Если бы мы с тобой создавали этот мир, он был бы лучше, не правда ли?
Ремарк

Отличная книга. Я не самая большая поклонница китайского фантаста, но "Эпоха Сверхновой" приятно удивила. Представьте себе Мир без взрослых, кардинально отличный от реальности "Повелителя мух". Мир, где дети, предоставленные самим себе, должны научиться поддерживать установленный родителями порядок, а после продолжить жить без опоры на их помощь, поддержку, знания и навыки. Именно в таком положении оказывается человечество после вспышки сверхновой недалеко, по космическим масштабам, от Земли.

Очень скоро выясняется, что избирательное воздействие радиации на геном убьет всех, кто старше тринадцати лет (не спрашивайте, каким образом это стало известно, Лю Цысинь не из авторов, дающих внятные ответы). Так или иначе, в довольно короткий промежуток времени произойдет полная смена базовых принципов функционирования человеческого общества, а мир наследуют дети и младенцы. Первые должны научиться заботиться о вторых. Это кроме освоения в рекордные сроки взрослых профессий.

Перед лицом беспрецедентной угрозы, взрослые планеты начинают спешно готовить преемников и это невероятно яркая и масштабная, прямо таки эпическая картина. Массированные ускоренные обучающие курсы - то, на что в обычных условиях уходят десятилетия, нужно впихнут в полгода. Не стоит забывать - десятилетия должным образом мотивированной работы взрослого человека. Часть физической, ментальной, психологической подготовки к передаче планеты детям хороша и динамична необычайно.

Уход взрослых и тема Часов одновременно трогательны и рациональны - писалась книга для детей, начинать новую эру с гор разлагающихся трупов и вынужденных похоронных работ автор счел неверным, и тут я его понимаю. Цысинь певец смерти (помните название его главного цикла "Вечная жизнь смерти"), не утруждающий себя заботой о финале. Он словно бы пребывает в уверенности, что мертвые тела мгновенно рассыпаются в прах и уносятся ветром. И вот эта "недокрученность" его книгам сильно не на пользу, выводит их далеко за пределы литературы. Но в специфической нише твердой НФ такое приемлемо.

Зато последующее развитие событий: кризисы Часа первого и Подвешенного состояния, когда все, что может пойти не так, идет не так, и их преодоление - не разочаровывают и укрепляют во мнении, что корона Жюля Верна XXI века на челе автора по праву. А дальше события станут развиваться совершенно непредсказуемым, с точки зрения обыденной логики, образом. Основанным на совсем иных базовых концепциях и принципах, принятых в мире детей.

"Город сладостей", швырнет из утопии в духе Томмазо Кампанелла на вагонетку "Чарли и шоколадной фабрики"; американский визит - в мир Дикого-дикого Запада; всемирные игры - к Золотому компасу, а идея обмена по принципу "махнемся не глядя" - к Тому Сойеру. И все это будет происходить в совершенно серьезном антураже, ни на минуту не забывая, что речь идет о выживании популяции в резко изменившихся условиях.

Интересное и необычное книжное впечатление, пища уму, если не сердцу. Хорошо, что роман появился у нас в формате аудиокниги, текстом я бы вряд ли сподвиглась читать. Исполнительская манера Игоря Князева, как ничья другая, подходит этому роману, детские голоса удаются ему замечательно.

как о праисконной боли рыбки снулые поют
как о боли неизбывной как о радости о дивной
мышки в мусоре поют

Нет, Алла Горбунова не из числа поэтов, стихи которых сами врезаются в память. И не из тех, услышав или прочитав кого, задохнешься на мгновение: как хорошо! Нет в них ни многозначности, ни рифмы, ни ритма. Ни пушкинской гениальной легкости, ни бродской упоительной непростоты, ни живости и забавности панчлайна, которому случается наполнить неожиданным смыслом текст Быкова, уже, кажется, взвешенный, измеренный и почти положенный на приготовленную для него полку. Ее стихи больше всего похожи на шизофреническое бормотание. Однако поэт. Критики превозносят уникальность субъектно-объектных игрищ, полиметрические конструкции и сновидческие топосы; а стихи переводятся на немыслимое количество языков. Пущай ужо.

