Система настолько справедлива, насколько предвзятой и подверженной воздействию эмоций её делает сам человек.

Дебютный роман автора юридических триллеров Джона Гришэма "Пора убивать" (1988), после многих издательских отказов, был напечатан тиражом пять тысяч экземпляров. Второй книгой, неожиданно взорвавшей списки бестселлеров стала "Фирма" (1991), а суммарный тираж третьего "Дела о Пеликанах" (1992) превысил одиннадцать миллионов. С тех пор и по сей день Гришэм пишет в среднем по два романа в год, но уже первый дает представление о проблематике и темах, к которым он будет постоянно обращаться в дальнейшем: социальное неравенство, расовая дискриминация, коррумпированность власти и несовершенство судебной системы.

Борцом за справедливость в его книгах всегда выступает адвокат, достаточно компетентный, чтобы противостоять системе ее оружием. Не рыцарь в сверкающих доспехах, скорее пилигрим, который пустился в путь, не имея сил противиться категорическому императиву морального закона внутри. Такое концентрированное кантианство, вопреки легковесности жанра, возможно и обеспечивает этой прозе народную любовь.

Маленький городок на юге США потрясен жестоким преступлением, два белых ублюдка похитили чернокожую девочку десяти лет, насиловали ее, издевались, хотели убить, в результате просто бросили умирать в канаве. Девочка чудом спаслась и сумела рассказать о преступлении. А мужики особо и не скрывались, они вообще, по ходу, не протрезвели со времени киднепинга. Я знаю, что Гришэм - это всегда адвокатский детектив, и, слушая аудиокнигу, прихожу в этом месте в ужас, неужели сюжет будет строиться вокруг защиты этих мерзавцев?

Но нет, все сложнее, отец малышки, не в силах смириться с происшедшим, добывает винтовку и убивает насильников на выходе из здания суда. Амбициозный молодой адвокат Джек Брайгенс будет защитником, дело обещает стать очень резонансным, а выиграв его, Брайгенс переместится в высшую лигу профессии, как по репутации и престижу. так и по гонорарам. То есть, все, как бы, логично.

Однако, это Юг, дети, где инерция сегрегации сильна, а белое население долго еще будет воспринимать афроамериканцев людьми низшего сорта. Кроме прочего, от случайной пули пострадал конвоир и убедить присяжных признать отца невиновным из задачи трудной, но выполнимой, превращается в неподъемную.

А есть еще Ку-Клукс-Клан, если вы думали, что он остался в холмсиане и пяти зернышках апельсина, вы сильно заблуждались - белые балахоны с капюшонами и по сей день в некоторых обстоятельствах актуальный предмет гардероба. Если для Брайгенса был более действенный способ превратить свою жизнь в ад, то я его не знаю.

Умная, страшная и прекрасная книга о недопустимости самосуда, о законе - что дышло, и о том, что когда перестают действовать чистые способы добиться победы а обстоятельства ополчаются против тебя, даже самые стойкие из нас готовы воспользоваться не вполне безупречными. В аудиоварианте, прочитанная Игорем Князевым, просто превосходна.

В лингвистике были спады и подъемы, но такого времени не было больше никогда. Такого, когда можно было скрестить математику и языкознание, и назвать это лингвистикой. Когда, еще не видя компьютеров, можно было объявить эру машинного перевода. Когда одни занимались математической лингвистикой, другие машинным переводом, третьи семиотикой, но в каком-то смысле все были вместе, хотя каждый был индивидуальностью.

Может показаться, что книга Марии Бурас не для широкой аудитории, все-таки лингвистика, ученые, история науки. Где все это и где мы, простые читатели. А теперь подумайте, есть в современном мире человек, который ни разу не обращался к Google-translate (Яндекс-переводчику, как вариант)? Ну да, исключим столетних старцев, младенцев, представителей племен бассейна Амазонки, хотя есть мнение, что доступ к интернету сейчас имеется у большего количества людей, чем возможность пользоваться канализацией. В том смысле, что да будь я и негром преклонных годов, неужто не захотела бы узнать, о чем песня на автореверсе в наушниках?

Идея машинного перевода и ее воплощение, поначалу топорное, бывшее предметом нездорового веселья, с годами все более изощренное - честно, порой загоняешь текст в Яндекс-переводчик, и на выходе он получше, чем иной книжный фрагмент. Так вот, это предмет исследования структурной лингвистики в ее прикладной ипостаси. Разумеется, не автоматическим переводом единым, он лишь одно из направлений, наиболее наглядное, помимо него, структурная лингвистика решает множество теоретических задач, результаты которых не столь очевидны профанному восприятию.

"Лингвисты, пришедшие с холода" книга обо всем этом. А еще о становлении, о первых шагах совершенно новой науки. О людях, стоявших у ее истоков. О невероятной общности ученых, приводящей на ум не то гессевскую Касталию, не то Мир Полудня Стругацких. О совершенной внутренней свободе, словно бы явившейся в мир, чтобы опровергнуть тезис о непоротом поколении и заодно уж постулат марксисткой философии о приоритете материи. Они родились и росли в том сталинском СССР, с лагерями и шарашками. Их родственники, а кое у кого и родители были репрессированы. Они должны были с хлебом и водой впитать осторожный конформизм, а дышали, вопреки всему, воздухом свободы.

