Пушкин поёт Лазаря |
Предание
1.
1825 года 29 майя был в Святых Горах о Девятой пятницы и здесь имел щастие видеть Александра Сергеевича господина Пушкина, которой некоторым образом удивил странною своею одеждою, а например: у него была надета на голове соломенная шляпа, в ситцевой красной рубашке, опоясавшись голубою ленточкою, с железною в руке тростию, с предлинными чорными бакинбардами, которые более походят на бороду, также с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю, около 1/2 дюжины
Торговец И.И. Лапин «Из дневника»
2.
Когда псковский архиепископ Евгений посетил Святогорский монастырь, к нему внезапно явился с ярмарки Пушкин в одежде русского мужика, чем очень удивил преосвященного
П.В. Киреевский. Из книги: П.И. Бартенев «Рассказы о Пушкине»
3.
Святогорский монастырь называется Успенским, и в нём хранится очень чтимая местным населением икона Одигитрии Божьей Матери. На главных входных воротах монастыря с одной стороны имеется надпись: «Богородице, дверь небесная, отверзи нам двери милости твоея». А на другой: «Возведи очи мои горе, отнюдуже прийдет помощь моя». Возле этих ворот, по преданию, Пушкин пел когда-то с нищими Лазаря
П.М. Устимович «По пушкинским местам» // Исторический Вестник за 1908
4.
Когда в монастыре была ярмарка в Девятую пятницу, Пушкин, как рассказывают очевидцы-старожилы, одетый в крестьянскую белую рубаху с красными ластовками, опоясанный красною лентою, с таковою же и через плечо, не узнанный местным уездным исправником, был отправлен под арест за то, что вместе с нищими, при монастырских воротах, участвовал в пении стихов о Лазаре, Алексее человеке Божием, и других, тростию же с бубенчиками давал им такт, чем привлёк к себе большую массу народа и заслонил проход в монастырь на ярмарку. От такого ареста был освобождён благодаря лишь заступничеству здешнего станового пристава
Игумен Иоанн «Описание Святогорского Успенского Монастыря Псковской епархии». Псков, 1899
5.
Ярмарка тут в монастыре бывает в Девятую пятницу, перед Петровками; народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках; придёт в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберёт к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают. Так вот было раз, ещё спервоначалу приехал туда капитан-исправник на ярмарку: ходит, смотрит, что за человек чудной в красной рубахе с нищими сидит? Посылает старосту спросить, кто, мол, такой? А Александр-то Сергеич тоже на него смотрит, зло так, да и говорит эдак скоро (грубо так он всегда говорил): «Скажи капитану-исправнику, что он меня не боится и я его не боюсь, а если надо ему меня знать, так я – Пушкин». Капитана ничто взяло, с тем и уехал, а Александр Сергеич бросил слепцам беленькую, да тоже домой пошёл
Дворовый Пётр, служивший у Пушкина кучером. Из книги: К.Я. Тимофеев «Могила Пушкина и село Михайловское» // Журнал Министерства Народного Просвещения за 1859
6.
Одевался Пушкин, хотя, по-видимому, и небрежно, подражая и в этом, как и во многом другом, прототипу своему Байрону, но эта небрежность была кажущаяся: Пушкин относительно туалета был очень щепетилен. Рассказывают, будто живя в деревне, он ходил всё в русском платье. Совершеннейший вздор. Пушкин не изменял обыкновенному светскому костюму. Всего только раз, заметьте себе, раз, во всё пребывание в деревне, а именно в Девятую пятницу после Пасхи, Пушкин вышел на святогорскую ярмарку в русской красной рубахе, подпоясанный ремнём, с палкою, в корневой шляпе, привезённою им ещё из Одессы. Весь новоржевский бомонд, съезжавшийся на эту ярмарку закупать сахар, вино, увидя Пушкина в таком костюме, весьма был этим скандализирован
Ал. Н. Вульф в передаче М.И. Семевского // Санкт-Петербургские Ведомости за 1866
7.
