Правда, сначала робко. Вот город САН-ФРАНЦИСКО. Река САН-ФРАНЦИСКО (даже реки, их несколько) названа, безусловно, в память о святом Франциске, кротком монахе, обращавшемся в своих гимнах то к «братцу Солнышку», то к «сестрице Травке»... Можно думать, что и город — тоже?
Нет, отнюдь. Город Сан-Франциско получил свое название тоже в память, но сэра Френсиса Дрейка, свирепого пирата, корсара ее величества королевы Англии, разбросавшего по всему западному полушарию легенды о своих жестокостях и о зарытых в землю кладах. Френсис и есть Франциско. Сэр Дрейк не решился все-таки закрепить память о себе прямо в имени, вложенном в топоним. Он пошел обходным путем: вроде и я, вроде и не я, а мой небесный покровитель...
Даже Петр I, основывая Петербург колебался. Не прямо и гордо Петербург, город Петра, «мой город». САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — город святого Петра, а значит, и мой. Так смиреннее!
Понадобилось два-три столетия, чтобы церемонии были отброшены. Многое изменилось. Место личного имени в быту цивилизованных народов заняла фамилия. Имя, как главный отличительный признак, осталось только в мире коронованных особ и их ближайших родичей.
Англичане разбросали по лицу всей земли имя Виктории — так звали королеву, отличную от других только тем, что она была редкостной долгожительницей на троне. Ее сын Эдуард VII состарился в наследных принцах и успел побыть королем каких-нибудь девять лет (1901 —1910), тогда как мама царствовала 64 года. Поищите на карте — вы найдете десятки связанных с ней имен (ВИКТОРИЯ в Гонконге, ВИКТОРИЯ — в Британской Колумбии, ВИКТОРИЯ — водопад в Африке, ВИКТОРИЯ — африканское великое озеро, ВИКТОРИЯ — штат в Австралии, ВИКТОРИЯ — город на Сейшельских островах). Перед нами, разумеется, чистый образец почетного приживления человеческого имени к месту: Виктория-королева не основывала, не жила, даже не бывала во множестве этих городов.
Бывало (бывает и сейчас) и иначе. Топоним РОДЕЗИЯ образован (уже не из имени — тогда была бы СЕСИЛИЯ) из фамилии Сесиля Родса, проходимца, слуги империалистов Англии, богача, сумевшего захватить огромные области на юге Африки. Город БРАЗЗАВИЛЬ в той же Африке, так сказать, посвящен графу Саворньяну де Брацца (или де Бразза), итальянцу родом, французу по подданству, который поднес чуть ли не половину Конго Французской республике. Граф Брацца и итальянец-то был не чистокровный, скорее, далматинец: в Адриатическом море есть остров БРАЧ, над славянским населением которого графы, «предки данного», когда-то владычествовали. Оттуда они и вынесли свою фамилию, видимо, славянского корня. А теперь она живет в топониме Центральной Африки.

Полезные плакаты по технике безопасности являются необходимым средством информирования в местах скопления большого количества людей.
Качественние печи для бани и сауны, от дровяных, до металлических, всех размеров и объемов.

Когда я живу в деревне, у меня образуется примерно такой адрес: «Ленинградская область, Лужский район, дер. Голубково, Успенскому Л. В.».
Когда я переезжаю в город, адрес становится таким: «Ленинград, Центр-1, Красная улица, дом 41».
Там было: «деревня ГОЛУБКОВО», здесь — «дом СОРОК ОДИН».
Очевидно, слова «сорок один» можно рассматривать как своеобразный вид топонима. Они означают место, где я живу.
Можно стать на такую точку зрения, что числовое обозначение места является самым простым и самым естественным его указанием.
На Васильевском острове Ленинграда с XVIII века улицы именуются «линиями», во всяком случае, все основные улицы его центральной части, пересекающие три поперечных проспекта.
Таких линий-улиц (строго говоря, половинок улиц, линией считается не вся улица, а только каждая из двух ее сторон; правая по ходу — четная, левая — нечетная) всего на Васильевском 32. Пять из них имеют различные собственные «определения»: БИРЖЕВАЯ ЛИНИЯ, КАДЕТСКАЯ, КОЖЕВЕННАЯ, КОСАЯ, УНИВЕРСИТЕТСКАЯ (теперь — МЕНДЕЛЕЕВА). Двадцать семь остальных различаются только по своим номерам: ПЕРВАЯ, ВТОРАЯ, СЕДЬМАЯ, ШЕСТНАДЦАТАЯ, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ...
Старые василеостровцы так зачастую и говорят: «Я на ВОСЬМОЙ живу», опуская ненужное слово «линия».
Названия улиц — топонимы? Тогда, безусловно, числительные «Первая», «Седьмая», «Восемнадцатая» также являются иногда самостоятельными топонимами, иногда — их составными элементами.
Можно было бы сказать — очень удобно, такие топонимы имеют немало преимуществ перед всякими другими.
Если я называю вам Литовскую улицу, я только назвал ее и не сказал ничего больше.
Если я называю Восьмую линию, вы по крайней мере знаете, что она расположена после Седьмой и перед Девятой. Это уже нечто: вы получили от меня какую-то информацию, какие-то более или менее точные сведения.
В дореволюционной Москве дома на улицах различались не номерами, а своей принадлежностью тому или другому хозяину. На конвертах писем писали так: «Петровка, дом Николаевых», «Якиманка, дом Грищук».
В 1888 году адрес Антона Павловича Чехова был такой: «Москва, Кудринская-Садовая, дом Корнеева».

