Цитата сообщения ТАТКУ «СЫН АРТИЛЛЕРИСТА»..... Константин Симонов


Из книги Д. Ортенберга «Июнь-декабрь сорок первого»:

7 декабря

Хоть и не хватает в этом номере материалов о Московской битве, все-таки нельзя назвать его сереньким. В нем широко представлены наши писатели — Илья Эренбург, Федор Панферов, Константин Симонов... Симонов только вчера вернулся с Северного фронта. Вечером мы встретились. Он стал рассказывать об увиденном там, о пережитом, но вдруг прервал этот свой рассказ:

— Хочешь, прочитаю тебе стихи?..

Я не успел ответить — он уже выхватил из полевой сумки пачку исписанных листиков и начал чтение. Громко, словно перед большой аудиторией. Это была поэма «Сын артиллериста». Прослушав все до конца, я молча отобрал у него рукопись и на уголке первой странички написал: «В номер». Симонов обрадовался, даже глаза заблестели. Обрадовался и я — давно у нас не было стихов Симонова.....




СЫН АРТИЛЛЕРИСТА

Был у майора Деева Товарищ — майор Петров, Дружили еще с гражданской, Еще с двадцатых годов. Вместе рубали белых Шашками на скаку, Вместе потом служили В артиллерийском полку. А у майора Петрова Был Ленька, любимый сын, Без матери, при казарме, Рос мальчишка один. И если Петров в отъезде,— Бывало, вместо отца Друг его оставался Для этого сорванца. Вызовет Деев Леньку: — А ну, поедем гулять: Сыну артиллериста Пора к коню привыкать!— С Ленькой вдвоем поедет В рысь, а потом в карьер. Бывало, Ленька спасует, Взять не сможет барьер, Свалится и захнычет. — Понятно, еще малец!— Деев его поднимет, Словно второй отец. Подсадит снова на лошадь: — Учись, брат, барьеры брать! Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!— Такая уж поговорка У майора была. Прошло еще два-три года, И в стороны унесло Деева и Петрова Военное ремесло. Уехал Деев на Север И даже адрес забыл. Увидеться — это б здорово! А писем он не любил. Но оттого, должно быть, Что сам уж детей не ждал, О Леньке с какой-то грустью Часто он вспоминал. Десять лет пролетело. Кончилась тишина, Громом загрохотала Над родиною война. Деев дрался на Севере; В полярной глуши своей Иногда по газетам Искал имена друзей. Однажды нашел Петрова: «Значит, жив и здоров!» В газете его хвалили, На Юге дрался Петров. Потом, приехавши с Юга, Кто-то сказал ему, Что Петров, Николай Егорыч, Геройски погиб в Крыму. Деев вынул газету, Спросил: «Какого числа?»— И с грустью понял, что почта Сюда слишком долго шла... А вскоре в один из пасмурных Северных вечеров К Дееву в полк назначен Был лейтенант Петров. Деев сидел над картой При двух чадящих свечах. Вошел высокий военный, Косая сажень в плечах. В первые две минуты Майор его не узнал. Лишь басок лейтенанта О чем-то напоминал. — А ну, повернитесь к свету,— И свечку к нему поднес. Все те же детские губы, Тот же курносый нос. А что усы — так ведь это Сбрить!— и весь разговор. — Ленька?— Так точно, Ленька, Он самый, товарищ майор! — Значит, окончил школу, Будем вместе служить. Жаль, до такого счастья Отцу не пришлось дожить.— У Леньки в глазах блеснула Непрошеная слеза. Он, скрипнув зубами, молча Отер рукавом глаза. И снова пришлось майору, Как в детстве, ему сказать: — Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!— Такая уж поговорка У майора была. А через две недели Шел в скалах тяжелый бой, Чтоб выручить всех, обязан Кто-то рискнуть собой. Майор к себе вызвал Леньку, Взглянул на него в упор. — По вашему приказанью Явился, товарищ майор. — Ну что ж, хорошо, что явился. Оставь документы мне. Пойдешь один, без радиста, Рация на спине. И через фронт, по скалам, Ночью в немецкий тыл Пройдешь по такой тропинке, Где никто не ходил. Будешь оттуда по радио Вести огонь батарей. Ясно?— Так точно, ясно. — Ну, так иди скорей. Нет, погоди немножко.— Майор на секунду встал, Как в детстве, двумя руками Леньку к себе прижал.— Идешь на такое дело, Что трудно прийти назад.

