Не думайте, что Я пришел принести мир на
землю; не мир пришел Я принести, но меч.
Мф 10.34

Опыт чтения духовной литературы у меня исчезающе малый в сравнении с тысячами прочитанных книг светского содержания: "О подражании Христу" Фомы Кемпийского, "Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета" архиепископа Аверкия да "Письма с Соловков" Павла Флоренского - капля в море. Читать "Житие протопопа аввакума, им самим написанное" захотела после цитаты о курочке, всякий день по два яйца несшей. Была в этом какая-то бесхитростная трогательность, невыносимая нежность к существу, делившему с хозяевами тяготы неустроенной жизни, клевавшему с их стола скудную пищу и разнообразившего изо дня в день их трапезу. Так растрогалась, что и в голову не пришло задаться вопросом: а точно ли замыслом Творца в отношении той курочки было поддерживать яйцами хозяев? Может она высидела бы цыплят из тех своих яичек, водила по двору, защищала от коршуна, квохтала бы над ними, как курица. Впрочем, она и была курица. Которой суровый христианский Бог назначил нести в день два яйца и обрести бессмертие в веках, будучи упомянутой в сочинении страстотерпца за веру.

Зачем-то все это, видно нужно было, раз происходило из века в век многими тысячелетиями и не только на Святой Руси. Искаженное понимание догматов, раскол, битвы за веру, огнем и мечом, крики, стон и скрежет зубовный. Отчего не позволить каждому отправлять религиозные обряды в соответствии с тем каноном, какой ближе ему? Я не знаю. Вернее, знаю, но как-то не хочется сводить все единственно только к экономической подоплеке, было что-то более значимое, что заставляло всех этих не-истовых в вере людей губить других и убивать себя, но не отрекаться.

Назвать протопопа Аввакума значимой для русского раскола фигурой - ничего не сказать о нем. Он архизначим, он тот столп, на котором воздвиглись помимо Русской православной старообрядческой церкви, многие секты: скопцы, хлысты, бегуны, прыгуны, бессмертники и прочие - несть им числа. Прежний сподвижник патриарха Никона, возмущенный его подходом к церковной реформе, предполагавшим исправление церковных книг с опорой на греческие рукописи, в противопоставление древнерусским православным летописям. Аввакум тогда впервые выступил с резкой критикой инициативы власти, с этого начался его крестный путь.

Дальнейшая жизнь будет идти по схеме: наказание (ссылка, острог, побои), требование раскаяться с обещанием полной реабилитации, отказ и еще более тяжкое наказание. Без колебаний и сомнений святой человек высказывал в лицо своим гонителям предерзостные вещи, не смущаясь ни высоким саном, ни многочисленностью противостоящего социума (из Юрьева-Повольского возмущенная паства изгнала сурового проповедника). Множество страданий, понесенных за веру, не смирили его пламенной натуры, да и то сказать, протопопу очень повезло с женой. В минуту терзаний и горестных сомнений он высказал ей, что свинцовыми кандалами висят на шее она и дети, забота об их благополучии не позволяет ему бороться за правое дело с полной отдачей. Матушка ответила, что ему должно забыть о семье и служить Господу.

Это невыносимо тяжело читать и не из-за архаичного слога, к которому адаптируешься довольно скоро, но из-за содержания, где почти на всякой странице описаны мытарства, муки, унижения. Грязь, кровь, нечистоты, и нет этому конца. А над всем - святой человек. Борец за чистоту веры.

Милосердный бог не для того нас создал, чтобы мы жалели о том, чего у нас нет. Человек с двумя талантами не должен завидовать человеку с пятью. Посмотри на нас с Питером, у меня нет ни одного таланта, а у него десять. Но я на него не в претензии. Я его люблю. Он мой сын.

Джордж Колдуэлл школьный учитель. Живет с женой, сыном и тестем на пригородной ферме, которую ненавидит. Ферма принадлежит родителям жены и как раз она-то ощущает себя созданной для жизни на земле, чего не скажешь о муже и сыне. У него старый бьюик, купленный за триста семьдесят пять долларов. Машина была бы даже красивой, если бы кто-то (он даже знает кто) не разбил решетку радиатора, да так, что теперь уж и не заваришь, приходится ездить на щербатом, и выглядит автомобиль в полном соответствии со своим внутренним содержанием: то потухнет, то погаснет. Работу свою он ненавидит тоже, всякое утро отправляясь в стылом авто, которое не вдруг удается завести, на персональную голгофу.

