Вот и надо, мол, заставить богатых делиться, ведь «дети — главный приоритет».

«Обнуление» Конституции и пропагандистская подготовка к этому процессу должны были бы обернуться удвоением числа спасенных детей.

Или, если спросить жестче, кто заберет себе деньги, которые могли бы спасти жизни детей?

"Северный поток - 2" - не только экономический, но и политический проект, и он должен быть пересмотрен, заявила глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен в интервью французской газете Les Echos.

"Долгое время мы рассматривали этот вопрос как исключительно экономический. Я же убеждена, что этот проект в огромной степени политический", - сказала она.

Фон дер Ляйен отметила, что "поведение России не улучшилось и даже имеет тенденцию к ухудшению". "Имевшаяся у нас надежда на то, что наши отношения будут развиваться благодаря этому газопроводу, улетучивается. Наличие этой инфраструктуры не заставит Россию изменить свой подход", - пояснила она.

По мнению главы Еврокомиссии, вопрос о газопроводе должен быть вписан в более широкий контекст взаимоотношений с Москвой.

Как сообщает Deutsche Welle, в пятницу Бундестаг рассматривал сразу два противоречащих друг другу проекта резолюций, касающихся "Северного потока - 2". Фракция партии "Союз-90"/Зеленые" требовала остановить сооружение газопровода, а депутаты от партии "Альтернатива для Германии", наоборот, настаивали на поддержке проекта ради обеспечения энергетической безопасности. Ни по одному, ни по другому документу голосований не состоялось, было решено передать их в парламентский комитет по экономике и энергетике.

Кроме того, как сообщает Der Spiegel, в Берлине прошла конференция, на которой главы правительств шести восточных регионов Германии выступили за продолжение строительства "Северного потока - 2". Они считают завершение проекта "разумным и правильным". "Было установлено, что "Северный поток - 2" имеет большое значение для Германии и многих европейских стран с точки зрения обеспечения энергоснабжения будущего", - говорится в протоколе встречи. Премьер-министры восточных федеральных земель потребовали полного выяснения обстоятельств случившегося с Алексеем Навальным, отметив, что это не является "исключительно делом Германии".

Накануне Европарламент принял резолюцию, посвященную отравлению Алексея Навального. В документе содержится повторный призыв к европейским властям остановить строительство СП-2.

Вопрос об остановке строительства СП-2 стал активно обсуждаться, после того как германские власти заявили, что Навальный был отравлен разработанным в России ядом "Новичок". Изначально в Берлине заявляли, что не намерены отказываться от проекта, однако 7 сентября в правительстве Германии не исключили, что санкции из-за отравления Навального могут коснуться и "Северного потока - 2".

8 сентября канцлер Германии Ангела Меркель заявила, что решение о судьбе СП-2 "будет носить общеевропейский, а не германский характер". "Необходима европейская реакция на дело Навального... Это не было нападением на Германию, но она должна заявить о себе как о члене Евросоюза", - сказала она.

По мнению Меркель, властям Германии "нужно внимательно прислушиваться к тому, что говорят партнеры по ЕС" о ситуации с Навальным. "Следующим шагом должны стать объяснения России, затем будет принято общее решение в ЕС", - отметила она.

Работы по постройке "Северного потока - 2" были приостановлен в декабре прошлого года, после того как США ввели санкции против операторов проекта, в том числе против компаний-трубоукладчиков. Владимир Путин заявлял, что газопровод все равно будет достроен к концу 2020-го или началу 2021 года.

XVI век стал в истории Японии временем настолько отчаянного хаоса, что его назвали эпохой Сэнгоку – «сражающихся царств». Эпоха получилась богатой на неожиданные повороты, но современникам надоела настолько, что ее окончания ждали с таким же нетерпением, как сейчас ждут конца 2020 года. Правда, тогда надежды возлагали не на вакцину, а на тэнкабито – «усмирителя Поднебесной», который сумеет объединить страну под своей властью и положить хаосу конец.

Первую серьезную заявку на звание тэнкабито сделал Ода Нобунага, разгромивший к 1582 году почти всех своих противников. Но на пике славы и могущества он пал жертвой заговора своего вассала Акэти Мицухидэ. Едва установившийся порядок рухнул в одночасье, и, как сказано в китайской классике, «вместо нормальной, ритмичной работы на очень многих уровнях власти» началось «рыскание глазами в поисках возможных преемников». А дальше, пока все готовились делить наследство убитого, еще один вассал Нобунаги Хасиба Хидэёси стремительным марш-броском вернулся в столицу, разгромил предателя Мицухидэ и взял власть в свои руки. Очень и очень надолго.

Японская поэзия рифм не признает, зато их очень любит японская история. Начавшаяся в 1989 году эра Хэйсэй, несмотря на свое успокоительное название («установление мира»), тоже стала для Японии временем отчаянного хаоса. Только за первые 20 лет этой эры правящая Либерально-демократическая партия успела дважды угодить в оппозицию, чего с ней до той поры не случалось ни разу. Премьер-министров за те же 20 лет сменилось целых 14, причем первый же премьер новой эры Сосукэ Уно продержался на этом посту всего 69 дней – его политическая карьера не пережила публикации мемуаров одной чересчур откровенной гейши.

Для полноты картины можно добавить стагнацию в экономике, два разрушительных землетрясения, цунами и катастрофу на АЭС «Фукусима». В общем, эре Хэйсэй, как и эпохе Сэнгоку, тоже был очень нужен свой тэнкабито, и она в конце концов его получила – в лице премьер-министра Синдзо Абэ. 

Век Абэ, возглавлявшего японское правительство с 2012 года, оказался намного длиннее века Нобунаги, но и он подошел к концу – пусть не столь драматично, но почти также неожиданно. Абэ подвело не коварство вассалов, а обострение язвенного колита. Он объявил о своей грядущей отставке 28 августа, а уже 16 сентября, не менее стремительно, чем Хидэёси в XVI веке, в должности премьера был утвержден Ёсихидэ Суга, до этого занимавший пост главного секретаря кабинета министров.

Как и его предшественник из эпохи Сэнгоку, Суга – выходец из низов, наследующий белой кости и голубой крови своего времени, внуку премьера и сыну министра Абэ. Он поздно добрался до высоких чинов, но, добравшись, зарекомендовал себя выдающимся администратором. Наконец, «Ёсихидэ» по-японски – это просто «Хидэёси» наоборот. Впрочем, все это не очень помогает понять, кто такой новый японский премьер, что обеспечило его стремительный взлет на вершину власти и чем Япония Суги будет отличаться от Японии Абэ.

Дядя Рэйва

Должность главного секретаря кабинета министров, которую Суга занимал с самого возвращения Абэ во власть в декабре 2012 года, одновременно одна из самых публичных и одна из самых закрытых в японской политике. В переводе на российские реалии главный секретарь кабинета министров – это что-то вроде пресс-секретаря президента и главы его администрации в одном лице. В своей первой ипостаси он проводит регулярные брифинги для прессы, а во второй – координирует за закрытыми дверями контакты кабинета с парламентом и взаимодействие министерств и ведомств между собой.

Эта административная, по сути, должность считается тем не менее одной из самых важных в японской политике. В определенном смысле второй человек в японском правительстве – это не вице-премьер, а именно главный секретарь кабинета: секретарь все видит, все знает и всем управляет, в то время как вице-премьер – всего лишь куратор какого-то отдельного направления.

Главные секретари иногда дорастают до премьер-министров, но случается это нечасто: за исключением регулярных (и довольно скучных) пресс-конференций возможностей попасть в новости и повысить свою узнаваемость у этих éminences grises немного, да и говорить им всегда приходится не от своего имени, а от имени правительства – скучным чиновничьим канцеляритом. 

Тем не менее Ёсихидэ Суга – выдающееся исключение из этого правила, и дело здесь даже не в том, что на посту главного секретаря он пробыл дольше любого другого политика в истории. Еще до избрания премьером Сугу в Японии в лицо знали все или почти все; даже дети, понятия не имеющие, кто это такой, узнают его в телевизоре. Потому что он «дядя Рэйва».

Фабула такая. В 2019 году в Японии сменился император, а вместе с ним впервые за 30 лет сменилось и название эры, по которому ведется официальное летоисчисление. О том, что теперь 126 миллионов японцев будут жить в эру Рэйва, нации в прямом эфире сообщил тогдашний главный секретарь кабинета министров.

Так Суга по независящим от него причинам вошел и в историю, и в массовое сознание: даже аполитичная молодежь в ныне невообразимое в своей бесстыдной вседозволенности докоронавирусное время выстраивалась в очереди, чтобы сфотографироваться с героем самой рейтинговой трансляции в истории японского телевидения и японского интернета.

Оборотная сторона этой славы состоит в том, что за рамками мема «дядя Рэйва» японская публика почти ничего не знает о Суге. Биография у него самая непримечательная. Родился в 1948 году в крестьянской семье в префектуре Акита на северо-западе Японии. Окончив школу, переехал в Токио, работал на заводе.

Поздно по японским меркам – в 24 года – окончил не самый престижный Университет Хосэй и в большую политику тоже попал довольно поздно, избравшись в 1996 году в нижнюю палату парламента от Иокогамы. Был весьма заурядным заднескамеечником, свой первый министерский пост получил десять лет спустя в первую премьерскую каденцию Абэ, но долго на этом посту не пробыл – уж очень короткой и неудачной у Абэ получилась эта первая каденция.

В 2012 году Абэ триумфально вернулся в премьерское кресло, и Суга почти на 8 лет стал главным секретарем кабинета министров, которому по должности не положено говорить, что он думает. Ну и «дядей Рэйва». Всё. Но не мем же сделал его главой правительства третьей экономики мира?

Всё решают хабацу

Это может показаться странным, но ни электоральные рейтинги кандидатов, ни их ораторские способности, ни даже их личные взгляды не оказали никакого влияния на выбор нового премьера. В исходной точке процесса лишь 14% японцев хотели видеть Сугу следующим главой правительства, в плане ораторских способностей он заметно проигрывал обоим соперникам, а его политические предпочтения начали более-менее проступать из тумана уже после его избрания премьер-министром. Но все это не важно, а важно своеобразное устройство японской правящей партии – именно оно и сделало победу Суги неизбежной.

Идеологию японских либеральных демократов, если таковая и есть, можно описать двумя словами: «консервативный консенсус». Состоит он в простом тезисе: стабильность лучше резких перемен, а администрирование важнее публичных дискуссий о политике. ЛДП – это не столько партия в обычном смысле этого слова, сколько «политическая машина» в духе нью-йоркского Таммани-холла. Партия – это определенные взгляды на мироустройство и программа по претворению этих взглядов в жизнь. Политическая машина – это система, обеспечивающая избрание и переизбрание лояльных ей людей и постоянное воспроизведение самой себя в институтах власти.