Как прозаик Горбунова нравится мне больше. Не в смысле "нравится", а в том, что "Конец света, мою любовь" дочитала до конца и бросить желания почти ни разу не возникло. Не открою Америки, если скажу, что читателя привлекают крайности. Об обычных людях, живущих свою простую жизнь, каких-нибудь гриппующих Петровых нужно уметь написать интересно. О богатых и знаменитых или представителях противоположного края, маргиналах, можно что угодно. Фактура, декорации, антураж обеспечат необходимый объем внимания.

Самой по себе респектабельности, без душка скандальности, тоже, как будто, чего-то недостает. Ну что такого уж интересного в том, что такой-то посол присутствовал на таком-то приеме? Разве что туалеты присутствующих дам. То ли дело, если у кого-то из приглашенных случился удар или в зал ворвались представители протестного движения, или ассенизаторская машина опорожнила на собравшихся нутро. Вот это было бы да, интересно.

Или когда молодая, но уже довольно известная поэтесса публикует рассказ от первого лица о бурной юности, в которой нашлось место дурной компании, бродяжничеству, алкоголизму, употреблению веществ, проституции - вообще крайне эпатажному и девиантному поведению. При этом некоторые - да слишком многие - детали заставляют думать, что книга автобиографична. Я хотела бы спросить тех, кто захлебывается от "Конца света..." восторгом: господа, у вас что, аносмия? Вы не чувствуете, что это смердит? Начисто отключились моральные цензы? Да перечитайте, в конце концов, Владимира Владимировича (не Путина), у него в книжке "Что такое хорошо и что такое плохо" все подробно расписано. И вот он, кстати, был поэт, несмотря даже на "Окна роста".

В книге четыре части. Первая "Против закона" апология пубертатного бунта, когда ленивый и наглый подросток говорит: "А вот не буду этого делать. и вообще, назло бабушке, отморожу уши". Подробный и не лишенный унылой поэтики рассказ о том, как, юной девой, бухала в сомнительных местах, общалась с отребьем, валялась пьяной в канавах, но при этом: "Я была девственница!" Да неужели? Женщина, если ты еще не заметила, физически куда слабее мужчины. А упившись до положения риз, да к тому же проводящая время в определенном обществе - так и вовсе кандидат в прозекторскую. На худой конец в кожвендиспансер.

Вторая часть "Бар "Мотор", короткие рассказы в стилистике славянского магреализма, объединенные местом действия - окрестностями базы отдыха на месте заброшенного пионерлагеря, где прошло бунтарское детство героини. Мрачновато, скучновато, страшновато и в целом оставляет ощущение разрозненных баек, которые записывались в разное время, чтобы при оказии книжки быть извлеченными из чулана, и отредактированными для придания целостности. Некоторые очень недурны "Тот самый день", например.

Третья "Иван колено вепря" срывается в откровенный хардкор. Ранний сорокин, Мамлеев и Масодов в одном флаконе, хотя в несколько сниженном (во всех смыслах) софтовом варианте. Но! "Домашняя порностудия Гришки Стрюцкого" очень хороша, с "Моим первым схизисом" я смеялась, за это, как правило, автору многое прощается. А "Брошена на землю" прямо-таки маленький шедевр.

Заключительная четвертая часть "Память о рае" приличного качества автобиографическая семейная проза, для разнообразия не вываливающая героиню-рассказчицу, ее близких и весь мир в дерьме, по контрасту воспринимается, в самом деле, возвращенным раем. А перлы, вроде: "Я уже мыслила как философ, но еще не умела вытирать себе попу" - и прочий аттракцион немыслимой откровенности, очень ее украшают. Но вообще, Горбунова умничка, из тех людей с каузальным талантом, которые могут ходить по грязи, и грязь к ним не липнет. Это ведь тоже своего рода чудо. Хотя и не того рода, что хождение по воде. Совсем не того.

Большинству людей принять смерть тупости оказалось даже сложнее, чем смерть смертности.

"Аччелерандо" не восторг ценителя фантастики, не-ет, это бомба. Неважно, что написан роман в две тысячи пятом, он и сегодня воспринимается как вспышка сверхновой. У фантастов теперь общее место сетования, что ничего свежего в части перспектив дальнейшего развития уже невозможно придумать, водоносные пласты мировой фантазии истощились, а океан коллективного бессознательного выносит на берег лишь обломки и осколки уже былого (и Doom).

