В дыре в стене в комнате в доме в переулке в городе в стране в мире во вселенной жила-была мышка. Звали ее Элис.
Как-то раз Элис лежала на перинке, ела сыр и наблюдала за пауком на потолке, который старался перепрыгнуть с одной балки на другую.
Он висел на длинной нитке и изо всех сил раскачивался. Раз - туда, два - обратно, три - туда, бац! - он набил себе здоровенную шишку о балку и пополз назад к паутине. Настроение у него испортилось.
Он посидел, подумал и решил сделать последнюю попытку. На этот раз перепрыгнул.
Когда Элис надоело наблюдать за пауком, она побежала в зоопарк к своему приятелю Бобу-Кенгуру.
Боб в этот день надел новые ботинки на каучуковой подошве, чтобы удобнее было прыгать.
Когда явилась Элис, он как раз тренировался.
- Смотри, как высоко я прыгаю! - сказал Боб и подпрыгнул.
Высоко-высоко, даже выше ограды: а потом еще выше - выше домов; а потом еще выше - даже выше башен и колоколен, а потом... Но в эту минуту над ним пролетал самолет, и Боб со всего размаха бац! - набил себе здоровенную шишку, стукнувшись о крыло самолета.
"Ну и ну! - подумала Элис. - Прямо как паук головой о балку".
Но Боб подпрыгнул еще раз - высоко-высоко, почти до самого Солнца. А потом пошел к сторожу зоопарка, и сторож сделал ему холодную примочку, - чтобы шишка скорее прошла.
После этого Элис и Боб вместе поужинали.
А после ужина Элис вернулась домой и сделала холодную примочку пауку.
"Вот это друг!" - подумал паук. Он устроился поудобнее в паутине и заснул.

Дональд Биссет.
Все кувырком. Сказки.

ПЕНИЕ ХРОНОПОВ

Когда хронопы поют свои любимые песни, они приходят в такое возбуждение, что частенько попадают под грузовики и велосипеды, вываливаются из окна и теряют не только то, что у них в карманах, но и счет дням.
Когда хроноп поет, надейки и фамы сбегаются послушать, хотя и не понимают, что здесь особенного, и даже несколько задеты. Окруженный толпой, хроноп воздевает ручки, словно поддерживает солнце, словно небо - блюдо, а солнце - голова Крестителя, так что песня хронопа как бы обнаженная Саломея, танцующая для фамов и надеек, которые застыли с раскрытыми ртами, спрашивая друг у друга - доколе?! Но так как в глубине души они славные (фамы просто хорошие, а надейки - безобидные дурочки), то в конце концов они хронопу аплодируют, а тот, придя в себя, удивленно озирается по сторонам и тоже начинает аплодировать, бедняжка.

Хулио Кортасар.
Жизнь хронопов и фамов

МАЛАЯ ДОЗА

Один фам сделал открытие, что добродетель - круглый микроб, к тому же с бесчисленными ножками. Тут же он дал большую ложку добродетели своей теще. Результат превзошел все ожидания: сеньора прекратила делать язвительные замечания, основала клуб защиты заблудших альпинистов и по прошествии каких-нибудь двух месяцев повела себя столь образцово, что недостатки ее дочери, до этого незаметные, выплыли наружу, произведя на фама ошеломляющее действие, и ему не оставалось ничего другого, как дать ложку добродетели жене, которая покинула его в ту же ночь, найдя мужа слишком мелким и фамоватым, то есть совершенно непохожим на моральные образцы, проплывавшие во всем блеске в ее воображении.
Фам долго пребывал в меланхолии и в конце концов осушил целый пузырек добродетели. Но продолжает чувствовать себя столь же одиноко и печально. Когда он сталкивается на улице с тещей или женой, они издали вежливо здороваются, но не решаются даже заговорить друг с другом - настолько велико их совершенство и страх заразиться.

Хулио Кортасар.
Жизнь хронопов и фамов.

Ренуар. В цирке Фернандо. 1879 г.

