Вы изволили сочинить что человек произошел от обезьянских племен мартышек орангуташек и т. п. Простите меня старичка, но я с Вами касательно этого важного пункта не согласен и могу Вам запятую поставить. Ибо, если бы человек, властитель мира, умнейшее из дыхательных существ, происходил от глупой и невежестпеннои обезьяны то у него был бы хвост и дикий голос.
Антон Чехов "Письмо к ученому соседу"

Ричард Докинз культовая фигура в рядах сторонников просвещения. Видный биолог, один из величайших популяризаторов науки в современном мире (и, судя по фотографиям, любитель дизайнерских галстуков). Невероятно харизматичная личность, в последней четверти прошлого века его книги "Эгоистичный ген", "Слепой часовщик", "Расширенный фенотип" привлекли всеобщее внимание, проторив дорогу сегодняшнему буму нон-фикшн литературы. Он ввел понятие мема как культурного репликатора и одного из двигателей эволюции, положив начало новой науке меметике.

Отличная новость для поклонников одного из самых ярких и влиятельных мыслителей нашего времени: "Корпус" издал, а Игорь Князев начитал аудиоверсию "Восхождения на гору Невероятности". Прежде, написанная в девяносто шестом книга, на русском не издавалась. Не будучи частью основного корпуса произведений, прославивших автора, "Восхождение..." развивает и продолжает последовательную линию дарвинизма, научного атеизма, понимания эволюции как сочетания случайности удачных мутаций с кумулятивным эффектом естественного отбора.

Один из часто используемых Докинзом приемов, редукционизм (объяснение сложных явлений с помощью законов, свойственных явлениям более простым) здесь основной. Это отражено в заглавии, "Восхождение" как стремление охватить пониманием все и сразу, подобно самоубийственной попытке штурмовать отвесную скалу, ощетинившуюся острыми камнями, в снежных заносах и при шторме. В то время, как обойдя ту же гору, можно найти удобную тропу, которая спокойно приведет должным образом подготовленного путешественника к вершине. Нужно только разбить восхождение на серию реально проходимых отрезков.

В десяти главах книги автор последовательно проводит линию малых отрезков. То и дело с немалым пафосом и достойным лучшего применения полемическим задором он бросается на бой с мракобесами из числа креационистов, еще осмеливающихся верить в некий замысел. В мире, где есть он, великий и прекрасный Ричард Докинз. Прямо даже хочется спросить, не жмет ли терновый венец Джордано Бруно? На всякий случай, времена, когда за подобные убеждения жгли на костре давно в прошлом и все мы, живущие в современном мире, с должным уважением относимся к Эволюционной теории Чарльза нашего Дарвина. Что не мешает некоторой части верить в Бога. И нет, это не взаимоисключающие вещи. Мне ближе позиция Тейяра де Шардена, которому лавры великого палеонтолога не мешали быть иезуитом, а бытность иезуитом не противоречила научным занятиям.

Увлеченный цветистыми метафорами в ущерб последовательности и академизму изложения (которые в такого рода литературе приветствуются), основательно измотав читателя умозрительными построениями, автор часто обрывает мысль отсылкой к одной из своих прежде изданных книг или туманным обещанием вернуться к освещению вопроса в следующих главах. Это вполовину не так интересно и логично, как "Ружья, микробы и сталь" Джареда Даймонда и напрочь лишено толерантности Юваля Ноя Харари, тоже в особом пиетете к религии не замеченного.

Это только моя позиция, она не отменяет принадлежности Ричарда Докинза к тонкому слою интеллектуальной элиты, обеспечивающей рост человеческого понимания. Хотя частые в книге сентенции, вроде "У камней не может быть детей" настораживают.

Цепь разрушила мою жизнь и с тех пор я ищу способ убить ее. The Chain has ruined my life and ever since then, I have been looking for a way to kill it.

Девочка на пустой остановке ждет школьного автобуса, просматривает с телефона ленту друзей и не сразу понимает, чего хотят от нее мужчина и женщина из остановившейся рядом машины. А когда понимает, долго не может поверить, что это похищение, что именно ее, Кайли, живущую с мамой, которой недавно прооперировали рак груди и денег у них совсем нет - что именно ее похитили. Не верит, пока не раздается выстрел в полицейского, остановившего на трассе машину, в которую ее усадили, угрожая пистолетом.

