Пока не ушли далеко от темы эпиграфов к «Пиковой даме» (пост про Атанде-с! ) – ещё одна история.
Денис Давидов был старше Пушкина на 15 лет. Поэтический дар Пушкина признал сразу и безоговорочно, был дружен с ним и предан, в письмах сентиментален.
В 1834 году у Дениса Давыдова был бурный роман с девушкой почти на 25 лет его младше. Поэт переживает вторую молодость, возвращается к стихам, о чём он напишет в письме Вяземскому – «Без шуток, от меня так и брызжет стихами... Есть ли старость для поэта? Я думал, что ни один стих из души не вырвется. Золотарёва всё поставила вверх дном: и сердце забилось, и стихи явились, и теперь даже текут ручьи любви, как сказал Пушкин...»
Если б не восторженный Денис Давыдов, который упоминает пушкинские «ручьи любви», я бы это раннее стихотворение «Ночь» (1823) не стала бы тащить на люди:
Мой голос для тебя и ласковый и томный Тревожит поздное молчанье ночи тёмной. Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, ручьи любви, текут, полны тобою. Во тьме твои глаза блистают предо мною, Мне улыбаются, и звуки слышу я: Мой друг, мой нежный друг...люблю...твоя...твоя....
Ну, положа руку на сердце, не шедевр? Понятно, что Пушкин писал от лица глубоко влюбленной барышни, но всё же переизбыток патоки - голос томный, свеча печальная, стихи журчат, ложе, глаза блистают...
Но письмо Давыдова интересно не «ручьями», а припиской - «A propos, поцелуй его за эпиграф в «Пиковой даме», он меня утешил воспоминаем обо мне...»
Первая свежесть
Так про какой же эпиграф к «Пиковой даме» он говорит? Вот этот эпиграф - ко II части:
- Il parait que monseur est decidement pour les suivantes - Que voulez-vous, madame ? Elles sont plus fraiches (- Вы, кажется, решительно предпочитаете камеристок? - Что делать? Они свежее) (Светский разговор)
А вот письмо от Давыдова Пушкину 4 апреля 1834 года:
«Помилуй что за диявольская память? - бог знает когда-то на лету я рассказал тебе ответ мой М. А. Нарышкиной на счет es suivantes qui sont plus fra^iches, а ты слово в слово поставил это эпиграфом в одном из отделений Пиковой Дамы. Вообрази моё удивление, а еще более восхищение моё жить в памяти твоей, в памяти Пушкина, некогда любезнейшего собутыльника и всегда моего единственного, родного душе моей поэта! Право у меня сердце облилось радостию, как при получении записки от любимой женщины»
Да, такой он, наш Пушкин!Чуть где что услышит - всё несёт в свою поэтическую копилочку, чтобы мы потом ахнули (вместе с Давыдовым) - гений, да и только!
p/s/ Осталось сказать, что М.А. Нарышкина, с которой Денис Давыдов великосветски беседовал – это Мария Антоновна Нарышкина, фрейлина, многолетняя фаворитка Александра I. К тому времени и Александра I уже нет на свете и ей самой за 50 (доживёт до 75). Давыдову при этом разговоре 46 лет, но что за возраст для легендарного гусара. Вот и позволял себе некоторые вольности про предпочтение камеристок и их «свежесть» в общении со стареющей grand-дамой...
Скульптор Юрий Григорьевич Орехов (1927-2001) 2001 год
Памятник солнечный с какимто почти барочным ликованием. Выразительно смотрится со всех сторон, издалека и вблизи. Яркий пластический образ способный собрать вокруг себя пространство.
Легко шагнул! Бросил Наталью Николаевну там, на Арбате, напротив дома, в который они приехали после свадьбы 18 февраля 1831 года, и где памятник им установили в 1999 году к 200-летию со дня рождения Пушкина. Взял в руки книжку и – вон из Москвы...
В прошлом году в терминале Е аэропорта Шереметьево накануне дня рождения поэта открыли памятник. Ибо народ проголосовал, чтоб был аэропорт Шереметьево имени Пушкина! Наверное, Бродского начитались и его строчкой вдохновились – Входит Пушкин в летном шлеме... И открыли памятник, на мой взгляд, похожий на какого-то гимназиста-разночинца середины 19 века, но никак не на Пушкина. Души в этом памятнике нет:
А вот то, что на Арбате:
Почему похожи? Да потому что скульптор один и тот же. Александр Бурганов (1935 г.р.), похоже, особо не заморачивался и взял домашнюю заготовку – ту, что осталась с 1999 года и, слегка подработав, отдал для аэропорта. А что, можно подумать, что все прилетевшие в Москву сразу помчатся на Арбат и начнут сравнивать...
Ладно, в конце концов, есть у нас великолепный памятник Опекушина на Пушкинской площади – мудрому философу Пушкину, который посматривает на нас сверху и всё про нас понимает...
