Вчера вечером я вовремя включила новости, поставила кружку какао на тетрадь по истории, на учебник по оной же возложила булку с творогом и решила, что уроки делать хватит; спустя некоторое время и жизнь в ролёвке склонилась к закату, и я, поужинав и выкарабкавшись из-за компа, почистив зубы и постояв под душем, распечатала черновик реферата, упаковала его в файловую папку и легла спать. Включив в ушах Наше радио, я ой как нескоро, только на рекламе, заставила себя его выключить, ибо ночная подборка снова оказалась чудо как хороша, и вскоре отрубилась, и снилось мне много всего прикольного. Опускаю всяческие мелкие сюжетики, которые ещё помнила поутру, но к сему моменту уже забыла, и перейду сразу к двум самым крупным. В первом сне я стояла на каком-то мосту, под которым проходил какой-то парад, и увидела среди идущих народ со Святопатриковского парада (да, он мне ещё долго будет сниться), и мы помахали друг другу, а потом я оказалась на Красной площади, протолкалась сквозь толпу к сцене, установленной в центре площади и имевшей странную крестообразную форму, и стала ждать выступления Мары. Во втором сне я ехала в метро, сняв куртку и накинув её себе на плечи наподобие плаща, и разговаривала с кем-то – кажется, это была Жибека – показывая ей на виды за окном; потом она вышла, и я привстала с кресла, чтобы с ней попрощаться, а куртку оставила на сиденье. Когда я обернулась, я увидела, что в мою куртку уже укуталось некое бомжеватого вида существо, замотанное в огромное множество всевозможных грязных изношенных тряпок по самые брови, так что не видно было лица; я потребовала куртку назад, и существо покорно её вернуло, сказав только, что холодно.
Проворчав, что мне тоже холодно, я как ни в чём ни бывало опять накинула куртку на плечи; поскольку существо говорило грубым, хриплым голосом, я решила, что это мужик. Я не собиралась продолжать знакомство, однако существо не собиралось замолкать и всё хрипело и хрипело что-то, обращаясь, видимо, ко мне; я сначала не слушала, но вдруг оно неожиданно ткнуло пальцем в большое массивное здание, проплывшее серой громадой за окном, и сказало, что «наконец-то получила работу в этом метеорологическом центре». То, что мой собеседник может оказаться женщиной, заставило меня прислушаться, и точно: бомж ещё несколько раз отозвался о себе в женском роде, когда распространялся на тему того, что все метеорологи ужасно смешные и постоянно занимаются ерундой. Окончательно убедившись в половой принадлежности бомжа-метеоролога, я почему-то почувствовала к нему даже некоторую симпатию, начала поддакивать рассуждениям о метеорологах, и вскоре мы разговорились. В итоге я зачем-то вышла на одной станции со своей новой знакомой, а это оказалась и не станция вовсе, а так – чисто символическая остановка посреди бескрайней степи, с утоптанной в песке площадкой вместо платформы, с уходящими до горизонтов верстовыми столбами. Мы стояли на рельсах, и моя спутница уже не была закутана в тряпки, а выглядела вполне обычной коротко стриженой женщиной… с целой охапкой алых роз, которую она обеими руками прижимала к груди. Неожиданно она молча протянула мне одну розу, а я никак не могла сообразить, что делать мне – брать или не брать, и наконец просто решила, что это потрясный кадр, отступила на несколько шагов, присела на корточки, расчехлила фотоаппарат… сверкнула вспышка – и я проснулась, как чаще всего в таких случаях со мной во сне обычно и происходит.
Потом я ещё немного подремала, а разбудил меня фавер раньше будильника, ибо зачем-то приволок мне собака и бросил его мне на грудь, а собак соскочил на пол и принялся ломиться в закрывшуюся за батей дверь. Пришлось мне вставать, включать телек, собираться, вываливаться на свет Божий и топать к автобусной остановке; погодка чертовски клонила в сон – было пасмурно, как после наступления сумерек, и только после прошедшего ночью дождя в воздухе приятно пахло мокрой пылью. Добравшись до остановки, я бегом догнала отходящий автобус, доехала до школы, добежала до неё на своих двоих в числе первых, и только Единорога снова меня опередила и уже поджидала меня на одной из кушеток первого этажа. Однако не успела я раздеться, как последние свободные места на кушетках были заняты, и мы решили подняться наверх, на третий этаж, где обосновались у подоконника коротать время до первого звонка. Затем русичка впустила нас в кабинет, мы с Единорогой устроились на нашей первой парте среднего ряда, и я подкатила к русичке с рефератом; я хотела у неё спросить, что ещё можно в него добавить, и не поздно ли будет, если я в мае схожу на Горе от ума в Молодёжный театр, но она бросила мой файл в какую-то сумку и сбежала, сказав только, что первым уроком снова будет литература, пока в школе присутствует полкласса. Ко второму звонку урок начался, русичка начала спрашивать выводы по Собакевичу – мне повезло, что она меня не спросила, ибо такового у меня не было написано; потом она начала разбирать главу про Плюшкина, в качестве жертвы для задавания вопросов избрав преимущественно Дашу (Вестницу), я вполуха слушала её речи, листая библиотечную книжку Мёртвых душ и перечитывая те моменты, о коих заходила речь.
На дом русичка задала писать вывод по Плюшкину, а когда урок закончился, вокруг неё сгрудились Вероника, Юля и Единорога и речь зашла о билетах; тут я вспомнила, что давно уже таскаю с собой одну из своих книжечек с билетами по русскому, не ту, по которой учу, а менее потрёпанную, чтобы ей показать, и показала. Реакция русички на книжку, чего и следовало ожидать, последовала несколько неадекватная, и мне пришлось спешно втолковать ей, что я не собираюсь учить билеты по этим книжечкам, а учу по всем учебникам, какие только у меня есть, а книжечки купила только чтобы убедиться, что везде один и тот же перечень тем. Однако до русички сия информация дошла не сразу, она долго распространялась о вредоносности несчастных книжечек и о пользе работы с учебником, и только одна фраза, прозвучавшая от неё, действительно мне требовалась – то, что список тем у меня правильный и она ничего убавлять в нём и добавлять в него не собирается. В конце концов, уши у меня завяли, и, пользуясь секундным отвлечением русички, я сгребла Единорогу в охапку и слиняла, оставив книжечку на столе русички – вдруг та всё-таки захочет полистать её получше. Мы же с Единорогой отправились в буфет, где купили по единственному представленному там сегодня хлебобулочному изделию – так подназываемому «слоёному языку», то бишь куску сырого теста прямоугольной формы, сверху присыпанного сахаром; что удивительно, когда съедаешь больше половины, эта гадость даже начинает казаться вкусной. Мы пристроились у стеночки и начали хомячить; периодически поблизости возникала Наташа, снова сотворившая со своими волосами чёрт знает что, и Единорога снова по доброте душевной отломила мне кусочек своего батончика мюсли.
Наевшись, мы вернулись наверх, на третий этаж, и я потащила Единорогу на нашу половину этажа, где нас зажали в углу Вероника с Аней Ковалёвой и начали испытывать на нас своё новое изобретение – скрученные в трубки распечатки с топиком, через которые можно было вдвоём с двух сторон что-нибудь орать в уши подопытного. Таким макаром в уши нам и поорали, и спели, и поговорили; особо громко не было, просто от дыхания – щекотно и горячо. Отпустили нас только со звонком, и Единорога пошла в свой кабинет, а мы – в свой; англичанка, недолго думая, устроила нам диктант на новые слова по родственным отношениям, которые недавно у нас спрашивала – она об этом заранее предупреждала, но я, естественно, запамятовала и даже шпоры не написала. Пришлось полагаться исключительно на свои знания и память да на Аню Осину: англичанка раздала нам листочки и зорко следила за тем, как мы пишем, так что подглядеть в учебник не было никакой возможности. Она обещала десять выражений, и все десять мы с Аней осилили и написали без особых проблем и вроде бы как даже правильно, но тут, подумав, англичанка дала нам ещё и одиннадцатое, и мы не смогли его вспомнить. Вернее, я вспомнила его лишь частично и как раз собиралась, убедившись, что первую часть не вспомню, написать хотя бы вторую, но тут англичанке показалось, будто класс начал совещаться, и она так резко вырвала у меня листок и зажала его в руке, что даже смяла. Чтож, если будет четыре, это тоже будет хорошо!.. Затем мы начали проверять домашку, и я перевод предложений, как всегда, читала по Аниной тетради, сама дома, естественно, ничего не сделав; звонок же застал нас обсуждающими глобальные вопросы и проблемы, связанные с семьёй. Лезем подкат за самым интересным!

Вчера вечером я поужинала, посмотрела новости, посидела в аське, отметилась в ролёвке, затем доперечитала с монитора Дневник женщины, да и легла спать, предварительно вытащив из плеера какой-то альбом и поставив одну примечательную болванку. Тут стоит сделать лирическое отступление и напомнить, как не то ещё по осени, не то уже в начале зимы я слушала её на ночь почти каждый Божий день и, наконец, решила от неё избавиться, чтобы окончательно не свихнуться; сказано – сделано: болванка затерялась среди множества таких же, и началась моя долгая проверка закона «с глаз долой – из сердца вон». Закон проверку не прошёл: когда, как вы помните, у Единороги отрубали инет и я одолжила ей старую детскую игрушку «Долина роз», выяснилось, что болванка в коробочке – вовсе не с игрой, а, как сообщила Единорога, с «несколькими музыкальными треками». Я сразу поняла, что моя болванка нашлась, и у меня началась неслабая ломка, во время которой я рассуждала примерно так: если уж всё равно крыша едет, то пусть едет побыстрее, так что нет больше смысла запрещать себе слушать эти песни хоть круглосуточно. Однако Единорога возвращать мне моё сокровище не торопилась, ставя условия и просто «забывая» диск дома, и постепенно необходимость в нём отпала: осеннее настроение сменилось весенним, появились новые, куда как более оптимистичные, предметы для забивания головы, так что теперь, наконец-то получив от Единороги диск, я пришла уже к следующим выводам: что было, то прошло и пусть останется хорошим, а не плохим, воспоминанием, ведь таких дней и таких песен будет ещё очень много в моей жизни, и всё это будет неизбежно заканчиваться и сменяться чем-то новым, нисколь не менее приятным. Проще говоря – стоит потерять одно, чтобы найти другое, причём радость обладания некоторыми моментами равносильна горю после их потери, так что лучше и то и другое, чем совсем ничего.
На том я и заканчиваю говорить загадками, возвращаясь к тому факту, что вчера перед сном я прослушала ту болванку – с улыбкой, и не более того – и бережно положила её на полку, а затем переключилась на Наше радио и послушала немного его, при этом решив на следующий день прогулять первые два урока труда и переведя будильник. Наслушавшись и выключив плеер, я, впрочем, ещё нескоро смогла заснуть и потом спала на удивление прерывисто и беспокойно, что мне снилось между пробуждениями в шатком состоянии дрёмы – не помню. Будильник разбудил меня поутру, я с трудом, но всё же выпинала себя из-под одеяла, попялилась в какие-то мультики на 2x2, да и начала собираться в школу. До неё меня подвёз фавер; я думала, что мне придётся ждать звонка, сидя в предбаннике, однако дверь школы оказалась не заперта, и я вошла, проследовала в гардероб, разделась и уселась на одной из кушеток писать sms-ку Единороге, чтобы она спускалась, когда закончится труд. Со звонком с урока открыли буфет, я зашла туда, чтобы хряпнуть стаканчик воды, и начала подниматься наверх. На третьем этаже я остановилась, предполагая, что хренцузский у нас, как обычно, будет там; дождавшись Дашу (Вестницу) и Катю, я отошла с ними к подоконнику, и там-то меня и нашла Единорога. Несмотря на мои протесты, она потащила меня обратно в буфет, где купила что-то пожрать, и мы встали у дальней стены; вскоре к нам присоединились Аня Новикова и Наташа, мы окружили какой-то стол, устроили трапезу – Единорога на радостях даже отломила мне кусочек батончика мюсли, хоть мне и не хотелось так рано завтракать. Поев, мы поднялись обратно на третий этаж; со звонком хренцуженка впустила нас в кабинет, Единорога снова вероломно села с Катей, мне пришлось садиться с Аней Новиковой, и за неимением Вероники и Ани Ковалёвой мы пересели вперёд, за их вторую парту.