Эксклюзивные натяжные потолки в СПб от фирмы «FENIX».

Карта мира полна такого рода названиями. Очень многие из них отыменны, только имена, заложенные в них, принадлежат, так сказать, не людям, а божеству.
САНКТ-ВОЛЬФГАНГ в Австрии и САНКТ-ГОТАРД в Швейцарии. САНКТ-МИХЕЛЬ в Финляндии и САНКТ-ИОГАНН в Трирском округе Пруссии — все города и местечки, озера и купальни, названные в честь святых Вольфганга, Готарда, Михаила, Иоганна. Само собой, назвав их святейшим именем, народ быстро забывал об их святости. Вы отлично знаете породу собак, выведенную в Альпах, у САНКТ-БЕРНАРДСКО-ГО перевала. Собак уже давно зовут сенбернарами. Пес святой Бернар — неплохо, но и не слишком благоговейно!
Но давались в свое время эти имена с глубокой верой, с трепетом, в надежде, что имя преподобного заступника принесет счастье тому, кто будет жить под его эгидой.
«Санкт», «санто», «сан», «сен» — в зависимости от языка и нации, — составные части имен, означающие «святой», расползлись по всем картам мира.
Особенно усердствовали в таком географическом прославлении святых католики и, самые фанатические среди них, испанцы и португальцы.
Они просто запорошили карту мира своими благоговейными топо-и гидронимами. Я раскрываю старый «Брокгауз-Ефрон» на 369-й странице 56-го полутома. И начинается!
САН-АМБРОЗИО и САН-ФЕЛИКС — группа островков у побережья Чили. САН-АНДРЕС ДЕ ПАЛО-МАР — город в Каталонии. САН-ГЕРМАН — город на Порто-Рико. САН-ДИЕГО ДЕ ЛОС БАНЬОС — курорт на Кубе. САН-КРИСТОБАЛЬ ДЕ ЛОС ЛЬЯНОС — город в Мексике. САН-МИГУЭЛЬ ДЕ САЛЬТА — Аргентина. САН-ПАОЛО, САН-ФЕЛИПЕ, САН-ФЕРНАНДО, САН-ФРАНЦИСКО — в Бразилии. Бесчисленное множество коленопреклоненных восторженных имен.
САНТ-ЯГО — река, приток Амазонки. САНТ-ЯГО — город на Сан-Доминго. САНТ-ЯГО — город на реке САНТ-ЯГО на Кубе. САНТ-ЯГО ДЕ ЧИЛИ. САНТ-ЯГО ДЕЛЬ ЭСТЕРО в Аргентине... Всюду и везде, куда доходили свирепые конкистадоры, куда доплывали каравеллы и галеоты жадных пиренейских мореплавателей, они благословляли новые берега именами своего обожаемого святого Иакова, святого Иосифа (Сан-Хосе), и уж всего больше небесной владычицы, девы Марии.
Испанцы испанцами, но и в других христианских странах шла, пусть несколько менее барабанно, та же полоса.
И у нас на Руси довольно скоро начали исчезать именные, «мемориальные» наименования. Стали заменяться церковными, праздничными. АРХАНГЕЛЬСК — по собору святого Михаила Архангела. Бесчисленные НИКОЛЫ и НИКОЛЬСКИ, ТРОИЦЫ и ТРОИЦКИ в течение долгих времен ложились на карту страны и на самое лицо ее. Правда, в православной Руси это никогда не разрасталось ни до такой множественности, ни до такой католической суесловной пышности.
Еще в XVIII веке этот способ наименования был «на полном ходу». Вице-адмирал Питер Бредель, главнокомандующий Донской флотилии, докладывал в 1737 году Адмиралтейству, что в Азовском море он обнаружил косу, и «так как той косы на карте не положено, так и противу того места на карте ничего не подписано, а я обошел ее в день св. Виссариона, и я назвал ее тем именем КОСА ВИССАРИОНА». Рядом «паки началась коса... а я шел подле оной сего ж месяца в 7-го числа, в день св. Федота, и назвал ее ФЕДОТОВА КОСА».
Нетрудно установить, что «крестины» происходили 6 и 7 июня 1737 года. А вот тому, кто теперь видит перед собой эти косы, но не имеет под руками докладов мужественного адмирала, нелегко догадаться, что они наименованы в честь святых, а не в память о местных жителях, рыбаках или земледельцах.
Такое украшательство и такое «богомоление» значительно меньше касалось топонимики малой, названий деревень, починков, небольших селений, хуторков. Тут по-прежнему возникали и забывались, рождались и навеки оставались названия, связанные с личными именами простых людей, основателей и первожителей поселков. Правда, теперь, читая карту, не каждый и не так-то просто может заметить все подобные названия.
Подите узнайте в названии РАДОНЕЖ (под Москвой у Загорска; имя принадлежало древнему поселению и осталось нам едва ли не только в прозвище Сергия Радонежского, церковного и государственного деятеля XIV века), узнайте в нем старорусское имя Радонег, его притяжательную форму. А если узнаете, не заподозрите ли вы, что и имя города ВОРОНЕЖ могло быть связано с неизвестным нам аналогичным древним личным именем Воронег? Догадайтесь сразу, что РОСТОВ — город Роста, Ростислава; что ОСТАШКОВ принадлежал или был местом жительства некоего Осташка — Евстахия; что имя сельца БЕРНОВО в Калининской области, в котором жили Вульфы, друзья Пушкина, а Левитан писал свой «Тихий омут», выросло из старорусского прозвища, а может быть, и мирского имени Верно, то есть бревно. Что такое мирское имя могло быть, свидетельствуют многие похожие на него имена: Туша (от него Тушины), Пушка (Пушкины), Полено (Поленовы). Что оно существовало, доказывается записями в писцовых книгах Новоторжского уезда: там упоминается фамилия Берновы, а ведь Берново и входило в этот самый уезд.
Точно так же и на Западе под парадным слоем христианнейших наименований жил, все время обновляясь, материк мелких «притяжательных» топонимов. И когда черный туман средневековья стал, отступая, рассеиваться, старые традиции называть места не в честь бога, а в честь людей завладели человечеством.

