Свечу зажгла я с двух концов,
Пускай недолог свет,
Он у друзей и у врагов
В душе оставит след.
My candle burns at both ends;
It will not last the night;
But ah, my foes, and oh, my friends--
It gives a lovely light!

Эдна Сент Винсент Миллей

Назвать новый роман Эмили Сент-Джон Мандел книгой о финансовой пирамиде, примерно как о "Станции Одиннадцать" сказать: постапокалипсис с пандемией. Да и нет. То есть, внешняя событийная канва включает заявленные обстоятельства и расписывается все довольно подробно. Тщательный разбор мотиваций воплотившего схему Джонатана Алкайтиса - что удивительно, важнее личного обогащения, которое вообще не главное, было "не обмануть ожидания вкладчиков".

Двойственное, в духе Шредингера, существование его сотрудников, вовлеченных в аферу: "можно одновременно о чем-то знать и не знать". Ясно, что таких громадных денег за непыльную работу не могут платить по определению и уже одно это должно бы насторожить, если допустить, что кто-то действительно не понимает, чем здесь занимается. Но эти печеньки обеспечивают замечательный комфорт и решение всех вопросов, какие можно решить посредством денег, а к тому же - ты здесь не один, и забить тревогу, значит подвести коллектив.

Вкладчики. Трагедия пущенного по ветру итога многолетней работы, обманутых ожиданий, надежды на спокойную, обеспеченную, достойную старость. Жизнь, которая на глазах ужимается шагреневой кожей в совершенное ничто. Максимальные шансы заработать на финансовых пирамидах у тех, чей жемчуг мелок: оперируют сверхкрупными суммами, узнают раньше других, успевают снять сливки и вывести активы до того, как запахнет жареным. Главный удар приходится по тем, у кого суп жидок, такое "не жили богато, нефиг начинать".

Ну, последнее большинству соотечественников, переживших развал Союза, и без схемы Понци знакомо. Помните, как гиперинфляция за три месяца сожрала сбережения: в девяностом хватало на домик у моря и машину, в девяносто втором могу купить на эти деньги десять буханок хлеба. Жаль, конечно, но когда пару-тройку раз через подобное пройдешь, начинаешь воспринимать не как большое зло, а как мелкие пакости.

Так вот, главное в книге не это, хотя, отдам должное, безупречно психологически достоверно и жизненно. Важнее ощущение, что может перемениться все, неизменным останется то главное, ради чего ты здесь, твоя Станция Одиннадцать. Для героини "Стеклянного отеля", девочки-девушки-женщины по имени Винсент (в честь Эдны Сент-Винсент Миллей, чье стихотворение у меня в эпиграфе) - это ее пятиминутные видео всех морей и океанов, сколько успеет увидеть.

Стоп, эта та самая Винсент, которая была с Алкайтисом? Щучка-сучка и трофейная жена? Женщина, на протяжении нескольких лет пользовавшаяся преимуществами Страны больших денег? Да, пользовалась и научилась, хотя не сразу, и не безупречно, имитировать поведение уроженцев этих мест. Если вы думаете, что такие вещи усваиваются автоматически, то сильно ошибаетесь. Но ее внутренней сути это не изменило. Та девочка, что написала на школьном окне "Смети меня" - говорят, последние слова Серена Кьеркегора. Та, что работала барменом в Стеклянном отеле. Та, что стала судовым поваром после расставания с великим аферистом. И нет, не щучка-сучка.

У Эмили Мандел удивительная способность создавать связный мир с ощущением правильного и справедливого устройства там, где все разбито вдребезги и должно бы разлететься в клочки-осколки-обломки. Складывать необычные конструкции из привычных элементов, соединять в местах, где сама возможность соединения, кажется, отсутствует - а вот поди ж ты сливается, живет, дышит.

