Рассказывать о человеке, которого никогда не видел, не делил с ним шагами дорогу, не обедал в одной теме переживаний, сложно. Легко сбиться на романтический флер, не имеющий ничего общего с адресатом.
Марта была человеком, после общения с которым просыпается детский росток игры. Не для чего-то, не ради победы, не в предвкушении созвучий, а скорее для того, чтобы слово не стало страшнее тишины. Она была самодостаточна и никогда не грузила своих собеседников причиной, по которой ее жизнь в сети была и богаче и ближе, чем реальная. Нас таких к тому времени образовалось не мало, каждый сбегал от своего неуюта в простоту неформального общения.
Где нет четких правил и требований, нет правил и обещаний, нет обязаловки, возникшей в сетевом этикете потом. На том ресурсе, где мы познакомились, тоже существовала категория "друг". Но мы предпочитали ее рассматривать в американском варианте, не нагружая семантику словом "дружба", а просто сделав из понятия "друг" что-то вроде сетевого обращения "товарищ", "мэм", "сэр", "синьор"...
Марта умела не только красиво говорить и поджигать эмоциональные слои созвучий и узнаваний. Не меньше этого, ей удавалось проявить себя в молчании. Это редкое качество, ее молчание не ассоциировалось ни с охлаждением в отношениях, ни с обидой, ни с резонансом. Ее молчание было глубоким и содержательным. И если обращался к ней с чем-то, то в ее молчании было порой больше, чем в ответе, тепла, смысла и глубины.
Казалось...
Марта Брюс
Казалось, будто туман плитою на мир ложился.
Тягучий, серый, заговорённый – почти убийца...
И плакал дождик, стремясь укрыться в сакральных кронах.
Уже убитых, уже распятых, на вид – зелёных.
Я не в кино подсмотрела это, не в старой книжке.
Я под Славянском всё хоронила своих братишек.
В Одессе, бывшей когда-то светлой, теперь – безгласной,
Я полыхала невозвратимо, как хлеб на пашнях...
Пройдёт и это. Пройдёт, конечно. Когда – не знаю.
Казалось, проще сказать чуть слышно: «судьба такая».
Казалось, проще – закрыть глаза, онеметь, оглохнуть...
... и можно всех оживить, как в сказке. А как – не помню...
У нее было много друзей, снявших одежду кавычек и перешедших грань другого уровня общения, где это понятие уже ближе родственников и дороже любимых. Она это чувствовала, но никогда этим не пользовалась. Она не была сахаром или солью, от нее можно было ожидать и резкого, но заслуженного слова, и в суждениях ее нет той приблизительно-ласкательной медовой патоки, которая обложила многие ресурсы общения, где коммуникация стала похожа на массовое заражение розовыми очками. Это понятно, что сюда часто убегают из реала, потому что, кажется, что здесь легче.
Апрельский романс
Марта Брюс
… тихо-тихо, нежно, плавно я перебираю струны
на гитаре… аккуратно – как листочки дневника…
эта трепетная нежность, этот дым ванильной свечки,
эти звуки, этот голос… не пойму – где ты, где я…
я сегодня буду тихой, отрешенной и спокойной,
помолчу, взгляну устало… снова струны зазвучат…
что ты, милый, успокойся, я когда-нибудь оттаю,
я когда-нибудь отвечу и на твой зовущий взгляд,
и на то, что очень скоро снова вспыхнут за окошком
белокипенным цветеньем вишни сада моего…
ворон больше не вернется "nevermore" кричать зловеще,
это просто ветер, милый, ветер – больше ничего…
В общении с Мартой, такого эффекта не существовало, она была удивительной цельной натурой и мне кажется, если бы я знал ее в реальности, мое впечатление о ней не изменилось бы...В интернете мы как в комнате смеха, только со скидкой в другую эмоцию, более не существуем, а кажемся друг другу, как правило в тех проекциях, которые придумали себе сами. Марта в этом отношении была честна, она как-то смогла обойти эту ловушку самолюбия, хотя сознавала и не скрывала, что интернет, это побег от реальности...
Из песен Кассандры
Марта Брюс
Во сне творила я своих богов…
Чтоб поутру, услышав звуки битвы
Троянской,
ждать полуденной молитвы
и на алтарь
сложить лишь отблески оков…
Сухая, злая, оголтелая земля
расплескивала вдоволь
метастазы
войны и сумасшествия…
Рассказы о будущей победе –
навсегда,
до часа смертного,
до спазма черной хмари,
до окончания, до тлена,
до глубинки -
пронизывали души по старинке
и, опечаленные,
падали в моря.
