Не обошлось без драмы, когда она проглотила ламу.
Она проглотила ламу, чтобы поймать змею.
Я вам сейчас спою, что значит глотнуть змею.

Когда хорошая, очень хорошая, прекрасная британская писательница создает цикл произведений под общим заглавием "Сезонный квартет" и один из романов тетралогии называет "Зимой", будьте уверены, некоторая часть "Рождественской песни..." в нем непременно будет. Потому что плох тот английский автор, который не желает стать Чарльзом Диккенсом. И Шекспиром, конечно, без него как обойтись, но рассказ о "Цимбелине" здесь скорее дань постмодернистской традиции сколь возможно сильнее запутать читателя, пустить по ложному следу, заставить искать соответствий там, где их нет. Как в тех виршах из эпиграфа: "она проглотила ламу, чтобы поймать змею".

Малоизвестную шекспировскую драму если и стоит с чем соотносить в контексте "Зимы", то скорее с отпечатком засушенной между страницами книги розы, на который героиня наткнулась, впервые читая пьесу. Основная фабуляция "Зимы" связана с диккенсовской "Рождественской песнью...", помните очерствевшего душой Эбенезера Скруджа, убежденного, что если кто предается радости, вместо того, чтобы всегда трудиться, приумножая капитал - тот не стоящий сочувствия бездельник, Скруджа, которому трижды является Дух Рождества, показывая беды и страдания тех, кому повезло меньше: прошлые, настоящие и будущие. А к финалу черствый скряга перерождается.

В общем, "Зима" об этом. Даже отношениям непрямого родства отдана дань, хотя здесь не дядя-племянник, а тетя-племянник, и жертвенная фигура как раз тетка. Впрочем, назвать ее жертвой не то, чтобы язык не повернулся, а просто будет совсем неправильно, это всегда был ее выбор. Слова: "Это был их выбор", повторяемые применительно к людям, у которых выбора-то как раз и не было - своего рода лейтмотив Артура (ведет блог "Арт-на-природе", три тысячи подписчиков в Твиттере) здешней персонификации Скруджа. Благополучный, умеренно преуспевающий Арт убежден, что имеет право на блага, доставшиеся без усилий, а уж как с остальными, кому повезло меньше, его не касается.

Постмодерн часто берет фигуру исходного текста, раскладывая ее свойства на двух-трех персонажей, "Зима" не исключение. Вторая ипостась Скруджа мать Арта, София, младшая из двух сестер, богато одаренная предпринимательской жилкой в ущерб, как бы корректнее, духовности и социальной позиции. Прям даже слышу, как вы фыркаете: да кому и зачем это нужно? Вот и она так же рассуждает. И большинство из нас: чем болтать глупости, да устраивать протестные акции, занялись бы лучше делом. Женщина на отрицательной роли в феминистском романе? Конечно, тем настоящий писатель и отличается, что в его палитре много разных оттенков, Али Смит очень хороший.

Пересказать книгу целью не ставила, но уверяю, безумно обаятельные женские образы тут есть. А что же Призрак, ну который Дух Рождества? Да будет, будет, не сомневайтесь - летающая голова, ничуть не похожая на злобных монстров из японского фольклора. Это настоящий святочный рассказ. Трогательная и яростная история воссоединения в эпоху всеобщей разобщенности, которая напомнит, что человек не может быть как остров, сам по себе.

И здесь уместно вспомнить о Платоновской пещере, этой чудо-овощерезке метафор - стругает и кубиками, и соломкой!

В мире все переплетено теснее, чем и вообразить можно. Мы этих связей не ощущаем, они манифестируют себя на более тонком уровне, чем можем воспринять. Но иногда бытийная суета ежедневности чуть отпускает: тут краешек завесы приподнимется, там чудесный аккорд откуда-то донесется. Почувствуешь за этим тайный смысл, да так и не сумеешь расшифровать: а к чему, почему - не пойму. Не надейся постичь малым человеческим разумением. Понять, не поймешь, но можешь обеспечить канал связи, ненадолго стать мостом. В главе "Понтифик" "Криптономикона" есть интересная расшифровка этого слова. Не только привычный смысл "священнослужитель высокого ранга", но вообще жрец, а буквальный перевод "строитель мостов".

