Религию можно изменить, реформировать, быть может, даже обойтись без нее. Но веру в колдовство победить невозможно.

Он исподволь, тихой сапой, по-восточному коварно входит в твою читательскую душу, сначала видишь изрядно снобскую смесь гламура с экзотикой, у меня так было с "Землей под ее ногами", потом думаешь: "Ну за что-то же дали ему Букер Букеров" -, читаешь "Детей полуночи", говоришь себе: "Это да, это вещь, теперь понимаю, но не мой писатель, больше не стану читать." Наивная, забыла что коготок увяз - всей птичке пропасть, а восточные сказки Салмана Рушди уже внутри, и отныне нить с золотым крючком, всаженным в твое сердце, станет время от времени натягиваться, и вот уже полдюжины его романов прочитано, десяток, а ты все не остановишься. Попалась.

"Флорентийская чародейка", на самом деле, всего лишь девятая моя книга Рушди, но да, перестать читать его, когда уже подсела, так же трудно, как жестокому Шахрияру прекратить слушать сказки мудрой Шахерезады. В них все, что мы любим: коварство и любовь, могущественные правители и непобедимые воины, прекрасные девы и хитроумные плуты. дворцы и хижины, благородство и подлость, взлеты и падения. Язык цветист, может даже чересчур, приключения неправдоподобны (так ведь сказка).

Места действия романа Индия и Италия, точнее - столица империи легендарного шаха Акбара Фатехпур-Сикри и Флоренция, далее везде. Константинополь, который как раз в это время становится Стамбулом, Самарканд, откуда родом героиня прекрасная принцесса Кара-Кёз, борт шотландского брига и корабли Америго Веспуччи, отплывающие к берегам Нового Света. С героями тоже полный порядок. Кроме Акбара и Америго еще и Никколо Маккиавелли - да-да, тот, что написал трактат "Государь" и обогатил мировую политику термином маккиавеллизм.

И как это все сосуществует в одной плоскости? Ну, у кого другого не вышло бы впрячь в одну повозку быка и трепетную лань, но это Рушди, величайший из сказочников современности. А потому история величайшей красавицы времен и народов Кара-Кёз, умной, самостоятельной и независимой, которая в обществе своей служанки-двойника и подруги (и не только, хм, подруги) Зеркальца осветит сиянием божественной прелести всю обитаемую вселенную, меняя мужчин и все время безошибочно ставя на победителя. Но не из коварства и корысти, а в стремлении защитить себя и свое достоинство, не позволить мужскому миру растоптать себя, и кто ее осудит, тот не я.

Так вот, эта сказка будет замечательно интересной, а мотив созданного из ничего, вымечтанного человека в "Кишоте", оказывается, уже был опробован Мастером с "Флорентийской чародейкой."

Я принялся умолять Музу не заставлять меня писать все те "грязные" слова, все те скандальные, скабрезные строки, объясняя ей, что скоро, подобно Марко Поло, Сервантесу, Беньяну мне придется писать свои книги в тюрьме или у подножия виселицы...
Надобно иметь смелость, чтобы признать своею драгоценность, что тебе преподнесли на блюдечке.

Этот фрагмент относится не к благостно-гармоничному периоду жизни на Биг Суре, он приоткрывает дверь в творческую мастерскую Генри Миллера периода работы над прославившей писателя Парижской трилогией ("Тропик Рака", "Черная весна", "Тропик Козерога") - скандальной, эпатажной, эксгибицонистской. Тех книг, за которые я опасалась браться. Н-ну, потому что говорение матом о непристойностях не нахожу привлекательным, даже голосом великого мастера.

Так или иначе, он имел смелость принять то, что Муза преподнесла на блюдечке, мир распростерся у его ног, а слава раскрыла ласковые объятия, что не означало решения всех финансовых проблем, но на домик в калифорнийском Биг Суре, где можно было поселиться в уединении, дабы на лоне природы размышлять о тщете сущего и всякое такое - в общем, хватило.

Про уединение, главным образом, фигура речи, потому что жизнь с детьми и женой, тридцатью годами моложе себя, его изначально не предполагала, а бешеная популярность, которую эта местность снискала, благодаря решению Миллера поселиться в ней, не оставила надежд на тихую рустикальную жизнь. Двадцатый век явил не единственный пример сонного местечка, которое становится колонией интеллектуалов, когда дает приют властителю дум. Франсуаза Саган привлечет толпы в деревню Авалон Сюр Мер, а на Кейп Код, вслед за Куртом Воннегутом, устремятся все, кто есть кто-то.