И вовсе не чудовище Франкенштейна, вполне себе обыденное существование получается, а что новый мир обретает дополнительное свойство, вроде возможности левитации, двоякого дыхания или хождения по воде аки по суху, так то не всякому дано увидеть, и мы особо афишировать не станем. Одновременная реальность-ирреальность происходящего, которой писательница как-то насыщает свои книги. Трансовое, гипнотическое утешительное воздействие ее текстов, когда все хуже некуда, но читатель укрепляется в уверенности, что Бог в своих небесах и в порядке мир.

Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Геннадий Шпаликов

Ни одной из книг Сьюзен Коллинз прежде не читала, хотя фильмы смотрела все, за компанию с дочерью, фанатевшей по этой истории. Мне тогда браться за переводное издание подросткового фэнтези, которое ребенок прочел в оригинале, казалось не к лицу и не по летам. Но киновоплощение эпопеи Китнисс Эвердин впечатлило и запомнилось. На флешке в машине до сих пор песня Lorde из первого фильма. Года три назад, встречая в аэропорту дочь, которая прилетела на каникулы, включила магнитолу и услышала ее: "Некоторые вещи не меняются" - наполовину саркастичное, наполовину ностальгическое.

Это к тому, что "Голодные игры" не пустой звук для меня, и приквелу была рада. Тем более, что аудиоверсия появилась на Литресе одновременно с электронной книгой, а исполнение Игоря Князева отдельный повод для радости. И, пожалуй, оно оказалось единственным, что не разочаровало в "Балладе о змеях и певчих птицах". Несколько удивило ударение на первый слог вместо привычного второго в слове "Панем", но следует помнить, что в двухсложных словах латинского происхождения ударение всегда падает на первый слог и название государства, происходящее от латинского "panem et circenses" (хлеба и зрелищ) так и должно было звучать.

Итак, предыстория Голодных игр или Как мы дошли до жизни такой, рассказывает о временах, когда президент Сноу был юношей, заканчивал Академию для отпрысков благородных семейств и готовился зубами вырвать у злодейки судьбы место под солнцем, которое считал принадлежащим себе по праву. Хотя по досадному стечению обстоятельств вынужден был довольствоваться более чем скромным уровнем жизни, старательно делая вид, что в семействе Сноу все обстоит превосходно.

Голодные игры в это время производят впечатление тоскливой обязаловки к просмотру, вроде чтения книги "Целина* в советское время, дай людям волю, забыли бы об этой жестокой забаве. Именно с целью сделать смертельные состязания более популярными, поднять их зрительский рейтинг, из учащихся выпускного класса Академии впервые набирают менторов, задача которых курировать отдельных игроков, оттенить капитолийской рафинированностью грубость и убожество обитателей дистриктов.

Кориолану Сноу, "идущему на медаль" - для него это единственная возможность добиться стипендии в Университете для построения дальнейшей карьеры - так вот, ему достается девица из убогого двенадцатого дистрикта с минимальными шансами на победу.

Однако Люси Грей обаятельна, талантлива, нравится зрителям и, может быть, ей удастся продержаться на арене подольше. А начав устанавливать с девушкой неформальную связь, юноша сам не замечает, как влюбляется. Хотя прежде обитателей дистриктов за людей не считал.

Предсказуемая, хотя не лишённая обаяния, лавстори, и все бы ничего, но героям категорически не получается сочувствовать, а сами они производят впечатление манекенов, тщательно обряженных в человеческую одежду и загримированных под людей, которых, однако, можно спутать с людьми только издалека, в темноте и в статике. В книге плохо все: нарочито педалируемый "психологический" аспект, призванный показать, как тяжело на свете жить бедняжечке; утрированная жестокость состязаний, которая в свое время и отвратила от чтения основной серии; намеренная затянутость и длинноты.

А главное, в Балладе нет героя. Все-таки Китнисс была той, кто сделал "Игры" бестселлером и блокбастером. Красоты, бойкости, обаяния для этого недостаточно, необходимо быть героем в кэмпбелловском смысле, изначально бороться не только ради собственного спасения, но против всемирного зла, как ни пафосно прозвучит. Слюнявые рефлексии друга Кориолана, погубившие его в итоге, тоже не вызывают сочувствия, воспринимаются искусственно культивированными, словно Коллинз волевым решением назначила его на роль Иисуса - пусть уж хоть кто-то благородный и порядочный будет в книжке.