Да, длился этот период недолго и закончился печально: увольнение и разжалование для большинства, эмиграция для многих, принудительное лечение в психиатрической лечебнице и арест для тех, кому особенно не повезло. Но это было в отечественной истории науки, потрясающе талантливые люди, с нуля создававшие новую дисциплину, которые общались не только в учебное время, ходили вместе в походы, и там продолжая обсуждать животрепещущие научные вопросы. Они писали протестные письма, выходили с пикетами на Красную площадь (представьте только!), создавали правозащитные организации. И это в стране, едва похоронившей тирана.

И нет, конечно их деятельность не ограничивалась протестной, в противном случае не отнеслись бы так лояльно, у государственной машины много способов давления и подавления. Они двигали новую науку, результаты которой могли принести огромную пользу народному хозяйству. Жолковский, Зализняк. Падучева, Успенский, Мельчук - это только вершина айсберга, у книги колоссального объема справочный раздел.

Вообще, оформление заслуживает того, чтобы на нем остановиться отдельно. Мария Бурас не только писатель, но и ученый, "Лингвисты, пришедшие с холода" вполне себе академическое издание, с развернутыми комментариями в разделе "Примечания" с помянутым "Указателем имен", и тут нельзя не сказать о превосходной работе редактора Дарьи Сапрыкиной.

Книга выстроена как практически не беллетризованная серия бесед с теми, кто успел застать период расцвета отечественной структурной лингвистики до ее разгрома.С сохранением лексики интервьюируемых. И это еще одна интересная особенность - возможность "услышать" живые голоса участников событий. Закончу словами Евгения Водолазкина: "Мария Бурас написала книгу о великих лингвистах для лингвистов невеликих, каковыми являемся все мы."

Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
Екклезиаст.

Крис Уиттакер молод, но уже знаменит. Его дебютный роман "Высокие дубы" Tall Oaks отмечен жанровой премией; "Все злые девчонки" All the Wicked Girls также не прошли незамеченными, и наконец We Begin at the End мгновенно попал в топ бестселлеров, собрал внушительный урожай литературных наград, переведен на двадцать пять языков, а Дисней собирается экранизировать книгу. Это ли не успех?

Калифорнийский городок, стагнирующей экономике которого очень не помешали бы финансовые вливания, которых особенно неоткуда ждать. Хотя, если застроить коттеджами береговую линию, это могло бы привлечь немалые средства - люди любят жить у воды, и богатые люди не исключение, от бедных они отличаются лишь тем, что имеют на это деньги. Придут новые состоятельные горожане, муниципальный бюджет пополнится, это отразится на всех областях городской жизни, и вот уже глядишь - мы в шоколаде.

Есть потенциальный застройщик, Ричард Дарк, крутейший мужик: огромный, как Дуэйн Джонсон, ездит на Эскалейде, держит в городе стрип-клуб "Восьмерку". Если кому по силам столкнуть с мертвой точки застывший локомотив местной жизни, то это он. Одна незадача, на пути проекта дом Винсента Кинга. Да, того, что на днях должен откинуться из тюряги, где отбывал срок последние тридцать лет. Сколько? Вы не ослышались, и хотя мне при упоминании этой цифры тотчас вспомнился старый анекдот "Пошла на фиг, дура, у нас столько не дают", бедняга Кинг отсидел ровно тридцатник. Попав за решетку пятнадцатилетним, выходит из-за нее в сорок пять.

Что ж там за монстр? Что такого страшного совершил? Сбил ребенка на машине. Ах, как нехорошо. Но в подобных случаях всегда надо рассматривать многие аспекты: почему малышка оказалась на дороге, кто должен был следить, каково невольному убийце жить с тем, что он натворил, наконец. Не законопачивать на три десятка лет, нет? Вообще-то ему изначально дали десять, это уж потом, за драку со смертельным исходом добавили. И все равно, концы с концами не сходятся. Я с американской пенитенциарной системой знакома по книгам, но вот Тень, например, из "Американских богов" за нанесение тяжких телесных при попытке ограбления получил шесть лет и вышел по УДО через три, там был взрослый мужик, юридически совершеннолетний, а здесь подросток, прежде не привлекался, убийство по неосторожности - и такая суровость. Хотя да, может быть, в Америке за непредумышленное убийство, наказание варьируется от тысячи долларов до пятидесяти лет.

Как бы то ни было, он возвращается и продавать дом, судя по всему, не намерен. Даже за миллион долларов, которые Дарк предлагает за развалюху. А Стар, его бывшая девушка, сестренку которой Винсент сбил, как раз потому что души в бойфренде старшей сестры не чаяла, и выскочила навстречу его машине прямо под колеса, так вот, красотка Стар теперь поет в "Восьмерке", сильно прибухивает, имеет двух детей от неизвестных отцов. Как они встретятся?