Но здесь и сейчас у нас "Биг Сур и апельсины Иеронима Босха". Гений разрывается между желанием творить нетленку и необходимостью поддерживать реноме, принимая толпы посетителей и отвечая на тонны писем со всех концов света. Между поздней нежностью к дочери и разочарованием в молодой жене, которая откровенно подбешивает. Между прекрасной зрелостью своего таланта и окончательно переставшей посещать Музой.

Едва ли не с большим интересом, чем к писательству, рисует свои акварели, опровергающие тезис о талантливом человеке, непременно талантливом во всем. Отбивается от фриков, то и дело являющихся под слоганом "я к вам пришел навеки поселиться", и пишет эту замечательную штуку, с жанром которой затрудняюсь определиться: мемуары, автобиография, эссе, философский трактат? Отовсюду понемногу.

Книга достаточно четко структурирована делением на три части. Первая "Апельсины тысячелетнего царства" - это такая декларация близости к природе и прекрасной свободы вырваться из лабиринта крысиных бегов за успехом, которую выбирает в наше время мыслящий человек. Хотя бы даже для достижения пришлось смириться с отсутствием многих материальных благ, без которых современник автора из золотого миллиарда не мыслил своей жизни: большой комфортабельный дом, машина последней модели, престижный досуг.

Вторая, разбитая на главы "Покой и уединение: попурри" совершенно очаровательна. О коллегах по писательскому цеху, менее талантливых, а чаще - менее удачливых, чем автор, чьи имена были бы сегодня забыты совсем, когда бы не упоминание в этом опусе. О сбежавшей жене и о детях, которым некоторое время пытается стать идеальным отцом, но вынужден признать, что совместить родительство с творчеством не под силу даже ему. О святой женщине Джин Уортон, и эта глава не просто хороша, она эталонна, она заставила меня влюбиться в Миллера. Воспоминания о написании тех самых скандальных книг: как все тогда происходило, о диктовавшем голосе, который не давал поесть или сходить в сортир. О дарах от почитателей.

"Потерянный рай", третья часть, взявшая едва ли не половину от общего объема книги, она совсем не моя. Подробное и страшно обиженное описание знакомства с французом астрологом Конрадом Мориканом, в чьей судьбе писатель принимал деятельное участие, перевез из Франции в Калифорнию, поселив в своем доме, а в ответ на добро получил капризы и черную неблагодарность. Приходя к выводу, что все на свете астрологи таковы, а древнейшая из наук аццкий сотонизм. Нет, дорогой Гений, все не так, астрология наука прогнозирования тупиков на ранней стадии прохождения, а среди астрологов встречаются бескорыстные, благородные и по-настоящему великие люди. Может вам просто не стоило связываться именно с этим человеком?

Как бы то ни было, книга прекрасна, а Генри Миллер отныне реабилитирован в моих глазах. Что и требовалось доказать.

Слишком рано для цирка,
Слишком поздно для начала похода к святой земле...
...Но электричество смотрит мне в лицо
И просит мой голос.
Аквариум "Электричество"

Впервые герой-рассказчик встречает человека, чья жизнь роковым образом переплетется с его собственной, шестилетним. Чарльз Джейкобс священник и он любит электричество. То есть, настолько сильно, что оснащает моторчиком фигурку Иисуса, которая благодаря глуповато-наивной бонификации движется над поверхностью Мирного Озера, иллюстрируя сюжет хождения по водам. Ну, вы помните. Продемонстрированное впервые, производит неизгладимое впечатление на детскую часть паствы, в шестьсот сорок восьмой китайский раз ничего кроме скуки не вызывает, у самой продвинутой части аудитории - стойкий рвотный рефлекс.

Но в целом к преподобному Джейкобсу прихожане с пиететом. Он и его семья, красавица жена (в нее чуть влюблены мужчины городка, как в самого референта женщины) и сын, одним своим присутствием способный смягчить и высветлить (есть люди с таким врожденным умением, Мори из них) любую атмосферу. Прихожане любят свою церковь и тех, кто наполняет ее живым светом. А электрический пунктик Преподобного сослужил как-то добрую службу брату рассказчика. Он потерял голос в результате травмы и пережил полной мерой одиночество, отторгнутость, отчаяние от осознания: ты не как все, ты внезапно стал изгоем.

