Мне этот текст (который я по большей части слушал) интересен был изображением повседневности, бытовых подробностей.
Для самого Герцена мемуары - в первую очередь, пространное обличение, иногда - проклятие деспотизма, в особенности, Николая I, обширное дополнение к "Колоколу" и "Полярной звезде", а также итог своего революционного пути.
Но в инвективах Герцен пристрастен и с неизбежностью однобок.
Кроме того, он был вынужден многое умалчивать, ибо опасался повредить тем, о ком писал. Поскольку с тех пор, как Герцен отказался возвращаться в Россию и "развернул революционную агитацию", в некоторые периоды даже один факт встречи с ним в глазах русского правительства представлялся нежелательными, свидетельством неблагонадёжности. Не только хоть какое-то согласие с лондонским изгнанником во взглядах.
Поэтому политическая составляющая книги, конечно, стоит внимания, много можно увидеть параллелей в политической и идеологической жизни первой половины-середины 19 в. с современностью, но всё же, по-моему, куда интереснее её описательная сторона, где автор не стремится что-то проповедовать и ниспровергать, а просто походя бросает зарисовки.
Герцен начинает своё повествование буквально с самого своего рождения, то есть с 1812 года - по рассказам родственников и прислуги. Мы видим изображение оккупированной Наполеоном и сожжённой Москвы, скитающихся по пепелищу русских аристократов, которым, впрочем, знание европейских языков и былые связи быстро помогают получить поддержку неприятеля и благополучно перейти линию фронта.
Описывая своё детство, Герцен не стремится эгоцентрически зациклиться на взгляде ребёнка, а рисует в больших подробностях жизнь знатных московских дворян и городе, и в деревне, делая акцент не на развлечениях, балах или салонных разговорах (чего и без него полно в русской литературе), а на быте. Чем занимались московские баре, как они решали свои дела, ссорились из-за наследства, мирились, составляли родственникам протекцию. Он даже набрасывает примерные расходы на дворню.
Любопытны наблюдения о нравах студенчества и профессуры того времени. Хотя Герцен был в связи в основном с состоятельными студентами, которые учились не затем, чтоб профессию для будущего заработка получить (это всё для скучных и бедных немцев, к которым революционер относился свысока), но чтобы интеллектуально развиваться, в первую очередь, вместе размышлять о судьбах России. Герцен неоднократно пишет о тоске по «деятельности», но под ней он понимал деятельность политическую, реформаторскую, преобразовательскую, не связанную с субординацией и дисциплиной.
Вместо этого Герцен, из-за страхов властей, опасающихся нового заговора по типу декабристского, был отправлен на короткое время в тюрьму, а потом сослан в Вятку, где занимал пост советника губернатора. Позже его перевели во Владимир.
Однако реальная госслужба Герцену не нравилась, он старался ей не заниматься, ибо коррупция и бюрократия, и вообще нетворческое дело, к тому же работают там бедняки, с которых в случае взыскания ущерба государству и взять нечего, а он бы рисковал своим капиталом… Но тем не менее, некоторые дела о злоупотреблениях дворян Герцен считал своим долгом расследовать, кроме того, с чиновниками Герцен пообщался вдоволь и рассказы его о функционировании госслужбы николаевской России интересны и местами даже читаются как роман.
Впрочем, для любителей романов «Былое и думы» содержит целых четыре больших любовных истории: две связаны с автором, две – с Огаревым и Кетчером.
+ бонусом мелкие интрижки автора.
На размах Анны Карениной всё перечисленное не тянет, но зато ближе к жизни, хоть понятное дело, что о своих похождениях автор ведёт речь избирательно.
Рассказ Герцена о жизни между и после ссылок - история тогдашней российской интеллектуальной жизни. Западники и славянофилы, Чаадаев, Станкевич, Белинский, Бакунин и многие другие, каждому Герцен даёт яркую, хоть, разумеется, и субъективную характеристику (а кто из мемуаристов объективен?).
Но через некоторое время Герцен почувствовал, что его тянет за границу (особенно после посещения Петербурга, в котором приходилось бояться служанок и истопников, чтоб не донесли о неосторожно сказанном слове), а оказавшись за рубежом - что возвращаться ему совершенно не хочется.
Злодей Николай надумал лишить революционера доходов от имения с крепостными. Но Герцену удалось победить российского деспота с помощью тов. Ротшильда и обрести за границей не только свободу от режима, но и немалые средства. Что для русской эмиграции было редкостью.
К чести Герцена, данные средства употреблялись не столько на комфортную жизнь, сколько на революционную пропаганду, на "вольную русскую типографию". Герцен - один из основоположников "тамиздата".
С другой стороны, репутация "банкира революции", а также природная коммуникабельность постоянно ставили Герцена в гущу эмигрантских политических событий. Люди к нему тянулись - по разным причинам. И в своих мемуарах он описывает личное общение и переписку со множеством знаменитостей со всей Европы: Гарибальди, Мацини, Ледрю-Ролленом, К. Фогтом, Прудоном и пр., наслышан был он и о К. Марксе, дав нелестную ему характеристику из-за русофобии последнего.
В то же время, Герцен не страдает снобизмом и наряду с портретами великих народных трибунов он не менее занимательно пишет о бомже-негре в Лондоне или пьянице-матросе, постоянно придумывающем всякие препятствия для пути на родину.
Описывает Герцен и постоянные разборки между эмигрантами на тему кто тут революционнее (перемежающиеся с мучительными раздумьями, у кого б ещё занять), различные бредовые прожекты на предмет, где бы устроить восстание (а тут скупой Герцен денег не даёт, наверное, он русский шпион), трудности общения революционных светил: кто к кому должен первый ехать знакомиться, как это воспримут те и те, что сказать на митинге, и можно ли там что-то говорить, если рядом сидит такой-то...
Пишут, что в конце жизни Герцен стал скептиком, разочаровался в былых идеалах. На мой взгляд, в поздних частях "Былого и дум" виден не скептицизм, а ум и жизненный опыт.
Герцен в 60-х годах 19 в. предвидел не прогресс и процветание Европы, как многие поверхностные оптимисты того времени, а войны, в которых будут участвовать не сотни тысяч, а "миллионы", мощные революционные движения масс, где на поверхность всплывает отнюдь не только прекрасное (с чем Герцен сам столкнулся во Франции 40-х годов), всеобщее распространение потребительства ("мещанства"). Будучи атеистом, он не рассчитывал на необходимое движение человечества к лучшему. В то же время, свои демократические идеалы он не утратил и верил, что человечество всё же может прийти к более совершенному устройству общества.
Помимо образа России и Европы 19 в., "Былое и думы" может быть интересно и как характеристика оригинального человека, аристократа-революционера, с одной стороны, "страшно далёкого от народа", но с другой - и от современной ему русской знати, лишённого множества предрассудков его времени и потому, возможно, способного более трезво смотреть мир.
http://chto-chitat.livejournal.com/12284570.html
Не поимев терпения смотреть на мир глазами клоуна, я решила взглянуть глазами Гарпа. Книга Джона Ирвинга, которую я только вчера дослушала, так и называется - "Мир глазами Гарпа" (или "Мир от Гарпа"). Бросить её мне не дало только неприятное чувство, что это будет вторая книга подряд.