А вот и нет, господа. В этой книге Чарльз Стросс один генерирует количество идей, какого хватило бы на десятилетие скромной жизни небольшой национальной фантастике (да и большой хватило бы, российская большая?) Делая это в нон-стоп режиме фейерверка и, в полном соответствии с заглавием - постоянно ускоряющемся темпе.

Выбирая для романного воплощения, словно в насмешку над принципами современной интеллектуальной литературы, которая в большинстве чем дальше, тем страньше - форму замшелой замшевой семейной саги. В центре повествования, в девяти главах и довольно солидном для НФ количестве страниц, под семь сотен, гений Манфред Макс. Его женщины, его потомки, его проекты и их дальнейшее развитие. И, в общем, влияние личности на историю мира.

Но по порядку. Макс, чтобы понятнее, это такой Илон Маск цифрового континуума. Не знаю, было ли уже имя космотуриста на слуху в начале века, сама я о нем года три назад впервые услышала. Но даже если и было, уверена, не в нынешних объемах, тем удивительнее созвучие имен. А впрочем, совпадение - всего лишь неосознанная закономерность. Кроме того, между ними серьезное различие, герой Стросса не встраивается в существующую экономику, становясь ее становым хребтом и штатным стригалем купонов. Нет, его цель - подточить глиняные ноги колосса и возможно более бескровно обрушить, с тем, чтобы на обломках создать Экономику 2.0, базирующуюся на совершенно иных принципах.

Гений и сверхгенератор идей, он попросту раздает их, способствуя обогащению самых разных людей и мировому прогрессу. Принципиально не патентует изобретений. Практически не пользуется деньгами, заменив их в повседневной жизни статусными показателями кредита доверия. Непонятно? Ну вот смотрите, можно расплачиваться за пиво в крафтовом баре наличкой или по карте, а можно предъявить бармену сертификат пивного блогера с высоким рейтингом. Можно платить за авиаперелет традиционной валютой, а можно рассчитываться бонусными милями или удостоверением VIP-гостя, дающим право перелета в любую точку.

У великого человека, который отчасти странноватый фрик, две женщины. Нет, не одновременно, сначала безупречной красоты топ-чиновница налоговой службы Памела, жена. Отношения с которой практически исчерпаны к началу романа - середине две тыщи двадцатых. Но ее жесткие требования и необычные методы манипулирования при разводе станут основной сюжетообразующей деталью. По крайней мере, дочь героя Амбер появится на свет без его ведома и практически, хм, без его участия. Что не помешает ей стать иконой стиля сингулярного мира и практически императрицей собственной вселенной, но это сильно потом.

А пока, самое начало, Манфред знакомится с француженкой Аннет, умной, очаровательной и забавной, которая станет его второй женщиной и достойным партнером во всех начинаниях "сладенькой девкой твоего отца" (Пэм). Проводит изящную комбинацию по спасению от бракоразводных ужасов. И все-таки единственным существом, которое можно счесть подлинно для него близким, мы назовем электронную кошку Айнико (и близким его близким, это подчеркну особенно, потому что именно зверь подлинный становой хребет книги, который будет играть ключевую роль на всем ее протяжении).

"Аччелерандо" невероятно интересная штука, хотя воспринимать водопад идей, который буквально выбивает почву из-под ног, очень сложно ("чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее"). В лучших традициях модернистской литературы книга насыщенна аллюзиями, из которых для меня самыми ценными были те, что к Пратчетту, хотя кто-то другой больше оценит Желязны, Ле Гуин, Лема etc.

Огромная благодарность за перевод Григорию Шокину, это было восхитительно. Часто смешно, всегда обаятельно и практически все понятно. Кроме шуток, для такой революционной книги это большой плюс

Но разве вы не знаете, что мужья проявляют загадочную тенденцию исчезать, входя в общественный туалет? ¿pero no sabes que los maridos siempre muestran una curiosa tendencia a volatilizarse cuando entran en los retretes públicos?

На самом деле, никакого отца-людоеда в книге не будет. Но прозаик и журналист, Роса Монтеро знает, что броский, даже отчасти скандальный, заголовок хорошо работает на продажи. Кто ее за это упрекнет, тот не я, хотя меня именно название долго отпугивало, несмотря на то, что книгу не раз рекомендовали. Предупреждая вопросы: нет, автор не подвизается в желтой прессе, в ее журналистском активе больше двух тысяч интервью, в том числе с Ясером Арафатом, Индирой Ганди, аятоллой Хомейни, Улофом Пальме. Ее методы интервьюера изучают на факультетах журналистики в Испании и Латинской Америке; она давний активист международного женского движения.