Из Михайловского Пушкин любил ходить в Святые Горы, причём, как передают, всегда входил в монастырь восточными воротами, обращёнными в сторону села Михайловского. По преданию, ему в монастыре отводилась келья, стены которой он испещрял своими стихами. Придя в Святые Горы в Девятник, то есть в Девятую пятницу по Пасхе, когда бывает там ярмарка, Пушкин часто останавливался у святых ворот монастыря, выходящих на запад по направлению к слободе Тоболенец, и здесь он прислушивался к пению нищих, распевающих и доселе духовные стихи о Лазаре, об архангеле Михаиле, о Страшном Суде и тому подобные канты, а иногда подпевал им и сам
Л.И. Софийский «Город Опочка и его уезд в прошлом и настоящем»
8.
Пушкин любил ходить на кладбище, когда там голосили над могилками бабы, и прислушиваться к бабьему причитанию, сидя на какой-нибудь могилке. На ярмарке в Святых Горах Пушкин любил разгуливать среди народа и останавливаться у групп, где нищие тянули Лазаря или где парни спорили
Д.С. Сергеев-Ремизов по записи А.Н. Мошина. В книге: А.Н. Мошин «Новое об 11 великих писателях»
9.
В пяти верстах от Михайловского на горе стоит Святогорский монастырь. Туда часто ходил Пушкин. Постукивая своею тяжёлою палкою, поднимался он по ступеням, сложенным из цельных больших камней. Там, под сводами, в прохладном сумраке Успенской церкви на него благосклонно смотрела чтимая мужиками икона Одигитрии. Пушкин вслушивался в славянские стихиры, переводы творений Козьмы Маюмского и прочих греческих песнопевцев. Знаменитое моление Ефрема Сирина он много позже переложил даже в стихи. Потом, выйдя к воротам, садился наземь среди странников и слепцов и слушал, как они поют Лазаря или стих об Алексии, человеке Божием. Он подтягивал им, размахивая в такт рукою
Г.И. Чулков «Жизнь Пушкина»
|
|
Слёзы прощания с Кобринской усадьбой. |
|
Метки: пушкинские места Арина Родионовна семья |
Страстной четверг, или Возвращение поцелуя |
|
Метки: тихи понравилось бы Пушкину стихи Пушкина история Каменноостровский цикл |
Болдинская осень. День второй. |
Лишний будущий родственник и необходимый настоящий агент
В пушкинском Болдине не было почтового ящика; приезжая, почтальон привозил и забирал письма. Поэтому, написав единым духом французское письмо невесте, Пушкин в тот же день, 9 сентября, с той же оказией отослал ещё два русских письма, прямо противоположные по тону и содержанию: почтительно-холодное – Афанасию Николаевичу Гончарову, деду невесты, и теплое дружеское – своему близкому другу и, говоря современным языком, литературному агенту Петру Александровичу Плетнёву.
Письмо Гончарову малоинтересно. Будущий внучатый зять вынужден начать с оправданий:
«Из письма, которое удостоился я получить, с крайним сожалением заметил я, что Вы предполагаете во мне недостаток усердия. Примите, сделайте милость, моё оправдание».
Можно представить, как «приятно» было Пушкину его писать! Речь шла о хлопотном деле, которым промотавшийся барин «нагрузил» своего будущего родственника, известного своими связями при дворе. Пушкин не мог отказать — не только из родственных соображений, но и из житейских: только при благополучном разрешении вопроса он мог рассчитывать на приданое. Но не мог (да и, вероятно, не собирался) в письме чужому и чуждому человеку объяснять особенности парадигмы «поэт и царь», и вынужден был изъясняться иносказательно:
«Сношения мои с правительством подобны вешней погоде: поминутно то дождь, то солнце. А теперь нашла тучка...»
