– Хорошо, мы встретимся сейчас, – решительно сказала я. – Только знаете что, давайте оставим эти опознавательные газеты в руках и традиционные цветки в петлицах. Вы угоняете машину марки "Москвич" и едете в сторону пустыни Гоби. Я надеваю красный комбинезон и желтый картуз и иду в том же направлении. Там мы и встретимся...

И мы снова-снова-снова встречаемся с ней. С остроумной, очаровательной, великолепной и немыслимо талантливой прозой Дины Рубиной. Любовь к ней началась у меня в далеком семьдесят восьмом прошлого века с этой вот, вынесенной в эпиграф фразы про пустыню Гоби и автомобиль марки "Москвич" из телеспектакля, который показали будним днем. Спектакль назывался "Когда же пойдет снег", холецистит после желтухи позволял косить от школы, и я тогда еще не поняла, что влюбилась на всю жизнь.

В сборнике "Липовая жена", включающем семь небольших повестей, она первая по счету. История пятнадцатилетней девочки, влюбленной в красивого взрослого парня. Героиня серьезно больна, ей предстоит операция с непредсказуемым исходом, и она загадывает, что если успеет увидеть снег, то все будет хорошо. Дина Ильинична умеет в сочувствие и сострадание как никто другой, я теперь не только о русской литературе.

"Терновник" вторая повесть, название - прямая отсылка к терниям, которым увенчали голову Иисуса, для семьдесят девятого в официально атеистическом государстве это было смело, а еще более смело, что по сути отнести ситуацию тернового венца следует к женщине, которая после развода с мужем колотится рыбой об лед, в одиночку поднимая сына. И эта повесть - такая мощная декларация интерсекфеминизма: как бы тебе ни было трудно, всегда есть кто-то, кому тяжелее. Не отворачивайся от их страданий, помоги им. Это то, что делает тебя человеком.

"Чужие подъезды". А вот это про мажора. Не в смысле олигаршонка, какой мы вкладываем сегодня, родители-то у него обычные, да еще и в разводе. Но тянутся оба на своего Илюшу, чтобы ни в чем себе умный красивый великовозрастный мальчик не отказывал, и бабаня еще. Неважно, что стирает машинкой активаторного типа, которая вот-вот развалится, а мать курит "Приму" - Илья в замшевом пиджаке и выглядит как киноартист. И талантливый ведь, и незлой, и не баловали особо. Отчего он такой вырос?

"Завтра как обычно", а это уже будни гиперответственного гениального Саши, который воспитывает вместе с дедом и бабушкой племянницу Маргариту, и разбивает сердца старшего поколения своей семьи тем, что работает в милиции. И сказать, что эта повесть чудо, значит ничего не сказать. Каждый абзац хочется вышить крестом и повесить в рамочку на стене, жаль, что я не вышиваю.

"Двойная фамилия", "Цветок сливы" и "Мэри" - более поздняя Рубина. Мастер, который знает, в каком месте и с каким уровнем нажима придавить слезную железу читателя, в каком поразить его невероятным сюжетным твистом, а в каком приманить бриллиантовым блеском миллиардных состояний, дипломатического статуса и суперменами-спецслужбистами. Это то, из чего позже явятся глухонемая-девушка-полиглот—она-же-гениальный-фотограф с красавцем-контртенором-мирового-класса-по-совместительству-суперагентом-Моссада. Очень хорошо, но немного "Маленькая жизнь", если вы понимаете, о чем я.

Однако эти ранние повести, они еще не моделируют марвеловских сверхлюдей, они еще совсем про настоящих, как вы, как я, как целый свет. И они удивительным образом вне времени. Замени во второй повести "кооператив" на "ипотеку" - вот тебе наши дни. Потому что она одна такая. Да, Дина навсегда.

Самое худшее в аду - не знать, не находишься ли ты в нем уже сейчас.

Помните, в начале ковидного 2020-го из небытия возникла группа Изоизоляция с бомбическими композициями, воссоздающими шедевры мировой живописи из пакетов гречки, рулонов туалетной бумаги и прочего подручного скарба. Все мы с удовольствием смотрели, лайкали, смеялись. Чтобы забыть о мимолетном развлечении, чуть только жизнь наладилась. Все это так и осталось доморощенным балаганом с переодеваниями в попытке совладать с экзистенциальным ужасом.