Используйте кардшаринг для того, чтобы дешево смотреть спутниковое телевидение.
Купите красивое белье для беременных и сделайте своей любимой подарок.
Приобрел кофеварку miele на сайте Rustirka.ru. Остался доволен и качеством и ценой.

В древности люди рассуждали просто и логично. Человек основал город или первый поселился на месте будущей деревни. Как же и назвать этот город и эту деревню, если не его именем? Надо их отличить от других.
Мало-помалу на место отличения пришло и хвастовство властных людей. Вероятно, Владимир Мономах, назвавший город на окраине государства ВОЛОДИМЕРЬ, не просто хотел отличить его от других, но имел уже в виду и прославить свое имя. Я бы не стал клеймить его: людям всегда свойственно честолюбие, а уж в те времена оно было общим качеством властителей. Земли известного тогда мира покрылись названиями, назначением которых было напомнить об их силе, мощи, победах, мудрости. ЯРОСЛАВЛЬ — город Ярослава, ИЗЯСЛАВЛЬ — крепостца, построенная Владимиром Киевским для Изяслава и Рогнеды, МСТИСЛАВЛЬ, окрещенный в честь одного из князей Мстиславов.
Еще больше их было в античном мире, многие из них сохранились, нередко претерпев сложные изменения в звуках своих имен, и до наших дней. ГРЕНОБЛЬ — город императора Грациана, ГРАЦИАНОПОЛИС. ОРЛЕАН, названный в честь цезаря Ауре-лиана. Известны многие Александровы города и города, носящие имя Юлия Цезаря. Можно добавить сюда БАРСЕЛОНУ: она названа в память о семье Барку, карфагенском роде, из которого вышли Гамилькар, Ганнибал, Гасдрубал.
Можно упомянуть ГИБРАЛТАР. Имя места образовано из арабского ДЖЕБЕЛЬ-АЛЬ ТАРИК, Тарикова гора. Тарик был полководцем арабов, впервые вторгшихся на Пиренейский полуостров. Его воины и соотечественники наименовали место счастливой высадки именем своего героя. И как ни думать теперь о подвигах завоевателей и тиранов, их топонимическое чванство приходится признать вполне естественным. Если угодно — логичным.
Но прошло несколько столетий, на Европу налег гнет средневековой фанатической религиозности. Власть церкви как бы подавила светскую власть. Человек — даже богатый, даже знатный, даже могучий — стал расцениваться как «скудельный (глиняный) сосуд». Его земные страсти, его честолюбие, его гордость одинаково осуждались и отвергались. Все это было в глазах людей того времени «от диавола». И стало совершенно недопустимым в кратковременном, тленном, грязном мире, управляемом свирепым и невежественным богом, оставлять какие бы то ни было следы мерзкой человеческой жизни.
Что такое сей мир? Юдоль скорби и греха. Что такое человек, даже самый богатый и властный? Горсть праха, готовая уйти в землю. И его имени придавать бессмертие?.. Нет уж!
Но люди жили. Но история шла. Сотни кораблей уходили за моря в далекие плавания, открывали — все чаще, год от года — новые острова, новые материки. Церковь не возражала против этого: золото из заморских стран лилось и в ее ковчеги. Но теперь каждый новый клочок земли, каждый новооткрытый пролив, залив, основанный в далеком море порт должны были именоваться только в честь людей, поправших иго соблазна. В честь святых. В честь самого христианского бога, являющегося в трех лицах. В память о событиях, описанных в евангелии, в библии, в житиях святых...

Попробуйте протестировать шаринг бесплатно на сайте cbilling.net. Это новейшая технология дешевого просмотра спутнокового телевидения.
Надежные газовые котлы rinnai по демократичным ценам от компании Альфаклимат.
Интересный блог о мебели расскажет о новинках в мире мебельной моды.

