До Ностальгируете по фильмам ужасов второй половины прошлого века? «Печальная баллада» - пожалуй, самая оригинальная и самодостаточная стилизация под классику жанра, её действие преимущественно происходит в темноте, так что преобладает чёрно-белый колорит с пятнами красного. В сюжете фильма есть всё, за что мы их любим, и ещё очень многое: творящееся вне всякой логики безумие призвано не напугать кинговским саспенсом, а выступить метафорой того кровавого времени, о котором снят этот нео-нуар-артхаус и которое требовало таких героев, как Дракула, Франкенштейн… и Франко. Эпилог начинается в 1937 году, когда в цирк прямо во время представления вломились солдаты и забрали с арены Весёлого клоуна в ряды республиканской армии. В гриме, розовом платье, златокудром парике и с мачете клоун покрошит целый отряд фашистов, будет захвачен в плен и прежде, чем отправиться на работы по возведению чудовищного мемориала – Долины павших, вырубленного в скале храма, увенчанного 150-метровым крестом, – завещает своему сыну Хавьеру (Аресес): единственный способ достичь счастья – мстить. И мальчик-очкарик отомстит, как сумеет: пронесёт взрывчатку в шахту и устроит взрыв, а офицера, затоптавшего его отца конём на его глазах, лишит глаза. Несколько десятков лет спустя подросший и располневший мальчик пришёл устраиваться на работу в цирк – но, согласно отцовскому совету, Грустным клоуном, так как пережил слишком много страданий и никого не сможет рассмешить. Как водится, наш скромный, тихий герой с первого же дня положил глаз на первую красавицу труппы – пышногрудую воздушную гимнастку Наталью (Банг), у которой уже есть «хозяин» - Весёлый клоун Серхио (де ла Торре), прирождённый любимец публики: дети его обожают и хохочут, когда он бьёт своего Грустного напарника роялем или поджигает ему зад. За пределами арены Серхио не менее жесток: ежедневно напивается и избивает свою любовницу, и та рада время от времени отлучаться на свидания с новым кавалером, которого всерьёз не воспринимает и, как большого ребёнка, водит в парки развлечений кататься на аттракционах. Но Хавьер, как мы уже знаем, не лыком шит – он готов побороться за свои чувства и защищать Наталью от звероподобного забулдыги, которого она, несмотря ни на что, любит… вот только сил против него у Грустного клоуна маловато. И когда Серхио застаёт голубков на очередной вечерней прогулке, Хавьер бит уже по-настоящему, а не в качестве комического номера – и попадает в больницу. Что подсказывает «скромняге», стесняющемуся поцелуев, его опалённая, изнасилованная, искажённая войной душа? Месть! И он бежит из палаты в одной сорочке, сверкая голым задом, прямиком в фургон, где Серхио, как обычно, извиняется перед Натальей за бесчинства качественным животным сексом. С противником Хавьер разбирается с помощью подобранного где-то в цирке крюка и саксофона и сбегает от полиции, а Серхио с разорванным лицом везут на слоне к ветеринару – наскоро штопать и прижигать раны. Во мгновение ока противостояние превращает клоунов – архетипических гладиаторов цирка, созданного демонстрировать насилие на потеху кровожадной толпе (и едва ли не в первую очередь это испанская толпа, приверженная корриде), которых культура тщетно прикрывает позитивными одеждами безобидных весельчаков, снова и снова получая только кривую ухмылку фарса, – в чудовищ, как физически, так и психически: «Если бы я не стал клоуном, я стал бы убийцей. – Я тоже», - когда-то признались они друг другу; можно добавить: убийц или самоубийц. Изуродованный Серхио, придя в отчаяние от собственного отражения в зеркале, исчез из цирка и пустился во все тяжкие, а Хавьер – голый, вывалянный в грязи – скрывается в лесу и стремительно дичает, питаясь сырым мясом падающих в его ловушку оленей, какой-то падалью и отбросами. Подстрелив погнавшегося за дикарём кабана, его сразу узнаёт именитый охотник-полковник, носящий непроницаемые чёрные очки: видимо, это его глаз когда-то остался в Долине павших по милости потомственного шута. Читать рецензию дальше

Неспешно давеча выпив чай к двум часам ночи, я сочла свой совиный долг выполненным и легла спать, чтобы не без труда подняться утром к первой паре. Позавтракав и собравшись, я отправилась в ГИТИС с традиционным пятиминутным опозданием, но, как выяснилось, спешка была излишней: из-за какой-то путаницы у нас отменилась философия, у меня появилось целых три свободных часа. Чтобы идти в Дом книги – у меня было недостаточно денег и не было с собой моего списка, а в Шоколаднице столько времени не просидишь, поэтому сперва я решила съездить до Додо. Уже спустившись в подземку, я осознала: до Курской ехать ближе, чем до Трубной, в Джаббервоках я не была дольше, чем в Додо, и выбор там больше, и Шоколадница – по пути от Курской до Джа, а на Цветном – не по пути. Ввиду таких аргументов я вышла на Курской и пошагала по Земляному валу до Джаббервоков, а дошагав – уткнулась в надпись на двери, что они работают с часу, а до часу ещё минут пятнадцать. Пришлось погулять по Покровке туда-обратно, но и за пять минут до часа, и за пять после него Джа оставались закрытыми, там поправляли какую-то вывеску. Я послонялась по полутёмному первому этажу кинотеатра 35 мм, схватила свежий выпуск БГ, присела на диван, пока обретавшаяся там рабочая бригада куда-то отходила, но она вернулась и стала меня спихивать, и я пошла ещё побродить по улице. За углом нашёлся детский «магазин умных развлечений» или около того, но ничего необычного там не нашлось, хотя народу толпилось предостаточно. Наконец, минут в 15-20 второго я заявилась в Джа ранним гостем и принялась внимательно обходить все полки. И чем дальше шла, тем больше не верила своим глазам: на них обнаружилось столько всего, что и упомнить-то было трудно, не то что купить – я даже говорить не буду, что именно там есть, дабы избежать конкуренции. Потратив всё, что у меня было, кроме мелочи, я купила две книги из своего списка, за которыми особенно долго гонялась и потерять которые шанс был особенно велик: старый, рваный, в грязь уроненный «Коллаж на фоне автопортрета» прекрасного театрального режиссёра Сергея Параджанова (рассказы самого маэстро вкупе с воспоминаниями современников) и тоже читаный, но получше сохранившийся роман не менее прекрасного, но уже киношного режиссёра Гаса Ван Сента «В розовом» (Pink), единственный литературный опыт под влиянием любимого мною Берроуза. Раньше их в Джа точно не было – я бы заметила, видимо, они либо лежали где-то глубоко за другими книгами, либо только сейчас появились (почему-то подозреваю, что обе книги принёс один человек). Скрепя сердце оставив прочие находки, я расплатилась, забила книжки в портфель и покинула Джа; без денег было уже не до Шоколадницы, и я решила убить остаток времени в Атриуме, но, подходя к метро, внезапно увидела на противоположной стороне улицы зелёную вывеску Джаганата! Порадовавшись всем вкусностям, которые там были, я пробежалась в Атриум, в магазин игрушек, также подразнивший наличием LPS’овских зверей, на которых я охотилась: коалой и божьей коровкой. И уже оттуда я поехала обратно на Арбатскую, пришла в ГИТИС и ещё успела пообедать своим йогуртом, пока его книгами не смяло. Затем состоялись две пары Бартошевича, продолжавшего говорить о театре дель арте – снова скорее в контексте XX века, нежели ренессансной Италии, так что я поневоле вздремнула. После пар я удачно встретилась с мамой и потащила её обедать на Арбат… в Шоколаднице – ни одного свободного столика, в Кофе Хаосе – ни одного! В Кофеине на первом этаже – тоже ни одного, пришлось усесться на втором; мама умяла не порадовавший её чизкейк, я настала на принесённые ею пряники, слазила в интернет и похвасталась приобретениями. Впритык, чтобы долго в фойе не стоять, поехали на Менделеевскую, в ЦиМ, преисполненные надежд на очередной спектакль Маски – трёхчасовое украинское творение с заманчивым названием «Эдип. Собачья будка». Читать дальше