Читать Нила Стивенсона подряд занятие рискованное, мозги могут оплавиться, он задает довольно высокую планку. Но порционно, с перерывами, по паре книг в год, вполне себе заходит. Нынешний поход за Стивенсоном случился, когда после лукьяненковского "Лабиринта отражений" спросили, неужели я не читала "Лавину"? Пробел ликвидировала, а поскольку сказавши "А", нужно говорить "Б", "Криптономикон" вторым нумером выбрала потому что бум криптовалют, недавняя история с авторским правом на интеллектуальную собственность, и, говорят в романе много отсылок к "Радуге тяготения" Пинчона. Хотелось проверить, сумею ли найти.

Не могу похвастаться, что нарыла много буквальных соответствий. Скорее нечто, относящееся к общему строю, стилистике, постмодернистским играм. Время действия в обоих случаях Вторая Мировая, хотя у Стивенсона события разворачиваются в двух временных пластах. В фокусе внимания нечто тайное, загадочное, скрытое, что-то, что необходимо разгадать самому, как можно лучше спрятав от противника. Герои там и там вне Системы. Назвать их борцами с ней, я бы не рискнула, но некоторым удивительным образом им удается демонстрировать невовлеченность в правое дело, требующее хождения строем, под знамена которого мобилизованы.

Мозаичная, фрагментарная структура повествования до конца не позволяет составить сколько-нибудь связной картины. Большинство вопросов так и остаются открытыми. Множество сюжетных линий не то, что обрываются, но уходят в никуда, истончаются до полного исчезновения. Что, странным образом, не вызывает у читателя отторжения: парабола радуги или моста, обеспечивающая максимум в центре и спад к периферии (интереса, внимания, желанния досконально во всем разобраться) В обоих книгах наряду с вымышленными персонажами действуют реальные исторические фигуры. Два главных героя "Криптономикона": Уотерхаус и Бобби Шафто, словно бы персонификации двух сторон личности Слотропа - предельно стимулированный интеллект, используемый для решения изначально безнадежных задач, и особое свойство попадать в безнадежные ситуации, из которых, тем не менее, удается выйти с положительным балансом.

Оба романа подвергают серьезной ревизии уровень отвращения, который готов воспринять читатель, далеко выходя за рамки стандартов девиантности. В обоих за жанровым миксом из военного, шпионского, любовного, этнического романов, необычайно высокий уровень наукоемкости. И оба демонстрируют поразительный интерес к прикладной и академической лингвистике. Семантика, структурные связи, проблемы языкознания во всех возможных вариантах. Пожалуй и хватит. Ах да, еще не забыть упомянуть фигуру Вечного Жида, играющего важную роль в общей космогонии. У Пинчона это Пиг Бодин, у Стивенсона Енох Роот. Теперть достаточно.

Кратко подытожу. Восхитительная книга. Безумно интересная, невероятно динамичная, пронизана тонкой иронией - никогда не бывает смешно до уровня уахаха, но понимающая улыбка к концу чтения даже мимические мускулы лица наособицу закрепляет (это не для красного словца, сейчас вспомнила остров Йглм и щеки сами собой сложились в привычную конфигурацию, от которой немного даже больно, как с непривычки от физической нагрузки).

Ты начинаешь верить, что беден, потому что глуп и уродлив. А потом начинаешь думать, что глуп и уродлив, потому что ты индеец. You start believing that you're poor because you're stupid and ugly. And then you start believing that you're stupid and ugly because you're Indian

Тому кто ищет, чего почитать на английском для начального уровня, эта книга подходит идеально. Простой, но образный и емкий язык. История гадкого утенка. сумевшего стать прекрасным лебедем, актуальная во все времена. Можно рекомендовать для подросткового чтения (если вы не падаете в обморок при упоминании о том, что подростки иногда мастурбируют). Объем небольшой, текст перемежается забавными авторскими иллюстрациями, представление о стиле которых дает обложка. Читается очень легко, буквально проглатывается.