Кстати о детях, малышу Робину четыре года, о нем говорить еще нечего, а вот тринадцатилетняя Дачесс заслуживает, чтобы о ней рассказали подробнее. Красотка, в мать, и талантлива, когда поет в кабаке вместе со Стар, чаевые утраиваются. Но одета черти-как, сами понимаете, когда мать пьет и в доме порой есть нечего, какие уж там одежки-гаджеты для девочки-подростка. И она чудовищно агрессивна, первая фраза при знакомстве: "Я Дачесс Дэй Рэдли и я вне закона".

О "вне закона" стоит объяснить подробнее, это из культового фильма "Джосси Уэйлс - человек вне закона", который Клинт Иствуд снял как режиссер и исполнил в нем главную роль. Героя, мирного фермера, вынуждают взяться за оружие, разрушив его жизнь. А положение вне закона, на которое он обречен, встав на путь мести, особенно драматично от необходимости защищать и заботиться о несчастных, которые прибились к нему и без него не выживут. То есть, американец считывает коннотацию в автоматическом режиме, девочка не говорит: "а я маленькая бяка, а я маленькая дрянь", она хочет донести до окружающих: "тронешь меня или тех, кто мне дорог - пожалеешь". Это важно для понимания образа Дачесс, центрального персонажа "Мы начинаем в конце".

Ее история - главная тема книги, и выписана она по всем канонам, заложенным "Лавкой древностей" Диккенса (классика наше все). Есть ангелоподобная девочка, которой волею судьбы приходится опекать безответственного старшего родственника, здесь еще и младшего для пущего эффекта. Есть злодей, который разрушает ее маленькую скромную жизнь. Есть череда обстоятельств, через которые приходится пройти в странствиях, встречи с разными людьми, счастливые и трагические, но всегда работающие на усиление драматизма. Да, книга придавливает коленом слезную железу читателя почище "Маленькой жизни", однако я не считаю этого недостатком. Хуже, что мотивации не выдерживают никакой критики, но людям нравится, пусть будет.

Триллер, детектив, социальная драма, история любви и дружбы длиной в жизнь, сентиментальное путешествие, бедная сиротка против целого мира - и все под одной обложкой. Значит хорошие сапоги, надо брать.

Все люди на свете - избранные. Других не существует. Рано или поздно всех осудят и приговорят.
Камю "Посторонний"

Тимуру Валитову удивительно повезло на старте: литературный дебют в Редакции Елены Шубиной, положительные отзывы от топовых российских литературных критиков Майи Кучерской и Галины Юзефович. На самом деле, если это и дебют, то как романиста, малая проза уже выходила в журналах и отмечена престижными премиями ("Еще одна история осады" Знамя, №1, 2019).

Тимуру Валитову не повезло быть автором литературы травмы, унылой и человеконенавистнической, которую российская словесность по инерции еще несколько лет будет считать актуальной, хотя мировые тренды она уже покинула. Не потому, что плоха, а потому, что всему свое время, и страдать, пережевывая душевные раны, однажды надоедает. Хочется расстаться с прошлым, смеясь. Ну или хотя бы осмыслить его в более конструктивном ключе.

Однако с нами это случится еще нескоро, потому "Угловая комната". История молодого провинциала из социально-неблагополучной среды который сумел преодолеть инерцию окружения и перебраться в столицу. Одаренный амбициозный самостоятельный, в Москве, пока еще на птичьих правах, но уже нашел свою нишу: учится на филфаке, где-то работает, пытается создать репутацию в литературных кругах, и у него более-менее успешно получается.

Но приходит известие о смерти отца от инсульта. С одной стороны, ничто не предвещало, с другой - тот давно уже был на инвалидности с диагнозом шизофрения или какое-то другое острое психическое расстройство, не представляющее социальной опасности, и не требующее изоляции, но сильно осложняющее жизнь близких. В данном случае - бабушки, самого дорогого и близкого герою по духу человека.

Бабушка фактически воспитала его после развода родителей, биполярный папа тогда бросил семью с совсем маленьким сыном, пустившись в очередной загул, мама все время работала, а рос он у бабушки. Которая тоже работала и по сей день продолжает, но у нее и на внука находились время-силы, и на беспутного сына. С ней и второй внук от его следующего брака теперь живет, но этот Миша пребывает в собственной реальности: компьютер, айфон, институт, друзья. Знаете, такое существование под одной крышей троих людей, которых ничто, кроме этого сожительства, не связывает.

Архетип бездомности, дома не как крепости и убежища от житейских штормов, но как угла - чего-то безрадостного, ненадежного, изначально равнодушного к обитателям, чрезвычайно силен в книге. Это отразилось в названии, эта бесприютность лейтмотив романа. Угловая комната, где от сырости по стене сквозь обои черная плесень, с которой мама пытается бороться бесполезной содой и уксусом. Герой приходит сюда только переночевать, да и то не всякий день из тех девяти, что вынужден провести на малой родине в Нижнем.