Собственно, книга, под оболочкой любовного романа и несколько водевильного сюжета о поисках пропавшего мужа (о котором почти с самого начало известно, что жив, в относительной безопасности, даже деньги на выкуп неожиданно находятся). Так вот, за этой легкомысленной ширмой будет серьезный разговор о непростых вещах. Гендерные роли в семье и обществе; коррупция; соотношение допустимого в методах борьбы за правое дело; историческая память и ее фальсификация. И это удивительно интересное исследование истории испанского анархизма XX века.

Но по порядку. В канун Рождества детская писательница Лусия Маридо, сорокапятилетняя (хотя выглядит много моложе, по поговорке о маленькой собачке, что всю жизнь щенок), теряет мужа в туалете аэропорта. Знаю, что муж не сережка и не кольцо, и однако, туда он входит, а оттуда не выходит. Женщина следит за дверью, скоро объявят посадку, она нервничает. Потом, наплевав на приличия, входит внутрь - никого. Обращается в транспортную полицию, дает долгие и нудные, а главное - безрезультатные, объяснения, выслушивает, что мужья часто уходят от надоевших жен, выбирая для этого самые диковинные способы (невероятно утешительно).

Попадает в выпуск новостей, хоть крохотная, а известность у нее есть - все информповод. Отвечает на сочувственные, а иногда злорадствующие звонки. Отклоняет предложение родительского участия и поддержки: ее переживающая после развода вторую молодость на Ибице мама и актер на пенсии отец сталкиваются у дверей дочери. И тут время объяснить, почему все-таки "Дочь каннибала", оговорюсь, та книга, которую я читала, называется La hija del cannibal, о переводе все говорят, как о превосходном, но захотелось освежить навык испанского чтения, потому и терзала небольшую книжку почти две недели.

Так вот, папу Лусия не выносит, считает его грубость, эгоизм, бесконечные амурные похождения причиной материнского несчастья и кучи собственных подростковых комплексов. Потому и папаша-людоед, такой, как персонаж сказки про Кота-в-сапогах. Отправив родителей восвояси, и убедившись, что полиция не расположена рыть носом землю в поисках ее супруга, героиня на грани отчаяния, и тут звонят по телефону, сообщая, что муж в заложниках у организации "Рабочая гордость", и требуя выкупа в немыслимые двести миллионов песет (примерно как сто миллионов рублей). Которых, разумеется, нет. И не образуется, даже если она срочно продаст всю собственность.

По счастью, похитители дают трубку ее Рамону, и тот говорит, что слукавил, утаив от нее часть наследства своей тетки, теперь нужно только поехать в банк, где доступ к ячейке открыт на ее имя. Днем раньше на пороге женщины материализовался престарелый сосед, просто за тем, чтобы предложить помощь. И ему, в отличие от прочих доброхотов, она почему-то не отказала, поверив в искренность. Как ни странно, Феликс оказался знающим о методах террористов гораздо больше, чем среднестатистический индивид, проанализировав ее рассказ и съездив на место происшествия - ага, в туалет аэропорта в новогоднюю ночь - объясняет, каким образом было совершено похищение.

И по закону притяжения, который в экстремальных условиях связывает нас с чужими людьми, отталкивая от родных, становится самым близким для Лусии человеком. Он абсолютно одинок и готов помогать, чем может. А может, как выясняется, многое. С тринадцати лет Феликс вовлечен в политическую борьбу испанских анархистов. Дальше действие книги, с извлечением денег, которых оказывается даже больше, фигассе, тетино наследство! С попыткой ограбления, которую сорвет другой сосед, красавчик двадцати шести лет Адриан, он же станет третьим членом их компании, со всеми перипетиями, в ходе которых выяснится, что все не такое, каким первоначально казалось - действие станет перемежаться рассказами Феликса о его молодости.

И это, на самом деле, замечательно интересно, история жизни одного человека, вплетенная в историю Испании XX века, с политическим противостоянием и террором, со взглядом изнутри на акции по экспроприации (да-да, грабежи) и акции устрашения (да, теракты). Тут будет о структурах международной организованной преступности с жесточайшей дисциплиной и отчетность - немыслимыми, на взгляд обывателя. О неминуемым сращением верхушки политики, капитала и картелей. О коррупционных схемах, благополучно переживающих государственные пароксизмы борьбы.