Так вот, сконструированный Джекобсом электростимулятор, что-то вроде физиотерапевтического шарфа, возвращает возможность говорить за один сеанс. Господь явил чудо. Я без иронии, вслед за другой героиней книги, скажу: человек может верить или не верить, чудеса исцеления дарует Бог. И тут мы со Стивеном Кингом на разных позициях (мы с вами по разные стороны баррикад, как сказала мне налоговая инспектриса много лет назад, баррикады - радикально, пусть будут разные точки зрения).

А потом случится катастрофа, пастор утратит веру и после возмутительной речи с амвона, произнесенной убитым горем человеком в крайней степени отчаяния, которая войдет в городскую историю под именем ужасной проповеди, община изгонит его. И единственным, кто придет проститься с опальным священником, станет Джейми Мортон. Который вырастет, станет рок-музыкантом, едва не пустит под откос свою жизнь, но сумеет вернуть ее в правильное русло. Вернее, в этом ему поможет священник-расстрига из прошлого.

Ярмарочный шарлатан и телепроповедник, маньяк-ученый и злобный старик, использующий людей как расходный материал - на протяжении книги Джейкобс будет представать во многих ипостасях, всегда даруя страждущим исцеление, но парадоксальным образом, с каждым появлением представая все более отталкивающим. "Возрождение" не только самая антиклерикальная из кинговых книг, она еще и рисует мрачнейшие перспективы посмертия. Но тут я в домике - у нас есть булгаковский антидот "каждому по вере".

Первый раз я прочла Revival сразу после выхода, за год до появления книги на русском, не уловив многих нюансов и аллюзий. Сейчас, с аудиокнигой в блистательном исполнении Игоря Князева очевидны множественные отсылки к "Что-то страшное грядет" Брэдбери в ярмарочном эпизоде, Солнечному дому преподобного Гарднера из "Талисмана" самого Кинга в части преподобного-с-кольцами, и конечно к "Франкенштейну" Мэри Шелли в заключительном эпизоде (девичья фамилия матери Мэри Фэй, имя ее отца, Джейкобс восклицает: "Она жива!"

Пересечений с "Великим богом Паном" Артура Мейчена я, как и в первый раз, не увидела, хотя считается, что Кинг в значительной степени вдохновлялся им при написании этого романа. И не могу не сказать о своем эпизоде-фаворите в аудиокниге. Тот момент, когда Джейми, излеченный от наркозависимости, приходит в себя, раз за разом повторяя: "Что-то случилось". Во-первых, живо вспомнила "Something happened" семилетней давности, а во-вторых, это крутейше сделано в русской аудиокниге.

Страшные муки идут своим чередом
В каком-нибудь закоулке, а рядом
Собаки ведут свою собачью жизнь
У.Х.Оден

Боже, благослови прогресс: мобильную связь, интернет, социальные сети, Zum-конференции - все, что дает нам возможность быть вовлеченными в общение, оставаться на связи и отдаленно решать рабочие вопросы. Боже, благослови муниципальные ветслужбы, которые прививают и стерилизуют бездомных животных. Всякий раз, как слышу стоны по поводу свертывания космических программ, типа "Прости нас, Юра, мы все про..али", и вот, мол, середина двадцатого века обещала прорыв человечества в дальнее внеземелье, а начало двадцать первого обернулось идиотами, глядящими на маленькие коробочки в руках - каждый раз думаю: вы чего, ребята, все ж правильно. Прежде научимся в своем доме жить без войн, наведем в нем порядок, а уж потом и о космосе можно будет подумать.

Долгое вступление к тому, что ситуация, описанная в романе, сегодня была бы невозможна. Это великое счастье. Я прочла его четверть века назад и смертельно боялась перечитывать. Как выяснилось, даже финал неправильно запомнила. Потому что да, такое страшнее выдуманных чудищ. Внезапно, без объявления войны, попасть из своей уютной жизни в положение пленницы осаждаемой монстром железной коробки. Мучиться жаждой, напрасно надеяться на спасение, а главное - видеть, как умирает твой ребенок и никак ему не помочь.

"Куджо" для меня одна из самых страшных кинговых вещей. Удивительно, но роман, изданный сорок лет назад, не утратил актуальности и сегодня, когда жизнь радикально переменилась. То есть, соотносить с современным положением вещей ты будешь позже: а если бы Донна забыла сотовый? Ну и что, Черити и Брэтт непременно переполошились бы, что муж-отец не выходит на связь. Да и Вик, не имея сведений о жене с сыном, куда раньше нашел бы способ попросить кого-нибудь заглянуть к себе домой. Ему, кстати, и уезжать не было бы необходимости, зачем, когда такого рода вопросы можно решить в зуме?