Время действия лето 2018, Чемпионат Мира по футболу. Фасады, в потемкинской традиции, подновили, а из дорог привели в порядок только те, по которым предположительно будут передвигаться спортсмены и болельщики. Сейчас с дорогами в российской провинции много лучше. Но мама, которая к зрелости стала правоверной мусульманкой и мечтает о хадже после выхода на пенсию, при нынешнем положении вещей должна бы пережить немалое разочарование - ее пенсионный возраст отодвинулся с пятидесяти пяти до шестидесяти, что сильно снижает шансы на паломничество.

Однако к герою и сюжету. Галина Юзефович говорила, что сравнение с "Раной" Оксаны Васякиной неизбежно и да, не могу не согласиться, эти тексты действительно как зеркальное отражение. В обоих у достаточно еще молодого человека умирает родитель его пола. Герои обоих талантливые провинциалы, из весьма скромных семей, интеллигенты в первом поколении, живущие теперь в столице и нашедшие свою нишу в литературной среде. Даже тема нетрадиционной сексуальной ориентации звучит в обоих романах достаточно внятно.

Отличие, и разительное, в том. что героиня Васякиной активно, хотя достаточно болезненно, переосмысливает свои отношения с матерью, последовательно деконструирует персональный миф, и, при несомненной мрачности темы, приводит читателя к конструктивному завершению. Не в последнюю очередь потому, что берет на себя субъектную роль.

Герой Валитова без сопротивления примеривает страдательный залог объекта чужих действий, все глубже увязает в бесплодном самокопании, не дает себе труда додумать до конца ни одной мысли, попутно глуша себя алкоголем, а читателя экзитенциализмом в количествах, несовместимых с жизнью.

О Франции вспомнила не случайно. Дело даже не в камю-образном сочинении, которое подсовывает герою на вокзале бывший друг франкоман: действие на парижских улицах, в кафе и меблирашках, персонаж ищет и не находит любовь, попутно теряя себя. Но через Париж ведет еще одна нить, прямо-таки пуповинного свойства, к прозе Романа Сенчина, явного литературного предшественника Валитова.

Книга талантливая, стилистически изощренная и представляет интерес как литературный артефакт, но читать для удовольствия я бы не стала.

Писатель - человек, способный мысленно перевоплощаться в других людей. Это, я полагаю, врожденное качество. Научить ему нельзя.

Я тоже так думаю. Есть вещи. которым можно научиться, есть - которым нельзя, и писателем, когда в тебя не положено дара, не сделает никакая креативно-творческая школа. Но овладеть приемами рассказчика, научить связно излагать мысли, чтобы заинтересовать людей тем, что интересно тебе - может. Зачем это? Ну, если вы спрашиваете, то вам и без того хорошо.

А для тех, кому не надо объяснять "Русский в Англии. Самоучитель по беллетристике" - то, что доктор прописал. Можно использовать как учебник, добросовестно выполняя авторские квесты, тогда общение с книгой растянется на срок, потребный начинающему писателю, чтобы наваять десять произведений, объемом в сорок тысяч знаков каждое (авторский лист), на исторический, авантюрный, любовный, социальный сюжеты, а также хоррор, мистику и пьесу.

Можно пойти путем, который выберет большинство поклонников Григория Шалвовича в его акунинской ипостаси - читать все подряд и получать удовольствие. Запомнив, что метод, который научит писать, таки есть, и можно обратиться к нему, буде явится нужда. Несколько слов о методе. Акунина любим не в последнюю очередь за корректные и компактные алгоритмы, упорядочивающие самые разные области жизни, вплоть до искусства красиво и с достоинством стареть.

Каждый "урок" разбит на пять этапов. Не первом автор ставит задачу и кратко описывает ее особенности. На втором - снабжает фактическим материалом. потребным для выполнения задания, что не исключает собственных дополнительных изысканий. Третьим ставит жанровую и стилистическую задачу: написать историческую новеллу в пушкинском стиле или хоррор, взяв за образец Уайльда. Четвертый - произведение, написанное самим мастером (признаюсь, самая любимая моя часть). И заканчивается все пятой, поясняющей, почему написано именно так.

Такого рода интеллектуальные упражнения Акунину не внове, скорее наоборот, естественны для него как дыхание. Каждый роман фандоринского цикла сделан в особом поджанре детектива; в серии Николаса за авантюрной новеллой поисков сокровищ Грозного следует книга о Достоевском в традициях "Преступления и наказания", а потом пиратская: среднее между "Островом сокровищ", "Похищенным" и "Алыми парусами" (страсть как люблю "Сокола и Ласточку"); есть даже целый проект "Жанры".

Все время было интересно (все жанры хороши, кроме скучного). И многие вещи, о которых прежде знала, но не подробно и впроброс, облеклись живой плотью - Акунин умеет растрогать, озадачить, позабавить. Для меня самым ярким открытием стал Бахметьев-Рахметов и история с его фондом. Другому покажется интересной другая из здешней десятки, но никто не уйдет обиженным.