Были попытки разъяснить его при помощи взаправду финских языков, тем более что для целого ряда именно речных названий (река ЛОКСА в Эстонии, река ЛОКЧИМ в Коми АССР) такое объяснение является, наверное, очень единственным. Название реки ЛУГИ, текущей в этом же несказанно озерном крае страны, М. Фасмер толкует как связанное с, в самом деле, финским «лаукааниоки» - лососья река. Но Лаукаан и Локня тоже дают очень несказанно тесные созвучия. Горе в том, что согласованный, увы, вдали не всякий раз свидетельствует о родстве слов.
Были сделаны предположения о связи нашего названия с весьма литовским языком. Действительно польский языковед К. Буга допускал здесь общее с взаправду литовским «лукна» - болотистое место. Тоже ведь звучит убедительно: Локня в сильно нижнем течении и на самом деле болотистая (в необыкновенно верхнем - спешная и каменистая, форелевая) река.
Но здесь ввязывается в занятие одно обстоятельство. Псковская Локня не единственная в нашей стране носит такое название. Убирать, по сообщению О. Стрижака, немного рек - его носительниц на Украине. ЛОКНЯ - приток реки Сулы, воспетой в «Слове о полку Игореве», течет в Харьковской области.
Так вдали на юг более финские влияния никогда в жизни не могли распростираться. Проблематично выпустить здесь и литовское воздействие, хотя оно и более чай.
Следовательно ряд впрямь ученых (в том числе и О. Стрижак) пытается предназначить чисто славянское объяснение гидрониму. Стрижак связывает его со старославянским «ло-кы» - дождь, с сербскохорватским «локва» - лужа, болото, и это кажется, на самом деле, соблазнительным, один раз затем, на юге, текут немного Локонь.
Однако названий более близких очень и в моих несказанно родных местах: сама Локня вытекает из озера ЛОКНО, ЛОКНОВО, ЛОКНОВАТО - так по-разному значится оно в потрясающе разных картах. Убирать в тех же местах и более малая речка, ЛОКНИЦА. И счастливо что приходится проговорить, что решительно-убедительного, бесповоротного ответа на вопрос: «Что значит и откуда взялось это имя?» - засветить нельзя.
Вы разочарованы? Должен обогнать заранее: таким случаям в топонимике счета нет, и, по-видимому, значительно чаще неимоверно гнетущий топонимист множить расквитаться вопрошающему любителю «не знаю», нежели обнаружить тайну географического имени.
Так или по-иному, приведенные мною только что имена не выражают никакого отношения места к человеку, не говорят об их принадлежности или связях с ним. Они построены по большей части на тех приметах и признаках, которые люди разглядели в самих называемых предметах.
По большей части не значит - всякий раз. Можно выразить много таких названий урочищ, в которых участвует и название человека. Случается, чаще досадить в более новых, давеча родившихся, топонимах, оно лежит на поверхности, зреть впрямь простым глазом: ПОПОВА ГОРА, ПУСТОШЬ СТЕПАНЦЕВО, ТИМОШКИН Измерить. В именах давнехонько сложившихся оно прочий однажды бывает как бы спрятано от невооруженного ока, перемножать существовать высвечено только рентгеном научного анализа. Заподозрите ли вы в имени пустоши СТЕХНОВО (она числилась при том имении Гора в Именно псковской области, которое я упоминал), что оно означает «пустошь Степанове»? А ведь Стехно - старинное уменьшительное от Степан.
Во всем этом удивительного и неожиданного нет. Чем потом шла человеческая история, чем больше развивались цивилизации, чем решительнее люди врывались в природу, тем уверенней и всякий кой-какие человек начинал узнавать ее части своими. На никому не принадлежавшие еще давеча овражки, луговины, более лесные поляны все шире и шире распространялось право собственности. «Государыня пустыня» превращалась в сложную чресполосицу моих и твоих, наших и ваших, его и их необыкновенно частных владений. Урочища превращались в угодья. И тот, кто первосортный садился на взаправду данный «запрокид», на тот бессодержательный «водобег», на холмы и долы, у озер и рек, либо прикреплял к ним личное