На практике ЛДП функционирует как механизм, очень похожий на римский институт патроната. Располагающий ресурсами в виде денег, связей и влияния патрон поддерживает своих клиентов, помогая им избраться в законодательные органы разных уровней и продвигаться по карьерной лестнице. В свою очередь, удачливые клиенты, избравшись и продвинувшись, безоговорочно следуют указаниям патрона.

ЛДП в парламенте представляет собой не что иное, как конгломерат различных патронатов, называемых хабацу. Это слово можно перевести на русский как «фракция», но принадлежность политика к тому или иному хабацу определяют не столько его взгляды, сколько то, клиентом какого патрона он является. Существуют хабацу вполне официально, и про каждого депутата от ЛДП (за исключением нескольких десятков «неприсоединившихся») известно, в какую из семи фракций он входит.

Согласно уставу партии, если ее лидер слагает свои полномочия досрочно, нового лидера выбирает чрезвычайный съезд, в котором участвуют все депутаты парламента от ЛДП (сейчас их 394) и по три выборщика от каждого из 47 региональных партийных объединений (итого 141). Нетрудно заметить, что при такой арифметике все или почти все решают именно голоса депутатов. Соответственно, победит тот кандидат, который сможет привлечь на свою сторону как можно больше хабацу.

Привлекаются хабацу очень просто: их представителям обещают важные посты в правительстве и партии. Кадровая политика в этом смысле становится инструментом завоевания и поддержания лояльности, и вопросы меритократии часто отступают на второй план.

Иногда это приводит к курьезам: бывший госминистр по проблемам Северных территорий Аико Симадзири однажды не смогла правильно прочесть название одного из спорных курильских островов, а занимавший до недавнего времени пост госминистра по вопросам кибербезопасности Ёситака Сакурада и вовсе прославился на весь мир, заявив, что не пользуется компьютером.

Разумеется, все это генерирует очень плохую прессу и вредит рейтингу, но в большинстве случаев для лидера ЛДП отношения с хабацу важнее отношений с прессой и даже мнения избирателей. Негласное правило предписывает, что любой депутат, избравшийся определенное количество раз, вправе рассчитывать на статусный министерский пост. Не почтить такого достойного человека назначением, даже если он свет в комнате не может включить без посторонней помощи, нельзя – это смертельная обида для его фракции.

Победу Суге обеспечили пять крупнейших хабацу, вставшие под его знамена уже через несколько часов после того, как он объявил о выдвижении своей кандидатуры. Объясняется подобное единодушие довольно просто. Во-первых, за восемь лет правления Абэ обычно враждующие между собой хабацу пришли к определенному modus vivendi: предыдущий премьер крайне умело балансировал их интересы и своевременно удовлетворял их амбиции. У многих влиятельных людей сформировались представления о разумном, добром и (желательно) вечном, и желающих возвращаться в эпоху «внутрипартийного Сэнгоку» оказалось не так много.

Суга с самого начала принялся обещать, что все будет как при бабушке, чем, несомненно, и завоевал поддержку заинтересованных лиц. Эти обещания сработали в его пользу еще и потому, что один из его соперников на выборах – бывший министр обороны Сигэру Исиба – давно занимает негласную должность главного оппонента Абэ в партии. Приди он к власти, многие альянсы и карьерные планы пришлось бы радикально пересмотреть, а это процесс очень болезненный.

Во-вторых, у Суги есть устойчивая репутация человека, не совершающего серьезных ошибок даже в очень сложных ситуациях. Последнее обстоятельство выгодно отличает его еще от одного недавнего соперника – бывшего министра иностранных дел Фумио Кисиды.

Всего год назад Кисиду своим преемником в кулуарах называл сам Абэ, доверивший ему должность главы политсовета ЛДП – партийного органа, отвечающего за разработку конкретных предложений партии правительству. В этом качестве Кисида руководил работой над первым пакетом мер по поддержке пострадавшей от коронавируса японской экономики. Пакет вышел настолько неудачным, что почти сразу стал пищей для шредера и поводом для насмешек в прессе. Абэ даже пришлось публично извиняться.

В-третьих, у Суги нет своего хабацу. Именно это обстоятельство делает его идеальной компромиссной фигурой: у него нет обязательств перед своими, зато теперь он всем обязан чужим. Хабацу, по большому счету, только этого сейчас и желают – равноудаленного ото всех модератора без собственного ресурса, который будет всем оказывать надлежащее уважение. 

Зависимость от воли хабацу, сделавшая Сугу сильным кандидатом в премьеры, одновременно ослабляет его позиции как премьера уже избранного. Его мандат ограничен по времени: уже в сентябре 2021 года ЛДП предстоит провести очередные выборы своего председателя, а еще спустя месяц истекают полномочия нынешнего созыва нижней палаты японского парламента. Если рейтинг нового премьера в ближайшее время упадет ниже критической отметки, восстание хабацу неизбежно – руководимая инстинктом самосохранения партия непременно решит, что на парламентские выборы ей лучше идти с новым, более популярным лидером.

Правда, у этой проблемы есть простое решение: Суга может в любой момент распустить нижнюю палату и объявить досрочные выборы. Тут возможны риски, но ничего сверхъестественного в подобном развитии событий нет: из всех послевоенных созывов Палаты представителей досрочно не был распущен только один. Так что нынешний тоже вряд ли досидит до следующей осени. Впрочем, персональный состав нового кабинета министров говорит скорее об обратном. Пока все выглядит так, как будто Ёсихидэ Суга решил прибегнуть к хорошо известной по той же эпохе Сэнгоку тактике под названием родзё.

Закрыто на ремонт

В эпоху «сражающихся царств» у полководца, оказавшегося лицом к лицу с противником, было две опции. Первая – сразу дать генеральное сражение, воспользовавшись преимуществом в инициативе. Вторая – запереться в одной из своих крепостей, собираясь с силами и изматывая врага неожиданными рейдами по тылам. Эта вторая опция и называется по-японски словом родзё – «запирание в крепости».

Синдзо Абэ был большим любителем генеральных сражений: за семь лет своего второго премьерства он распускал нижнюю палату дважды, и оба раза одерживал на досрочных выборах сокрушительные победы. Польза от этой игры на обострение была двойная: популяция оппозиции в парламенте оставалась стабильно низкой, а поддержка Абэ в партии – стабильно высокой, ибо никто в здравом уме не захочет менять лидера-победителя.

Подобная тактика очень подходила Абэ и стилистически: громкие лозунги и амбициозные цели, мобилизующие партию и избирателей, не только помогали оправдывать досрочные выборы, но и очень хорошо совпадали с его ощущением собственной исторической миссии. То, что в итоге ни одна из этих масштабных целей (будь то ликвидация хронического бюджетного дефицита, реформа конституции или возвращение спорных островов) так и не была достигнута, критического значения не имело.

В этом смысле Суга – прямой антипод своего предшественника. Громким лозунгам он явно предпочитает спокойную работу, амбициозным задачам – решение локальных проблем, а ощущения исторической миссии у него, как кажется, и вовсе нет. Представленный им 16 сентября новый кабинет министров (со всеми необходимыми кадровыми экивоками в адрес хабацу) выглядит не как авангард готовящейся к сражению армии, а как бригада плотников, нанятая для того, чтобы срочно укрепить оказавшуюся в осаде крепость.

Дела в крепости и правда обстоят не лучшим образом: несмотря на сравнительно благополучную ситуацию с коронавирусом в самой Японии, глобальная пандемия уже повергла японскую экономику в самую глубокую рецессию со времен Второй мировой войны.

Проявились и другие застарелые проблемы в устройстве японского государства. Стабильно функционирующая в мирное время японская бюрократия оказалась неготовой к работе в чрезвычайных обстоятельствах: она неповоротлива, безынициативна и очень склонна к бумажной волоките. Последнее обстоятельство выглядит особенно дико: российское электронное правительство – это научная фантастика на фоне японского административного аппарата, до сих пор активно пользующегося факсом.

Если и есть что-то, что можно назвать очевидным приоритетом Суги на его новом посту – это модернизация японской бюрократии, неофициальным главой которой он был последние семь лет. Два ключевых поста в новом правительстве – это министр по вопросам административной реформы Таро Коно и министр по вопросам цифровизации Такуя Хираи. У обоих устойчивая репутация компетентных разрушителей статус-кво, и именно эти назначения позволяют предположить, что Ёсихидэ Суга избрал тактику родзё.

Судя по всему, Суга действительно намеревается запереться в крепости и сидеть в ней до тех пор, пока крепость не будет приведена в порядок. С этим самым порядком он и планирует пойти на выборы – и на выборы лидера ЛДП, и на выборы в Палату представителей. 

Суга и мир

В этом стройном нарративе есть одно большое «но»: заперевшаяся в крепости Япония Суги не сможет оставаться в стороне от международной повестки, а именно внешняя политика – одно из слабых мест нового премьера. Несмотря на очевидный недостаток опыта в этой области, именно ему придется реагировать на результаты президентских выборов в США в ноябре этого года. В прошлый раз даже его куда более закаленному предшественнику удалось справиться с этой задачей лишь с большим трудом.

Суге также предстоит определять вектор развития отношений Японии с Китаем, которые сейчас оказались в чрезвычайно двусмысленном положении. Абэ очень бережно выстраивал их все последние семь лет и даже сумел добиться ощутимых успехов. Но обострение американско-китайских отношений может свести весь прогресс на нет.

Наконец, именно Суге придется в ближайшее время формулировать новый «новый подход» Японии к России: предыдущее его издание, на которое Абэ потратил 27 личных встреч с Владимиром Путиным и значительную часть своего политического капитала, особых дивидендов японской стороне так и не принесло.

Как ни странно, именно на российском направлении ясности больше всего: уже сейчас можно утверждать, что отношения России с Японией ожидает продолжительный период похолодания. Начавшаяся в 2016 году активизация двусторонних контактов была односторонней инициативой Абэ, опиравшейся на его ощущение собственной исторической миссии и личные отношения с Путиным. У преемника Абэ нет ни первого, ни второго. Еще у него нет ни опыта в международных делах, ни, как кажется, желания без лишней надобности выходить из перестраиваемой им крепости.