Тучка прошла, и дело разрешилось, а через два года Афанасий Николаевич умер. Успев показать новообретенному внуку себя далеко не с лучшей стороны. «Дедушка свинья,– припечатал Пушкин его через год, уже женатым, в письме Нащокину, – он выдает свою третью наложницу замуж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 – и ничего своей внучке не даёт».
Закончив письмо дедушке Гончарову цветистым формальным «Препоручая себя Вашему благо-расположению, имею счастие быть с глубочайшим почтением и сердечной преданностию, милостивый государь, Ваш покорнейший слуга Александр Пушкин», этот самый Пушкин, вероятно, в тот же присест, не вставая, пишет совсем другое письмо – Плетнёву. И вот его-то стоит привести полностью
--------------------------------------------------------------------------------------------
П. А. ПЛЕТНЁВУ
9 сентября 1830 г. Из Болдина в Петербург
«Я писал тебе премеланхолическое письмо, милый мой Пётр Александрович, да ведь меланхолией тебя не удивишь, ты сам на этом собаку съел. Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал я в деревню и отдыхаю. Около меня колера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает – того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию. Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова? приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: "как скучны статьи Катенина!" и более ни слова. Каково? вот что значит умереть честным воином, на щите, le cri de guerre `a la bouche! Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает… Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдёт. Зовёт меня в Москву – я приеду не прежде месяца, а оттоле к тебе, моя радость. Что делает Дельвиг, видишь ли ты его? Скажи ему, пожалуйста, чтоб он мне припас денег; деньгами нечего шутить; деньги вещь важная – спроси у Канкрина и у Булгарина.
Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов. Прости ж, моя милая.
9 сентября 1830. Болдино.
Что моя трагедия? я написал элегическое маленькое предисловие, не прислать ли тебе его? Вспомни, однако ж, что ты обещал мне своё: дельное, длинное. А цена трагедии, 10 или 12?»
------------------------------------------------------------------------------------------------
Здесь всё поразительно – и абсолютно живая, человеческая интонация задушевной беседы c близким другом об интимных, домашних делах. Включая совсем уж разговорное «сколько хошь» и весёлое «моя милая», обращённое ко взрослому мужчине. Которого автор при этом всё равно называет по имени-отчеству: никакое «Петя» или «Петруша» было бы здесь немыслимо: Пушкин игрив, но не развязен: грань, которую стоило бы освоить современным насельникам фейсбука!
И возникающее – вероятно, неосознанно – далёкое эхо «Онегина»: «что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души» – «деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок… Вообрази: я здесь одна…» Пушкин уже думает об «Онегине», он готовится завершить свой затянувшийся почти на десять лет роман.
И упоминание о «звере» Cholera Morbus («то, как зверь она завоет…»), увязанное со смертью дяди. Именно в этом письме Плетнёву Пушкин окончательно оформил легенду о том, что Василий Львович умер «с боевым кличем на устах». Хотя в действительности это было не совсем так: после слов дяди о Катенине племянник сам вышел из комнаты, желая сохранить в памяти именно эти «последние слова».
И, конечно, разговоры о деньгах. Деньги вещь важная! Об этом знают, каждый по-своему, и министр финансов Егор (Георг Людвиг) Канкрин, и «король жёлтой прессы», журналист, автор бестселлеров Фаддей Булгарин. Знает об этом и поэт Пушкин. И поэтому, после предвкушения «наготовить стихов и прозы», прямо спрашивает у профессора Плетнёва, ведшего, как настоящий литературный агент (только, в отличие от агента, совершенно безкорыстно) все его дела: по десять или по двенадцать рублей будем продавать «Бориса Годунова»? (И то и другое, заметим – довольно дорого за небольшую книжку: в 1832 году «Вечера на хуторе близ Диканьки» стоили у Смирдина 7р. 50 коп). Словно предвосхищая собственный же пассаж из «Египетских ночей»:
«Итальянец умолк… Чарский молчал, изумлённый и растроганный.
<…>
Неприятно было Чарскому с высоты поэзии вдруг упасть под лавку конторщика; но он очень хо-рошо понимал житейскую необходимость и пустился с итальянцем в меркантильные расчёты».