Хренцуженка дала нам прослушать на кассете несколько текстов подряд, после чего мы начали их читать и «переводить» под её диктовку по очереди; Аня Новикова сначала вела себя относительно примерно, сначала обмахиваясь моей недавно найденной тетрадкой, как веером, а затем принявшись слушать плеер. Однако скучная возня с учебником продолжалась – покончив с текстами, мы начали по ролям читать и «переводить» какие-то диалоги – и Аня Новикова снова взялась за мою тетрадку с целью в ней порисовать. Она попросила у меня ручку – я ей не дала, и она достала свою, гелевую; поля всех страниц, мною уже исписанных, были уже изрисованы Аней цветочками и сердечками, кроме полей первой страницы, и Аня изрисовала и их. Затем она взялась за остальные страницы, на полях каждой из них изображая какой-нибудь, как бы поточнее выразиться, лейбл, что ли: вспомнила и Пьера Кардена, и Шанель, и Гуччи, и ДольчеГаббану, и много ещё чего; вскоре к процессу вспоминания подключилась и Единорога, а там и Катя, так что в итоге без наименований модных марок осталось только пять полей. Так мои дражайшие однокашницы скоротали урок, и мы отправились на четвёртый этаж к кабинету информатики, ибо сегодня мало того, что вместо последних двух уроков, физики и географии, должен был быть концерт, так ещё и математички по-прежнему не было в школе, так что алгебру и геометрию решено было заменить информатикой. Всю перемену мы протолпились перед дверью, поскольку информатик не впускал нас в кабинет, а сам с невозмутимым видом сидел за своим ноутбуком, а когда ненадолго уходил куда-то, закрывал за собой кабинет на ключ.
Народ развлекался как мог – в частности, Единорога с Наташей и Аней Новиковой дули мне в затылок и угорали над тем, как у меня при этом взлохмачивались волосы; когда они достали меня окончательно, я отошла к стене проверять мобилу на наличие новых сообщений, и только Единорога последовала за мной, чтобы продолжить доставать. Перед началом урока информатик послал Дениса за шизичкой, сообщив, что та сейчас даст нам задание, и мы будем его выполнять, а остальным сказал входить в кабинет; мы ввалились, побросали портфели в ящики «камеры хранения», но информатику показалось, будто мы сделали это слишком шумно, и он заставил нас выйти и войти снова. Так повторилось ещё раз, и только на третий дубль мы вошли достаточно тихо; все расселись перед компами, а нам с Единорогой, поскольку мы заходили в числе последних, компов не досталось, но мы были уверены, что те нам и не понадобятся, и при появлении шизички она сбегала взять свою сумку, а я – пенал. Однако шизичка только назвала их оценки тем, кто писал проверочную в понед, когда меня не было, сказала тем, кто получил двойки, прийти сегодня на дополнительные на восьмом уроке, и ушла, а народ бросился включать компы и полез в Интернет. Смирившись с тем, что мне уже вряд ли кто-то уступит место, я поудобнее устроилась на своём стуле, лицезрея пугающую картину: добрая дюжина включённых мониторов – и все на Вконтакте! Куда катится этот мир?.. Только Маше не повезло – у её компа не оказалось мыши, и как я ни пыталась устроить ей клавиатурное управление, комп этот зловредный ни на какие комбинации клавиш, кроме вызова панели управления, не реагировал.
Тогда Маша оставила этот комп мне, а точнее, стул за этим компом, и я смогла расположиться на нём ещё вольготнее, катаясь туда-сюда между Наташей и Аней Новиковой, к которым подсела Единорога, и Денисом; Наташа продемонстрировала мне свою видюшку «Вся правда о Даше Сынковой», представлявшую из себя слайд-шоу наших с Единорогой фоток со всяческими подписями, а Денис гуглял в поисках фоток с Брайаном Молко и заливал их в Контакт. Потом, наконец, прозвенел звонок с урока, девчонки пошли в буфет, но меня с собой так и не смогли утащить, а вокруг Дениса столпились пацаны смотреть какой-то трейлер про асассинов с Ютуба жуткого качества, который я уже однажды видела; я не стала пользоваться отсутствием на перемене части класса, чтобы занять один из компов, решив, что у меня и дома будет достаточно времени, чтобы уладить все дела. Затем начался следующий урок, и Башмак уговорил Дениса, ещё ни разу в жизни в неё ни игравшего, сыграть с ним в ВоВку; Денис начал играть за лесных эльфов, а мы с Башмаком ему подсказывали, но всё больше стебались. Сначала я наблюдала только за Денисом, а потом устроилась, усевшись на парту, между ним и Башмаком; Башмак играл за нечисть и, активно юзая читкоды, довольно-таки быстро достигал завидных успехов. Я не играла в Варкрафт уже года два, но оказалось, что я многое ещё помню, а тем паче нечисть, за которую тоже всегда, во всех игрушках подобного рода, любила играть; чуть поодаль Антонов и Рома тоже играли за нечисть, причём Рома уверял меня, что терпеть не может этих уродов, а Антонов поведал мне, что тот копит драконов, чтобы набрать 20 штук, но его опять разгромят раньше, чем он это сделает, ибо, не накопив нужное количество, Рома не пускал драконов в ход. И ещё чуть-чуть

Вчера вечером, выложив предыдущий пост, я сделала домашку по русишу, поужинала, посмотрела новости, почистила зубы, да и засела доперечитывать с монитора Дневник женщины и попутно сидеть на ролёвке. При этом меня запоздало, но всё-таки поздравили с международным днём смеха: один старый знакомый прислал в аську скан какой-то статьи, в которой излагались правила пользования туалетной бумагой, составленные тогда, когда сей товар ещё только начал появляться на отечественном рынке (я поржала качественно, если кто-то тоже хочет поржать – могу выложить). Таким макаром просидела я почти до полуночи, затем ушла спать, отрубилась быстро и качественно и всю ночь лицезрела всяческие сны. Сначала снилось, что я в компании какой-то девушки перебираю всяческое холодное оружие, преимущественно роскошные мечи, причём не только любуюсь, но и примеряю к руке, проверяю, насколько легко каким манипулировать, и так далее – типа Феникс доигрался в ролёвки, ну да пофиг. Но самое смешное приснилось мне под утро: в этом сне я заявилась в какой-то ресторанчик, попросила пива, мне выдали стеклянную пинту средних размеров, и я уползла с ней за какой-то дальний столик в углу – медленно попивать и предаваться лицезрению окружающей обстановки. Однако, стоило моей кружке опустеть, как в ресторанчик ввалились Даша (Вестница) с Катей и многие другие мои однокашники, в частности Рома там мелькал, я подошла к ним поздороваться и вместе с ними проследовала к стойке и попросила ещё пива. Однако барменша оказалась вредной старушенцией – она окинула пристальным взором мою несовершеннолетнюю физиономию и поинтересовалась, есть ли мне уже восемнадцать али нету ещё.
С максимально честными глазами я, ничтоже сумняшеся, заявила, что есть, «как и им всем» - при этом я широким жестом обвела столпившихся вокруг меня однокашников. Присовокупила я эту фразу зря, ибо если у барменши ещё и оставались некоторые сомнения относительно моего возраста, то после такого же пристального изучения лиц моих однокашников они окончательно развеялись, и она ответила мне решительным отказом. После этого она уже собралась было отойти, но у меня хватило наглости попросить: «Тогда дайте мне хоть что-нибудь выпить… ну, то есть, попить!» Старушенция сжалилась надо мной и сунула мне в лапу бутылку тоника; отойдя от стойки, я огляделась и с сожалением заметила, что свободных мест в ресторанчике больше не осталось, и вышла со своей бутылкой на улицу, на чём и проснулась. Будильник верещал долго и упорно прежде, чем я нашла в себе силы дотянуться до него и выключить, после чего передо мной встала ещё одна непосильная задача – заставить себя подняться, но и с оной я вскоре справилась с относительным успехом и засела перед телеком заливаться кофе и поедать круассаны. Наевшись и насмотревшись каких-то детских мультиков по 2x2, я вывалилась на свежий воздух и потопала на автобусную остановку, где вскоре дождалась автобуса и погрузилась в него. Доехав до метро, я неспеша двинулась пешком до школы, на подступах к оной встретила Юлю Кондратюк; вскоре мы уже вошли в школьные стены и воссоединились с остальными пришедшими пораньше – я, в частности, подсела к Единороге, которая с девяти часов в школе успела сделать кучу уроков и сейчас как раз корпела над географией.
Немного поленившись, я решила взять с неё пример – вытащив из портфеля учебник и тетрадь, я извлекла из последней свой листок с тестом и принялась его продолжать. Народ приходил и приходил, на нашу кушетку подсели Наташа и Аня Новикова, у нас растаскали для списывания тетради по русскому, а я всё рожала и рожала вопрос за вопросом, пока, ровнёхонько к первому звонку, мой тест не был дописан до конца, и мы с Единорогой и всеми прочими не поднялись наверх, на третий этаж. Прежде, чем вломиться в кабинет истории на урок русского, мы успели заскочить к географичке и вручить ей наши работы, после чего та не поленилась зайти к нам в кабинет и напомнить остальным, что будет ждать остальные тесты как минимум до послезавтра; затем заявилась русичка, и началась проверка домашки. Несколько раз она спросила и меня, но у меня слишком много сил уходило на борьбу с сонливостью (а ведь ещё поутру мне казалось, что я выспалась – как-никак к третьему уроку надо было приходить), чтобы следить за происходящим вокруг меня, так что я все эти несколько раз изрядно ступила, чем, наверное, немало напугала русичку. Затем русичка вызвала к доске Пушкина с индивидуальным заданием и Единорогу, по моей мысленной подсказке с целью отвести беду от собственной шкуры, для написания словарного диктанта; Единорога сделала в диктанте одну ошибку и села на место с четвёркой, а Пушкин запутался в сложных предлогах, так что русичка даже заставила нас записать в тетрадь соответствующее правило, чтобы не забыть.
Затем мы написали в тетрадях ещё один диктант, в виде текста, подозрительно мне знакомого (кажется, это был отрывок из одного из произведений о Зойке Космодемьянской), и после каждого нового предложения кто-то вызывался к доске записывать предыдущее, но меня снова, хвала Магистрам, пронесло. Так и прошёл урок, после чего я подошла было к русичке сдать ей мини-сочинение – ответ на вопрос к тексту изложения, который задавался ещё на понед, когда меня не было, но она его не взяла, сказав, что проверит его, когда соберёт у нас у всех тетради. После русского Единорога потащила меня вниз, на второй этаж, с целью заглянуть к психологичке, но та не была обнаружена на месте, и я, в свою очередь, затащила Единорогу к Татьяне Алексеевне – там как раз обретались Вероника и Аня Ковалёва с фотиком, и мы с ними, Татьяной Алексеевной и на редкость любвеобильной первоклашкой Лизой вдосталь нафоткались. Потом Вероника с Аней выволокли нас с Единорогой в коридор, сфоткали нас там и пошли обратно наверх – мы последовали за ними, и Единорога притащила меня в свой кабинет, где начала попытки повторить топик про Москву, периодически отвлекаясь на болтовню со мной; учителя, столпившиеся в кабинете, ругались, что мы садимся на парты, и Единорога села на свой стул, а я устроилась рядом в обнимку со своим портфелем, по-прежнему каваясь с её тетради с щенком-бернцем на обложке. Со звонком я переместилась в свой кабинет, и англичанка, не откладывая в долгий ящик, начала, как вчера и обещала (о чём я напрочь и забыла тогда), опрашивать нас по новым словам на тему родственных отношений.
Я, естественно, ничего не повторяла и не учила даже, однако обнаружила, что кое-что всё-таки знаю и помню, к тому же, пока англичанка не запалила и не сказала закрыть, передо мной лежал раскрытый на нужной странице учебник, в который можно было искоса подглядеть, а рядом сидела Аня Осина, которая вполне качественно мне подсказывала; в итоге англичанка долго меня мучила и, наконец, поставила вожделенную четвёрку. Опросив всех, она начала нам рассказывать, что нам надо будет сдать на учебники на следующий год ещё около тыщи рублей, ибо, помимо основного учебника, мы будем покупать ещё один иностранный (только на сей раз не Opportunities, а Mission), вернёмся к Round-Up’у, да ещё и нам потребуются учебник и тетрадь для изучения в следующем году бизнеса на языке (что заменит нам МХК на языке соответственно); деньги я сдам, ибо даже если я уйду из этой школы, все эти учебники мне пригодятся. Под конец урока мы начали проверку домашки, которая, естественно, не была у меня сделана, но я вполне успешно читала перевод предложений по тетради Ани Осиной, так что этого никто не заметил; потом прозвенел звонок с урока, я сдала англичанке свою тетрадку с сотней вопросов к топикам, мы покинули кабинет, и Единорога потащила меня в буфет. Там, протолкавшись в начало очереди, мы приобрели по ром-бабе, а Единорога – ещё и батончик мюслей, которым не захотела делиться, и уселись на одну из дальних скамеек – хомячить и трепаться. Наевшись и наговорившись, мы совершили восхождение на пятый этаж, на биологию, и… столкнулись с пустым этажом и закрытым кабинетом. Вокруг нас столпились остальные опоздавшие – Абрамов с Руденко да Рома; я осторожно потянула на себя ручку двери – та оказалась заперта. В подкат!