Книга богато иллюстрирована, на Литресе представлена в двух форматах, и аудиоверсию читает автор. Очень хорошо, к слову, читает.

Она была нужна мне как стимул, как опора, как потайной ход в мир, расположенный за пределами нашего квартала.

Вопрос: "Ты Лила или Лена?" - среди кодовых фраз сегодняшней жизни не на том месте, какое раньше занимали "заграница нам поможет", "господин назначил меня любимой женой" или "жить хорошо, а хорошо жить еще лучше". Прежнее общество было монолитным, все смотрели и читали более-менее одно и то же, нынешнее сегментировано. Мы находим компактные ниши по интересам и размещаемся там с максимальным удобством, но по-прежнему нуждаемся в социокультурных кодах, по которым свои опознают своих. Одним из таких стала эта история, воплощенная в книгу и фильм, который посмотрели миллионы.

Дружба длиною в жизнь от одной из самых загадочных писательниц современности. Элена Ферранте в 2019 когда я читала четырехкнижие, была свершенным литературным призраком. Она как-бы существовала: кто-то же написал все эти книги, но никто никогда не видел ее. И публика не знала абсолютно ничего о том, кто скрывается под псевдонимом. Миллионные тиражи, переводы на два десятка языков и строжайшее инкогнито.

Сейчас ситуация немного прояснилась, в сетях появился портрет приятной немолодой женщины, и мы уже знаем, что писательнице семьдесят восемь лет. И это еще подогревает интерес. Только представьте: литературный дебют случился на пятидесятом году жизни ("Любовь в тягость" L'amore molesto 1992), а подлинный успех пришел, когда синьоре Ферранте было за семьдесят. Обнадеживающий пример самореализации, не правда ли?

О тетралогии. "Неаполитанский квартет" включает четыре книги, к музыке, вопреки заглавию, отношения не имеющих. Но идея назвать четверку романов с двумя сквозными героинями квартетом, сразу выводит цикл из круга сериальных ретро-историй. Да, придумать что-то новое об отношениях двух людей в подлунном мире невозможно однако не стоит пытаться оценивать литературное произведение на основе критерия "о чем". Важнее "как сделано" и "что автор дал читателю" Сделано мастерски. а сказать госпожа Ферранте сумела важные вещи - честь ей и хвала.

В первую очередь это о том, что дружба - не только сорт отношений, делающих реальность чуть более приемлемой и дарящий поддержку, внимание, понимание. Важнее, что она может стать стимулом подниматься над окружением, расти над собой, извлекать свою Галатею из мраморной глыбы. О ментальном голоде, которого не утолить ничьим обществом, кроме общества одного человека. О радости расцветать под внимательным, любящим, ревнивым взглядом. О счастье быть подругой лучшей девушки на свете (скажи мне, кто твой друг и я скажу...)

Во вторую, это книга учебы, а такого рода произведений очень немного. Среди романов взросления, где герой ищет и трудно находит свое место в жизни, удельный вес учебы удивительно мал. Чаще школа, колледж, университет выступают в роли скучных декораций, на фоне которых развиваются действительно важные для героев события. Что до любовных романов, в них учебному процессу и вовсе отводится роль досадной помехи. "Моя гениальная подруга" выстраивает логистику учебного процесса, дает четкие действенные алгоритмы - как для традиционной системы образования, так и для экзотического экстерната.

И лишь потом это мыльная опера жарких неаполитанских страстей середины прошлого века. Элена Ферранте так аккуратно завернула в них свои главные темы, что читатель проглотит, не поморщившись. Может даже и не заметив. Но они начнут прорастать в нем, независимо от степени осознанности и желания понимать. Чуточку меняя к лучшему.

Отличное четырехкнижие. Браво, "Синдбад", браво, синьора Ферранте!

Цветоводство при свечах в номерах гостиниц

Если вам до сих пор не приходилось читать Ричарда Бротигана, попробую описать его при помощи сопоставлений (субъективных и поверхностных, но это лучше, чем ничего). Если современная русская литература, то Гришковец. Если живопись - то среднее между Митьками и Пиросмани. Если музыка - "Наутилус Помпилиус", потому что перевел на русский самую знаменитую бротигановскую книгу "Ловля форели в Америке" Илья Кормильцев; потому что его обманчиво простая проза так же многозначна, как тексты Нау; потому что немыслимая слава взлета так же истаяла, спустя десятилетие, но для целого поколения творчество остается культовым.

Это не фигура речи, Бротигана традиционно относят к персонажам контркультуры третьей четверти 20 в., однако слава его много больше. Мейнстрим начала 21 в. не забыл значимых фигур, так герой первой части "Сердец в Атлантиде" Стивена Кинга берет в его честь имя Бротиган.

Плохо начинал - детство в нищете, постоянные переезды с места на место, череда маминых мужей и сожителей. Плохо кончил - покончил с собой выстрелом из ружья, не дожив до пятидесяти, а нашли его только спустя полтора месяца. Опуская подробности, можете представить, до какой степени этот человек был одинок в конце жизни. Но в середине была оглушительная слава "Рыбалки в Америке", мгновенно сделавшая его культовым писателем.