Вердикт: неудачное возвращение к отличной истории. Впрочем, не первое, "Трёх мушкетёров" тоже помнят, любят, да вообще прочли в сотни раз больше людей, чем "Двадцать лет спустя", и тем более "Виконта же Бражелона".

A band is a band because it is greater than the sum of its parts.

Счастливо обманутые ожидания. С самого начала, с момента, когда услышала, что новая книга Дэвида Митчелла посвящена вымышленной британской рок-группе из конца шестидесятых, и фактически явится оммажем культовым музыкантам того времени, путеводителем по их творчеству, терзалась сомненьями.

Не в смысле: "брать-не брать", у Митчелла читала все, и большей частью в оригинале (это когда не можешь терпеть до появления перевода а писатель настолько твой, что и чужой язык тебе с ним не помеха). Но заранее настраивалась на страшно далекую от себя тему, на то, что придется бесконечно гуглить в процессе чтения исполнителей и группы, а без того непонятно будет. Что ж, думала, не догоню, так хоть погреюсь.

Нет, не стыдно признаться, о золотом веке мирового рока имею самое смутное представление, никого, кроме Битлов, не слушала и потребности в более близком знакомстве до сих пор не испытывала. У каждого своя сфера интересов. И таки да, камео известных музыкантов в Utopia Avenue предостаточно: Дэвид Боуи и Брайан Джонс, Джимми Хендрикс, Джонни Митчелл и Дженис Джоплин, будет даже Джон Леннон, который пытается найти потерянный разум под столом.

Но для меня эта часть осталась антуражем, органичным и познавательным, хотя несколько избыточным - иногда создавалось впечатление, что автор задался целью втянуть в воронку романа весь культурный бэкграунд эпохи. Она не заслоняет истории (интересной) и героев (как всегда у Митчелла, живых и настоящих). Итак, их четверо, пятеро, если считать продюсера группы Левона, а его непременно нужно, он создатель единства из множества, он вдохнул в квартет жизнь и вспоил кровью своего сердца, это не считая миллиона случаев с решением проблем: от мелких до эпохальных.

Дин, гитарист и автор песен, мальчик с рабочей окраины, тридцать три несчастья и катализатор проблем. Помимо серьезного взаимного непонимания с отцом, он еще и единственный член группы, у которого начисто отсутствует подушка безопасности. В момент встречи с нами в одночасье теряет деньги, работу и жилье. Золотое сердце, чертовски талантлив, сочетает нарочитый цинизм с житейской наивностью.

Грифф, барабанщик, хороший парень из простой дружной семьи, в своем деле бог, в остальном звезд с неба не хватает. Они с Левоном единственные, кто не пишет песен, остальные три члена группы имеют свои песенные портфолио, соответственно, в книге, где за названия глав взяты песни, о нем меньше, чем о других. Но собственная трагедия, после которой едва не расстался с музыкой, у Гриффа будет, и это по-настоящему трогательная история.

Эльф, клавишница и вокалист. Единственная девушка в мальчишеской группе, но обидам от коллег не подвергается, чего не скажешь о бывшем бойфренде, тоже музыканте. Австралиец Брюс сумеет дважды разбить сердце девушки, в первый раз нанеся удар только по ее чувствам, во второй - по авторской гордости и по кошельку. После чего героиня придет к выводу, что возможно она не создана для отношений с мужчинами. Вообще-то Эльф - это старинное семейное прозвище из начальных букв Элизабет-Френсис, семья у Эльф музыкалная и дружная, все ее члены всегда готовы прийти на помощь, что, конечно, не спасает от бед и горестей этого мира.

