Люблю прекрасного Асенькиного знакомого, подсказавшего нам адреса вполне дешёвеньких хостелов.
Люблю людей, которые нас туда пустили, когда мы стучались в окошко в двенадцатом часу ночи.
Люблю Рысь, которая няшна и рыжеволоса, а ещё подсказала ночную электричку из Минска в Брест.
Люблю неименного дядечку с брестских улиц, который поил нас кофе и говорил о том, как он любит свой город.
Люблю Маб, которая вот сейчас собирается нас провожать на трассу. И её Вадима, который к тому же сейчас раздаёт мне вайфай, чтобы я могла написать этот постик.
Люблю Морно, который без вопросов согласился вписать и ещё позвал на празднование свадьбы Тальо.
Люблю, наконец, Владу, которая провожала меня на трассу из Питера, а теперь ждёт меня там и в ожидании пишет мне прекрасного в скайп.

Люди — котики и няшечки. Люди — прекрасны. Я почти успел забыть, насколько, а в этой поездке только и делаю, что умираю от любви и умиления.
И уже за этим стоило сюда ехать, да.

Всё-таки я не просто законченный эгоист, но эгоист принципиальный. И общаться по возможности предпочитаю с такими же: знали бы вы, как мне иной раз не хватает этого в других.
Эгоисты — прекрасные люди, цените эгоистов.
Конечно, эгоист — это не тот, кто принципиально не замечает ничьих желаний, кроме своих. Это просто тот, кто ставит свои желания выше. Это не тот, кто не способен помочь — просто тот, кто не будет помогать в ущерб себе.
Эгоисты — волшебные люди, которые способны думать о себе сами. Которые способны выражать свои желания вслух и заботиться о соблюдении своих интересов — самостоятельно, знаете, заботиться, не заставляя других угадывать, что им нужно. А ещё, кроме всего прочего, это те люди, по поводу которых ты всегда можешь быть уверен, что они рады тебе и ты ничем их ещё не успел обидеть. Потому что если ты их обидишь — ты узнаешь об этом сразу.
А вот что такое альтруизм, я, честно говоря, не понимаю. То есть у меня есть несколько вариаций, но здравой среди них ни одной.

…у меня тут, знаете, буквально недавно в круге общения появился человек, чьи взгляды на эти тему практически совпадают с моими — по крайней мере, я противоречий ещё ни разу не обнаруживал.
И это — камень с души, честное слово.
Хоть бери и влюбляйся.
Что я и сделал, собственно.

Когда ещё только учишься не заморачиваться чужими проблемами, неизбежно кажешься себе бесчувственной сволочью. Как же так! Как ты смеешь быть таким счастливым, когда человек рядом — страдает!
И ведь вроде бы и знаешь, что ничем человеку не поможет твоё сочувствие, а всё равно стыдишься этого равнодушия.

Но потом ты заявляешь, что ты сильнее, ты борешься с этим непрошеным стыдом, и однажды понимаешь окончательно и очень чётко: только так и можно жить. Да, кому-то хуже, чем тебе. Кто-то испытал в этой жизни такое, что тебе и в кошмарах не снилось (тебе, впрочем, даже и кошмары-то не снятся). По сравнению с кем-то тебе очень повезло, и — это повод для радости, а не для стыда.
Потому что если брать на себя груз сочувствия и честно разделять чужие страдания, то на радость не останется времени. Легче же при этом никому не станет. Легче может стать, если ты реально способен помочь и решить проблему хотя бы частично. Иногда становится легче просто от присутствия. Но сопереживание твоё не нужно никому.

А я всё-таки хочу быть счастливой. И я действительно лучше буду счастливой бесчувственной сволочью, чем печальной сопереживающей размазнёй.