Япония Суги в обозримом будущем будет закрытой на ремонт страной-интровертом, пассивно реагирующей на внешние импульсы ровно настолько, насколько это необходимо. Никаких амбициозных внешнеполитических инициатив как минимум до следующей осени не будет. Да и после тоже вряд ли – по крайней мере, в адрес России. Четыре года усилий Абэ окончились, по большому счету, ничем. Даже если реформы Суги потерпят неудачу и ЛДП в ближайшее время вернется к вопросу «если не Абэ, то кто», потенциальный преемник Суги вряд ли будет расположен начинать с нуля разговор, исход которого уже известен по предыдущему опыту.

Пока вы следили за драмой с отравлением Алексея Навального, демократической революцией в Белоруссии или пикирующим курсом рубля, коллективный Кремль продолжал заниматься самым важным. Я не о продолжающейся эпидемии COVID-19 и даже не о местных выборах с их привычными фальсификациями. Я о решении Следственного комитета создать отделение по расследованию преступлений, «связанных с фальсификацией истории Отечества и реабилитацией нацизма». Деятельность сотрудников новой структуры будет иметь международное измерение. Ведь, по словам главы Следкома Александра Бастрыкина, «мы видим, какую неприемлемую для России позицию занимают отдельные западные страны, оценивая итоги Второй мировой войны». Улавливаете связь? Вот и я не понимаю, как сотрудники Бастрыкина будут влиять на эти самые западные страны.

Если вы, как и я, думали, что непобежденная пока пандемия и набирающий обороты экономический кризис заставят российский режим пересмотреть приоритеты, то вы (как и я), очевидно, ошиблись. В Кремле по-прежнему серьезно озабочены реабилитацией так называемого «пакта Молотова — Риббентропа» (на самом деле сделки Гитлера и Сталина), отрицанием советской оккупации стран Балтии или хорошо задокументированных преступлений советских войск против гражданского населения Германии. По поводу последних — почитайте приведенные британским историком Антони Бивором в переведенной книге «Падение Берлина. 1945» донесения представителей НКВД на фронте Лаврентию Берии, взятые из российских архивов.

Кстати, первая большая битва на этом виртуальном кремлевском фронте случилась именно из-за книги Бивора 18 лет назад, в 2002 году. Как только «Падение Берлина» вышло на английском, тогдашний российский посол в Великобритании Григорий Карасин разразился гневной отповедью историку на страницах The Daily Telegraph. Тогда же были вновь опробованы старые советские методы «идеологической борьбы»: письма виртуальных ветеранов в неизбывном стиле «роман Пастернака не читал, но осуждаю», выступления придворных историков, которые отрицали наличие архивных документов, ссылки на которые приводил Бивор, и телевизионные ток-шоу на тему «А чего они на нас гонят!?». Так что предыстория у нынешнего распоряжения Бастрыкина долгая.

И это означает, что желание Путина и его окружения контролировать прошлое, чтобы управлять будущим, зародилось давно. По-настоящему власть занялась этим на волне посткрымской истерии 2014 года. С тех пор ее активность не спадает, несмотря на явную смену приоритетов россиян. Они все чаще хотят равенства всех, включая чиновников, перед законом, нормального европейского социального государства и вменяемой внешней политики, а не бесконечных войн.

Ничего этого власть им давать не намерена. Вместо этого она — в лице Бастрыкина и его следователей — намерена упорно диктовать российскому налогоплательщику, за его, российского налогоплательщика, деньги, что ему думать о событиях 80-летней давности. Точнее, думать пока еще можно, а вот писать об этом в фейсбуке или твиттере лучше не стоит.

Скорее всего, самому Бастрыкину или его следователям до мюнхенских соглашений, «антисемитской свиньи» посла Липского или визита Молотова в Берлин в 1940 году нет никакого дела. Едва ли это то, что они обсуждают в сауне после горячей трудовой недели. Гораздо плодотворнее — во всех смыслах — заниматься расследованием экономических преступлений. Но обязательная демонстрация лояльности «первому лицу» стала неотъемлемой частью жизни госчиновников высшего уровня. Они твердо усвоили: Путина (как, вероятно, и ряд других бывших сотрудников КГБ во власти) реально волнуют все эти сюжеты. А значит, следует регулярно «сигнализировать наверх»: «Мы на чеку! Бдим! Помним! И вы нас не обделите — бюджетами и звездами на погоны!»

Погруженность Кремля в тематику Второй мировой давно вышла за пределы чисто пропагандистской операции советского типа. Она реально отражает сильнейшее желание Владимира Путина сформировать новую российскую идентичность на основе идеи государственного величия и безгрешности власти, причем любой. Важно, чтобы она, власть, сидела в Кремле. В этом президент, похоже, видит свою историческую миссию и главное наследие, которое он оставит потомкам.

Новации бастрыкинского ведомства имеют все признаки покушения на гарантированную Конституцией свободу слова. И это могло бы стать предметом рассмотрения в Конституционном суде. Однако все заранее знают, что скажут по этому поводу Валерий Зорькин и Ко. Короче, ждите новых уголовных дел за дискуссии в блогах.

Сюрреалистическая пьеса, начавшаяся в 2002 году, все никак не может завершиться.

В конце прошлого года, когда США приняли санкции против иностранных подрядчиков строительства газопровода «Северный поток-2», казалось, что эти меры безнадежно запоздали и проект уже не остановить. К тому моменту Дания после двух лет размышлений выдала последнее необходимое разрешение на строительство, и газопровод был уложен на 94%. Российские чиновники излучали оптимизм, уверяя, что Россия способна достроить газопровод самостоятельно, например, с помощью трубоукладочного судна «Академик Черский», которое «Газпром» приобрел несколько лет назад как раз на такой случай. «Газпром» и президент Владимир Путин обещали, что американские санкции лишь задержат ввод газопровода в строй до конца 2020-го или начала 2021 года, но не остановят его.

Однако время шло, а строительство все никак не возобновлялось. Неожиданно шансы на завершение проекта стали таять на глазах. Трубы для «Северного потока-2» лежат без движения в немецком порту Мукран с конца 2019 года. Теперь выясняется, что на «Академике Черском» нет нужного оборудования, страховать судно никто не хочет, а другой трубоукладчик, считавшийся кандидатом на достройку газопровода, публично дистанцировался от проекта. Тем временем к лету американские конгрессмены пригрозили «Северному потоку-2» еще более жесткими санкциями, а Госдепартамент США внезапно изменил свою интерпретацию санкций против российских трубопроводов по закону CAATSA 2017 года, распространив их потенциальную сферу действий на «Северный поток-2».

И вот теперь над «Северным потоком-2» нависла новая угроза, которая может окончательно похоронить мегапроект стоимостью €12 млрд. После отравления российского оппозиционного политика Алексея Навального ядом, который немецкие военные специалисты определили как вещество семейства «Новичок» (доступ к нему должен быть прежде всего у российских спецслужб), в политическом истеблишменте Германии прозвучали призывы заморозить проект или навсегда отказаться от него. Канцлер ФРГ Ангела Меркель, с самого начала поддерживавшая «Северный поток-2», публично сменила тон и не стала исключать возможных санкций против газопровода. Учитывая, что до этого из России уже исходили угрозы для национальной безопасности Германии (массированная хакерская атака на Бундестаг в 2015 году и убийство бывшего чеченского полевого командира в Берлине в 2019 году — к обоим случаям предположительно причастна российская военная разведка ГРУ), немецкое правительство оказалось в ситуации, потребовавшей какого-то значимого ответа.

Так ли нужен еще один газопровод?

Звучит парадоксально, но отказаться сейчас от «Северного потока-2» или отложить его в долгий ящик могут позволить себе обе стороны. Для экономики Германии эффект отказа от проекта будет «пренебрежимо мал», написало агентство Reuters 7 сентября со ссылкой на экономистов. Потребление газа в стране в этом году сократится, ВВП не вернется на довирусный уровень до 2022 года, и у Германии есть время, чтобы найти альтернативу поставкам по «Северному потоку-2». В свою очередь, для «Газпрома» это прежде всего геополитический проект, нацеленный на снижение зависимости от украинского транзита, а не вопрос необходимого расширения мощностей.

Суммарные экспортные мощности «Газпрома» по прокачке газа в Европу (без учета периферийных Финляндии и Турции) составляют порядка 240 млрд кубометров в год («Северный поток-2» довел бы их почти до 300 млрд). Более половины газотранспортных мощностей «Газпрома» проходит через Украину, но Киев точно не хотел бы терять доходы от транзита в размере до 3% ВВП. Фактические же годовые поставки газа на эти европейские рынки составляют менее 175 млрд кубометров (по данным «Газпрома» за 2018-2019 гг.) — мощности избыточны и сильно недозагружены. Запуск еще одного трубопровода не заставит Европу покупать больше российского газа.

Россия декларирует ставку на «большой потенциал природного газа», но в 2020 году спрос на газ в Европе снизился — поставки «Газпрома» на рынки без учета Финляндии и Турции в первом полугодии сократились на 16,7% (до 72 млрд кубометров), по итогам года составят 150-155 млрд кубометров. При этом далеко не все долгосрочные прогнозы отвечают чаяниям «Газпрома»: так, в центральном варианте последнего (ноябрь 2019 года) прогноза Международного энергетического агентства ожидаемый спрос на газ в Европе в 2040 году был понижен до 386 млрд кубометров (а в прошлом году потребление газа в регионе составило 500 млрд кубометров). И, конечно, стоит напомнить про скандальный отчет Sberbank CIB, за который поплатился работой аналитик Александр Фэк: срок окупаемости «Северного потока-2» в нем оценивался в 20 лет, а одной из скрытых мотиваций для проекта было названо обогащение подрядчиков «Газпрома» при строительстве российской инфраструктуры.

Сценарии

Несмотря на словесные интервенции немецких и европейских политиков против газопровода, базовым сценарием, на мой взгляд, остается статус-кво. Его вероятность я бы оценил как минимум в 80%. Но Германия в таком случае может какое-то время поддерживать угрозу санкций, чтобы попытаться выиграть для себя политические уступки со стороны России.

Изначально в качестве возможных рассматривались сценарии с односторонним ответом Берлина — декларацией об отзыве политической поддержки газопровода или автономными санкциями, которые в исключительных случаях возможны по Закону о внешних торговле и платежах Германии. В случае заявления о прекращении поддержки отдельной интригой виделся вопрос, окажется ли этого достаточно, чтобы европейские компании отказались от инвестиций в «Северный поток-2» и закупки газа из трубы. Но после сообщений о том, что Меркель на закрытом заседании ее парламентской фракции 8 сентября заявила, что решение по возможным санкциям против России должно приниматься не на германском, а на общеевропейском уровне, стало понятно, что ФРГ намерена делегировать этот вопрос Евросоюзу.