Где тот предел, положенный не нами,
но нами проходящий не спеша?
Куда стремишься ты, моя душа,
и почему так плачешь
временами?
Больше всего о ней могли бы рассказать ее стихи...Но понять их, не находясь с ней на одной волне, сложно, равно как и перевести с ее русского, на свой русский...она была потрясающе многогранна и образованна, умела творить руками и речью, умела оставаться там, где многие включали заглушки "черных списков" и "банов"...
Слова бессильны. Иногда соглашаешься, что они только мешают общению.
Передать чем она была, пока была, словами нельзя. Это те тонкие ощущения, которые встречаются в жизни, но редко имеют прописку в словарях. Как описать чувство робости, когда ты имеешь шанс встречи, но стоишь на пороге как лошадь, и боишься и хочешь ее одновременно. Одним словом, как описать. Таких полутонов в общении с глубоким, чистым, противоречивым и живым как шарик ртути чувств человеком, много. Но слов для них нет. Поэтому пустота, которая остается после боли ухода таких людей лучше всяких слов. Эта не та пустошь, от которой лопается земля, не свободное пространство времени, не отсутствие прошлого..Это огромное поле смыслов, где нет слов, звуком, но живет память и понимает, что слова сокращают истину. Поэтому и не приходят больше...
Кай
Марта Брюс
Как холодно на мраморном полу…
И льдинки не желают помогать мне.
Из них не только «вечность», даже круг
Не сложишь в этом призрачном сияньи.
За это слово станет мир моим,
И буду я не королем, а богом.
Вокруг дворец хрустальный, а за ним -
Сплошной зимой накрыты все дороги.
Ко мне не достучаться, не прийти,
Не прискакать и не спуститься с неба,
И на Земле остановились все часы,
Чтоб я успел сложить свою победу.
Я не смеюсь, не злюсь и не грущу,
Не тороплюсь, ведь я всегда успею,
И льдинка в сердце не дает уснуть
И думать о себе: кто, что я, где я?
Вокруг царит такая тишина…
Вокруг такое белое безмолвье…
Проходят годы, вечности года…
Лишь Королева иногда заходит.
Сижу, тружусь, как бог в конце времен…
Откуда эта боль прожгла мне сердце?
В глазах, в руках и в голове огонь,
И крик в ушах: «Опомнись, милый». Герда?!
Зачем? Не трогай. Не буди меня. Отдай.
В чем можешь потягаться с Королевой?
Что можешь предложить? «Послушай, Кай,
Ты помнишь три шага из дверцы в небо?»
Нет. «Из окна в окно, на нашем чердаке,..
Две розы расцвели… огонь в камине…
Там счастье было в нашей нищете,
И бабушка нас ждет, услышь же, милый».
Ну что за бестолковая она!
Менять на что? На глупую старушку?
На бедность? Голод? Детство? На тебя?
Оставь. Уйди. Не береди мне душу.
Как мало логики осталось у меня,
Зачем, зачем мне сердце растопила?
Теперь уже не я ( а может я?)
Поднялся и пошел. «Ну, здравствуй, милый».
. . . . . . . . . . . . . . .
Я буду жить на нищем чердаке,
Плодить детей, ходить с утра на службу
В потертом на обшлагах сюртуке,
И говорит всем, что я верю в дружбу,
Что жизни смысл – отличная семья,
И на работе – чтобы уважали,
Что дети – розы, как те, у окна,
И чтобы дали поскорее чаю.
Я буду много, много говорить,
Чтоб, не дай Бог, не вспомнить и во сне мне,
Холодный блеск безмолвных тех страниц,
Что вместе мы читали с Королевой.
А Герда? Знает, что свершилось зло,
С которым она храбро так сражалась,
Прошла весь мир, спустилась в ад, на дно…
Вы знаете, ведь для меня старалась!..
Моя такая смелая жена,
Моя такая верная супруга!
Ни разу не подумала: ТОГДА
Я выбрал САМ – снег, сани, ветер, вьюгу,
Метель и Королеву в серебре,
И призрачных коней, летящих с ветром,
И одиночество, и тишину, и цель,
И ту страницу, на которой «вечность».
Как просто все прийти и разрубить,
Все нити судеб, не тобою свитых…
И это называется любить?!
Да, люди, в этом вы с богами квиты.
|
|