Чуть позже ее мама ответит на звонок с неизвестного номера и тоже не сразу поймет, когда мужчина, явно в панике, протараторит: "Это не вопрос денег, это вопрос цепи. Следуйте нашим указаниям, и с вашей девочкой все будет в порядке". Но поверит сразу, потому что лютый материнский страх потерять свое дитя, материализуется перед Рейчел в это самое мгновение. "Цепи" могло не быть. Эдриан Маккинли семье которого грозило выселение из арендованного дома, а книги, прежде неплохо продававшиеся, перестали приносить доход, решил покончить с писательством и ушел работать в такси. Ему не впервой было наступать на горло собственной песне ради хлеба насущного для себя и близких.

Родился в Белфасте, четвертый из пяти детей в семье моряка торогового флота. Закончил Оксфорд, но карьера юриста не задалась и в девяносто третьем эмигрировал в Америку, где поначалу брался за любую работу: от охранника до тренера по регби и торговца книгами вразнос. К двухтысячному женился, переехал с семьей в Денвер, где стал школьным учителем английского. Спустя три года опубликовал первый роман, "Миг - и нет меня" Dead I Well May Be имевший успех. Поначалу все шло отлично, книга превратилась в трилогию, Эдриан Маккинти оставил преподавание, чтобы полностью посвятить себя писательству. Позже разладилось, но как все же хорошо, что писатель Дон Уинслоу, узнав об эпопее с Uber, отправил своему агенту несколько рукописей Маккинти и убедил того вернуться к работе над замыслом и, из которого выросла "Цепь". Принесшая автору сумму с шестью нулями только за право экранизации.

Хорошо, что друг предложил мне почитать английский роман из самых интересных новинок, не уточнив, что есть русский перевод. Когда все время ищешь книг на английском, интеллектуальный снобизм (читать неизвестного детективщика?) усмиряется и благодарна бываешь, если кто что-нибудь подбросит. О русском варианте романа узнала только когда дочитала и собралась писать о нем. И это классно. Потому что книга стоящая. Даже не так. Это качественный триллер с совершенно оригинальным сюжетом, динамичным на всем протяжении действием, яркими героями, и непростой моральной дилеммой.

Безоговорочно веришь, читая, а внутренний критик начинает выискивать уязвимые места в чудовищной схеме только уже после чтения, да и то, подозреваю, в основном с целью отодвинуть возможность реального воплощения этого кошмара как можно дальше. В качестве источников вдохновения писатель назвал мексиканскую практику обмена заложниками, когда члены семьи предлагали себя взамен похищенных родственников. А вторым номером выступили идиотские письма счастья, эпидемию которых наверняка переживали все: "перепиши десять раз и отправь десяти разным людям, и желание твое исполнится, а того, кто разорвет цепь, постигнет страшное несчастье!"

Помните, как страшно было не сделать того, чего требовали неизвестные авторы? Маккинти рассказывает, что единственным человеком, разорвавшим цепь в суеверной Ирландии семидесятых, где он рос. была молодая учительница. Она собрала все письма счастья и сожгла их на школьном дворе в присутствии учеников. И он потом долго справлялся о ней у родителей, всякий раз радуясь относительному благополучию женщины. "Цепь" еще и потому стоит читать, что она исполнена такого рода мрачного юмора. Отличная книга. О манипуляторах. О страхах. О неразрывной пуповине, что связывает мать и дитя. Той, которая может задушить, но может стать путеводной нитью из самого опасного лабиринта.

– Несправедливость для мира гораздо более естественное состояние, чем справедливость.
– Это вам папа говорил?
– Мама.

Ко времени Beartown первоначальное снобски-пренебрежительное: "Какой-то шведский блогер", сменилось на "Бакман, конечно хочу!" Уже весь был перечитан на русском и даже Saker min son behöver veta om världen "Все, что мой сын должен знать о мире" на шведском (для игры, да он коротенький и тогда еще просто не было перевода). Когда предложили новый роман, которого пока нет на русском, даже не сомневалась. Взяла английский вариант, сначала схватила и болгарскую аудиокнигу для моральной поддержки - братья-славяне и всякое такое. Но едва начав, поняла, что на английском мне проще.

Это был не тот Бакман, к которому привыкла. Круг персонажей, камерный, по-семейному уютный, ограниченный семьей и соседями в прежних книгах, расширился до масштабов целого города. К прежним личностным проблемам добавились социальные и политические. В благополучной Швеции, оказывается, тоже есть моногорода, которые на ладан дышат и благосостояние всех зависит от того, продолжит работать единственная мебельная фабрика или загнется на фиг. И у этого нового Бакмана появились иные оттенки звучания, он стал напряженнее, жестче, былой стендап сменился триллером с большой интерактивной составляющей. Вот затрудняюсь с формулировкой, но по ощущению, как ранний Стивен Кинг. Влюбилась в эту историю насмерть.