А вот этот Пушкин мне тоже нравится, я назвала этот снимок «Арап Петра Великого». Это в московском парке «Музеон» (я оттуда показывала деревянную скульптуру «Натали-Пушкин-Дантес»), этот Пушкин в парке в постоянной экспозиции, скульптор Альдона Ненашева сделала его в 1987 году, а установили его в Музеоне при открытии парка в конце 1992 года. Ну а Пётр – это работа Церетели.
Снимки открытия памятника в аэропорту – из своб. доступа Фото скульптуры на Арбате и в «Музеоне» Валентин Златомрежев
Воскресенье, 09 Февраля 2020 г. 12:45
+ в цитатник
Сегодняшняя тема воспоминаний - каким наш Пушкин был - исходит из парадоксальной установки от Марины Цветаевой в её письме к Борису Пастернаку (один поэт - другому поэту - про свои чувства к третьему поэту):
"Ведь Пушкина убили, потому что своей смертью он никогда бы не умер, жил бы вечно, со мной бы в 1931 году по лесу гулял. (Я с Пушкиным мысленно, с 16 лет, всегда гуляю, никогда не целуясь, ни разу, ни малейшего соблазна...)"
Каким он был? Весёлым. Лёгким. Великим. Пузырём. Лётчиком. В старости лысым.
Весёлый. Лёгкий
На сцену выходит ещё один поэт. Блок Александр Александрович, который предлагает всегда держать в уме одно "весёлое имя" – Пушкин:
"Наша память хранит с малолетства весёлое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними это лёгкое имя: Пушкин"...
Великий. Пузырь
А Даниил Хармс вообще провёл нешуточный сравнительный анализ между Пушкиным и ого-го какими историческими персонами:
Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах - папироса...
Иосиф Александрович в его "Представлении" выводит на сцену гигантов русской литературной мысли. Бродский молодец! Уж он-то не сомневается - Пушкин А.С.- лётчик-ас!
Поэтому и «Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах - папироса...» (За Пушкиным - Гоголь в бескозырке; Лев Толстой в пижаме - всюду Ясная Поляна...)
Только вот как насчёт - с папиросой? Где, хоть на одной картинке, чтоб Пушкин курил? Сам Бродский, да, смолил с утра до вечера, хоть ему и нельзя было совсем, и ведь он знал об этом, знал, но не бросал... - «Не знаю, кто там Гончарова, но сигарета - мой Дантес!»
Но если Пушкин и был подвергнут (тут ещё есть поле для исследований) этой пагубной привычке, которая «свыше нам дана, замена счастия она», то курил он трубку.
Об этом есть свидетельства в мечтах лицейских, стихах "гусарских" - "Он мчит стрелой по скользкой ниве/ С цыгарой дымною в зубах..." иль в обращении к лицейскому другу Пущину - "помнишь...пламя трубок грошевых?". И потом, в зрелом уже возрасте - ".. к морю отправляюсь я. Потом за трубкой раскалённой, Волной солёной оживлённый..."
Старость не радость
А наш современник Григорий Остер почти полвека назад написал «Сон несбывшихся чудес». Ну а чудеса, как известно, не доказывают, в чудеса просто верят:
"Мне снился сон несбывшихся чудес - там лысый Пушкин водит внука в лес, пузатый Лермонтов пускает грот* по кругу, а господа Мартынов и Дантес из пистолета лупят друг по другу". (*грот - мачта с парусом, в 19 веке популярная «рубашка» в игральных картах)
Картина маслом, как говорится... То, что Мартынов с Дантесом, ироды, лупят друг по другу, это замечательно!
Но лысый Пушкин... пузатый Лермонтов... Это ли герои нашего времени? Лысые да пузатые? Да ведь таких-то и девушки не любили бы. И не выходили бы за Пушкина замуж! Особенно одна, первая красавица Москвы, которая в первого поэта России просто не могла не влюбиться! И правильно сделала, чистейшей прелести чистейший образец!
Ну, ещё нужны доказательства того, что он – волшебник? Пожалуйста. «На фоне Пушкина снимается семейство. Фотограф щёлкает, и птичка вылетает. Фотограф щёлкает. Но вот что интересно: на фоне Пушкина! И птичка вылетает». Всегда!
p/s/ а Аполлона - то Григорьева совсем и забыла. А ведь это он сказал, как отрезал: Пушкин – наше всё. Вот теперь точно всё. На свете счастье есть. Например, то, что у нас есть Пушкин.
Профиль Натальи Николаевны - рисунок Пушкин, из своб. доступа Остальные рисунки из книжки «Хармсиада. Комиксы из жизни великих.», Из-во Лик, 2005
Александр Сергеевич Пушкин —погиб 10 февраля (29 января по старому стилю) 1837 года из-за серьезного ранения, полученного им во время дуэли с французом Жоржем Шарлем Дантесом.
Поводом для дуэли стало анонимное оскорбительное сочинение, которое Пушкин получил за три месяца до этого. В Пасквиле — а всего их было три — автор в подробностях рассказывал адресату о тайных отношениях его супруги — Натальи (в девичестве Гончаровой) — и кавалергардского поручика барона Жоржа Дантеса, одного из иностранцев, который в то время проходил службу в России. В финале послания сам по себе напрашивался крайне позорный для Пушкина вывод — его записывали в "орден рогоносцев", что сулило ему насмешки, перешептывания за спиной и прочие издевательства.