Джаспер, гитарист, связующее звено романа с митчелловской мультивселенной, потому что фамилия у него де Зут (вспомнили "Тысячу осеней Якоба де Зута"?) Отпрыск старинного рода, семья Джаспера богата, но юноша желает добиться успеха самостоятельно, и добивается. Гений, считает себя шизофреником, ну, потому что слышит голоса. На самом деле угроза, которой подвергается со стороны подселившегося в его сознание "Тук-тука" более, чем реальна, но обо всем этом лучше читать. Замечу лишь, что именно в линии Джаспера поклонников писателя ждет наибольшее число встреч с персонажами других митчелловых книг: Монгол ("Литературный призрак"), Маринус (Тысяча осеней...", "Костяные часы").

Вообще очень митчеллова книга, интересная, захватывающая, заставляет сопереживать героям до детски-непосредственного: "Ну пусть-пусть-пусть у них получится!" О музыке и музыкантах, о странных путях, которые сводят талантливых людей вместе и о взаимном притяжении, создающем целое, которое больше суммы отдельных частей.

Я это вижу, но я не верю в это.

Роман неожиданно в шорте Большой книги, с произведениями из которого есть возможность познакомиться в рамках читательского голосования легально и бесплатно. Неожиданно, потому что объем маловат для БК (двести шестьдесят страниц), соавторы если и известны, то в чрезвычайно узких кругах; публикация журнальная. Однако есть, значит, неочевидные достоинства, которые позволили судьям так высоко оценить "Деление на ночь".

Герменевтический детектив. Я не оговорилась, не герметический, а такой, в котором решение загадки находится методами и средствами герменевтики. Не дедукции или индукции, не криминалистики и криминологии, не житейского здравого смысла, наконец, но исходя из искусства толкования и интерпретации, рассматривая человека как текст.

К молодому, но уже маститому преподавателю философского факультета Белкину обращается отец юноши, научным руководителем которого Борису Павловичу в свое время довелось быть с просьбой помочь разобраться в причинах его самоубийства. Собственно даже не выступить в роли детектива, но разгадать пароль ноутбука, содержимое которого могло бы пролить свет на обстоятельства, предшествовавшие смерти парня.

Задача кажется Белкину интересной, а принявшись за решение, он с удивлением обнаруживает, что с погибшим или пропавшим - предположительно Алексей утонул во время ночного одинокого купания в Красном море, где был на отдыхе с отцом - его связывает куда больше, чем полузабытое сотрудничество в рамках учебного процесса.

От совершенно осязаемой женитьбы обоих в разное время на одной женщине, до смутных иллюзорных вещей, вроде оставленной Белкиным несколько лет назад реплики на форуме, проигнорированной участниками дискуссии, но отмеченной лайком девушкой, судя по всему, близко знакомой с Алексеем. Или Лешиной учительницы литературы, памятник отца которой находится возле участка с могилами бабушки и деда Бориса Павловича и многие годы служит ему ориентиром для поиска.

Потому, даже когда задание с блеском выполнено и можно бы уже переключиться на другие дела, история не отпускает героя, он продолжает работать с этим материалом, попутно выясняя, что все участники расследования если и не лгут напрямую, то, уж точно, не говорят правды, многое замалчивают

На поверхности попытка разобраться в причине ухода из жизни молодого небесталанного и не имевшего серьезных проблем человека. Глубже - потребность понять, каким он был. Еще глубже - зачем и для чего эта история вошла в твою жизнь, как все это связано с тобой, а в том, что связано, сомнений нет.
Непростая и не самая комфортная для восприятия книга, рассчитанная на подготовленного читателя из числа молодых интеллектуалов.

Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
Не получить проклятого наследства!
Апухтин "Сумасшедший"

Заметили, как часто вспоминают графа Монте-Кристо в "Наполеоновом обозе"? Неслучайно, книга, в какой-то мере, ответ Дюма из начала XXI века. И не только в части сокровищ, обладание которыми не приносит счастья. Связь глубже, аббатом Фариа выступают бывшая политзаключенная Вера Самойловна и кореец Володя, оба наставники героя, оба послужат невольными посредниками между ним и давним кладом. Сборная роль Данглара и Мерсера отдана кузену Пашке (и финансист, и силовик). Есть даже своя Гайде - преданно и безответно любящая Аристарха дочь Левки.