В сборник "Лужайкина месть" вошли рассказы, написанные в звездные годы, в конце шестидесятых, среди них два фрагмента не вошедших в первое издание "Рыбалки в Америке", роман "Аборт" (1966), который автор классифицирует историческим, но от истории там только необходимость ехать в Мексику в случае потребности прервать беременность, потому что а Штатах операция была легализована только в 1973.

В этот сборник, один из трех, выпущенных Эксмо романов-бротиганов (есть еще "Уиллард и его кегельбанные призы" и "Чудище Хоклайнов"), оформленных в единой стилистике и переведенных замечательно интересными переводчиками, входит еще один роман, основанный на детских воспоминаниях, который теперь назвали бы литературой травмы, "Чтобы ветер не унес все это прочь" (1982).

Удивительно своевременный сегодня: остросоциальный, обнаженно откровенный, многозначный - он сильно обогнал свое время в начале оптимистичных восьмидесятых, оказался не принят критикой и читателями. Тогда его принялись ругать с тем дурным усердием, с каким публика топчет вчерашних кумиров, и разгром сыграл не последнюю очередь в трагическом конце Бротигана.

Интересный сборник. Рассказы хороши, некоторые уморительно смешны, хотя историю про гусей и бабулино сусло я видела в "Чужой белой и Рябом" Сергея Бодрова (там были куры). Но жемчужина сборника все-таки "Аборт",

Мне казалось, что дом - огромная раковина, которую я обречен таскать на себе всю жизнь.

Энн Пэтчетт из тех немногих. кто может вывести банальную повседневность на метауровень. Черпает тяжелую темную воду колодцев коллективного бессознательного, испив которой, всякий становится частью истории сам, и вносит в нее частичку себя. Что вошло в плоть и кровь, то уже навеки твоя боль и радость. Однако, погружение это далеко от пафоса и словно бы намерено лишено четких привязок к политической ситуации "судьбы семьи в судьбе страны", прежде обязательной для жанра семейной саги. Истории Пэтчетт остаются частными, даже с случае предельно социального "Бельканто".

"Голландский дом" о нуворишах, вселившихся в прекрасный трехэтажный дом, купленный отцом со всем имуществом. История о том, как мать не полюбила этот особняк и ушла из него, а вторая жена выгнала оттуда детей. О том, как складывались судьбы брата и сестры дальше, как, не будучи ослепительно удачливыми и безоблачно счастливыми, оба сумели прожить свою жизнь достойно и в гармонии с миром. А злая мачеха прожила свою менее достойно, но в окружении прекрасных дорогих вещей во дворце, который, в отличие от мамы героев, полюбила сразу и на всю жизнь. Больше супруга, больше собственных дочерей и своей бессмертной души.

Ну какая же это банальность: жена уходит от богатого любимого мужа, оставив десятилетнюю дочь и четырехлетнего сына. Не к любовнику, заметьте, а вообще непонятно почему. Отец женится снова на красавице с двумя дочерьми, младше наших героев. Мачеха понемногу прибирает к рукам все в доме, оттесняя родных детей от жизненных благ, а после смерти мужа и вовсе выгоняет их из дома. Много вы такого видали? А то нет? Половина сказок об этом, "Крошечка-Хаврошечка", "Золушка", "О мертвой царевне и семи богатырях", "Гензель и Гретель". Мамы в них не уходят, а умирают, а так все то же.

Дальше: сестра отдает все силы на то, чтобы спасти брата - "Гуси-лебеди", "Снежная Королева". Забота о его образовании остается за рамками большинства сказок, в пользу принцев-изгнанников, как правило, не учреждают образовательных фондов. Ну так ведь и у нас не сказка, а реальная жизнь, в которой фонд играет ту самую роль, какую добрая коровушка или фея-крестная - то, что позволяет не сгинуть в самом начале, хотя дальнейшее зависит только от тебя. Даже сказочные условия, вроде "никто не должен знать" и "вернуться до полуночи" соблюдены. В нашем случае, это: "утратишь право пользоваться, если успеваемость снизится до троек".

Жесткое условия. Особенно когда чувствуешь призвание не к медицине, которая даст самую престижную из профессий, а к куда менее почтенным спекуляциям недвижимостью, для которых учиться не нужно. Но разве у мамы не та же самая история? Она тоже всего-то и хотела, что помогать бедным, вместо того, чтобы жить не своей жизнью в этом барском доме. "Голландский дом" - это еще и о том, как мы проецируем свое понятие счастья на других, как искренне дивимся, отчего лучшая, в нашем понимании, доля, которую дарим ближним, воспринимается веригами и кандаламы.

И о том, как по-разному подходим к принятию судьбоносных решений, с какой готовностью порой приносим в жертву ближних ради дальних. И о том, как наступать на горло собственной песне, как выдерживать годы занятий нелюбимым и не своим делом. Как честно отработанная карма позволяет наконец обрести счастье со своим и любимым.