Чтобы защитить свою честь, Пушкин немедленно вызвал Дантеса на дуэль. Оппонент принял вызов, но позднее, через усыновившего его голландского посланника барона Геккерна, попросил отсрочки на две недели. Поэт пошел на встречу потенциальному оппоненту, но через какое-то время узнал, что Дантес предложил свои руку и сердце Екатерине Гончаровой — сестре его супруги, и аннулировал вызов.
Свадьба Дантеса и Гончаровой состоялась 22 января (10 января) 1837-го, но и после этого события Дантес не прекратил активно ухаживать за женой Пушкина, чем предсказуемо злил поэта. Масло в огонь подливал и голландец Геккерн, распускавший в обществе слухи о романе Дантеса и Пушкиной и ее регулярных изменах "мужу-рогоносцу".
В конце концов практически доведенный до отчаяния Пушкин написал гневное письмо Геккерну, полное угроз и оскорблений. Тот ответил и от имени Дантеса вызвал публициста-грубияна на дуэль.
Условия поединка были, как бы сказали тогда, смертельными, кто-то один в тот день должен был умереть — на этом настаивал сам Пушкин. Барьер отделял соперников на 10 шагов, поднять пистолет и выстрелить мужчины могли в любой момент, приближаясь друг к другу.
Около пяти часов вечера 8 февраля (27 января) он и Дантес встретились на поляне на окраине Санкт-Петербурга — Черной речке. Секундантом со стороны Дантеса был секретарь французского посольства виконт Лоран д’Аршиак, со стороны Пушкина — подполковник Константин Данзас.
Дуэльные пистолеты времен Пушкина из музея А. С. Пушкина.
Оружие было выдано, соперники разошлись, прозвучал сигнал, и Дантес выстрелил первым. Пуля, выпущенная из его пистолета, попала Пушкину в живот — поэт упал на снег, приподнялся, опираясь на руку, подозвал к себе Дантеса и выстрелил в ответ, произнеся: "Браво!". К счастью Дантеса, ранение его было несерьезным — пуля угодила в руку, которой он прикрывал грудь. Александр Сергеевич Пушкин же пострадал куда серьезнее.
Последний выстрел А. С. Пушкина.
Поэта доставили домой, он пытался скрыть свои страдания, чтобы не беспокоить супругу. Прибывший по вызову врач констатировал неизбежность трагического исхода — об этом сообщили и Пушкину, он распорядился пригласить к нему священника.
Через двое суток после дуэли на Черной речке Александр Сергеевич Пушкин скончался — лежа в кровати, в окружении семьи и родных, в своей квартире на набережной реки Мойки в Санкт-Петербурге.
Два следующих дня гроб с телом Александра Пушкина оставался в квартире — проститься с ним пришли сотни самых разных людей — от прислуги до военных и чиновников. В ночь с 11 на 12 февраля (30 на 31 января) тело поэта перенесли в церковь Придворно-Конюшенного ведомства, где на утро состоялось его отпевание. 18 февраля (6 февраля) 1837-го Пушкина похоронили — у алтарной стены Успенского собора Святогорского монастыря. Позднее на могиле был установлен мраморный памятник, выполненный по заказу вдовы поэта.
В феврале 2019 года депутат Законодательного собрания Ленинградской области Владимир Петров направил обращение на имя главы Следственного комитета Александра Бастрыкина с просьбой инициировать расследование причин и обстоятельств гибели поэта Александра Пушкина. По мнению народного избранника, великий поэт мог стать жертвой заговора и дуэль была лишь инструментом для его устранения.
«Причастность Геккерна – несмотря на всю его близость к чете Нессельроде – к «диплому» представляется весьма сомнительной. Гораздо более достоверна версия Г.В.Чичерина, хотя излагающее её письмо к П.Е.Щеголеву, (опубликованное в журнале «Нева». 1976. № 12), не нашло должного внимания пушкиноведов (по-видимому, в связи с господством чисто «семейного» толкования событий).
Необходимо иметь в виду, что Г.В.Чичерин, известный как нарком иностранных дел в 1918-1930 годах, во-первых, принадлежал к роду, давшему целый ряд видных дипломатов, хорошо осведомлённых о том, что делалось в Министерстве иностранных дел при Нессельроде, во-вторых, его дед и другие родственники лично знали Пушкина, а его тётя, А.Н.Чичерина, была женой сына Д.Л.Нарышкина, о котором и говорилось в «дипломе»... И Г.В.Чичерин, надо думать, опирался на богатые семейные предания. В письме Чичерина от 18 октября 1927 года как о само собой разумеющемся говорится о том, что инициатором «диплома» была графиня Нессельроде, но составил его по её указанию вовсе не Геккерн, а Ф.И.Брунов (или, иначе, Бруннов) – чиновник Министерства иностранных дел. Примечательно, что в 1823-1824 годах он служил вместе с Пушкиным в Одессе и вызвал негодование Поэта своим пресмыкательством перед вышестоящими. А в 1830-х годах Брунов стал «чиновником по особым поручениям» при Нессельроде и в 1840 году получил за свои заслуги – или услуги – престижный пост посла в Лондоне. Стоит сказать, что накануне роковой для России Крымской войны Брунов (как убедительно показано в знаменитом исследовании Е.В.Тарле «Крымская война») неоднократно отправлял в Петербург дезинформирующие донесения, внушавшие, что Великобритания отнюдь не намерена начать войну против России.
