В октябре 2011 года исполнилось ровно 10 лет с момента, когда «Формулу-1» покинул неповторимый Жан Алези.
В мире «Больших призов» у этого удивительного человека есть своя особенная роль, которую, не будь его, никто бы не сыграл. Гонщиков, в чьем активе нет чемпионских титулов и минимум побед, предостаточно. Подобных людей десятки, фамилии многих из них давно забыты, но только не фамилия Алези.
Экспрессивный и артистичный, обладавший внешностью и манерами актера-звезды, но при этом абсолютно искренний, он буквально ворвался в «Формулу-1» в июле 1989 года. Кен Тиррелл, босс одноименной команды, признавался, что был готов простить новичку провал в субботу, который по тогдашним правилам оставил бы его за бортом домашней гонки. А Жан не просто просочился сквозь квалификационное сито, но и в воскресенье прибыл к финишу четвертым.
Второй (и первый полный) сезон Алези в Tyrrell сложился еще ярче. Уже на его заре он дважды поднялся на подиум – в Финиксе, где на пару с Айртоном Сенной превратил борьбу за лидерство в незабываемое шоу, и в Монако. После гонки в княжестве судьба Жана оказалась предопределена. Пилот с невероятной реакцией и не менее невероятным чувством машины, француз должен был перейти в команду с истинно чемпионским потенциалом.
Надо сказать, что сейчас эта история превратилась в легенду. Считается, что, отдав предпочтение Ferrari перед Williams, Жан, в чьих жилах течет итальянская кровь (его предки были сицилийцами), прислушался к голосу сердца, а голос разума намеренно и безрассудно заглушил. И якобы поэтому совершил роковую ошибку, ведь в следующие годы стремительно прогрессировавшая английская конюшня поднялась на вершину и надолго там закрепилась, а Cкудерия до середины позапрошлого десятилетия не могла вспомнить рецепт побед.
Но в действительности выбор Алези был вполне логичным. Летом 1990-го коллектив Чезаре Фьорио заметно превосходил Williams практически на любой трассе, и казалось, что та же картина сохранится и в дальнейшем. Но французу жутко не повезло: с его приездом в Маранелло знаменитую команду с головой накрыл кризис, выразившийся в кадровой неразберихе.
Начальники, конструкторы, тактики, инженеры, теоретики и пилоты менялись в Скудерии в следующие три сезона так часто и лихорадочно, что человек, на полгода переставший следить за автогонками, с возвращением интереса к ним вряд ли бы сразу признал в Ferrari Ferrari. В этой ситуации всеобщего хаоса и неразберихи своеобразной константой был один Жан. И он же при любых обстоятельствах продолжал служить ориентиром для напарников, несмотря ни на что приводя машину к лимиту ее возможностей.
Значительный прогресс наступил лишь в 1994-м. Вернувшийся на Апеннины из McLaren Герхард Бергер, с которым француз впоследствии крепко сдружился, расколдовал проклятие, выиграв на «Гран-при Германии», и дело сдвинулось с мертвой точки.
Начало сезона-1995 было лучшей порой в биографии Алези-пилота. Вслед за бесцветной гонкой в Сан-Пауло он завоевал два подиума в Буэнос-Айресе и Имоле, а в Барселоне оказался единственным человеком, пытавшимся всерьез заставить Михаэля Шумахера отработать тот миллион долларов, который Benetton, помнится, платил немцу за каждый проведенный этап в ранге чемпиона мира.
Ferrari прибавляла от выходных к выходным, а в Монако незаурядное мастерство француза сделало ее еще стремительнее. Упустив в субботу поул из-за технических проблем, лишивших его возможности защитить первое место в квалификации по результатам пятницы, Жан в воскресенье был великолепен. Незадолго до пит-стопа он установил быстрейшее время на круге и, обойдя за счет этого маневра Деймона Хилла, ринулся в погоню за лидировавшим Шумахером. Интрига, впрочем, просуществовала не слишком долго. Стремясь поскорее преодолеть препятствие в лице Ligier Мартина Брандла, который, проигрывая лидерам почти круг, не горел желанием уступать им дорогу, фронтмен Скудерии перестарался и попал в аварию.
Казалось, что невезение будет преследовать Алези вечно, но через две недели судьба неожиданно вернула французу долг. На «Гран-при Канады» от уверенно контролировавшего ход гонки Михаэля его отделяли уже не 10, а все 30 секунд, но незадолго до клетчатого флага из-под ног немца внезапно уплыла почва. На B195 заблокировало коробку передач, и Ferrari под 27-м номером плавно перебралась на верхнюю строчку протокола. Едва Жан пересек финишную черту, как обезумевшие от счастья болельщики заполонили трассу, чтобы лично поздравить своего героя. С тех пор прошло 16 лет, но ни одна победа в «Формуле-1» и по сей день не вызвала столь бурного восторга.
Алези остается рекордсменом и по количеству интервью, которые он раздал вслед за монреальской викторией. Но откровенно общаясь с журналистами и вплоть до мельчайших подробностей вспоминая долгий путь к триумфу, харизматический лидер Скудерии еще не знал, что подняться на высшую ступеньку пьедестала на Гран-при и в будущем ему не суждено.
Отнеся в командный музей кубок, завоеванный в Канаде его тезкой, рулевой Ferrari Жан Тодт дал понять, что сезон в содержательном отношении закончен. Записав в актив победу, которая позволяла считать год прожитым не зря, в Маранелло сконцентрировались на трансфере Шумахера и приостановили модернизацию болида.