За что же Ваньку - то, Морозова?
Ведь он совсем не виноват.
Она сама его морочила, а он совсем не виноват.

Он в новый цирк ходил на площади,
И там циркачку полюбил.
Ему кого-нибудь попроще бы,
А он циркачку полюбил.

Она по проволке ходила, махала белою ногой,
И страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой.

А он швырял в "Пекине" сотни, ему-то было все равно.
А по нему - Маруська сохнет, и это ей не все равно.

А он медузами питался, циркачке чтобы угодить,
И соблазнить ее пытался, чтоб ей, конечно, угодить.

Не думал, что она обманет, ведь от любви беды не ждешь.
Ах, Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня,
Ведь сам по проволке идешь.

Б.Окуджава
Ванька Морозов.



Фото из дневника Лизы Бабенко

www.gifzona.com Flash postcards

Если поглядеть на нас просто, по-житейски, мы находимся в положении пассажиров, попавших в крушение в длинном железнодорожном туннеле, и притом в таком месте, где уже не видно света начала, а свет конца настолько слаб, что взгляд то и дело ищет его и снова теряет, и даже в существовании начала и конца нельзя быть уверенным. А вокруг себя, то ли от смятения чувств, то ли от их обострения, мы видим одних только чудищ да еще, в зависимости от настроения и от раны, захватывающую или утомительную игру, точно в калейдоскопе.
"Что мне делать?" или "Зачем мне это делать?"- не спрашивают в этих местах.

Ф.Кафка
Туннель.

Это был коршун, он долбил мне клювом ноги. Башмаки и чулки он уже изорвал, а теперь клевал голые ноги. Долбил неутомимо, потом несколько раз беспокойно облетал вокруг меня и снова продолжал свою работу. Мимо проходил какой-то господин, он минутку наблюдал, потом спросил, почему я это терплю.
-Я же беззащитен,- отозвался я,- птица прилетела и начала клевать, я, конечно, старался ее отогнать, пытался даже задушить, но ведь такая тварь очень сильна. Коршун уже хотел наброситься на мое лицо, и я предпочел пожертвовать ногами. Сейчас они почти растерзаны.
-Зачем же вам терпеть эту муку?- сказал господин.- Достаточно одного выстрела - и коршуну конец.
-Только и всего?- спросил я. - Может быть вы застрелите его?
-Охотно,- ответил господин.- Но мне нужно сходить домой и принести ружье. А вы в состоянии потерпеть еще полчаса?
-Ну, не знаю,- ответил я и постоял несколько мгновений неподвижно, словно оцепенев от боли, потом сказал:- Пожалуйста, сходите. Во всяком случае надо попытаться...
-Хорошо,- согласился господин,- я потороплюсь.
Во время этого разговора коршун спокойно слушал и смотрел то на меня, то на господина. Тут я увидел, что он все понял; он взлетел, потом резко откинулся назад, чтобы сильнее размахнуться, и, словно метальщик копья, глубоко всадил мне в рот свой клюв. Падая навзничь, я почувствовал, что свободен, и что в моей крови, залившей все глубины и затопившей все берега, коршун безвозвратно захлебнулся.

Ф.Кафка
Коршун

Поет Галина Хомчик.




Берн-Джонс, сэр Эдвард. Филлида и Демофей.

Я сижу на корточках
Посреди вокзала – я в печали.
Надо мной опасное
Маленькое облачко любви.
Дотянусь до облачка –
Будет всё как раньше, как вначале –
Я его не трогаю,
я его не трогаю – плыви.

Плыви – я трехлеткой держала на ниточке точно такое -
Плыви – я не знала от счастья, где право, где лево у лета -
Плыви – оно лопнуло прямо в руках, и мне дали другое -
Плыви – оно было таким же опасным, такого же цвета.

Я сижу на корточках
Посреди вокзала – я в печали.
На меня внимательно
Псина безобразная глядит.
Почешу по мордочке –
Будет мне дружочек на вокзале.
Я ее не трогаю,
я ее не трогаю – иди.