До В пустой зале с мутными, непрозрачными стёклами царедворцы делают зарядку, совмещая пластическую гимнастику с дыхательной, и раздают милостыню буханками чёрного хлеба не первой свежести. Потом все уходят, и только принц Филипп (Соломыкин) с сексапильным лицом диснеевского положительного героя-любовника и костюмом, заставляющим вспомнить о гитлерюгенде, отчаянно скучает. Рядом с ним чертями извиваются, кривляются и гримасничают Кирилл (Иванов) и Киприан (Ушаков), чьи ужимки и прыжки очень быстро начинают раздражать, словно нарезка из «Камеди клаба» в ускоренном темпе. И тут появляется она – Ивонна (Арзамасова) в голубом платьице и в сопровождении двух воркующих тётушек, и двое дружков вместе с фрейлиной Изой (Антонова) начинают буквально из кожи вон лезть, чтобы её довести, но доводят вместо этого некоторых зрителей, возмущённых разыгрыванием полового акта у шимпанзе. Принц решает поразвлечься более масштабно – объявляет девушку своей невестой, и всё бы ничего, но объект шутки – не от мира сего. Арзамасова играет аутистку с натуралистической тщательностью – ходит согнувшись, всё время ломает пальцы, ни на кого не смотрит, ничего не замечает, всецело и полностью погружена в себя, замкнута и закрыта от внешнего мира. Филипп перетаскивает её, перекинув через плечо, знакомит с родителями и, покончив с формальностями, приступает к экспериментам. Самый страшный эпизод спектакля – лаборатория принца: на стену ложится тень ячеистой решётки, на столике – пинцеты, ланцеты, скальпели, даже молоток, топор и пила: похоже, Ивонна – не первая и не последняя живая игрушка Филиппа, подопытная жертва бессердечного ботаника, любящего препарировать лягушек. Впрочем, пыточный арсенал в ход не идёт – Ивонну только прослушивают стетоскопом, словно сомневаясь в том, жива ли она, натирают руки спиртом, как для забора крови, и даже подвешивают болтаться на лонже, чтобы разглядеть со всех сторон. Образец не поддаётся логическому пониманию, что вызывает в принце агрессивную истерику – первую из череды похожих, которыми реагируют на тихую, хрупкую Ивонну все обитатели этого мира. Известный сюжет: незнакомое, чужое, непохожее вызывает страх даже в тех, кто обладает эфемерной силой высокого общественного положения. Власть имущие норовят избавиться от чужеродного элемента, как от попавшей в глаз песчинки, сначала рефлекторно, как проявление родительской заботы: ушлый суетливый камергер (Шлыков) приводит к принцу лицедея Иннокентия (Лопухов), изображающего некоего влюблённого в Ивонну персонажа сперва неохотно, но потом входящего во вкус непростой роли. Ивонна уходить с ним не собирается, её в буквальном смысле не сдвинешь с места – и трагедия профанируется грубым фарсом: четверо мужиков безуспешно пытаются поднять стул, на котором сидит невесомая девушка, которую угораздило влюбиться в издевавшегося над ней принца. Фарс второй, совсем уж неуместный: отвергнутый кавалер при прощании с Ивонной деловито достаёт из чемоданчика микрофон и исполняет эстрадную песенку под занавес первого действия. Мирзоевский саспенс начнётся во втором, разбитом на отдельные эпизоды, преимущественно – бенефисные монологи второстепенных персонажей, сходящих с ума – только ли от безотчётного страха перед Ивонной? Напряжение от постоянного присутствия человека, не идущего на контакт, вряд ли способно вызвать массовый психоз, панику, заставляющую не думать ни о чём кроме уничтожения виновного в этом существа. Камергер опрокидывает стулья и рассыпает по полу какие-то белые косточки, чтобы Ивонна споткнулась. Король Игнаций (Шифрин) уже сам не понимает, кого ему мучительно напоминает робость Ивонны: белошвейку, некогда им погубленную, или собственную жену, которую он начинает подозревать в каких-то тайных грехах. Читать рецензию дальше

До Первая пьеса в литературном багаже Александра Кабакова начинается, мягко говоря, неоригинально: великовозрастные любовники (Шейман и Баронина) обнаруживают в съёмной комнате Тело (Гугиев), не подающее признаков жизни. Приняв мудрое решение свалить, они, тем не менее, принимаются выяснять отношения и, забыв в процессе о трупе, приходят к логичному итогу – попытке заняться любовью на столе. Появившаяся в самый разгар веселья хозяйка квартиры Ирина Викторовна (Кайдалова) берёт ситуацию в свои руки и заявляет, что-де покойный – юный любовник вышеупомянутой барышни, которого она прикармливала наркотой, пока он не передознулся насмерть. Вышеупомянутый мужчина эту клевету почему-то воспринял спокойно, тогда как его пассия намёки на то, что он сам давно любится с Ириной Викторовной, припоминала ему ещё долго. Под угрозой вызова милиции парочке ничего не остаётся, кроме как погрузить Тело в машину и отвезти за МКАД, закапывать в первый снег. Декорация с коллажем на тему мещанского быта сменилась половинкой настоящего джипа, торчащей из расписанного под снежную поляну картона – таков подмосковный лес, где остановились наши герои. И – правильно, снова начали переругиваться, мириться и пристраиваться в интимных целях на капот, но снова были прерваны самым бесцеремонным образом. На сей раз это типичный герой современной драматургии №1 – Бомж (Молотков), сочетающий все стереотипы, относящиеся к данному социальному классу, но внезапно скидывающий обноски и превращающийся в персонифицированное «угрызение совести» - интеллигента в костюме, зачем-то вымогающего три тысячи у.е. Его сменяет типичный герой современной драматургии №2 – Мент (Федорчук), проповедующий «как по Библии», но почему-то тоже вымогающий деньги. Жмурика Мент в автомобиле не обнаружил: тот успел отлучиться и вернулся позже, «оживший» как ни в чём ни бывало. Его повезли обратно к Ирине Викторовне, и там выяснилось, что он, хоть и настоящий наркоман (то бишь типичный герой современной драматургии №3, для полного набора не хватает только гастарбайтера и олигарха), прикидывался бездыханным, пользуясь талантами студента театрального ВУЗа, чтобы попугать Ирину Викторовну – свою преподавательницу и по совместительству любовницу (ай да старушка!). Тут действие провисает: горе-любовники нервно спиваются коньяком, Ирина Викторовна продолжает ставить всем свои условия, но неожиданно наркомана пробивает на маловразумительную речь «честного подонка», содержащую странный наезд в адрес профессуры в целом – дескать, они, богатые, смотрят на бедных студентов как на быдло и вообще никакого житья не дают. Создаётся впечатление, что автора пьесы когда-то не приняли в ГИТИС или исключили из него, потому что с уверенностью могу заявить: преподаватели там не такие и студенты не такие тоже. Не дослушав пламенного выступления, мужик придушил парня вешалкой для пальто, а профессорша от потрясения померла сама. Финал неоригинален ещё более: дескать, все эти перипетии только приснились нашим безымянным любовникам, что даёт основания автору определять жанр своего творения как «комедия-фантасмагория». А называется оно «Знаки» потому, что герои периодически расценивали свои приключения в течение общего бредового сновидения как знаки свыше – вот только чего добивалось от них Мироздание, расстаться и больше не обманывать своих законных супругов или же воссоединиться и любить друг друга без ссор, так и не поняли. Читать рецензию дальше

Дыбрище с фотками
Теперь по столичному времени двадцатьдесятый год закончился. Такой длинный и такой короткий – всего-то зима, весна, лето, осень и опять зима. Много в этом году было разного – и в мире, и в жизни, но я всё-таки о себе говорю, а у меня всё замечательно. В кои-то веки не хочется в новом году ничего нового, никаких перемен. Пусть всё остаётся как оно есть. Конечно, сейчас немного грустно, как бы прощаешься со всем тем, со всеми теми, что осталось и кто остался в ушедшем году и больше не будет в новом. Вроде как ностальгируешь, вспоминаешь, но чтобы что-то вернулось – не хочу. Можете на этой радостной ноте мне даже чего-нибудь пожелать – но любовь, счастье, здоровье, удача и материальное благополучие у меня уже есть, так что придётся вам быть изобретательными :) Я же, в свою очередь, всего этого желаю вам. И в год котэ (да хранит нас Премудрая Баст!), и всегда)

Вот небо серое смотрит пристально - уже не утро, еще не вечер. а ты идешь весь такой невыспанный, и снег ложится тебе на плечи. год пахнет хвоей и мандаринами, уже не кончен, еще не начат, и перегоны подземно-длинные гудят колесами на удачу. и ты идешь весь такой задумчивый - еще не старый, уже не юный. а снег клубочится в небе тучами и ветки трогает, словно струны. судьба-насмешка, случайность-умница, огромный город, чужие фразы - ведь можно жить на соседних улицах и так не встретиться и ни разу. замерзли уши, промокли волосы, в сугробе плотно застрял троллейбус, гудит мобильник командным голосом...
но будет солнце. и будет лето.
под ноги ляжет тропа песчаная, и будет берег, и будет море. и порт, пропахший чужими странами, и на ладонях крупинки соли. и можно яблоки грызть неспелые, ложиться пузом на теплый камень.
ну а пока - пусть драконы белые неспешно кружат под облаками.
пусть нити судеб еще не порваны, еще не выношен план побега... но мы роднее, чем братья кровные, ведь нас одним засыпает снегом.
© wolfox

Хвастаюсь покупками Питер и Сьюзан выросли, и в третьей части франшизы мы увидим в качестве спасителей Нарнии только Эдмунда и Люси, застрявших из-за начала войны у родственников. Как обычно, переход из обыденной реальности в самую гущу приключений происходит практически сразу, без прелюдий: комнату наших героев затапливает водой из морского пейзажа на стене, а выныривают они уже в Нарнии – вместе с нечаянно подвернувшимся кузеном, противным ботаником Юстасом. Их подбирает корабль «Покоритель Зари», на котором король Каспиан, возмужавший и прибавивший в красоте после «Дориана Грея», путешествует к островам, где должны скрываться семь лордов – соратников его покойного отца. Трое детей присоединяются к экспедиции, но на островах вместо лордов их захватывают разбойники, отдающие людей в жертву загадочному зелёному туману, «пришедшему с востока». Если отбросить профессиональную паранойю, заставляющую меня усматривать в этом антиисламские мотивы, стоит ли добавлять, что именно с этим, на сей раз не персонифицированным, злом и предстоит борьба? Для победы требуется собрать все семь лордских мечей, и Одиссея продолжается: на втором острове крестоносцы сталкиваются с магом, оберегающим народец прыгучих одноногих гномов, на третьем Юстас, приносивший всем одни неприятности, поддаётся искушению богатством, превращается в симпатичного дракона и сразу же становится полезным. Наконец, на последнем острове собрано шесть мечей, а за последним придётся лезть в самое логово тьмы – и хотя бы ради этого одного эпизода стоило смотреть всё предыдущее плавание: тварь, нападающая на «Покорителя», и не снилась пиратам Карибского моря, кто-то из продвинутой малышни в зале радостно пищит: «Чужой!». «Нарния» благодаря новому режиссёру повзрослела вместе со своими зрителями, приобрела мрачные, драматичные, устрашающие краски, на фоне которых ещё ярче героизм защитников волшебной страны. Это уже не глянцевая детская сказка в светлых тонах, где снег всегда белоснежный, трава зелёная, небо голубое, а бобёр с ослом сходятся стенка на стенку в финальном epic battle, и первый с лёгкостью бьёт второго. Это по-прежнему бескровный, зато захватывающий экшн с качественно отснятыми, напоминающими «Принца Персии» сражениями, чередующимися со смешными или трогательными эпизодами, это впечатляющие спецэффекты, не мешающие традиционной для «Нарнии» красивой картинке. Изменённый относительно книги сюжет не провисает, музыка удачна, мораль разнообразна, но ненавязчива, а Юстас, будущий новый сподвижник Нарнии, чертовски колоритен. История его развивающейся дружбы с обаятельнейшим воином-мышью Рипичипом достойна отдельных похвал – и, конечно же, мы увидим Аслана, как всегда роскошного; почему-то от его величественного вида у меня неизменно мурашки пробегают по спине. Он встретит победителей на краю света, «где морская вода сладка, а не солона», заставив воды океана расступиться, скрыв стеной-волной то, что за краем. Туда, в нарнийский рай, позволено будет войти Рипичипу, всю жизнь мечтавшему увидеть Страну Аслана – а остальные в очередной раз попрощаются со Львом. Люси и Эдмунд – навсегда: им тоже пора взрослеть, но мы знаем, что трилогия может прирасти ещё двумя фильмами, посвящёнными Юстасу, – как минимум. Стало быть – будем ждать. И верить – потому что «что у нас ещё есть, кроме веры?».
Чтопотом

