Но как ни сковывает ночь меня кольцом тоскливым
Всегда сильнее тяга прочь и манит страсть к разрывам.
Пастернак

"И одно только слово твердит: Айболит, Айболит, Айболит". На место Айболита нужно подставить "Горменгаст" и представление о третьей книге Титуса Гроана будет полным. На самом деле, эпопея Мерина Пика о Темном Замке не должна была закончиться третьей книгой, задумывалась как тетралогия, но вмешались обстоятельства, неожиданно ранний Паркинсон и последовавшая за ним деменция (а вовсе никакое не сумасшествие автора, как довелось прочесть в одном из отзывов на фильм по книге) лишили нас радости продолжить знакомство. Вот кстати же, вопрос знатокам современной российской литературы, в какой нашумевшей книге этого года герой становится жертвой раннего паркинсона?

В силу названных причин, третий роман оставляет странное впечатление. Как-будто два предыдущих не были таковыми? Я имею в виду, еще более странное. Хотя при всей алогичности и незавершенности, удивительным образом воспринимается как логичный и завершенный. Поди-разбери, как такое может быть. Да, логика происходящего, если принять, что логика не существует в отрыве от физических и математических законов соотносится скорее с геометрией Лобачевского, чем с евклидовой: понятной, ясной, доступной. У здешней чуть смещен понятийный вектор и потому дважды два может в некоторых случаях оказаться равным пяти с половиной, а в других числу Пи. Ну и будет запугивать потенциального читателя, который пожелает свести знакомство с книгой. Хотя что-то подсказывает мне, что если кто одолел первые две, того уже ничем не напугаешь, а кто не брался за них, тому и третья ни с какого боку не может быть интересной.

Итак, после серии смертей, унесших дорогих сердцу семьдесят седьмого наследного графа людей: старого слугу Флая, сестру Фуксию, первую любовь Ту, после наводнения, постигшего Горменгаст, и в-одиночку стоившего пары апокалиптических мерзостей в любом сочетании, после убийства ненавистного Стирпайка, Титус покинул отчий дом. Он всегда бунтовал против текущей по заведенному канону жизни замка; обычаи и ритуалы, сопровождавшие ее, казались наследному графу глупыми и бессмысленными. И он ушел. А уйдя, заблудился. И вот тут следует понимать, что речь в романе не о нашем с вами мире, в белом пятне на карте которого, в неопознанной нише мироздания притулился Горменгаст. Нет, мир Титуса лишь похож на наш. На первый взгляд может показаться, что это реальность Европы накануне Первой Мировой: автомобили, которые пока в диковинку, в соседстве со вьючными и ездовыми животными, одежда, развлечения, социальные отношения, разговоры неуловимо, но определенно отсылающие к этому сочетанию времени-места.

Но на деле в этой вселенной есть место и самолетам, летающим на иных, чем наши, принципах. Во всяком случае, мысль, что один из таких можно угнать, не кажется его обитателям смехотворной или дикой. Есть летающие шары-соглядатаи, что-то, вроде Ока Большого Брата или дронов из "Букваря для благородных девиц" Нила Стивенсона. Видите, как все непросто, ё-моё. Если подбирать стилистическое соответствие, то здесь примерно в равных долях Метерлинкаи Александра Грина. То есть, романтический символизм реально рулит. Я бы еще добавила Стивена Кинга. А этого куда? Да все туда же, Титус удивительно похож на Джейка Сойера из "Талисмана", скитающегося по Территориям и несущего на себе их отсвет. Он ведь вообще не деятель, не носитель энергии, преображающей действительность. Скорее наблюдатель, исповедующий недеяние.

В третьей книге эта особенность титусова характера доведена до логического завершения. То и дело попадая в переделки и подвергаясь смертельным опасностям, он погиб бы, когда бы ни доброта незнакомцев. Стоит ли удивляться, что монументальной внешностью и пристрастиями к тварям земным (но не человеку) спаситель Титуса напоминает Графиню, его мать. В общем, достаточно близка к этому образу и Юнона, просится предположение, что автор питал пристрастие именно к этому типу женской красоты. На том остановимся. Все хотят удержать героя, а он рвется домой. Кульминацией станут отношения с избалованной красавицей аристократкой Гепарой в совершенно гриновском духе, ощущение, что перечитываешь финал "Блистающего мира". С той разницей, что, в отличии от Друда, Титусу удастся обрести крылья и улететь от своей мучительницы. Но тш-ш-ш, не буду лишать удовольствия того, кто решится прочесть. Это ваш последний шанс. Автор мертв, мой любимый переводчик Сергей Ильин тоже. Продолжения не будет