Считала ее законченной. И вдруг узнала, что не только продолжение есть, но даже и в русском переводе. Больше того, появилась аудиокнига в исполнении Кирилла Радцига встреча с которым всегда праздник. "Мы против вас", что сталось с героями "Медвежьего угла" в дальнейшем. И здесь автор прибегает к приему, с которым прежде не довелось сталкиваться, выворачивая наизнанку предполагаемый хеппи-энд финала первой книги. То есть, мы могли предполагать, что не все сложится совсем уж лучезарно для тех, кого успели полюбить, и справедливость вовсе необязательно восторжествует по всем фронтам. Но тех глубин отчаяния, в какие Бакман погружает своих героев, и помыслить нельзя было.

Краткая предыстория. В затерянном среди лесов шведском городке единственная мебельная фабрика, с которой так или иначе связаны все жители. Дела идут все хуже, производство сокращается и без модернизации грозит закрытие. С упразднением города как географической точки. Единственная радость (и гордость, и надежда) - местный хоккейный клуб с многообещающей юниорской командой. Если мальчики прорвутся в финал национального чемпионата, на город обратят внимание, поддержат инвестициями, модернизируют фабрику, создадут новые рабочие места. Потому на хоккейную сборную направлено все внимание. Они даже не звезды, они свет в окне. Капитан команды, золотой мальчик, на вечеринке изнасиловал дочь менеджера хоккейного клуба, у происшествия был случайный свидетель. Девочка сначала молчала, но, осознав, что, если не наказать мерзавца, он продолжит это с другими, рассказывает семье. Парня арестовывают перед решающей игрой, деморализованная команда без капитана проигрывает, а девушка и ее близкие становятся объектом ненависти горожан. Богатый отец выпущенного за отсутствием улик насильника подкупает свидетеля, мальчишку из ближневосточных беженцев. И все идет к изгнанию семьи Маи из города, но мальчик находит мужество свидетельствовать на разбирательстве в ее пользу. И мы ждем, что теперь все как-то само уладится.

Оставь надежду всяк,.. Будет только хуже, а насколько - мы и помыслить не могли. Ведущие игроки переберутся играть в соседний конкурирующий городок. Разоблаченный насильник уедет в другую страну (богатые тоже плачут, но их слезы менее солоны). Травля Маи и вступившегося за нее мальчика Амата перейдет на новый виток. С утратой последних надежд горожане все более озлобляются. А тут еще в дело вступит беспринципный политик с виртуозной способностью манипулировать людьми и общественным мнением.

Все будет очень плохо. Другие останутся адом, пока мы не перестанем видеть в них абсолютное зло. Все начнет выправляться только когда поймем, что мы и они суть одно. Но прежде случится непоправимое. Так уж устроены люди: достучаться до них не выходит без жертв. В целом позиция тезки мне ближе - если есть ум и талант - вали из этой дыры. Отличная книга. И без соплей.

Это правда, умирать легко. Жить трудно. Det ar sant, att det ar latt att do. Det, som ar svart, ar att leva.
"Jerusalem" Selma Lagerlöf

Строчка из Сельмы Лагерлёф не для выпендрежа, четыре года назад, когда учила шведский и читала в оригинале ее "Иерусалим", эта фраза засела в памяти, немедля вынырнув, с началом чтения "Красношейки" Роман предваряет эпиграф из "Рассказов о Христе" Лагерлёф. Неслучайно, хотя сомневаюсь, чтобы большинство читателей озаботилось проведением каких-то параллелей и разгадыванием авторского шифра.

Наконец поняла, почему мир сходит с ума по романам Ю Несбё, с этой книгой я тоже влюбилась. Отчасти в героя, Харри Холе здесь предстает безумно обаятельным, умным, решительным, склонным к рефлексиям, верным другом, нежным братом, прекрасным любовником, опасным врагом (да к тому же практически трезвым). Но главным образом в умение автора плести историю, встраивая в детективный сюжет, наряду с основной криминальной, политическую, историческую, военную линии. Личные отношения персонажей сложны и безупречно мотивированны. А выводы, к которым читатель исподволь приходит в финале, вовсе не так однозначны, как можно было бы ожидать.