Вчера вечером я поужинала, посмотрела новости, немного поперечитывала с монитора Дневник женщины, да и легла спать. Что удивительно, заснула я моментально, даже радио послушать ни секунды не пришлось, и спала я всю ночь крепко и даже сон видела – в моём, правда, репертуаре: снились мне фигурки гномов и орков из перехода на Лубянке, только на сей раз они были в каком-то ларьке и стоили всего 30 рублей, в два раза меньше, чем в реале. Один из орков мне весьма понравился, но он был покрашен не серебряной краской, а чёрной и синей, так что напоминал гориллу, и я попросила продавщицу, дряхлую старушенцию, посмотреть, нет ли такого же некрашеного. Она выдала мне какую-то коробку, и я, уже отойдя в сторонку, пригляделась к её содержимому и увидела в ней большого пластмассового оборотня, копия такого же, какой у меня уже есть. Я незамедлительно предъявила старушке претензии, но та либо не понимала по-русски, либо была страшно глухой, ибо на все мои слова отвечала только каким-то невнятным бормотанием типа «спасибо-спасибо-спасибо» - так я и проснулась поутру от звонка будильника, ничего не успев от неё добиться. Подняться оказалось делом на редкость непростым, чего, впрочем, и следовало ожидать, но, в конце концов, я мобилизовала свои жалкие зачатки совести и выпинала себя из-под одеяла, позавтракала яйцом, попялившись в телек, и вывалилась на свет Божий, на сей раз без шарфа, зато в шапке – проснувшаяся вместе со мной мама посчитала, что поутру слишком холодно без этого нелепого элемента одежды. Дотопав до автобусной остановки, я догнала автобус, уже собравшийся было отъезжать; стоило мне появиться перед передней дверью, как водитель спешно включил закрытие дверей, но я уже влезла на подножку и, раздвинув коварные двери локтями, пробралась-таки в салон и поехала до метро.
Там я вышла, двинулась к школе и на повороте была радушно встречена дежурившими там Кариной и Юлей Кондратюк, которые продемонстрировали мне огромную чёрно-красную надпись на асфальте, в которой высказывалось чьё-то пожелание трахнуть какого-то несчастного или нечто вроде того – я особо не вчитывалась. На оставшемся отрезке пути на асфальте следовали другие надписи, снабжённые стрелочками, указывающими направление – думаю, с английского переводить их никому не надо: «100 meters to death», «50 meters to death», а перед самыми школьными воротами – «to the hell» и рисунок черепа с двумя костями. На первом этаже адского заведения меня поджидала одна только Единорога, словно все остальные в качестве шутки решили и вовсе школу прогулять, но постепенно народ начал собираться, и мы, дождавшись Даши (Вестницы) и Кати, решили подняться наверх, на третий этаж. Мы с Единорогой устроились у подоконника, и она мне поведала, что если идти к школе по другой дороге, можно увидеть надпись, в которой высказывается пожелание отсосать за 10 рублей – причём Единорога разглядела не только цену, но даже и подпись – «Никита Б.» - и то, что там был указан телефон; впрочем, впоследствии выяснилось, что так подставили не нашего Паровоза, а его тёзку из другого класса. А вообще с утра пораньше Единорогу колбасило, портфель и пенал у неё были набиты упаковками кнопок и скрепок всех сортов, стикерами, скотчем, ножницами и клеем, но со временем она заявила, что не в настроении шутить, ну да обо всём по порядку. После второго звонка нас впустили в кабинет, мы устроились на своей любимой первой парте среднего ряда, и вскоре начался урок обществознания. И начался не самым приятным образом: историчка раздала нам листочки и устроила проверочную по предыдущему параграфу.
А если учесть, что в прошлый раз у неё не было голоса, мы писали конспект сами и я сидела с Кариной, а та листала учебник так быстро, что я не успевала записывать все понятия, можно догадаться, что у меня в тетради было далеко не всё, что было в проверочной, и нам с Единорогой приходилось полагаться на интуицию и фантазию, зато когда звучали понятия, у меня записанные, подглядеть в тетрадь я могла без проблем, ибо историчка стояла к нам спиной. В общем, когда проверочная закончилась, мы сдали листочки и полезли в учебник, выяснилось, что угадали мы дай Бог если фифти-фифти, а так вообще-то – жопа очередная. Однако историчка приготовила нам ещё одну заподлянку – решила выставить текущие оценки методом прочного вклеивания в дневник листочка с таковыми и с учительской росписью. На наших с Единорогой листочках творился, конечно, тихий ужас, но у меня, что удивительно, ситуёвина была даже лучше, чем у неё: у меня по русскому чередовались четвёрки и пятёрки, у неё – четвёрки и тройки, и за сочинение по Герою нашего времени ей русичка влепила пару за литературу; по алгебре у меня тоже пока стояли одни четвёрки, и по геометрии пока ни одной двойки не вырисовалось (полагаю, что только пока, но всё же); по физике, биологии, общаге – пока по одной четвёрке, по истории, физре и труду – как всегда, преимущественно тройки, с остальным всё в порядке, только химия напрягла: помимо одной двойки ручкой (за проверочную, видать) значились ещё две карандашом (ну одна-то небось за ту невыполненную домашку, а вторая за что? За тот день, когда меня и в школе-то не было? Причём у Единороги, неделю прогулявшей, с химией аналогичная картина).
В общем, выставление оценок, историчкино ворчание и обсуждение дел насущных (так, я выяснила, что деньги за фотки сдавать не надо – они были уже давно сданы в общей сумме на нужды класса) заняло весь урок, после чего мы вышли в коридор; Единорога хотела было пойти повторять топик к своему кабинету, но я утащила её к нашему, к подоконнику, где она так же попыталась этим заняться, но в процессе болтовни со мной это у неё получалось плохо, а когда ещё и Вероника с Аней Ковалёвой нагрянули – так и тем более. В общем, со звонком мы с Единорогой распрощались и сунулись в свой кабинет, и началась проверка домашки. Мой учебник мы с Аней Осиной отдали Руслану, а занимались по её учебнику, в котором были добросовестно выполнены карандашом все упражнения, так что мне даже не надо было напрягаться, в отличие от остальных, так же, как я, ничего не сделавших. Потом англичанка вызвала меня рассказывать топик, дав на повторение совсем немного времени, так что я успела перечитать по Аниной распечатке всего одну сторону листа, я вышла и бодро рассказала всё, что помнила и знала; однако после этого англичанка мучила меня до конца урока, задавая всё новые и новые вопросы, преимущественно на тему «а ещё?», и в попытки ответить на них включался уже весь класс, но и у него это получалось не лучше, чем у меня. В итоге я отделалась лёгким испугом, а англичанка всё равно поставила мне пять, если я правильно её расслышала, на чём и прозвенел звонок с урока, и мы с Единорогой отправились в буфет. Там, среди зловония сосисок в тесте, я купила пачку печенья, а Единорога, плюс к тому же, ещё и булку, мы посидели за одним из столов, схомячили свою нехитрую трапезу и, поскольку в буфете на сей раз не стояло автомата с водой, я потащила Единорогу к Татьяне Алексеевне, где воспользовалась тамошним аппаратом и опрокинула в себя стаканчик воды, а Татьяна Алексеевна ещё и убедила меня сжевать кусок огурца.
Её перваки снова справляли чей-то день рождения, вскрывали коробочки из Киндер-сюрпризов и хвастались новоприобретёнными игрушками, ляпали на руки переводные картинки, гордо именуемые ими «татуировками»… мы с Единорогой проторчали там до звонка, а потом поднялись наверх и опять разошлись по кабинетам инглиша. Второй урок был так же посвящён рассказыванию топика, но я, уже отстрелявшись, могла только подрёмывать на парте, слушая вполуха. Когда он благополучно подошёл к концу, мы снова воссоединились с Единорогой, коя так же уже успела рассказать топик на пять, и мы пошли в кабинет истории, поскольку математички сегодня не было и алгебра с геометрией пропадали, о чём Единорога заранее была осведомлена, но мне, сволочь такая, не сказала. Когда мы побросали в кабинете свои манатки, Единорога потащила меня в туалет, где мы долго брызгались друг в друга водой из-под крана, а потом, когда мы гнались друг за другом до кабинета, так что я чуть не сшибла выходившую из своего кабинета географичку, нас задержали Наташа и Аня Новикова, так что, когда мы вернулись на свои места, я сняла с Единороги стикер с надписью «пни меня» и перелепила на задницу стоявшей поблизости Ани Осиной, а ещё один такой же вытащила у себя из волос. Затем Наташа и Аня Новикова окружили нас снова, и как я за ними не следила, им всё же удалось, очевидно, прилепить мне где-нибудь на спину ещё один такой же стикер, ибо Единорога и Аня Новикова несколько минут без видимой причины угорали до истерики, а потом признались, что Пушкин даже пытался меня сзади пнуть, но либо не осмелился, либо не дотянулся. Впрочем, когда я тщательно обыскала на ощупь всю свою спину, посторонних предметов на ней обнаружено не было, однако я всё равно удвоила бдительность и дальнейшие попытки Наташе и Ане Новиковой не удались. Самое бугогашное впереди!

Вчера вечером я поужинала, посмотрела новости, потом, начав зачем-то перелистывать каналы, попала на самое начало Сайлент Хилла, не удержалась, чтобы не пересмотреть до конца в десятый уже, наверное, раз – что поделаешь, красивая вещица, классика жанра, адреналина уже не получаешь, зато чисто банального удовольствия – вполне. Потом я в быстром темпе почистила зубы и завалилась спать, отрубилась сразу же, как только голова коснулась подушки, и всю ночь продрыхла крепким сном без сновидений. Поутру до меня докричался будильник, я с большим трудом, спустя несколько минут, сумела подняться с кровати, включила телек, настрогала себе сыру и, позавтракав и вернув себе ощущение реальности, выпинала себя на свет Божий и потопала к автобусной остановке. Маршрутка снова ушла у меня прямо из-под носа, зато уже через некоторое время я дождалась автобуса, влезла в него, уселась у окошка и поехала до метро, где вышла и попёрлась пешком до школы. Там, на первом этаже, я обнаружила Дашу (Вестницу) и приземлилась на соседний стул; вскоре появилась Катя, и с первым звонком мы поднялись на третий этаж. Долго ли, коротко ли, а пришла русичка, впустила нас в кабинет, и я, пользуясь возможностью оказаться поближе к пределу видимости и слышимости и избегнуть пребывания у себя под боком Руденко и Абрамова, снова села за вторую парту с Ромой, за неимением Юли Кондратюк, и осталась там на весь день, а он, хоть и подвывал тихо и жалобно при всяком моём появлении, бурно протестовать так и не решился. Как выяснилось сразу же, стоило нам после второго звонка занять свои места и начать выкладывать вещи на парты, сегодня надо было принести книжечки с текстами изложений, о чём меня никто не предупреждал, так что выясняла и делала домашку на сегодня я вчера зря.
В итоге у нас с Ромой книжечка была на двоих, а русичка, как только урок начался, сказала открыть один из текстов, – отрывок из Мёртвых душ, – прочитала нам его и заставила отвечать на поставленные к нему вопросы. При этом она наконец-то раздала нам наши тетради для творческих работ, так что я смогла полюбоваться на свою 4/5 за последнее сочинение, на комментарии к нему, написанные повсюду, – на полях, между строк, в конце страниц, – и на рецензию, традиционно составляемую русичкой к каждому сочинению. И в этих комментариях, и в рецензии всё пестрело вопросами: почему так, а не так, разве это, а не то, чем можно доказать одно, с чего я взяла другое и так далее; русичка даже выискала у меня одну «фактологическую ошибку», снабдив её пояснением, что-де Печорин боролся с человечеством, а не с обществом (ну прям аццкей сотона какой-то), а к одной из весьма внушительных частей моей работы так вообще приписала, что она «переписана» (зная русичку, можно не сомневаться, что это обозначает «списано из Интернета или дешёвых пособий»). Проще говоря – сплошные намёки на то, что на сей раз моё мнение слишком сильно отличилось от русичкиного, чтобы она могла мне это простить; однако на несовпадение взглядов мне было наплевать: четыре – тоже хорошая оценка, главное, чтобы после сдачи экзаменов в лицейские классы не оказалось слишком много тех, кто сдаст их успешно (что я так же надеюсь осуществить), и не устроили конкурс дневников. Тем временем обсуждение закончилось, да и я закончила перечитывать своё сочинение и читать Ромино, которое он русичке ещё не сдавал, и до самого конца урока мы писали план изложения по вышеназванному тексту, скромно составивший всего три пункта.