При том, что "Совершенно правдивый дневник полу-индейца" местами довольно больная книга. Как такое возможно? А это уж особый талант Шермана Алекси. Один из множества его талантов. Говорить о непростых для восприятия вещах, смешно. Без придавливания коленом слезной железы читателя, без рывков рубахи, биения себя в грудь и восклицания: "Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!" Да, над собой, почему нет? Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым, это еще Основоположник заметил, а понятие прошлого включает не только радужные воспоминания - куда чаще это реестр обид, комплексов, случаев, когда довелось испытать боль и горечь.

Можно потратить уйму времени и денег на психоаналитика, который объяснит, что корень твоих бед в том, что родители недостаточно любили тебя в детстве (не обеспечили достойного старта, и вообще не были идеальными). Можно прочесть такую вот книгу и взглянуть на все другими глазами. Их глазами. Поняв, что сочетанием талантов, упорства и удачи, которое досталось тебе, могут похвастаться очень немногие. А потому, за него стоит быть благодарным миру, Богу, судьбе (кому что ближе). И родителям, они привели в мир, сколь бы мало подходящими для этой роли не выказали себя в дальнейшем.

"Дневник..." автобиографичен, большинство общедоступных сведений об авторе. сколько понимаю, почерпнуто именно из него. Как по мне, сомнительный источник информации. Впрочем, не лучше и не хуже любого другого. Пусть вас не введет в заблуждение "полукровка" в названии, это не говорит о радикальном различии в происхождении родителей, но лишь о том, что они из разных племен. Однако испытав на собственном опыте прелести детства в межкультурном коридоре, могу сказать, что приятного в статусе своего среди чужих, чужого среди своих, не так много, как может казаться.

Зато есть кое-какие бонусы. Учишься лавировать в сложной для прохождения акватории, привыкаешь рассчитывать на себя, не опираясь на поддержку клана. Начинаешь находить определенную прелесть в одиночестве, неподъемно тяжелом для большинства окружающих, а дружбу и любовь ценить, как подлинное сокровище. В общем, все компенсируется. Так-то отличная книга. смешная, когда не слишком грустная. Почти всегда смешная.

А я недавно блистала в “Двенадцатой Ночи” для самой королевы Англии.
- Ты шутишь?! А кого ты играла?
- Герцога Орсино….аааа, нет, конечно, Оливию, красавицу Оливию.

Америка 50-х. Два молодых актёра разъезжают по стране со спектаклем из пьес Шекспира. Винегрет нелепый и смешной. Выступают, где придется. Последнее выступление неудачно. Раздосадованные, они вынуждены уехать без гонорара. На вокзале читают местную газету и натыкаются на объявление, что старушка-миллионерша из этого городка разыскивает племянниц, дабы разделить между ними два миллиона наследства. Ну дальше понятно. Парни решаются на авантюру, едут знакомиться с тетушкой. Переодевания, комические сценки, любови, разоблачения, расставания и счастливое воссоединение в финале. Актеры дурачатся с удовольствием. Зал хохочет.

Подруга на днях написала, что идет в театр, я тоже зажглась идеей, только в нашем городском ничего интересного в эти дни не давали. На другой спросила ее о спектакле, и выше то, что она ответила. Так чудесно об этом рассказала, что захотелось прочесть "Примадонн" Кена Людвига. Давно ничего искрометного и веселого не попадалось, а щепотка катализатора для праздничного настроения лишней не бывает. Больших различий между чтением прозы и драматургии нет, никакого барьера восприятия преодолевать не приходится. Есть некоторые особенности в том, как вижу пьесы.