Мир "Клары и Тени" альтернативная реальность, близкая к нашей. С той разницей, что индустрия досуга двинулась в нем не по демократичному пути общения и развития коммуникаций: соцсети, мессенджеры, чаты, но по более изощренному и эстетскому - гипердраматического искусства. На поверхностный взгляд может показаться, что это что-то вроде бодиарта, доведенного до логического завершения, но на деле гипердрама имеет с ним общего лишь то, что художник работает с человеческим телом.

Что у нас было забавным и тоже скоро забытым курьезом современного искусства, в мире "Клары и тени" устоявшаяся прибыльная и престижная реальность, а известные художники и картины существуют там в атмосфере уважения, восхищения, преклонения, какой у нас окружены знаменитые актеры и модели. И картины? Да-да, я не оговорилась, живые люди, тела которых становятся артефактом, когда художник делает из них картины. Со всем комплексом сопутствующих процедур: предварительная подготовка холста, грунтовка, письмо.

Прежде долгое обучение специальным техникам, позволяющим часами оставаться в заданной позе, сохраняя неподвижность. Жесточайшая самодисциплина и суровые физические упражнения Эпиляция всего тела, кроме головы. Прием ингибиторов телесных выделений и чувствительности. Изменение цвета кожи, радужки глаз. Возможны даже манипуляции с телесными отверстиями и слизистыми оболочками. То есть, когда ты картина (объект), ты почти перестаешь существовать как индивид (субъект).

Стойте, но как такое возможно, ведь не может человеческое существо совсем отказаться от своей природы? А совсем и не нужно, картины экспонируются по шесть-восемь часов с перерывом, после возвращаются к себе и могут вести более-менее нормальную жизнь. Хотя, разумеется, если ты лимонно-желтого или пурпурного цвета, вряд ли сама захочешь тусить. Та же система действует при покупке. Полотно переезжает в дом коллекционера на оговоренный контрактом срок и служит украшением интерьера в определенные часы. Если картина особенно ценная, к ней приставляются охрана.

Бред какой-то. Ну, а им может показаться бредом наша зацикленность на маленьких прямоугольных коробочках. Просто сдвинутый, относительно привычного, вектор преференций, мы здесь любим общаться и обмениваться информацией (вербальной, текстовой, видео) они там более самоуглубленны и созерцательны. Если тебе повезет быть написанной знаменитым и модным художником, пара месяцев работы может обеспечить безбедное существование на дальнейшую жизнь, без необходимости ужиматься и отказывать себе в одежде от Дольче. Это не говоря о славе и почете, не забывайте, в мире книги гипердрама невероятно престижна.

И вот, накануне выставки величайшего художника Бруно ван Тисса, кто-то чудовищно жестокий начинает похищать и зверски убивать его картины. Ясно, что это серия, как ясно и то, что маньяк не собирается останавливаться. Кто следующий и удастся ли защитить-спасти живого человека, одновременно являющегося арт-объектом? Клара Рейос полотно и она больше всего на свете хотела бы стать шедевром, написанным гением. В жизни всегда есть место чуду, великий живописец замечает девушку и выбирает на роль Сусанны в деконструкции рембрандтовой "Сусанны и старцев"

Разумеется, она не знает о похищениях и убийствах, а и знала, это ее не остановило бы, Клара служит искусству. Хосе Карлос Сомоса создает поразительно точный, четкий и детально прописанный мир, прорастающий из сферы искусства в обыденность той реальности, о которой рассказывает. Это ярко, мощно, необыкновенно и, парадоксальным образом, узнаваемо. Мой книжный год начинался "Кларой и солнцем" Исигуро, где вещь оживала, заканчивается "Кларой и тенью", где живое становится вещью, и я бы не хотела искать какого-то символизма, скажу только, что обе прекрасны.

Удивительная захватывающая и страшная книга. Редчайший случай, когда соединение двух жанров, традиционно причисляемых к низким: фантастики и детектива - становится под рукой мастера большой литературой.

Покажи капитализму фак. Ты же сильный. Делай зарядку, читай труды Ленина, дыши полной грудью. Я в тебя верю.

Призрак Коммунизма , слухи о кончине которого оказались сильно преувеличены, вновь бродит по Европе. И что характерно, при содействии все людей достаточно молодых, никаких проверенных кадров, членов партии с 1905 года. В фантастике/фэтези имея опорой "нового странного" Чайну Мьевиля, в современной фем-прозе самый громкий дебют десятилетия Салли Руни, российская литература не осталась в стороне, у нас идеи марксизма-ленинизма проповедует один из многообещающих молодых писателей Булат Ханов.