Когда прозвенел звонок с урока, русичка так и не раскололась, что мы будем писать на следующем уроке – изложение или мини-сочинение на один из вопросов по нему, но я нисколь не сомневалась насчёт первого из вариантов: в прошлый раз, в частности, мы писали план сочинения по тексту изложения, а после – собственно это самое сочинение. Выйдя из кабинета русского, мы столпились возле подоконников холла третьего этажа; я, пока не появились Даша (Вестница) с Катей и Вероника с Аней Ковалёвой, сидела, болтая ногами, на подоконнике, возле которого трепались Аня Осина с Юлей Чередниченко и ещё какой-то девчонкой из класса младше нашего, Лёха, коему сегодня стукнуло 14, снова пытался завязать со мной беседу, а пацаны во главе с Глебом и Ефимом ломали на мелкие кусочки пластмассовые пластинки из жалюзи и обкидывали ими всех подряд, причём пацанёнок, стоявший на этом этаже дежурным, вынужден был постоянно бегать за этими пластмассками, собирать их и выкидывать, и всё это молча и невозмутимо. Потом пришла англичанка, впустила нас в кабинет и, недолго думая, раздала нам наши тетради; полюбовавшись на четвёрку за последний диктант, я приготовилась писать очередную проверочную, на сей раз на перевод предложений, о которой совсем было запамятовала, но ещё на перемене Вероника, мастерившая шпаргалки на базе переведённых предложений, которые мы когда-то писали у Анны Вадимовны, со всеми исправленными ошибками, напомнила мне о ней. Вместе с тетрадями англичанка раздала нам распечатки, на которых было по десятку, кажется, предложений, и мы приступили к работе; предложения оказались вовсе не такими лёгкими, как хотелось бы, но не в плане грамматики, а в плане лексики – перевод некоторых слов я долго вспоминала или подбирала синонимы, а как перевести глагол «обвинить» так и вовсе запамятовала, словаря я никогда с собой не носила, и спросить было не у кого.
В итоге у меня – не самые лучшие предчувствия по поводу результатов этой проверочной, да и сдать тетрадь я едва успела в числе последних, когда англичанка потребовала их сдавать. Итак, когда проверочная, наконец, благополучно подошла к концу, англичанка вдруг заявила, что сейчас нам привезут наши учебники на будущий год, но не все ещё сдали деньги на них – 200 рублей; естественно, я, как образцовый склеротик, оказалась в числе четверых, эти деньги так и не сдавших, и с собой у меня было только несколько десяток на буфет, но англичанка сказала, что это не смертельно и все дырявые головы смогут расплатиться в понедельник, однако Лёха твёрдо вознамерился заплатить за меня и выдвигал это предложение весь урок, однако англичанка не обращала на него внимания или отшучивалась. Тем временем нам внесли стопку учебников, и верхний из них оказался с кривой обложкой; англичанка пригрозила, что кривой даст тому, кто не сдал денег, и я стала её упрашивать дать его мне, но она, опять-таки, сочла это шуткой и вручила мне обычный, прохладный на ощупь и пахнущий типографией. Его я и листала, рассматривая картинки и приглядываясь к темам, до конца урока, попутно отслеживая жизнь в классе – проверку домашки, которую я, конечно же, не сделала, но виду не подала и положилась на импровизацию. Когда же прозвенел звонок, Лёха наконец-то смог подойти к англичанке, чтобы всучить ей деньги за меня, так что в понед мне придётся возвращать ему 200 рублей; я же прямиком отправилась в буфет, ибо я, как обычно, только после третьего урока просыпаюсь и нуждаюсь в завтраке.
Там назревал ажиотаж вокруг редкого блюда – школьной пиццы, цены на которое взлетели до 32 рублей (помню времена, когда её ещё можно было купить за 10-12 рублей); мне же пицца была до фени, я купила пирожок с маком, облитый шоколадом, и присела на одну из лавочек его есть - он был вполне себе вкусным, вот только мак у него лез изо всех щелей, так что на тарелку его попало явно больше, нежели в мой желудок. Подкрепившись, я сбежала ото всех желающих занять меня денег, ибо им на пиццу не хватало, к Татьяне Алексеевне и её первакам, которым, по многочисленности, полагалось аж два чайника с кофе и которые, очевидно, питали к пицце куда как более нежные чувства, нежели мы в их возрасте, поскольку один упитанный пацанёнок при мне попросил третью пиццу, но Татьяна Алексеевна разрешила ему взять только кусочек. Со звонком я покинула их уютный класс и вернулась на третий этаж, на инглиш. Мы уже вошли в кабинет, а англичанка ещё запаздывала, и мы затеяли перекидываться добротным бумажным мячиком, обёрнутым скотчем, скрысив его у неё со стола (она же и сама его в своё время отобрала у кого-то), а Даша (Вестница), которой мельтешение мячика из одного конца класса в другой мешало готично расслабляться, периодически его ловила и не хотела отдавать, но в итоге отдала дважды, а на третий спрятала в свою торбу. Попробовав перекидываться губкой для доски и убедившись, что от неё поднимаются тучи меловой пыли, мы наскоро скатали из бумаги ещё один мячик, но долго перекидываться оным нам не пришлось – вернулась англичанка, Даша (Вестница) вернула ей на стол наш первый мячик, Руслан под шумок выкинул в помойку второй, и после этого мы весь урок продолжали проверять домашку и разбираться со словами, связанными со сложными родственными связями и отношениями. Читаем дальше самое интересное!

Вчера вечером я посмотрела новости, поужинала, посидела немного за компом, почистила зубы, почитала на ночь журнал да и легла спать. Однако очень скоро я пришла к выводу, что лучше будет послушать музыку, нежели опять полночи проворочаться наедине со своими явно хищнически настроенными размышлениями; сказано – сделано: при свете настольной лампы плеер был найден на столе и включен, и, тихо потрескивая, но не мешая пребывать на зыбкой грани между явью и дрёмой, в моих ушах вскоре зазвучало Наше радио. Я планировала немного послушать его, чтобы расслабиться, а потом отключить и отрубиться, однако в эту ночь подборка музыки оказалась такой замечательной, какой если и не никогда, то уж точно давно я не слыхала: что ни песня – то красивая, сильная вещь, с самого начала сознательного возраста цеплявшая в моей душе если не все, то хотя бы многие струны, или просто нечто новое, ранее ни разу не слышанное, что было интересно послушать чисто из любопытства. В итоге я провалялась под одеялом с Нашим в ушах и блуждающей по физиономии блаженной, но несколько грустной улыбкой всю ночь – хвала Магистрам, заряда батарейки плеера вполне хватило на это – и не могла позволить себе даже мысли о том, чтобы выключить радио и тем самым прервать нескончаемый поток мелодий, слов, голосов, вызывающих столько чувств, эмоций, воспоминаний, а только дважды отлучилась, простите за подробности, в туалет, и то оба раза – во время песен Мумий Тролля, к которому я не испытываю таких тёплых чувств, как к большинству прочих.
Пока уши всё больше и больше горели от столь продолжительной необходимости удерживать наушники, глаза не всегда оставались закрытыми, так что я могла наблюдать за тем, как час за часом гаснет всё больше окон в соседнем доме, пока не осталось только одного бледно-жёлтого огонька – какого-то круглого ночника на подоконнике одной из квартир. Так, чаще всего за ночь прозвучали Кино, Машина времени, КиШ; чуть реже – АлисА, ДДТ, Аквариум, Сплин, Чиж, Земфира и прочие корифеи; дважды – Ногу свело!, Ленинград, Снайперы, Майк и некоторые другие; остальные прозвучали по разу, и очень приятно было ни разу не услышать ни Уматурманов, ни Зверей, ни им подобной попсы, и реклама за всю ночь состоялась всего два раза. Поначалу я периодически принималась беззвучно подпевать, только шевеля губами и не более, но со временем сонливость меня всё-таки одолела и я начала прислушиваться к звучащему в ушах всё более рассеянно, пока, наконец, под утро не принялась периодически отключаться от реальности, пропуская целые части песен. Рассвет пришёл быстро, и такими же быстрыми темпами и в то же время постепенно начало светлеть: вот на горизонте заалело, и вот вдруг – раз! – и стало светлей, так что глаза открываешь от неожиданности, думая, что зажёгся свет в комнате, а потом так же – раз! – и стало ещё немного светлей, словно на улице какой-нибудь осветитель один за другим включал мощные прожекторы, направленные мне в окна. Наконец, стало совсем светло, как днём, запели птицы, вскоре папа начал собираться на работу – значит, около шести утра было; вы не поверите, как это приятно – валяться в кровати под любимую музыку и знать, что звонок будильника ещё так не скоро!..
Впрочем, к этому моменту некоторые песни, уже услышанные мною за время моего нон-стоп висения на радиоволне 101.7, начали крутиться по второму разу – и в первую очередь новинки: «Чуть неуверенно» Юты, «Снег» Дельфина, «Веселиться-танцевать» Ундервуда. Окончательно же разбудил меня мой пожизненный гимн – Красное на чёрном, и я, ещё немного попотягиваясь, решительно вырубила и радио, и будильник и встала с кровати; имело место сильное искушение прогулять первые два урока труда, но я решила, что надо и совесть иметь и что лучше прогулять на следующей неделе, накануне каникул. Чувствовала я себя после бессонной ночи поначалу вполне бодрой и выспавшейся, вот только зевалось отчаянно и слегка пошатывало при перемещениях, но это мелочи! Я уселась перед телеком смотреть по 2x2 Черепашек-ниндзя и завтракать яйцом и яблоком, а потом от полноты душевной влезла в свои парадно-выходные чёрные джинсы с серебряным фениксом на заднице и вывалилась на свет Божий. Окружающий пейзаж разительно переменился сравнительно с недавними туманами и сыростью – на улице было настолько сухо, что даже совсем уже по-летнему в воздухе пахло пылью. Дойдя до автобусной остановки, где по-прежнему в такую рань никого не было, я дождалась автобуса, влезла в него и с комфортом, пялясь в окно и мурлыча себе под нос всяческие мелодии, а доехав до метро, потопала в направлении школы и по пути занесла очередные анализы в поликлинику. Нашего народа там было ещё мало, но раздевалка и пространство вокруг неё, то бишь кушетки в холле первого этажа, всё равно переживало час пик, посему, когда я разделась и попыталась было подсесть к Наташе, мы пришли к выводу, что лучше будет подняться наверх.
Совершив восхождение на пятый этаж, мы ввалились в кабинет труда, заняли свои привычные места, действительные только в отсутствие Единороги (по закону подлости, самый мощный луч света, пробившийся сквозь оконное стекло, светил прямо мне в морду), и выложили на парту свой нехитрый скарб – содержимое моего мешочка с лоскутьями и нитками с прошлого урока не изменилось, а вот Наташа припёрла целый отрез цветастой ткани. Когда пришла трудовичка, выяснилось, что у меня не только так ещё и не нашлась тетрадь по труду, так ещё и куда-то делась тетрадь по хренцузскому, служившая в последнее время и тетрадью по труду тоже, так что писать мне было негде, однако трудовичка не стала больше ничего диктовать, а только сказала нам доделывать всё, что у нас есть уже начатое. У нас с Наташей начатыми были те бесформенные куски ткани, кои гордо именовались полочкой, бортом и подбортом, причём Наташа свой кусок решила вырезать заново и для этого, раздав всем по лоскутку и себе оставив немного, опять с энтузиазмом принялась оперировать картонным шаблоном, линейкой, карандашом и ножницами, поглядывая на мою деталь – теоретически совершенно неправильную. Я при этом не делала решительно ничего, окромя беседы с Наташей о мультиках, которые мы смотрели в детстве, и прочей ерунды; когда же наступила и закончилась первая перемена и начался второй урок, Наташе постепенно наскучило со мной трепаться, и справляться с сонливостью, начавшей меня одолевать по вполне понятным причинам, мне стало куда как сложней.