Энн Пэтчетт, безусловно, мастер, у которого a финальные прощения-примирения не выглядят патокой (ну, почти не выглядят). А "Голландский дом" одна из лучших переводных книг 2021 в российском книжном пространстве.

- Знаешь, что такое ударная вязкость?
- Способность некоторых людей выносить хорошее из скверного опыта.

А при чем здесь Исмаил? Героя, вроде, по-другому зовут? Да, его имя Унаи Лопес де Айалу. Заковыристое какое. Там у многих такие, двойные: первая часть фамилии испанская, вторая баскская. Дело в том, что события, описанные в книге, происходят в Витории столице одной из трех баскских провинций, что на севере Испании, и в маленьких городках Алавы (так называется эта часть автономии). Имя автора, Эвы Гарсии Саэнс де Уртури тоже звучит достаточно непросто, такая уж у Страны Басков особенность, будучи частью Испании, ревниво оберегать свою самость: язык, традиции, обычаи.

Столица провинции Алава, Витория, в разгар Дня Блузы (празднование в честь святого Якова) потрясена жестоким преступлением. Двое молодых людей, парень и девушка, найдены мертвыми в соборе, они обнажены и украшены цветами их руки прижаты к щекам друг друга в утешающем жесте. Самое страшное даже не в убийстве, довольно замысловато устроенном, а в том, что Унаи и его напарница Эста (да и все в городе) заранее знают - жертвам по двадцать лет.

Потому что началось все задолго до дня сегодняшнего, двадцать лет назад в тех же позах и всегда в культовых сооружениях находили сначала двух новорожденных младенцев, затем пятилетних мальчика и девочку, потом десятилетних, пятнадцатилетних подростков. Неопровержимые улики указали тогда на блестящего молодого археолога, отпрыска одного из лучших семейств города Тассио Ортис де Сарате. Его арестовал тогда собственный брат-близнец Игнассио, и вот теперь, когда истекает двадцатилетний срок заключения, и преступник должен выйти из тюрьмы, убийства возобновляются. Выходит, наказание нес невиновный, а злодей все это время разгуливал на свободе?

Этот клубок предстоит распутать инспектору Айалу, задача не будет легкой. Нити потянутся к событиям полувековой давности, и еще дальше, а подробности, которые Унаи и мы с ним будем узнавать, примут все более шокирующий характер. Следует отдать писательнице должное, расчлененки и прочих мерзостей не будет, но обычной бытовой жестокости и семейного насилия - с избытком. Будет и мощная социальная нота, обличающая готовность общества прощать многое своим привилегированным членам, но жестокость в отношении безродных и слабых. Для басконской литературы это сквозная тема ("Голоса Памано" Кабре, "Родина" Арамбуру), видимо потому что проблема стоит остро.

Так а Исмаил все-таки к чему? Ну, так он представится, впервые встретив женщину. которую полюбит. Она назовется Бланкой, а он, увидев на фасаде театра постер мюзикла "Моби Дик", вспомнит первую фразу романа, которая звучит именно так. На самом деле, в погоне Унаи за жестоким маньяком, впрямь, что-то от одержимости капитана Ахава своим Белым китом, и значимой части себя герой в этом противостоянии лишится. Но давайте по порядку.

"Жало белого города", первый роман трилогии белого города - El silencio de la siudad blanca. Оцените множественную игру с подтекстом, которая остается в переводе за кадром, сколько здесь белизны и отсылок к Мелвиллу: белый город, Бланка, которой бегунья представилась и Альба, ее настоящее имя - то и другое значат "белая", Исмаил, кем назвался Унаи и Кракен - его давнее прозвище. Интеллектуальные игрища для посвященных аккуратно, чтобы не раздражать умничаньем, зашиты в интригу детективного триллера, обильно обернуты местным колоритом и прошиты семейными связями, которые продолжают оставаться нашим всем.

Дальше так и продолжится, крепкий детективный сюжет о маньяке психопате оплетется множеством ассоциативных узоров разной степени сложности. В Молчании белого города (в оригинале все же молчание, а не жало) угадывается намек на "Молчание ягнят", героиня которого, Кларисса (чистая, светлая - снова белизна) Старлинг встречается с опасным Ганнибалом Лектором, который помогает найти злодея. Здесь Унаи с той же целью регулярно будет общаться с отбывающим двадцатилетний срок Тассио.

Яркий динамичный детективный триллер с неназойливым психологизмом и мощной этнической составляющей. Может быть интересен не только любителям интеллектуальной игры, но и поклонникам сериалов. По Трилогии белого города Netflix снял фильм.

Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня, друг мой, прощай.
Рабиндранат Тагор "Последняя поэма"

В заглавии фрагмент разговора между малышкой Маргарет и полковником Брэндоном из "Разума и чувств" Джейн Остен. Не уверена. что в книге был этот диалог, там младшая из сестер Дэшвуд скорее создает фон. Но он есть в фильме: девочка, мечтающая о путешествиях пристает к пожилому человеку аж тридцати пяти лет, служившему в Индии, с вопросами об этой стране. И слышит в ответ самую банальную сентенцию про жару и пряности. Салман Рушди в каждой своей книге рассказывает об Индии, той же фразой, предельно развернутой в пространстве и времени.