Не знаю, так ли у других, но для меня некоторый элемент театральной условности всегда присутствует. В прозу иногда полностью погружаешься; поэзия оставляет тебя в реальности, но придает иное качество зрению (где-то включается телескоп, где-то микроскоп, где-то дымка или цветные линзы). Драматургия, это всегда сцена, подиум, котурны - некоторая отделенность происходящего от реальности. Герои могут быть живее живых, ты будешь плакать или смеяться, и непременно сочувствовать, но ты не одна из них и ни при каких обстоятельствах там не окажешься.

С "Примадоннами" у меня не вышло плакать и смеяться. Ну, как-то так. Загуглила Автора. Кен Людвиг весьма уважаемый драматург, более всего известный адаптациями Шекспира к бродвейской сцене. И с прозой, которую можно назвать классическим мейнстримом, очень хорош. Пьесы его авторства по "Трем мушкетерам", "Острову сокровищ", "Собаке Баскервилей", "Тому Сойеру" с успехом шли и продолжают идти на Бродвее. Выдающихся киносценариев миру не подарил, хотя и на Кинопоиске можно отыскать. Один из тех замечательных людей, о которых можно сказать: "Развлекая, просвещают"

И все-таки "Примадонны" показались мне солянкой сборной из "В джазе только девушки", "Приключений Гекльбери Финна" (той части где гадкие актеришки Герцог и Король на все лады перевирают Шекспира) и собственно Вильяма нашего. Не знаю, может на театре лучше зашло бы.

– Забудь этот сраный идеализм Шенгена. Люди в этом бизнесе заботятся только о двух вещах. Деньги и престиж.

"Осень Европы" написана в 2014, когда о брекзите еще слыхом не слышно было. Думаю, не в последнюю очередь сегодняшний интерес к роману обусловлен сакраментальным Как он все угадал! Лоскутная Европа Хатчинсона нарезана на политии - куски, иногда абсурдно крошечные, как Новый Потсдам (несколько домов), центробежные тенденции лишь нарастают. Провинция всюду недовольна, что средства уходят в жирующий на поступлениях центр и стремится отделиться. Напрочь забыв о том, насколько поддержание сложных социальных программ зависит от государственных дотаций.

Всякий внизу хорошо знает, как Там воруют. Что до пенсий, детских пособий, образования и страховой медицины - все это, по мнению обывателей, само собой из воздуха возникает. Мир уже готов начать разваливаться на куски, однако внутренняя инерция пока удерживает: грязновато, неуютно, организованная преступность все увереннее заявляет о себе - но в целом жить еще можно. Повар Руди эстонец, работает в краковском ресторане. Повар, я сказала? Нет, он Шеф. Кто имеет какое-нибудь понятие о ресторанном бизнесе, знает, насколько это знаковая фигура.

В ресторане главный не администратор и даже не ресторатор. Кухня решает все, а какой она будет, зависит от шеф-повара. Герой, начинает восхождение к вершинам мастерства десятилетним, впервые в жизни увидев кулинарное телешоу. Описание тягот и мытарств, перенесенных им на торном пути, могло бы стать предметом отдельной книги. Как по мне, автор сильно сгущает краски в угоду зрелищности. Говорю как человек, знающий эту кухню изнутри и как читатель, внутренний Станиславский которого уже даже не кричит - осип. XXI век не XV, уважающий себя человек, сколь бы взыскующим знаний ни был, не позволит наставникам вытирать о себя ноги, как это сплошь и рядом в романе.

Хотя возможно тяготы профессионального становления героя призваны подчеркнуть, насколько трудно бывает пробиться в мире, где социальные лифты совсем остановились. И тогда это работает на общий замысел. Так или иначе, идя навстречу мечте, Руди попутно овладевает многими языками, к которым у него оказывается большой талант (полилингвизм еще одна популярная фишка приключенческой литературы, о которой, минимально ориентируясь в предмете, хочется сказать: "Нет, сынок, это фантастика", но обыватель всегда ест с удовольствием). Многообразие талантов не может не привлечь к нему интерес некоей организации, структура и цели которой неясны, а методы за гранью морали.