Медитативное перебирание в руках Наташиной линейки помогало плохо – голова моя упорно ложилась на стол или на руки, глаза моментально слипались, а стоило хоть на несколько секунд поддаться их слабости, как связь с реальностью утекала с пугающей быстротой – я несколько раз едва не заснула, если бы Наташа меня не расталкивала. Так, ничего так и не сделав, я скоротала и второй урок; у Наташи, впрочем, дальше вырезания ещё одной детали дело тоже так и не продвинулось, что непременно должно свидетельствовать о её такой же, как и у меня, нелюбви к швейным машинкам. Со звонком мы с Наташей поспешили утечь из класса и отправились на первый этаж, в буфет, завтракать; сегодня мой выбор пал на маленькую пачку «Юбилейного», в которой было всего три печенюшки, и ей-то я и затарилась, а так же налила себе стаканчик воды. Закупившись, мы с Наташей устроились за одним из столов жрать; вскоре нас догнала Аня Новикова и присоединилась к нам со своей пачкой зловонных кукурузных хлопьев. Когда мы все доели, мы разошлись по кабинетам – в частности, мы с Аней Новиковой свернули на третий этаж и присоединились к остальным «французам»; не успела я до них дойти, как меня подхватила историчка и, ласково приобняв за талию, сообщила, что во вторник ступила, когда вернула мне ксерокопию паспорта обратно, так что завтра мне надлежит, если не забуду, снова её принести. Долго ли, коротко ли, а перемена подошла к концу, мы закончили трёп о всяком-разном, зашли в кабинет и заняли свои места; мы сразу же начали уговаривать хренцуженку попеть, но она решила начать с упражнений в учебнике. Ещё немного, ещё чуть-чуть

Вчера вечером я зашла на сайт школы, в гуманитарные лицейские классы которой собираюсь сдавать экзамены, узнала много интересного: что ей 70 (!) лет, есть музей воинской славы, и что каждый месяц – «санитарный день» в виде дополнительного выходного, и физрук – баба, и главное, что она – в Большом каретном переулке («А где мои семнадцать лет? – На Большом каретном!»)), потом позвонила в Молодёжный театр Спесивцева и с сожалением узнала, что билетов на Горе от ума у них ни на май, ни на апрель не осталось, потом посмотрела новости, поужинала, посидела немного за компом, почистила зубы, почитала немного журнал перед сном да и легла спать. Мне снова удалось заснуть не сразу и не вдруг, снова спала я чисто эпизодически, хотя уже лучше, чем вчера – мне даже что-то снилось, но преимущественно я всё-таки проворочалась с боку на бок и промусолила в полусонном мозгу несколько надоедливых мыслей. Несколько разнообразил мой ночной досуг разыгравшийся на улице штормовой ветер, который бил в окна с такой силой, что стёкла дребезжали. Когда под утро я в очередной раз проснулась от внезапно наступившей тишины, засыпать заново смысла уже не имело, посему я выключила будильник, готовый спустя несколько минут зазвенеть, немного ещё повалялась, потом нехотя встала и начала собираться в школу. На завтрак я погрызла немного питы и полистала каналы телека, а когда мне надоело, я решила пораньше выйти на свет Божий и так и поступила. Мимо дворников, сметавших в кучи поломанные ветви, – следствие ночной бури, – я пришла на автобусную остановку, позволила уехать автобусу, который стоял там, словно поджидая меня, и тронулся только тогда, когда я приблизилась, и дождалась маршрутки.
Народу было немного, – и рань сказывалась, и ветра, который по-прежнему был неслабым и норовил поколебать моё устойчиво вертикальное положение в пространстве, наверняка многие побоялись, – так что я без труда смогла забраться в неё и занять местечко у окна. Так я доехала до метро, затем неспеша дошла до школы, где никого, кроме Гоги, из нашего класса в такое время не было, разделась и скромно притулилась на крайней кушетке, вскоре компанию мне составила Даша (Вестница), потом с другой стороны подсела Юля Кондратюк, а когда пришла Катя и Даше (Вестнице) стало затруднительно одновременно поддерживать беседу с нами обеими, мы с первым звонком решили подниматься наверх. Совершив восхождение на четвёртый этаж, мы как раз столкнулись с математичкой, которая и впустила нас в кабинет; я проследовало было к себе на камчатку, но Наташа, снова в одиночестве маячившая на своей последней парте ряда у окна, опять пригласила меня составить мне компанию, и я с удовольствием туда переместилась; у меня за спиной как раз оказалась целая стопка учебников на случай, если станет скучно, и я схватила верхний – им оказался учебник по истории мировых религий – и принялась листать. Заниматься этим увлекательным делом мне пришлось недолго, ибо пришла Аня Новикова, которая, по заверениям Наташи, не должна была сегодня прийти, и попросила меня со своего законного места – пришлось мне возвращаться к Руденко. Вскоре и второй звонок прозвенел, начался урок, я подписала свою новую тетрадку – с Трансформером, одну из тех, что покупала в книжном в Крылатском (старая, прослужившая мне с 13 декабря и так же состоявшая из 18 листов, наконец-то закончилась) – и раскрыла первую её страницу.
Математичка, будучи уже осведомлённой, что не все справились с одним из заданий из домашней работы (я-то справилась со всем, ибо списывала с решебника), вызвала кого-то к доске его решить, а потом началось традиционное решение у доски задач и примеров в режиме нон-стоп; хоть у меня и была сделана домашка, быть вызванной к доске я не рвалась, ибо не все формулы ещё знала наизусть, но этого и не произошло. Когда же урок закончился и математичка попросила оставить на столе раскрытые тетради с домашкой, я охотно выложила на середину парты свою, но математичка к ней так и не подошла, а ведь я просидела на своей парте или за ней всю перемену, хоть Наташа и звала меня в буфет, преимущественно сражаясь с сонливостью, но так же и реагируя на внешний мир, исключая Абрамова с Руденко, постоянно кого-то обсуждавшим – и, что не исключено, меня в том числе. На втором уроке решение продолжилось, на некоторое время вылившись в самостоятельную работу; к этому времени я уже и сама перестала следить за происходящим, ибо написанное на доске было плохо видно, а сказанное математичкой и решающими – плохо слышно, и начала решать номера самостоятельно, подгоняя результаты, если они никак не получались, под те, что были указаны в ответах к учебнику, а Руденко пытался всё с меня усердно списывать, но явно далеко не везде понимал мой почерк. Когда самостоятельная работа подошла к концу и математичка сверила результаты, мы успели ещё и выполнить несколько номеров на повторение и даже закончить раньше звонка, что обычно бывает редко; дав нам домашнюю работу, математичка предупредила нас о проверочной на следующем уроке и о контрольной ещё через урок.
Со звонком мы вывалились из кабинета, спустились на третий этаж, и я, бросив там портфель возле кабинета русского, отправилась в буфет утолять проклюнувшееся чувство голода. Там, среди зловония подгоревших сосисок в тесте, я остановила свой выбор на пирожке с яблоком – а точнее, с яблочными очистками – и, налив себе стаканчик воды, присоединилась к сестрёнкам Ажаре и Жибеке, Анжеле и Юле Кондратюк. Когда трапеза благополучно подошла к концу, мы покинули буфет, и я, поднявшись в кабинет русского, снова уселась на свою парту, включившись в болтовню Даши (Вестницы), Кати, Ани Осиной и Юлей Чередниченко, расположившихся за партами передо мной. Так прошла ещё одна перемена, и начался урок литературы – я раскрыла свою библиотечную книжку Мёртвых душ и начала рассеянно следить за ходом дискуссии, в ходе которой русичка задавала какой-нибудь вопрос, пыталась добиться от кого-нибудь ответа, а потом затыкала его и принималась красочно высказывать собственное мнение по данному поводу; Руденко же листал её и пожирал текст глазами куда как более активно, ибо русичка постоянно его спрашивала – и немудрено: руку он всё время тянул с похвальным усердием. Под конец обсуждения, прочитав нам с немалым актёрским мастерством один из комических диалогов по ролям, русичка велела нам написать в тетрадях вывод по образу Ноздрёва, и я черканула было несколько строк, после чего звонок прозвенел, и наш класс вынесло из кабинета с такой скоростью, словно бы его там и не было. Я также не сочла нужным задерживаться, хоть меня и весьма волновал вопрос, когда нам наконец раздадут посмотреть наши сочинения по Герою нашего времени, и проследовала к одному из подоконников в холле – ожидать начала следующего урока английского; компанию мне составил Лёха, повторявший топик про экологию методом прочтения оного вслух и периодически надолго прерывавшийся, дабы поговорить со мной на ту или иную тему, а Глеб с Русланом маячили поблизости, раскачивая в нашу сторону пластмассовую висюльку от жалюзи.
Со временем подтянулась и остальная часть группы, уже забившая, как и я, на повторение топика, но ещё надеющаяся, что их сегодня не спросят, и спустя некоторое время прозвенел звонок и мы по одному, бочком, по стеночке, втекли в класс, дабы не мешать разговору нашей англичанки с англичанкой какой-то другой, и заняли свои места. Хвала Императору – англичанка начала не с топиков, а с проверки домашки; оная не была у меня сделана, но сей факт не доставлял проблем – положив перед собой раскрытый словарь, исписанный старыми заданиями, я читала перевод заданных предложений по тетради Ани Осиной, которая всё списала с решебника и посему у неё всё было правильно. Если учесть то, что параллельно с проверкой домашних упражнений мы разобрали и обсудили несколько правил и, растягивая время, по очереди придумали по предложению на новые фразовые глаголы, до топиков дело так и не дошло, ибо вся эта бадяга растянулась на весь урок до самого звонка. Ненадолго простившись с англичанкой, мы поднялись на пятый этаж и обосновались в кабинете биологии; я снова уселась на своей парте, Лёха встал рядом, Глеб устроился на парте напротив, болтая ногами и пытаясь ими до меня достать, Аня Осина поставила в проход чей-то стул и положила на него ноги, а там и остальные обосновались поблизости, так что вокруг моей камчатки образовался целый круг одуревших со скуки школяров. Биологичка поступила опрометчиво, покинув кабинет и оставив его всецело на наше попечение, ибо Ефим со товарищи немедленно открыли шкаф и извлекли из него пластмассовые макеты какого-то звериного черепа и человеческих, очевидно, мозгов. Самое интересное

Вчера вечером я поужинала, посмотрела новости, потом немного посидела за компом, а почистив зубы и решив немного проветрить свою комнату, переместилась в соседнюю и там на некоторое время присоединилась к папе, скачавшему какой-то фильмец про пса-супермена и теперь смотревшему его с компа с гомерическим ржанием на всю квартиру. Кинцо действительно было забавным, но досматривать его до конца я не собиралась а, сочтя, что уже слишком поздно, чтобы читать перед сном, легла спать. Как всегда перед первым учебным днём на неделе, будь он понедельником или вторником или любым другим днём, спалось мне хреново, проще говоря – погружалась в зыбкую дрёму без сновидений я лишь ненадолго, а преимущественно ворочалась с боку на бок, безуспешно пытаясь избавиться от привязчивых мыслей. Однако под утро я, видимо, всё-таки отрубилась, но звонок будильника вскоре безжалостно вырвал меня в объятия суровой реальности, и мне пришлось с большим трудом, но всё-таки продирать глаза и вытаскивать себя из-под одеяла. Поторчав перед телеком и пожевав слегка почерствевшую питу, я засобиралась в школу и вскоре вывалилась на свет Божий, где всё было затянуто сырым серым туманом и даже пахло влагой весьма ощутимо. Дотопав до автобусной остановки, я дождалась автобуса, протолкалась в салон в числе первых и устроилась на сиденье дремать до самого конца пути, прислонившись лбом к стеклу. У метро я вышла и пошла до школы пешком, а там, на первом этаже, обнаружила Дашу (Вестницу); спустя некоторое время появилась и Катя, и мы поднялись наверх, на третий этаж, поскольку свободное пространство на кушетках вокруг нас начало резко сокращаться.
Там мы немедленно столкнулись с историчкой, потерявшей голос и посему изъяснявшейся теперь свистящим шёпотом, слышным только с близкого расстояния; она препроводила нас в кабинет и вывалила на первую парту листы, на которых были напечатаны наши фотографии по нескольку вариантов – результат того урока русского, с которого нас вызывали на второй этаж фотографироваться. Очевидно, от выбора нам всем было не отвертеться, так что я выискала свои фотоморды – они следовали сразу после Единорогиных, и у нас обеих их было аж по четыре разных: похоже, фотографу мы особо приглянулись. На одной из фот у меня была суровая физиономия человека, которого оторвали от важного дела, на второй у меня был какой-то совсем уж неестественный оскал, на третьей – её я и выбрала – моё выражение лица ещё худо-бедно напоминало улыбку, а на четвёртой красовалась ты недобрая ухмылка, после которой фотограф и прекратил все свои тщетные попытки меня рассмешить. Так же там были групповые фото – по два-три человека – и фотографии учителей; Вероника незамедлительно выбрала фоту физрука, запечатлённого перед стендом с нормативами с открытым ртом и выпученными глазами. Мы сообщили историчке номера выбранных фотографий, она записала их на каком-то листочке, а там и звонок прозвенел, все ввалились в класс, и мне с первой парты, где я было уселась перед грудой фотографий, пришлось отползать, за неимением Единороги, к себе на камчатку, навстречу сомнительному удовольствию соседствовать с Руденко.
Однако историчка, после потери своей громогласности, вести урок, естественно, была не в состоянии и поинтересовалась, у кого нет учебника; поскольку учебника не было у меня, она пересадила меня за вторую парту среднего ряда к Карине, у которой учебник был, и сказала всем писать конспект по новому параграфу, что про культуру. Мы с Кариной ограничились тем, что выписали из него все определения, к тому же она листала так быстро, что я едва успевала законспектировать всё необходимое, а под конец так вообще перелистнула на следующий параграф, так что я нечаянно переписала парочку определений и по другой теме тоже; затем Карина принялась играться со своей мобилой, а я – просто скучать, а историчка тем временем проходила по рядам, выставляя в дневники оценки, расписываясь и оставляя на субботний день уведомление о родительском дне. Мне она выставила кучу оценок, о происхождении половины которых я могла только догадываться, к тому же каждая оценка занимала по две-три клетки, что делало непонятным зачастую так же и то, за какой предмет какая оценка стоит, а я, в свою очередь, вручила историчке ксерокопию своего паспорта. Так, быстро и безболезненно, и пролетел первый урок, и мы вышли в холл и разместились у подоконников, надеясь, что наша англичанка и сегодня не придёт и мы сможем снова скоротать время у группе Анны Вадимовны; более того, некоторые были в том настолько уверены, что даже по очереди списывали с меня перевод предложений, заданных ею на дом. Однако наша Алёна Юрьевна не оправдала наших надежд и всё-таки появилась, и даже сообщила тем, кто успел подскочить к ней прежде, чем она скрылась в своём кабинете, что сегодня мы будем рассказывать топик про экологию – тот самый, который я ещё ни разу так толком и не прочитала!