До Не так страшны «Коммуниканты», как их малюют: нецензурной лексики там не больше, чем мы привыкли каждый день слышать на улицах города, даже не прислушиваясь. В спектакле присутствуют две красивые обнажённые девушки, а один раз посветит своим незавидным хозяйством толстый лысый мужчина, прежде чем на манер древнеримской тоги облачиться в простыню. Если бы он сделал это сразу, смысл постановки ничего не потерял бы, хотя оскорбить чьё-либо чувство прекрасного банальным человеческим естеством тоже непросто. Фактически целомудренный спектакль, ибо ни в этом, ни во вздохах под покрывалом нет ничего эротичного. В общем, сходить на «Коммуникантов» - прекрасный повод доказать себе или кому-либо, что ты не сноб, даже оставаясь таковым. Вышеупомянутый мужчина – депутат Дмитрий Борисович (Каморзин), развлекающийся в кафельных апартаментах некоей бани, совмещающих спальную, парилку и бассейн. Девушки – местные проститутки: Люба (Волкова) поёт под караоке попсовую песенку про «Сто шагов назад», Маша (Клюева) танцует стриптиз на пилоне (так по-умному называется шест). Попивая водку, власть имущий с интеллектом орангутанга с пафосом изрекает безмолвным слушательницам что-то о своей работе и о России, уверяет, что он «такой же, как все», репетирует общение с начальством и подчинёнными; публика машинально посмеивается сначала над каждым матерным словечком, но постепенно устаёт. Когда троица уходит в парилку, в помещение заходят ещё двое молчаливых – гастарбайтер (Салихов) уносит и приносит вещи, наводит порядок, милиционер (Горский) за этим порядком педантично следит. Настаёт пора прощаться с высоким гостем, и все четверо работников притона устраивают ретро-вечеринку, словно сошедшую с кинокадров Никиты Михалкова, а потом рассаживаются перед телевизором смотреть его речь – если верить программке, использовались фрагменты выступлений партий «Единая Россия» и «Справедливая Россия». Этот, наиболее смешной, момент как бы делит спектакль на две части: до крайности условный реализм сменяется сюрреалистическим сном. Дмитрий Борисович появляется из бассейна, как из голубого экрана, и начинает всеобщую дискуссию о семиотике, напичканную научными терминами, но по-прежнему пересыпанную матерком. В очередную попытку совместного застолья «элиты» (представителей самых обсуждаемых классов общества) вклиниваются моменты, когда персонажи вдруг принимаются говорить художественным текстом, иногда – целыми кусками из Чехова и Достоевского, не успевают с облегчением стряхнуть морок, как он снова овладевает речью. Язык, чего и добивались автор и режиссёр, становится главным персонажем спектакля, подчиняющим себе всё и вся. Он меняется вслед за человеком, человек меняется вслед за ним – две эволюции идут навстречу друг другу. Он был продуктом мысли, а стал заменой мысли, условным рефлексом – и это беда цивилизации. У зрителя появляется повод задуматься, как часто мы говорим не своими словами, подсознательно усвоив услышанные и прочитанные конструкции, как создаём себе маски из слов, как наши слова влияют на восприятие нас другими, как определённые статусы и положения обязывают к определённым словам, и так далее. Повод, которым воспользуется не каждый – сюжет, не располагая к философии, мчится к развязке, мы понимаем, что Дмитрия Борисовича заказали, а его «единственные друзья» запросто сдали его. Профессиональная паранойя оказалась не напрасной: когда со стульев исчезло два пиджака, обозначая, что его «соратники» уехали без него, он заявлял, что «под него копают», теперь, услышав шаги по лестнице, не хочет выходить. В финале любимая песенка Дмитрия Борисовича звучит в его исполнении, на экране перелистываются страницы его фотоальбома… Ретров и Агеев заставляют пожалеть своего убиенного героя! Быть может, с точки зрения социальной сатиры это и неверно, зато как-то по-человечески.
После

Хвастаюсь Пьесу Курочкина, написанную специально для театра Et Cetera, «Подавлять и возбуждать» можно охарактеризовать диагнозом из трёх слов – «кризис среднего возраста». Эта история – отрывок из жизни «Хорошего актёра» (Калягин), который собачится с гламурной и лицемерной «новой женой» (Благих), воздыхает по дочери лучшего друга (Скосырева), приглашает в гости отца (Давыдов) починить лампочку и считает себя безусловным гением, снимаясь в рекламе при всём своём презрении к «говноящику» и толкая с эстрады псевдосатирические и псевдофилософские монологи «а-ля Жванецкий». Годы прошли, амбиции и вдохновение остались, и, пытаясь понять, чем он отличается от обычных, сиречь более успешных людей, наш герой у всех спрашивает, не сумасшедший ли он, и просит об излечении: психиатра (Тонгур), экспрессивного студента (Завьялов), любвеобильного проповедника (Мамадаков). Когда тот самый друг Рыба (Захаров), неприятно переигрывающий в экзальтацию, просит, точнее, агрессивно требует от него поприсутствовать на юбилее некоего популярного в городе N актёра, «сподвижника» с лично основанной студией, Хороший актёр отказывается – по собственному выражению, ненавидит «за бездарность». На самом деле – очевидно завидует и заодно набивает себе цену, дескать, все мне что-то должны, а я никому ничего не должен, да и просто, по-человечески, достали, не дают отдохнуть. Но юбиляр неожиданно попадает в больницу с инсультом, и Хороший ради его жены, той самой дочери, решает перевезти его на лечение в Москву. Встав на ноги, «сподвижник», конечно же, оказывается неблагодарным, и благодетель поневоле, и без того склонный к мизантропии, окончательно приходит к выводу, что никакого высокого искусства людям не надо, а нужны им одни только деньги. Понял ли он, что сам ничем не лучше, неизвестно; по крайней мере, его финальный монолог – такой же пафосный и бессмысленный, как и те, которые он писал и репетировал для заработка. Да и вся эстетика спектакля с жирно выписанными образами, условными декорациями, опускающимся занавесом, падающим на пасторальную скамеечку бутафорским снегом апеллирует на театральность в плохом смысле этого слова – притворство, фальшь, привычная смена масок, произведение эффекта вместо ожидаемой исповедальности. Здесь все с горячностью солируют, из кожи вон лезут, но не слышат друг друга, и игра в жизнь вместо того, чтобы идти по нотам, превращается в рассыпающуюся на отдельные эпизоды какофонию. Подсматривать за чужими семейными скандалами в лучшем случае скучно, в худшем – утомительно даже в отсутствие своих собственных, а уж тем, кто приходит в театр для восстановления нервных клеток, такое зрелище и вовсе противопоказано. Впрочем, зритель, кажется, за сюжетом следит с интересом, посмеивается плоским шуткам, редкие матерные словечки встречает бурными аплодисментами и криками «браво». Но не хочется верить, что этот сноб, циник, конформист, эгоист, склочник, давящая на жалость жертва звёздной болезни Ростик – alter ego режиссёра, потому что если это так, желание возвращаться в его театр пропадает. Пока же подтверждений тому нет, час сорок сценического времени можно и потерпеть.
Покинув зал с красивыми разномастными креслами, расставленными вразнобой, я спустилась в подземку на ЧП и приехала домой. Теперь надо бы мне поторопиться высыпаться, чтобы завтра первую пару не проспать, а с вами, други, я не далече чем на сутки прощаюсь. ;)

ПиЭс для ЛиРу: сообщество YIFF отныне снова открыто для всех желающих. Буду рада видеть всех извращенцев, каковые наверняка водятся в числе моих читателей. Остальным убедительная просьба не беспокоиться, дабы сохранить в целости свою хрупкую психику! (а именно: adult content warning!)