Это все после, а начиная читать, погружаешься в реальность книги мгновенно и неотвратимо: в этом "здесь и сейчас" все так, только так, и не может быть иначе. Основную линию пленников бешеного пса, оплетают и дополняют безупречно выстроенные вспомогательные: отца с его серьезными рабочими проблемами и хозяйки сенбернара, всеми способами стремящейся оградить сына от разрушительного влияния алкоголика папаши.

Внезапно поняла, что книга написана Стивеном Кингом в тридцать четыре года. Молодость, даже по меркам сегодняшней юно-рьяной литературы. При этом такой зрелый уровень прозы, которую уже теперь можно оценивать как классику, и не только жанровую: сюжет, структура, стиль, образы - все идеально.

Я говорила, что боялась перечитывать, но послушать решилась. У аудиокниги то неоспоримое преимущество, что самыми пугающими дорогами можно пройти не в одиночестве. А возможность послушать роман в исполнении Игоря Князева станет подарком всем поклонникам хорошей литературы.

Она слышала о женщине, у которой забрали ребенка, а вместо него оставили какого-то убогого.

И каждая из нас слышала что-нибудь подобное, и запомнила, не отдавая себе отчета. Истории об украденных детях плещутся в темных водах коллективного бессознательного даже и тогда, когда ты далека от любой мистики, а сказки позабыла вместе с косичками и болячками на сбитых коленках. Разве что, подменыши не восточнославянская тема, скорее западная, наша нечисть деток крадет, не оставляя ничего взамен: баба-яга, серенький волчок, гуси-лебеди.

Так или иначе, страх потерять ребенка знаком каждой матери, а тревожная настороженность, сопровождающая начало материнства, в куда большей степени норма, чем рекламная картинка, где единственной заботой мамы становится наличие молочной смеси и памперсов в достаточном количестве. "Милые детки" о том, как на самом деле.

Он кричит от голода, а у тебя еще нет молока, описался - а ты не умеешь перепеленать, и так три дня в роддоме, а потом дома все то же, с той разницей, что молоко пришло, его много, и надо сцеживаться, потому что ребенок всего не выпивает, а оставишь - будет мастит. Ладно, у героини этой проблемы нет, двое все высасывают. Но и кричат вдвое громче, и спать совсем не дают. Женщина не только становится более уязвимой с этим новым опытом, но сама ткань реальности словно бы истончается, позволяет иным мирам дотянуться до нее.

История Мелани Голдинг в том числе об этом. В придачу к смертельной усталости, тревоге, одиночеству, идущим об руку с радостью материнства, ты становишься еще и до смешного суеверной. Не оттого, что враз глупеешь, а потому, что воочию видишь действенность вещей, которые в прежней жизни сочла бы дичью и глупостью.

Действительно ли к Лорен приходила та мерзкая женщина или это галлюцинаторное порождение болезненной психики. Нам проще и приятнее списать все на совпадения: камера? - да как-то отключилась; голос? - это она сама с собой так разговаривает; соседка тоже слышит пение детей? - так шизофреничка; скелеты матери и младенцев в затопленной деревне? - ну. просто какие-то скелеты; женщина Виктория, которая сорок лет назад пережила подобное? - о чем вы, у нее альцгеймер. Имена еще эти, Бишоп и Селвер - ну, как-то так.

Нам проще и удобнее задраить наглухо форточку, из которой сквозят ветра иных миров с запашком тухлой рыбы и речной тины. Не было и нет, а то, что тетка в психушке, значит там ей и место. Книга достаточно феминистская, и да, почему бы не поговорить о трудностях, с которыми сталкивается женщина после родов в таком вот формате остросюжетного мистического триллера?

Читается так, что невозможно оторваться, местами по-настоящему жутко. Есть тайна, есть расследование, есть обаятельная полицейская и не менее привлекательная журналистка. И есть предельная эмоциональная вовлеченность. От души рекомендую. А еще, я хотела бы знать, вы-то как думаете, было или нет?

Алло, Хьюстон, у нас проблемы.

Стефан Анхем главный специалист по изобретению наиболее затейливых способов умерщвления, на фоне достижений которого привычный скандинавский детектив с расчлененкой выглядит добропорядочным и патриархальным. Такого разнообразия чудовищных умертвий, как в его культовой серии Фабиана Риска нет и у мэтров сплаттерпанка, вроде Клайва Баркера.