Он фигура интересная: подрабатывает репетиторством по скаю, будучи номинирован "Форбсом" среди "самых перспективных россиян в возрасте до 30 лет"; выпускает четвертую сольную книгу, это не считая участия в жанровых сборниках, побеждает в литературных конкурсах. Претерпевает трансформации, за которыми довольно интересно наблюдать, как за прогрессом всякого умного серьезного человека, ищущего своего пути.

Оппортунизм "Непостоянных величин", нигилизм "Гнева", анархия "Развлечений для птиц с подрезанными крыльями" и вот теперь марксистско-ленинский "Ибупрофен". Почему, кстати, такое название? Ну, на самом деле, потому что в наши ковидные времена этот болеутоляющий жаропонижающий и довольно недорогой препарат назначают в качестве противовоспалительного при начальных симптомах. Потому что герои Ханова и прежде часто покупали его "от-головы". Потому что никто не отменял семантики и ассоциативных рядов, наконец, и если название какого-то лекарства созвучно разговорному слову для полового акта во всем многообразии значений, то не воспользоваться возможностью обыграть это глупо, господа присяжные.

Десять рассказов, разных по тематике, объему, жанровой принадлежности объединяет место и время действия: Россия, недалекое будущее, что-то около 2028 года. Радикальных изменений в плане технического прогресса не произошло, роботы, вопреки опасениям, не заменили людей повсеместно. Ну, потому что дороги и требуют бережного отношения, а к людям, особенно занятым на непрестижной низкооплачиваемой работе, можно относиться как к расходному материалу.

В остальном все то же: президент прежний, министр Культуры Дудь, гайки только закручены туже, а спецслужбы совершенствуют наблюдающие за двоемыслием алгоритмы. Открывающий сборник рассказ "Когда свет заполнит все" в общем, об этом. Жесткий, трагичный, оставляет сильное впечатление. "Шавкат" о рабочих-гастарбайтерах.

"Вместо всего хорошего" о сидящей на антидепрессантах девице. "Фатальная стратегия" квест, подтверждающий невозможность вновь войти в ту же реку. Набоковско-бунинская "Женечека", кошмар эколога "Улица Инвазивная", не беззлобный стеб на тему повесточки "Сын мой" и "Дороти", которая явно не в Канзасе, отрезанная заботливым оберегающим ее отцом от всех проявлений реальной жизни, зарабатывает малую копеечку на содержание себя и папы на онлайн бирже из-за монитора в хрущовке. Хоррор "Доктор Врач" и дурацкий, но забавный "Пока классы спят" о привнесении идеологической борьбы в нестройные ряды пользователей порносайтов.

Все разные и все об одном. За свои права надобно бороться. Рот фронт, товарищ!

Юмор - единственный правдивый способ рассказать печальный рассказ.

Так и есть, о вещах грустных и страшных настолько, что сознание отказывается их воспринимать, можно рассказывать разными способами, но если важно не просто сказать, а быть услышанным, совершенная серьезность не самый удачный. Люди избегают информации, которая может надолго выбить из колеи, нарушить душевное равновесие, заставить страдать. Сострадание и сопереживание провоцируют эмоциональный дискомфорт, который мы готовы принимать в специально отведенное для этого время: "Это тяжелый фильм/книга, я так плакал(а)", - раз в полгода-год. В остальное время развлеките нас.

Пусть фраза в эпиграфе не кажется самой изящной, это намеренный прием, связанный с особенностью структуры книги. Эпичные, серьезные, драматические и невыносимо больные фрагменты из истории еврейской деревни Трахимброд на Украине аккуратно обернуты и проложены здесь комичными эпизодами эпопеи американца, приехавшего поклониться могилам предков. И его украинского русскоговорящего гида, который сам себя считает еще и англоговорящим, каковая уверенность служит источником многого веселья для читателей.

Потому что эффект испорченного телефона, напрямую связанный с разного рода трудностями перевода, веселит нас едва ли не наравне с оскальзыванием на банановой кожуре или даже словом "жопа", которое почему-то вне конкуренции в юмористическом жанре. Американцу Джонатану Фоеру (совпадение имен автора и героя - одна из необычностей книги) прежде нужно разыскать родные пепелища. Зздесь идиому стоит понимать буквально. Во время войны немцы сначала превратили еврейскую деревню в гетто, согнав туда иудеев со всех окрестных городов, а потом убили всех. И вот, в начале двадцать первого века внук единственного выжившего приезжает, чтобы разыскать женщину, которая спасла тогда его деда.