Принятие решения о санкциях ЕС в отношении «Северного потока-2» крайне маловероятно. Скорее всего, Евросоюз ограничится персональными санкциями (как в деле Скрипалей) против виновников отравления Навального, если таковые будут идентифицированы. Во-первых, консенсус 27 стран ЕС по вопросу столь жестких санкций практически исключен, учитывая, что несколько государств (Кипр, Венгрия, Австрия, Италия) традиционно занимают позицию в пользу сохранения деловых и политических отношений с Москвой, а в проект «Северного оптока-2» вовлечены компании из разных европейских стран. Во-вторых, сложно будет убедить страны в том, что покушение на российского политика, произошедшее на российской территории (с применением запрещенного оружия, но без случайных жертв), является достаточным основанием для атаки на экспортный проект «Газпрома».

Наконец, в-третьих, трудно представить конкретный юридический акт, которым будут оформлены такие экономические санкции, не имеющие прецедента в ЕС (в теории вместо нового типа санкций Евросоюз мог бы просто внести в санкционный список швейцарскую проектную компанию Nord Stream 2 AG, но тогда пришлось бы не просто заблокировать проект, но и заморозить ее активы в юрисдикции стран ЕС, то есть части трубопровода). С точки зрения «Газпрома», санкции, блокирующие строительство «Северного потока-2», будут равносильны экспроприации этих инвестиций, и самое похожее, что ЕС делал до этого, — заморозка активов компаний Аркадия Ротенберга или оборонного концерна «Алмаз-Антей» в связи с ситуацией в Украине (при том что фактически замороженных активов этих компаний в европейской юрисдикции, возможно, и не было). По охвату и степени увязки причины и мишеней санкции против «Северного потока-2» можно было бы сравнить с секторальными ограничениями против российских госбанков и нефтяных компаний, которые «ответили» за конфликт на Украине без непосредственной причастности к нему. Однако в их случае инвестиции и активы не блокировались — объекты санкций просто лишились доступа к европейским капиталу и заемным ресурсам.

Общеевропейские санкции против «Северного потока-2» маловероятны еще и потому, что могут спровоцировать волну судебных исков от оператора проекта и европейских компаний. Конечно, оспаривать санкции Совета ЕС в Европейском суде сложно, но это возможно. Nord Stream 2 AG также наверняка инициирует разбирательство в международном арбитраже против ЕС по многостороннему Договору к Энергетической хартии, защищающему трансграничные инвестиции в энергетическом секторе. Отдельный вопрос — что будут делать компании, одолжившие на строительство «Северного потока-2» €3,5–4,75 млрд (OMV, Uniper, Shell, Wintershall и ENGIE). Если «Газпром» откажется возвращать им кредиты и их придется списать, финансовые инвесторы окажутся на руках с недостроенным газопроводом (в 2018 году «Газпром» передал 100% акций «Северного потока-2» в залог этим компаниям до полного погашения обязательств).

Кроме того, Евросоюз в своих санкциях против России, как правило, соблюдал «дедушкину» оговорку, разрешая выполнение договоров, заключенных до введения санкций. Государства ЕС выдали «Северному потоку-2» все разрешения на строительство, газопровод почти достроен. На ослабление санкционной риторики в отношении «Северного потока-2» психологически может повлиять и выздоровление Алексея Навального, особенно если он быстро пойдет на поправку. При этом Кремль в возможной попытке затянуть расследование и создать видимость ответственного подхода, тем самым спустив санкции на тормозах, может пойти на какие-то формальные уступки, например, согласится рассмотреть вопрос об отравлении Навального на площадке Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО), как уже предположил постпред России при ней.

В том крайнем случае, если страны ЕС все-таки примут решение по мерам в отношении «Северного потока-2», оно будет компромиссным: приостановка проекта с обозначением условий для его возобновления, таких как сотрудничество России в международном расследовании по Навальному, наказание виновных и, возможно, предоставление гарантий того, что химическое/биологическое оружие больше не будет применено (вероятность этого сценария — 15-20%).

Американских санкций может хватить для остановки проекта

Сценарий без европейских санкций не означает, что «Северный поток-2» удастся достроить и запустить. Действующие и будущие американские санкции могут сделать свое дело. Косвенные признаки свидетельствуют, что часть европейских компаний (всего к проекту причастны около 120 компаний из различных стран Евросоюза) устранилась от проекта из-за риска вторичных санкций США. Суда, ассоциируемые с проектом, воспринимаются как «токсичные» (российская компания МРТС, арендующая трубоукладочную баржу «Фортуна» у люксембуржской Maritime Construction Services, недавно заявила, что не намерена участвовать в достройке газопровода, но на всякий случай удалила со своего сайта любые упоминания баржи). Компании, финансировавшие строительство (как немецкая Uniper) или участвующие в сертификации газопровода (как норвежская DNV GL), подчеркивают, что соблюдают «все применимые законы и правила», давая понять, что не пойдут против американских санкций.

Судя по изменившейся риторике Берлина, покидающая свой пост в 2021 году Меркель может перестать публично поддерживать газопровод. Форму эксплицитного отказа от поддержки это не примет — канцлер просто не будет выражать никакого отношения к нему. Символическая позиция Германии в поддержку «Северного потока-2», вероятно, помогала сдерживать санкционное давление США, в том числе через непубличную дипломатию. В Конгрессе США сейчас рассматриваются две версии новых санкций в отношении «Северного потока-2» — одна с пунктом о санкциях против европейских организаций, сертифицирующих газопровод, и другая без него. Отравление Навального может стать поводом для принятия более жестких санкций, которые сделают выдачу финального сертификата соответствия практически невозможной.

ФОТО: SCANPIX

ОТРАВЛЕНИЕ АЛЕКСЕЯ НАВАЛЬНОГО

• «Зачем властям травить его, если уровень его популярности едва достигает 2%?» Россия задала Евросоюзу девять вопросов о Навальном
• Германия долго была главным другом России на Западе. Отношения не испортили ни Крым, ни Донбасс, ни Сирия. Почему кризис случился после отравления Навального?
• Полиция заявила, что сотрудница ФБК Мария Певчих, сопровождавшая Навального в поездке по Сибири, уклонилась от дачи показаний. «Медуза» выяснила, что с ней никто и не пытался связаться
• Россия продолжает настаивать, что никакого отравления Навального не было. Однако, как выяснила «Медуза», врачи в Омске с самого начала подозревали, что политика отравили

Успехи провластных кандидатов на региональных выборах 13 сентября Кремль подает как триумф. Ни пандемия, ни отравление Навального, ни пример белорусских протестов не помешали центру избрать всех 18 губернаторов уже в первом туре. Во всех 11 регионах «Единая Россия» получила относительное большинство голосов избирателей. На локальные неудачи, вроде муниципальных побед кандидатов от внесистемной оппозиции или умного голосования в Новосибирске, Томске и Тамбове, власть закрывает глаза.

Теперь Кремлю предстоит решить две стратегические задачи. Во-первых, окончательно определиться с кандидатами, которые будут представлять власть на предстоящих выборах в Госдуму в следующем году. Во-вторых, выбрать дату проведения голосования – дискуссии о том, нужно ли переносить дату парламентских выборов с сентября на апрель, снова актуальны.

Партия и ее власть

Уже несколько лет больше всего споров вызывает судьба «Единой России». Тут есть два лагеря. Лидеры первого, руководители «Единой России» Дмитрий Медведев и Андрей Турчак, настаивают, что партия должна сохранить монополию на провластном поле, а Кремль должен ее однозначно и безусловно поддерживать. Задача на выборах в Думу – получить устойчивое конституционное большинство из единороссов.

Еще в прошлом году Медведев потребовал, чтобы кандидаты в губернаторы от власти баллотировались как представители «Единой России». Он же пытался вернуть губернаторов на посты глав региональных отделений партии власти. Это должно было реабилитировать «Единую Россию» – партию, от которой из-за падения рейтингов стали разбегаться кандидаты.

Второй лагерь – это кураторы внутренней политики Сергей Кириенко и его команда. На выборах 2018–2019 годов они допускали более широкое участие самовыдвиженцев, считая, что это делает тактику Кремля более гибкой и менее рискованной. От «Единой России» дистанцировался и московский мэр Сергей Собянин, который провел в столичный парламент лояльных мэрии единороссов исключительно в статусе независимых.

К нынешней кампании Кремль решил оставить привилегию участвовать в выборах как самовыдвиженцы только кандидатам в регионах с повышенными рисками. Если в прошлом году таких было шесть из 16, то в этом – пять из 18. Хотя «Единая Россия» публично поддержала и их, не позволив сильно заработать на своем «независимом статусе». То есть с бегством кандидатов от партии власти стали бороться активнее.

Жестче стала и привязка «Единой России» к фигуре Дмитрия Медведева. Покинув правительство, он стал намного больше участвовать в работе партии, подавая «Единую Россию» как одну из главных опор режима, ответственность за которую он берет на себя.

Для Медведева это возможность закрепить за собой роль одного из гарантов стабильности системы, а значит, и свои позиции на будущее. С другой стороны, именно это делает «Единую Россию» объектом борьбы между центрами влияния во внутренней политике.

Кремлевские кураторы внутренней политики тоже не ставят под сомнение особое место партии власти. Тем более что «Единую Россию» поддерживает президент. Путин в этом плане – консерватор, и ему непросто продать проект переформатирования партии власти.

Однако у кураторов есть свой взгляд на будущее партии, которой придется адаптироваться к новой реальности снижающихся рейтингов и запроса на обновление. Еще в феврале стало известно, что Кремль запустил конкурс для потенциальных кандидатов в депутаты Госдумы. Полуфинал конкурса пройдет в Москве с 20 по 26 сентября.

Для Кириенко это возможность создать внутри «Единой России» фракцию технократов: воспитать новое поколение лидеров, которые должны прийти на смену не только старой, но и чужой гвардии. Предстоящий осенью съезд партии должен стать решающим – тогда «Единая Россия» обретет тот облик, в котором пойдет на выборы в Госдуму. 

Власть и ее партии

Кремль согласился с тем, что партия власти должна остаться главной опорой режима, но начал выстраивать к ней подпорки из новых партийных проектов. Их цель – абсорбировать нарастающее социально-политическое недовольство и не допустить побед несистемных кандидатов.

За год появилось сразу четыре новых партийных проекта, чтобы все сестры получили по серьгам. Для любителей прогресса создана партия «Новые люди» предпринимателя Алексея Нечаева, для охранителей – «За правду» Захара Прилепина, для озабоченных экологией – «Зеленая альтернатива», для сторонников цифровизации – Партия прямой демократии.