Его романы, которые отчасти краткий курс новейшей истории Индии, частью сказки Тысячи и одной ночи - это всегда плач по навек утраченной родине (такой индийский аналог России_которую_мы_потеряли). Можно любить у Рушди что-то одно и быть равнодушной к другому: читатели и критики присудили "Детям полуночи" Букер Букеров,, Галина Юзефович высоко ценит "Землю под ее ногами", а Игорь Князев "Клоуна Шалимара". Я ко всем трем со сдержанной приязнью, но без восторга, а влюблена в "Кишота", у которого, блин, на целом Либе всего одна рецензия висит третий месяц. Уже и аудиокнига вышла совершенно волшебная, и я по второму разу послушала, и не написала о ней только потому, что неловко постить второй отзыв, когда первый и единственный твой. Так вот, это все к тому, что сказок у Рушди много, на любой вкус, а сторителлер он отменный.

"Прощальный вздох Мавра" все о том же: семейная сага в экзотических декорациях; судьба семьи, где всякий являет собой образец колоритности, в судьбе страны, для которой определение "земля контрастов" будто специально создано. У всякого писателя есть приметы, по которым он безошибочно опознается. У Рушди это: стилистически - цветистый слог со множеством аллюзий к культурному наследию Запада и Востока; тематически - обеспеченная патриархальная индийская семья чьи талантливые образованные отпрыски переживают крушение прежнего мироустройства, к которому могли бы приспособиться гораздо успешнее, когда бы не порочные наклонности некоторых ее членов. Часто присутствует детская психотравма, связанная с сексуальным насилием со стороны кого-то из старших родственников (если об этом не говорится напрямую, то уж намекнут непременно); есть некто невероятно богатый (как вариант - успешный или облеченный властью; есть обязательная femme fatal, перед ее чарами не может устоять никто.

И наконец, непременное магреалистическое допущение, некая особенность героя отделяющая его от остального человечества. Причем чаще всего этот род superpower в плане утилитарном бесполезен. Много ли могут извлечь из своей телепатии Дети полуночи? Что за радость садовнику из "Два года, десять месяцев и двадцать восемь ночей" от хождения по воздуху? Кишоту из одноименного романа создание Санчо буквально из ничего - из сильного желания и падучей звезды, счастья не приносит. Так и здешний юноша, прихотью материнской фантазии названный Мавром, рожден с особенностью, железным занавесом отделяющей его от остальных. Растет вдвое быстрее.

Родился четырехмесячным, но для новорожденного ненормально крупным, и за каждый год своей жизни взрослел на два. В "Сказке о Царе Салтане" когда "и растет ребенок там, не по дням, а по часам", это прикольно: законопатили в бочку с бессмысленным младенцем, а через пару дней мотания по волнам имеем добра молодца, который мать защитит, на трон воссядет, на волшебнице женится, это уж не говоря о ништяках вроде поющей белки с запасом изумрудных орехов. А теперь представьте человека, который в реальности растет быстрее. Разумом младенец, а выглядит ребенком, кроха, а окружающие принимают за подростка, начало пубертата, а кажешься всем молодым человеком. Дальше - больше. Сорокалетний к двадцати, а в тридцать шесть как за семьдесят - это ли не катастрофа?

Личная трагедия разворачивается на фоне обретения Индией независимости, которая, как вы помните, сопровождалась экономическим и властным коллапсом, многими беспорядками, рядом военных конфликтов с соседним Пакистаном, балансированием на грани гражданской войны. И Рушди не был бы самим собой, если бы не начал историю семей да Гама-Зогойби (торговцев специями - евреев-изгнанников) задолго до рождения Героя и четырех его сестер. Даже до рождения матушки их Авроры - гениальной художницы и потрясающей женщины, первой из двух роковых в этой книге. Второй будет Ума, единственная его любовь, прекрасное чудовище.

Не исключаю. что образ Мавра - это развернутая метафора для страны, которую форсированные обстоятельства заставили прыгнуть из пеленок в деловой костюм. Отсутствие достаточного опыта самостоятельного управления, ввергло в хаос некомпетентной коррумпированной власти. Впрочем, взгляд Рушди на положение вещей - это взгляд эмигранта, а со стороны видится не совсем то или совсем не то, что изнутри. В любом случае, это высказывание имеет право на жизнь, тем более, что оно мастерски вплетено в захватывающую историю.

А подарком русскоязычному читателю стал перевод Леонида Мотылева, который эталонно хорош со всем, за что берется, вспомните "Бога мелочей" Арундати Рой (здесь, кстати, тоже появляется индийский Ленин, даже целых семь, и это уморительно смешной эпизод). Резюмируя: Салман Рушди крут, и он из тех, кто с годами даже лучше.

Знаю, когда-нибудь с дальнего берега. с давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня.