Дегейтер привык пить утром кофе часов в семь, обедать в двенадцать и ужинать в семь вечера, причем непременно есть "помм фрит" (картофель, жаренный на французский манер, тонкими ломтиками, в растительном масле или на говяжьем жиру) и выпивать за едой несколько рюмок красного вина».
Встретить Дегейтера на Белорусский вокзал в Москве пришли старые революционеры, участники Парижской Коммуны Густав Инар и Пьер Фуркад, жившие в Москве, в Доме ветеранов революции.
В Москве Дегейтер охотно и много играл, знакомил со своими сочинениями новых русских друзей. Всем интересовался, просил, чтобы ему переводили на французский язык статьи из газет. Он побывал на Шестом конгрессе Коминтерна, проходившем в Москве, в Колонном зале Дома союзов. И здесь дирижировал концертом, в котором сводный хор и оркестр исполняли «Интернационал».


П. Дегейтер и коммунары Фуркад и Инар в Москве. 1928

На Красной площади под руководством Пьера Дегейтера «Интернационал» пели шесть тысяч (!) участников Первой всесоюзной спартакиады. Вместе с Дегейтером на трибуне находился Морис Торез. Впоследствии в речи, посвящённой Дегейтеру, Морис Торез вспоминал, как «слёзы катились по лицу старого борца-революционера».
«Я счастлив, — писал тогда Дегейтер, — что нахожусь в стране Великой Революции, стране, победившей феодализм и рабство и сделавшей рабочих хозяевами своей судьбы... Я счастлив, что вашим гимном, гимном революционной России, является "Интернационал", пение которого вызывает дрожь у тех, кто строит своё благополучие на эксплуатации рабочих. Я верю, что революционная Россия является прелюдией к тому великому перевороту, в результате которого красное знамя революции воссияет над всей вселенной. Революция принесёт подлинный мир, основа которого заложена народами Советского Союза. Да здравствует интернационал рабочих!».
В Москве Дегейтер провёл 4 месяца, а затем вернулся домой в Сен-Дени, где его ждали внучка Сюзанна и старые друзья.
20 августа 1928 года СНК СССР назначил автору гимна СССР и международного рабочего движения пожизненную пенсию, которая и стала единственным источником его существования в последние годы жизни.
В 1932 году автор «Интернационала» скончался и был похоронен у себя на родине.


(К ролику с "Интернационалом я, возможно, сделал бы совсем другую подборку документальных кадров и, уж конечно, включил бы упомянутые выше съёмки с Дегейтером... Но что есть, то есть).



...Дошли в корысти до предела
Монархи угля, рельс и руд.
Их омерзительное дело —
Лишь угнетать и грабить Труд.
Мы создаём все капиталы,
Что в сейфах подлецов лежат.
Вперёд! Теперь пора настала
Своё потребовать назад!

https://foto-history.livejournal.com/11940275.html

Браслеты-наручники, черные кринолины и траур как пиар-ход, или рассказ о том, как мода, дизайн и фотография стали орудием сопротивления во время Январского восстания.

Во времена, когда Польша была разделена между Пруссией, Российской империей и Австрией, поляки пользовались самыми разными средствами, чтобы выразить свою приверженность делу национального освобождения. Одним из этих средств была мода.
Хеталия ХІХ века: "Польша-1863" (Закованная Польша) Картина была приурочена к провалу январского восстания. На ней изображены подготовительные роботы, перед отправкой всех причастных в оздоровительную поездку за уральские горы. Девушка в центре композиции, как не трудно догадаться, Польша (поверженная, но не сломленная) русские офицеры надевают на нее кандалы, за ее спиной ждет своей очереди златовласая Литва, на заднем плане стоят два прусских военных... почему-то. После написания шЫдевра, автор спрятал его за печку, где тот пролежал три года

Например, в эпоху романтизма революционера можно было узнать по соответствующему типу бороды. Станислав Василевский в своей монументальной работе "Жизнь в Польше в XIX веке" писал: "История столетия — это почти беспрерывная череда костюмных демонстраций. (…) Детали туалета, которые сегодня кажутся нам пустяковыми, могли быть (…) инструментом агитации или пропаганды".