Нынешние выборы стали для них не просто смотринами, но и способом получить парламентскую льготу. Хотя бы один мандат в региональном заксобрании позволяет не собирать подписи для участия в думских выборах. Поэтому новые партийные проекты сосредоточились лишь на нескольких локальных кампаниях, сберегая силы на думскую гонку.

С задачей справились три из четырех. «Новые люди» набрали более 5% в Калужской, Костромской, Новосибирской и Рязанской областях. «За Правду» прошла в закс Рязанской области, а «Зеленая альтернатива» преодолела 5%-ный барьер в Республике Коми. Партия прямой демократии смогла зарегистрировать списки в трех регионах, но нигде не прошла.

Эти партии – не столько политические технологии, сколько попытка совместно заработать на коалиции бизнеса и политтехнологов, оказывающих Кремлю определенные услуги. Это делает новые партийные проекты гибкими, способными адаптироваться к любой реальности.

Нельзя списывать со счетов и партии постарше. «Родина» бывшего единоросса Алексея Журавлева неожиданно получила первое место на выборах в гордуму Тамбова. КПСС, «Коммунисты России» и Партия пенсионеров за справедливость продолжают выступать заметными спойлерами для КПРФ. Где-то на грани жизни и смерти балансирует Партия роста Бориса Титова, которая хоть и смогла привлечь в свои ряды Сергея Шнурова, пока не выстрелила как партийный проект.

Системная конкуренция

Прошедшие выборы показали, что избирательные успехи власти держатся на трех китах. Первый – это административный ресурс, который заиграл новыми красками в условиях «карантинного голосования». Даже в регионах, где его традиционно применяли слабо, вроде Иркутской и Архангельской областей, нужный результат не стал проблемой.

Трехдневное голосование, меньше возможностей для наблюдения, растянутая и неконтролируемая мобилизация лояльного избирателя – все это привело к тому, что в некоторых регионах губернаторы набрали более 80%. Это не только неприлично с точки зрения демократических стандартов, но и некорректно по отношению к президенту, который на последних выборах набрал меньше. Но таковы издержки админресурса – его трудно дозировать с точностью до процента.

В целом натянутая досрочная явка становится одним из главных показателей возможных фальсификаций. В этот раз в 22 регионах больше половины голосовавших сделали это досрочно.

Второе слагаемое побед власти – ставка на кампании референдумного типа и сокращение возможностей для системной оппозиции. После проигрышей в 2018 году Кремль стал жестче отбирать оппонентов и резко ограничивать конкуренцию даже с системными, слабыми кандидатами.

Уроки 2018 года выучены: каждый спойлер может стать губернатором, поэтому отбирают их максимально тщательно. Так было в Иркутской области, где КПРФ выдвинула безликого выходца из ФСБ Михаила Щапова. И в протестной Архангельской области, где КПРФ вообще не дали никого выдвинуть, а главным соперником власти оказалась молодая Ирина Чиркова из «Справедливой России».

Наконец, третье слагаемое успехов – это недопуск внесистемной оппозиции. Все губернаторские кампании были в высшей степени управляемыми и по составу участников, и по технологиям обеспечения явки. Уверенная победа кандидатов от власти в первом туре была тестом на эффективность для кураторов внутренней политики. А вот на выборах в заксобрания регионов допускалась большая конкуренция, но исключительно между системными партиями.

В результате успехи «Единой России» получились не столь однозначными. Партия власти не смогла набрать более 50% в семи регионах из 11: в Челябинской, Рязанской, Курганской, Костромской, Калужской, Новосибирской областях, а также в Коми, где получила всего 29% вместо 58% пятью годами ранее. Это вряд ли приведет к утрате контроля над заксобраниями, удержать его всегда помогут одномандатники, но тренд очевиден – позиции единороссов продолжают проседать даже в конкуренции с системными силами.

Правда, у системных партий не особо получается этим воспользоваться. Ожидания, что ЛДПР поднимется на скандале с Фургалом, не оправдались. Партия смогла выйти хотя бы на второе место лишь в трех регионах. КПРФ – в семи из 11. «Справедливая Россия» – только в Челябинской области.

Неожиданно сильно выступила Партия российских пенсионеров за справедливость, которая провела свои списки в семь заксобраний. Теперь она явно вошла в число фаворитов на роль управляемого аккумулятора протестных настроений.

Умное – не значит внесистемное

Наконец, еще одной интригой прошедших выборов было участие в ней внесистемной оппозиции и возможное влияние на результаты умного голосования Алексея Навального. Правда, тут стоит пояснить, что участие внесистемной оппозиции и умное голосование – это часто несовместимые, противоречащие друг другу вещи.

Задача умного голосования – направить протестные голоса на подрыв доминирования партии власти. Его не было на выборах губернаторов, а вот на уровне региональных парламентов 18 из 239 кандидатов, поддержанных умным голосованием, смогли выиграть. Не самый впечатляющий результат, причем все победители – представители системной оппозиции.

В свою очередь, кандидатов от внесистемной оппозиции, как правило, не допускают на выборы на уровне регионов. Им остаются только выборы в местные органы власти низкого уровня, городские или поселковые советы, где почти нет реальных полномочий, но есть возможность получить хоть какой-то статус и опыт.

На прошедших выборах получилось так, что далеко не все кандидаты внесистемной оппозиции оказались достаточно перспективными, чтобы получить поддержку умного голосования. Эта дилемма, вызвавшая немало споров и размежеваний, показывает главную слабость умного голосования – оно хоть и подрывает позиции единороссов, но не позволяет сплотить реальную оппозицию. Это разрушительная, а не созидательная сила, а значит, и консолидировать протест ей будет трудно.

В то же время во многом благодаря умному голосованию удалось заметно потеснить кандидатов от «Единой России» в городских парламентах в Томске (единороссы получили лишь 11 мест из 37), Новосибирске (23 из 50) и Тамбове (6 из 36). В Новосибирске у «ЕР» оказалось всего 23 мандата вместо прежних 33, хотя партия обещает получить большинство за счет самовыдвиженцев. Штабам Навального удалось провести одного своего представителя в городской парламент Новосибирска и двух – в Томске.

То есть сами по себе кандидаты от внесистемной оппозиции не так опасны для власти, как умное голосование. Особенно в одномандатных округах, где Кремлю надо будет искать способы минимизировать потенциальный ущерб для провластных кандидатов. Президентской администрации придется тщательно подбирать оппонентов в округах, чтобы те не стали троянскими конями умного голосования. Одно из возможных решений – подменить выборы конкуренцией одинаково допустимых для Кремля молодых технократов, победителей конкурса «Лидеры России. Политика».

Деполитизация партии власти за счет молодых технократов из «Лидеров России», умеренная поддержка новых партийных проектов для иллюзии выбора, недопуск внесистемной оппозиции и админресурс – вот главные ингредиенты для победы Кремля на предстоящих выборах в Госдуму. На руку властям может сыграть и пандемия с ее карантинным голосованием, а значит, выборы могут провести раньше, пока актуален коронавирус. Но на какие бы хитрости и маневры не шла власть, живая политическая среда в России постепенно замещается технологиями и наборами искусственно выращенных прогрессистов, технократов, охранителей, по сути нанятых для игры в большой пьесе под названием «Думские выборы – 2021».

Высокопоставленные чиновники из Госдепартамента совершают «челночные рейсы» в Европу и обратно, подтверждая жесткую позицию США в ответ на два переломных политических момента для России: историческое восстание в соседней Белоруссии и отравление ведущего российского оппозиционера.

Однако президент Трамп в Белом доме демонстрирует намного более прохладную реакцию, заявляя по поводу Белоруссии, что ему «нравится видеть демократию», а также отказываясь подтвердить, что российский оппозиционный деятель Алексей Навальный был отравлен веществом нервно-паралитического действия. Следуя давно установившейся практике, Трамп не выступает ни с какими осуждениями и предостережениями в адрес российского президента Владимира Путина. (Так в тексте. На самом деле Трамп заявил, что поддержал бы остановку проекта «Северный поток —2» из-за ситуации с Навальным — прим. ред.).

Это говорит о том, что перед лицом двух важнейших политических событий в России администрация Трампа идет хорошо всем знакомым путем: американские дипломаты реагируют воинственно, а Трамп подает более дружелюбные по отношению к Москве сигналы. Результатом такого раздрая стал дефицит президентского лидерства, а также недоумение союзников и врагов.

«Таков характер администрации Трампа, — говорит исследователь России из Джорджтаунского университета Анджела Стент (Angela Stent). — Политика в отношении России у этой администрации двойственная. Президент определенно нацелен на улучшение отношений с Москвой, но он не в состоянии реализовать свои намерения, потому что это очень болезненная в политическом плане тема. А Госдепартамент и Министерство обороны проводят намного более жесткую политику в отношении России. С моей точки зрения, последовательную».

Стент сказала, что такая ситуация наглядно проявила себя в последние недели в том, как администрация отреагировала на восстание в Белоруссии и на отравление Навального. «Президент не хочет говорить, что Навальный отравлен Россией, а по поводу Белоруссии он не скажет ничего такого, что можно расценить как критику в адрес Путина, — заявила Стент. — Он готов ругать Германию и [немецкого канцлера Ангелу] Меркель, которая хочет импортировать российский газ, но вот Путина он ругать не хочет».

Администрация назначила заместителя госсекретаря Стивена Бигана (Stephen Biegun), являющегося вторым человеком в Госдепартаменте, ответственным за отношения с Россией. В последние недели он занимался кризисной дипломатией и провел серию встреч с руководством России и европейских стран, а также с членами белорусской оппозиции.

Раньше Биган был лоббистом компании «Форд» и долгое время работал на Капитолийском холме в аппарате Республиканской партии. Он заслужил похвальные отзывы демократов и республиканцев за то, что в новом качестве занял воинственную позицию в отношении Кремля.

Давая 11 сентября пресс-конференцию, Биган раскритиковал российское правительство за то, что оно не провело тщательное расследование по факту применения на своей территории против российского гражданина запрещенного отравляющего вещества нервно-паралитического действия.

«Нам кажется невероятным то, что после такого происшествия власти не реагируют должным образом. Они не проводят безотлагательное расследование и не привлекают к ответственности тех, кто совершил это преступление», — заявил Биган.

Российское правительство отвергает утверждения о причастности Кремля к этому отравлению.

В Белоруссии тысячи людей вот уже шестые выходные подряд выходят на демонстрации, протестуя против результатов состоявшихся 9 августа президентских выборов. Они считают, что бывший председатель советского колхоза, а ныне президент Александр Лукашенко, правящий страной 26 лет, сфальсифицировал эти результаты. Протестующие утверждают, что жена брошенного за решетку оппозиционного деятеля Светлана Тихановская победила на этих выборах и должна стать новым президентом.