В пятой книге инспектора Риска продолжают причудливо сплетаться нити уходящие в прежние части и если в детективе вы цените в первую очередь возможность неспешного погружения в экспозицию с кропотливым распутыванием узлов, стоит начать с четвертого "Мотива Х". Однако если в остросюжетной литературе триллер для вас важнее детектива, беритесь за чтение смело - леденящих кровь деталей будет много, а необходимые подробности предыдущих дел несложно восстановить из контекста.

Имеет смысл сказать несколько слов о заглавии. В англоязычной и шведской версиях преемственность четвертой и пятой книг обыгрывается омонимичностью "Х" как икса и десятки, обозначаемой той же латинской "Х", отслеживаясь на уровне названия и графического оформления: "Motiv X"-"X Ways to die". В русском варианте, в силу некоторых особенностей нашего восприятия, этот мессендж не считывается автоматически и дополнительный бонус утрачен, однако стоит иметь в виду, что "Мотив Х" и "10 способов умереть" тесно связаны.

Итак, чудовище-маньяк продолжает серию преступлений, мотив которых не поддается определению: среди жертв мужчины, женщины и дети, разного возраста, расы, статуса и имущественного положения. Не повторяется ни орудие преступления, ни способы, которыми психопат убивает. Одновременно с этим, в полиции Хельсингборга орудует свой циничный и жестокий оборотень в погонах, и подозрения нашего героя давно переросли в уверенность, но для суда ее недостаточно, нужна доказательная база, а с ней пока не получается.

А тут еще и дома ой как неладно. Сын Тео, который незадолго до этого по незнанию, из желания выглядеть круче и понравиться любимой девушке, а больше по склонности к подростковому бунту оказался втянут в жестокое преступление, уступает настояниям Фабиана и отправляется в полицию, чтобы дать показания. Дальнейшего развития событий не предполагал ни он сам, ни опытный инспектор Риск.

В общем, все очень круто, кругом нечеловеческая жестокость, кровь-кишки-доброта в объемах, превышающих возможности восприятия. Что не мешает герою привычно и много рефлексировать на тему: "что я делал не так, где ошибся в построении семейных отношений?" В рискованные авантюры полицейские по-прежнему пускаются в одиночку, что позволяет преступникам глумиться над ними всеми возможными способами и калечить почем зря. Начальница отдела Тувессон по-прежнему балансирует на грани очередного запоя. Датская полиция в лице Кима как-его-там все так же чинит всяческие препятствия, не забывая присвоить себе лавры, а моей лапочки полицейской Дуни Хугер все еще практически не показывают.

НО! Судя по тизеру шестой книги, в следующей части основным действующим лицом будет Дуня. Восстанет из пепла в таком монте-кристовом духе и тогда держитесь все злодеи незалежной Скандинавии! Жду-жду. И конечно, главная причина по которой я, не будучи поклонницей жанра, следую тропой Анхема уже шестой раз - аудиокнига, прочитанная Игорем Князевым. Она великолепна. Но это как всегда

Таня научила зверя плясать вприсядку. Плясун из него вышел лучше, чем из Тани. Хуусконен пел казацкие песни, под ритм которых Черт и Таня танцевали, русские женщины всегда славились своим танцевальным мастерством.

Забавно, считала Арто Паасилинну автором двух книг: "Год зайца" и "Лес повешенных лисиц", ту и другую нежно люблю, иногда думала, что вот такие книги о животных я, не замеченная в большой любви к жанру, могла бы читать, жаль, что так мало пишет финский автор. А оказалось в точности наоборот: публикует в год по книге к осени (совсем как наш Пелевин), ему часто пеняют на однообразие, но тридцать пять романов, переведенные на сорок языков и миллионные тиражи говорят сами за себя, потому на родине его называют инструментом привлечения интереса к современной финской литературе.

Животные и отношения, которые складываются с ними у героев вызывают смешанные чувства. С одной стороны восхищения с другой - собственной неполноценности. Не приходилось наблюдать в своих питомцах такого интеллекта, каким блещет у Паасилинны каждые первый зверь. Хотя я и в странствия, где спутником был бы заяц или медведь, не отправлялась. Может как раз эта готовность отринуть радости комфортной жизни, пуститься во все тяжкие, не в значении одноименного сериала, а в смысле реальных тягот бездомного кочевья - может она и обеспечивает глубинный контакт со зверем?