Пост, в общем, по мотивам собственных тараканов, да.
Никогда, никогда не надо задаваться вопросами вроде „а что я ему/ей могу дать”. Ибо очень велик риск прийти в итоге к выводам вроде „ничего не могу, вообще лучше уйти и не мешать, а в идеале вообще спрятаться в бункер и не выходить оттуда, потому что ну кому нахрен сдалось такое существо, как я”.
При этом человек, которому ты, по-твоему, ничего дать не можешь, даже и не подозревает, что за него уже всё решили. А ему, может, хорошо с тобой. Может, ему нравится то, что есть, а может, он и не собирался от тебя ничего брать. Как говорила героиня фильма, который вы тут никто не смотрели — „а может, я хочу любить старого седого волка!”
И никому от твоего бункера никакой радости. Одно сплошное расстройство.

Меня всегда немного удивлял подход „нужно всегда ожидать самого худшего, чтобы потом, если худшее не случится, радоваться этому”. Ладно, я даже не спрашиваю, как эти люди не устают постоянно ожидать худшего. Просто… нет, проще на буковках.
Ситуация на этот раз вполне гипотетическая, если что.

Вот, допустим, есть у нас некий Пессимистичный господин П. И ему нравится, скажем, Красивая леди К. Гендерная самоидентификация господина и леди меняется по вкусу, она здесь не важна. И, допустим, П. хочет рассказать К. о своих чувствах, но по старой привычке считает, что она обязательно его оттолкнёт, и всё кончится печально.
Мы не знаем, что в этот момент творится в душе у К., но дело-то не в этом. Дело в том, что при таком раскладе велика вероятность, что П. просто вообще никуда не пойдёт: смысл совершать какие-то телодвижения, если всё равно ничего не будет?
Ничего и не будет, конечно. Так всегда получается, если не пытаться. Разве что К. сама проявит инициативу, но тогда есть вероятность, что ей придётся проявлять её и впредь раз за разом, что со временем нередко надоедает.
Впрочем, даже если П. всё-таки решается попробовать подойти и рассказать — скорее всего, ни одна из бесконечного количества возможных реакций его не обрадует. Даже „о, неужели, я не смела и надеяться”. Всё равно найдётся какая-нибудь ерунда — либо покажется, что она посмотрела на него как-то не так, либо ещё что-нибудь в том же духе. Всё равно П. будет ждать подвоха, и при первом же недопонимании все эти ожидания вылезут наружу.
Потому что, ну. Потому что если ждать худшего — ты его дождёшься. Ты его найдёшь в любом вероятном сценарии развития событий.
Потому что его много вокруг нас, худшего-то. Не меньше, чем красоты и чудес.
Вопрос только в том, на что именно ты обращаешь внимание.

Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Сегодня с вами снова болтология о том, какие люди всё-таки странные звери, особенно когда дело касается отношений между ними. В конце даже ожидается просьба помощи у зала, но это в конце.
А дело в чём.
Я как-то, понимаете, всегда считал, что общение имеет смысл, только если оно приносит радость обоим. Ну или хотя бы не вызывает отрицательных эмоций. Нет, конечно, бывают Обстоятельства Непреодолимой Силы: ну, например, не любите вы своего препода, скажем, по истории искусств, но ходить на его пары должны всё равно. Но и здесь — вы же не пойдёте к этому преподу курсовую писать?
Но есть ещё куча случаев, когда никаких подобных Обстоятельств нет. И здесь уже, кажется, всё просто: если общение с конкретным человеком не приносит радости, его стоит прекратить. Если оно не приносит радости ему — то, соответственно, будет логично, если это сделает он. Правда просто же, нет?
По моему скромному мнению, никакая вежливость и альтруизм здесь неуместны, ибо хуже в итоге получается всем. Ибо, смотрите.
Допустим, есть на свете некий Вежливый господин В. И есть ещё некий Несчастный господин Н., которого, например, все обижают, кроме В., потому что В. слишком Вежливый, чтобы кого-то обижать. Ну или не обижают, чёрт знает, что там у него творится в жизни, у этого Н., но, в общем, ему нравится В. и он хочет с ним общаться. Вот только — увы — для В. общение с Н. совершенно не делает мир прекраснее, а скорее даже наоборот. Но поскольку В. отличается Вежливостью, то он молчит и не показывает этого.
Самому В., конечно, нерадостно, во-первых, от самого факта общения с Н., а во-вторых, от периодически просыпающейся Совести, которая грызёт и повторяет, мол, как ты можешь так холодно к нему относиться! он же такой Несчастный! и так верит в твоё хорошее отношение, а ты! Ну то есть Совесть, конечно, опциональна, но она в подобных ситуациях нередкий гость.
Не очень радостно и Н. Ну то есть ему-то, может быть, и радостно, пока он пребывает в блаженном неведении, но, как правило, рано или поздно всё равно всё выплывает на поверхность: господа, а каково было бы вам узнать, что человек, которого вы считаете своим другом, давно уже только терпит вас, и не более? Вот именно.
Ну и к тому же — у В. наверняка есть какие-нибудь Любимые и Уважаемые им господа Л. и У. И им, к конфликту вроде бы вовсе не относящимся, — тоже не очень хорошо. От сочувствия к В. хотя бы. И ещё, например, от того, что время на общение с Н. он отбирает и у них тоже. И ещё — это хорошо, если Л. и У. не страдают приступами мнительности. В противном же случае они, зная о Вежливости, присущей В., могут заподозрить, что с ними он общается по тем же причинам.
И в итоге — никому никакой радости, одна сплошная зелёная тоска.

И вот мне как-то всегда казалось, что это, ну, как-то просто и очевидно.
Но сейчас я гляжу вокруг, и меня одолевают Сомнения.
Так вот, я прошу зал о помощи: если я всё-таки неправа, то где и в чём?
Мне интересно.

Однажды каким-то в принципе обычным днём ты выходишь на улицу и осознаёшь, что города Лондона не существует.
Ещё вчера тебе нужно было не больше пары секунд, чтобы найти его обозначение на карте: вот же он, London подписано, видите; ещё вчера над твоей кроватью висела, скажем, панорама Бейкер-стрит, а за окном мутно плескалась Темза. Ещё вчера, и даже, кажется, ещё сегодня утром было так же; не вспомнить.
А сейчас — нет ничего. Есть город Новобезымянск, и есть город Монополис, и есть ещё много других городов, а вот города Лондон — нет, и никогда не было, и какие карты ни разворачивай, сколько в них ни ройся — ни на одной нет звучного этого, красивого слова. И тянет подойти к первому встречному и спросить: послушайте, но ведь существует же город Лондон? но не подходишь, потому что боишься, что на тебя посмотрят удивлённо и протянут: „Лон-дон? Кажется, слышал какие-то такие легенды…”
Это — в лучшем случае.
И ты, конечно, возвращаешься домой, к голым серым стенам, на которых не то что панорам — обоев никаких уже чёртову уйму времени нет, а потом, конечно, что-то происходит, и ты то ли просыпаешься, то ли что ещё, и ты подходишь к окну и долго-долго глядишь на волны, катящиеся по мутным водам Темзы.
И, в общем-то, сам не понимаешь, что это было такое и что на тебя нашло.
Но ещё очень долго не можешь забыть, как это — жить в мире, где никогда не существовало города со звучным именем Лондон.

Рассказывает Ленти:
— почему-то раз за разом так случается: люди не звонят и не пишут, люди забывают о тебе, когда они нужнее всего; а потом проходит немного времени, а потом ещё немного, а потом много времени. И ты привыкаешь как-то, тебе надоедает ждать и дёргать, и отстраняешься уже сам, и успокаиваешься, и тогда вдруг тебе пишут и спрашивают: ну, как ты там? я соскучился.
И ты смотришь в экран с глупым выражением на лице и думаешь: радость моя, где ж ты раньше-то был?..

И я вспоминаю: и у меня — было так. Странно было смотреть на этот комментарий про „хочу туда обратно” и думать: свет моих очей, я три года тебя ждала, почему — сейчас, когда я уже люблю других и существую в другом измерении?

Рассказывает Ленти:
— почему-то у всех, кто говорит о том, что прекрасно проживёт один, что наличие пары для них в этой жизни не критично, — у всех этих людей кто-то есть. А у тех, кто хочет отношений, общих дел, общей жизни, у тех, кто хочет быть рядом с кем-то — обычно никого нет.