А поскольку ни русским, ни украинским он не владеет, то решает воспользоваться услугами частной конторы "Туры наследия", специализирующейся на организации сопровождения с трансфером и переводом для еврейских эмигрантов. Отец, глава семейной фирмы, перманентно в объятьях зеленого змия, потому везти туриста на раздолбанных фамильных жигулях выпадает дедушке (слепому) и семнадцатилетнему внуку Саше, который мечтает уехать в Америку, закончить там бухгалтерскую школу, преуспеть и зажить достойной своих амбиций жизнью, прячет неуверенность в себе за бравадой,любит прихвастнуть, выдавая желаемое за действительное, и, в общем, тот еще словотворец.

Их уморительно смешные дорожные приключения, а после не менее забавные письма, которыми Алекс пишет Джонатану, занимают значительный объем толстенького шестисотстраничного тома, и да, это необходимо, потому что без такой перебивки трагедия Трахимброда была бы невыносима. И здесь нельзя не сказать о восхитительном переводе Василия Арканова, он и с первой книгой Фоера "Жутко громко и запредельно близко" был хорош, но там не было таких семантических игр, основанных на неверном словоупотреблении самоучки, сначала раздражающем, а после обретшем странное очарование.

И этими двумя линиями "Полная иллюминация" не исчерпывается.Потому что по сути это еврейская книга, вмещающая историю Трахимброда от начала до конца в совершенно макондовом стиле "Ста лет одиночества" с поправкой на национальный и географический колорит. История прекрасной Брод образец украино-еврейского магического реализма, достойный восхищения. Но и это еще не все, линия фриковатой семьи Алекса, которая поначалу кажется решенной в исключительно фарсовом ключе, внезапно взрывается высокой трагедией и ты, читатель, просто не знаешь, куда смотреть, что запоминать, чему отдать предпочтение.

Все хорошо в этой книге, и замечательно, что я наконец прочла ее. Чего и вам желаю.

Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам
Суда уходят в плаванье к далеким берегам.
Плывут они в Бразилию, в Бразилию, в Бразилию.
И я хочу в Бразилию, к далеким берегам.

Фармаколог Марина Сингх отправляется в Манаус, штат Амазонас не из Ливерпуля, а из североамериканского штата Миннесота, где работает в фармакологической компании Фогель, занимаясь статинами, препаратами, снижающими уровень холестерина. Если вам за пятьдесят и вы регулярно едите мясо, то принимать таблетку Розувастатина в день, как пьют витамины, вам скорее всего посоветует терапевт для снижения риска сердечно-сосудистых заболеваний. И что там, в Бразилии интересного с этой точки зрения?

С этой ничего, командировка Марины не связана с ее профессиональной деятельностью, вернее - связана опосредованно. Там, в джунглях Амазонии ведет чрезвычайно важные для Фогеля исследования профессор Эника Свенсон, гинеколог с мировым именем, Марина училась у нее и проходила ординатуру, и решение оставить гинекологию ради фармакологии не в последнюю очередь обусловлено травмирующим опытом сотрудничества - гении, они в непосредственном взаимодействии могут быть чудовищами.

Так вот, в джунглях Амазонии есть племя, женщины которого сохраняют фертильность до глубокой старости. Спокойно рожают и в шестьдесят, и в семьдесят здоровых детей. А теперь представьте, что на рынке появился препарат, обеспечивающий возможность отсроченного деторождения в мире, где учебой и построением карьеры женщине приходится жертвовать в угоду тикающим биологическим часикам. Не говоря о том, что подождать лишний десяток-полтора лет - значит обеспечить своему малышу более осознанное материнство, серьезную финансовую базу, лучшее образование. Прощай мучительное ненадежное ЭКО, здравствуй свобода выбирать возраст и условия!

Но препарата пока нет, а несносная профессор Свенсон, исследования которой Фогель финансирует, оборудовав ей по космическому бюджету лабораторию в сельве, не выходит на связь. Спутниковым телефоном она не пользуется, на письма не отвечает, в Манаусе, где фирма содержит для нее роскошные апартаменты, появляется раз в несколько месяцев. Мистер Фокс, глава компании, отношения с которым у Марины некоторое время назад вышли за рамки служебных, отправил туда эмиссаром ее коллегу и друга Андерса Экмана для выяснения подробностей и чтобы попытаться ускорить процесс. И вот, приходит письмо, где Свенсон сообщает, что прибывший ученый скончался от лихорадки и похоронен в джунглях.