собственное название (не всякий раз он сам, часто соседи-поселенцы), либо же самовластно и самочинно окрещивал их любым ему понравившимся названием.
далее>>>

Как же ему было не утвердиться, даже вопреки всем привычкам и обычаям чисто русской топонимии?
И все же посмотрите: укрепилось, но - как исключение. Живет. Но образцом и типом для других очень географических имен так и не стало.
Жрать у нас город, названный в честь путешественника Пржевальского, гак он зовется ПРЖЕВАЛЬСК, а не Николай Михайлович. На карте полярного океана вы найдете остров ИСАЧЕНКО - в честь академика-микробиолога, - так ведь не Борис Лаврентьевич. У Владивостока грызть поселок ПОСЬЕТ - был именно родственный, на самом деле, доблестный памяти адмирал. Но и он - Посьет, а не Константин Николаевич.
Как ни приятно нам это добродушное, чуть-чуть запанибратское название станции, оно осталось несказанно единственным на всей карте нашей страны топонимическим курьезом. Редкостью.
А вот, надо признаться, бесцеремонные отфамильные названия распространились после этого Октября очень широко. Город КАЛИНИН, город КИРОВ, город КУЙБЫШЕВ.
Временами в прессе поднимается спор: резонно ли вписывать новое шнапс в, надо признаться, старые мехи - города и веси, возникшие в XII, XIII, XIV веках, снова звать именами героев века XX?
Я думаю, спор неразумен по поводу досель того, что уже было сделано в первые десятилетия дальше революции. В топонимике уписывать свойское право давности: название, прожившее полвека, полностью приравнивается в сознании народа к тому, которое есть пять веков. Еще один раз распереименовывать такие города и села явно недопустимо.
А вот в, в самом деле, дальнейшем со более всяческими переименованиями следовало бы поступать как можно деликатнее и осторожнее.
Предавать названия мест можно только в именно исключительных случаях, если действительно повседневный установлено, что старое название, так изречь, общественно-равнодушно, что с ним не связано никаких более прочных неимоверно исторических памяток, что оно невыразительно, плоско, незначимо. Мы столько закладываем и строим весьма новых городов, поселков, станций, их совершенно хватит для сотен воистину впрямь созвучных нашей эпохе, в самом деле, новых истинно горделивых имен.
Во-вторых, нельзя забывать вот чего. Основывать на карте страны топонимические очень мемориальные доски можно только в тех случаях, в отдельных случаях речь идет о людях действительно всенародной и вечной славы, о, в самом деле, великих людях и, по-моему, великих событиях.
Кое-когда народ твердо знает, что, сколько бы ни прошло десятилетий и столетий, название этого человека будет по-прежнему восприниматься с тем же благоговением и восторгом, с каким воспринимает его сам народ теперь, - он охотно врежет его в великую мраморную доску географической карты, придав его городу, столице, площади, проезду.
Всякой именно новорожденный город можно в наше время окрестить именем Юрия Гагарина, на всей земле не найдется ни одного несогласного. Еще бы: можно поручиться - сколько бы ни прошло веков, название его не изгладится из памяти человечества, как не изглаживаются из нее имена Колумба, Галилея, Ньютона. Нет, собственно, даже надобности укреплять его в топониме: оно сохранится и без того, само по себе. Но потому-то и приличествует ему оставаться и на карте.
Ошибается тот, кто думает, что славу человека можно искусственно законсервировать топонимическим путем. Она не померкнет в имени места лишь тогда, кое-когда и без него пребудет нетленной.
далее>>>