Иди – мы утонем с тобой в нашей общей собачьей печали,
Иди – ну какой я дружок? Погляди – я сижу на прицеле,
Иди – я не знаю, где право, где лево на этом вокзале,
Иди – я не знаю, какое число и какой день недели.

Я сижу на корточках –
Спит моя хорошая собака.
А над нами облачко,
А над ним – высокая звезда –
Светит нам из космоса
И зовет по камушкам и злакам
К домику открытому,
К домику, открытому туда –

Туда – где над нашим огнем будет греться осиновый ветер,
Туда – где мы будем кормить лебедей, лесников и шакалов,
Туда – где мы будем светло говорить, как мы жили на свете,
Туда – где мы будем светлее огней городского вокзала.

Ольга Чикина

2002

Исп. Галина Хомчик. После бала.




Мастер из Франкфурта. Праздник во фруктовом саду. Фрагмент.

Никого не пощадила эта осень.
Даже солнце не в ту сторону упало.
Вот и листья разъезжаются, как гости,
После бала, после бала, после бала...

Эти двое в темно-красном
Взялись за руки напрасно:
Ветер дунет посильней - и все пропало.
А этот в желтом, одинокий
Всем бросается под ноги -
Ищет счастья после бала, после бала.

А один совсем зеленый,
Бурным танцем запаленный,
Не поймет куда летит - куда попало...
И у самой двери рая
Не поймет, что умирает:
Как же можно после бала, после бала?..

Никого не пощадила эта осень.
Листопад идет, как шторм в сто тысяч баллов.
И, как шрамы ножевые, на асфальте - неживые
Пятна пепла после бала, после бала.

Николай Шипилов
Осень

1976



Миллес. Осенние листья. 1855-56 гг.

исп. Галина Хомчик. Вольный ветер.



Миниатюра. Знатный рыцарь из Ланкашира перед походом. 1335-1340 гг.

Вольный ветер, вольный князь,
По каким местам бродишь?
Верба к небу поднялась
Поискать тебя. Но лишь
След на белых облаках
От шагов твоих четких,
Лишь дождливых слез четки
В моих руках.
Породнилась я с тобой
Голосом своим вольным.
Петь о доле непростой
Одному ему больно.
Стал бы птицей голосок,
Полетел бы вдаль с ветром,
Солнечным упал светом
На морской песок.

А я ждала тебя, как июня-месяца,
Даже в небо лестницу сплела сама.
Отпустила голубя – где же это видано,
Чтоб так неожиданно пришла зима.

Вольный ветер, вольный князь,
Синеглазый мой странник,
Вон зарница занялась,
Пусть она тропой станет,
По которой я пойду,
Где другой огонь светит.
Прилетай скорей, ветер,
Уноси беду.
Верба тихо шелестит,
Я ей отвечаю.
Небо серое молчит,
Лишь от края и до края
След на белых облаках
От шагов святых, четких,
Лишь дождливых слез четки
В моих руках.

А я ждала тебя, как июня-месяца,
Даже в небо лестницу сплела сама.
Отпустила голубя – где же это видано,
Чтоб так неожиданно пришла зима.

Вольный ветер...

Любовь Хорева



Миниатюра. Романский период. 14 в.

Игорь Саркисов. Младшая сестра королевы. Исп. Галина Хомчик




Хокинс, Луис Уэлден. 1881-1910. Осень. 1895.

Семья монарха завершила поездку
По берегам зеленоводного моря
Под ликованье толп и музыку всплесков,
Да вдоль заборов, за которыми горе.

Король на память приобрёл ожерелье
И изумруд очередной фаворитке,
А королева - ей же - пригоршню зелья,
Да две немыслимо нелепых открытки..

И только младшая сестра королевы

Произнесла: "Я не поеду обратно.

Я не возьму с собою даже брильянтов,

Я стану частью этих сладких напевов.

Я стану птицею в ветвях этих сосен,

Я стану влагой рек хрусталеподобных,

Ведь вам известно - я на это способна!

Так возвращайтесь же домой без меня."