В том, что фашизм зло, никого в современном мире убеждать не нужно. Ой-ли? Откуда, в противном случае, появляются эти выползни неонацисты, с ненавистью ко всему неарийскому? Н-ну, с жиру они там бесятся, в благополучных европейских странах. Еще версии? Идиотов во все времена хватает. Агрессивных идиотов, по которым психушка или тюрьма плачет - к сожалению тоже. И что, никаких объективных предпосылок к возрождению коричневой чумы? Смотря что называть объективным, у них там беженцев много, некоторых это раздражает. Настолько, чтобы, взяв биту, лупить ею по голове первого попавшегося вьетнамца? Нет, таких надо отстреливать, как бешеных псов. Правда, а на основании какого закона?

Отчего одни всегда выходят сухими из воды и никакое дерьмо к ним не прилипает - власть, деньги привилегированное положение создают невидимую, но весьма действенную прослойку между этими людьми и мерзостями мира. А другие предпочли бы тихо жить свою маленькую жизнь, но вместо того, с должным образом промытыми мозгами, отправляются на войны, развязанные первыми. И уж на них, будьте уверены, грязи налипнет столько, что ввек не отмыться. Во всех возможных смыслах. Но это если копать глубоко. На поверхности тоже много найдется такого, над чем подумать.

Сложная многофигурная композиция включает странного старика, покупающего для неведомых целей самую дорогую снайперскую винтовку в мире; мелких бесов скинхедов; коррумпированных полицейских; прекрасную даму непростой судьбы с сыном, которого хотят отнять; бывших военных преступников, искупивших вину перед родиной и прогрессивным человечеством, ныне в преклонных годах. И конечно инспектора Харри Холе, который соображает, бегает и стреляет быстро, один дюжины персонажей стоя.

Это только линия современности, а будет еще Вторая Мировая, куда уходит корнями большинство нынешних событий. Безумной сложности интрига, закрученная в тугую пружину. Когда она разогнется, мало не покажется. Прочту трилогию, начатую этим романом. Хотя после "Красношейки" страшновато, кажется на таком уровне удержаться немыслимо.

Когда в ограниченном объеме пространства происходит серьезное усложнение структуры, это отражается на всей Вселенной. Очень слабо, конечно. И все же Мироздание колеблется.

Сегодня Лукьяненко не пинает только безногий, это в человеческой природе, забывать добро и ругать вчерашних кумиров. В каком смысле кумиров? - мне возразят, - Ну читали мы его, был такой грех, но теперь-то уже не читаем. - Да теперь он и не пишет, - отвечу. То есть, если кому-то угодно считать Кваzи литературой, не возражаю, но сама лучше сделаю вид, что не видела этого. Может дар не насовсем его оставил, может еще возродится? Кто знает, я только рада буду.

Он в то время воссиял сверхновой, с немыслимой сноровкой жонглируя всем мейнстримовым жанровым арсеналом: хотите космооперу? "Принцесса стоит смерти". Мистику? "Дозоры". Космическую экспансию? "Линия грез", "Спектр", "Звезды - холодные игрушки". Генную инженерию и мир будущего? "Геном", Философскую фантастику? "Искатели неба", "Осенние визиты". Изощренный эскапизм? "Черновик". Киберпанк? "Лабиринт отражений". Хотя, справедливости ради, о киберпанке лет десять еще понятия не имела, познакомившись с классикой жанра много позже Лукьяненко-лихорадки.

В моем случае это, правда, напоминало грипп: наступает по всем фронтам - после первой книги мела все романы подряд; искажает ощущение реальности - ходила как хмельная, в том числе от недосыпа, не могла оторваться от очередного; переболев-перечитав совершенно излечилась и вернуться за два десятка лет желания не возникало. Но когда возвращение таки случилось, иммунитет заставляет дивиться, что могло так сильно цеплять? Обмелело, как и вообразить нельзя было и сегодня воспринимается жюльверновским "Из пушки на Луну" - забавным казусом, не имеющим с реальным развитием ситуации ничего общего.

Роман приводит читателя в лабиринт, выстроенный в соответствии с пониманием виртуальности, бытовавшим два десятка лет назад. Род красной зоны, потенциально опасное и непостижимо притягательное пространство, где можно осуществить не вполне социально одобренные тайные желания, место запретных игрищ, арена похождений, и в целом довольно недешевое удовольствие. На деле в битве здешних токов принцип постоянного: хочешь продолжить - меняй батарейку (карту доступа, тайминг) был наголову разбит переменным: безлимитный интернет из розетки для всех, почти даром, и никто не уйдет обиженным.