Роман начинается тем, что учителю, отвернувшемуся к доске, чтобы дописать нули в цифре пять миллиардов (предполагаемом возрасте Вселенной), кто-то из учеников стреляет в ногу кованой металлической стрелкой с трехгранным наконечником, и эта острая тварь насквозь пробивает мягкие ткани лодыжки. Вы понимаете вообще, что это такое? По моему школьному опыту, а училась я в очень плохой школе, мы с одноклассниками, случалось, изводили наименее уважаемых преподавателей. Но все ограничивалось шумом на уроке, издевательскими вопросами и хамскими ответами. Апофеозом было кинуть в отвернувшегося учителя химии бумажной бомбочкой, наполненные водой. Но позволить сотворить с собой такое – это совершенно утратить самоуважение, нет?

Герой ковыляет в гараж, расположенный в двух шагах от школы, где местный мастер на все руки вынимает стрелку. Нет, просто так ее не выдернешь, там принцип рыболовного крючка и вам еще повезло, что не задеты кость или сухожилие. При желании буквально во всем можно отыскать положительную сторону. Для того, чтобы извлечь, тонкий металл пришлось расплавить газовой горелкой в непосредственной близости от плоти. Ботинок учителя немедленно начинает наполняться кровью, но он хромает назад, потому что уже опаздывает на следующий урок, а если весть о том, что он манкирует своими обязанностями, дойдет до директора, тот уволит его, а куда в таком случае идти и что делать, у него Питер, которого не имеет права оставить без средств к существованию, как это случилось с ним самим, когда умер отец.

И, помяни черта, он явится – директор уже в классе: Вы опоздали на урок на двенадцать минут. Попытка продемонстрировать раненную ногу приводит лишь к осмеянию на глазах класса и предложению начинать уже урок. А я, пожалуй, поприсутствую, раз в семестр я обязан это делать. Стоит ли уточнять, что в самый тот момент, когда бразды правления переходят в руки Колдуэлла, дисциплина снова безнадежно разрушается. Класс не работает, на вопросы не отвечает, занят посторонними делами, а то и вовсе тискает девиц. Одного такого, особо рьяного, доведенный до белого каления, учитель огреет по спине обломком стрелы, которую вынул из его плоти механик. Катастрофа?

И вот тут самое время сказать, что все происходит не на одном только уровне школы в заштатном американском городке в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Одновременно разыгрывается мистерия Хирона, мудрого Кентавра, наставника Геракла. Бессмертный Хирон был ранен отравленной стрелой и чудовищно страдал, но умереть не мог. И тогда он взмолился к Зевсу, прося позволить умереть за Прометея. Зевс внял его мольбе и Прометей был освобожден, а принявший за него смерть Несс – вознесен на небо в виде созвездия Кентавра (Центавра) Альфа которого, по предположениям ученых, параметрами ближе всего к земному Солнцу. В этом мифологическом слое Колдуэлл – Хирон, его сын Питер – Прометей, директор – Зевс-громовержец, Вера, с которой у Джорджа роман – Афродита, а ее муж, тот самый мастер, вынувший стрелу – он Гефест. Никакого убого-точного соответствия происходящего какому-то из конкретных мифов, какое могло бы дать досужему читателю возможность воскликнуть: Маска, я тебя знаю! Все очень зыбко, на полутонах, настроениях, но при том более точно, чем если бы нам преподнесли на блюдце готовый сценарий с расписанным хронометражем.

Удивительной силы, точности и красоты проникновение во внутренний мир маленького человека. Древняя мистерия, которую каждый разыгрывает в своей печальной жизни, поднимаясь до уровня богов и героев. И никто не сор.

Он подумал, что хотел бы жить в некоем добром мире, где человек, если пожелает, мог бы обернуться вороной и таким образом, даже совершив ужасную ошибку, все же имел бы возможность либо улететь от врагов, либо посмеяться над ними.