Не знаю, и на собственном опыте не испытаю, мне другой вид эскапизма ближе - в очередную историю с возможностью опосредованно прожить многие жизни, непосредственно не соприкасаясь с необходимостью баюкать в берлоге медвежонка или подтирать за ним дерьмо по всему дому. Но идея медведя, живущего среди людей, приводит в трепет. Дикому зверю в социуме не место, каким бы ни был умненьким и дрессированным, а когтей, клыков и медвежьей силищи никто не отменял, и ты не знаешь, что может привести его в ярость. А вы как думаете?

Но это в жизни, а в книге - пусть будет. Хотя история и в книге с того началась, что медведица с медвежатами забрела в кухню, напала на повариху, погибли обе, а одного из осиротевших медвежат паства подарила священнику на полувековой юбилей. Фигассе, подарочек, подумала пасторша, однако Хуусконен к зверенышу сильно привязался и на неявный ультиматум: "Я или он, " ответил: "Он", хотя так же неявно. Поэтапно съехав сначала из супружеской спальни на диван в гостиную, где медвежонок спал у него в ногах, а после и вовсе на участок одной вдовы. которая позволила выстроить на своей земле берлогу.

Конечно, пастор Хуусконен был с чудинкой, нормальному священнику разве пришла бы охота возиться со зверем, как с малым дитем? Хотя, с другой стороны, когда жизнь явно уже к закату; дети выросли, живут отдельно; ты не нужен им, жена считает дураком и неудачником; веру, что должна бы служить опорой, утратил. И вдруг появляется живое существо, которому ты необходим, хотя бы даже и медвежонок. Тогда и жизнь обретает новый смысл.

По крайней мере, у пастора-расстриги именно так получилось. И оказалось, что жизнь может преподнести много сюрпризов, и есть в ней место подвигам, путешествиям, любви молодых женщин, беспробудному пьянству, голосам из космоса (не как следствию пьянства, а как хобби).

Обаятельный плутовской роман об обретении счастья, дружбы, любви и радости, когда, казалось бы, уже и мечтать ни о чем не стоит.

В ванной висели два зеркала, злое и доброе - с морщинами и без морщин. Думаю, дело в том, что ртуть ядовита и чем больше ее в амальгаме, тем резче и безжалостнее зеркало предъявляет смертному картину распада. Добрые зеркала близоруки, как последняя любовь.

"Рецепты сотворения мира" Андрея Филимонова были любовью с первой страницы. Три с половиной года прошло, а впечатление и теперь яркое. Такое: "Как-как он это делает!?" Тогда, помню, районная администрация выкатила предписание сделать косметический ремонт моей торговой точки к ЧМ по футболу. Тоиссь, где магазинчик шаговой доступности в Тольятти, который даже не областной центр, а где чемпионат, одним из принимающих городов которого будет губернская Самара? Но прошел слух, что не то шведская, не то швейцарская сборная изъявила желание разместиться в нашем богоспасаемом городе и осрамиться перед державами никак нельзя было.

В общем, пришлось совместить привычное стояние за прилавком с работой штукатура-маляра, а в наушниках у меня говорила книга, то и дело заставляя взрываться смехом, благодаря чему, теперь вспоминаю тот ремонт с удовольствием. "Головастика и святых" потом тоже прочла. конечно, нельзя же было вот просто так взять и перестать читать Филимонова, но то ли бесконечно далека я от русской деревни, то ли еще по какой причине, так же сильно не полюбила.

"Пляс нигде" третья для меня большая филимоновская книга, и наверно нужно немного сказать о названии. Для всех, кто имеет хотя бы приблизительное представление о французском языке (то есть, абсолютно для всех), в словосочетании изначально зашито два значения: буквальное - танцы в никаком месте и билингвальное "место нигде" (place), как "капитан никто" в имени Немо. Третий смысл для посвященных, так называется передвижной поэтический фестиваль, не привязанный к определенной локации, идея которого принадлежит автору.

О чем книга? Обо всем, ни о чем. Как объездить полмира практически без денег и почти без знания языков, везде находя крышу над головой непрерывно бухая, не переставая работать, и умудряясь при этом финансово поддерживать семью (семьи?) Выполнено профессионалом, не пытайтесь повторить в домашних условиях.

Об удивительной трагичной судьбе сибирского художника Григория Гуркина, который был учеником Шишкина, столичной знаменитостью, эмигрантом, репатриантом, заключенным НКВД. О причудливо тасующейся колоде, соединившей его судьбу с судьбами Ивана Ефремова и Николая Рериха.