О Буэнавентура Дуррути и Франсиско Акасо, об Аннуанской Катастрофе 21 года. И о корриде, куда ж без нее. О роковой страсти. Об исполненном достоинства уходе до того, как деменция разрушит твою личность. О нежности последней любви и глупости социально навязанных стереотипов. О стремлении к добру в самой основе жизни, что, не отменяя дарвинова учения, существенно его корректирует.

Отличная книга, читается очень легко, а после, уму и сердцу много чего остается.

1. Я - Эсхатон. Я не бог ваш.
2. Я происхожу от вас и существую в вашем будущем.
3. Да не нарушишь ты принципа причинности в моем историческом световом конусе. А не то.

Чарльз Стросс, потому что и прежде слышала о "Небе сингулярности" и "Железном рассвете", а в последнее время, в связи с выходом русского перевода "Accelerando", о нем опять заговорили. Решила составить представление. Прочла "Бродячую ферму", влюбилась; продолжила "Антителами", ничего не поняла, возненавидела автора (а кому понравится чувствовать себя тупым?) Стросс весь такой, весь качели от понимания и радостного осознания: вот блин, как мудрено закрутил мужик, а я поняла - мы с ним классные ребята, до: чё за пургу он несет, нифига не понятно.

И поскольку в случае дебютного романа английского фантаста маятник читательских ощущений стремится скорее к нижней отметке, потому что очень трудно понять, думаю - нужно объяснять. Нет, не считаю себя самой умной, но в каждого положен свой талант. Мой - оценивать тексты, среди составных частей которого умение извлекать из прочитанного максимум смысла и видеть возможно более целостную картину. А в данном конкретном случае уже в заглавии (Технологическая сингулярность — момент, когда технический прогресс станет настолько быстрым и сложным, что окажется недоступным пониманию) заложена необходимость помощи в понимании.

Итак: время действия XXV век, но техногенных и каких бы то ни было иных катастроф, о которых упорно предупреждают экологи, социологи и футурологи не случилось. Потому что в двадцать втором, когда численность населения Земли превысила десять миллиардов и перенаселенность стала критической, явился Эсхатон и решил проблему. Расселив, абсолютное большинство популяции по терраформированным планетам, с условиями жизни в большей или меньшей степени близким земным. Через найденные им пространственно-временные червоточины, природы которых земная наука не постигла и к двадцать пятому веку Поселенцам были даны "рога изобилия", фабрикаторы любых товаров, при разумном использовании долженствующие обеспечить создание постиндустриальной высокотехнологичной экономики.

При неразумном, например, попытках создания ядерного оружия, вместо развития пищевой промышленности, колония, как правило, не переживала первого голода. Единственное условие, которое сверхинтеллект поставил людям - ни при каких условиях не пытаться создать технологии, нарушающие принцип каузальности. С русского на понятный - эксперименты со временем и причинно-следственными связями. Кара следует незамедлительно и она страшна. Провинившийся мир аннигилируется (нет, население чаще всего успевают эвакуировать, но в лучшем случае оказаться беженцем зная, что твой дом уничтожен, никому не улыбается, правда?)

Колониальная топонимика, как правило, совпадает с земной - из какого региона большинство переселенцев, тем городом и называют мир: Новая Москва, Новый Дрезден. О языке отдельно ничего не говорится, предположу, что земные с вариациями. Каузальность во главе угла не пустой каприз.

Эсхатон, происходя от нас, существует в будущем и любые неосторожные или злонамеренные действия с причинно-следственными связями несут прямую угрозу его существованию. И угрожают спасенному им миру. Земля, естественно взявшая на себя роль метрополии, создает Организацию Объединенных Наций, с теми же примерно функциями и полномочиями, что ее сегодняшний прообраз. Одновременно среди людей есть глаза и уши Эсхатона, засекреченные агенты, которые следят за выполнением третьего принципа.

Это была вводная, которая сделает книгу понятной. Потому, когда на маленький, глубоко провинциальный и застрявший в феодализме мир ссыльных Рохард, прибывает Фестиваль, это становится угрозой всему человечеству. Фестиваль - это падающие с неба штуковины, наподобие сотовых телефонов, которые просят развлечь их любой историей (своя найдется даже у самого скучного человека), взамен обещая исполнение трех любых желаний. Даже самых фантастических. Престарелый герцог, например, оторопев, и не до конца веря, попросил молодости, друзей, и кое-чего еще, чего может хотеть мальчишка в первом приливе возвращенной молодости.