Находясь в Европе, Биган встречался с Тихановской, которая после выборов уехала в соседнюю Литву, сделав это под давлением белорусских властей. Биган пообещал новые санкции против белорусских руководителей за нарушения прав человека при разгоне демонстраций, однако сказал, что белорусский народ сам должен решить, кому быть руководителем страны.

«Белорусский народ имеет право на свободные и честные выборы, в ходе которых он выберет своих руководителей. Но он был лишен такой возможности 9 августа. Прошедшие в этот день выборы не дают никакой легитимности правителю Белоруссии», — сказал Биган во время пресс-конференции. Он призвал белорусские власти вступить в переговоры с оппозицией и провести новые выборы с участием независимых наблюдателей.

За кулисами Биган и прочие высокопоставленные чиновники из Госдепартамента призывают европейских союзников согласованно и резко осудить отравление Навального и действия Лукашенко.

Недавно высший орган руководства НАТО «самым решительным образом» осудил отравление Навального, заявив об использовании «отравляющего вещества нервно-паралитического действия из запрещенной группы „Новичок"».

Некоторые страны из Североатлантического альянса выступили против такого заявления, а самые критически настроенные, включая Францию, и вовсе настаивали на более мягких формулировках. Однако Соединенные Штаты надавили на членов НАТО, чтобы те утвердили более жесткий текст заявления, о чем рассказали знакомые с содержанием закрытых обсуждений дипломаты.

Американские представители также заняли жесткую позицию в отношении Москвы в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, членом которой является Россия.

«Биган — это подарок судьбы, — сказал один европейский дипломат, попросивший не называть его имя, так как речь идет о дипломатических переговорах. — Обычно мы надеемся на твердую и жесткую позицию американского президента в отношении России, однако сейчас никто не испытывает никаких иллюзий, поскольку общеизвестно, что Трамп такую позицию не займет. Так что мы будем довольствоваться Биганом».

Но дипломатию Бигана омрачают неоднозначные заявления и частое молчание Трампа.

Трамп мало что говорит о протестах в Белоруссии, отмечая лишь, что ему «нравится видеть демократию», и что «там демократии, кажется, не слишком много». Один раз он назвал ситуацию в этой стране «ужасной».

Спустя два дня после того, как Меркель представила «неопровержимые», по ее словам, доказательства отравления Навального похожим на советский «Новичок» веществом, которые могут указывать на причастность российских властей, Трамп сказал, что ему неизвестно, что произошло с российским оппозиционером.

«Я не знаю точно, что случилось, — заявил Трамп 4 сентября. — Я думаю, это — это трагично. Это ужасно. Такого не должно быть. У нас пока нет никаких доказательств, но я посмотрю».

С момента отравления прошло 26 дней, а Соединенные Штаты пока так и не дали официальную оценку случившемуся. Трамп не поднимал этот вопрос в разговоре с Путиным, о чем свидетельствуют находящиеся в открытом доступе записи их беседы. Во вторник Навальный разместил в сети свою фотографию, сделанную в немецком госпитале, и сказал, что может дышать самостоятельно, без аппарата искусственной вентиляции легких, к которому он был подключен несколько недель.

«Биган сделал остановки, которые я и сам бы сделал. Он встретился с людьми, с которыми я и сам бы встретился. Он поразил все мишени, — сказал высокопоставленный в прошлом американский дипломат Дэниел Фрид (Daniel Fried), ныне работающий научным сотрудником в Атлантическом Совете. — Но вопрос заключается в следующем. Если вы европейский дипломат и слушаете его, у вас возникает вопрос. Говорит ли этот человек от лица всей администрации, или он говорит от лица той части администрации, к которой Дональд Трамп не относится?»

Критики отмечают, что после отравления Навального Трамп делает путаные заявления о приоритетах США. А это, в условиях полной ясности насчет России у европейцев, указывает на его нежелание осудить данный инцидент. Трамп почему-то не хочет прямо, без обиняков назвать его отравлением с применением химического оружия, к которому может быть причастно российское государство. 4 сентября Трамп заявил репортерам в Белом доме: «Мы сейчас ведем переговоры на тему договора о нераспространении ядерного оружия, который очень важен». «Это очень важная вещь, — заявил Трамп о переговорах. — Для меня это самая важная вещь». Он спросил репортеров, почему они не задают ему вопросы о Китае.

Биган позже пояснил, что Соединенные Штаты могут начать переговоры с Россией о продлении и расширении договора СНВ-3, одновременно решая вопросы, связанные с Белоруссией и Навальным.

«Никто в США не увязывает наши позиции по фальсификации выборов, жестокому насилию в Белоруссии и трагическому отравлению Алексея Навального с какими бы то ни было другими вопросами, будь это СНВ-3, переговоры или что-то еще», — заявил он на прошлой неделе.

Когда Трампа спросили об отравлении Навального, он поспешил отметить, что у него хорошие отношения с Путиным, хотя его администрация приняла жесткие меры против России.

Воспользовавшись вопросом о Навальном, Трамп раскритиковал Германию за продолжение строительства трубопровода «Северный поток — 2», по которому российский газ должен пойти в Европу и против которого администрация Трампа выступает по материальным соображениям.

Вице-президент Фонда Карнеги по исследовательской работе Эндрю Вайс (Andrew S. Weiss), который в администрации Клинтона занимался Россией, сказал, что у администрации политика в отношении России существует только в той мере, в какой ее поддерживает президент.

«У нас нет политики в отношении России, кроме той, под которой готов подписаться Трамп, — заявил Вайс. — Теоретически это США должны формировать политику Запада в отношении России. Но чем ближе выборы, тем яснее мы видим, что эффективной американской политики в отношении России нет. И уж тем более у нас нет возможности сплачивать вокруг себя остальных».

В подготовке материала принимала участие Анна Джиран (Anne Gearan).

11−13 сентября в России прошли выборы в региональные органы власти. Граждане избирали 18 глав субъектов федерации, депутатов 11 региональных и 22 городских законодательных собраний, а также мэров нескольких крупных городов и множество муниципальных депутатов (всего «разыгрывалось» 78 тысяч избираемых должностей). По итогам выборов представители власти и оппозиции сделали принципиально разные выводы: Кремль и «Единая Россия» поспешили заявить о своей явной победе, а их противники — об успехах «Умного голосования» и достижениях альтернативных политических сил.

На мой взгляд, и те, и другие не вполне правы: выборы скорее показали то, что и так давно было известно — как политический институт, они полностью девальвированы в путинской России и более не могут служить инструментом эволюционных перемен в обществе, каким являются в любой современной стране.

Почему? Об этом говорят несколько обстоятельств.

Прежде всего стоит заметить, что в целом по итогам губернаторских кампаний за провластных кандидатов «высказалось» значительно большее число избирателей, чем прежде. И это на фоне явного снижения популярности правящей партии и существенного роста недовольства в регионах (самыми очевидными подтверждениями которого являются в этом году массовые протестные выступления в Хабаровском крае в связи с отрешением от должности губернатора Сергея Фургала; в Ненецком автономном округе вследствие попытки его объединения с Архангельской областью и в Башкирии из-за явной коррупционной смычки местного руководства и федеральных компаний).

Не случилось предсказывавшихся многими экспертами вторых туров выборов в Иркутской, Костромской, Пензенской и Архангельской областях, а также в Краснодарском крае; напротив, во многих регионах и.о. были избраны большинством в 80% голосов и более. Как справедливо отметил Илья Яшин, во многих случаях выборы показали, что региональные руководители пользуются куда большей поддержкой населения, чем Путин, если судить по итогам его выборов 2018 году. Это означает, что власти в России пошли по пути соседней Белоруссии (у которой они давно и последовательно учатся) и, надо полагать, просто «нарисовали» результаты, показавшиеся им желательными. Конечно, можно рассуждать о том, что сейчас независимый политик в России не может стать кандидатом на губернаторских выборах, но после региональных кампаний 2018 года, когда «тяжеловесы» от власти проигрывали никому не известным претендентам, относиться серьезно к нынешним результатам невозможно.

Второй важный момент — это очередное изменение правил выборов и очередное глумление российских властей над законом и правилами приличия. Выборы, как известно, были «растянуты» на три дня — при этом такое решение не могло быть принято без противоречий с законодательством: федеральный закон, вводивший давнную норму, мог применяться только с 2021 года, так как на момент его одобрения многие региональные выборные кампании уже были объявлены. Однако Кремль и ЦИК заявили о необходимости проведения голосования в течение трех дней на основании «проблем» с короновирусом — хотя к середине сентября большинство ограничительных мер в стране были уже отменены (это указывает на то постоянное изменение условий проведения выборов, о котором я неоднократно писал и без которого российские власти не могут поддерживать пресловутую «стабильность»).

Неудивительно, что инструмент «досрочки» стал главным фактором, способствующим фальсификациям на выборах, — в некоторых регионах до основного дня проголосовали более 40% избирателей (а в Татарстане их число увеличилось с 4% на прошлых выборах до 52% сейчас). В эти дни на участки практически не допускались наблюдатели, а члены избирательных комиссий активно ходили по квартирам и домам пожилых граждан, где могли свободно «подсказывать» проголосовать за кандидатов от провластных партий.

При этом уже практически забыты и такие факты, как продолжение распространения электронного голосования (в нем, я убежден, скрыт мощный инструмент фальсификации, который должен раскрыться в ближайшие годы), так и сохранение голосования вне стационарных участков (на прошедших выборах число таких «временных» пунктов составило 9,5 тыс.). Я уже писал, что «с началом реализации плана увековечения власти В. Путина политика в России закончилась» — и то, что мы увидели на нынешних «выборах», это вполне подтверждает.

Наконец, власть опробовала на этих выборах важную новацию. Впервые за двадцать лет число политических партий, роль которых не сводится к чистым статистам, выросло: партия «Новых людей» предпринимателя Алексея Нечаева, «За правду» повоевавшего в Донбассе писателя Захара Прилепина и Партия прямой демократии, основанная белорусским IT-бизнесменом, директором по продукту компьютерной игры World of Tanks Вячеславом Макаровым. Судя по тому, как обстояли дела на российской политической сцене последние десятилетия, вряд ли можно предположить, что появление сразу трех заметных политических партий могло обойтись без участия Администрации президента.