Если это выглядит по-мексикански и имя у этого мексиканское, вероятно это мексиканец. Даже если не признается.
If it looks Mexican, and it has a Mexican name, it`s probably Mexican. Even if it don`t speak

У Джонатана Эвисона прочту все, до чего смогу дотянуться. Потому что "Газонокосильщик" – совсем моя книга, а ее герой Майк Муньос, мой человек. Неважно, что он юноша, живет в Штатах и (ну, в общем, открою то, что пока является тайной для него самого) – гей. Это все не суть, если срабатывает механизм родства, каким одна душа безошибочно узнает другую. Неважно даже, что я из плоти и крови, а он книжный персонаж. Итак, Майк Муньос, эмигрант во втором поколении. На самом деле, там все сложнее, мексиканцем, кажется, был папа, который свалил, бросив маму с тремя детьми, младший с особенностями развития (угу, вы поняли, о чем я); а мама американка с примесью индейской крови. В точном соотношении майковых генов я не разобралась. Важнее для нас, что выглядит он как мексиканец и имя его звучит по-мексикански, а в Штатах сейчас, в свете известного строительства (сосед хорош, когда забор хорош) это не добавляет социального капитала.

И он беден как церковная мышь. Может еще беднее. Газонокосилка, да грузовой пикап, который скоро совсем развалится, тогда починить обойдется дороже, чем купить другой. Живет с мамой и братьями в крохотном гадючнике, но было в их жизни время, когда, не будучи в состоянии оплатить аренду, оказались на улице и жили в семейном вэне. В общем, все в сравнении. Мама официанит на двух работах, брат самоустранился из жизни семьи, предпочитая компанию приятелей. Впрочем, с младшим, главная радость в жизни которого еда, они по очереди дежурят. Майк мечтает написать Великий Американский Ландшафтно-дизайнерский роман. Только не смейтесь. На самом деле он очень хорош в этом. Как бы объяснить. Ну вот есть люди с врожденным чувством цвета, формы, пространства. С умением сотворить райские кущи на любом ничем не примечательном куске земли. Герой из таких. Устоявшийся стереотип приписывает эту особенность людям гомосексуальной ориентации, не вижу причин, по которым могло бы быть правдой, но и причин, по которым не могло бы, не вижу тоже.

Он любит читать, всякий читатель рано или поздно задается вопросом: А мог бы я сам? Абсолютное большинство приходит к выводу, что как два пальца об асфальт, вот только некогда или лень, или лень и некогда, а не то непременно осчастливили бы человечество нетленкой. Майк, к его чести, к финалу понимает, что мечта о великом романе так мечтой и останется, но это не станет знанием, которое сломает ему хребет, по ходу действия он поймет еще много разных вещей, которые сделают жизнь более приемлемой и позволят разместиться в мире с большим комфортом. В свете нового понимания оставить кесарю кесарево будет куда проще.

Я взяла книгу Джонатана Эвисона, соблазнившись его характеристикой, как автора, пишущего забавно и примерно четверть книги все ждала, когда же смешное начнется. Досадовала на собственную самонадеянность - какой ты, на фиг, читатель английских текстов, когда не можешь углядеть юмора в бедах-злосчастиях, обрушивающихся на голову героя? Соберись, тряпка, веселись! Но вместо смеха все больше сочувствовала Майку, вторым именем которого могло бы стать "33 несчастья", и жалела его. Казалась себе тем единственным зрителем, который плачет, когда герой падает, оскользнувшись на банановой кожуре... Пока на самом деле не заплакала на истории с зубами. И с этого момента стало неважно, что несмешно, важнее было слияние и поглощение, ради которого и читаем.

Так-то забавного много. Особенно когда перестаешь его ждать. Хотя грустного больше. И прекрасного. И обнадеживающего. Нет, великая американская мечта не осенит героя радужным крылом. Ни знаменитым писателем, ни владельцем дизайнерской фирмы он не станет, и первого миллиона не заработает. Но работу найдет; перестанет проецировать на других свои ожидания; поймет кое-что значимое о себе, а есть ли что на свете более важное для тебя, чем ты сам?

Свет уйдет вместе с теми, кто имеет глаза. А прочие никогда и не замечали его присутствия.

Название рассказа Тэда Чена вынесла в заглавие не случайно, в определенном смысле "Всесожжение" – развернутая и доведенная до логического завершения идеярассказа. У Чена посмертное существование в нижнем ярусе ада тоже настолько мало отличается от прежней жизни, что перехода по большей части не замечают. Вот разве что все плохо и безнадежно. Мир Раммы (название столичного города вселенной Збешковского, по аналогии с Римом распространяемое на всю ойкумену) пережил исход Бога. Тогда ждали и предрекали приход Мессии, на сей раз его должна была родить последняя из последних – малолетняя проститутка-наркоманка, и младенец таки родился, но прожил всего три дня, после чего был убит религиозными фанатиками, с его смертью Бог покинул мир.