Пик использования одежды как символа пассивного сопротивления пришелся в Польше на 60-е годы XIX века. Январскому восстанию предшествовала, выражаясь словами Францишека Зейки, "мистическая революция": патриотические богослужения, торжества в честь важных годовщин, уличные демонстрации. После того как в конце 1861 года царские власти кроваво расправились с протестами, по Царству Польскому начали кружить призывы (говорят, что они исходили от Архиепископа-митрополита Варшавского) облачиться в траур.

Вновь стало актуальным написанное на 30 лет раньше (после поражения Ноябрьского восстания) стихотворение Константы Гашиньского "Черное платье", в которым содержатся следующие строки: "…Когда Польша вступила в гроб,/У меня остался только один наряд:/Черное платье".


Бзик на костюмах
"Поскольку во всех варшавских журналах мы видим одни лишь черные предметы гардероба, мы считаем своей обязанностью рассказать о них нашим читательницам", — писал в 1861 году "Журнал мод и новинок в области домашнего хозяйства".

Траурные наряды того времени ассоциируются прежде всего с женской одеждой. Некоторые женщины надевали черное даже на собственную свадьбу. Пышные платья с кринолином имели и практическую функцию: в них легко можно было спрятать листовки или оружие. "Женщина в Польше — вечная, неугомонная, неизлечимая повстанка", — писал Н.В. Берг.
Черные наряды дополняла траурная бижутерия. В число самых популярных украшений входили браслеты, напоминающие наручники, пряжки в виде двух сплетенных в рукопожатии рук (символ объединения Польши и Литвы); якоря (символ надежды), выгравированные портреты Тадеуша Костюшко, орлы в терновом венце, переплетенные косы, а иногда даже черепа.
Были и зашифрованные сокращения, например, надпись "R.O.M.O." — "Разжигай Огонь Любви к Родине" ("Rozniecaj Ogie'n Milo'sci Ojczyzny"). Эти украшения создавались обычно из недорогих материалов: дерева, алюминия, меди, низкопробного серебра. Золото, как тогда говорили, "пошло на железо", то есть на покупку оружия для повстанцев.

Мужчинам также полагалось носить черную одежду, а кроме того, сменить выскоий цилиндр на более скромный головной убор. С прохожих, которые не были одеты в соответствии с этикетом, шляпы срывали, а то и вовсе расплющивали прямо на голове. В моде были головные уборы, вызывавшие ассоциации с другими европейскими революционными движениями: например, мадьярские или гарибальдийские шляпы.
Общественный деятель Станислав Рыбицкий назвал это "бзиком на костюмах": "К тем, кто не носит траурный наряд и низкую шляпу, плохо относятся, и потому такой человек на каждом шагу рискует нарваться на неприятности со стороны уличных зевак", — писал он.

Траур быстро охватил почти всю территорию I Речи Посполитой. Эва Коженёвская, мать Джозефа Конрада, писала об атмосфере, царившей в то время на улицах Житомира: "Траур настолько всеобъемлющ, что цветных платьев почти не видно. Маленький Конрад все еще одет в три наших любимых цвета [синий, белый и красный — цвета Французской революции]; но у него есть траурное платье, и в другом виде я его в костел не вожу".

В другом письме она говорила: "Заканчиваю. Я устала: весь день шила траурное платье для Конрада. Здесь так черно, что даже дети, даже малыш сам все время просит у меня траурный наряд. Моим долгом было угодить ему".

Траур носили даже…детские игрушки. В журнале "Друг детей" (Przyjaciel dzieci) был опубликован рассказ для самых маленьких под названием "Правдивая и очень интересная история о кукле, которая слишком модно одевалась…". Его мораль заключалась в том, что не следует одеваться чересчур оригинально.

В такой атмосфере неписанный поведенческий кодекс возник сам собой. Балы и танцы считались дурным тоном, в кафе перестали играть музыку, и даже шарманщиков повыгоняли со дворов. Театр бойкотировали. Это вызвало и критические голоса. Циприан Норвид писал: "В древнегреческих городах театр работал даже во время осад и войн".