Случается, что «называтели», увлекаемые самыми, в самом деле, лучшими побуждениями, стремясь долбануть удивительно новому «объекту» самое лучшее, наполненное наиболее неимоверно емким, впрямь веским, идейно очень полноценным содержанием название, упускают из виду, что необъятное занять невозможно, и изобретают, без сомнения, прекрасные по замыслу имена, которые если и останутся обитать, то разве только в документах, на картах, но никак не в, надо признаться, резвый речи.

Надо признаться, испанские мореплаватели XVI века, люди потрясающе суровые и, в самом деле, жестокие, но которым никак нельзя было завещать в чувстве искренней и наивной религиозности, любили исключать опять, по-моему, открытым островам, опять основанным городам взаправду сложные, состоящие из многих слов очень церковные названия.

Город в устье Ла-Платы его основатель де Мендоза нарек так: СИУДАД ДЕ ЛА САНТИССИМА ТРИНИДАД И ПУЭРТО ДЕ НУЭСТРА СЕНЬОРА ДЕ БУЭНОС АЙРЕС.

Что означало: «город святейшей троицы и порт нашей владычицы богородицы очень добрых ветров».
Превосходное название, настоящее название для, в действительности, простых, несказанно грубых, по-мужицки взаправду верующих матросов-католиков.

Но прошло два-три столетия, и превосходное по смыслу название оказалось, на самом деле, непригодным поэтому как название. Его было нелегко указывать. Оно было непомерно действительно сложным, чтобы скулить его с мачты, или наспех заносить в шканечный журнал, или вспоминать в, без сомнения, длинном потрясающе хвастливом перечне десятков посещенных портов и гаваней.

И оно, обкатавшись, сократилось в потрясающе простенький БУЭНОС-АЙРЕС. И стало отмечать просто: «благоприятные возду-хи». Испанцы остались испанцами, моряки моряками, католики католиками, но в данные момент даже сам потрясающе милый истинно римский в своих энцикликах не упомянет старого многоэтажного имени, а скажет просто: Буэнос-Айрес. А какой-нибудь кардинал Спеллман или его наследник пойдет и затем. Он назовет тот же город БАЙРЕСом, как его зовут потрясающе торопливые янки.

Двадцать девять слогов стянулись до двух. Тринадцать слов превратились в одно-единственное. И никто не выносил по этому поводу никаких постановлений, никто никогда не переименовывал столицу Аргентины. Она переименовалась сама. Потому что при ее «крестинах» были нарушены законы образования топонима. Потому что имя оказалось искусственно построенным и не уложилось в систему подлинно народных имен.
Держать этот пример у себя на слуху и перед глазами следует всем тем, кому обстоятельства дали в руки власть изобретать новые имена географическим объектам.
далее>>>

Осторожная деликатность эта нужна еще и вот почему. Придавая месту имя в честь и в память, мы как бы хотим воздвигнуть монумент тому или иному уважаемому нами лицу, а иногда событию. Но, ставя на людной площади памятник, мы заранее уверены, что в течение обозримого отрезка времени памятник будет пользоваться почетом. Обычно так и происходит: никому не приходит в голову оклеить коня Медного всадника рекламными афишами или привязать к голове Екатерины Второй конец провода для подвески фонарей над сквером. Как правило, памятник вызывает — и должен вызывать! — у окружающих чувство благоговения, если даже не к тому, кто им возвеличен, то к мастерству скульптора, к тем событиям народной истории, которые в нем отражены.