Понимаете теперь, в чем опасность Фестиваля? Еще не до конца? Хорошо, тогда представьте мир, в котором желания каждого тотчас исполняются. Нет, даже не в том смысле, что мужик с гусыней, несущей золотые яйца, через неделю умрет от лучевой болезни, потому что преобразователь материи на ядерной энергии фонит как реактор (подавляющее большинство чудес фестиваля с такими сюрпризами). Но главным образом потому, что это нарушает принцип, правильно - каузальности. И следовательно, мир должен быть распылен.

От головной планеты, Нового Петербурга, мощной тирании, строгостью порядков напоминающего Республику времен террора, к Рохарду отправляется корабль "Полководец Ванек",на борту которого, помимо беременного адмирала (а чего, там равноправие и мужчины тоже рожают) и команды находится представитель ООН землянка Рашель Мансур, спецагент, чивоуштам, с имплантированными навыками супербойца, правда за применение в течение минут приходится расплачиваться сутками абсолютной беспомощности, а также Мартин Спрингфилд, инженер и тайная креатура Эсхатона.

Вот, теперь можете читать, все вам будет понятно.

Я любил тебя больше, чем ангелов и Самого. И поэтому дальше сейчас от тебя, чем от них обоих

"Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом" - сказал устами Фамусова Александр Сергеевич, продолжив ряд стенающих родителей. Начатый еще сказками, где капризы своевольной царевны губят имевших неосторожность оказаться рядом, приводя родителей в отчаяние. Позже, на границе тысячелетий, взойдет звезда тетки, которая будет строчить дамские детективы сомнительного качества. Литературоведы и критики станут недоумевать, в чем феномен Донцовой, сойдутся на том, что народ наш темен. Не поняв, что дело в одной из базовых концепций Дашутки: "вы не виноваты, что они такие".

На осине порой вырастают апельсины, а яблоко от яблони может очень далеко упасть. Вы не виноваты, что он/она получился/лась таким/такой. Вы порядочные люди, вы всегда были хорошими родителями и делали все, чтобы дети росли умными и сильными, здоровыми и счастливыми. Вы не спали ночами у их кроваток. Вы отказывали себе в малых и крупных удовольствиях, чтобы у них было все, чего вы не получали в своем детстве. Вы оплачивали их занятия спортом и развитие творческих способностей. Вы трудились, созидая то, что можно было бы передать им по наследству. Нет, вы не творили из них кумира, не баловали сверх меры, с детства приучали к труду, и своим примером воспитывали.

Да вот же, посмотрите, второй, третий ребенок воспитывался в тех же условиях, а вырос совершенно нормальным. Но почему он/она такой/такая? Не мучай себя. Просто так есть. Это карма. Ты не виноват, не ищи все время, в каком месте совершил ошибку, не взваливай на себя крест тяжелее, чем тебе по силам нести. Что выросло, то выросло. С этим трудно жить, но с этим надо научиться жить. Филип Рот не дает своему герою этого немудрящего утешения. Снова, и снова, и снова проводит его сквозь круги родительского ада, в которых все грехи детей падают на головы отцов.

Жестокий, как ветхозаветный Яхве, признает заслуживающим доверия лишь учение Зигмунда нашего Фройда о детских психотравмах, вольно или невольно нанесенных родительской сексуальностью. И за эту гранитную непреклонность не люблю "Американской пасторали". За все остальное обожаю. Право, есть за что. За прекрасного Сеймура (Шведа) Лейвоу, еврейского мальчика, мечтавшего стать лучшим в деле изготовления кожаных перчаток, и ставшего им. За то, что из книги узнала об перчаточном производстве больше, чем за всю предыдущую жизнь и за то, что манера, в какой мне об этом рассказали - настоящий гимн созидательному труду, поэма.

