Культ Ахматовой из обычного интеллектуального раздражителя быстро перерастает в почти физиологическое наслаждение увиденным Фото: Александр Петросян / Коммерсантъ

Выставка поэзия

Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме в Петербурге выставил значительную часть самой странной из своих коллекций — десятки портретов Ахматовой, выполненных во всех мыслимых техниках и художественных стилях. КИРА ДОЛИНИНА считает, что выставка получилась очистительной.

Выставка, немного по-иезуитски названная "Анна Ахматова: мифология образа", небольшая, но с точки зрения идеологии совершенно исчерпывающая. Кроме того, она гомерически смешная. Ахматова молодая и старая, тонкая и толстая, стоящая и лежащая, грубой шерстью и на кладбищенской эмали, в сюрреалистическом мареве и в "детских" каракулях, с пиететом и без оного, высочайше допущенная, прижизненная и (страшно себе представить, что бы она сама на это сказала, со своим-то злым языком) бесцензурная, посмертная. Ахматова от Модильяни, Тырсы, Серебряковой, Симуна, Фаворского, Сморгона и от кучи куда менее именитых мастеров. Челка, нос с горбинкой, величавая посадка головы, длинное тело, высокий подъем, то ли бусы, то ли четки, королевские жесты. Культ Ахматовой в столь сгущенном, неотфильтрованном виде, что из обычного интеллектуального раздражителя он на удивление быстро перерастает в почти физиологическое наслаждение увиденным. Карнавал, чистый бахтинский карнавал, где все с ног на голову, все высокое становится низким, а пафосное оборачивается подзаборным. 

Подробнее:http://www.kommersant.ru/doc-y/1927258При этом в самой выставке нет никакого насмешества. Все серьезно и логично: по периметру зала — вещи прижизненные, в центре, в совсем даже не мифологическом, а вполне реально выстроенном пантеоне,— то, что насочиняли уже после ухода поэта. Маразм, надо сказать, крепчает не так чтобы очень уж резко: еще в 1950-х Ахматову умудрялись писать так, что несчастная Надя Рушева с ее сладким Пушкиным покажется Рембрандтом. Ну а после 1966-го вообще вразнос пошли. То она в огне революции вместе с Гумилевым и под Богородицей, то какой-то Ассолью смотрит на далекий парусник в море, а то с манерного, конечно, но очень почтенного портрета Альтмана в масштабе один к одному переносится на настенный ковер.