Отец троих детей, любимый и любящий муж, единственная опора семьи. И нет, Марина не согласилась отправиться бы по его следам с той же миссией, если бы мистер Фокс был просто ее работодателем. Но тут все сошлось: просьба любимого человека, долг дружбы в отношении Андреаса, мольба его убитой горем жены разузнать о родном человеке, который уезжал здоровый и полный сил, а теперь его зарыли где-то как собаку.

И вот Марина едет. О, что за книга это "Предчувствие чуда"! В ней все: беспокойство, причиняемое оседлому человеку необходимостью покинуть привычный комфорт; неприятный опыт потери вещей и отсутствие возможности объясниться на незнакомом языке; комплекс ощущений свободного индивида с чувством собственного достоинства, неожиданно оказавшегося в роли докучливого просителя; муки от тропической лихорадки и момент, когда соглашаешься выпить любую мерзость из рук шамана с рынка, лишь бы прекратить.

И это она еще до джунглей и племени не добралась. А уж что там будет, мамочки мои. Смерть в тысячах обличий, над головой, под ногами ("к деревьям тоже не прислоняйтесь, я раз прижался и меня укусил муравей-пуля, неделю валялся в постели и боль была такая, что до сих пор помню") Добрые дружелюбные лакаши по-доброму и дружелюбно лишат ее и тез крох имущества, которыми успела обзавестись в Манаусе взамен потерянного багажа. Два дерюжных платья да резиновые шлепанцы останутся ее земным достоянием.

А нужно выяснить, что произошло с Экманом, узнать о реальной стадии разработки препарата, разобраться, чем в действительности занята лаборатория, потому что, похоже, ученые здесь не только и не столько с проблемой возрастной фертильности работают.

Энн Пэтчетт умеет в остросюжетное и в сентиментальное, в морально-этические проблемы и в социальную прозу. С этой книгой, такое ощущение, что она умеет вообще все, и если вы успели познакомиться с ней только по "Бельканто", отбросьте сомнения, "ПЧ" качественно иная вещь. А эпизод с анакондой так вообще огонь. И финал чудо как хорош.

Они нарвались,
Они нарвались,
Мы не хотели их убить.
Но даже если
Мы их убили,
Кто может нас в этом обвинить?
Cell Block Tango

Помните, на балу сатаны из "Мастера и Маргариты", к Марго подходит засвидетельствовать почтение женщина с зеленой повязкой на шее и в испанском сапоге, и Коровьев объясняет ей, что это госпожа Тофана, широко известная в узких кругах неаполитанок, которые желали избавиться от надоевших мужей. Госпожа давала даме флакон особой воды, она вливала мужу в суп, тот съедал, благодарил за ласку, а через день прекрасная неаполитанка была свободна как горный ветер. Госпожа кончила плохо, но след в истории языка оставила, "аква тофана" стала одним из эвфемизмов для яда.

А теперь скажите, служит ли этой даме достаточным оправданием, что убивала она в основном мужчин? А как же заповедь "Не убий"? Ребята, да вы охренели, если готовы оправдывать убийство по половому признаку. Однако, судя по отзывам, моральная сторона вопроса представляет наименьшую из проблем. Саре Пеннер сетуют на скуку, и книга действительно скучна; на отсутствие логики в поведении персонажей, и они, в самом деле, ведут себя по-идиотски; на недостоверность интриги - и да, найти в центре Лондона 21 века целый магазинчик из девятнадцатого просто толкнув малозаметную дверь, нонсенс.

И еще на кучу ляпов. на которых я здесь подробно останавливаться не буду. Каждый, имеющий глаза, увидит (или не увидит). Расскажу немного о книге, что-то же есть в ней, что заставило читателей Goodreads написать 16 723 ревью, а к моменту, когда я закончу свое, будет на десяток больше. Итак, молодая женщина Кэролайн собирается провести десятую годовщину счастливого брака в Лондоне. С мужем, разумеется, и в счастливых попытках зачать на отельной перине их первенца. Что так нескоро? Они разумные люди, и до тех пор, пока Джеймсу не предложили место младшего партнера в его фирме, обзаводиться малышом было экономически нерентабельно. А теперь в самый раз.

И надо же было накануне поездки найти переписку мужа, недвусмысленно подтверждающую его связь на стороне. Кэролайн едет одна, а поскольку девушка она благоразумная, то ни в какие тяжкие не пускается, тихо-мирно идет к Темзе и принимается ковыряться в мусоре (развлечение гордо зовется мадларком и основано на старинном принципе "что нашел - берешь себе"). И таки-да. находит синий флакон, который изменит ее жизнь.