Страничка о покупке книг После «Бабьих сплетен» Гольдони галибинская труппа силами «канадца» Григория Зискина (театр имени Варпаховского, Монреаль) взялась веселить публику комедией «Бабье лето» современного драматурга Айвана Митчелла (впрочем, больше он известен как сценарист телесериалов). Её главные героини – три дамочки, половину первого действия согласно избитым клише о слабом поле обсуждающие цену на новую шубу, свидания и глянцевые журналы, а затем отправляющиеся… на кладбище. Оказывается, подруги – вдовы и каждый выходной встречаются под предлогом посещения могил своих покойных супругов, словно на воскресный пикник. Одна, Люсиль (Варпаховская), выступает за то, что жизнь ещё не кончена и надо «изучать рынок» новых мужчин, другая, Дорис (Розанова), хранит верность мужу, а Ида (Лушина) колеблется между этими двумя бытовыми философиями. Колебания можно было бы понять, если бы режиссёр вспомнил, что в пьесе все дамы – еврейки, сиречь люди консервативные, но никакого национально-культурного колорита замечено не было. На кладбище они встречают вдовца-мясника Сэма (Сажин), с которым у Иды начинается роман, а её товарки – Люсиль из зависти, Дорис из соображений спасения высокой морали – эту идиллию пытаются разрушить. Разумеется, для нашей великовозрастной парочки (актёры среднего возраста вынуждены играть разменявших полвека) всё заканчивается благополучно, а вот Дорис… умирает – легко и беспричинно, как всегда умирают лишние персонажи в комедиях. Видимо, зря переела фруктов, да ещё и запила вином и молоком. Душеспасительная мораль этой истории повторяет большинство просмотренных мною за лето комедий: дескать, даже если ты уже немолод, тебя могут полюбить. Бесконечные эпизоды то на кладбище (стулья на сцене повёрнуты спинками к зрителю и изображают надгробия), то в доме (стулья повёрнуты сиденьями, сдвинуты в ряд и изображают диван) разграничиваются простым затемнением, мизансцены фактически статичны, и очень быстро становится скучно. Глупые несмешные шутки, частью довольно-таки кощунственные по отношению к усопшим (я циник, но я хоронила родных и близких, поэтому меня немного покоробило) повторяются в среднем по три раза, но зрители готовы смеяться снова и снова: они заплатили за то, чтобы им сделали хорошо, и зря терять время, которое деньги, не намерены. Подбор музыки прямолинеен до топорности: если момент лирический – врубят на всю громкость «О соле мио», если юмористический – станцуют ча-ча-ча под «Хани-хани кисс ми». Актрисы, конечно, не виноваты в выборе материала и его оформлении – они стараются, не переигрывают и не халтурят, их героини настолько естественны и индивидуальны, насколько возможно в предложенных обстоятельствах, и не превращаются в традиционные для комедий картонные вешалки для меняющихся нарядов. Но на них плюсы заканчиваются, а я считаю одну ложку мёда недостаточной для того, чтобы эту премьеру рекомендовать.
После двух с половиной часов таращанья в бинокль (свой меня угораздило забыть дома, пришлось разориться на прокат, зато в очереди в гардероб не стояла) я вышла на свежий воздух, прошлась до метро по белой полосе в центре проезжей части Тверской, приехала домой. А теперь я тороплюсь баиньки, ибо завтра меня ещё ждёт кино. Я с удовольствием посмотрела бы «Скотта Пилигрима», но он остался только на периферии, или даже «Трезора», но он идёт только в дорогих кинотеатрах. Придётся рано встать по будильнику и поехать в «Художественный» - втыкать, сцепив зубы, в свежую попсу «Москва, я люблю тебя». А потом уже, осчастливив вас рецензией, домашку делать. Пожелайте мне творческих сил и спокойной ночи, я, в свою очередь, кастую вам того же)

Почитав давеча перед сном, я умудрилась выспаться до звонка будильника сегодня утром, ибо когда первая пара начинается в 11, это всё-таки приятно. Покидав всё необходимое в торбу, ибо ноут ещё сопротивляется пиратскому Офису, я отправилась в путь и минут за 15 доехала до Арбатской и дошла до ГИТИСа, где во дворе уже стояло около четырёх наших девчонок. Рассказывали о вчерашней афтерпати – в общаге актёрский бухал до шести утра и был пьян в ноль, а кто-то ездил на хату к Васе, живущему без родни, и сам Вася, шатаясь, куда-то ушёл в ночь «погулять» и не вернулся. Ждали старосту Аню с цветами; она стормозила, но приволокла букет белых орхидей. Мы пришли в нашу аудиторию, где постепенно собрались все – кроме Васи: тот проспался только ко второй паре. Пивоварова, получив букет, всю пару гнала «пафос и сантименты», по собственному выражению, а на вторую пару русской литературы мы пошли в крошечную аудиторию в подвале основного здания со школьными партами и пианином. Наша литераторша Ольга Альбертовна провела чертовски интересную пару о мифах и сказках, в первую очередь – древних славян; наконец-то я встретила человека, который рассматривает мифологию не как часть религии и/или литературы, а как первичное проявление архетипов коллективного бессознательного через абстрактный взгляд на окружающий мир! После лекции народ, выйдя с ней на перекур, ещё некоторое время донимал её вопросами. Настал обеденный перерыв, а буфет оставался пока закрытым, и мы расположились во дворе; мы скооперировались с Лизой, которая оказалась лакто-вегом, я просветила её насчёт сычужного сыра, который то же что и мясо, протрепались о всякой ерунде до следующей пары. В ту же аудиторию к нам пришла Пивоварова и от пафоса постепенно перешла к разговору о сути культурологии в целом и театроведения в частности, чего ради долго читала нам лучшие стихи Пастернака, чтобы мы поняли: культурой рулит его «всесильный бог деталей». По окончании лекции она попросила нас подождать минут 15 на крыльце – в нашей аудитории нам накрывалась поляна от второго, частично третьего и, возможно, частично четвёртого курса. Парты сдвинули буквой О, стулья поставили внутри и снаружи круга, столы без всяких ложек-тарелок ломились от фруктов, булочек, торта. Мы с Лизой сели поближе к фруктам и питались арбузом, дыней, персиками и виноградом. На торжественном фуршете присутствовали Пивоварова, Степанова, Бартошевич, Карась, ещё какие-то люди; профессора и старшие студенты пили водку, младшим не наливали – кроме Васи. Мы пили вино – белое, красное, розовое; белого я, как известно, не любитель, но красное было хорошим, а розовое так и вовсе отменным (да-да, с марта в ГИТИСе введён сухой закон!^^). Звучали тосты, шутки, аплодисменты, крики «ура», бессодержательные восторженные вопли, театроведы от мала до велика чокались пластиковыми стаканчиками, пытались запомнить друг друга по именам. Макс притащил гитару, были спеты неофициальные гимны факультета – переделки чужих песен – и пара общеизвестных шлягеров вроде песни про Васю, стилягу из Москвы. Местная знаменитость Коля, который «никогда не садится дальше первого ряда», щеголял в майке с надписью «Сергей Женовач – мирового театра главный врач». Про самого Женовача, точнее о том, что вчера и сегодня в его СТИ проходили предпремьерные прогоны его новой чеховщины по «Запискам сумасшедшего», вспомнила только Женя, остальные оставались в аудитории, пока всё не было выпито и съедено. Когда народ начал постепенно разбредаться, я вышла из аудитории и обнаружила во дворе на трубах курящих девчонок, к которым попала гитара; Настя сыграла кое-что из Макаревича, Аня – из СашБаша, актёры поблизости травили смешные байки. В половине седьмого я ушла, ибо заранее собралась отметить начало учебного года, и заехала на Киевскую, в Европарк. More

Сегодня меня снова сподобило проснуться без посторонней помощи в районе двенадцати, не переставая удивляться собственному рецидиву дисциплинированности. Пострадала ерундой, потом перечитывала старые рецензии, всё больше осознавая, что выучить все наизусть не получится от слова «вообще», пока не надоело, почитала стихи, пообедала да и отправилась на долгожданную прогулку отмечать коллоквиум вместе с результатами оного. Дошла пешком до магазина Винни дворами потенистей, там пропалила оскудевший ассортимент пластмассовых лошадей, зашла в отдел плюшевых игрушек, кем-то изрядно разворошенный, и нырнула в закуток, где всё ломилось от старых и новых LPS-зверей. С грехом пополам там покопавшись, я пришла к выводу, что чау-чау в реале не так симпатичен, как на фотках, покупать пару медведь-пчела или эксклюзивного бархатистого бобра меня пока жаба душит, а упаковки по три пета (так мне удобнее называть LPS, сказывается общение на забугорном форуме коллекционеров) я покупать таки не буду, наверное, ибо глупо ради двух симпатичных платить ещё и за третьего не очень. В итоге я выбрала бобтейла, бросившегося мне в глаза своей белизной ещё тогда, когда я быстро проходила мимо отдела LPS в отдел мягких игрушек, отдала за него на кассе 240 червонцев и, пройдясь по периметру магазина, вышла на свежий воздух. Дабы обмыть покупку (мой шестой зверь! Теперь у меня шесть наклеек, и когда начнётся новая акция, я их смогу обменять на бесплатного эксклюзивного пета), я забрела в соседнюю Шоколадницу, устроилась на открытой веранде с краю и заказала маленький чайник пуэра, которого хватило на две чашки. Попивая любимый крепкий чай (Шиповская, я за рекомендацию буду любить тебя вечно), почитывая любимую газетёнку F5, я ловила кайф вовсю, мешали только муравьи – они, видимо, жили в ближайшем цветочном горшке и быстро просекли, где что-то съестное, начав ползать по столу и по мне, в том числе под рубахой и в штанинах. Прикончив вторую чашку и расплатившись, я вернулась домой таким же маршрутом и первым делом сфотографировала мохнатого:

А ещё я пару дней назад нарыла в инете нижерасположенную фотку и подписала как следует, сегодня же ежак Павсаний проник и в стрит-арт. Фотодоказательства, собранные мною сегодня на обратном пути до дома, прилагаются под катом!

Под катом - это здесь
Хвала Леворукому - этот пост я клепала через черновик, чтобы ЖЖшники тоже всё увидели, поэтому когда в доме погас свет, всё сохранилось. Я успела почистить зубы и, обломившись с планами почитать, лечь спать, но вот он снова погас, и я заканчиваю пост. Завтра экзамен, мне покуда в это не верится вообще и совершенно на всё пофиг, я ничего не знаю, не помню и тэдэ. Материть/молиться/прочее - с 11 утра, пишем три часа. До новостей)