Игровой сегмент, оккупированный гиками, составляет нынче ничтожную часть от общего числа пользователей. В виртуалльность устремились все, от пионеров до пенсионеров Подавляющее большинство не стремится создать образ, отличный от реального. Напротив, все озабочены максимальным расширением и расшериванием себя: смотрите на меня, замечайте меня, я есть и представляю собой ценность. Спецсредства, вроде виртуальных шлемов, или костюмов оказались без надобности, подсознание мгновенно приспособилось переводить лайки и буковки на язык привычных социальных поглаживаний (и пинков). Единственным в книге, что по-настоящему тронуло меня, было описание несуществующих жильцов дома, принадлежащего ООО "Поляна" (читай - дайверу Лёне). Такая в этом нежность к малым мира сего.

В общем, все не так, как вы придумали, Сергей. Все проще и сложнее. Жизнь всегда проще и сложнее любой попытки прогноза. Однако уже и сделанного Лукьяненко в девяностые, начале нулевых хватает, чтобы остаться в истории современной русской литературы. Невзирая.

- Но это все – эскапизм. Бегство от жизни.
– Конечно. И собирание марок, и игра в покер, и большая политика, и маленькие войны

Мы, ничего до конца не поняв, так и остались сидеть за "кошкиным столом", все оглядываясь и оглядываясь назад, выискивая даже теперь, в почтенном возрасте, тех, с кем мы тогда путешествовали, кто сформировал нас нынешних.

Шестая книга канадского писателя Майкла Ондатже, более известного романом "Английский пациент" (Золотой Букер в девяносто втором, девять "Оскаров" за фильм, литературной основой которого стал - в девяносто шестом). С тех пор писателю не удалось повторить феерического успеха, но на меня из трех, прочитанных у него книг, самая знаменитая произвела наименьшее впечатление. Виной ли тому завышенные ожидания или просто "Пациент" не моя книга. Прошлогодний "Военный свет" и "Кошкин стол", написанный семью годами раньше, нравятся больше. Отношение читателя к автору чаще определяется не абсолютной для матери-истории ценностью произведения, а тем, сумело ли оно тронуть твои душевные струны, установилась ли между вами неформальная связь.

С Ондатже у меня установилась. Среди людей с librum addict склонность находить связи, протягивать нити и проводить параллели между книгами и авторами распространена необычайно. Ничто не отдельно, все на свете часть единого целого. Кто-то, как Дмитрий Быков, говорит о литературной инкарнации; другие, Мераб Мамардашвили, например -о корреспондирующих талантах. У меня своя ересь: дар как симбионт, неорганическая форма жизни, которая ищет физического носителя, что сумеет наилучшим образом выразить ее послание миру. Цельность не обязательное условие, цветные стеклышки одного витража легко встраиваются на подходящее место другого. Много важнее качество механизма восприятия автора, во многом определяемое его ранними впечатлениями. Ондатже воплотил дар Киплинга. "Английски пациент" - это "Ким"; "Военный свет" - сказки и баллады; "Кошкин стол" - "Книга джунглей" и отчасти "Отважные капитаны".

Кошкин стол самое непрестижное место в ресторане на борту корабля. Стол, наиболее удаленный от капитанского, и неудобно расположенный. Именно за таким оказывается место путешествующего в одиночку одиннадцатилетнего Майкла. Мальчик плывет из Индонезии, где прошла большая и лучшая часть его детства, и где после развода родителей продолжал жить у родственников, в Англию, к маме, где ему предстоит поступить в закрытую школу. Время действия пятьдесят четвертый год, хотя то и дело приходится напоминать себе, что не XIX, а XX века. Ну, потому что жизнь трансатлантического лайнера словно бы законсервировалась в колониальных реалиях (как мы их себе представляем).

Скромная каюта Майкла, которую он время от времени делит с одним из членов экипажа Не моряком, а владельцем корабельной псарни и страстным игроком в бридж. Так вот, эта каюта становится на время путешествия логовом, где человеческий детеныш находит прибежище и отдых от приключений, переживаемых в корабельных джунглях. Ему и прозвище дадут Майна (говорящий скворец). Помните, как Маугли был лягушонком?

Читать интересно. "Кошкин стол" такой приключенческий роман взросления с немалой долей непременной у Ондатже криминальной интриги, намекающей на нечто большее, чем только криминал. За внешней стороной читатель смутно прозревает игры спецслужб. По крайней мере, герои явно больше, чем простые авантюристы, а заговор слишком сложный и разветвленный, чтобы относиться к одному лишь предполагаемому побегу узника.

Масса оригинальных, ярких, эксцентричных персонажей, у каждого из которых своя тайна и распутывать все эти клубки необычайно интересно. Занятная книга.