Конечно, отношения небогатого поэта-дворянина Пушкина с профессором-семинаристом Плетнёвым – совсем иные, чем Импровизатора (его прототипы – реальные импровизаторы Франческо Джанни и Томмазо Згриччи) с Чарским. Едва ли бы Чарский понял, «как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать». А Пушкин именно этим и занялся.
|
|
«Конька-горбунка» написал Пушкин? |
|
Метки: сказки |
Болдинская осень: тогда и всегда. |
Сидя в карантине, проживаем вместе с Пушкиным его Болдинскую осень, следя за ней по 18 письмам, отправленным им за три месяца
«В кризис открывается окно возможностей», – говорят во всем мире мотивационные спикеры.
«Всякий карантин может обернуться Болдинской осенью», – говорят в России.
И действительно – краткая и сугубо хозяйственная поездка в нижегородское имение осенью 1830 года неожиданно обернулась для Пушкина трехмесячной «творческой командировкой», с 5 сентября по 5 декабря 1830 года, во время которой был дописан «Онегин», написаны «Маленькие трагедии» и новаторские (для самого Пушкина и для всей русской литературы) «Повести Белкина», поэма «Домик в Коломне», не говоря про несколько десятков лирических стихотворений. И вошла в историю как наивысший взлет гения в расцвете сил.
А еще Пушкин за это время написал 18 писем. Во всяком случае, до нас дошло 18 писем разным корреспондентам – в первую очередь, разумеется, невесте m-lle Гончаровой, 18-летней Наташе.
Но также друзьям и коллегам, в которых он придерживался слога, прямо сказать, неформального.
«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», — писал сам же Пушкин.
Письмо 1
Н. Н. ГОНЧАРОВОЙ
9 сентября 1830 г. Из Болдина в Москву
(перевод с французского)
Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство.
Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило. Мое пребывание здесь может затянуться вследствие одного совершенно непредвиденного обстоятельства. Я думал, что земля, которую отец дал мне, составляет отдельное имение, но, оказывается, это — часть деревни из 500 душ, и нужно будет произвести раздел. Я постараюсь это устроить возможно скорее. Еще более опасаюсь я карантинов, которые начинают здесь устанавливать. У нас в окрестностях — Chol'era morbus (очень миленькая особа). И она может задержать меня еще дней на двадцать! Вот сколько для меня причин торопиться! Почтительный поклон Наталье Ивановне, очень покорно и очень нежно целую ей ручки. Сейчас же напишу Афанасию Николаевичу.
Он, с вашего позволения, может вывести из терпения. Очень поблагодарите м-ль Катрин и Александрин за их любезную память; еще раз простите меня и верьте, что я счастлив, только будучи с вами вместе.
9 сентября. Болдино.
Первое же письмо Пушкина из Болдина, хоть и посвящено неожиданно свалившимся на него бюрократическим препонам (выделенную отцом старшему сыну к женитьбе часть недвижимого имущества, оказывается, надо еще межевать и делить), прямо намекает на сложность в отношениях с новым родственником (Пушкин был вынужден хлопотать перед Бенкендорфом по делу деда невесты, 70-летнего А.Н. Гончарова) и на опасность оказаться в карантине (действительно реализовавшуюся), лучится радостью — которую один Пушкин умел передать словами на бумаге.
Между тем 31 августа он выезжал из Москвы в Нижегородскую губернию с тяжелым чувством. Свадьба его, о которой было объявлено во всеуслышание аж 6 мая (после почти годового сватовства), опять откладывалась. На сей раз — из-за смерти Василия Львовича Пушкина 20 августа — племянник не мог жениться во время семейного траура, его бы «не так поняли». Да и ему, наверно, самому было бы неприятно — он искренне любил безалаберного дядюшку, хоть и написал в сердцах сразу после его смерти: «Надо признаться, никогда еще ни один дядя не умирал так некстати». Так что Пушкин решил воспользоваться неожиданной заминкой, чтобы, как тогда выражались, «уладить семейные обстоятельства», то есть войти в права собственности.