Еще об одном художнике, на сей раз американском фотодокументалисте, который в недолгую эру расцвета полароида провел невероятной масштабности проект - приехал в Союз и сделал пять тысяч фотографий советских людей. Фишка практически шпионского по сложности оборудования была в том, что каждый кадр, кроме выпадающей картонки снимка, фиксировался еще на негативе. И вот теперь, спустя сорок лет, он приедет снова, чтобы увидеть героев своих фотографий.

Эпопея поисков Натана Фарба, в общем, и есть неявный сюжет романа. Такая ненадежная его скрепа, которая то и дело выпадает из поля зрения, тонет в подробностях похождений и возлияний героя-рассказчика. Но к финалу все сложится как надо, не сомневайтесь. Язык Андрея Филимонова хорош необычайно и читать его большая радость.

Не осуждай сибиряка, что он угрюм и носит нож.
Ведь он на русского похож, как барс похож на барсука.
Леонид Мартынов

В поговорке "Дальше Сибири не сошлют" одновременно ужас простого русского человека перед изначальной враждебностью сурового края, но и фатализм - живут же и там. Живут, и хорошо, крепко - в соломенном домишке не вышло бы. Для жителей европейской России сибиряки немного пришельцы с планеты, где сила тяжести больше земной. Тамошние люди крепче держатся за землю, тверже стоят на ногах. Там просторы, немыслимой красоты природа, богатство недр. Там долгая зима с лютыми морозами и короткое жаркое лето. Охота и рыбалка, грибы и ягоды. Там "- Приезжайте к нам на Колыму. - Нет, уж лучше вы к нам" и "Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда".

Этот сборник, составленный Сергеем Шаргуновым и Романом Сенчиным включает рассказы восемнадцати авторов, жизнь которых так или иначе связана с Сибирью: кто-то родился там, кто-то переехал из других мест, кому-то довелось работать или жить некоторое время. Три раздела книги: Вспоминая, Открывая, Погружаясь - три способа восприятия и взаимодействия.

В первой части "Вспоминая" рассказы о сибирском детстве актрис Алены Бабенко и Татьяны Лазаревой, такие, наполненные светом родительской любви, с прекрасным ощущением защищенности. уверенности, покоя. У драматурга и режиссера Ивана Вырыпаева, которого страсть как люблю за "Эйфорию", Андрея Филимонова ("Рецепты сотворения мира" ) и Романа Сенчина - такие брутальные ноты в описании лихих девяностых. И чудесная история первой любви от Ярославы Пулинович.

"Открывая", вторая часть плавно продолжает затронутую Сенчиным тему Тувы, Наталия Клевалина рассказывает о своем опыте обучения у шамана и описанным чудесам веришь совершенно, это тебе не "Битва экстрасенсов". Грустно-отчаянные "Звезды над Телецким" Ирины Богатыревой (ее прекрасная "Белая Согра" открытие моей весны 2021). Илья Кочергин и Олег Ермаков со своими эссе - именины сердца для этнографа, масса бытовых подробностей, интересные яркие люди. Василий Авченко, чье имя ассоциируется главным образом с Дальним Востоком здесь пишет об Александре Вампилове, а Андрей Рубанов о протопопе Аввакуме ("Ино, еще побредем"), которого с детства большой поклонник. Хорошо расскажет.

Третья часть "Погружаясь", в самом деле, опыт глубокого погружения. Забавные, несколько гротескные сибирские байки Сергея Шаргунова И Евгения Попова, необычная лексика Михаила Тарковского напомнит сказы Бориса Шергина и Степана Писахова. Единственный художественный рассказ сборника от Дмитрия Захарова ("Средняя Эдда", "Кластер") - бр-р, жуткий. Удивительные, прекрасные старухи Андрея Антипина и Вассилины Орловой - читаешь едва не со слезами.

Прекрасная книга. Побольше бы таких о России.

Давай сидеть у костра, есть осенние яблоки, ты в ватнике, я в старом дедовском пальто, под звёздами, ночью, в мире ёжиков и мышей, дождей и печали, запечной золы, заплечной любви, мы могли бы с тобой плести узоры из звёздного света, пить чёрное молоко, болтать ногами над бездной.

Полку моих авторов прибыло. Не потому, что это первая книга, прочитанная у Аллы Горбуновой, а потому, что первая, с которой полюбила ее. Резкая неприязнь к "Концу света, моей любви", индифферентность к "Другой материи" сменились пониманием, узнаванием, принятием, и думаю, я не одна такая.

Не исключая благотворного действия куммулятивности (кого лучше узнаешь, того меньше судишь), думаю, что "Лето" являет собой более цельную зрелую логически непротиворечивую и в целом развернутую к читателю прозу.