Карцер за кринолин
Траурные костюмы не могли не привлечь внимания властей. На улицах появились царские агенты, которые с помощью специальных крючков разрывали кринолины траурных платьев. За несоблюдение указов можно было получить высокий штраф или даже попасть в тюрьму. Женщинам разрешалось носить траур только со специального позволения чиновников.
Чтобы получить разрешение, следовало доказать недавнюю смерть родителей или супруга. Но даже это не сломило сопротивления. Когда школьницам запретили носить черное, они начали чернилами рисовать черные "ремешки" на шее и руках, называя это "трауром, который нельзя снять". По мере того как репрессии ужесточались, в ход шли также фиолетовый и серый цвета.

Эта мода распространилась и на другие территории. Во Львове, который входил в состав Австрийской империи, уже в апреле 1861 года запретили носить "траурные ленты, польских орлов, трехцветные ремешки для часов и галстуки такой расцветки, кокарды, трости с набалдашником, буздыганы и всяческую другую политическую символику".

Об этом явлении нельзя было писать в прессе. Уже цитируемый выше "Журнал мод и новинок в области домашнего хозяйства" шел на всяческие хитрости, чтобы обойти цензуру. Например, там были такие строки: "По причине смерти Герцогини Кентской мы приводим детали ее траурного одеяния". Иногда черную одежду рекомендовалось носить по причине непогоды или Великого поста.

Траур не распространялся на "праздничные дни", то есть годовщины важных для поляков исторических событий (например, 3 мая). Это не нравилось властям: "На богослужениях в христианских и еврейских храмах, а также на улицах, люди были одеты в праздничные наряды. Женщины нарядились в более светлые тона, мужчины надели белые галстуки и держали в руках зеленые веточки. Полиция (...) арестовала в тот день шестьдесят с лишним человек — за зеленый листок в руке (...) или за белые перчатки", — писал очевидец событий Агатон Гиллер.

Чтобы обойти запреты властей, поляки шли на самые разные хитрости. Царский наместник Федор Берг в 1863 году издал указ, в котором детально разъяснялось, что можно и чего нельзя носить: "Шляпа должна быть цветной, а черная шляпа должна быть украшена цветами или цветными, но ни в коем случае не белыми лентами. Черные и белые перья с черными шляпами носить запрещается. Капюшоны могут быть черные на цветной, но не белой, подкладке. Запрещается использовать: черную вуаль, перчатки, черные и черно-белые зонты, а также шали, платки и шарфы того же цвета, и полностью черные, а также черно-белые, платья. Салопы, бурнусы, шубы, пальто и другая верхняя одежда могут быть черными, но без белого. Мужчины не имеют права носить траур ни по какому поводу".
Несмотря на репрессии, траур продолжался до появления царского декрета об амнистии в 1866 году. За черную одежду можно было попасть в карцер вплоть до 1873 года.


Траур в ателье
Траур оказался прекрасным пиар-ходом, благодаря которому о событиях в Польше узнали за границей. В Испании черные бусины начали называть "польскими слезами". Говорили даже, что дочь Карла Маркса в знак солидарности с польками носила темное платье и железный крестик, который ей прислали из Польши.
О польских событиях в мире также узнали благодаря европейскому "турне" художника Артура Гроттгера, который представлял свой цикл "Полония" в Лондоне, Париже, Вене и других городах. Сам художник за границей одевался как участник Январского восстания, носил конфедератку и чамару.

Конфедераткой (названием этот головной убор обязан барским конфедератам) называлась обшитая бараньим мехом шапка без козырька. Она стал национальным символом, а ее разные варианты использовались польскими восстанцами в течение всего XIX века.
Чамара, в свою очередь, представляла собой "персидское верхнее платье, застегивающееся висячими петлями у шеи (...). Считалась модной одеждой во времена Станислава Августа (...)", — писал этнограф Лукаш Голембёвский.
Адам Мицкевич (который, разумеется, тоже носил чамару и конфедератку) писал в "Книгах польского народа и польского пилигримства": "Вы, и молодые, и старые, должны носить повстанческие чамары; ибо все вы — солдаты восстания Родины".