Правда, уезжая, он не был уверен, что эта собственность ему понадобится по назначению: прямо перед отъездом будущая теща в очередной раз устроила ему «самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть», — как написал он близкой подруге, княгине Вере Вяземской. Так что «Не знаю еще, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь».
В подтверждение своих слов Пушкин в конце августа прямо написал Наталье:
Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, — я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать.
Быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь. *
Можно себе представить, с каким чувством 31-летний Александр подъезжал к вотчине, в которой ему предстояло обустраиваться. Ради чего? Ради кого? И неудивительно, что его не отпугнули разговоры о холере, из-за которой уже пришлось раньше времени свернуть традиционную крупнейшую Макарьевскую ярмарку, и о возможных карантинах. Какая теперь разница… Через год в заметке «О холере» Пушкин описал это очень живо:
На дороге встретил я Макарьевскую ярманку, прогнанную холерой. Бедная ярманка! она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!
Воротиться казалось мне малодушием; я поехал далее, как, может быть, случалось вам ехать на поединок: с досадой и большой неохотой.*
И вот — первое письмо от невесты! Пусть и написанное под неусыпным присмотром маменьки, оно ясно показало прекрасно умеющему считывать между строк поэту: все в силе! Его по-прежнему если не страстно любят, то ждут и на него рассчитывают.
Так началась Болдинская осень.
* Тексты воспроизводятся по изданию: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959—1962.) rvb.ru
|
|
Минувшее. Усадьбы Пушкиных на Костромской земле |
Из сборника «Костромская усадьба» (Кострома, 2005 г.).
Приведённые ниже статьи интересны профессионально составленным описанием усадеб, их планировки, схемами парков, ныне заросших и практически утраченных, за что можно простить авторам некоторые незначительные неточности и ошибки в повествовании о владельцах этих усадеб, чьи портреты ныне хранятся в посвящённых А.С. Пушкину музеях Москвы и Санкт-Петербурга.
Теперь о неточностях:
Лев Львович Пушкин (1861-1910) не закончил Петербургский университет, а прервал обучение на последних курсах, чтобы после смерти отца помогать матери вести хозяйство в Новинках. Его последующий отъезд в Давыдково был вызван не конфликтом с сестрой Елизаветой, а желанием избежать возможных конфликтов и подготовкой к собственной женитьбе. Никаких разладов с сёстрами, несмотря на определённую разницу во взглядах, значительно более умеренных, чем у них, у него не было, и он, и его семья ежегодно летом подолгу гостили в Новинках, радушно принимаемые его сёстрами, а когда у Елизаветы Львовны обнаружился туберкулёз, Лев Львович вместе с братом Василием и сестрой Евгенией возили её в 1905 году на лечение в Ниццу.
Фото на стр. 474, озаглавленное «Семья Л.Л. Пушкина и прислуга» сделано в Новинках и на нём изображены сами Пушкины из Новинок и Давыдкова, их родственники и знакомые.
Прим. 5 — могила Пушкиных у Дмитриевской церкви в Козловке, рядом с Новинками, восстановлена по инициативе Петра Сергеевича Пушкина и при активном содействии Костромского отдела культуры в лице А.В. Соловьёвой в 2008 году, на месте семейного некрополя поставлен памятный знак.
Прим. 29 — Потомки (дети) Сергея Львовича Пушкина (1900-1975): Мария Сергеевна Граменицкая (1927-1988) и Пётр Сергеевич Пушкин (р. 1929).
|
Метки: деревня пушкинские места родословная |
Связанные одной ленью... |
|
Метки: Евгений Онегин юмор филология любопытное Татьяна Ларина |
АЙ ДА ПУШКИН... |
|
Метки: актуальный Пушкин мы и Пушкин Маленькие трагедии |
Дельвиг – "крёстный отец" Пушкина |
|
Метки: Пушкин в изобразительном искусстве стихи о Пушкине Кипренский Дельвиг А. А. портреты стихи |
Минувшее. Усадьба Давыдково. |
Костромская губерния, усадьба Давыдково, где жили Костромские Пушкины.