Побороться за чемпионскую корону в процветавшем Benetton, куда он перебрался осенью 1995-го, уроженцу Авиньона тоже не удалось, хотя планы и он, и команда вынашивали самые честолюбивые. На презентации болида B196 колоритный тим-менеджер англо-итальянской конюшни Флавио Бриаторе громогласно заявил, что ни капли не сомневается в том, что предстоящая кампания завершится не хуже сверхуспешной предыдущей, и назвал пару гонщиков Алези – Бергер сильнейшей в «Формуле-1». Через пару минут микрофон в руки взял сам Жан и пошел еще дальше босса, подчеркнув, что, если заветный титул и россыпь побед уплывут от него и теперь, он покроет себя величайшим позором.
Словом, в Энстоуне возлагали огромные надежды на сезон-1996, и даже жаль, что они разбились о суровую реальность очень скоро. Уже на дебютном этапе в австралийском Мельбурне выяснилось, что, во-первых, в квалификации B196 заметно уступает машинам не только Williams, но и Ferrari, а во-вторых, капризный автомобиль с трудом поддается настройке. На трехсоткилометровой дистанции, правда, управлять им было куда приятнее и легче ввиду малого износа шин, но воплотить данное преимущество в лишние очки и подиумы оказалось крайне тяжело, поскольку ни Бергер, ни Алези, отличаясь талантом чисто гонщицким, увы, не отличались талантом стратега.
Они тщетно искали необходимый баланс на протяжении полугода, да так его толком и не нашли. Разочаровав Бриаторе отсутствием побед, француз не в меньшей степени расстроил итальянца своей прямолинейностью. В ситуации, когда не близкий к совершенству пилотаж, а именно грамотно выбранные регулировки могли позволить болиду отыграть минимум 3-4 позиции на стартовой решетке, Алези относился к технике привычно прохладно. Выезжая на тестах на серию кругов для сбора информации, он, по собственному чистосердечному признанию, добросовестно выполнял обязанности лишь минуту-другую. После чего, будучи не в состоянии устоять перед искушением поехать действительно быстро, напрочь забывал о наставлениях инженеров.
Не признавая компромиссов в гонках, независимый и свободолюбивый Жан не стремился к ним и в быту. Полутонов для него не существовало, и, находясь в плену эмоций, он мог наговорить кому угодно что угодно, не оглядываясь ни на чины, ни на имена. И хотя затем Алези, человек вспыльчивый, но отходчивый, неизменно извинялся, восстановить доверительные отношения получалось далеко не со всеми и далеко не всегда.
Неуравновешенная манера француза приносила ему вред и на трассе, где он регулярно совершал ошибки, непозволительные для пилота экстра-класса. Самая памятная из них пришлась на март 1997-го. Пытаясь отыграться в гонке за фиаско в квалификации, в которой машине опять катастрофически не хватало скорости, Алези настолько увлекся преследованием Мики Хаккинена, что забыл даже о том, что примерно на середину дистанции запланированы дозаправка и смена шин. В районе 32-го круга на панно Benetton высветилась надпись, чье содержание понятно и людям, не владеющим английским языком: Alesi in. Но темпераментный пилот не обратил на нее ни малейшего внимания. Почуяв запах подиума, который вырисовывался на горизонте, он при проезде по стартовой прямой смотрел исключительно вперед, а не вправо – в сторону пит-лейн.
Бриаторе пять или шесть минут по радио настойчиво призывал Жана заехать в боксы, а когда понял, что данные усилия совершенно бесполезны, принялся в исступлении рвать на себе волосы. Тщетно – неистовый француз по-прежнему был глух и нем к мольбам начальника и по-прежнему управлял болидом так, словно пит-стопов нет и в помине. Добром это, естественно, не закончилось: оставшись без топлива, B197 на 35-м круге попросту замер. И вместо заочной борьбы с Хаккиненом победитель «Гран-при Канады» получил очную встречу с рассвирепевшим Флавио, который поначалу даже хотел уволить провинившегося пилота, но потом понял, насколько сложно будет найти тому равноценную замену на заре сезона, и в итоге ограничился выговором. К слову, нелицеприятный разговор не прошел зря: в следующий раз Алези грубо ошибся только на финальном этапе года, не удержав машину на трассе в Хересе, а до этого провел немало красивых гонок и принес Benetton несколько подиумов.
В личном зачете Жан в 1997-м в прописался на третьем месте почти на целый чемпионат, но уже в июле принялся подыскивать себе новое место работы, узнав, что англо-итальянская конюшня стоит на пороге глобальных перемен. Отправившийся в долгий творческий отпуск Бриаторе осенью спешно передал эстафету хитрому британцу Дэвиду Ричардсу, который, едва придя в офис, заметил, что с учетом намечающегося сокращения расходов немолодые и высокооплачиваемые пилоты ему не нужны.
Без команды 33-летний Алези тогда, конечно, не остался, но машин, позволяющих бороться за самые высокие места, в «Формуле-1» в его распоряжении больше не было. И, в принципе, не могло быть: Sauber, наслаждавшийся беззаботной жизнью не обремененного амбициями середняка, и умирающий Prost не ставили перед собой задачу построить действительно быстрый автомобиль, а в Jordan, который уже вступил в фазу упадка, подобную цель ставили исключительно на словах.
Но, защищая их цвета, Алези все равно выкладывался по полной программе. В противовес многим коллегам-ветеранам, которые на закате карьеры скорее пекутся о здоровье, а не о качестве выступлений, он с задором и энтузиазмом юноши хватался за любой шанс оказаться в очковой зоне. А если ему туда удавалось попасть, радовался как ребенок. Потому, собственно, и остался в памяти болельщиков символом той, уже достаточно давней эпохи. Символом не в плане титулов или побед – в плане ярких впечатлений, крошечная часть которых с превеликим трудом поместилась в данный, не выделяющийся лаконичностью текст.