В общем, наш герой становится курьером (самая низкая в иерархии ступень) могущественной и абсолютно засекреченной структуры, о которой читатель и он сам могут лишь смутно догадываться, что цель ее - Мир без Границ (звучит почти так же фантастически, как Мир во всем Мире, правда?) Приключениям Руди при выполнении разного рода заданий отдана большая часть книги. Рассказ о суровых буднях суперагента в духе бондианы, автор сначала высмеивает, а потом закономерно приходит к тому же. Ну нет, более интеллектуально и запутанно, но эпизод с переводом миллиардов черного общака международной мафии на собственный счет, посредством подтыренного за соседним столиком телефона, в чем-то покруче будет.

В целом чтение занятное, из антиутопии к финалу прорастает недурственное фэнтези, основанное на геодезии (а вы как думали, то ж интеллектупальный бестселлер). Но в моем расписании, так вышло, "Осень Европы" вклинилась между "Лавиной" и "Криптономиконом" Стивенсона. Сказать, что Хатчинсон сильно проигрывает - значит предельно смягчить впечатление. По всем возможным критериям оценки.

Что это за люди и что я сделал этим людям?

Как причудливо тасуется колода. Терпеть его не могла большую часть сознательной жизни, самый звук его имени неприятен был. Чего они носятся с этим алкашом, как дурень с писаной торбой, - думала, - Коктейль "Слеза комсомолки", гадость какая! Засело в памяти как единственный результат единственной попытки приобщиться к Веничкиной благоуханной прозе в девяностом. О поэме тогда было самое общее представление: мужик едет на поезде и все время бухает.

Мы купили билеты на спектакль заезжей труппы, с трудом высидели до антракта, а после не вернулись в зал. Там еще был такой креатив, во время перечисления коктейльных компонентов обносить зрителей какой-то дрянью в пластиковых стаканчиках. Некоторые брали. Мне исполнилось двадцать почти в самый день его смерти. "Москву Петушки" он написал в год моего рождения. А умер в пятьдесят один - насколько молодым, я только сейчас понимаю, когда сама приближаюсь к полтиннику, лишь к этом у возрасту набравшись смелости прочесть таки Венедикта Ерофеева.

Спасибо Олегу Лекманову за "Постороннего" и жюри "Большой книги" за то, что наградили. В недавнем фейсбучном посте Галина Юзефович говорила, что никто нынче за результатами этих премий не следит, и мнение какого бы то ни было судейства утратило значение для всех, кроме лауреатов, которым победа дает возможность поправить материальное положение. Тут уж не могу согласиться, литературные конкурсы ориентируют нас, людей с улицы, в том, что имеет смысл читать. У книги о Ерофееве, взявшей первое место, еще одно достоинство, она снимает барьеры, излечивает от идиосинкразии. Помню, в день оглашения результатов, сказала, что лучшую биографическую прозу у нас все равно пишет Данилкин, хотя ни трудов Ленина, ни сочинений Проханова его книги читать меня не сподвигли. Так вот, после лекмановской биографии, Веничку я прочла.

Сказать, что это немыслимо хорошо, ничего не сказать. Это так круто и ярко. Высокая поэтика, соединенная с шершавым языком плаката, геополитика и бормотание юродивого, блестящая эрудиция и "тварь я дрожащая" - все в одном. Так смешно и горько, так мгновенно возвращает в советское детство и остроактуально в одно время. И на физиологическом уровне, что интересно, не вызывает ни малейшего отторжения у человека, не употребляющего, от слова "совсем". То есть, это ведь немалый читательский бонус, возможность соотнести себя с героем , взглянуть на мир его глазами, вспомнить себя в похожей ситуации. А мое алкогольное прошлое осталось так далеко, что уже и не вспомню, как оно бывало, да и не употребляла никогда в описанных масштабах. иначе померла бы.