По традиции завалившись давеча спать поближе к рассвету, уже в районе десяти я была разбужена вернувшимся с работы папой, но, освободив ему жизненное пространство, уползла к себе на диван и доспала ещё пару часиков, укрывшись пледом, без подушки. Затем страдала ерундой, а после обеда неторопливо потащилась в ГИТИС – во-первых, в жару хорошо за тридцать, когда воздух неподвижный, густой, обжигающий и душный, так что хочется вынырнуть из него и глотнуть настоящего кислорода, вообще не хочется никуда высовываться, а во-вторых, после последнего раза мне что-то надоело позориться на консультациях. Однако, поскольку это были не единственные планы, я мужественно добралась до Арбатской, с опозданием на десять минут прибрела в ГИТИС к пяти, не без удивления обнаружила немало набившегося в холле народа, преимущественно уже знакомого, и не успела дух перевести, как мне предложили второй заглянуть на ковёр к Пивоваровой. Благо ввиду большого количества жертв тянуть она не стала – поинтересовалась моими результатами ЕГЭ, полистала записи моих долгов, поверила мне на слово в том, что я удовлетворительно их все сдала, кроме Ермоловой, и затребовала общую характеристику оной. Памятуя о том, что об этих общих чертах я уже пыталась вякнуть в прошлый раз, я дважды порывалась начать повествовать о честно мною подготовленных ролях Великой и Ужасной, но была перебита, вынуждена была выслушать лекцию об них, об общих, и на этом Ермолова была забыта. Перешли к пьесе «Живой труп», которую я помнила хреново, но совместными усилиями мы определили, нафига она вообще была написана, и расстались друзьями. Я получила наказ явиться на следующую и последнюю консультацию 29-го, перечитав пьесу и определившись, о каком спектакле я смогу рассказать «без флегматизма», и попала в руки жаждущей потрепаться за жизнь Алисы, которая стаскала меня в буфет и безуспешно попыталась накормить «Пикником» (шоколадкой, а не группой). Обсудив демографическую ситуацию в стране и, немного, современный театр и убив тем самым около получаса, я дошла с Алисой до подземного перехода, откуда она двинулась к метро встретить маму, а я решила пешком прогуляться до Додо: «расстрельный список» в финале спектакля «Серебряный век» оказался таки полезным – напомнил мне о том, что в этом букруме меня дожидается томик Клюева, в том списке, естественно, отсутствовавшего. Бульвар за бульваром, благословляя кружевную тень дерев, я дошла от площади Арбатской до площади Трубной, взошла по Рождественскому чему-то-там, наверное, валу, и оказалась в Додо, где к вечерним чтениям сказок вслух, должным начаться в восемь, уже постелили ковёр, посему я не без удовольствия скинула туфли, чтобы ходить по нему босиком, как и полагалось. Ассортимент я изучала долго и внятно, сперва в шкафу с поэзией Клюева не обнаружила, испугалась было, что его купили, но потом придвинула лесенку-стремянку, забралась на верхние полки и нашла; потом я так же испугалась, не найдя книжку «Взятие Вудстока» Элиота Тайбера, писанную к юбилею великого фестиваля, но продавцы мне её нашли – последнюю, заставленную другими книжками. А поскольку имевшаяся у меня при себе тысяча ещё не истекла, я не устояла перед искушением купить потёртую снаружи, но роскошную внутри Додо-книжку «Искусство ухода за мертвецами», состоящую из мрачных стихотворений, чем-то напоминающих поэзию Летова (собственно, она покорила меня наличием переведённого стихотворения не кого-нибудь, а Варга нашего Викернеса), и потрясающего качества чёрно-белых фотографий (а я фанат ч/б). С тремя приобретениями (книжечка пьес не кого-нибудь, а Пикассо осталась меня ждать) я выходила из Додо, когда чтения уже начались и приходилось говорить шёпотом, правда, жара ещё не спала, и я, освежая глотку мандаринами, дотопала до фонтанов на Цветном бульваре и окунула туда башку и руки, вымочив рукава рубахи до локтей. Спустившись в подземку, я вернулась домой и всецело предалась фигне, ибо завтрашняя ночь будет бессонной благодаря выпускному, следовательно, перед ней надо хорошо выспаться, а чтобы хорошо выспаться, надо попозже лечь. Вот я над этим и работаю, а вам спокойной ночи, господа тунеядцы и алкоголики. Не скучайте - я только послезавтра с утра появлюсь :)

Шоппинг Помните анекдот: «У носорога плохое зрение, но при его весе это уже не его проблемы»? Видимо, именно поэтому для своей самой знаменитой пьесы Эжен Ионеско выбрал это толстокожее животное, а не менее экзотичных баранов, ослов и прочих жвачных. То есть, конечно, не животное, а человека-носорога – идеологически близорукого и этим опасного, способного смести все препятствия на выбранном пути, не особо задумываясь над его правильностью. По Ионеско, всеобщее «оносороживание» как проявление человеческого инстинкта стадности начинается с увлечения отвлечёнными доктринами, праздного философствования, невежественных выводов и, конечно же, стремления «быть не хуже других», а желательно, и лучше. Стать правоверным носорогом может представитель любой политической системы, но автор подразумевал наибольшее из зол – распространение коричневой чумы фашизма. Герои пьесы демонстрируют практически все поводы, по которым люди присоединяются к стаду, теряя человеческий облик: кто-то требует терпимого отношения к ним и пытается их понять, кто-то подпадает под харизматическое обаяние носорогов, кто-то завидует их мощи, кто-то пугается, и так – пока среди носорогов не остаётся последний человек. Перед каждым встаёт непростой выбор: когда ты в меньшинстве, а все твои коллеги, друзья, родственники перешли на сторону носорогов, выглядящих такими счастливыми, поневоле задумаешься – а вдруг правы они, а не ты? Вот такая серьёзная вещь была написана под заголовком «Носорог», а поставлена под названием «Носороги» в виде на редкость бестолкового, истеричного и шумного зрелища – видимо, создатели спектакля перепутали театр абсурда с фарсом. Каждый актёр очевидно уверен, что играет в комедии, и поэтому лепит плоский карикатурный образ с ограниченным набором типических черт, зачастую перегибая палку и превращая и без того грубый шарж в совсем уж нелепую мазню: главный герой, Беранже, – тупой непросыхающий алкоголик, Логик – неадекватное существо, способное неожиданно влезть в мизансцену с сардоническим (как ему кажется) хохотом, Дюдар раздаёт всем конфеты, и ему мерещатся мухи, а Ботар кидает зигу толпе, встав на стул. Режиссура вообще отчаянно грешит иллюстративностью, словно держа своего зрителя за неспособного к ассоциативному мышлению идиота: присутствие носорогов сопровождается режущими слух звуковыми эффектами в виде рёва тирранозавра и заунывного воя НЛО, постоянно с грохотом падают предметы, сквозь стены пролезают рога, сделавшие бы честь доисторическим монстром, люди выбегают на авансцену с растопыренными руками, выпученными глазами и оглушительными криками, превращаются в носорогов в страшных корчах и малоубедительных ползаниях на четвереньках. Двуногие так себя не ведут, четвероногие – тоже, и на весь утомительный балаган в тесных декорациях и примитивном однотонном освещении, меняющем один цвет спектра на другой, хочется поставить печать с нетленным вердиктом: «Не верю». Наиболее же топорен финал: превратившиеся в носорогов выходят в интернациональных милитари-нарядах (жестяная каска, фуражки, арафатки, чёрные чулки на лицах), что как бы напоминает нам о том, что носороги отнюдь не так безобидны, как может показаться, а могут и безвинную кошку затоптать, и случайного прохожего на рог насадить. Похоже, что чем старательнее режиссёр пытается разжевать смысл пьесы, тем дальше этот смысл ускользает из постановки – не читавший Ионеско зритель, скорее всего, сделает вывод, что единственный способ приобрести иммунитет от вируса оносороживания – интересоваться исключительно алкоголем, не мыться, не бриться и вообще не следить за собой (намёк в этой сказке, впрочем, имеется – спирт предохраняет от радиации). Однако, скажете Вы, произведение с элементами фантастики поставить непросто – и будете правы. Но интерпретировать, да пусть даже и упростить сложные метафоры Ионеско – не значит пересыпать спектакль «приметами современности», не то изначально задуманными, не то несмешно сымпровизированными – вроде клавиатур и выстукивания на них «Спартак-чемпион» и тем паче кошмарного изречения: «Жан-Поль Сартр. Аватар». Я ранее полагала, будто классику невозможно ничем испортить – но данный спектакль дискредитирует «Носорога» получше любого разгромного литературоведческого труда. Берегущим свои нервы к просмотру не рекомендуется. Ещё чуток

Дела насущные «Прекрасное воскресенье для пикника» - пожалуй, одна из самых «театральных» пьес Теннесси нашего Уильямса, не требующая от постановщиков особых затрат: действие происходит в реальном времени в пределах одного помещения, действующих лиц всего четверо. И начинается сюжет совсем как в классических комедиях положений: Дотти ждёт звонка от кавалера, её соседка по квартире Боди надеется свести её со своим братом-близнецом на воскресном пикнике, но планы срывают прибытие сначала коллеги Дотти, Элины, мечтающей разделить с ней расходы на новую квартиру, а затем подруги Боди, тронувшейся умом после смерти матери мисс Глюк. Но неожиданные повороты и забавные ситуации меньше всего интересуют гениального драматурга – Теннесси устроил своим героиням встречу, чтобы по-чеховски обнажить каждый пласт их психологии. Четыре женщины – четыре типажа, столкновения которых – не просто бытовые проблемы, а попытки разных миров найти, пусть неосознанно, общие точки, неизбежно проецируя друг на друга собственное видение мира. Дотти молода и наивна, она искренне верит в то, что лишивший её невинности директор школы на самом деле её любит и готов связать с ней всю жизнь, и прислушиваться к разумным доводам она не хочет. Несмотря на крушение иллюзий, которое претерпевает её героиня, Виолетта Давыдовская играет Дотти очень жизнеутверждающе, без лишней патетики и педалирования трагизма, её натура оказывается достаточно сильной, чтобы справиться с разочарованием и продолжить жизнь с неослабевающим энтузиазмом и оптимизмом. Боди – «простая» женщина-хозяйка, полнокровная и самодостаточная, чья житейская мудрость зиждется на семейных традициях, у неё нет своих детей, но она желает Дотти добра, как собственной дочери. У Елены Муравьёвой Боди настолько ярка, колоритна и убедительна, насколько вообще может быть удачным попадание в образ, и не возникает ни малейшего желания осуждать её «мещанские» привычки, грубоватую прямолинейность, видеть в её глухоте физической намёк на глухоту душевную. Не хуже получилась и Элина у Татьяны Журавлёвой – пожалуй, самая неоднозначная из дам, «железная леди», страдающая от одиночества и мучительно старающаяся спастись обретением «социального статуса». Но кто был просто изумителен – так это Татьяна Кондукторова в роли Глюк, чьи реплики были преимущественно на немецком, зато реакции были безупречно естественны и выразительны, а просьба не оставлять её одну стала таким же эмоциональным завершением спектакля, как заколачивание Фирса в доме. У Теннесси нет персонажей первостепенных и второстепенных, положительных и отрицательных – только недорасказанные истории, позволяющие о многом подумать, на сей раз – женские. И маленькое шоу под аплодисменты, которым завершается постановка, разряжая атмосферу неопределённости, ничуть не снижает градуса эмоционального переживания и глубины поставленных вопросов, а, напротив, только подчёркивает все острые углы. Глядя на то, какими весёлыми и дружными выходят четыре актрисы на поклон под песню Амалии Родригез, особенно сильно хочешь приписать хорошие концы всем ниточкам, которые бросил нам на откуп автор, особенно сильно желаешь счастья всем героиням, пусть такой позитивистский посыл отнюдь не подразумевался не склонным к хэппи-эндам Теннесси.
Двухчасовой спектакль подошёл к концу, я вышла на свет Божий, дошла до остановки, дождалась трамвая, доехала до метро и вернулась домой. Гречневые макароны на ужин оказались на вкус совсем как гречка (внезапно XD), рецензия с грехом пополам написалась, пока я отвлекалась на всё подряд, а теперь я пойду баиньки, ибо уже очень хочется. Завтра надо будет заехать в РГГУ за дипломом за олимпиаду, – дипломы там уже три дня как выдают, а мне всё впадлу новости на сайте палить почаще, – и вечером меня снова ждёт театр, поэтому прощаюсь не далее чем на сутки)