В своём неотправленном письме к графу Нессельроде от 21 ноября 1836 года Пушкин сказал о «дипломе» (он назван «анонимным письмом») следующее: «По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата». Это характеристика барона Гсккерна, но она полностью применима к графу Брунову, который родился и до двадцати одного года жил в Германии.
Конечно, вопрос о роли Брунова нуждается в специальном исследовании, но, по меньшей мере, странно, что в течение долгого времени никто не занялся таким исследованием.
Предложенное выше истолкование событий 4 ноября 1836 года – 27 января 1837 года, разумеется, можно оспаривать. Но, как представляется, невозможно спорить с тем, что гибель поэта имела не только «семейную», но и непосредственно историческую подоплёку, хотя в большинстве новейших сочинений это, в сущности, игнорируется.
Из приведённых выше свидетельств В.А.Соллогуба, Е.Н.Вревской, самого Николая I, а также письма Пушкина к Канкрину, намёков в сочинениях П.А. Вяземского и т.д. с достаточной ясностью следует, что суть дела заключалась в коллизии Поэт – царь, исходным пунктом которой явился «диплом», к тому же упавший на почву пушкинских «подозрений».
Сам же «диплом» был составлен опять-таки не ради личных интересов кого-либо, а с целью рассорить Поэта с императором, ибо имели место обоснованные опасения, что Пушкин может обрести существеннейшее воздействие на его политику. Это, разумеется, отнюдь не означает, что в салоне Нессельроде была запланирована состоявшаяся 27 января дуэль; но именно «диплом» явился «пусковым механизмом тех мучительных переживаний и событий, которые, в конечном счёте, привели к этой дуэли.
Наконец, свидетельства императора Александра П, П.П.Вяземского и – впоследствии – опиравшегося на семейные предания Г.В.Чичерина, а также резкое письмо Пушкина к Нессельроде (совершенно безосновательно публикуемое как письмо к Бенкендорфу) недвусмысленно говорят о том, что «диплом» исходил из салона Нессельроде, а салон этот тогда – во второй половине 1830-х годов – был, по определению М.А.Корфа, «неоспоримо первый в С-Петербурге» и играл очень весомую политическую роль. И едва ли уместно видеть в фабрикации «диплома» сведение каких-либо личных счётов. Дело шло о борьбе на исторической сцене, и Гибель Пушкина – подлинно историческая трагедия. Напомню его строки:
"На большой мне, знать, дороге
Умереть Господь судил".
Нельзя отрицать, что историческая трагедия имела вид семейной, и именно так воспринимало и продолжает воспринимать её преобладающее большинство людей. Но под треугольником Наталья Николаевна – Пушкин – Дантес (вкупе с его так называемым отцом») скрывается (если взять ту же геометрическую фигуру) совсем иной треугольник: Николай I – Пушкин – влиятельнейший политический салон Нессельроде (и, в конечном счёте, сам министр). И гибель Поэта в этой коллизии была в полном смысле слова исторической трагедией».
Из книги Вадима Кожинова «Великое творчество. Великая Победа»
Лет 5 назад в московском парке «Музеон» была выставка деревянных скульптур и вот там была композиция, посвящённая самому печально-знаменитому трио 19-го века.
Не нравится мне, что Натали прямо аж голову свернула в сторону Дантеса. Не нравится, что настолько меньше ростом сделали Пушкина в сравнении с этими "гигантами". И понятно, что Пушкин «отвращает лицо своё» от этого напыщенного щёголя, но получился какой-то зажатый, даже злобный. (Хорошо, что эта экспозиция была совсем короткое время)
А к 200-летию со дня рождения Пушкина в Москве у Никитских ворот, где стоит церковь Большого Вознесения, где Пушкин и Натали венчались, появилась беседка, где они и стоят.
Беседка такая массивная, а фигурки в ней такие небольшие, что сначала (по открытию) московские острословы прозвали пару «карлик и карлица».
А это неожиданный ракурс – вид через пространство памятника на торец дома, где всегда висят рекламные щиты. Ну вот и соединились две красавицы из века 19-го и 21-го:
Василий Львович Пушкин (1854-1928) и Наталья Николаевна Сипягина.
Фото 1870-80-х годов.