Первые две при этом выступили очень успешно: «Новые люди» получили соответственно 8,4% на выборах в Думу Новосибирской области и 13,9% на выборах в городскую Думу Томска; «За правду» — почти 7% на выборах в Рязанскую областную Думу. В итоге новые партийные проекты обеспечат своим выдвиженцам льготные условия на выборах в Государственную Думу в следующем году и таким образом, с одной стороны, размоют протестное голосование, а с другой — пошлют сигнал «системной оппозиции» о том, что старым партиям с их старыми лидерами стоит быть сговорчивее с руководством страны.

Если предположить, что появление новых политических партий объясняется решением Кремля, то оно выглядит очень своевременным — как показало восприятие нынешней кампании, даже респектабельные наблюдатели на Западе восприняли появление новых участников российской «политики» чуть ли не как триумф демократического движения в авторитарной стране, и как бы смешно это ни выглядело, данное обстоятельство нельзя сбразывать со счетов.

/spektr.press/wp-content/uploads/2020/09/Russia_Elections_94977.jpg-1f8e9-300x202.jpg" target="_blank">https://spektr.press/wp-content/uploads/2020/09/Ru...ns_94977.jpg-1f8e9-300x202.jpg 300w, https://spektr.press/wp-content/uploads/2020/09/Ru..._94977.jpg-1f8e9-2048x1376.jpg 2048w, https://spektr.press/wp-content/uploads/2020/09/Ru..._94977.jpg-1f8e9-1536x1032.jpg 1536w" width="2560" />

Единый день голосования, 13 сентября 2020 г. Фото Dmitri Lovetsky / TASS / Scanpix / Leta

Иначе говоря, минимально объективная оценка прошедшего голосования указывает на то, что Кремль, окончательно отказываясь от любых приличий в ходе проведения «выборов» и при этом выстраивая все новые фейковые декорации в виде новых партийных проектов, успешно решает имеющиеся проблемы и формально легитимизируют свою власть.

Перед 13 сентября в России много говорилось о том, что власть боится протестов и даже готова ввести тотальный карантин в случае, если результаты выборов спровоцируют массовые акции — но мы в очередной раз увидели, что Россия полностью распростилась с любой политической субъектностью населения, а россияне (пока) не готовы бороться за свои электоральные права. В этом — самый важный, на мой взгляд, урок прошедших выборов.

Однако в то же время оппозиция сегодня утверждает, что дело обстоит не столь драматично, указывая на успех «Умного голосования» Алексея Навального и победу глав его региональных штабов на выборах в городские Думы Томска и Новосибирска. Это действительно так. Как правда и то, что в Томске «Единая Россия» потеряла большинство в городской Думе. Но мне не кажется, что два мандата в городских парламентах там, где Навальный только что провел свои расследования и где он, собственно, и был отравлен — достойное вознаграждение за здоровье (и слава Богу, что не за жизнь) одного из самых последовательных критиков российской власти.

Я бы даже сказал больше: если на попытки оппозиционеров добиться успеха на муниципальных выборах власти теперь отвечают использованием боевых химических средств, ситуация выглядит гораздо более тяжелой, чем это можно предполагать. Да, у оппозиционных политиков появляется формальное право голоса, но мы давно видим, что сегодня статус муниципиального депутата не дает почти ничего в противостоянии с властью: его можно без проблем задерживать на протестных акциях, арестовывать, штрафовать и т. д.; что же касается реального политического веса, то даже в том же Томске, который сейчас станет для оппозиции примером явного успеха, если «Единая Россия» в городской Думе соединится с «Новыми людьми» и «независимыми» депутатами-бизнесменами, то будет проводить нужные ей законопроекты так же, как делала это и в прежнем созыве.

Не стоит сомневаться, что в России есть и останутся те, кто находится в непримиримой оппозиции к «Единой России» — и они продолжат искать формы противостояния властям в электоральной сфере — но я все же совершенно не разделяю оптимистических ожиданий на этот счет, так как Кремль, как мне кажется, нашел оптимальный до поры до времени вариант: жестко препятствовать оппозиции (даже самой лояльной) добиваться контроля над значимыми позициями (типа постов губернаторов) и при этом позволять ей добиваться локальных и малозначительных успехов, купируя их административными способами.

Если подвести итог, я бы назвал выборы 11−13 сентября успехом власти, а не оппозиции. Кремль добился нескольких значимых результатов: он взял реванш (пусть и чисто формальный, но других критериев там не знают) за унизительные для себя губернаторские кампании 2018 года; ему удалось провести первое неодномоментное голосование в истории России, и не стоит сомневаться, что трехдневные (а скорее даже растянутые на полную неделю) выборы стали реальностью российской политики на долгие годы.

Наконец, в «политику» введены новые партии и гарантировано их активное участие в федеральных избирательных кампаниях в следующем году. Оппозиция в ходе подготовки к выборам потеряла своего самого яркого лидера (я не хочу сейчас вдаваться в подробности «дела Навального», но убежден — оно будет «по полной» использовано властью для убеждения населения, что политик является иностранным агентом, управляемым, финансируемым и спасаемым «заграницей», что приведет для него к катастрофическим последствиям). Оппозиция не сумела повторить успеха, которого достигла на муниципальных выборах в Москве в 2019 году, ни в одном регионе или крупном городе; и, наконец, она продемонстрировала, что ее поражение не приводит ни к какой серьезной протестной активности.

В итоге можно утверждать, что в 2021 году мы увидим еще более грязные и примитивные кампании со стороны власти; Государственная Дума будет наполнена совершенно бессловесными депутатами; а политическая активность в регионах еще более «зачищена».

Встреча Путина с Лукашенко на следующий день после выборов имела, на мой взгляд, не только практическое, но и символическое значение: Кремль не просто во всем поддерживает Белоруссию, но и ведет Россию по белорусскому пути — пути, который основан на невозможности легитимной смены власти на выборах и который в конечном счете приводит к общенародным протестам и революции. Однако что-то подсказывает мне, что до белорусского сценария нашей стране остается еще много лет, если не десятилетий…

Самодовольные «верхи» против озлобленных «низов»

Политическое значение поражения белорусской революции может быть огромным, но еще большим стало ее символическое значение. Победа белорусской революции стала бы еще одним свидетельством текущей эпохи, в то время как ее поражение, напротив, указывает на смену эпох. Именно поражение делает белорусскую революцию событием воистину мирового масштаба. Оно меняет устоявшееся отношение к революции в принципе.

Сергей Капица как-то сказал, адресуясь к современности, что все мы похожи на актеров, которые играют на сцене свои роли и думают, что они на этой сцене главные. А в это же время на «заднике», за спинами актеров, показывают огромные страшные тени, и все зрители давно уже с ужасом смотрят на них.

Я вспоминал эти слова Капицы не раз, читая репортажи из Минска. Белорусская революция — это путеводитель по миру страшных теней из будущего, которые нависли над XXI веком.

Если рассматривать события в Минске под углом зрения их соответствия канонам революционной ситуации, как их сформулировал Ленин (а дальше него в этом вопросе никто за 100 прошедших лет так и не продвинулся), то в глаза, прежде всего, бросается то, что в некотором смысле слова это была «недореволюция». Большинство «компонентов» революционной ситуации, обозначенных Лениным, были «смазанными», едва уловимыми, а главный — так и вовсе отсутствовал.

Об относительном обнищании масс можно говорить лишь с определенной натяжкой. Экономика Беларуси является весьма уязвимой и структурно несбалансированной, в связи с чем качество и уровень жизни населения все последние годы снижались. Но это был достаточно плавный процесс без ярко выраженных скачков. Может быть, пандемия и связанный с нею глобальный кризис внесли свою лепту в ухудшение этого показателя сверх привычной нормы, но полноценный финансовый кризис начал разворачиваться не до, а после революционных событий.

Похожая картина наблюдается и с «большей, чем обычно», активностью масс. Они естественным образом были подогреты избирательной кампанией. Выборы, даже самые что ни на есть фиктивные, все равно повышают уязвимость авторитарных режимов. Но, помимо этого, с общественной активностью ничего выходящего за рамки обычного в Беларуси в преддверии революции не происходило. Скорее, только неадекватная реакция силовиков в первые часы и дни протеста по-настоящему завела людей.

Все становится еще более неоднозначным, когда мы пытаемся оценить главный параметр, по которому измеряют революционные ситуации: это насчет того, что «низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому». С низами все более-менее понятно. По целому ряду причин, которые еще предстоит исследовать историкам, у населения Беларуси и возник синдром хронической политической усталости от Лукашенко. Все-таки 26 лет — немалый срок.

Теперь мы видим, что минимального ухудшения экономического положения и рутинного повышения циклической политической активности, связанной с выборами, оказалось достаточно для того, чтобы в массах вспыхнула острая «личная неприязнь» к Лукашенко. То есть низы сразу показали отчетливо, чего они не хотят.

Протесты в Беларуси выявили кризис философии «бархатных революций», которая «не работает», если «верхи» хотят и могут жить, как жили. Эпоха «перезревших» революций, триггером которой была старческая немощь «верхов», подходит к концу. Начинается эпоха «недозрелых» революций, драйвером которых становится нетерпение масс. Это совсем другие революции, чем те, к которым мы привыкли за последние полвека. В них ожесточение масс, как правило, значительно опережает способность элит к политической рефлексии. Теперь мы все чаще будем становиться свидетелями того, как «упоротые элиты» упорно желают жить по-старому до самой смерти, «под собою не чуя страны».

Конец политического постмодернизма

На первый взгляд, события в Беларуси отличаются от других восточноевропейских революций разве что особой жестокостью при подавлении протестов. Революция в Минске, очевидно, не выглядит как праздник. Лукашенко установил рекорд «политической отмороженности». Уровень раскрепощения животных инстинктов, который был продемонстрирован белорусскими силовиками, стал беспрецедентным для Европы со времен окончания холодной войны. Полагаю, что все это не следствие стечения каких-то случайных и исключительных обстоятельств, а проявление новой тенденции.

Жестокость не может быть объяснена только особой кровожадностью Лукашенко или врожденным садизмом белорусских силовиков, тем более что и то и другое — миф. Здесь есть нечто большее. Любой приказ можно выполнить формально, на совесть или «с оттяжечкой».

Массовая жестокость в истории всегда имеет, помимо психологических, еще и социальные корни. Она не может быть атрибутирована ни к отдельной личности, ни к отдельной нации, даже если кажется наоборот. Германский нацизм нельзя свести к личности Гитлера, так же, как и русский большевизм нельзя вывести из личности Ленина или Сталина. Ненамного больше даст попытка вывести их из психологических особенностей немецкого или русского народов.