И вот еще какая штука, сгубило Веничку не пьянство (как прежде была уверена). Про шило в самое горло одна давняя поклонница "Петушков" сказала. Самой мне финальная буква "Ю" и гротескная пародия на Анну Каренину это самое шило (рак горла, спустя двадцать лет стал причиной смерти) заслонили. Помните, мужик, зарезанный поездом, нижняя часть тела перемолота, а верхняя осталась стоять на рельсе с озадаченным выражением и слегка приоткрытым ртом. Люди отводили глаза в ужасе и смятении, а дети подобрали дымящийся окурок, вставили меж губ и бегали вокруг, смеясь ангельским смехом. Так вот, когда она сказала про шило, подумала, что поэты провидевшие свою смерть, в русской литературной традиции.

Молчание жертв прошлого накладывает на настоящее обязательство по восстановлению их голосов

Если прежде были какие-то иллюзии относительно того, насколько шокирующе откровенной может быть современная китайская проза, "Красного Гаоляна" хватило, чтобы развеять. Книга Мо Яня сослужила в плане адаптации добрую службу, хотя вполне подготовить к тому, с чем встретилась у Кена Лю не мог бы никакой нобелевский лауреат. Ощущение слегка напоминает пережитое с климовским "Иди и смотри", хотя тот фильм скорее отбил желание вспоминать. Правильная работа с прошлым требует квалификации уровня нейрохирурга, методы рубщика мяса из гастронома номер восемь не годятся.

Кен Лю хирург, это не отменяет боли, которую испытываешь от чтения некоторых его рассказов, но не позволяет сомневаться в необходимости вмешательства - запущенная необработанная рана чревата гангреной. Я вовсе не хочу напугать вас, на самом деле он очень разный. "Бумажный зверинец" не только названием отсылает к "Стеклянному зверинцу" Теннеси Уильямса, но горькой виноватой нежностью созвучен пьесе более любого другого известного мне произведения. Титульный рассказ, кстати, увенчан лаврами трех самых престижных в мировой фантастике премий.

Автор и в других видах творчества не обойден вниманием коллег, критики и мировой общественности. За перевод на английский "Задачи трех тел" и "Вечной жизни смерти" из трилогии Лю Цыстиня о Темном лесе удостоен двух Хьюго (к русскоязычному читателю, сколько помню, последний роман пришел в виде перевода с английского варианта Кена Лю - сомнительный уровень этичности издательской политики не отменяет того, что свою часть работы он сделал хорошо).

Он разный. С "Симулякром" и "Зверинцем" это философская фантастика в традиции Тэда Чана. "Регулярный клиент" и "Доброй охоты" - классический гибсонов киберпанк в этническом антураже. Безнадежная грустная нежность "Измененного состояния" напомнит об элегантности Питера Бигля. Не говорю о вторичности, невозможно творить, не подвергаясь влиянию предшественников, сегодняшний мир стоит на плечах гигантов. Но и от ощущения, что это уже было, хотя сделано мастерски, просто отмахнуться не получается, когда ты достаточно избалованный и привередливый читатель.

Что сначала взламывает снобизм, а после в корне меняет отношение, так это "Литероман", "Судебных дел мастер и Царь Обезьян": тебе слегка неуютно-откровенно неприятно- тягостно. Но с финальной новеллой "Человек, положивший конец истории", это взрывается серией вспышек боли, фейерверком. И не то, чтобы совсем ничего не слышала прежде об Азиатском Освенциме, что-то на периферии сознания и про Подразделение 731 - но как-то смутно.

После этой книги смутного не останется. Он повесит мешочек с пеплом Клааса тебе на шею и заставит стучать в твое сердце. И ты больше не спросишь, по ком звонит колокол. К чему, когда и так ясно.

Сначала мы придаем форму нашим знаниям, а затем наши знания придают форму нам.
Уинстон Черчилль

Он все время создает свой Вавилон. Чтобы иметь возможность сокрушить. Откуда в лучшей фантастике девяностых этот интерес к шумеро-аккадской цивилизации? Стивенсонова "Лавина" (1992), "Солдаты Вавилона" Лазарчука (1995), "Generation P" Пелевина (1999). Что такого было в этом Вавилоне, чего ни Древний Египет, ни олимпийцы, ни скандинавский пантеон, ни индуизм с его многобожием, предложить не могли? Да много чего было, взять хоть храмовую проституцию. Хотя, справедливости ради, этому аспекту ни в одной из трех книг внимания не уделяется. Не то, чтобы асексуальны, секс как составляющая присутствует, но в поразительно сдержанном, даже целомудренном изводе, полностью исключающем промискуитет.