Вид с ветряной мельницы с ветряным двигателем в 12 махов.
Из воспоминаний Сергея Львовича Пушкина (1900-1975 гг.)
Усадьба Давыдково ко времени переезда туда нашей семьи была распланирована следующим образом:
Дом и по его бокам два деревянных здания, посередине крыши украшенные шпилями с флюгерами были отделены от двора с его службами живой изгородью из подстриженных елок вперемешку с колючим кратегусом. Эта изгородь имела полукруглую форму и была снабжена воротами в виде кирпичных столбов с одного края, а посередине - напротив парадного крыльца дома - деревянной калиткой.
Здание с флюгером на запад от дома было амбаром, на восток - кладовой.
Перед парадным подъездом дома сплошным овальным кругом росли кусты белых роз. Посередине их рос большой серебристый тополь со спиленной верхней частью ствола и подстриженной кроной. По бокам розария росли две высокие старые лиственницы.
За живой изгородью посредине двора был вырытый в форме рыбы (карася) пруд; за прудом направо (если смотреть от дома) был флигель, где помещалась: канцелярия отца и жилое помещение для его письмоводителя.
К востоку от флигеля в углу двора стоял каменный каретный сарай. Прямо за прудом были каменные въездные ворота и к западу длинное каменное здание конного и скотного двора с людской избой посредине. Посредине крыши этого здания была такая же башня с высоким шпилем, как и на амбаре и кладовой, но без флюгера.
К югу от дома шел цветник, сад и огород под уклон, который спускался в довольно глубокую долину ручья под названием "Камешник".
По обеим сторонам цветника и огорода были аллеи старых лип с дубами и кленами вперемешку. Вся территория усадьбы - двор, сад, цветник, огород была обнесена прекрасным высоким частоколом на массивных деревянных столбах. Узкая долина ручья Камешника с небольшими сенокосными лужайками на противоположной от усадьбы стороне, отграничивалась крутой холмистой грядой, поросшей спелым смешанным лесом. Эта гряда являлась водоразделом между ручьем Камешником и речкой Воршей, в которую этот ручей и впадал. Она вместе с сенокосными лужайками по Камешнику и Ворше и носила название пустоши "Горы".
Из окон дома, расположенных к югу, а также с веранды 2 этажа, открывался вид на цветниковые клумбы с окружающими их песчаными дорожками, по бокам которых были обширные заросли сирени. В левой стороне от них до липовой аллеи пространство было засажено яблонями, в правой стоял столб "гигантских шагов" и далее до липовой аллеи-яблони. Ниже шла дорожка, по обеим сторонам которой вниз по склону к Камешнику тянулись гряды огорода, обсаженные вокруг шпалерами ягодных кустов - крыжовника и смородины разных сортов. Ниже гряд было несколько яблонь и у самого частокола заросли вишен и коринки. За частоколом над горой открывалась долина Камешника, а за ним высоко кудрявились рощи "Гор". За ними речка Ворша с ее омутинками, тихими плёсами, чередующимися с каменистыми порогами - перекатами, отграничивала с южной стороны угодья усадьбы Давыдково. На левом берегу Ворши простирались поля соседних деревень - Котова и Подольнова.
Если смотреть из дома на сад и "Горы", то с правой стороны сада за частоколом шла дорога на колодец, из которого возили воду в дубовой бочке с медным краном в днище, укрепленной на колесной двуколке с оглоблями для конной запряжки. Колодец был устроен на родничке, бившем из горы за садом на спуске в долину ручья Камешника. Рядом с водовозной дорогой с ее правой стороны (с левой шел частокол сада) и параллельно ей спускался к Камешнику глубокий овраг, на крутом берегу которого стояла громадная ель. На восточной стороне ее я еще застал прибитый к ее стволу обломок с еле заметными иероглифами арабских букв, написанных черной краской. Вот что рассказал мне об этом мой отец, когда мне было лет 7 или 8.