Наталья Николаевна Сипягина была троюродной сестрой Василия Львовича Пушкина по линии жены его деда Александра Юрьевича Александры Илларионовны, в девичестве Молчановой, у брата которой Василия была единственная дочь Варвара, вышедшая замуж за адмирала Николая Андреевича Сипягина, чьею дочерью и была Наталья Николаевна. Её судьба была трагична. Цитирую воспоминания родного племянника Василия Львовича С.Л. Пушкина (1900-1975): "Семья Сипягиных состояла из пятерых малолетних детей - Наталии, Николая, Василия, Михаила и Варвары, когда их отец тяжело заболел и умер. перед своей кончиной адмирал назначил опекуном своей семьи сослуживца, тоже морского офицера, Петра Александровича Тихменёва. Этот последний сумел не только сильно разорить опекаемую семью адмирала, но и жениться на его 16-летней дочери Наталии Николаевне, через несколько лет после этой свадьбы покончившей с собой (застрелилась). Мальчиков Сипягиных опекун раздал по кадетским корпусам в Петербурге, Николая и Михаила - в сухопутный, Василия - в морской, а дочь Варвару - в Смольный институт."
Лев Александрович Пушкин (1816-1888) с сыновьями Александром (1849-1891), на тот момент товарищем прокурора Витебского окружного суда, и Василием (1854-1928), военным комендантом г. Баку, где и сделано это фото.
Понедельник, 03 Февраля 2020 г. 13:41
+ в цитатник
Многим бы хотелось видеть Пушкина. А бабушка моя, Екатерина Ивановна Волкова, видела его. И много, и часто говорила мне и брату моему, когда мы были детьми. Говорила об Александре Сергеевиче Пушкине, что это был самый умный человек России. И мне представлялся он красавцем, на белом коне, как наша лошадь Сметанка, и в каске с перьями. А бабушка сказала мне, что нет, он был маленького роста, сгорбленный, курчавый блондин с голубыми большими глазами, блестящими, будто на них были слёзы.
Серьёзный, никогда не смеялся. Одет был франтом, носил большое кольцо на пальце и смотрел в золотой лорнет. «Зачем это, — подумал я, — маленького роста? Неправда, что бы мне ни говорили». Мой дед, Михаил Емельянович, был огромного роста, и мне хотелось бы, чтоб и Пушкин был такой же и приносил бы мне игрушки. Но мне всегда нравилось, когда бабушка читала мне Пушкина. И я, слушая, сидя на лежанке, думал: «А ведь его убили. Как это гадко!»
Несказанно я любил слушать бабушку, когда она читала Пушкина. И всё как-то было полно им: и вечер, и зимняя дорога, тройка, когда меня взял с собой мой дед в Ярославль, дорога, остановка на постоялом дворе, калачи, поросёнок, икра, и месяц, и страшный лес на дороге. И нравился мне Пушкин. Как верно и хорошо он написал про что-то, всё самое моё любимое.
И я знал уже много его стихов наизусть. Из дому деда, на Рогожской улице, уходил на соседний большой двор, к ямщикам, в ямскую избу, где было тепло, пахло щами. Такие хорошие ямщики, отдыхали, сидели, пили чай. Ели баранки, ситный. И любили меня, хозяйского внука. Я всей душой любил ямщиков. Я им говорил наизусть: По дороге зимней, скучной, Тройка борзая бежит... И видел — нравилось ямщикам. — Ну-ка, — говорили они мне, — скажи, Костя, вот ему... про разгулье удалое аль сердешную тоску... Как это, скажи-ка... Ямщики слушали. Один из них, Игнат, с черной бородой, часто просил меня: — Скажи да скажи... про старушку родную... Тогда я ему говорил стихи: Буря мглою небо кроет... Игнат плакал. Всегда плакал.
Поразило меня однажды, что приятель отца моего, судебный следователь Поляков, сказал про Пушкина: барин, камер-юнкер. И что-то нехорошо говорил. Я сказал бабушке, Екатерине Ивановне: — Поляков не любит Пушкина. — Да, — ответила она, — не слушай его. Он нигилист. Я не понял, но подумал: нигилист — это, должно быть, вроде дурака. Странно, что Ларион Михайлович Пряничников, впоследствии художник, родственник наш, часто бывая в доме у нас, тоже не любил Пушкина, тоже сказал: камер-юнкер!
Мой дед был именинник. Лежал в постели, прихварывал. Утром я пришёл к нему и сказал стихи: Птичка Божия не знает... Он меня погладил по голове и, смотря добрыми глазами, сказал мне: — Это, Костя, хороший барин сочинил. Потом, вздохнув, сказал: — Эх, грехи, грехи. Ты, Костя, когда молишься на ночь — то поминай и его. Он ведь был добрый, как Божий серафим. Мученик — ведь его убили. «Вот, — думал я, — что такое». — Дедушка, — говорю я, — а Игнат, я ему сказал стихи, а он заплакал. — Ишь ты, — удивился дед. — Он, Игнат, хороший мужик. Бедный, бездомный. Пьёт только частенько... Почему-то дед запретил мне ходить в ямщицкую, к ямщикам. — Есть, — говорит, — запойные... Всякого наслушаешься. Не надо, — говорит, — ходить тебе туда.
Когда дед умер, то после я спросил свою няню Таню: — Вот дед мне велел молиться о Пушкине. — А кто он тебе доводится? — спросила няня Таня. — Он серафим от Бога был, камер-юнкер убитый. — Ишь ты! — вздохнула няня. Ну, няня сказала: — Молись так: «Помяни, Господи, во Царствии Твоем раба Твоего камер-юнкера Серафима».