За его жену, красавицу Доун, дочь простого ирландского водопроводчика которая готовилась стать учительницей музыки, но решила попробовать силы в конкурсе красоты, чтобы иметь возможность помочь брату с оплатой колледжа (и чтобы доказать миру, что она чего-то стоит). А победив на этапе штата, продолжила борьбу за титул мисс Америка. Не выиграла, но и о закулисье конкурса, благодаря роману, знаю теперь много,и это хорошие знания, не скандальные, не желтоватые и не с душком. Просто такая работа в индустрии красоты. Жесткая до жестокости и требующая немыслимой самодисциплины. А после, будучи женой обеспеченного человека без необходимости трудиться ради хлебе насущного, Доун создаст ферму.

А еще после, потерпев сокрушительное фиаско во всем, связанном с первым браком, Швед найдет мужество и силы воссоздать свою жизнь из руин. Будет новый счастливый брак, и трое замечательных сыновей. А Мерри, словно бы пришедшей в мир с одной целью - разрушить жизнь всех, кто ее любит - не будет. Просто такая карма

Отличная книга. Горькая, глубокая и жестокая. И такая неожиданно актуальная, спустя двадцать три года, в части шварцев (кто понимает). Филип Рот мощь.

Это вот называется выглаживающей машиной, а то - натяжным устройством, ты называешься детка, а я называюсь папа, это называется жизнью, а то - смертью, это - безумием, то - горем, это - адом, чистейшим адом, и, чтобы выдержать это бремя, нужно быть крепко связанным с жизнью, это называется "вести себя так, словно ничего не случилось", а то - "сполна заплатить, бог лишь знает за что"

Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Галич

Он компактный, не то, что пять сотен страниц предыдущего романа Поляринова "Центр тяжести" или больше тысячи - "Бесконечной шутки" Уоллеса, которую он перевел на русский в соавторстве с Сергеем Карповым (блестящий перевод очень непростой книги). В "Рифе" триста двадцать страниц. Оставляющих читателя в зоне комфорта. Во всех возможных отношениях.

Увлекательный сюжет. На самом деле, три независимо развивающихся сюжета, которые в финале сольются воедино, и предсказать, каким образом это случится, вряд ли кто мог бы заранее. Тест Бекдел роман пройдет играючи: все главные героини женщины, названные по именам (Кира, Ли, Таня) и беседуют не о мужчинах. То есть, случается им говорить об одном, но не с позиций специфического амурного интереса.

Комфортный способ подачи материала, во всех сюжетных линиях действие движется без рывков, в рамках линейного нарратива. Темы, которые никого не оставят равнодушным: дочки-матери (актуальностью превзошедшие классику отцов и детей); семейные манипуляции и психологическое насилие в семье, более частое, чем прямое физическое: упорное молчание представителей старшего поколения и невозможность наладить диалог. Очень простой язык, без стилистических изысков которым автор рассказывает замечательно интересные вещи.

О закрытом городе в Заполярье, с собственной сложной мифологией, в которую чужаков не посвящают ни при каких условиях. О микронезийском племени с не менее изощренной системой табу. О профессоре антропологе из маленького американского университета с крайне авторитарными методами руководства. О продовольственных волнениях в Союзе 1962 и расстреле мирной демонстрации. О тоталитарных сектах. О странных механизмах памяти. О ритуалах, укорененных в сознании современного человека куда глубже, чем принято думать. О современном искусстве.

Последнее, у Алексея Поляринова в долгу. Говорю без грана иронии. Прежде не доводилось встречать такой серьезной, заинтересованной, убежденной апологии современного искусства, будем говорить откровенно, мало кем из обывателей понятого и принятого. Перфомансы, инсталляции, хеппенинги, как правило, за пределами понимания среднего представителя социума. Некоторый отклик находят разве только флэшмобы с танцами и стрит-арт. Я тоже не была среди поклонников, но после двух поляриновских книг стала относиться с куда большей приязнью.

А все-таки, почему отбросить рога? Ну, потому что это сквозная тема романа. Оленье кладбище в заполярном Сулиме, заповедное, табуированное место, куда олени приходят умирать. Олень, послуживший причиной аварии, после которой бесследно исчез отец антрополога Гарина. Положенная им в основу идеологии тоталитарной секты концепция необходимости отбросить травмирующие воспоминания, как олень отбрасывает рога - чтобы иметь силы жить дальше, чтобы изменением прошлого поменять к лучшему настоящее и будущее.

Интересная книга и по-хорошему читабельная, мастерски сделанная. Но биения живого пульса, откровенности, честности, гражданского мужества, покоривших в "Центре тяжести", здесь не будет.