Одновременно вводя в повествование вторую сюжетную линию, аптекарши Неллы, которая содержит в Лондоне девятнадцатого века лавку, помогающую женщинам избавляться от скверных мужиков. Не обязательно мужей, иногда на роль жертвы сгодится брат, который хочет (вот же гад!) заграбастать все наследство, не поделившись с сестрой. Она такой не сразу стала, догадайтесь с трех раз, кто виноват. С одного догадались? Молодцы. Ну конечно мужчина, девочки. И ведь что удумал, мерзавец, обратил против нее секреты ее собственного искусства, которые вызнал, прикинувшись влюбленным.

Есть еще третья героиня, милая крошка Элайза двенадцати лет, с которой мы знакомимся, когда она собственными ручками готовит хозяину отравленный ужин и страсть как хочет поступить к Нелле в обучение, дабы овладеть всеми секретами мастерства. Причем Элайза такая хорошая девочка, что к ней тотчас привязываются буквально все тетки в этом романе: эта самая Нелла, госпожа, чьего мужа крошка уходила, и даже одна очень скандальная леди (из высшего общества, а вы как думали).

Не буду портить от встречи с романом, вы ведь теперь наверняка захотите прочитать? Но мне хотелось бы узнать, вы тоже думаете, что подробный журнал с именами-датами клиенток и описанием способов, какими те травили ближних - это чересчур? А как вам рассылка ядов в фирменных флаконах с логотипом и адресом заведения?

Lest me forget how fragile we are.
Sting

Что Микаэль Ниеми талантище, было ясно уже с "Популярной музыкой из Виттулы", веселой, грустной, страшной, уморительно смешной истории взросления двух мальчишек из бедных семей в социально-неблагополучном районе Северной Швеции. И если вы думали, у них все и везде одинаково шоколадно, то вот, пожалуйста, так было в семидесятые. И стокгольмцев, кстати, там недолюбливают, считают избалованными бездельниками в точности как у нас москвичей. Говорю же, у шведов много с нами общего. Но прошлогодний (или уже позапрошлогодний?) роман "Сварить медведя" скорее разочаровал. Нет, ясно, что Ниеми не автор одной книги и на смену пацанскому задору пришло зрелое мастерство, но трагичная атмосфера тупиковой безысходности не самое духоподъемное чтение из возможных и не то, ради чего обычно беру книгу.

Потому "Дамбы", на которую внезапно обрушился вал читательского недовольства (реакции все равно отслеживаем, оценки смотрим), боялась. Настолько, что купленная в июле, она пролежала у меня в читалке до декабря, живым укором склонности к прокрастинации. Пока вчера не с казала себе: "Соберись, тряпка, и сделай это!" И... проглотила за вечер, с тем уровнем эмоциональной вовлеченности, какой заставляет то и дело восклицать: "Вот же гад", "Ой, мамочки" и хватать ни в чем не повинных членов семьи, объясняя им перипетии очередной заковыристой ситуации. Нудно, потому что как Ниеми я не умею, а и умела бы, за те полминуты, какие согласны были уделить, цельной картины не создашь.

Итак, Швеция, наши дни или чуть раньше. Осень выдалась какая-то уж совсем дождливая, ни бабьего лета, ни ягод собрать, ни порыбачить - как в песне про полгода плохая погода. И если бы неприятности этим ограничились, то хрен бы с ними, с рыбалками-грибалками, но аномальное количество осадков переполнило реку и размыло плотину ГЭС, а для районов, расположенных ниже уровня водосброса, это катастрофа. Не как бывает при сезонных наводнениях от разлива рек, которые показывают по телевизору, когда цокольные этажи домов затоплены и легковушки по капот в воде, но стихийное бедствие, сопоставимое с цунами или селем, когда вал воды, смешанной с грязью, камнями, бревнами мгновенно поднимается и поглощает все на своем пути. Сминая,ломая,калеча.

И вот здесь автор оказывается невероятно хорош. Уровень достоверности его персонажей, мотивированности и внутренней правды их поступков, силы воздействия, эмоциональной вовлеченности сопоставим с тем, что Кинг сделал в "Противостоянии". Собственно, Ниеми и схему взял ту же: множество локальных историй, соединяясь, создают эпическую картину. С той разницей, что он по-шведски экономен в средствах и масштабное действо умеет создать на малых энергиях, не полостной операцией, а лапароскопией.