Мерседес - Надя, хотя о ней с большим о снованием можно говорить, как о Сольвейг, помните блоковское; "Сольвейг, ты прибежала на лыжах ко мне..."? В этом нет ничего, что могло бы снизить ценность книги, некоторая степень дюмаобразия всегда на пользу роману. Итак, "Ангельский рожок", третья книга, названием намекающая на грядущую драму: замена английского на ангельский прямо отсылает к концу времен, когда ангелы вострубят. Но так хочется верить, что это не так. Герои ведь уже встретились, сейчас нам расскажут, как они жили в ожидании воссоединения, потом найдем способ получить законное наследство, а дальше только "жили они долго и счастливо, и умерли в один день", правда?

Ну, одна из частей предсказания, точно, сбудется. Но не будем забегать вперед. Третья часть, впрямь, о житье-бытье героев в разлуке. На самом деле, найти друг друга с началом интернет-эпохи, не составило бы никакого труда, ни он, ни она не были агентами под прикрытием, для остальных профили в соцсетях совершенная норма. Но когда читаешь Рубину, такие рациональные соображения в голову не приходят, она настолько плотно вбивает смыслы в пространство своего текста, что просто следуешь за извивом сюжета - не было возможности отыскать, примем за аксиому.

Тем удивительнее и прекраснее эта встреча, после четверти века одиночества. В части Нади история о потерянной флешке с новым романом Великого писателя, в котором без труда узнается Виктор Олегович. И ты уже предвкушаешь череду таких же язвительно-саркастичных литературных баек. Но нет, дальше будет рассказ об издательском бизнесе в лихие девяностые, вывод из которого: выжить и преуспеть в нем могли либо совершенно беспринципные люди в тесной связи с криминалом, либо обладатели уж совсем колоссальной удачи. Впрочем, как в любом другом бизнесе.

В части Аристарха нас утешат, все упоминания тюрьмы в связи с ним относятся не к заключению, а к работе. Уехав в Израиль, долгое время работал тюремным врачом, такая вот самоналоженная епитимья. Обоим пришлось несладко, оба прошли огонь, воду и медные трубы, подойдя к моменту встречи крепкими профессионалами с относительным финансовым благополучием. Тут бы и радоваться простому человеческому счастью.

Ан нет, роковое наследство вновь напомнит о себе. В самом, что ни есть, Дюма-стайл: неожиданная встреча с корейцем Володей, который. помните, учил маленького Стася писать, а теперь финансовый аналитик в Швейцарии, и к пресловутому кладу имеет непосредственное отношение. Ничуть не кажется такая уйма случайных совпадений ненатуральной - идите на фиг со своими рационализациями, это роман и я хочу насладиться историей. И даже уже потираю руки в предвкушении грядущего тотального торжества справедливости - вот теперь-то всем сестрам по серьгам, и будет нам счастье.

Не стоит, однако, бежать впереди паровоза. Я знаю, что многих поклонников Дины Ильиничны финал разочаровал,но мне он показался закономерным и абсолютно честным. Переводящим книгу из разряда авантюрно-любовных на поле эпохальной серьезной литературы. То, что начиналось, как "Монте-Кристо" закончится "Доктором Живаго", который Мераб Мамардашвили называл романом невстреч.

То, что Рубина делает на протяжении романа с записками предка, подвесив их морковкой перед носом доверчивого читателя - в сути тот же прием обещания несбыточного счастья. Книга, где радости коротких встреч оборачиваются безвременьем долгой разлуки. Ты в шаге от понимания, которое позволило бы все сказочно изменить в жизни, но именно этого шага судьба, кисмет, мактуб не позволит тебе сделать. Потрясающее окончание, Браво, Дина Ильинична!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,
Вы тугую не слушайте плеть!
Да что-то кони мне достались привередливые...