И я вспоминаю себя и думаю: нет, ну понятно, что Ленти говорит только из собственного опыта, что он не всеохватен, но, чёрт, в моём случае — ведь и в самом деле так.

И вот сейчас мне кажется, что это явления одного порядка.
Примерно это я имею в виду, когда говорю, что люди любят эгоистов.

Всё-таки это очень весело — быть лесбиянкой.
Как бы меня ни раздражали гендерные стереотипы, лично мне они делают много хорошего. Мне можно носить юбки и не ходить в армию. А ещё быть лесбиянкой гораздо проще, чем геем.
Ибо почему-то гомофобия у нас распространяется в основном на юношей. Волны ненависти выливаются по большей части на их головы, мне же достаётся только это забавное чувство, которое я определяю цитатой из Стругацких: „Привалов, ты у нас теперь фантом. В тебя никто не верит”.
Эти родители, которые разрешат переночевать у подруги, но у друга — не разрешат (как будто это кому-то когда-то мешало, ей же Эру); эти юноши, которые способны приревновать к другому юноше, но к девушке — не способны; эти полузнакомые личности мужеского полу, которые считают меня несчастной жещиной, которой не попалось нормального мужика, — они все так нечеловечески доставляют. Это такое забавное ощущение, когда тебе в лицо говорят, что тебя не бывает.
Про полузнакомых личностей, кстати, был хороший пассаж у Сапковского. Я его вот здесь цитировал.

И есть ещё одно. Меня восхищает, когда ради меня-прекрасной люди готовы поступиться незыблемостью собственной ориентации. Самооценку поднимает, да.

Просто я всегда думал, что в любви нет места эгоизму. Любишь — люби и ничего не требуй. А тут вдруг оказывается, что как-то всё не так.
Вдруг оказывается, что любовь эгоистична насквозь, эгоистична до мозга костей; любовь — это одно большое „для себя”. Просто это самое „себя” смещается от „я” к „мы”.
„Мы” совершенно не обязательно подразумевает отрицание „я”. Но в этом есть прекрасное: жить — ради нас, менять и развивать себя — потому что так легче и лучше нам.
Чувствую себя Ромео Монтекки. Начинаю понимать Адриану Имж с её заявлениями о том, что невзаимной любви не бывает: не то чтобы соглашаюсь, но — понимаю, что именно она имела в виду.

Я вот сейчас даже не знаю, как это сформулировать.
Я всегда любил восторги и обожания. Оно всячески замечательно — быть просто счастливым от того, что в мире существует вот такой человек. Но — недостаточно.
Сейчас как никогда ярко ощущается: чужой прекрасности недостаточно не только для любви, но вообще для какого бы то ни было общения. Нужно нечто большее.
О, мне знаком этот тон: „ах! ты, ты такой!..” Но, боги мои, это же всё — не то, недостаточно „его” или „её”, нужны — „мы”.
Вот это самое „мы”, большее, чем „я и ты”, совсем отдельное состояние, — оно внезапно не просто прекрасно, оно абсолютно необходимо для любого общения; во всяком случае, теперь, в кои-то веки по-настоящем почувствовав, как это, я уже не соглашусь на меньшее. Это смещает точку зрения; меняется само отношение вообще: „он прекрасен” меркнет перед „мы есть”.
Наверное, это правильно.

Есть люди, которые боятся одиночества. Иногда — так боятся, что бросаются на шею первому встречному или же тянут до последнего отношения, уже даже мучащие обоих.
Есть другие люди, которые боятся зависимости. Иногда — так боятся, что бегут на другой край света, увидев, что кто-то рядом внезапно становится несравнимо лучше всех остальных, вместе взятых.
Ни те, ни другие не правы. Ни зависимость, ни одиночество не бывают так разрушительны, как страх.

