Останови июнь!
Пусть так и будет — лето
ещё в начале. Листья за окном
все в переливах солнечного света.
Ты — есть. Ты — здесь.
Ты тонко пахнешь сном,
вишнёвым соком, солнцем и бальзамом
для губ. И то, что в декабре —
конец времён, нам всем по барабану.
И лень кругòм,
и куб двора согрет
предгрозовыми жёлтыми лучами,
а на площадке детской, где ни плюнь,
целуются,
и пух летит легчайший —
от одуванчиков.
Останови июнь!
Я в нём останусь — оттиском в породе
застывшей, горной, знаком на скале.
Неправ был Соломон, что всё проходит.
Всё остаётся:
миллионы лет
и этот миг, когда рекой лениво
июнь сквозь полдень медленно течёт
Оста…
и ты его остановила,
всего лишь голову склонив мне на плечо.
Действие, произведённое от появления скуки - всегда нецеленаправленно и, обычно, в той или иной мере, разрушительно. Даже если это простое включение телевизора. Это всегда "Мне скучно, бес".
Рыцари - такие обалдуи!
Разбудили спящего дракона.
Разбудили - сами испугались:
он сейчас сожжёт вокруг посевы,
он сожрёт всех девушек в округе,
он сейчас заполнит шумным звоном
чешуи из золота и стали
все леса - направо и налево,
он сейчас пожар кругом раздует,
а потом захочет беспардонно
съесть всех кур, коров, а после станет
бить хвостом. Короче - плохо дело.
А дракон проснулся и беспечно
потянул свои драконьи ножки,
выбрал рыцаря себе покрепче,
чтоб его плечо пошире было,
обхватил его крылами нежно,
полыхнул огнём (но - не нарочно),
и уткнулся рыцарю в предплечье
головой. И вновь уснул, счастливый.
Правда, девушек хорошеньких, конечно,
всех сожрал сначала. Он немножко
был голодным. Но не бессердечным!
А совсем чуть-чуточку ревнивым.
PS
А коров и кур он есть не стал - ни разу.
Но - не от того, что спозаранку...
То есть - съел бы, не моргнувши глазом,
просто он был ... вегетарианкой.
Мы с вами, кажется, немного неприличны,
Как неприлично быть счастливым на пожаре.
Мы пьём из фляжки антисептик заграничный
И поезда в метро подолгу провожаем,
Поскольку - неохота расставаться,
И надо обсудить дизайн квартиры,
Внести свет ясности во всё, как друг Гораций,
И коррективы в план спасенья мира.
А вы меня, мои друзья, спасали
От одиночества, от боли и разлуки,
Вы не давали спать и звали в дали,
Вы подставляли щёки, плечи, руки,
Стихи писали, не считая слОги,
Пересекали времени границы...
Нет, вы - не боги.
Но немного - боги.
Мы все - не ангелы,
но все - немножко - птицы.
Мы все - не сахар. От дождей не таем.
И к вытиранью слёз, увы, не склонны.
Но мы летаем от окраин до окраин
Под и над крышами больного Вавилона
И чертим в небе знаки, крики, звуки,
И снова знаки - многоцветно, многократно...
Не дай мне Бог хоть с кем-нибудь разлуки,
Не дай забыть кого-нибудь когда-то.
(Как нужно верить в истину простую,
что тот, кто рядом, тот тебе и ближний,
И нужно позабыть любовь былую,
Пусть - светлую.
Но - где-то в прошлой жизни).
Знаешь -
Там, в мире случаются страшные вещи:
там убивают людей, детей и дельфинов,
там насилуют девочек, падают самолёты,
там, как в каких-нибудь катастрофических фильмах
от нечего делать толпа рукоплещет
совершенно клиническим идиотам.
А ты...
Ты не очень-то обо всём этом помнишь.
И переживаешь значительно больше,
что вот тот о тебе позабыл, а вот этот пристал, словно листик
к заднице. Но никто не гуляет вдвоём, держа за ладошку.
И ещё - что декабрь всего лишь.
Так жесток этот мир и постыл, и такие вот все эгоисты.
Да и я.
И я тоже, признаться, гораздо сильнее
переживаю, что нет от тебя ни единого слова -
никакого такого - чтоб в душу и в вены,
ни с печалью, ни с грустью, ни искренне злого,
чтобы сразу - да чёрт с ней! да Бог с ней! да - ангелы с нею!
Здоровенный такой эгоизм - ещё тот! - что поделать?
И вот в этом всё дело, вся грусть. Всё, чего я боюсь - что больше сказать не сможет "я тебя не люблю" никто так нежно и тихо мне, чтобы я вообще не услышал этой частицы "не" и шептал пересохшим ртом "О Боже, Боже! Ведь и я тебя тоже, тоже ..."
И, мне кажется, может быть, от того-то
плачут дельфины, как дети в кошмарном сне,
и всё падают, падают самолёты.