More 07.06.2010 Несмотря на дождь, в школу пришлось тащиться. Народ собирался под козырьком на крыльце, для переклички нас загнали в холл, потом повезли в ту же школу, где мы писали пробный по алгебре. Бестолково доехали до Таганки и вместо того, чтобы выйти и дойти пешком, потратили больше времени на переход на Марксистскую, где и поднялись на поверхность, как в прошлый раз. Когда оказались на месте, выяснилось, что Бог услышал мои молитвы: моё место было в четвёртом ряду; в одном кабинете со мной писали Юля и Валя. Нас снова без предварительной регистрации развели по аудиториям, оказалось, что в моей запрещено пить – тогда как на всех предыдущих ЕГЭ я спокойно ставила бутылку на парту; сначала я подумала, что сдохну от жажды, но вскоре мне стало не до питья, сна и воды – раздали задания, включился мозг. Помимо нашей школы в кабинете оказались пацаны из Третьего Кадетского корпуса, один из которых явно намеренно пытался саботировать процесс: сначала «нечаянно» порвал бланки вместе с конвертом и вынудил открывать для него резервную упаковку, потом заявил, что перенервничал, и его повели в медицинскую комнату пить валерьянку. Мне возня была только на руку – без шпоры я бы не преуспела; а в целом, в отличие от пробного варианта, задания не были сложными – такие же, какие я решала в книжках и интернете, посему я осилила 11, и только Б12 мне не покорилось, хоть я и исчеркала целый лист черновика. И чёрт возьми, я решила бы С1, если бы моя шпора учла, синус какого угла равен корню из трёх!.. Всё проверив и перепроверив, я сдала работу часа за два до окончания четырёхчасового срока и отправилась от Таганки домой. Давеча батя выдал мне тысячу на подарок к завтрашней маминой днюхе от нас обоих, ибо уже голову сломал и не придумал, что ей подарить; это было кстати, ибо я сама финансово была на мели, но пришлось ломать голову мне, ведь ни одной подходящей свиньи у меня на примете не было. Пришлось зайти в книжный Трамплина и банально приобрести книжку в толстой приятной обложке с афоризмами и фотографиями зверушек и детей на тему материнства, предварительно вспомнив о магазине игрушек на его верхнем этаже – там глазастые твари из LPS стоили аж по 390 рублей, и никого особо симпатичного не было. Вернувшись домой, пообедав и немного пострадав ерундой, я вечерком вышла подышать воздухом и привычно направилась пешком в сторону метро. По дороге я вспомнила об отделе игрушек в универмаге на Молодогвардейке… да, ОНИ там тоже были – немного, и по 280. Но я сразу же отклонилась от маршрута – дошла до Ярцевской, прошла по ней с заходом в книжный к Ашану, зашла туда, ничего не обнаружила и пришла к выводу: дешевле зверя из Европарка – зверя нет! И я… поехала туда, ибо нагло прикарманила часть сдачи с подарка. Поехала от Кунцевской по Филёвской ветке, что свободней – аж 20 минут, успела прикорнуть – добралась до четвёртого этажа и сразу рванула в магазинчик игрушек. С первого взгляда стало ясно: ассортимент изменился с тех пор, как я была там в прошлый раз и покупала пса. Я ехала с намерением купить белую мышь, если её не окажется (а её не оказалось) – серую кошку (она осталась), но там появился хорёк – пожалуй, самый симпатичный зверь в LPS после осьминога – причём не белый, голубой или жёлтый, а пёстрый, как раз такой, каким он мне особенно нравился, на какого я как раз любовалась в сети перед прогулкой. Конечно же, я приобрела это чудо природы, зашла напоследок в Build-a-Bear Workshop и засобиралась домой – ничтоже сумняшеся снова сунулась на Филёвскую ветку, пропустила три битком набитых поезда подряд и, смирившись, заткнулась в четвёртый. Домой от метро шла пешком, теперь заслуженно страдаю ерундой. Завтра планирую сводить маму на фильм «Малыши» - она хотела – и, возможно, заявиться на консультацию в ГИТИС к Пивоваровой, если успею подготовить ответ по Ермоловой. До новых новостей)

Что было до
04.06.2010 Ночь началась как обычно: я читала книжку, вокруг вились комары, на страницы и на руки прыгали цикады, мотыльки вились вокруг лампы… закончив, по традиции, в час, я легла спать – не тут-то было. В этом году выдался небывалый урожай комаров – как, впрочем, и тополиного пуха, затопившего весь город, как снегом; таких комариных полчищ на меня ещё ни разу не налетало даже на даче. Они завывали многоголосым хором, облепляя лицо, пробираясь в малейшую отдушину при попытке закрыть голову одеялом, и через час бесплодной борьбы, только запарившись и устав, я поняла, что либо я задохнусь под одеялом, либо буду выслушивать комариные арии, то бишь всяко не усну. Исходя из этого слушать что-то другое было предпочтительней, и я включила в ушах Наше, поначалу действительно почти расслабилась, только смахивая назойливых тварей с лица, но их всё равно было слышно, они перекрывали звуки музыки, когда подбирались близко, и мне это надоело. Я выключила радио, села, чтобы кровососы оставили в покое мою многострадальную физиомордию и равномерно распределились по телу, и просидела около часа, после чего осенило почитать. Оказавшийся ближе всех под рукой томик Рюрика закончился, когда немного оставалось до пяти, светлело, распевали птицы, успели дважды с грохотом вывезти мусор; только тогда я снова легла и худо-бедно задремала, пока меня не разбудил будильник. Множество комаров, раздутых от крови, как пиявки, или ещё худых, сидело по стенам и потолку на заслуженном отдыхе, особо настырные продолжали приставать к и без того уже искусанной мне; как выяснилось, всю ночь не спали и мои родители, по той же причине. Но делать нечего – надо было собираться и ехать в школу; приехала я даже рано, поболталась во дворе на качелях с Бакумычем, Димой и Юлей, потом подгребли к школе, возле которой на сей раз собирались пишущие инглиш (как я) и химию. На инглиш нас собралось достаточно много народу, и мы дружно доехали до Чеховской, где часть зачем-то пошла на переход на Пушкинскую, остальные (включая нас с Асей и сопровождавших незнакомых мне училок) потянулись за пацанами, которые зачем-то пошли на переход на Тверскую. Выбредя наконец на поверхность, мы свернули на Большую Бронную, и в одном из переулков оной оказалась искомая школа, куда позже подтянулись остальные; посмотрев свои места – мы с Асей и Линой оказались в одном кабинете – мы принялись ждать своей очереди на запуск, обсидев ограды клумб во дворе. Наконец, нам дали добро ввалиться в школу и безо всякой регистрации развели по кабинетам; в кабинете выдали конверты с распечатками, те оказались заклеенными так удачно, что к ним прилипли бумажки и слиплись между собой – пришлось конверты рвать до середины и аккуратно разделять бумажки. Первая часть задания – аудирование, диск вставили в комп, на учительском столе стояли две небольшие колонки, и их теоретически должно было хватить, чтобы услышала вся аудитория… благо я сидела на второй парте того же ряда, но даже мне было паршиво слышно!.. Со второй частью, на чтение, я управилась без проблем, письмо написала сначала на черновике, потом укоротила его почти вполовину, чтобы втиснуть в лимит из 140 слов, а эссе писала за неимением лишнего времени сразу в чистовик, регулярно считая слова, и всё равно превысила 250-тисловесный лимит слов эдак на 20. Сдав работу, когда оставалось минут 20 до конца экзамена, я спустилась вниз, получила положенный штампик, нашла на улице обеих училок и нервного злого Дэвида, несмешно огрызающегося на каждую реплику; народ постепенно стекался, выяснилось, что всем дали один и тот же вариант. Дождалась Аси, проводила её до начала Тверского бульвара, а сама пошла по бульварам до Арбатской – дальше самое интересное