Я на ночь, стоя на коленях в постели, поминал деда, покойную сестру и доброго убиенного «камер-юнкера Серафима».
Что наша жизнь? – Игра! Так – в опере «Пиковая дама», у Пушкина этой фразы нет, хоть и сам он игроком был заядлым, и сюжет «Пиковой дамы» вокруг игры вертится. Как начинается игрой в карты у конногвардейца Нарумова, так и заканчивается игрой в доме у «славного Чекалинского, проведшего весь век за картами», где Германн как раз обдёрнулся: поставил даму вместо туза ( - Дама ваша убита, сказал ласково Чекалинский...)
А это всем известный эпиграф к главе VI: - Атанде! - Как вы смели мне сказать атанде? - Ваше превосходительство, я сказал: атанде-с!
Сейчас начисто забыто такое речевое явление - говорить со словоерсами, то есть прибавлять к концу слова частицу «съ» («Ъ» уйдёт с конца слов после реформы языка 1918 года).
А в русской литературе 19-го века без словоерсов не обходились, собственно, как и в жизни. Частицу «с» прибавляли к концу слов для придания речи оттенка подобострастия, уважения, вежливости, а также иронии... Соседи почему Онегина невзлюбили? Не только потому, что он – раз! – на донского жеребца и был таков, как только они в гости к нему стучатся. Онегин проявлял крайнюю непочтительность в разговорах: не добавлял, как было общепринято - к «да» и «нет» частицу «с».
"...Он дамам к ручке не подходит; Всё да, да нет; не скажет да-с Иль нет-с." Разумеется, после такого был объявлен неучем и сумасбродом.
И, понятно, что старый камердинер в «Пиковой даме» подобострастно отвечает графине с обязательными словоериками: - никак нет-с; тихо-с...
А вот воспитаннице Лизе (зависимой в доме, не барыне) мамзель из модной лавки передаёт записку запросто, без словоерсов: - нет, точно к вам! (записка), - извольте прочитать!
В то время как Настя, дворовая девушка Лизы Муромской говорит со своей барышней (госпожой) как положено: - не знаю-с; позвольте-с, расскажу всё по порядку...
Граф Гудович
Выкрик «атанде!» в карточной игре означал «стой; не мечи далее; я ставлю».
В эпиграфе к 6-й главе «Пиковой дамы» Пушкин остроумно обыграл старый анекдот про графа Гудовича, рассказанный ему князем П. А. Вяземским.
Граф Иван Васильевич Гудович прожил долгую и прославленную воинскими подвигами жизнь. С 1809 по 1812-й был генерал-губернатором Москвы. Ушёл в отставку по состоянию здоровья в 1812 году до наполеоновского нашествия. Скончался в 1820 году в возрасте 79 лет в чине генерал-фельдмаршала.
От Вяземского Пушкин вот что услышал. Граф Гудович, получив чин полковника, перестал метать банк (брать и вскрывать карты, сдаваемые понтёрам) своим сослуживцам. Потому что в любой момент могло раздаться «атанде!», и этот выкрик мог прозвучать от «какого-нибудь молокососа-прапорщика». Гудович счёл непозволительным и нарушающим правила хорошего тона, когда старший по чину подвергает себя такому - практически повелительному - требованию от младшего по чину.
Вот так и оставил свой след в мировой классической литературе граф Гудович. Как слово наше отзовётся... Его нежелание слышать обычное «атанде!» от младшего по чину отозвалось гениально - с помощью Александра Сергеевича и словоерика.
Статья Александра Юрьевича Пушкина (1777-1854) «Для биографии Пушкина» опубликована в журнале «Москвитянин», 1852 г., № 24, декабрь, кн. 2, отдел IV, стр. 21—25.
«…Вызванные статьёй г. Берга воспоминания Пушкина при всей их краткости содержат ряд чрезвычайно ценных сведений о семье Пушкиных в период раннего детства поэта». М.Я. Цявловский.
«В 9-м и 10-м №№ «Москвитянина» прошлого 1851 года помещена статья г. Берга о сельце Захарове, принадлежавшем когда-то родителям А.С. Пушкина. Найдя в ней много несправедливого я, как ближайший родственник, выросший вместе с матерью Александра Сергеевича Надеждой Осиповной, которая была мне двоюродная сестра по матери свой Марии Александровне, урожденной Пушкиной, родной сестре моего отца, полковника Юрия Алексеевича, - считаю не лишним исправить означенную статью показанием действительных фактов, а потому нужным считаю обратиться к малолетству матери Пушкина и замужеству бабки его.
Бабка покойного Александра Сергеевича, Мария Алексеевна, жила при родителях своих Алексее Фёдоровиче и Сарре Юрьевне Пушкиных, Тамбовской губернии, Липецкого уезда, в селе Покровском, Кореневщине тож, доставшемся после их отцу моему Юрию Алексеевичу, а от него мне с сестрой.