Принцесса Марта увозила накидку
И из диковинного древа карету,
А принц Георг - две шоколадные плитки,
Да целый ящик дорогих пистолетов.

И только младшая сестра королевы

Произнесла: "Я не поеду обратно.

Я не возьму с собою даже брильянтов,

Я стану частью этих сладких напевов.

Я стану птицею в ветвях этих сосен,

Я стану влагой рек хрусталеподобных,

Ведь вам известно - я на это способна!

Так возвращайтесь же домой без меня."

Навстречу солнцу кавалькада струится -
То раздосадовано едет семейство
От той, которой уж без осени тридцать,
От той, которая нашла себе место...

По праву младшей, но - сестры королевы,

Произнеся: "Я не поеду обратно.

Я не возьму с собою даже брильянтов,

Я стану частью этих сладких напевов.

Я стану птицею в ветвях этих сосен,

Я стану влагой рек хрусталеподобных,

Ведь вам известно - я на это способна!

Так возвращайтесь же домой без меня."

Игорь Саркисов.
Младшая сестра королевы.

2002



Браут, Альбер (1874-1912). Девушка с цветком каллы. 1900.

Лука Сигнорелли. Тибериус Гракхус. Фрагмент.

Как Ваша светлость поживает?
Как Ваша светлость почивает?
О чем она переживает?
Достаточно ли ей светло?...

Вероника Долина
Средневековый диалог.

Мой белый воробей живет на свете белом,
Чирикает как все другие воробьи.
И где бы он ни жил, и что бы он ни делал,
Все песни об одном, о неземной любви.

Своею белизной, что злобною мишенью,
Смущает небеса и балует врагов,
И что ему до всех, он любит свою Дженни,
Она глядит с небес и он на все готов.

Белый воробей, воробей белый,
Сердце пожалей, пожалей нервы,
Все тебе потом распахнут двери,
Серое пальто, белые перья,
Белая душа, нежное сердце,
Дженни хороша, не переусердствуй,
Не сорвись на Ля, не пройди мимо,
Все начнем с нуля, кто твоя прима?
Белый воробей, небо бездонней,
От любви твоей тянет ладони,
В солнечную высь белый прохожий,
Сердце, улыбнись, Господи Боже.

Белый воробей белее с каждым утром,
Упрямая зима упрямо настает,
Но смотрит на меня приветливо и мудро
Мой белый воробей и песенку поет.

Он радуется дню и не боится ночи,
Чирикает всему, что Бог земле дает.
И я черкну ему на небе пару строчек:
Люби свою любовь, а Дженни подождет.

Белый воробей, сердце забилось,
Прилетай скорей, о, моя милость,
Протянись во тьму, ниточка счастья,
Все теперь пойму, стану прекрасней,
Ожидая день светлого чуда,
Белая мишень, радость откуда
Выстрелит в меня, белую птицу,
Нежного огня дай мне напиться...

Белый воробей, белая песня,
Стала у дверей новою вестью,
Даль твоей любви выше небесной,
Только позови - Дженни воскреснет.

Белый воробей, воробей белый,
Сердце пожалей, пожалей нервы,
Все тебе потом распахнут двери,
Серое пальто, белые перья,
Белая душа, нежное сердце,
Дженни хороша, не переусердствуй,
Не сорвись на Ля, не пройди мимо,
Все начнем с нуля, кто твоя прима?

Е. Фролова
Белый воробей

1993 г.



Керамика Любы Грачевой

Посвящается с уважением и симпатией программистам, а также всем другим компьютерщикам...




Читать далее...

Бёрн-Джонс. Прощание рыцаря. 1858 г.


Уехал славный рыцарь мой
Пятнадцать лет назад,
Но на прощанье я ему
Заворожила взгляд.
За сотни рек, за сотни гор
Направив бег коня,
Во всех красавицах
С тех пор
Он узнает меня.
А с башни время
Сыплет звон,
Дин-дон, дин-дон, дин-дон.