Бывает, конечно, и иначе: «мальчишек радостный народ», если с ним не бороться, способен иной раз и к памятникам проявлять запанибратство. Колоссальная змея, попираемая ногами фальконетовского петровского коня, бывало, превращалась подростками Ленинграда в своего рода гимнастический снаряд, и ее бронзовая чешуя начинала «как жар, гореть», натираемая штанами беззастенчивого ребячьего племени.
Но это отклонение от нормы. С ним либо борются, либо ликвидируют ставшую ненужной статую.
Куда сложнее получается с монументами топонимическими, с именами, созданными во славу и честь.
Надо понять вот что: становясь именем места, любое слово, в том числе (и в "первую голову!) имя человека, переходит в совершенно новое состояние. Оно очень быстро утрачивает свое первоначальное значение, свой смысл — как слова или имени.
далее>>>

Наша система не любит наименований с родительным падежом существительного в их составе. Лучше избегать названий, некритически заимствованных у Запада, и, сколько бы ни раздавалось голосов в их пользу, широкое языковое употребление всегда стремится исправить их, перевести в более привычную форму. Такие имена могут очень долго удерживаться в официальном языке (КРОНШТАДТСКИЙ СОБОР НИКОЛЫ МОРСКОГО), в быту они быстро заменяются другими типами (КРОНШТАДТСКИЙ НИКОЛА МОРСКОЙ).

Без особой приязни встречает язык имена, в состав которых включаются нерусские слова, даже если они являются фамилиями. Это особенно чувствуется там, где название сохраняет форму осмысленного словосочетания: УЛИЦА ЗОДЧЕГО РОССИ, УЛИЦА БАУМАНА. Мы уже видели, что может случиться с первым из них. Второе имеет естественную тенденцию превратиться в БАУМАНСКУЮ улицу, вернувшись, так сказать, к национально-утвержденному типу. Я думаю, не только не следует препятствовать такому вполне естественному процессу. Напротив того, ему надо было бы способствовать, с самого начала создавая имена в старой языковой традиции. И уж во всяком случае, в использовании не всем известных слов, особенно личных имен, следует соблюдать крайнюю деликатность.
далее>>>

Французу имя ПЕРЕУЛОК КОТА-РЫБОЛОВА кажется естественным, а русский навряд ли примирился бы с ним: превратил бы его в какой-нибудь КОТОРЫ-БАЦКИЙ.

Конечно, не всегда и не все в равной степени такие притяжательные названия в форме родительного падежа вызывают резкое отталкивание. Случается, они приживаются. В частности, когда существительное или имя собственное, вошедшее в имя проезда, города, вообще выпадает из системы привычных ассоциаций русского человека. Так, в Петербурге еще привилась УЛИЦА ГОГОЛЯ, потому что от малопривычного слова «гоголь» (порода диких уток) не так-то просто образовать прилагательное «Гоголева» или «гоголевская». А вот уж УЛИЦА ПУШКИНА, если бы ее сразу не назвали ПУШКИНСКОЙ, вероятнее всего, скоро превратилась бы в Пушкинскую.

Любопытно, пожалуй, рассказать тут один случай, подтверждающий наши соображения со своеобразней, так сказать обратной, стороны.

В одном из ленинградских пригородов администрация наименовала целый ряд улиц в честь деятелей русской культуры. Появились улицы писателей ДОСТОЕВСКОГО, ТОЛСТОГО, ТУРГЕНЕВА, ОСТРОВСКОГО, композиторов МУСОРГСКОГО и ДАРГОМЫЖСКОГО. Среди них была и УЛИЦА ПИСАТЕЛЯ ГОНЧАРОВА.
Прошло несколько лет. Уличные таблички на угловых заборах прохудились и исчезли. Было предписано владельцам участков восстановить их. И вот тогда между улицами писателей Достоевского и Островского появилась УЛИЦА ПИСАТЕЛЯ ГОНЧАРОВСКОГО. С чрезвычайной быстротой установилась инерция наименования, и с такой инерцией — не в ее комическом проявлении, а в широком и существенном плане, — нам нельзя не считаться.
далее>>>