Как командир, тебя я Туда посылать не рад. Но как отец... Ответь мне: Отец я тебе иль нет? — Отец,— сказал ему Ленька И обнял его в ответ. — Так вот, как отец, раз вышло На жизнь и смерть воевать, Отцовский мой долг и право Сыном своим рисковать, Раньше других я должен Сына вперед посылать. Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!— Такая уж поговорка У майора была.— — Понял меня?— Все понял. Разрешите идти?— Иди!— Майор остался в землянке, Снаряды рвались впереди. Где-то гремело и ухало. Майор следил по часам. В сто раз ему было б легче, Если бы шел он сам. Двенадцать... Сейчас, наверно, Прошел он через посты. Час... Сейчас он добрался К подножию высоты. Два... Он теперь, должно быть, Ползет на самый хребет. Три... Поскорей бы, чтобы Его не застал рассвет. Деев вышел на воздух — Как ярко светит луна, Не могла подождать до завтра, Проклята будь она! Всю ночь, шагая как маятник, Глаз майор не смыкал, Пока по радио утром Донесся первый сигнал: — Все в порядке, добрался. Немцы левей меня, Координаты три, десять, Скорей давайте огня!— Орудия зарядили, Майор рассчитал все сам, И с ревом первые залпы Ударили по горам. И снова сигнал по радио: — Немцы правей меня, Координаты пять, десять, Скорее еще огня! Летели земля и скалы, Столбом поднимался дым, Казалось, теперь оттуда Никто не уйдет живым. Третий сигнал по радио: — Немцы вокруг меня, Бейте четыре, десять, Не жалейте огня! Майор побледнел, услышав: Четыре, десять — как раз То место, где его Ленька Должен сидеть сейчас. Но, не подавши виду, Забыв, что он был отцом, Майор продолжал командовать Со спокойным лицом: «Огонь!»— летели снаряды. «Огонь!»— заряжай скорей! По квадрату четыре, десять Било шесть батарей. Радио час молчало, Потом донесся сигнал: — Молчал: оглушило взрывом. Бейте, как я сказал. Я верю, свои снаряды Не могут тронуть меня. Немцы бегут, нажмите, Дайте море огня! И на командном пункте, Приняв последний сигнал, Майор в оглохшее радио, Не выдержав, закричал: — Ты слышишь меня, я верю: Смертью таких не взять. Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Никто нас в жизни не может Вышибить из седла!— Такая уж поговорка У майора была. В атаку пошла пехота — К полудню была чиста От убегавших немцев Скалистая высота. Всюду валялись трупы, Раненый, но живой Был найден в ущелье Ленька С обвязанной головой. Когда размотали повязку, Что наспех он завязал, Майор поглядел на Леньку И вдруг его не узнал: Был он как будто прежний, Спокойный и молодой, Все те же глаза мальчишки, Но только... совсем седой. Он обнял майора, прежде Чем в госпиталь уезжать: — Держись, отец: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!— Такая уж поговорка Теперь у Леньки была... Вот какая история Про славные эти дела На полуострове Среднем Рассказана мне была. А вверху, над горами, Все так же плыла луна, Близко грохали взрывы, Продолжалась война. Трещал телефон, и, волнуясь, Командир по землянке ходил, И кто-то так же, как Ленька, Шел к немцам сегодня в тыл. 1941

До глубокой ночи затянулась наша беседа. Много любопытного рассказал мне Симонов о своем двухмесячном пребывании на Севере, но еще больше узнал я потом из его дневников, которые хранились у меня в сейфе. Тут, наверное, требуется небольшое разъяснение. Во время войны всему личному составу действующей армии запрещалось вести дневники. Причины понятны. Понимали их и я и Симонов. Но писатель, очевидно, не может обойтись без каких-то записей своих впечатлений, наблюдений. Однажды Симонов принес мне целую пачку таких записей. Я прочитал их, они мне понравились. Больше всего — за честность суждений, за откровенность. По всем правилам воинской дисциплины, я должен был бы наказать его за нарушение запрета и отобрать дневники. Я их и отобрал, но... по ходатайству самого Симонова. Он попросил меня хранить их «на правах секретных документов»; это, мол, будет безопаснее и для него, и для дневников. Я спрятал их в своем сейфе, и с тех пор по возвращении из каждой своей командировки Симонов приносил мне новые и новые записи, а я складывал их в сейф рядом с прежними.

Опубликованы они были лишь в 70-е годы в виде двухтомника под общим названием «Разные дни войны». На подаренном мне экземпляре этого двухтомника автор сделал такую надпись: «Давиду Ортенбергу — первому лорду-хранителю этих не печатанных тогда дневников — с любовью и дружбой. Твой Костя»...

* * *

А теперь вернусь к тому, на чем прервался.

...Глубокая ночь на 7 декабря 1941 года. Все хлопоты с очередным номером газеты закончены. Вот-вот должны принести из типографии сигнальный экземпляр. Я дожидаюсь его по обязанности. А Симонов, конечно, потому, что в этом номере идет его поэма...


* * *

Итак, в газете от 7 декабря опубликована поэма Симонова «Сын артиллериста». Заняла она чуть ли не половину полосы. Нечасто мы бывали так щедры для поэтов. Помнится, только еще одна поэма заняла в «Красной звезде» два подвала — это «Мария» Валентина Катаева.

Сам Симонов отнюдь не переоценивал художественных достоинств той своей поэмы. Даже удивлялся, почему она после войны стала одним из наиболее популярных его произведений, особенно среди школьников. «Сына артиллериста» включили в школьные учебники, и к Симонову хлынул поток писем. В большинстве из них задавался вопрос: жив ли Ленька — главный герой баллады? Спустя много лет Симонов разыскал Леньку, узнал, что он по-прежнему служит в артиллерии, уже в звании подполковника.

Отмечу, между прочим, что в последующих изданиях поэмы автор исключил строки:

При свече в землянке
В ту ночь мы подняли тост
За тех, кто в бою не дрогнул,
Кто мужественен и прост.
За то, чтоб у этой истории
Был счастливый конец,
За то, чтобы выжил Ленька,
Чтоб им гордился отец,
За бойцов, защищавших
Границы страны своей,
За отцов, воспитавших
Достойных их сыновей!

Так и было в тот вечер, в землянке на полуострове Среднем, где командир артиллерийского полка рассказал Симонову эту историю; там тогда они и подняли чарку за «счастливый конец».

Что ж, право автора переделывать и сокращать свои стихи. Но в тот день, когда поэма сдавалась в набор, ни у меня, ни у самого Симонова не было сомнений, что они и к месту, и ко времени.

* * *