Деление романа на три книги, которое сначала приняла за маркетинговый ход издательства, на поверку оказалось авторским решением, совершенно оправданным с точки зрения логики повествования. "Белые лошади" сильно отличаются от "Рябинового клина". Там рассказ тащился ни шатко-ни валко, по колдобинам баек Изюма, такой прозаический "Василий Теркин" с сильным местечковым призвуком. Здесь срывается с места и летит вскачь - только версты успевай отсчитывать.

Уже совершенно понятно, что героями будут Надя и Аристарх. Все остальные, какими бы сочными мазками ни были выписаны, лишь статисты в их истории. Сходит на нет обсценная лексика (органичная, не спорю, и к месту употребляемая, но избыток ее все равно отвращал в первой части). Отдаешься на милость победителя, скользишь по волнам изумительного языка, не подвергая услышанного сомнению и критике.

Отправился герой на два месяца странствовать с цыганским табором, имея в виду обучиться тонкостям физической любви, чтобы после радовать свою Дылду? Не то, чтобы нормально, но в жизни чего не случается, и потом, были же Дафнис и Хлоя. "Наполеонов обоз" пронизан мифологемами как ни одна другая рубинская книга, хотя мультикультурность и взаимное проникновение различных видов творчества всегда были сильным местом ее прозы.

Скорое сиротство обоих, выросших в полных семьях, в любви и согласии - тоже воспринимается совершенно естественно Хотя сама по себя ситуация, когда молодые люди, не достигшие двадцати лет, теряют родителей не в катастрофе или стихийном бедствии, а вот так: подавиться сливовой косточкой, инфаркт, инсульт, рак - тоже не то, чтобы стандартная. Но Рубиной веришь, она туго сплетает косу своей истории, ни один волосок не вывалится. И она потрясающий мастер сюжета.

Что ружье, заряженное в первой части библейской историей Иакова, Рахили и Лии, непременно выстрелит, сомнения не было. Равно как и то, что особая чувствительность Аристарха к запахам, род синестезии, сыграет в этом свою роль. Ждешь худшего, когда Анна собирается посмотреть Ленинград, но и предположить не можешь, как больно все защелкнется, насколько безупречно психологически достоверным окажется весь этот судьбоносный эпизод, включая сцену с завещанием.

Разлуку можно было бы расценить как сомнительный вариант развития событий - при такой-то любви! Но нет, именно при такой любви предательство венчанного любимого, да еще во время, когда ты тягаешь горшки из-под лежачего больного. И уход из жизни близкого человека, с которым было тяжело, но любил он тебя безмерно. И оказаться в одночасье изгоем в дружной всегда семье - ушлая какая, подгребла весь дом под себя. И, в конце концов, финансовый аспект: Ах так? Ну что ж, есть у меня деньги, значит и жизнью своей распорядиться смогу.

Тема сокровищ все время звучит под сурдинку. Не то, чтобы много о них думаешь и не то, чтобы рассматриваешь всерьез возможность завладеть наследством, скорее даже воспринимаешь как богатство, приносящее несчастье. Но шутка ли, возможность обрести финансовую независимость, позволить себе не прогибаться ни под какое начальство, да вообще не работать. Вовсе отмахнуться от мыслей о кладе, и хорошо бы нашлась возможность забрать его, ты не можешь.

Рассказ все движется, заплетается и обрастает подробностями, ныряет в уютные и весьма уместно расставленные флэшбэки, и нет уже никакой человеческой возможности оторваться, не прочитав третьего тома.

Вы угоняете машину марки "москвич" и едете в сторону пустыни Гоби. Я надеваю красный комбинезон и желтый картуз и иду в том же направлении. Там мы и встретимся.