Все эти люди: трудяга вертолетчик Винсент, его бывшая жена Хенни со своим новым богатым алкоголиком, их беременная дочь Лависса в плавучем доме, водитель Сааба премиум-класса, тезка чемпиона мира по плаванию, несчастный муж женщины в глубоком альцгеймере, и тот мерзавец, что кидал камни, и художница со своим Адонисом - все они живые, плотные и плотские, всем сопереживаешь, да что там - становишься на время каждым из них. Ах, еще же София, которая спешила спасти дочь.

Какая мощная, захватывающе интересная, какая прекрасная и страшная книга.

Мы хотим идти сами по себе.

Не складывается у меня с норвежской литературой. Датчан и разных прочих шведов читаю с немалым удовольствием и случается ощущение "мы с тобой одной крови" ,несмотря на ничуть не меньшее расстояние с кучей ментальных и лингвистических различий. А с норвежцами, ну никак. "Ледяной замок" Тарьей Весоса отмучила, так и не найдя в себе сочувствия и понимания, "Маленького лорда" Юхана Боргена хотелось придушить все время чтения, даже народно-любимый Хари Холе от Ю Несбё с перманентными запоями и любовными страданиями не стал мужчиной моей мечты.

Вот и в этот раз любви не случилось. Но по порядку. Норвежский писатель Томас Эспедаль довольно известен в Скандинавии. Есть еще переводы его книги на немецкий, но английских, испанских французских я не нашла. То есть, с одной стороны, не больно-то и надо, но с другой, вы понимаете, международное признание в современном мире начинается с англоязычия. Потому остановимся уж на том, что великий пешеход Эспедаль знаменитость локальная. Писать и публиковаться начал довольно рано, выпустив первую книгу в двадцать семь, но известность пришла к нему только на середине пятого десятка с девятым романом.

Итак: Вперед или Искусство жить дикой и поэтической жизнью Gå.Eller kunsten å leve et vilt og poetisk liv (2006) , у нас "Идем. Искусство ходить пешком", хотя даже крох норвежского, которые у меня сохранились хватает, чтобы разглядеть в оригинальном названии слова "жить" и "жизнь", а уж интернациональное "поэтиск" и вовсе трудно с чем-то спутать. Какие-то, видно, были у Катарины Мурадян резоны, а может издатель решил, что жить дикой и поэтической жизнью наши люди вряд ли захотят, в то время, как пешие прогулки ассоциируются со здоровым образом жизни, подтянутым силуэтом, белозубой улыбкой и всяким таким.

Что до здорового образа сильно промахнулись, конечно, "наш приют цветочная поляна, наши стены сосны-великаны" звучит красиво, но по-настоящему ночевать в поле или в лесу, да даже в амбаре - удовольствие ниже среднего, а герою и его постоянному спутнику в странствиях, Нарве Скоре, приходится делать это частенько. Я уж не говорю, что трезвы оба бывают редко, компенсируя нищебродский уровень вояжа покупками алкоголя в неимоверных количествах.

Заманчивую идею вырваться из круга обязанностей и обязательств, который всех нас держит от рождения до смерти, они осуществляют самым непосредственным способом. Уходя. И не то, чтобы идея была необыкновенной, этот способ эскапизма современная литература в разном освещении рассматривает. Есть блестящие "Бегуны" Ольги Токарчук, мизантропичный "Серотонин" Мишеля Уэльбека, есть, наконец, совсем свежий "Пляс нигде" Андрея Филимонова. Но ускользнуть так, как делает это Эспедаль никому нынче не приходит в голову.

Мне в связи с этой книгой яснее всего вспоминается пеший поход Дэвида Копперфильда из Лондона к бабушке в Плимут, один из самых болезненных эпизодов диккенсовой эпопеи. Еще гриновская "Дорога никуда", только мальчики путешествовали этим способом от безденежья и отчаяния, а что заставляет крепкого мужика из самой благополучной европейской страны влезать в шкуру клошара с прилагаемым списком удовольствий: грязь, обтрепанная одежда, насекомые - ума не приложу.

Да, он довольно свободно рассуждает о философах, писателях и поэтах, производя впечатление человека неглупого. И может быть мне не хватает широты взглядов, но никак не могу увидеть во всем этом хотя бы толику смысла, я даже особой смелости не нахожу. Дромомания, подстрахованная гражданством страны, которая в случае чего сгинуть не даст.

Некто спрашивал Эдуарда Николаевича, отчего тот не напишет романа. "Боже сохрани, - отзывался Лаубе, - мне бы как-нибудь справиться с жизнью".