Последнее может требовать пояснения, так вот, третий сборник оставляет впечатление разговора с умной серьезной молодой женщиной, которая деятельно осмысливает мир и пытается понять, каково ее место в нем, хочет быть хорошей мамой своему сыну, доброй женой и любящей дочерью

Многие вещи ей неясны, некоторые причиняют боль, она не вполне настроила понятийный аппарат, посредством которого намерена проделать свою работу со-настройки с миром, исправления и высветления того небольшого его сегмента, который ей под силу поправить и осветить. Однако решимость следовать дхарме и упорный ежедневный труд постижения не могут не вызывать уважения.

Интересное и очень обаятельное соединение мистического визионерства с прозой жизни, переплавляемой в поэзию повседневности.

- Просто закройте глаза, - сказала стюардесса, привычно улыбаясь бледными, наверно от помады, губами, - Это недолго.

Я не знаю другого писателя, который бы так легко, ненатужно, так естественно генерировал афоризмы. Не абы-какие, а умные, забавные, парадоксальные, многозначные. И он не чахнет, как князь-Кащей над златом, не откладывает, чтобы во благовремение вставить в какую-то из книг, раздаривает со стрельцовской щедростью, прямо в фейсбучной ленте, словно зная - на все хватит.

Хватает, уникальный стиль, энергичная проза с высочайшей иммерсивностью ("измененная реальность", "погружение" и "эффект присутствия", кто пока не знал этого красивого слова). Крупную форму люблю у него, малую просто обожаю. Сборник "Все как у людей" - это в основном рассказы, две небольшие повести и целая куча микрохорроров (такие коротенькие, на одно-два предложение ужастики, очень атмосферные, а некоторые прям жуткие).

"Светлая память". Что, если однажды утром, чуть не угодив по дороге на работу под самосвал, ты вдруг обнаружишь в себе невиданные прежде способности, целый кластер superpower, который заставит усомниться, а на самом ли деле ты, девушка Женя, принадлежишь к человеческому роду? И нет, это не про супергероев, все гораздо круче. Страшнее, печальнее, счастливее.

"Я наберу". Не можешь дозвониться маме. То есть, совсем никому не можешь, потому что города твоего детства как-бы больше нет. И не было никогда. Мир сдвинулся, что-то в нем необратимо изменилось, и уже не будет прежним. И ты уже не будешь прежней. Лишенная корней, голову тоже не то. чтобы сохраняешь.

"Дедовский способ" Новогодний рассказ: праздник умер, праздника больше нет. И вдруг совершенный ренессанс после десяти минут чтения. Как такое возможно? Поди разбери. И я хочу дожить до мира, который в "Дедовском способе". Только пусть, если мысль действительно материальна (а я в это верю), она материализуется таким способом. С настоящими елочными игрушками.

"Эра Водолея". Человеческий организм на восемьдесят процентов состоит из воды.И не только человеческий. Утопия, с которой у Шамиля Идиатуллина взаимная склонность: он ее любит, она ему отлично удается; почти шпионский триллер; будет хоррор, который шевельнет рудиментарные волоски вдоль позвоночника; и фантастика; и остросюжетный боевик; и неожиданная, но действенная проповедь веганства.

"Кареглазый Громовик" О писателе говорит не его умение написать роман, роман при некоторой доле везения наваляет любой графоман. Тот. кто может сделать короткий рассказ, который ударит тебя под вздох, заставив воздух ртом глотать, как выброшенная на берег рыба - вот это писатель. Это скручивает хичкоковским тревожным ожиданием, когда все еще кажется лучезарным. Отмерено добавляет напряжения водой в клепсидре: кап-кап-кап. Врывается неожиданным финалом.

"Обмен веществ" Вот зачем героем рассказа сделал Иблиса? Кто такой этот Иблис? По сути - Люцифер, падший ангел, некогда бывший любимцем Аллаха, но возгордившийся и за то поверженный в прах. С той ключевой разницей, что Сатана христианской легенды наказан за желание стать равным Богу и бунт, а в исламе Иблис на Творца не посягал, но отказался пасть ниц и поклониться Адаму, созданному Аллахом по своему образу и подобию. То есть, как бы понятнее, отчего такая нелюбовь к нам, неразумным (глина, глина!).

"Принцесса - это праздник", на самом деле погремушка, "Микрохорроры" быстрей прочтешь их, чем о них, "Коллектор" - единственная совсем не моя вещь сборника, хотя возможно она окажется вашей. Шамиль мастер, Браво, Браво!