Нет, цитата не из нового романа Дины Рубиной, она из телеспектакля "Когда же пойдет снег?", с которой началась моя любовь к писательнице лет сорок назад. Это говорит девушка в заочном телефонном знакомстве. Молодой человек убежден, что звонит другой, его разыграли, подсунув вместо номера местной красотки, этот, принадлежащей давно в него влюбленной девчонке, на которую и не смотрит. А у нее недавно погибла мама, папа работает за границей, сама она смертельно больна и смертельно одинока.

В той давней истории все закончилось хорошо: у героев любовь, девочке сделали успешную операцию, впереди у них долгое счастливое будущее. Обрыдалась, глядючи, и запомнила на всю жизнь. Ничего не меняется. Дина Ильинична продолжает создавать книги из набора этой дивной фразы: сиротство, заграница, криминал, болезнь, современные средства связи и передвижения, интеллектуальные игры, любовь сильнее смерти (еще "двигаться в направлении пустыни", как без того). И понимание не мешает нам над вымыслом слезами обливаться. Нот ведь тоже всего семь, а под рукой мастера из них всякий раз возникает новая музыка.

"Наполеонов обоз" в шорте Большой книги 2020, этот конкурс предполагает, в числе прочего, читательское голосование и дает возможность безвозмездно познакомиться с электронной версией книг из короткого списка. Эту, объемом больше тысячи страниц, бережливый издатель разбил на три отдельных тома, что заставит скачивать на Литресе аж три книги, вместо одной. Но и позволит рассказывать о романе по мере чтения. С чувством, с толком, с расстановкой.

Итак первый том, "Рябиновый клин", львиная доля которого отдана истории и многочисленным байкам соседа героини по деревенскому житью, Изюма. Надежда, женщина городская, главный редактор успешного издательства, не устояла в свое время перед искушением купить под провинциальным Боровском дом. И то сказать, недвижимость с прилагающимся к ней участком - целым поместьем, по московским меркам стоила копейки. Как-то все в ее жизни пошло не так: племяннику, которого вырастила как родного сына, сделалась не нужна, на горизонте замаячила одинокая старость, а в это место она влюбилась и душой в нем отогрелась.

Я теперь читаю уже третий том, и по всему роль Изюма в книге минимальна, на поверхностный взгляд может показаться, что он со своим набором идиотически-гениальных ноу-халяу лишний в романе. Но кто так подумает, сильно ошибется. Изюм - собирательный образ русской души: талантливой и безалаберной, незлобивой и относящейся безо всякого пиетета к закону, вечно попираемой и возрождающейся для такого же неказистого житья - хорошее все равно отберут. Понимаете, мне кажется, что в нынешнем году толстовская "Война и мир" неожиданно обрела актуальность, "Обоз" - рубинский вариант ответа Толстому с попыткой анализа национального характера, как "Мир и война"- акунинский.

Хотя главное не это. Важнее тут история любви, пронесенной мальчиком и девочкой из крохотных Вязников через жизнь, по городам и весям, сквозь огонь, воду и медные трубы. Отчасти Амур и Психея, частью Орфей и Эвридика с немалой толикой Иакова и Рахили. Важнее родовая память и сокровища, их отблеск превращает роман в авантюрный. И неожиданный взгляд на историю Отечественной войны 1812-го - горящий клин, вбитый между каноническим представлением о событиях, и реальностью.

Стена между профессионалом и любителем, созидателем и потребителем, довольно высока и толста. Но это вовсе не мешает честному и искреннему разговору. Главное,что предстоит сделать - найти проход сквозь эту стену. В любом искусстве проход найдется там, где есть естественная чуткость.

Постоянные читатели Харуки Мураками знают о его любви к музыке, особенно джазу, о котором много упоминаний в ранних произведениях и классике - зрелое творчество, тут и вспоминать долго не придется, название последнего романа "Убийство Командора" - прямая отсылка к опере Моцарта "Дон Жуан". Не говоря о том, что герои его книг постоянно слушают музыку, размышляют и говорят о ней. За себя могу сказать, что впервые узнала о Густаве Малере из его "1Q84".