Странная книга, одновременно ни на что, виденное прежде не похожа, и напоминает о сотне знакомых вещей (как-будто я встречал, имен еще не зная, вас где-то там, тогда). Например? Сказочно-условную гофманиану, только не в части "Щелкунчика", а в той, где студент Ансельм заточен в склянку, крошка Цахес благоденствует, благодаря трем карминным волоскам, Коппелиус полирует стекла и заставляет куколку кружиться. Или гоголевский фантасмагоричный Петербург "Портрета" и "Невского проспекта", с государственностью одновременно уютно-умягченной, не имперской, но и более педантичной, в стиле небольшого европейского княжества, - все по-соседству, жестокость законов не компенсируется необязательностью исполнения.

Со "Снегом Мариенбурга" все время так будет. Вот педагог Вюрлицер, такой совершенно точно не станет стулья ломать, рассказывая об Александре Македонском, но напомнит салтыков-щедринского Органчика. А вот Антон Сергеич фон Мекк (боги мои, как хороши здешние имена!), который после участия в Кашгарской кампании начал необъяснимым образом уменьшаться. И нет, это не "Маленький человек" Сологуба, здесь все завершится куда драматичнее. Зощенко и Булгаков, Кафка и Набоков, "Горменгаст" Мервина Пика и "Архипелаг" Приста - все кружится в немыслимой карусели, не теряя при том солидного бюргерского достоинства.

Что вообще такое этот Мариенбург? Где-то в Курляндии? А что такое Курляндия? Это ведь из прошлого? Так и есть. Курляндский мир Григория Злотина попал в совершенный резонанс к чаяниям современности о дивном старом мире, застывшем стрекозой в янтаре рубежа позапрошлого и прошлого веков. Где мировые войны не гремели и уже не прогремят, где вечная стимпанковая эра, а Курляндия простирается от моря до моря, имеет политические интересы в дикой Кашгарии, время от времени подвергается нападениям волков (внешних, внутренних и мысленных) и в целом не сказать, чтобы там очень хорошо жилось, но есть один огромный плюс в глазах людей, измученных эпохой перемен - неизменность.

Издатель Илья Бернштейн сделал из этого, не знаю, как охарактеризовать точнее: романа, собрания миниатюр, книжного универсума - дивно красивую необычную книгу, которая должна была бы стать кошмаром верстальщика (непривычное расположение текста) и наборщика (дореформенная орфография), а сделалась без малого четырьмя сотнями страниц чистого читательского наслаждения. Если встреча с прекрасным текстом сопровождается для вас набоковской дрожью вдоль позвоночника или каким-нибудь другим физиологическим проявлением (у меня эйфория начала влюбленности и бабочки порхают где солнечное сплетение) - если у вас есть свой такого рода маркер, вы поймете. А нет - так и не объяснишь. Тоже хорошо, все на свете книги не для всех на свете людей.

Человек, мечтавший о хлебе в стране, где захватчики-готы ввели запрет на хлебоедение для местного населения: выращивать, молоть и выпекать во всех возможных видах можно, но только на экспорт. И другой, предметом вожделения которого был зонтик, плевать, что огромное число сограждан обходится без зонтика. Оба ради осуществления своей обсессии готовы были рискнуть жизнью. Вот мальчик, который только и умел, что кричать: "Волки", а вот настоящий Соловолк - человек, соловей и волк в одном лице. Вот кашгарцы, подверженные странному поветрию павлиньей болезни, а здесь целый остров в тропических морях, где живут люди-пряники.

Зеркальные города Валга и Валка, жители каждого разлученные близнецы. Укус двуручного клеща, от которого можно умереть, а можно болезненно, долго и дорого лечиться, чтобы умереть в самый момент излечения. Крючок попадающий в сердце, чтобы тянуть-тянуть тебя за невидимую нить в недра машины уничтожения, если однако изловчишься и вырежешь ее из груди... вместе с сердцем, сделаешься свободен, хотя и малодушен. Переписка между Кюне и Лаубе. такими разными и такими похожими. Горчащая сладость ностальгии по черному снегу Мариенбурга.

И лишь спустя много летъ, въ далекой, безучастной стране некто совсемъ чужой, проходя по залитой счастливымъ солнцемъ улице, вдругъ остановится и замретъ, сраженный этимъ воспоминаньемъ. И, слетевшись из неоглядного далека, их жизни скрестятся, какъ лучи, въ незнакомомъ сердце и вспыхнутъ въ немъ, словно солнечный зайчикъ въ осколке битого стекла.