Липецк, от которого до Покровского 22 версты, тогда не был ещё уездным городом, а просто именовался Заводом; уездный же или воеводский город был тогда Сокольск, отстоящий от Липецка в трёх верстах. В Липецке были чугунные заводы, устроенные государем Императором Петром I, где отливались пушки для предполагаемого черноморского флота в Азове; заводы продолжались и при Екатерине II.
Когда Липецк был сделан уездным городом, Осип Абрамович Ганнибал, служивший в морской артиллерии капитаном, был послан в 1773 году в Липецк для осмотра завода; часто езжал в село Покровское к деду моему, сосватался и женился на Марии Алексеевне, от которой имел сына, умершего грудным и дочь Надежду Осиповну, родившуюся в 1775 году.
Дед мой, Алексей Фёдорович, в 1777 году кончил жизнь, а отец мой в 1778 году женился и первым сыном его был я; Мария Алексеевна окрестила меня и уехала в Санкт-Петербург к мужу своему, но там его не нашла, а узнала, что он в Псковской своей вотчине, в селе Михайловском, и намерен жениться на другой; она завела с ним тяжебное дело, заинтересовавшее императрицу, которая кончила тяжбу тем, что не позволила Осипу Абрамовичу жениться от живой жены, приказала из числа жалованного покойным Императором Петром I отцу Ганнибала Абраму Петровичу в 50-ти верстах от Петербурга при селе Суйде (доставшемся тогда генерал-майору Ивану Абрамовичу), деревню Кобрино, в трёх верстах от Суйды, в числе ста душ, принадлежащую Осипу Абрамовичу, отдать дочери его Надежде Осиповне на воспитание, под попечительство матери её и под опёку генерал-майора Ивана Абрамовича Ганнибала и дяди моего родного, служившего в Санкт-Петербурге статским советником, Михаила Алексеевича Пушкина, родного брата Марьи Алексеевны. Таким образом Марья Алексеевна поселилась в Санкт-Петербурге, купила в Преображенском полку дом, где и воспитывала дочь Надежду Осиповну, а я с 1785 года находился в сухопутном Кадетском Корпусе, почти всякую неделю по воскресеньям и в праздники бывал у них, и рос почти вместе с Надеждой Осиповной, которая не имея родных братьев, любила меня, как родного.
Сергей Львович был нам по отцу своему внучатым братом; он служил тогда лейб-гвардии в Измайловском полку офицером и часто бывал у Марии Алексеевны, а в 1796 году, во время кончины императрицы Екатерины II, женился на Надежде Осиповне; дом свой Мария Алексеевна продала и жила с зятем в Измайловском полку, где в 1797 году родилась у Сергея Львовича и Надежды Осиповны дочь Ольга, ныне действительная статская советница Павлищева, а я в том же году выпущен из Корпуса прапорщиком в Астраханский Гренадерский полк, стоявший в Москве, и отправился туда. В 1798 году Сергей Львович вышел в отставку, переехал с семейством своим в Москву и нанял дом княжон Щербатовых, близ немецкой слободы, где в 1799 году родился у них сын Александр; наш полк в то время был уже в походе, где я получил об рождении Александра Сергеевича от сестры письмо, что он, на память мою, назван Александром, а я заочно был его восприемником. В конце того же года , возвратясь из похода в Москву, я уже Сергея Львовича с семейством не застал; они уехали к отцу своему Осипу Абрамовичу в Псковскую губернию, в сельцо Михайловское, а Марья Алексеевна в Петербург, для продажи деревни Кобрино, которую она, помнится мне, подарила генеральше Зильберезиной.
Что касается до няньки Александра Сергеевича, Ирины Родионовой, то она была крестьянкою в деревне Кобрино и когда дядя мой Михайло Алексеевич Пушкин в 1791 году женился на Анне Андреевне Мишуковой (родственнице Елизаветы Романовны Полянской, урожденной графине Воронцовой у которой Анна Андреевна, по выпуске из Смольного монастыря, не имея уже родителей, по сиротству воспитывалась) и в 1792 году родился у них сын Алексей, то Марья Алексеевна Ганнибалова дала ему в кормилицы из Кобрино выше писанную Ирину Родионову; в течение этого времени Ирина овдовела и оставлена была у него в няньках до 1796 года. Когда Надежда Осиповна родила Ольгу Сергеевну, то им понадобилась опытная и усердная нянька, почему и взяли Ирину Родионову к себе, где и находилась она по смерть свою, случившуюся в 1824 году или около этого времени; я помню, что видел её при Сергее Львовиче и Надежде Осиповне в Москве ещё в 1822 году, куда я приезжал по своим делам. Когда Марья Алексеевна Ганнибалова продала Кобрино г. Зильберезиной, то Ирину Родионову и дочь ее Марью, воспитывавшуюся у родных своих, из продажи исключила. Марья Алексеевна, продавши Кобрино, переехала в Москву, где С.Л. и Н.О. жили у Харитония в огородниках, в доме графа Санти, а потом в том же приходе в доме князя Федора Сергеевича Одоевского и нанимала дом подле их, но жила все вместе с ними, а в квартире ее жили одни её люди, где и я в 1806 году, в приезд свой в Санкт-Петербург, останавливался; но, возвратясь из Санкт-Петербурга в Москву, по приглашению сестры Надежды Осиповны, жил у них. Марья Алексеевна в том же 1806 году купила у генеральши Тиньковой сельцо Захарово, куда я с ней ездил весною, и по желанию её снял план с полей её и уравнял их. Определясь на службу в Московский Почтамт в 1806 году я всегда находился у них, и при мне, в 1807 году, получено было известие, о кончине Осипа Абрамовича Ганнибала, после которого Надежда Осиповна получила в наследство в Псковской губернии, Опочковского уезда, сельцо Михайловское, близ Святогорского монастыря и Марья Алексеевна отправилась туда для принятия имения во владение.