Соединение, взаимное проникновение, коллаборация литературы и различных видов творчества необычайно актуальны в эпоху развитого интернета. Сегодняшний читатель имеет возможность побродить по виртуальному городу из своей книги, посетить музеи, чтобы полюбоваться картинами и статуями. И, разумеется, музыка. Возможность слушать фоном ту, о которой читаешь, нереальная или сопряженная с немалыми временными и финансовыми затратами еще лет пятнадцать назад, сегодня совершенная норма.

Франсуаза Саган зазвучала для меня "Венгерскими танцами" Брамса задолго до эры интернета, но между ее "Любите ли вы Брамса" и моментом, когда услышала его музыку прошел примерно год. Теперь не то,
рубинский "Синдром Петрушки" - "Минорный свинг" Джанго Рейнхардта (забавно, забив название в поисковик, сначала получила кучу ссылок на свингерские сообщества). "Мятежные ангелы" Робертсона Дэвиса звучат пятнадцатой рапсодией Листа и "Маршем Ракоци", а "Тишина" Хега - соната ре-минор Баха.

"Беседы о музыке с Сэйдзи Одзавой" слушала в формате аудиокниги, которая представляет собой цикл из шести бесед с выдающимся японским дирижером Сэйдзи Одзавой, чья известность в мире классической музыки сопоставима с популярностью Мураками в литературном. Роднит их, кроме прочего, еще и то, что оба были в числе первых японцев, покоривших Запад. Как в свое время Мураками, Одзава построил карьеру и добился успеха в Америке и Европе.

Блестяще музыкально одаренный молодой человек начинал как фортепианный исполнитель, но, сломав два пальца во время регбийного матча, вынужден был отказаться от карьеры пианиста и переключиться на работу дирижера. Очень скоро достигнув выдающихся успехов и после победы на международном конкурсе был приглашен в Бостонский филармонический оркестр. Позже работал с Леонардом Бернстайном и фон Караяном. Ему рукоплескала Ла Скала (но прежде освистывала и зашикивала, для миланской оперы это, оказывается, норма - встречать чужаков в штыки). Многие годы руководил Венской оперой. Основал оркестр международного класса Сайто Кинэн и работал совместно с Мстиславом Растроповичем.

Разумеется, такому занятому и востребованному человеку трудно было бы выкроить время на серию интервью, но из-за болезни (маэстро восстанавливал силы после операции рака кишечника), возможность встретиться и записать эти беседы, из которых даже человек, совершенно далекий от классической музыки, может узнать много интересных вещей о времени, о великих композиторах и исполнителях, об особенностях дирижерской работы.

Мураками выступает здесь как дилетант, но предельно внимательный, уважительный, эрудированный, и это замечательная возможность для его читателей узнать о классической музыке то, что хотели в разное время, да не у кого было спросить (или не позволяли себе захотеть, все равно спросить не у кого). Однако преодолев первоначальную скованность: зачем мне это надо, я же не поклонница симфонической музыки - начинаешь получать от аудиокниги немалое удовольствие. Которому в немалой степени способствует мастерство исполнителя.

Игорь Князев музыкант, замечательно органичный в этой работе, где в ходе чтения нередко приходится напеть ту или иную музыкальную фразу. И талант чтеца соединяет с профессиональной работой в качестве звукооператора - достаточно редкое сочетание, которое очень на пользу музыкальному оформлению книг. В этой очень небольшие фрагменты упоминаемых произведений звучат в качестве заставок, отбивающих части треков.

На самом деле, момент, когда перестаешь ощущать себя незваным гостем на чужом празднике и персонажем, сунувшимся с суконным рылом в калашный ряд, когда имена композиторов и исполнителей начинают звучать для тебя естественно - этот момент замечательно хорош. А он наступает примерно со второй трети книги. Опыт расширения восприятия. Представить не могла, что получу от такого специфического нон-фикшн столько радости.