В пятидесятых годах прошлого столетия дед мой Лев Александрович купил пленного осетина себе в качестве егеря на правах крепостного. Звали его Хан-Баба. Хан-Баба был помещен в Давыдкове и сопровождал деда на его охотах - носил за ним ягдташ, пороховницу и кожаный с двумя отделениями, с медными горловинами, несессер с дробью двух сортов. Все эти охотничьи принадлежности тех времен я видел сам, они хранились в кабинете отца. На ели, о которой я говорил выше, Хан-Баба прибил доску с изречениями из Корана, куда и уходил каждое утро молиться, как правоверный магометанин.
За оврагом с елью Хана-Бабы был так называемый Старый сад. Дело в том, что дом в усадьбе, в котором прошло мое детство, был построен дедом в 1876 году. Эта дата была выбита обойными гвоздями с белыми фарфоровыми головками на внутренней стороне двери парадного крыльца дома, поэтому эта дата мне хорошо запомнилась. До его постройки дед с бабушкой жили в старом деревянном одноэтажном с антресолями доме, находящемся в "Старом саду" за оврагом. На его месте я застал только большие гранитные валуны, служившие когда-то его фундаментом. Против старого дома был насыпан большой курган с канавой вокруг его основания и маленькой чугунной пушкой на деревянном лафете, стоявшей на вершине кургана. Из пушки стреляли в Новый Год и в семейные праздники. Когда моему отцу было 2 или 3 года пушку при выстреле разорвало, человеческих жертв при этом не произошло. Курган, носил название "батареи" и в мое время весь зарос малинником и крапивой. Рядом с батареей был курган поменьше с провалившейся внутрь серединой. Это был при дедушке искусственный грот с гипсовыми статуями внутри, обломки которых в виде белых черепков находил там и я в детстве. За батареей стоял большой старый сибирский кедр с широкой кроной, через год бывавший усыпанным крупными шишками, полными орехов. Для их сбора приносили длинную легкую лестницу (примерно метра 4 - 5 высотой), по которой добирались до нижних сучьев и дальше до вершины уже по сучьям. Длинной легкой палкой забравшийся сбивал с концов сучьев шишки, а мы их подбирали в корзинки и ссыпали в большой мешок. В новом саду около площадки с "гигантскими шагами" стоял более молодой кедр, шишки с которого было собирать проще, так как до нижних сучьев можно было добраться, вставши на находившуюся под ним скамью.
По краям старого сада были обширные заросли орешника-лещины, обильно плодоносящих каждую осень.
За кедром и орешником старый сад переходил в лес, в котором все аллеи так заросли молодым ельником, что их с трудом было можно различить, если буквально продраться в середину еловой заросли. Лесистая часть старого сада смыкалась с небольшой рощей спелого смешанного леса, выходящей на лужайки поймы речки Ворши и носящй название "Ендова". Эта роща - елово-сосново-березовая, спускаясь отлого к пойме речки Ворши, была на редкость живописна с ее лесными дорожками и тропинками. Сам древостой "Ендовы" был в возрасте полной спелости (VI - VII кл.) и высокой производительности (I кл. б-та). "Ендова", "Горы" и речка Ворша с покосными лужайками находились на южных границах усадьбы. "Ендова", как и "Горы", при жизни моего отца и после его смерти вплоть до Октябрьской революции были у нас как бы заповедными рощами. Никаких рубок в них не производилось. Дрова для нужд усадьбы заготавливались в березняках, находящихся за полями. Равным образом заготавливался и строевой лес по мере его надобности, росший небольшими куртинами на крайней северной границе земельного участка.