Увы, не только за окном
Прошли с тех пор года.
Я жду и только об одном
Тревожусь иногда,
Когда из дальних стран домой
Он повернет коня,
Во мне самой,
Во мне самой,
Узнает ли меня?
А с башни время
Сыплет звон,
Дин-дон, дин-дон,
дин-дон...

В.Коростылев. 1969




Шнорр фон Карольсфельд, Юлиус (1794-1872). Пор-т Клары Бьянки фон Квандт с лютней в руках. 1820

Суиннертон, Энни (1844-1933). Купидон и Психея. 1891


ИЮНЬ

Из мохнатых гусениц мотыльки
Под хитином куколок став собой,
Над полями клевера, у реки,
Тают в небе дымкою голубой.

И кричим мы весело: Эй, лови!
И цветочки нюхая на бегу,
Без похмелья пьяные от любви,
Мы в пыльце по самое немогу!

До чего же просто нам, молодым,
Брать от жизни лучшее каждый день,
Растекаясь мыслями, точно дым,
Суету отбрасывать, словно тень.

И тащась от хохота без причин,
Каждый день по самое немогу,
Нам еще не тягостно быть ничьим,
Сладкой жизни кушая курагу.

Kurtzs_Pol

Ты меня отдаешь другим -
В чьи-то руки, в чужие постели,
В звон бокалов, в табачный дым...
Ты меня не считаешь потерей.

Ты меня отдаешь просто так,
С пышной щедростью даришь кому-то,
Будто все, что было, - пустяк,
Будто наша любовь - пустяк,
Будто прежние мы - пустяк,
Будто умерли наши минуты.

Пустота...Пустота...Пустота...
Лишь она меня пламенно любит.
Ты безмерно добра, но твоя доброта,
Вот увидишь, тебя погубит.

Ты жалеешь его, но меня
И себя ты совсем не жалеешь.
Ты не сможешь прожить без огня,
Ты остынешь, погаснешь, ты - стлеешь.

И тогда начнешь вспоминать
Наши ночи, внезапные встречи,
И захочешь меня никому не отдать,
Но молчаньем откликнется вечер...

И.Тальков

17.11.1978

Боттичелли. Рождение Венеры. Фрагмент

В густой траве пропадешь с головой.
В тихий дом войдешь, не стучась...
Обнимет рукой, оплетет косой
И, статная, скажет: "Здравствуй, князь.

Вот здесь у меня - куст белых роз.
Вот здесь вчера - повилика вилась.
Где был, пропадал? что за весть принес?
Кто любит, не любит, кто гонит нас?"

Как бывало, забудешь, что дни идут,
Как бывало, простишь, кто горд и зол.
И смотришь - тучи вдали встают,
И слушаешь песни далеких сел...

Заплачет сердце по чужой стороне,
Запросится в бой - зовет и манит...
Только скажет: "Прощай. Вернись ко мне" -
И опять за травой колокольчик звенит...

А.Блок

12 июля 1907



Морган, Эвелин де. Кадм и Гармония. 1877. Фрагмент

Я не люблю пустого словаря
Любовных слов и жалких выражений:
«Ты мой», «Твоя», «Люблю», «Навеки твой».
Я рабства не люблю. Свободным взором
Красивой женщине смотрю в глаза
И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра —
Сияющий и новый день. Приди.
Бери меня, торжественная страсть.
А завтра я уйду — и запою»...

А.Блок
В дюнах.



Климт. Поцелуй. Фрагмент. 1907-08

Штук. Саломея. 1906.

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -
Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный.
Зазывные глаза горят, как бар ночной,
Как факелы в руках у черни площадной,
В заемной прелести ища пути к победам,
Но им прямой закон их красоты неведом.

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных
Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах
Как не бледнеешь ты перед размахом зла,
С каким, горда собой, на землю ты пришла,
Чтоб темный замысел могла вершить Природа
Тобою, женщина, позор людского рода, -
Тобой, животное! - над гением глумясь.
Величье низкое, божественная грязь!

Бодлер

Перевод Левика



Штук. Порок. 1912.