Уйдя давеча баиньки в четвёртом часу, я проснулась сегодня к обеду, пострадала ерундой, поделала алгебру и вывалилась из дому, направляясь, по традиции, до Арбатской, встретившей меня бодрым ливнем с грозой – раскаты грома и вспышки молний виднелись из окна ещё с утра, с утра что-то и моросило. Я приобрела билет в Большой зал на «Робина Гуда», остаток времени проторчала на улице, с удовольствием отмокая, и отправилась смотреть давно ожидаемое кино.
Нет, к «Гладиатору» это не имеет особого отношения – жанры разные, к «Царствию небесному» куда как ближе. «Робин Гуд» - из породы пафосных псевдоисторических блокбастеров, апеллирующих к народным легендам, этот фильм на радость ладно скроен и крепко сшит. Предлагаемые обстоятельства таковы: стареющий Ричард Львиное сердце возвращается из крестового похода и на обратном пути погибает вместе с верным соратником, Робертом Локсли. А меткий стрелок и ловкий напёрсточник Робин Лонгстрейд едва успевает пожинать щедрые подарки судьбы: от первого ему достался добрый конь и корона как пропуск в родную Англию, от второго – верная жена и небольшое имение в Ноттингеме. Самое время опочить на лаврах и радоваться жизни, самозваным господином поднимая голодавшее село, но на место Ричарда заступил его младший брат Иоанн, известный читавшим «Историю Англии» Диккенса как Иоанн Безземельный, король, чьё правление возымело наиболее катастрофические последствия для страны. Его фаворит Годфри под предлогом изымания налогов огнём и мечом привёл на берега Альбиона французскую армию короля Филиппа, и первый удар пришёлся именно на Ноттингем. Наш герой неожиданно возглавит «всю королевскую рать» и, конечно, победит, а неблагодарный Иоанн поставит его вне закона, вынудив уйти в леса и зажить свободной коммуной вместе с малолетними разбойниками. Из истории мы знаем, что Филипп всё-таки завоюет Нормандию во времена правления Иоанна, а Иоанн всё-таки подпишет под давлением феодалов Хартию Вольностей, якобы составленную отцом Робина, мудрым каменщиком (что как бы предопределяет, и вообще масоны повсюду). Но в фильме главное не это, а, конечно же, динамика и размах батальных сцен, ласкающий слух оружейный лязг, красивые лошади и люди, бодрая музыка, грубоватый мужской юмор, правдоподобие антуража, чётко прописанные, пусть незамысловатые, персонажи, и всё это, то, за что мы и любим Ридли, – качественно снято и преподнесено без проволочек. И наконец-то лук стал таким же полноправным героем киновойнушек, как и меч: свистящая в воздухе стрела, сорвавшаяся с тетивы и метко поражающая врага на любом расстоянии – отдельный эстетический фетиш для зрителей «Робина». Да, а ещё – поцелуй со вкусом крови уже немолодых, но ещё харизматичных Рассела Кроу и Кейт Бланшетт. Фильм, как и полагается хорошей эпической картине, смотрится с азартной улыбкой и малопонятным чувством гордости за «своих», а по просмотру оставляет самые вдохновенные и позитивные ощущения. За это можно простить и предсказуемый сюжет, не блещущий оригинальностью и не избегнувший классических штампов жанра, и отсутствие глубокого смысла, и прочее почти неизбежное зло коммерческого кинематографа. Рекомендуется к просмотру желающим нескучно отдохнуть.

Под катом хвастаюсь покупкой

Послав будильник, я проспала первую пару литературы, но к истории сочла своим долгом с грехом пополам подняться, покидать в портфель всё необходимое, одеться, позавтракать и вывалиться на свет Божий. На свету – только бы гулять: тепло, солнечно, цветут одуванчики и вишни, пыль хрустит на зубах… я подошла к остановке, и тут меня начал кто-то круто вспоминать – икота, проще говоря, началась. Я сперва понадеялась, что по дороге в лицей она пройдёт, но когда я умудрилась зевнуть и икнуть одновременно и на меня испуганно обернулась вся толпа, я поняла, что это знак свыше. И, стоило подъехать маршрутке, которую я столь долго ждала, я невозмутимо поднялась с заборчика, на котором сидела, и отправилась обратно домой. Не успела я пройти и десяти метров, как икота прошла как и не было, но возвращаться я не стала, а зашла в магазин, вернулась домой, продуктивно пострадала ерундой, а после обеда решила: пробивать – так с пользой, если в такой удобный случай не позаботиться о выпускном наряде – руки уже никогда не дойдут. И я снова отправилась на остановку, дождалась любимой сороковой маршрутки, с ветерком прокатилась по Кутузовскому до Киевской и пошла на штурм второго этажа Европарка со всеми его многочисленными бутиками. Задача максимум заключалась в следующем: найти белый костюм, белые или цветастые джинсы, чёрную или красную рубашку, а с туфлями да поможет мне потом ЦентрОбувь. Сперва я ловила по максимуму кайф от своего первого в жизни и, возможно, последнего полноценного шопинга – лёгкой танцующей походкой обходила бутики, угорала над каждой несуразной тряпкой, двигаясь по периметру кругового центра этажа, а «лучи»-коридоры решив оставить на потом. Придумала я себе и достойную мотивацию: пустить сумму, которая останется после закупки, на билет в театр на седьмое, даже если восьмое не будет выходным днём. Очень быстро я углядела где-то белые джинсы, понравившиеся кремовым оттенком, сразу забыла, где, вскоре нашёлся и с первого взгляда влюбивший в себя костюм; примерив его и убедившись, что он как на меня скроен, я запомнила название бутика и пошла искать дальше. Хватило моего запала ровно на весь круг и на пару бутиков ближайшего из «лучей», после чего голова пошла кругом, простите за каламбур, от духоты, попсы и обилия разноцветного шмотья, в котором приходилось неустанно копаться, и вся привередливость куда-то резко улетучилась. Благо в последнем из этих пропаленных мною бутиков оказались красные рубашки, и я решила от изучения предложений перейти к созданию спроса – приобрести по очереди тот пиджак, те джинсы и эту рубашку соответственно. Запомнив бутик с рубашками, я вернулась в бутик с пиджаком, и там мне его завернули в бумажку, свёрток заклеили фирменной наклейкой и положили в фирменную сумку, а на ручке сумки завязали лиловый бантик – и всё это медленно и серьёзно. А вот с джинсами было сложнее: те, кремовые, стоили дороже костюма, и пришлось от них отказаться; я помнила, что где-то видела славные белые клешаки, вот только где?.. В поисках злосчастных клёшей я трижды (!) обежала все ранее пройденные мною бутики, нашла только нечто отдалённо на них похожее, но примерка показала, что они мне велики – пришлось обегать четырежды и искать что-нибудь третье. В итоге были куплены славные белые джинсы с дырками на коленках, а на рубашку средств у меня уже не осталось – впрочем, они не в дефиците. Зато главное у меня уже есть, и даже, оказывается, и костюм, и джинсы – французские, и вообще Феникс сцуко пафосный и в таком виде хоть сейчас на свадьбу в качестве жениха. С сумками, замученная, решительно не понимающая, какую нахрен релаксацию находят люди в беготне по магазинам, я, заглянув на четвёртый этаж в Build-a-Bear Workshop, покинула Европарк, зарекаясь возвращаться в его бутики – а то было приглянулась мне там по ходу поисков шёлковая рубашка в ромбик, посмотрела на цену – 20 тысяч, бугага. Возвращалась я домой снова на сороковушке, успела ещё достаточно пострадать ерундой, завтра – таки в школу, потом на курсы. Прощаюсь до седьмого ;)