На западе земли усадьбы Давыдково граничили с землями усадьбы Василево. Имение это было князей Шаховских, перешедшее по наследству Н.Г.Львову и в 1906-1907 годах проданное им инженеру Ф.П.Сергееву. На севере они граничили с землями хуторов "Новоселки", а на востоке с землями небольшой (9 домохозяйств) деревни Малое Давыдково.
Материалы из семейного архива.
|
|
Полно тебе быть спичкой |
|
Метки: понравилось бы Пушкину забавное Пушкин в жизни Вяземский П. А. Наталья Гончарова |
Пушкин в Коврове |
nikitinskii.|
Метки: Пушкин и мы памятники Пушкину |
Этих стихов Пушкин не писал |
|
Метки: Болдино фальсификации |
Он бодро, честно правит нами |
|
Метки: тихи Николай Первый Пушкин в жизни декабристы актуальный Пушкин мой Пушкин стихи Пушкина Николай II |
Память. 20 век. Сергей Львович Пушкин |
Сорок пять лет назад, в Петербурге, называвшемся тогда иначе, 19 марта 1975 года в девятом часу вечера завершился жизненный путь Сергея Львовича Пушкина.
Он родился 20 августа 1900 года в Костроме в семье Льва Львовича Пушкина (1861-1910), троюродного племянника поэта по костромской линии, и Антонины Петровны, урождённой фон Ротаст (1876-1959), став первым из семерых их детей.
После смерти в 1910-м году главы семейства Льва Львовича десятилетний Сергей остался старшим мужчиной в семье, помогая матери и шестерым младшим братьям и сёстрам.
В смуту 1917 года в усадьбе Давыдково организовалась сельхозартель, возглавил которую 17-летний Сергей, а работала в ней вся семья.
Такая жизнь продолжалось несколько лет, но новая власть проявила настойчивость и выселила из усадьбы вдову с семерыми детьми, младший из которых родился в 1911 году, уже не застав отца, после чего в 1925-6 годах семья перебралась в бывший Петербург.
Сергей по совету своего дяди Георгия Петровича Ротаста начал работать в лесной отрасли, устроившись в трест «Всеколес». Надо было обеспечивать семью и учёбу младших братьев и сестёр.
Уполномоченный «Всеколеса» по Карельской АССР С.Л. Пушкин (слева), мастер В.И. Рубинский (стоит), мастер-инструктор подсочки А.П. Кириленко (справа). Кондопога. 1928 г.
В 1926 году Сергей Львович Пушкин женился на Марии Вадимовне Арнольд (1902-1948), а в следующем году у них родилась дочь Мария (1927-1988).
Спустя пару лет за дочерью у них родился сын Пётр.
В начале войны Сергею Львовичу удалось отправить семью из Ленинграда в эвакуацию в Ульяновск, где жила его сестра с мужем, преподававшим в Ульяновском военном училище связи. Сам же он занимался эвакуацией запасов смолы-живицы, используемой для изготовления бутылок с зажигательной смесью, из лесхозов Тихвинского района Лен.области и в попавший в блокаду город вернуться уже не смог.
После войны в 1946 году семья вернулась в Питер, но в 1948 году после тяжёлой болезни ушла из жизни Мария Вадимовна, оставив мужа с двумя детьми 21 и 19 лет.
Сергей Львович так больше и не женился, посвятив жизнь детям. Работал он до пенсии на инженерных должностях в институте ГипроЛесТранс.
Сергей Львович писал воспоминания, касающиеся истории семьи, своего детства и юности, и не успел окончить их, доведя лишь до 1914 года.
Упокоился он на Большеохтинском кладбище в Санкт-Петербурге, рядом с любимой супругой.
Помяни, Господи, во царствии своём раба своего Сергея и отпусти грехи его, вольные и невольные.
|
|
Без заголовка |
|
Метки: иллюстрации Пушкин в изобразительном искусстве издания сказки |
Ни к Пушкину, ни к России общий аршин не подходит... |
|
Метки: понравилось бы Пушкину забавное Пушкин и мы |