Политическим декларациям способствует и распространение новой технологии, то есть фотографии. Циприан Камиль Норвид фотографируется в конфедератке в Париже. В Галиции признаком патриотизма считаеся традиционный шляхетский костюм, то есть запрещенные в Царстве Польском контуш и жупан. Вот почему на фотографиях того периода таких костюмов особенно много. В каком-то смысле наперекор этой моде отец Джозефа Конрада Аполло Коженёвский фотографируется в ателье Кароля Бейера в простом национальном костюме.
В варшавские, краковские и познаньские ателье толпами приходят женщины в траурных нарядах и мужчины в повстанческой одежде. Нередко за этим скрывается грустный расчет: для семей мужчин-участников восстания такой дагерротип может стать последним, что останется от близкого человека. Женщины, в свою очередь, вместе с письмами отправляли свои фотографии в Сибирь.

https://foto-history.livejournal.com/11909441.html

Поезд Троцкого всю Гражданскую войну носился по фронтам, приводя одних в восхищение, на других наводя ужас, а у третьих вызывая отвращение и насмешки.



Поезд был сформирован в ночь с 7-го на 8 августа 1918 года в Москве на Московско-Казанской железной дороге. Он состоял из двенадцати вагонов и команды из 232 человек, в том числе охраны, пулеметчиков, телефонистов, экипажа броневика, мотоциклистов с мотоциклами, шоферов, связистов и телеграфистов, агитаторов, медиков, работников вагона-ресторана. В поезде размещались телеграф, электростанция, библиотека, типография, баня, гараж с автомобилями, а иногда два самолета и оркестр из тридцати человек.

В составе находились два салон-вагона. Один — для самого Троцкого, другой — для начальника поезда и членов Реввоенсовета, Ревтрибунала и гостей.

Служить в «поезде председателя» считалось очень престижным делом. Экипаж поезда был одет в особую форму со знаком отличия на левом рукаве — металлическим щитком с надписью «Поезд Председателя Реввоенсовета Республики». Эти щитки выпускались на Московском монетном дворе. Троцкий вспоминал: «Все они носили кожаное обмундирование, которое придает тяжеловесную внушительность… Каждый раз появление кожаной сотни в опасном месте производило неотразимое действие».



Красноармейцы, служившие в поезде, снабжались спортивной формой, спортинвентарем и даже… шоколадными конфетами, такими как «Трюфели», «Новые крупные», «Флепи яблочные» или карамель «Парфэ».

Для «поездников» устанавливались повышенные оклады. Скажем, начальник поезда пользовался правами командира дивизии и получал 2450 рублей в месяц, коменданты поезда (они приравнивались к командирам полка) — 1950 рублей, а поездной фельдшер — 1450 рублей. Для сравнения — строевой комдив мог рассчитывать на 2000 рублей, комполка — на 700–1000 рублей, а фельдшер — на 350 рублей в месяц. Зарплата самого Троцкого была, разумеется, во много раз больше. В архивах сохранилась, к примеру, расписка его жены: «Получено… аванс в счет жалования Льва Давыдовича за январь 1924 г. 500 000 руб. в дензнаках 1923 г. 31.XII.23. Н. И. Троцкая».



За годы Гражданской войны поезд прошел свыше 105 тысяч километров. Как писал Троцкий, поезд «связывал фронт и тыл, разрешал на месте неотложные вопросы, просвещал, призывал, снабжал, карал и награждал». Последняя функция представлялась наркомвоенмору чрезвычайно важной. В поезде всегда имелся большой выбор подарков: золотые и серебряные часы, перстни с драгоценными камнями, портсигары и т. д. Они вручались красноармейцам и командирам в торжественной обстановке, часто прямо на фронтах.



В рапортах, отчетах, донесениях, сводках сообщалось, например, о том, в каких условиях жили красноармейцы этой, как сейчас сказали бы, «элитной» части РККА: «…грязь в купе, тараканы, клопы, раковина худая, в вагоне — мыши… во время обхода замечены карточные игры, красноармейцы спали раздетыми, что выявлено во время тревоги… часовой спал у денежного ящика… за время исполнения обязанностей зав. гаражом было выдано в премию за сверхурочную работу десять фунтов спирта… сотрудники во время следования поезда покупают продукты, превращаясь в мешочников…»

Комиссар ВЧК при поезде докладывал о случаях покупки красноармейцами орденов Красного Знамени на Сухаревском рынке в Москве, о том, как опоздавшие на поезд два подвыпивших бойца оскорбляли часового (диалог с нецензурными выражениями полностью воспроизводится в протоколе), о случаях хищений и воровства в поезде денег, вещей и оружия.