Во время её отлучки, в конце того же года я помолвлен жениться; Марья Алексеевна первым зимним путем возвратилась в Москву, была на моей свадьбе и располагала всем вместо моей родной матери.
Женясь, я уехал в женино имение Костромской губернии. и в это время, не помню в котором году, дочь Ирины Родионовой Марья, молочная сестра моего брата Алексея Пушкина, по желанию матери её, выдана была замуж в сельцо Захарово, которое в 1810 или 1811 году продано, а кому не припомню.
Не мудрено, как пишет г. Берг, что крестьянка Марья мешает имена Алексея с Александром, вспоминая о Пушкине, знавши их обоих, и будучи одному молочной сестрой.
1998 год, бронза Скульптор Юрий Григорьевич Орехов (1927-2001)
"Есть у меня еще один Пушкин, он поедет в Париж. Мне бы хотелось, чтобы он стоял на набережной Сены у русского Александровского моста. Там вдоль Сены тянется реденький сквер. С одной стороны сквера стоит бурделевский Мицкевич, а противоположная сторона пустая. И было бы очень хорошо тематически поставить Пушкина именно там. И места достаточно, и подходов к нему много, и памятник мог бы там очень удачно смотреться. Как будто он вышел из коляски, шагнул к Сене и остановился, а река тихо движется, а машины все снуют, снуют мимо… А он стоит и смотрит."
Как у царя в сказке было три сына (не все, правда, удачные), так и у Пушкина было три болдинских осени. И все удачные.
Пока не ушли далеко от сказочной темы, вспомним ещё одну волшебную сказку.
Последний раз Пушкин приезжал в Болдино осенью 1834 года, прожил там почти два месяца, написал только одну сказку. Зато какую! «О золотом петушке»!
Американец Вашингтон Ирвинг (1783-1859) в конце 1820-х годов «открывал Америку»... в Испании: писал биографию Колумба. Четыре года путешествовал по Испании, жил в Гранаде, восхищался Альгамброй. Результатом восхищения стал сборник сказок, напечатанный в 1832 году; в сборник входила «Легенда об арабском звездочёте».
Пушкин читал сказку Ирвинга во французском переводе и заимствовал у него фабулу для «Сказки о золотом петушке». И только. Потому что то, что у Ирвинга долго и нудно – описание пещер с халдейскими письменами, мавританский царь и христианская наложница, арабский чернокнижник и гора в Египте, на которой скреплённые осью стоят и предупреждают об опасности баран и петух - у Пушкина коротко. Выразительно. Сказочно.
А самое сказочное, конечно, не банальное – Кукареку! - а «чуть опасность где видна, верный сторож, как со сна, шевельнётся, встрепенётся, к той сторонке обернётся и кричит:
- Кири-ку-ку! Царствуй, лёжа на боку!
Теперь обращаемся к пушкинским Table talk. Томашевский Б.В. пишет, что в Table talk Пушкин собирал анекдоты, «слышанные им от разных лиц», когда он занимался историей Петра и Пугачёва. Всего там записано 48 анекдотов, 11 из них Пушкин напечатал в «Современнике». Вот номер 13, из подзаголовка «О Потёмкине», он нигде не опубликован, о нём нет никаких примечаний.
«Князь Потёмкин во время очаковского похода влюблён был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он дёрнул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами: «Экое кири куку!»»
Не знаю, как кто, а я совершенно уверена, что «кири куку», якобы сказанное циничным мужем – это сам Пушкин придумал. А потом и петушку в златые уста вложил...
А анекдоты не следует принимать за чистую монету. Как сказал П.А. Вяземский в «Записной книжке» (запись 45) – «Люблю слушать и читать их, когда они хорошо пересказаны, но не доверяю им до законченной пробы. Анекдоты в продолжение времени являются в новых изданиях, исправленных или изменённых и значительно умноженных...»
Так что, мог быть у некой графини адюльтер с князем Потёмкиным? Запросто. Он был славен не только своими ратными победами. Мог обманутый муж как-то высказаться в адрес жены? Мог.
Но волшебное «Кири-ку-ку!» мог придумать только гений Пушкина. Нет, если, конечно, есть у кого доказательства обратного, пусть скажет об этом сейчас или молчит вечно ))