Дело в другом, по крайней мере у Нила Стивенсона. В проклятии Вавилонской башни, смешении языков как метафоре взаимного непонимания, взламывающего связи, которые тысячелетиями были незыблемы. Меняются не цифры на календаре, но сама глубинная суть межличностных отношений. С ростом благосостояния, развитием технологий и социальной сферы появляется реальная возможность выжить в одиночку. Для членов семьи, клана, квартала отпадает необходимость держаться вместе, а с ней потребность во внутренней настройке на волну того/тех, кто рядом. Отмирает как рудимент способность понимания по типу "свой своему поневоле брат".

Глоссолалия как проклятие, лишающее возможности понимать ближних и дар, позволяющий находить понимание у дальних. Новый тип кодировки и передачи информации, новая знаковая система, которую только еще предстоит построить из обломков Вавилонской башни. Но это все отвлеченные рассуждения на смежные темы, а меж тем книга немыслимо хороша. Даже не знаю, что у Стивенсона круче, "Алмазный век" или эта. Той историей началась любовь к автору, но объективно наверно "Лавина".

Такой яркий мощный, до последних мелочей (платный санузел в трех категориях цена/качество) прописанный мир. Неуютный - а никто и не обещал, что будет уютно, после всего, что вы, мерзавцы, делаете с Землей и собой - но пока еще пригодный для жизни. Особенно если обладаешь некоторыми уникальными знаниями, умениями и навыками, которые можешь продать. Не очень дорого, там гиперинфляция, знаете ли, но на каморку два на три без туалета (см.выше) хватит. Все лучше, чем на плоту для беженцев, где людей как селедок в бочке. Да и люди ли они теперь? Человеческий облик большей частью утрачен, человечий язык забыт, бр-р-р.

Занятно, но персонажей с вершины здешней пирамиды назвать людьми язык тоже не особо поворачивается. В большей степени они функции, материализованное выражение франшиз, которые представляют. Хотя бы даже, не в пример большинству, имели возможность путешествовать по миру на личных сверхзвуковых самолетах с золотыми унитазами. Да мы ведь не за социалку любим "Лавину", хотя она представлена весомо, грубо, зримо. Чего стоит одно только описание конторских будней мамы И.В. Мы даже не за метавселенную виртуальности, которую Лукьяненко позже утащит в норку, расцветит гирляндами и китайскими фонариками, да и продаст всем нам за чудо дивного нового мира.

В "Лавине" самое лучшее история. Совсем в русле проппово-кэмпбеловой сказочной традиции и одновременно ни на что, бывшее прежде, не похожая. И герои. Хиро-Протагонист с И.В - эта пара, которая парой в обыденном понимании не станет, породив новый литературный стандарт: привлекательные мужчина и женщина репродуктивного возраста, работающие вместе, но в сексуальные отношения не вступающие. И невероятной крутости сцены. Ваша какая любимая? У меня, где И.В. пытаются задержать на своей территории федералы. Еще где Хиро в баре с расистами. Еще с доводами Разума - о, это было что-то. Да там какую ни возьми, всякая хороша.

Он лучший и похоже меня в очередной раз надолго притянула его гравитация. Ну, потому что нельзя же вот просто так взять и перестать читать Стивенсона. Внезапно "Криптономикон" обрел актуальность, а он у меня еще нечитан. И новый роман "Падение или Додж в аду" на подходе, Екатерина Доброхотова-Майкова уже переводит (маленькая птичка на хвосте принесла), а она тоже лучшая.

Мир полон мощностей и энергий, малой толики которых хватит, чтобы ох, как далеко добраться