В начале прошлого века, откликаясь на просьбу немецкого (что уже любопытно) издания, Максим Горький дал по итогам русской революции одну из самых безжалостных, на мой взгляд, характеристик русского народа, сделав акцент на его уникальной и патологической жестокости. В статье, цитировать которую обширно можно только с пометкой «18+», есть много горьких слов, в том числе и такие:

Сегодня это прочитывается по-другому. Горький не застал нацизма и не видел Германию при Гитлере, иначе его оценки были бы более универсальными. Ненависть, идущая не только и не столько «сверху», сколько «снизу», — верный признак не столько нравственной ущербности, сколько скрытой или открытой гражданской войны, поразившей общество.

Революции в Восточной Европе (включая советскую «Перестройку») потому и были «бархатными», что классовая структура постмодернистскдого позднетоталитарного общества была по-импрессионистски «смазанной». Классы в таком обществе были как бы намечены пунктиром, словно прозрачные контуры, границы между ними уже были нечеткими, одно плавно перетекало в другое. Ощущение принадлежности к целому превалировало зачастую над чувством принадлежности к группе.

Государство, погруженное в эту диффузную социальную среду, быстро пропитывалось чужеродными ему квазилиберальными примесями и теряло присущую ему жесткость. Оно становилось вялым и рефлексирующим, что, естественно, делало его уязвимым для давления как извне, так и со стороны общества, которое искало и, как правило, находило внутри такого государства «пятую колонну».

Именно подключение этой «пятой колонны» к революции делало последние «бархатными».

Возвращение в «классы»

 

Если в обществе наблюдаются признаки скрытой или тем более открытой гражданской войны, значит, это общество разделено на классы. Именно возвращение общества «в классы», то есть к социальной структуре, в которой две большие группы очень жестко, можно сказать, бескомпромиссно противостоят друг другу, является главной приметой времени как в Беларуси, так и в России. Но это, если так можно выразиться, «неклассические классы», не подходящие под общепринятые их определения.

Растянутое на два десятилетия непрерывное давление неототалитарного государства на постсоветские общества не прошли для последних даром: они приняли форму того «властного сосуда», в который их поместили.

Произошло практически полное переформатирование всех общественных связей и отношений, результатом которого стало появление у этих обществ «вторичных классовых признаков». Они оказались расколоты на две большие группы людей, сильно различающиеся своим местом в сложившейся социально-экономической и политической системах, но не похожие на классы в их прежнем понимании.

Речь, по сути, идет о двух «мегаклассах», перекрывающих собою все неототалитарное социальное пространство: о «людях системы» и «людях вне системы», то есть о «включенных» и об «исключенных». Принадлежность к одному из этих «мегаклассов» не зависит от социального или профессионального статуса субъекта. Можно быть хорошо «включенным» водителем и плохо «включенным» бизнесменом. Положение в обществе все больше определяется тем, является ли «имярек» частью системы или она его из себя «вытолкнула». Место внутри Системы, конечно, тоже имеет значение, как и конкретное место «вне Системы», но существенно меньшее, чем сам факт принадлежности или непринадлежности к Системе.

Что объединяет людей Системы? То, что они коллективно (как прямо, так и косвенно) контролируют государство, а через него — основные экономические активы (командные высоты в экономике).

Это неправда, что Россией или Беларусью управляют Путин или Лукашенко, соответственно и небольшая «кучка» их фаворитов. Может, когда-то это было так, но теперь выглядит иначе. За долгие годы

сформировался обширный класс, который является коллективным бенефициаром того государственного капитализма, который, пусть и в разных модификациях, составляет основной экономический уклад как в России, так и в Беларуси.

У этого класса действительно очень диффузная периферия, но зато очень твердое и компактное ядро. Он не химера, а реальный социальный субъект со значительными политическими амбициями, который фактически эксплуатирует совместно концессию на «властесобственность». У него имеется способность к рефлексии, самоорганизации и самовоспроизводству. Он ощущает всех, кто не является частью Системы, как «чужих».

По мере того, как оставшиеся за бортом Системы начинают осознавать себя единым «мегаклассом» (что само по себе происходит очень небыстро из-за сопротивления Системы), в обществе разворачивается гражданская война, выступающая на социальной поверхности в виде сыпи особой жестокости.

Природа процессов, разворачивающихся в России и в Беларуси, совершенно однотипна. И там и там основанием экономического уклада является госкапитализм, только в Беларуси он архивно-номенклатурный, а в России — олигархически-мафиозный. И там и там государство является главным собственником, и при этом само находится в коллективной концессии у правящего класса. Но по каким-то причинам в Беларуси быстрее сформировалось коллективное сознание у выброшенных за борт Системы социальных групп и слоев, что и привело к обострению классовой борьбы и вспышке гражданского противостояния.

События в Минске заставляют нас изменить представления о стабильности постсоветских неототалитарных режимов как в Беларуси, так и в России. До сих пор был популярен взгляд, что режимы эти находятся в «неустойчивом равновесии» и напоминают мяч, зависший в зените параболы, и вопрос был лишь в том, откуда прилетит тот черный лебедь, который смахнет его своим крылом. Но, похоже, реальность выглядит несколько иначе.

Режимы оказались гораздо более устойчивыми, чем многие ожидали. Они не зависли в социальном вакууме, а покоятся на весьма прочной классовой платформе,

и никакой лебедь их с нее не спихнет. Стратегия, ориентированная на то, что мирное давление на режим само по себе приведет к его коллапсу, оказалась провальной. В общем-то, определенные выводы можно было сделать уже по итогам провала оппозиции в Венесуэле. Хотя прямого отношения к постсоветскому пространству они не имели, но тенденцию высветили. Лукашенко ее развил и углубил.

Одним из главных следствий белорусской революции может стать смена устоявшейся революционной парадигмы. Революция никогда не была веселым приключением. В XIX веке, который вошел в историю как «Век революций», последние всегда прямо и однозначно ассоциировались с насилием. Кто-то этим ужасался, кто-то — восхищался. Маркс считал насилие повивальной бабкой истории, а революции — ее локомотивами. Так или иначе, но ни у кого не было сомнений, что политический ассоциативный ряд для революций — разруха, война, кровь.

Все изменилось в последнюю четверть XX века. Дряхлеющий тоталитарный монстр, окруженный сателлитами, в страшной схватке уничтоживший своего главного еще более монструозного антагониста, медленно погружался на дно истории, не выдерживая напряжения холодной войны. В его некогда безупречно работающих органах завелись черви, и поэтому в решающий момент ему элементарно не хватило сил сомкнуть челюсть. Эта в некотором смысле уникальная историческая ситуация была осмыслена как новая норма. Ненасильственная (на самом деле, конечно, тоже насильственная, но в очень скромных дозах) революция стала европейским золотым стандартом. Революцию психологически приравняли к фестивалю. Ассоциативный ряд стал другим: гвоздики, розы всех оттенков, в конце концов, достоинство.

Мантрой нового поколения стали миллион, но не алых роз, как в песне Пугачевой, а протестующих на улице: если выйдет миллион — режим рухнет. «Гандизм» стал европейским «всем».

Кто не Ганди — тот отстой, или хуже того — провокатор и маргинал.

Но «гандизм» хорош, когда борешься с британцами, и не просто с британцами, а «отцивилизованными» британцами, вытравившими из национального сознания память об англо-бурской войне. Такой противник не может позволить стрелять в толпу женщин и детей, потому что у него за спиной заградотряд из свободной прессы, эффективной оппозиции, полномочного парламента, независимого суда и прочей либеральной ерунды. Если перед ним поставить миллион женщин и детей, то он капитулирует. Только где взять отцивилизованных британцев на постсоветских просторах? Все выглядит иначе, если у вас позади заградотряд из ветеранов НКВД–КГБ–ФСБ–МГБ. Тут рука не дрогнет.

Белорусская революция показала, что в неототалитарных обществах, возникших на просторах рухнувшей советской империи, «гандизм» не пройдет.

Если режим готов отстреливаться, парадигма мирного протеста не работает. Ни миллион, ни даже сто тысяч никогда не выйдут на улицу, если армия и полиция готовы стрелять в толпу. А на меньших цифрах «бархатные революции» не случаются.

Стратегия мирного протеста была серьезно дискредитирована в Минске, и это, пожалуй, главный на сегодня результат событий, свидетелями которых мир стал. В европейскую историю возвращается ужасный и кошмарный XIX век с его культом революционного насилия.

Главные перемены будут поначалу не столько политические, сколько идеологические. Мысль о том, что новое может и должно прокладывать себе дорогу в будущее при помощи насилия, то есть в очевидном конфликте с формальным правопорядком, постепенно из маргинальной будет снова превращаться в главный тренд эпохи. Новым центром политического дискурса вместо «лже-гандизма» станет конституционное право народов на восстание в случае узурпации власти, о допустимых и недопустимых формах восстания, его стратегии и тактике.

Призыв просто выйти на улицу и взяться за руки после белорусских событий станет достоянием истории на очень долгое время.

Во всех следующих революциях руки протестующих уже никогда не будут пустыми.

В ожидании перманентной революции

Ирония истории возвращает нас в точку, в которой разошлись дороги троцкистов и сталинистов: к спору о возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране. Только на этот раз речь идет о демократии. К сожалению, при существующих на сегодняшний день реалиях задача смены режимов в России, и как следствие — в Беларуси, не имеет практического решения. Мирный протест дискредитирован. Он показал свою полную неэффективность, а условий для успешного восстания против диктатуры внутри России нет, и в ближайшие десятилетия они сами по себе не сложатся. Призыв и тем более подготовка к такому восстанию — опасная авантюра и провокация.

Внешние силы также бессильны как-либо повлиять на ситуацию. Это связано с тем, что современная Россия на самом деле давно и очень прочно встроена в глобальный миропорядок, частью которого являются и страны Запада. И именно Запад, как это ни парадоксально, является сегодня главным гарантом стабильности режима в России. Россия не только является частью мировой повестки, но и активно формирует ее. Отношения России и Запада характеризуются глубокой взаимозависимостью и сложным переплетением интересов. Серьезная дестабилизация в России неизбежно затронет жизненно важные интересы Запада, а значит, Запад на самом деле сделает все возможное, чтобы ее избежать.

Казалось бы Кремлю не о чем беспокоиться: сама история позаботилась о том, чтобы его жители спали спокойно. Но вот беда, одержимая мессианскими идеями голова, оставшимся без дела рукам покоя не дает. И Кремль стал просовывать свои руки все дальше и дальше на Запад, фактически объявив последнему третью гибридную мировую войну. Кому-то не терпится взять реванш за поражение в холодной войне. Москва всеми силами старается дестабилизировать Запад и погрузить его в хаос, и тем самым она рубит тот сук, на котором держится стабильность режима. Он защищен от революции ровно настолько, насколько Запад сам от нее защищен.