"Случай на мосту через Совиный ручей", развернутый до объема романа, ни на йоту не утратив динамики, напряженности, концентрированного ощущения жизни. Разумеется, я не хочу сказать, что "Холодная гора" копирует рассказ Бирса, у романа оригинальный сюжет, две главные линии, четверка четко прописанных психологически достоверных основных персонажей и несколько не менее ярких второстепенных. Говоря о Совином ручье, я имела в виду общий пафос, неизбывную тягу домой, которая ведет через тысячу преград человека, по всему уже не должного быть живым. Довольно простая структура: рассказ в перемежающихся главах попеременный от лица героя и героини, никаких модернистских изысков, вроде флэшбеков и соскальзывания в параллельную реальность магреализма, снов, галлюцинаторных видений. Воспоминания аккуратно упакованы в разного рода: "он вспоминает", "ей приснилось".

Потрясающей сложности внутреннего мира героев читатель тоже не обнаружит: хорошие останутся такими до конца книги, дурные большей частью тоже не удивят внутренним перерождением. Рассказанное в книге останется интересной историей, предоставив блуждания по извилистым внутренним мирам не вполне здоровых товарищей другим авторам. Молодой солдат конфедерации, три года отвоевавший и тяжело раненный, настолько тяжко, что ни врачи, ни братья по оружию, ни военное начальство в живых увидеть его не чаяли, неожиданно выздоравливает, не благодаря, а вопреки всему. В самом начале романа есть удивительная деталь, купившая меня с потрохами - рана Инмана выталкивает из себя посторонние предметы: пулю, клочок рубашки, нечто, похожее на персиковую косточку. Метафора человеческой души, отторгающей все ненужное, постороннее, наносное.

Парень понимает, что больше всего на свете он хотел бы увидеть снова родной край, городок Холодную гору, откуда ушёл воевать. И, рассудив, что вернувшемуся с того света особые разрешения не нужны, отправляется в самоволку. Или в отпуск для окончательного выздоровления, кому как больше нравится. Половина романа - одиссея Инмана, которому приходится столкнуться с охотниками за головами, шайкой солдат федералов, распутным священником, мерзавцем-предателем, чей бизнес состоит в том, чтобы заманивать людей в западню и продавать охотникам, просто с мелкой швалью, что не прочь поживиться за чужой счёт и безнаказанно поглумиться над тем, кто слабее.

Встретит и добрых людей, готовых помочь, хотя бы у них самих дела обстояли не блестяще. И конечно, в пути он вспоминает Аду, дочь священника, приезжую из Чарльстона, девушку с манерами настоящей леди. Никакой особой романтики между ними нет было, как то во время рождественской вечеринки, выпив больше шампанского, чем разумно юной леди, она позволила ему усадить себя на несколько секунд на колени, да уходящему на войну дала свой дагерротип. Но молодости нужно ведь верить, что в этой жизни есть кто то, к кому стоит стремится

Аде теперь сильно не до былого воздыхателя, потому что внезапная смерть отца поставила неприспособленную девушку перед необходимостью управляться с хозяйством, о чем она, воспитанная как леди, понятия не имеет. А война разрушила надежды на прежнюю жизнь рантье, какую они с отцом вели. И как справляться с тремя сотнями акров ей, отродясь грядку редиски не вырастившей, когда она собственного петуха боится? Если вы думаете, что все белые южане сплошь были плантаторами, а невеликий процент белой голытьбы исключением, подтверждающим правило, вы сильно ошибаетесь. Среди всех многочисленных персонажей Холодной горы один лишь отец юноши, изгнанного из родительского дома за любовь к рабыне октеронке (с восьмой частью негритянской крови) был рабовладельцем. Основная часть горожан и фермеров трудятся сами или нанимают батраков. И это существенно меняет устоявшийся взгляд на социальные отношения довоенного Юга . По крайней мере у меня, выросшей на Унесённых ветром.

На счастье Ады, соседка пришлёт ей на помощь девушку Руби, ровесницу героини, вот та и в самом деле из белой голытьбы и с детства привыкла бороться за выживание. Да не как попало, а со всем возможным тщанием. Руби гениальный кризисный менеджер и руками умеет делать совершенно все. Единственное её условие - не прислуга, а компаньонка. Пока нежные ручки Ады покрываются мозолями, а ферма обретает должный вид при деятельном участии Руби, Инман идёт домой.