«Идеологическим цементом», доставляемым на фронты, стала газета «В пути», которая выпускалась в поезде. Троцкий был единственный деятель советского руководства, издававший по сути собственную газету и сам писавший для нее львиную долю материалов. Надо полагать, не писать он просто не мог — журналистика еще в молодости навсегда вошла в его кровь. Недаром Радек острил, что перо Троцкого именно «революция перековала в меч».



С 6 сентября 1918 года по сентябрь 1920 года вышло, по различным данным, от 233 до 500 номеров газеты (точная цифра неизвестна). В одном из ее первых выпусков, в сентябре 1918 года, Троцкий объяснял значение нового знака Красной армии — пятиконечной красной звезды: «В Красной армии введен новый значок: пятиугольная звездочка с плугом и молотом накрест посередине. Что это значит? И затем — нужен ли уж непременно особый красноармейский знак? Да, знак нужен. Нужно, чтобы и в мирной жизни, и в особенности во время боя наши солдаты могли узнавать друг друга, чтоб их можно было отличить от врага, или даже от „вольной“ публики».

А в другом номере он резко критиковал работу военной цензуры: «Мне донесено, что военная цензура воспрепятствовала печати сообщить в свое время о том, что нами сдана была белогвардейским шайкам Пермь. Но военная цензура существует для того, чтобы препятствовать проникновению в печать таких сведений, которые, будучи по своему существу военной тайной, могли бы послужить орудием в руках врагов против нас. Падение Перми не может составлять тайны для наших врагов. Стало быть, военная цензура попыталась скрыть от русского народа то, что знают его враги. Это — прием старого режима…»

Статьи из газеты «В пути» перепечатывали «Правда» и «Известия ВЦИК». Троцкий писал Ленину: «Я строю организацию в расчете на длительную войну. Нужно эту войну сделать популярной. Пошлите сюда корреспондентов, Демьяна Бедного и рисовальщика».



Матонин Евгений Витальевич » Яков Блюмкин: Ошибка резидента »

https://foto-history.livejournal.com/11904808.html

Гад он был и террорист. Но уж очень харизматичная личность.



Я помню летнее утро. Петроград. Измайловский проспект. Пыльные камни. На мостовой распростертый Сазонов, раненый, со струйкой крови. И я стоял над ним. Рядом -- разбитая карета Плеве, и пристав, с дрожащею челюстью, подходит ко мне, а у меня в руках револьвер.

И помню я Москву и Кремль. Была зима, шел снег. Я целую в губы Каляева, а через две минуты раздается взрыв, и вел. князь Сергей убит.

Я помню опять: Москва, весеннее солнце, площадь, и снова взрыв -- ранен Дубасов.

И помню я далекий Глазго. Русский корабль "Рюрик", матрос Авдеев, -- он наверное с вами сейчас,-- -и я с ним обдумываю, где он спрячет меня в трюме, и будет царский смотр на "Рюрике", и будет взрыв. Взрыва не было, потому что был Азеф.

Помню я Севастопольскую крепость, и железную решетку, как сейчас. И опять у моих дверей часовой, и смертная казнь, как сегодня,-- все это помню. Как я был счастлив, когда я сидел тогда в тюрьме! Какою гордостью билось мое сердце! Я знал, что весь русский народ, все рабочие и крестьяне со мною, и что по всей России нет ни одного человека, который бы не вспомнил меня, когда я умру. И я радостно и гордо стоял перед своими судьями. Они не повесили меня. Я убежал из тюрьмы

https://foto-history.livejournal.com/11900426.html

Известный русский писатель Фёдор Достоевский не любил нигилистов и революционеров. Когда ему пришла в голову идея романа «Бесы», он говорил: «Вот завопят-то про меня нигилисты и западники, что ретроград!» Но в молодые годы будущий классик и сам почти что был революционером, в итоге закончив свою подпольную деятельность за минуты до возможного расстрела. Если бы не милость императора, мы бы никогда не прочли «Преступления и наказания», «Идиота» и «Братьев Карамазовых»...

Подробнее..

http://feedproxy.google.com/~r/kulturologia/~3/t-YMuwd6Ub4/