Исход был материальным, сопровождался одновременной смертью миллиона человек: очень много, но в масштабах планеты не критично, да что там – почти незаметно. Никаких закономерностей, в каком-то городке умер один человек, некоторые сообщества вымирали почти полностью; представителей СМИ и профсоюза обувщиков странное поветрие обошло стороной вовсе. Явился информповод и тема для обсуждения в сетях, в остальном же отряд не заметил потери бойца и продолжил существовать в прежнем режиме. Лишенный духа. Все умершие были носителями души (плазмата в терминологии романа) и тут имеет смысл пояснить, что в космогонии Збешковского важную роль играет учение орфиков о конечном количестве душ – буквально: не всякий человек обладает душой, после получившее развитие в ереси катаров. Вот этот миллион единиц плазмата распределенный среди физических носителей, и до поры охранявший мир от распада, ушел из него. Дальше вы как-нибудь сами.

Да уж конечно не пропадем, кот за двери – мыши в пляс. Кому нужны ваши замшелые символы веры, у нас новая жизнь и новые интересы – синергетическая сеть. Что такое? Ну, как интернет, только с возможностью обмениваться не только текстовыми, звуковыми и видеофайлами, но передавать собственные ментальные слепки: чувства, ощущения, массив мыслеобразов и воспоминаний, которые члены сообщества могут воспринять как свои. Честно говоря, не могу представить ситуации, в какой меня заинтересовали бы ментальные перлы тети Мани из второго подъезда или эротические фантазии Петьки-дурачка.

И в этом, как мне представляется, главное упущение в остальном безупречно логически выверенного мира Збешковского Кроме специфического сегмента порнографии возможность погружения-слияния-поглощения, даруемая новой сетью, может быть востребована у единиц, вроде фанатично преданного своему делу орнитолога, отождествившегося с венценосным журавлем до полной утраты собственной личности. Осознавая хлипкость мотивации, автор делает вялую попытку пояснить, что указанный способ передачи данных действует и с массивом научных знаний: мол, если ты не в теме, то не получишь возможность залить в мозг полуторачасовую лекцию в долю секунды. Но нет, кабы такое было возможно, человечество в мгновение ока стало бы расой гениев, а имеем в романе с точностью до наоборот

Примем как данность, что за мыслеспамом кинулись все. Тут-то им и сделали кирдык. Часть файлов оказалась заражена чем-то вроде траяна, отъедавшего все свободное пространство в мозге носителя, одновременно перерождая индивидуальное сознание в некое подобие роевого интеллекта насекомых с крайне высокой степенью внешней агрессии, а также потребностью в вампиризме и каннибализме. Зараженные энцефаловирусом получили название саранчи. И вот это предыстория. Полагаю, что она будет не лишней для того, кто пустится в плавание по волнам этого романа, очень интересного, но крайне непростого к восприятию недостаточно подготовленным читателем.

Франтишек Элиас, наследник транснациональной мегакорпорации из той горстки действительно могущественных людей, что держит бразды правления в своих руках. Хотела бы думать, что держит, хотя интуиция и интеллект уже даже не предупреждают – воют сиреной, что кони понесли и колесница во весь опор несется к обрыву. Но все, что будет от него зависеть, он сделает для спасения мира, который унаследуют дети. Герой колыбельщик, синергетические забавы плебса не для него, Господин в Высоком Замке, белая кость, голубая кровь (буквально, субстрат, по забавному стечению обстоятельств, означенного цвета, в его жилах давно заменяет кровь). Он умен, живет на свете, меняя тела, в то время как мозг заключен в космической колыбели – отсюда самоназвание - уже не первую сотню лет. Семейные ценности ставит превыше всего. А семья большая: отец, брат Антон, сестра Марина, жена Луиза (боевой биоробот, заключенный в оболочку прекраснейшей из дочерей Евы), двое детишек. За благополучие детей он готов умереть. Что там - на куски даст себя порезать. Тоже буквально, роман необычайно физиологичен.

Динамичное действие с чрезмерным, на мой женский взгляд, количеством жестоких боевых сцен. Наукоемкость ниже, чем у Дукая, но выше Гжендовича, хотя наукообразие языка превосходит даже Дукая. Еще обязательно нужно сказать о синем свете – антисвете в романе, принадлежности и инструменте антибога. Четкая коннотация с тьмищей – черным светом из дукаева "Льда" и одновременно с гипнотически пульсирующим, похищающим души красным светом из "Солдат Вавилона" Лазарчука. Чтение Игоря Князева, как всегда безупречное, во многом смягчило адаптацию к роману, который не назвала бы совершенно своим.