Это прекрасный роман трогательно нежный и жёсткий, интересный, местами сентиментальный, но в меру, оставляющий впечатление большой исторической достоверности, и просто увлекательный, как основной историей, так и отдельными эпизодами , органично вплетенными в ткань повествования. Я взялась за него из-за "Варины", прочитанного неделей раньше романа Фрейзера, хотела составить об авторе более полное впечатление. Но и предположить не могла что книга окажется настолько хороша. И знаете, я посмотрела фильм по ней, которому прочили Оскара, обычные голливудские сопли-на-мармеладе. Красавчик Джуд Лоу Инман, любимая, но малохольная вроде нашей Теличкиной Николь Кидман, девчонка-сорванец Рене Зельвейгер. И досматривать не стала, после пронзительно правдивой книги это было коммерческой поделкой, крепко сбитой, не более. А книга прекрасна и за перевод И. Хохловой огромное спасибо.

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

В начале прошлой осени был промежуток времени, когда о Николае Свечине и его ретродетективах не слышала, кажется, только из утюга: в клубе любителей аудиокниг активно обсуждали звуковые версии романов Свечина; подруга на Фейсбуке настойчиво предлагала попробовать; в книге Льва Данилкина, аккурат тогда прочитанной, большое интервью со Свечиным; контекстная реклама напоминала, что книги о Лыкове могу приобрести с большой скидкой, обещая бесплатную доставку (при покупке на сумму от трех с половиной тысяч). И все, буквально все, не скрывали восторга. Это как Фандорин? – спрашивала. – Да ты что, - отвечали, - Фандорин в пыль не попадает, и вообще, про Лыкова совсем другое.

Тогда чудом устояла, но заметку при случае почитать сделала. Вот он настал, и я бы хотела спросить у всех людей, которые говорят, что Эраст Петрович сильно отличается от Алексея Лыкова: Вы что, в самом деле думаете, что это разное и о разном? Там и тут дореволюционная Россия, главный герой служит в полиции, честен, обаятелен, харизматичен, обладает superpower: удачливость в азартных играх у Фандорина, богатырская мощь у Лыкова.

Есть принципиальные различия в самопозиционировании и способах взаимодействия с миром: Фандорин Благородный муж, стремящийся к знаниям и самосовершенствованию, Лыков Добро-с-кулаками. Но в рамках детективной традиции не суть важно, курит сыщик трубку и играет на скрипке или барражирует по крышам с люгером, имея набриолиненные усики (или вовсе носит сутану, как отец Браун) - был бы эффективен.

Дальше в дело вступают личные преференции, которые и определяют, кого полюбишь всем сердцем, а кто скользнет по периферии сознания, не оставив заметного следа, мои Шерлок Холмс и патер Браун, а обоих сыщиков леди Агаты и Мегрэ Сименона терпеть не могу. Народно любимый Хари Холе тоже не мой, да, переборчива. так-от сердцу-то не прикажешь. Согласно непростой навигации, определяющей путь героя к сердцу читателя, Фандорина (и Пелагию, и дажеНиколаса) люблю, а Лыкова не полюбила. И ничего тут не поделаешь, только принять как данность.

Однако к нашим баранам. "Завещание Аввакума" - книга, открывающая цикл историй нижегородского сыщика Алексея Лыкова. Руководящий полицией Нижнего Новгорода Благовополучает информацию, что на Ярмарке за баснословные деньги будет продана рукопись протопопа Аввакума, идейного отца русского раскола, почитаемого староверами как пророк и святой. В руках непьющих, известных строгостью нравов старообрядцев сосредоточена значительная часть капиталов и они не пожалеют никаких денег за написанные рукой протопопа откровения - это поможет вознести владеющую ею общину на недосягаемую высоту среди прочих сект.

Где большие деньги, криминал активируется, а Ярмарка и сама по себе мощнейший катализатор всякого рода брожений, с самокатами - площадями низкопробных народных увеселений, куда полиция в принципе не совалась, с мельницами - тайными игорными домами, контролируемыми бандами персов-душителей. И есть еще Кавказ - остров на Волге, где месяцами обитали шайки грабителей. Помощник квартального надзирателя, прошедший войну Алексей Лыков придан в помощь Благово на время Ярмарки. а там уж как себя зарекомендует.

Будет много приключений, как и положено по жанру. Драки, погони, убийство, плен, чудесное спасение, знакомство с "ковбойцем" Буффало, который станет неизменным партнером Лыкова в этой авантюре со своей сверхспособностью - умением метко стрелять изо всех возможных, и даже невозможных, положений. Так-то, напомнить соотечественникам, что не только в столицах существовала жизнь - дело хорошее. И рассказать об истории родного края. То, что для Перми сделал Алексей Иванов, Николай Свечин делает для Нижнего, спасибо ему и земной поклон, но мне это неинтересно. Нет. не Чхартишвили.

Какой Шекспир из кабачка
Домой вернувшись на рассвете,
В бреду сползая с тюфяка,
В таком спасается сюжете?
Александр Кушнер

После шквала упреков, обрушенного мной на "Кладбище для безумцев", логично было бы ожидать, что с продолжением связываться не стану. Но: а) мы не ищем легких путей; б) за системный подход; в) нельзя же вот просто так взять и перестать слушать Брэдбери; г) в исполнении Князева. Потому "Давайте все убьем Констанцию", заключительная книга кинотрилогии Рэя Брэдбери. И – блаженны терпеливые, ибо их будет царствие небесное. В смысле – впечатление от "Констанции" оказалась куда лучше, чем ожидалось.

Детективная история начнется с того, что в бунгало героя-рассказчика, жена которого по удивительному совпадению в отъезде, темной грозовой ночью постучится Констанция Раттиган. С очаровательной взбалмошной экс-кинодивой пятидесяти шести лет, более всего любящей ночные купания нагишом, мы познакомились в предыдущей книге (кто начал, как положено, с начала – еще раньше, но я со второй, за что и поплатилась жестоким непониманием).

Итак, Констанция, с которой потоками стекает вода, врывается к герою, потрясая двумя обложками, под одной из которых обнаруживается телефонный справочник Голливуда за тысяча девятисотый год, под другой старая телефонная книжка самой героини, против некоторых фамилий, совпадающих с ее собственной, поставлены жирные красные кресты.. Звезда твердит, что загадочный злоумышленник, приславший макулатуру, хочет убить ее. А после ночи, проведенной в объятиях Билли (нет, исключительно, чтобы согреться, ничего не было, хм) бесследно исчезает.

Что сделали бы в подобном случае девятьсот девяносто девять мужчин из тысячи? Правильно, махнули рукой Но герой последний романтик, и он пускается по следам подруги, все время оказываясь на шаг позади, в том месте, где она только что побывала. Попутно вскрывая многие тайны, связанные с творческим становлением и личной жизнью Раттиган, предстающей в этой книге стопроцентной Femme Fatal. Мужчин, некогда любивших ее, Конни без жалости оставляла, чтобы двигаться дальше, к своей мечте стать звездой экрана.

И если кто подумает, что рецепт известен: путь на экран лежит через диван, тот сильно ошибется. Констанция девушка серьезная, она не искала легких путей и исповедовала системный подход (в смысле, диван был среди практикуемых методов, но предпочтение отдавалось актерскому мастерству, сценическому движению, постановке голоса и прочим подобным вещам). Иными словами, она неустанно огранивала свой алмаз, чтобы добиться бриллиантового блеска. И засверкала, в конце концов.

Я уже сказала, что Билли (к расследованию которого подключаются, кляня "этого ублюдка" Крамли, Фриц Вонг и слепой Генри), всегда оказывается
на шаг позади Констанции: он сейчас там, где она только что побывала. А в шаге за ним следует смерть. Потому что всякий посещенный друзьями-детективами тотчас после их ухода трагически погибает и способы смерти всякий раз диковинно-извращенные.

И не скажу, чтобы так уж сильно хотелось распутать головоломку, но мегатонны информации об истории американского кино, сообщаемые в процессе расследования, кажутся неожиданно интересными. А романтические порывы Билла предстают проявлением подлинного благородства. И голоса, множество голосов книги, которые так дивно удаются моему любимому исполнителю. Круче всех белокурая тевтонская бестия Фриц (я даже поймала себя на мысли, что хотела бы примерить монокль (кто понимает).