Проснулась я относительно рано, если учесть отход ко сну в третьем часу ночи, позавтракала постными оладушками, да и вывалилась на мороз, дождалась маршрутки, доехала до метро, спустилась в подземку. Дочитав давеча Григорьева, новую книжку я забыла с собой взять, и, видимо, со скуки в мою голову взбрела совершенно неожиданная мысль: а как же ежевесенняя выставка-ярмарка кукол и мишек Тедди «Moscow Fair»? Ну, казалось бы, взбрела и взбрела, ведь я была с самого вчерашнего вечера, да и гораздо раньше, – с предыдущего визита в кино, – абсолютно уверена, что нынешним восьмомартом я сначала смотрю в Зелёном зале Художественного кинотеатра мульт «Корто Мальтез» на половину третьего, потом иду в Дом книги искать Камшу, потом возвращаюсь домой. Но не тут-то было, ведь мысль эта внушила мне, будто на сайте, где я недавно смотрела сроки проведения выставки, значились 8-9 марта, а раз завтра у меня курсы, то нестись туда надо именно сегодня, поскольку такое событие, не менее запоминающееся, чем грядущий День святого Патрика, я чисто физически не могу пропустить. Но если коварная память выдала мне эти числа с непререкаемой ясностью, то станцию метро, где находится место проведения – Тишинский торговый центр – она забыла напрочь, посему куда «туда» нестись, я не знала. Подумав, что выставку должны непременно освещать соответствующие издания, я, поднявшись на поверхность на Арбатской, вместо того, чтобы торопиться в кинотеатр, потому что уже слегка опаздывала, ворвалась в магазинчик прессы – проверять даты и узнавать дислокацию. В свежей «Афише» - ни слова, остальные журналы были запечатаны, так что пролистать их, не купив, было невозможно; пришлось истратить полтинник на «Досуг» и, не отходя от метро, изучить его вдоль и поперёк. Там тоже не нашлось адреса Тишинки, зато я вспомнила про бесплатные газеты с программами культурных событий, которые лежат в Художественном, и рванула туда. Вид, наверное, у меня был уже полубезумный, потому что охранник, сидевший у кипы газет, на мой вопрос: «Можно газетку взять?» несколько всполошился: «Только одну, только одну!» Одна мне и была нужна, я просмотрела её на месте; там тоже ничего не было, но сомнений в том, что выставка именно сегодня, больше не было тоже, дело встало за малым – выяснить нужную станцию. Я хотела спросить у кассирши в театральной кассе, но там была очередь, и тут меня осенило: можно позвонить папе и попросить его посмотреть всю информацию в интернете. Но не тут-то было: моя коварная мобила отказалась ему звонить, и не только ему – по всем номерам, как мобильным, так и домашним, тоже. Я опросила театральную кассиршу, когда она освободилась, и билетных кассирш в метро, и продавщиц в киосках… никто не знал о Тишинке, а я без телефона и без интернета чувствовала себя как в танке. Я сказала – без интернета? Но ведь можно было воспользоваться общественным! И я побежала по Арбату, забегая в каждую кофейню, на двери которой была наклейка «бесплатный Wi-Fi», и вопрошала, нет ли у них проката ноутбуков – проката не было; попутно я пыталась реанимировать свой мобильный антиквариат, проверяла все нехитрые настройки, но скотина не звонила, и всё тут. Так я добежала до безлюдного торгового центра, где располагалось интернет-кафе, взбежала по эскалатору на третий этаж, отдала за час интернета сотку, получила чек и села за компьютер. Яндекс выдал мне сайт выставки… и пред мои очи предстало: сроки проведения – 1-4 апреля. Былинный облом. Станция метро там тоже указывалась – Белорусская или Маяковская. Я не просидела за компом и пяти минут, посему мне милостиво разрешили забрать чек с собой, чтобы когда-нибудь вернуться и досидеть полагающийся мне час до конца. Я вышла, и снова всплыл вопрос: «Что делать?», ведь «Корто Мальтез» давно прошёл. Решив на половину пятого сходить на другой фильм, который крутили в Зелёном зале – «Рембрандт. Портрет 1669» в рамках ретроспективы Стеллинга, я вернулась в Художественный, встала в очередь, пока стояла – со скуки бросила сотку на счёт своей неблагодарной мобилы: а ну как деньги кончились, и меня просто заблокировали без предупреждения. А когда достояла – в кассе мне жизнерадостно сообщили, что этот сеанс сегодня сняли – при том, что в расписании на сайте, на стенде и на мониторах над кассами никаких перемен не произошло. Ничего мне уже не оставалось делать, кроме как идти в Дом книги (по дороге выяснилось, что моя мобила снова начала звонить кому захочу), где я быстро нашла на полках с отечественным фэнтези первый упитанный томик «Отблесков Этерны» - «Красное на красном» - всего за 190 рублей. Потом убедилась, что учебника по истории, который очень бы мне пригодился, нет ни в учебной, ни в исторической литературе, ещё немного побродила, привычно поглазела на поэзию, уловив два последних «Сольника» Шевчука. Напоминаю, что стоил этот стихотворный сборник аж 300 рублей, и меня при виде оного, как обычно, начала душить жаба – настолько успешно, что я пошла на кассу, заплатила за уже благополучно найденную книжку и почти ушла из книжного. Но против жабы сработал-таки довод: «Ведь сегодня праздник!». Жаба не учла, что теоретически я расцениваю праздники как обычные дни и что я уже подарила себе билет к Виктюку на апрель, и отступила – и я прикупила ещё и «Сольник», а не успев расплатиться, уже вспоминала о том, как летом, когда он только появился, рядом с ним лежал не менее дорогой и не менее желанный сборник Арбениной. Поскольку жаба была побеждена, я решила проверить для успокоения совести, нет ли его в наличии, будучи практически уверенной, что его уже раскупили, ибо с тех пор я ни разу его не видела. Однако поисковик в книжном зале назвал мне номер шкафа, и я, порыскав вокруг да около отдела поэзии, нашла его и, перерыв, обнаружила две последних арбенинских книжки заставленными всякими другими. Книжка называлась «Дезертир сна» и стоила 330 деревянных – но я приобрела и её и вышла из Дома книги пошатывающаяся от жары и духоты, там стоявших, зато с тремя книгами в сумке, как в далёкие времена, когда книги ещё не стоили так дорого. А ещё я видела там в отделе манги толстую книгу – коллекционный сборник всех комиксов по World of Warcraft, тоже рублей эдак за 200, который тоже теперь хочу, да. Листая сборники замерзающими пальцами, я пошагала куда глаза глядят по Новому Арбату, свернула на Новинский бульвар, купила там в каком-то магазинчике кавказский лаваш и стала ещё и есть на ходу, но там было очень ветрено, и я свернула на Поварскую. Там ветра не было, людей тоже не было, то бишь было очень хорошо, морозно и солнечно, хоть я и объелась на радостях этим лавашом, из-за чего пришлось с прогулкой закругляться. Напоследок зайдя в храм для полного счастья, я спустилась в метро на Арбатской, описав своим моционом ровный прямоугольник, и поехала домой, пользуясь исключительно общественным транспортом. Сейчас мне пора идти стирать волосы, а завтра в сети меня не будет с утра до вечера – у меня завтра курсы)

С Новослободской я всё с той же пересадкой отправилась на Киевскую, в Европарк – ведь ни для кого уже не секрет, что я давно задумала приобрести второго плюшевого медведя из Build-a-Bear Workshop, кореша своему уже почти полгода как одинокому Манфреду (в детстве – Мэнни). Но сперва я зарулила в Хитзону, покопалась в манге и аниме, побродила по сувенирам и заметила колобков – этаких набитых бисером смайлов; такого колобка, который Умный, я дарила Асе на день рождения, когда они ещё продавались в Трамплине, а когда я после этого тоже захотела своего колобка, они оттуда уже пропали. Теперь я решила не упускать своего шанса и выбрала себе колобка Вредину (на фото справа), отличающегося от колобка Довольного только наличием симпатичных красных рожек на голове (ну разве мы с ним не похожи?)). Оттуда я перешла в соседний магазинчик игрушек и по традиции принялась копаться в машинках, а именно – своих горячо любимых моделях мускул-каров, и наткнулась на Studebaker Golden Hawk (Студебеккер Золотой Ястреб) 1958 года, который был золотым не только по названию, но и по цвету, что к нему невероятно шло. Проклиная себя за непредвиденный расход в лице колобка, упокоившегося в кармане, ибо эти деньги можно было бы потратить на Студебеккер, я, ставя коробки на место, постаралась засунуть понравившуюся машинку в глубь полки, чтобы никто не нашёл, пока я когда-нибудь не вернусь. Худо-бедно утешившись этой мерой предосторожности, я, наконец, зашла в заветный бутик медведей, где, ввиду приближающегося Нового года, было довольно-таки многолюдно. С полок исчезли некоторые старые игрушки, появились новые – сумеречная кошка фиолетового цвета вырви-глаз, реалистичный и красивый, но больно жёсткий волк, а так же пони и тигры, которых уже всех раскупили, оставив от первых лишь ещё не набитые шкуры, а от вторых – вообще один только ценник. Но я уже давно знала, за кем конкретно иду, хоть до последней секунды пыталась обмануть саму себя отговорками: нет, он слишком дорогой, я выберу кого-нибудь другого или обойдусь без второго медведя, чтобы жаба не задушила… Да, я говорю об «Отважном мишке», который запал мне в душу ещё в мой первый визит в Build-a-Bear, когда я покупала Манфреда, но тогда эта самая жаба не дала мне купить его, а сегодня справедливость была установлена. Я выбрала шкуру, встала в очередь – впереди меня стояло ещё два человека с «Отважными», пользующимися едва ли не наибольшей популярностью среди покупателей, – и вскоре парень – работник магазина уже набивал мне эту шкуру ватой, напялив на трубу приятно жужжащего механизма. Набил на совесть, так что получился мой второй медведь более плотным и упругим, нежели первый, помягче да полегче – впрочем, такой сильной личности и полагается быть покрепче; я засунула в медвежью спину халявное атласное сердечко, парень стянул шов, и я встала в очередь на кассу и, пока стояла, насмотрелась позитива – например, как двое ребят с самыми серьёзными лицами пытались натянуть на своего кудрявого медведя розовые труселя из коллекции медвежье одежды магазина. А ещё в ожидании своей очереди я успела, сев за один из компов, зарегистрировать своего нового медведя – имя тоже уже было давно готово: Джаз (Jazz), не спрашивайте, по каким соображениям, ибо я сама решительно не понимаю, почему мне кажется, что это имя отлично подходит медведю, и нравится его им называть. На кассе мне выдали распечатанное свидетельство о рождении с вбитыми мною данными и информацией о физических данных медведя, где, помимо всего прочего, его бежевый цвет обозвали «светло-коричневым». Я отказалась от картонной коробки-«домишки», потому что одна, в которой прибыл Манфред, у меня до сих пор стоит на шкафу, но мне всё равно выдали подарочную сумку, и, посадив туда Джаза со свидетельством, отправилась обедать в «ресторанный дворик», то бишь фастфудную зону на том же этаже. Мои надежды на недорогое постное меню в какой-нибудь отечественной кафешке не оправдались, а кофейни хоть и манили ароматами, одним кофе сыт не будешь, и я зарулила в какое-то индийское гриль-кафе, где заказала порцию капусты, брокколи и цветной, початок кукурузы и соус барбекю. С трудом найдя относительно свободный (то бишь на две трети замусоренный) столик, я уселась как раз напротив одной из кофеен, пялясь в мультики про Розовую пантеру, которые крутили по монитору над стойкой, и принялась за еду; капуста оказалась вкусной, более свежей, чем та, которую я покупаю замороженной и готовлю дома на пару, да ещё и сдобренной стручковой фасолью, а вот кукуруза – сырой и ужасно кислой, поскольку её с чрезмерной щедростью залили лимонным соком (восток – воистину дело тонкое, русский человек посыпал бы кукурузу солью). Осилив сию нескромную веганскую трапезу и пересчитав оставшуюся наличку, я убедилась, что меня за это пиршество так ошкурили, что на билеты в театр на первую декаду февраля, кои я изначально планировала приобрести, мне уже не хватит всё равно и покупать их придётся завтра. Да и время говорило не в пользу этих планов, видевшихся мне прогулкой от Смоленской до Арбатской по Арбату с заходом в кассы театров Симонова и Вахтангова: пролетев незаметно, оно оставило мне срок как раз на то, чтобы потратить вышеупомянутую наличку на нечто подешевле билетов и добраться до театра. Естественно, я сразу вспомнила про золотой Студебеккер и рванула за ним – за столь короткий срок он, конечно, ещё не успел никуда исчезнуть, и я еле его откопала, а откопав, гордо притащила на кассу и вскоре уже была обладателем своего третьего и последнего новогоднего подарка (моего Ястреба вы можете лицезреть на фото внизу). Теперь мне точно стоит задуматься о приобретении и прибивании над столом полочки для машинок, ибо мои Camaro, Thunderbird, Golden Hawk и чёрная Чайка уже с трудом умещаются вдоль края непосредственно стола.

Что до Манфреда и Джаза, то, забегая вперёд, скажу, что они уже прекрасно поладили, в чём вы можете убедиться под катом.)
Но это ещё не всё, впереди - пост о театре XD