Если бы я был Леди, я бы это зарифмовал.
Но я не Леди, рифмы со мной не дружат, и поэтому пусть будет как есть.
321 слово

И по следам предыдущего.
В общем-то, слово „эгоизм” по отношению к себе я слышу более или менее регулярно. И не пытаюсь с этим спорить, в общем-то, ибо, во-первых, это правда: никого ближе себя любимой у меня нет и не будет. А во-вторых, я не вижу в этом ничего страшного.
Но вот именно сейчас мне интересно узнать о мире что-нибудь совсем новое. Например, как это — не быть эгоистом. Что вообще подразумевается под фразой „думать не только о себе”.
Поэтому — кто-нибудь, кто может. Представьте, что я ребёнок седьмого класса, а вы у меня ведёте урок. И объясните мне, как это вообще и что должен делать человек, чтобы не быть эгоистом. Желательно — подробно и с примерами.
Я сейчас ни с кем не спорю и ничего не доказываю. И не жажду исправиться. Просто мне в самом деле интересно.

У меня аллергия на слово „нужность”.
Ну, знаете, все эти: „я хочу быть нужной”, „я не нужна тебе”, „забывают только тех, кто не нужен”. Может быть, я просто понимаю это слово как-то по-особеннному, но в моём понимании нужность — это что-то жуткое.
Потому что можно сказать человеку: приходи, я хочу тебя видеть. И человек может ответить — да, конечно, где встречаемся, а может сказать — прости, я сейчас не могу.
А можно сказать — приходи, иначе я умру без тебя. И тогда получается, что человек должен хоть треснуть, а прийти; а если не получается совсем никак, то его будет мучить совесть. В итоге страдают, вестимо, оба.
Ещё хуже становится, когда к „умру без тебя” примешивается желание „не навязываться”. Получается что-то вроде „я тут умру без тебя, но я знаю, что тебе всё равно, поэтому можешь не приходить”. Вот лично я вообще не знаю, как реагировать на подобные интонации.
Ну так вот: в моём понимании нужность — это как раз то самое „умру без тебя”. Мне приходилось вляпываться в него и с той, и с другой стороны, и это ужасно же.

Я, кажется, уже говорила где-то, что взаимопонимание достигается двумя разными способами: ну то есть, может быть, и больше, но я знаю два.
Иногда оно возникает интуитивно, из родства душ, эмпатии, языка тела и умения понимать намёки. Это случается не так часто, и далеко не всегда — сразу, но в этом есть какая-то прекрасная лёгкость.
Есть ещё и другой способ, известный под кодовым названием „никто не умеет читать мысли”. Это — вопросы и ответы, прямые и зачастую очень откровенные. Это подробные рассказы о том, что ты чувствуешь, пошаговые инструкции на тему того, что с тобой делать можно, а что — нельзя, какие темы лучше не затрагивать в разговорах и как реагировать на твои радости и грусти. Это медленный и непростой путь, порой сопряжённый с преодолением психологических барьеров, но зато он надёжней, он не даст осечки в самый нужный момент.
И ещё, помнится, когда-то я говорила, что не очень верю в первый способ. Мне казалось, что он доступен кому угодно, только не мне.
Ну так вот: я была неправа. Я боялась ошибиться, понять намёк неправильно или увидеть его там, где его не было — и поэтому одно время принципиально не понимала намёков.
Сейчас мне кажется, что одно невозможно без другого. Потому что если пытаться ограничиваться только инструкциями, забывая об эмпатии, то получаешь вместо человека набор стандартных реакций. Да и — просто незачем что-то объяснять тому, кто тебя не услышит и не поймёт. В самом худшем случае диалог становится невозможен в принципе; есть такие параллельные миры, которые никогда не пересекутся, сколько ни посылай сигналы в космос. Но есть и такие детали и правила, про которые никаким святым духом догадаться невозможно, если только не расскажешь сам. Потому что мы — разные всё-таки, очень-очень разные.
Ну и — нужно ли говорить, что ни тот, ни другой путь невозможен без большой личной заинтересованности в человеке? Ни одно настроение не будет прочувствовано тем, кто равнодушен, ни один намёк не будет понят тем, кто не готов его слышать. А уж выслушивать излияния того, кто тебе в общем безразличен, — это вообще мучительное занятие.
Зато к тому, кого любишь, хочется залезть в душу возможно глубже. Есть отдельное удовольствие в ломании барьеров, в рассказывании таких вещей, в которых и себе-то признаёшься с трудом.
И — в понимании с полуслова.