Обсуждая несправедливость такой постановки дела и предлагая всем вместе объявить англичанке, что мы не были предупреждены о её возвращении, мы, тем не менее, сочли подготовку не излишней; однако единственная на всю группу книжечка с топиком оказалась у одной лишь Кати, и по бокам от неё пристроиться смогли только мы с Дашей (Вестницей), так что расположившимся поблизости пацанам, пока мы спешно вчитывались в текст, оставалось только спорить на тему, что лучше будет уронить на голову англичанке, дабы она больше не преподносила нам неприятных сюрпризов – кирпич или цветочный горшок. Но вот звонок прозвенел, и мы вошли в кабинет с ожиданием самого худшего, однако весь первый урок инглиша нам удалось избежать рассказывания топика: мы заставили англичанку разговориться на тему экзамена и способов его сдачи, а затем – продиктовать нам планы топика про популярное искусство, который мы будем рассказывать на следующей неделе, а заодно и топика про СМИ, который нам надо будет повторить за каникулы, но на то, чтобы дать нам план так же и по топику про науку, самому большому и сложному, англичанка уже не повелась; так же много времени заняло обсуждение домашки, которую англичанка задала нам на среду: в отдельной тетради написать по десять вопросов к каждому из первых десяти топиков (итого сто штук!), якобы для того, чтобы мы потом могли вести диалог на эти темы. А когда со звонком мы вышли на перемену, мне снова удалось урвать у Кати текст топика и ещё разок перечитать его, не забывая вместе с ней и с Дашей (Вестницей) поддерживать беседу с Вероникой, Аней Ковалёвой и прочими периодически возникающими в обозримом пространстве людьми (Веронике, к слову сказать, топик вообще был до фени – она учила свою роль к предстоящему спектаклю «За двумя зайцами», который состоится в нашем актовом зале в следующую пятницу – если у меня не найдётся дел поважнее, я не отказалась бы поприсутствовать).
Так прошла ещё одна перемена, и в кабинет я входила уже с готовностью наплести что-нибудь про экологию в достаточном количестве, чтобы получить как минимум четыре, однако англичанка решила начать с тех, кто на предыдущем уроке игнорировал её словоизлияния, то бишь с Глеба и Руслана. Каждому из них она задавала по огромному количеству вопросов, и их попытки ответить на оные всякий раз выливались в обсуждение всей группой той или иной проблемы, так что мы даже переходили с английского на русский, когда нам не хватало лексикона, так что в итоге занимательные дискуссии съели весь урок и мы снова дождались звонка с урока, так и не дождавшись грозившего нам вызова к доске. Как только опасность миновала, я прямиком отправилась в буфет, ибо желудок мой уже настоятельно требовал подзаправки. Спустившись в буфет и изучив удручающе скудный ассортимент, я остановила свой выбор на «рожке с повидлом» и, налив себе стакан воды, присоединилась к Кате и Даше (Вестнице), снова забившимся в свой любимый укромный уголок буфета. «Рожок» оказался на вкус таким же сырым и пресным куском теста, посыпанным сверху сахарной пудрой, как и вся местная выпечка, но внутри него хотя бы оказался некий намёк на начинку в виде варенья, так что на фоне прочих блюд он казался даже вкусным; Даша (Вестница) тем временем отколупывала ногтями кожуру апельсина, что ей, в конце концов, удалось. Когда же я ничтоже сумняшеся попросила поделиться со мной апельсином, мне вручили не дольку, а целый фрукт, так что мне также пришлось столкнуться с необходимостью его почистить. Читать дальше!

Вчера вечером я поужинала, посмотрела новости, поторчала за компом, да и легла спать, чувствуя себя достаточно уставшей, чтобы больше ничем время не убивать. Отрубилась я почти моментально, особливо если сравнивать с предыдущими днями, и проспала вполне себе крепко всю ночь, вот только что снилось – не помню, вроде какие-то эротические кошмары (так всегда: пожелаешь другому, а привидятся самому). Поутру меня разбудил будильник, и для того, чтобы встать, мне потребовалось напряжение всех последних сил воли, ибо поначалу это казалось делом нереальным. Однако я всё-таки выбралась из-под одеяла, похрустела яблоком, попялившись в телек, засобиралась в школу и вскоре выпинала себя на свет Божий. Добравшись до автобусной остановки, я опоздала на маршрутку, но дождалась автобуса и на нём доехала до метро. Оттуда я дотопала до школы пешком и, раздевшись, не стала более выискивать, где приткнуться, ибо все места были заняты, а выяснила, в каком кабинете у нас русский, и поднялась на третий этаж. Постояв немного с Дашей (Вестницей) и Катей, я вошла в кабинет, как только русичка впустила нас туда, и, поскольку Единорога сегодня прогуливала, отправилась на свою законную камчатку, однако, поскольку на первом уроке, как обычно, и половины класса не было, образовалась одна свободная парта впереди моей, и мы устроились на ней вместе с Аней Ковалёвой; сзади Руденко в одиночестве уплетал хавчик, купленный в МакФаке, и попивал кока-колу, издавая довольное чавканье и распространяя отвратительные запахи майонеза и картошки фри. По той же причине – причине глобальной неявки – русичка решила первым уроком провести литературу и продолжить тем самым обсуждение Мёртвых душ – на сей раз второй главы оных в целом и средств раскрытия образа Манилова в частности.
На сегодняшнем уроке русичка так же, как меня на предыдущем, бомбардировала вопросами Аню Ковалёву, дабы в итоге завалить окончательно и в конце урока триумфально выставить трояк, да к тому же моя библиотечная книжка была у нас одна на двоих, так что одновременно искать нужное место у нас не шибко мобильно получалось. Так, записав всего несколько слов, но выслушав при этом множество пространных русичкиных умозаключений, мы получили в качестве домашки классический набор вопросов к следующей главе и со звонком покинули кабинет. Проследовав к нашему кабинету английского, мы с Дашей (Вестницей), Катей, Аней Ковалёвой и прочими представителями нашей группы убедились, что нашей англичанки по прежнему в обозримом пространстве не наблюдается, и прежде, чем по привычке направлять стопы в кабинет химии, заглянули в кабинет Анны Вадимовны и увидели, что она благополучно пребывает на своём учительском посту. Решив, что лучше остаться у неё, нежели у Елены Дмитриевны, мы заняли места на галёрке; Аня Осина, с которой мы вместе сели, как обычно на инглише, угостила меня жвачкой, и я по привычке взяла – минус один тебе, Феникс! Ты же вегетарианец, не имеешь возможности посмотреть состав – отказывайся!.. Ну да я отвлеклась; явилась Анна Вадимовна, заставила нас пересесть с галёрки поближе вперёд и начала проверять домашку у своей группы, а мы принялись страдать ерундой. Впрочем, прострадали недолго: Анна Вадимовна начала диктовать предложения на русском для перевода, и мы решили тоже их записать – я для этих целей снова использовала обратную сторону словаря.
Записав около дюжины предложений, мы приступили к переводу – Анна Вадимовна даже дала русско-английские словари тем, кому это было необходимо, и я периодически таскала один такой казённый словарь у сидевших впереди нас Ажары и Анжелы, ибо сегодня я вообще что-то туплю по части английского: не Аня Осина спрашивала у меня, как переводится на инглиш то или иное слово, а я у неё спрашивала, и она мне отвечала, значит, не такие уж это были и редкие слова. Мы не успели закончить перевод до звонка, а как только он прозвенел, я направила стопы в буфет, ибо мой желудок уже давно напоминал о себе требовательным урчанием. Там мною была замечена очередная ещё не попробованная хлебобулочная единица: «пирог» (размером с эклер) с маком, политый шоколадом (который Глеб назвал говном); это-то блюдо, ажно за пятнадцать рублей, я и приобрела и схомячила, запив стаканом воды – кстати говоря, стаканы у нас теперь выдаются одноразовые, с помощью специального автомата возле бака с водой. Подкрепившись, я вернулась в класс и, поскольку на моём стуле уже обосновалась Юля Чередниченко, уселась на парте позади, дабы пронаблюдать за деятельностью импровизированного косметического салона, развёрнутого девчонками на нашей с Аней Осиной парте; особенно меня порадовало аццкое приспособление, которым Юля постригала ресницы (ну вот объясните мне кто-нибудь – нахрена постригать ресницы?) и которое я окрестила глазовыколупывателем, а девчонки, в меру своей испорченности, – кастратором.
Но вот перемена подошла к концу, косметички и незнамо откуда взявшаяся там доска были убраны с парты, из-под чужих рабочих тетрадей по истории, свидетельствовавших о происходившем списывании, был откопан мой словарь, на полях которого Юля уже успела накарябать слово «Настя», и мы продолжили перевод предложений. Потом мы их проверили, и Анна Вадимовна настолько удовлетворилась результатом, что на радостях устроила нам проверочную, раздав распечатки, на которых её кривым почерком было написано по десятку предложений, растянувшихся на полторы страницы, и заставив нас вырвать откуда-нибудь листочки. Распечатки раздавались по вариантам, но нам с Аней Осиной почему-то достались одинаковые, так что мы осилили эти предложения совместными усилиями и при помощи словаря очень легко и быстро – оказались они вовсе не такими большими, какими их намалевала Анна Вадимовна, и моим мелким почерком заняли всего десять строчек. Проверив результаты нашего труда, я пришла к выводу, что ничего плохого за эту проверочную получить мы не должны, хотя я заметила в последнее время, что из-за злоупотребления общения в аське с Джаспером всё активнее использую в школьных работах разговорный стиль английской речи, далеко не всегда верный с точки зрения строгих грамматических и прочих правил. Остатки урока мы с Аней Осиной скоротали, листая словарь и выискивая в нём смешные слова, а потом Анна Вадимовна раздала нам в качестве задания распечатки, на которых было ещё по десятку предложений на русском для перевода, и отпустила нас со звонком на все четыре стороны. На перемене я вспомнила о необходимости поставить в дневнике печать и спустилась на первый этаж, где постучалась в канцелярию и застала наконец секретаршу на её рабочем месте.
Она не сразу впилила, зачем мне нужна печать и куда её надлежит ставить, а потом сбегала куда-то на территорию завхоза, – очевидно, скоординировать свои действия у директрисы, в то время дислоцировавшейся там, – вернулась, зашла в кабинет директора и вышла оттуда уже с печатью школы, красовавшейся под моими триместровыми оценками прямо поверх учительской и родительской росписей. Таким макаром уладив последнюю формальность, необходимую для сдачи экзаменов в лицей при РГГУ, я пришла в кабинет русского, где мы с Аней Ковалёвой обнаружили, что количество народу относительно первого урока резко возросло и наша парта оказалась занятой Дашей (Вестницей) и Юлей Чередниченко. Мы, очевидно, были немало озадачены таким поворотом событий, ибо Юля даже возмутилась, почему мы смотрим на её парту; чисто из вредности мы с Аней ещё некоторое время попялились на злополучную парту, после чего бросили портфели на свои законные места и вышли в коридор. Там я попыталась уведомить маму, обещавшую мне об этом напоминать, о том, что я уже поставила печать в дневник, путём sms-ки, но до моей мамы они почему-то никогда не доходят – не дошла и в этот раз; Аня отобрала мой телефон, поковырялась с ним, пытаясь выяснить возможные того причины, не нашла таковых, а потом заметила кого-то и сбежала, а я вернулась в класс, где, усевшись на Абрамовскую парту (он хотел меня согнать, да не смог), послушала вместе с Наташей очередное обсуждение Аней Новиковой и Лёхой их общей младшешкольной театральной карьеры. Со звонком выяснилось, что Даша (Вестница) предпочла сесть с Катей, так что я смогла переместиться на парту вперёд, к Юле Чередниченко, за обещание ей по мере сил помогать. Далее!

Вчера вечером я посмотрела новости, поужинала всякой всякостью, потом попялилась немного в 2x2, почистила зубы, доперечитала Женитьбу, да и легла спать. Отрубилась не то чтобы быстро, зато спала почти что крепко, и снилась мне какая-то галиматья с ощутимым фраевским привкусом, в которой я что-то искала, бегала по разным местам, приходила домой к разным людям и приставала к ним, а они на меня орали, и постоянно кто-то был рядом – иногда, кажется, Гамбит, а иногда, кажется, Единорога, – а в итоге я почти никаких подробностей не помню, кроме одной, о которой рассказывать не буду, ибо это личное, а ещё помню лошадь, на которой зачем-то каталась верхом. Когда поутру меня разбудил будильник, мне очень не хотелось тащиться на труд и очень велик был соблазн завалиться обратно под одеяло и проспать ещё часика полтора, но тут проснулась совесть и напомнила, что я уже в прошлый раз прогуляла труд, и я решила её послушаться – встала, позавтракала половинкой яблока, повтыкала в Черепашек-ниндзя по 2x2, вспомнив детство, собралась в школу да и вывалилась на свет Божий, где прям-таки откровеннейшая зима творилась. Дотопав до автобусной остановки, я дождалась маршрутки, взяла её штурмом, доехала до метро и пешком почесала до школы. Пришла я туда довольно-таки рано, но свободных мест уже не было, и я, бросив портфель с краю от ряда кресел, напротив двери, по соседству с Машей и Ажарой, уселась на него весьма удобно, вытянув ноги. Ажара не преминула поздравить меня, как и всех новоприходящих, с мусульманским Новым годом – значит, всё-таки не зря весь этот снег выпал! Потом появилась Наташа и, так же столкнувшись с проблемой нехватки свободных мест, спёрла стул у охранника и поставила его слева от меня – на нём и устроилась.
После второго звонка мы медленно, чтобы хоть немного опоздать на труд, начали подниматься на пятый этаж, но когда мы поднялись, трудовички всё равно ещё не было и нам даже пришлось немного её подождать. Когда же она наконец явилась и впустила нас в кабинет, мы с Катей, Дашей (Вестницей) и Наташей благополучно заняли, за неимением внаглую прогуливающей Единороги, первый ряд, и всяк занялся своим делом – преимущественно списыванием или повторением уроков. С началом урока трудовичка начала рассказывать нам нечто абсолютно непонятное про технологию обработки застёжек, и я, поскольку у меня снова не было моей тетради по труду, – то ли опять дома забыла, то ли она опять у трудовички где-то затерялась, – снова записывала весь конспект на обратной стороне тетради по хренцузскому и туда же прилежно срисовывала все рисунки с доски. Потом трудовичка раздала картонные шаблоны, по которым надлежало чертить на ткани уменьшенные копии полочки, борта и подборта (убейте не знаю, что это такое), и выяснилось, что мои полосатые куски ткани для этого слишком маленькие; однако у Ани Новиковой нашлось целое полотнище ткани, от коего она милостиво позволила отрезать по кусочку и мне, и Маше, и Наташе. Мы успели только обвести шаблоны (все – карандашом по изнанке, я, для пущей заметности, – ручкой по лицевой стороне) и вырезать их, а не доделавшие рукава на прошлых уроках – начать оные доделывать, когда первый урок закончился и началась первая перемена. Неспешно вырезая начерченную фигуру, я послушала, как Даша (Вестница) читала нам с Катей перевод текста с лёгким эротическим содержанием из учебника немецкого, а потом начался второй урок, и Наташу чёрт дёрнул подойти к трудовичке и показать результат вырезания.
Трудовичка показала ей, что где не так, и Наташа донесла эти сведения до меня; там, где надо было отрезать лишнее, я с радостью отрезала, а где у меня борт получился слишком широким, я забила, ибо на переделывание не было ни ткани, ни желания, ни сил, и попросту не стала подходить к трудовичке с отчётом о проделанной работе, так что весь второй урок я блаженно провалялась на парте, наблюдая за активной творческой деятельностью Наташи, которая всё-таки решила переделать всё как надо, но не стала делать заново всю деталь, а заменила в ней одну половинку. Вдосталь насидевшись за машинкой, страдала ерундой и Вероника, склеивая из кусочков ткани на листочке бумаги аппликацию в виде пятнистого динозаврика; так мы скоротали ещё один урок и со звонком слиняли из кабинета. На лестнице меня уже поджидала Единорога, только что приехавшая в школу, но уже проголодавшаяся, и после того, как мы бросили портфели на хренцузский, она потащила меня в буфет. Там я снова ограничилась десятирублёвым батончиком мюсли и в компании Единороги и Ани Новиковой, уплетающих сосиски в тесте, его и прикончила; дождавшись, пока доест Единорога, очевидно, перенявшая у меня привычку медленно есть, от которой я уже избавилась, мы поднялись на третий этаж и облюбовали парту, стоявшую в холле вплотную к одному из крайних подоконников. На этой парте мы втроём улеглись в рядок, поперёк парты, свесив ноги; я ещё и положила на подоконник свой портфель и положила на него голову. Так мы балдели и изредка переговаривались между собой, раздвигая жалюзи, болтавшиеся между нами, Единорога слушала всякие мелодии по своей мобиле, а Наташа нас сфотографировала; когда у меня затекла спина, я повернулась на бок, и только когда к нам подошли Аня Ковалёва, Лёха и Вероника, написавшая новый стих про меня и про Лёху, мы все трое приняли вертикальное положение.
Со звонком мы ввалились в кабинет хренцузского, Единорога снова ничтоже сумняшеся меня кинула и села с Катей, явно не задумываясь о возможных последствиях такого наплевательского ко мне отношения, а мне пришлось садиться на камчатку с Аней Новиковой, которая, впрочем, вела себя терпимо, ибо что-то списывала. Весь урок мы читали и «переводили» под диктовку хренцуженки всяческие предложения, так что под конец оного мы с Аней уже обе дремали на парте, изредка прислушиваясь к происходящему, дабы не упустить нужное предложение, когда до нас дойдёт очередь, и единственным фактором, не давшим нам заснуть окончательно, явился Лёха, давший нам посмотреть свою тетрадь с конспектами об известных композиторах из музыкальной школы. Когда же урок благополучно закончился, мы направили стопы на алгебру, скоротали перемену в коридоре, а со звонком вошли в кабинет; математичка сразу же начала урок с вызова несчастных к доске для решения примеров и задач, причём проверяла у вызываемых домашку, а поскольку Домашка эта была у меня не сделана, мне весьма не хотелось быть вызванной к доске, и я спасалась своей детской приметой, твердя про себя Единорогину фамилию, так что её снова вызвали, а меня нет, и хвала Магистрам. Работа у доски математичку явно не устраивала, ибо никто ещё не выучил новых формул, да и старые формулы все тоже плохо помнили, из-за чего процесс шёл медленно, так что несколько номеров, расписанных на доске по двум вариантам явно для самостоятельной работы, мы так и не успели выполнить; дисциплина тоже, как обычно, хромала, и в конце урока математичка разразилась тирадой на тему, что если мы хотим учиться, мы должны хорошо себя вести на уроках, а если не хотим, она нас освободит от уроков и выставит нам годовые оценки по первым двум триместрам, и что нам с этим надо поскорее определяться.
Она приказала оставить на партах тетради по алгебре для проверки домашки, но я, когда урок закончился, свою от греха подальше убрала, и мы с Единорогой, захватив её учебник и тетрадь, вышли в коридор, к подоконнику, готовиться к проверочной по геометрии – а она неизбежно намечалась, ибо у математички на столе уже возлежала стопка книжечек. Подготовка осложнялась тем, что прошлый урок мы пропустили, ибо нас с него выгнали за опоздание, зато у Единороги была сделана, то бишь списано с решебника, домашка, а у меня была деревянная линейка со шпаргалкой с формулами и их доказательствами. Побоявшись в очередной раз опоздать, мы пораньше пришли с перемены в кабинет и там обнаружили уже розданные книжечки; пока мы думали над тем, какую проверочную мы будем делать и если, к примеру, такую-то, то как, урок начался, математичка пришла и прежде, чем сказать, что нам надлежит выполнять, пожелала выгнать Юлю Кондратюк из класса, поставив вопрос ребром: либо она, либо я. Юлька выходить отказалась, и математичка выбежала из класса, оглушительно хлопнув дверью; когда у народа прошло состояние охуения, к математичке одна за другой потянулись делегации по четыре-пять человек – просить прощения, но все они возвращались ни с чем, сообщая, что математичка не хочет больше вести уроки у нашего класса, ибо мы – самый ужасный класс из всех, какие она только видела за свою 35-летнюю учительскую практику. Придя к выводу, что нашему классу наконец-то удалось довести даже самого завуча школы, а так же что математичке сейчас явно больше всего хочется побыть одной, я не стала присоединяться к походам с челобитными, так что мы с Единорогой просто просидели весь урок, пока одни шумели, а другие молча что-то делали по алгебре или геометрии, и беседовали о том – о сём, начав ностальгией по детским дворовым годам и закончив совсем уж метафизической философией о теории относительности и бесконечном множестве существующих миров (что было уже более по моей, нежели по Единорогиной части). Кликать сюда и лезть подкат

Вчера вечером я посмотрела новости, поужинала всем содержимым холодильника, включающим питу, сыр, пряники, творог и прочая, попила какао, а затем, почистив зубы, поперечитывала немного на ночь Женитьбу, да и легла спать. Заснула я ой как не сразу, зато спала уже лучше, всего с несколькими перерывами, и снился сначала всякий бред с собаками, коллегами, однокашниками, крутыми лестницами и запутанными тёмными коридорами, а потом приснилось что-то ваховское, с механикусами, так что я теперь весь день хожу и пытаюсь вспомнить подробности. Разбудил меня будильник в условленное время, и я, хоть и поднялась с большим трудом, обнаружила себя вполне удовлетворительно выспавшейся и, не став завтракать, а только посидев перед телеком, собралась в школу и выпинала себя на свет Божий. Добравшись до автобусной остановки, – автобус снова уехал у меня прямо из-под носа, – я дождалась маршрутки, взгромоздилась в неё и поехала, подрёмывая с прислонённым к окошку лбом. У метро я вылезла и потопала к школе, куда умудрилась прийти раньше Даши (Вестницы) и Кати – одна лишь Единорога поджидала меня на кушетке первого этажа. Раздевшись и найдя свой шарф, забытый мною давеча в раздевалке, в целости и сохранности, я вскоре направилась наверх в компании Единороги. Время до второго звонка мы скоротали на четвёртом этаже, пока я тыкала в мишени, нарисованные на Единорогиной кофте, которую тыкать нельзя, ибо она была заказана из Германии за бешеные бабки, а когда нас впустили в кабинет, обосновались на первой парте среднего ряда. Математичка, отсутствовавшая вчера, сегодня уже была в строю, и урок незамедлительно начался с записывания новой порции формул, а продолжился бесконечным решением несчастными у доски всяческих примеров и задач.
На перемене Единорога потащила меня на подоконник, где настрочила шпору по русскому, а потом Даша (Вестница) и Катя запахали нас с Единорогой по очереди их фотографировать на фоне окна на Катин фотик; после каждого снимка, особливо когда я экспериментировала с ракурсами в условиях паршивейшего школьного освещения, мы вчетвером дружно угорали. На следующем уроке алгебры решение всяческой ерундени продолжилось, и где-то к середине урока очередь дошла и до нас с Единорогой. Когда меня вызвали к доске, выяснилось, что я, оказывается, всё-таки уже успела запомнить кой-какие формулы, записанные у меня на линейках, но вот только когда я от единицы отняла 0,64 и получила, после долговременных раздумий, 0,26 (да, с устным счётом у меня жопа ещё та), математичка посадила меня на место, избавив от дальнейших мук – не знаю, ставила ли она сегодня оценки за работу у доски, ну да двойкой больше, двойкой меньше – всё равно. Остаток урока я продолжала списывать с доски всё на ней возникающее, а когда урок закончился, мы бросили портфели на русский, выслушали очередной Вероникин стих обо мне, превращённой в мою полную противоположность, и Единорога потащила меня в буфет. Там, успешно протолкавшись в начало очереди, я приобрела ром-бабу, смолотила её, а когда Единорога ещё продолжала уминать своё пирожное, спёрла у неё с тарелки – благо мы стояли, а не сидели за столом – десятирублёвый батончик мюсли. Пока она изучала пристальным взором мою честную физиономию, я успела развернуть батончик за спиной и откусить половину прежде, чем догадавшаяся обо всём жертва ограбления вырвала у меня остатки и засунула их мне в стакан с водой.
Засим мне пришлось наливать себе новый стакан воды, а Единороге – купить себе новый батончик и прикончить его, ни с кем уже не делясь; доев и допив, мы сунулись было к психологичке, но в её кабинете никого, кроме Клавдии Васильевны (как её, наверное, задолбали психологичкины посетители!), не обнаружили, убедились, что и кабинет Татьяны Алексеевны заперт, и поднялись на русский. Когда урок начался, русичка, проверив домашку, раздала нам вторую часть книжечек для проверочных, а мы, подписав их, приступили к выполнению сразу двух работ по вариантам. Единорога полагалась на свою шпаргалку, я – на врождённые грамотность и интуицию, и всё бы хорошо, – осталось только одно задание, в котором у нас обеих возникли непонятки, – но тут нарисовалась историчка и принялась утаскивать по паре – тройке человек фотографироваться. Утащила и нас – мы заглянули в туалет, где Единорога поторчала перед зеркалом, и спустились на второй этаж, где и был устроен переносной полигон для фотосессии – стул, синий фон и фотоаппарат. Каждый по очереди садился на этот стул; после Единороги устроиться на нём вполоборота пришлось и мне, и фотограф начал упорные попытки заставить меня улыбнуться. Мой натянутый оскал его не удовлетворил, и он попробовал меня рассмешить, показывая язык, что у него не получилось, и только на десятом, наверное, дубле я выдала вымученную усмешку, показавшуюся фотографу достаточно жизнерадостной, и он отпустил меня обратно на русский. Там я на бум Лазаря выполнила единственное оставшееся задание, и мы с Единорогой, проверив свои работы, сдали тетради, после чего русичка собрала их у всех и отпустила нас с Богом на все четыре стороны.
После русского мы переместились к подоконнику третьего этажа, где Единорога начала попытки рассказать мне заданный им топик про международные организации, после чего мы обратили внимание на то, что больше никого из моей группы у нашего кабинета не собирается, и, сочтя это подозрительным, пошли посмотреть, как дела обстоят у её группы. Там дела обстояли более определённо: кабинет был открыт, возле него топталось несколько человек, англичанка Анна Вадимовна была на месте; Единорога зашла в кабинет и устроилась за партой, я тоже зашла на правах гостя и уселась на соседний стул. Пока Единорога продолжала повторять топик, я немного подремала, а потом заявился пятый класс со своей училкой, и она сообщила нам, что нам следует идти в кабинет физики. Покуда Единорога спешно паковала портфель, освобождая территорию, я сбегала посмотреть, что происходит у нашего кабинета, и обнаружив пространство перед оным по-прежнему пустым, рванула вслед за остальными на пятый этаж, в кабинет шизики, где весь класс и обнаружился. Мы с Единорогой в предвкушении неладного устроились на первой парте среднего ряда, но ничего страшного не произошло: одна из англичанок, Елена Дмитриевна, сообщила, что обязана провести у нас очередной тест по профориентации, и раздала нам листочки. Свой я немедленно подписала, хотя потом выяснилось, что надо было писать только пол и класс – хотя меня всё равно вся школа по почерку узнаёт; далее следовал вопрос, кем мы собираемся подрабатывать летом, и я ответила, что летом предпочитаю отдыхать.
На последующие вопросы надлежало отвечать только одной цифрой, обозначающей номер ответа, но, во-первых, в большинстве вопросов я не могла определиться с одним вариантом и выбирала несколько, а во-вторых, англичанка диктовала ответы быстро и без их номеров, так что немудрено было сбиться со счёту и написать не то, что хочешь на самом деле. В итоге там, где надо было распределить перечисляемые школьные предметы на любимые и нелюбимые, я просто-напросто не успела и так и написала, что диктовали слишком быстро; там, где речь зашла о профильных классах, выбрала либо социально-гуманитарный, либо филологический, написала, что, возможно, уйду туда, если таковые будут организованы в одной из школ района, и что в нашей школе перспективу появления какого-либо из перечисленных профильных классов не считаю возможным; а где из 34-х пунктов, каждый из которых класс встречал приступом смеха аки самые смешные анекдоты, надлежало выбрать направленность своей будущей профессии, вынуждена была выбрать и СМИ, и культуру. Потом мы сдали листочки, англичанка поворчала, что мы неправильно их заполняли, и урок продолжился в обычном режиме – нам диктовали предложения на русском, а мы сразу же переводили их на английский (я, за неимением давно куда-то пропавшей тетради, писала на обратной стороне словаря) и потом проверяли. В конце урока нашей группе было сказано, что Алёны Юрьевны сегодня нет в школе, то есть что мы сможем уйти с седьмого урока; засим я решила уйти сразу же после биологии, поскольку на физру я забила уже заранее и даже не взяла сегодня с собой форму. Тык и ещё чуть-чуть

Вчера вечером я, под новости и ужин питой, сыром и творогом, успешно успела пропалить френдленту, ленту каментов и форум, после чего даже не поленилась вернуть себе привычные избранное, рабочий стол и обоину рабочего стола, а так же ещё разик устроить охоту на вирусы – на сей раз она длилась куда как меньше, но всё равно продуктивно: три ползучих гада было убито – и откуда только лезут на мою голову, сволочи?.. Почистив зубы, я ещё немного поперечитывала перед сном Женитьбу да и легла спать – спалось уже менее паршиво, нежели перед понедельником, и даже что-то снилось: коллеги, однокашники, собаки. Разбудил меня звонок будильника, и я с немалыми усилиями выперла себя любимую из-под одеяла, поторчала перед телеком, не завтракая, собралась в школу и вывалилась на свежий воздух. Дойдя до автобусной остановки, я обнаружила там множество народу, говорящее о том, что общественного транспорта не появлялось давно; наконец, подъехала маршрутка, но она была настолько битком, что никто не смог в неё влезть. Отчаянно замерзая, я таки дождалась автобуса и вместе со всем людским потоком взяла его штурмом. Уже заранее набитый, автобус пополз по маршруту, и на каждой остановке его встречали толпы, естественно желающие влезть в него без остатка, так что очень скоро пассажиры оказались утрамбованы как кильки в банке, а я – уже не стоящей в вертикальном положении, а висящей на обеих руках на поручне в диагональной позиции Пизанской башни, угрожающе нависая над двумя сидящими старушками и рискуя на них свалиться, стоит только одной моей руке разжаться. Старушки, не меньше моего заботящиеся о моей устойчивости, умоляли меня держаться, и я держалась, хотя ладони уже горели, а пальцы затекли.
Так мы добрались до метро, и, покинув убийственное чрево автобуса и посмотрев на часы, я увидела, что уже 8.30, то бишь первый урок уже начался и меня до начала второго урока в школу не пустят. А чем сидеть в предбаннике добрые полчаса, не лучше ли сходить позавтракать?.. И я, убедившись, что на третьем этаже Трамплина ещё темно и пусто, потопала в Рамстор, где поднялась на второй этаж. Там из всех закусочных шарашил только МакФак, а за столиками просыпалось, уткнувшись носами в стаканчики кофе, всего несколько человек; я приобрела пачку картошки фри с соусом карри, пирожок с яблоком и стакан апельсинового сока. В итоге карри кончился раньше, нежели картошка, а она без него была такой гадостью, что я не стала её доедать, пирожок оказался очень вкусным, ибо яблочный джем в нём был с крупными кусочками яблока и к тому же щедро посыпан корицей, которую я обожаю, а сок оказался таким ледяным, что от него ломило зубы, к тому же его было много и я его не допила. Таким образом поев, я снова закинула портфель на плечи и, покинув Рамстор, потопала в направлении школы кратким путём – через переулок напротив МАТИ, мимо лицея; по дороге меня застала sms-ка Единороги, сообщающая, что она ждёт меня на первом этаже. Я пришла точнёхонько на перемену, и Единорога действительно поджидала меня на первом этаже – выяснилось, что она тоже поневоле прогуляла первый урок, ибо ходила в поликлинику сдавать анализ крови, а потом её тоже не пустили и она как дура сидела в предбаннике почти полчаса. Мы посидели-потрепались на кушетке, а потом прозвенел звонок на второй урок, и мы рванули наверх, на инглиш, по кабинетам.
Намереваясь свернуть на третий этаж, мы увидели людей из наших групп, поднимающихся ещё выше, и последовали за ними; в итоге весь наш класс оказался согнанным в кабинет химии на пятом этаже, и мы с Единорогой, ещё не полностью впиливая в происходящее, устроились на своей любимой парте – первой в ряду у окна. В итоге урок у нас вела англичанка одной из групп – Елена Дмитриевна, раздав какие-то книжечки с заданиями по грамматике и заставляя нас составлять и переводить бесконечное множество предложений (впрочем, до нас с Единорогой очередь дошла только один раз за весь урок). На перемене Единорога потащила меня в буфет, где я, сытая своим незапланированным завтраком, ничего покупать не стала, а она, поскольку кровь надлежало сдавать натощак, набрала гору хавчика и засела питаться, после чего мы вернулись обратно на пятый этаж, на второй урок инглиша. И снова книжечки, и снова предложения, и снова о нашем существовании никто и не вспоминает… отчаянно сражаясь с сонливостью, я изрисовала всю обложку Единорогиной тетради единорогами, паровозами, котами и прочей ерундой как по её просьбе, так и по собственной инициативе. Наконец, с инглишами было покончено, и мы спустились на третий этаж, в кабинет истории. Там нас ждало сразу несколько сюрпризов: во-первых, ещё по парочке распечаток с информацией по теме на каждого, а во-вторых, листочки и распечатки с заданиями для каждого из вариантов, прозрачно намекающие на проверочную. Пока я сидела на Карининой парте, болтая ногами и пытаясь заранее сформулировать свои ответы к вопросам с распечатки, Единорога перечитывала свою шпору по последнему параграфу, а Лёха донимал нас, Башмака и Веронику с Аней Ковалёвой листочком, разрисованным цветочками, на котором он наконец-то собрал воедино все свои стишки о моей персоне, перемена закончилась, а проверочная началась, ибо историчка наконец пришла.
Перво-наперво она принялась диктовать нам вопросы, требующие короткого ответа: в большинстве случаев – даты, в некоторых случаях – определения понятия; преимущественно нас спасала Единорогина шпора, а когда на ней чего-либо не оказывалось, я подглядывала в свою тетрадь, подложенную под листок, но было там несколько моментов, ставящих в тупик нас обеих со всеми нашими примочками, не говоря уж об окружающих, спрашивающих нас об этом по нескольку раз в минуту. Ответы на вопросы с распечатки были второй частью проверочной, но с ними я справилась легко, ибо точных фактов они не требовали, а требовали высказать своё мнение – а это я завсегда пожалуйста, и знаний на аргументацию мне обычно хватает. Так и прошёл почти весь урок, а когда мы сдали свои листочки, историчка ещё ненадолго нас задержала, дабы зачитать какой-то пафосный документ, повествующий о качествах, коими должен обладать лидер школы; потом народ высказывал предположения, что тем самым то ли кого-то из нас в эти самые пресловутые лидеры прочат, то ли хотят нас пристыдить и показать, какими нам никогда уже не стать. Как бы оно там ни было, а Единорога снова потащила меня в буфет – жрать в компании Вероники и Ани Ковалёвой; закончилась эта трапеза тем, что она начала меня лохматить и угорать, я ответила взаимностью, а Аня засняла весь этот беспредел на мобилу и пообещала выложить в Контакте. По дороге из буфета мы заглянули было к Татьяне Алексеевне, но в кабинете её не обнаружили и, потоптавшись возле её малышни, игравшей в конструктор, вернулись к кабинет истории.
Долго ли, коротко ли, а вторая история, заменяющая алгебру и геометрию, началась – началась с опроса по предыдущей теме, во время которого я, когда меня спросили, забыла про план «Барбаросса» и вспомнила про план «Ост», но говорить ничего не стала, ибо поняла, что это что-то не то, а историчка не преминула заявить, что у меня скоро не то что тройка, а двойка будет по истории, а закончилась традиционным написанием конспекта про партизан и прочих под быструю диктовку до онемения руки. В конце урока историчка раздала рабочие тетради тем, кто сдал их вовремя, то бишь восьми человекам и нам с Единорогой в их числе, и поскольку у нас были выполнены далеко не все задания, у нас стояли... трояки. Я обратила внимание исторички на то, что те, кто вовремя тетради не сдал, успели выполнить все задания и теперь получат пятёрки, на что последовал ответ, что лучше дольше подержать тетрадь у себя, чем оставить несделанные упражнения – чтож, отныне буду так и делать, могу хоть вообще сдавать только в конце года со всеми подряд сделанными заданиями, мне же легче. Итак, после двойной истории мы, скоротав перемену возле подоконника, грея задницы у батарейки, отправились на географию; географичка была сегодня в приподнятом настроении и объявила этот день днём пятёрки. Пользуясь этим, Единорога подсунула ей свою контурную карту и схлопотала пятёрку за выполненные задания, а я, в свою очередь, когда нам вернули наши тетради, выклянчила пятёрку тоже – и получила её за ведение тетради; не понравилась географичке только фраза «Я – сволочь!», крупно написанная Единорогой на полях моей тетради, и она, в смысле географичка, её зачеркнула. Самое интересное впереди)

Вчера вечером я дописала предыдущий пост, постояла под душем, окончательно почувствовала себя человеком, а не бочкотарой со спиртным, корявым почерком, но с неизменной грамотностью списала упражнение по русскому, проигнорировав грамматические задания, пропалила френдленту, ленту каментов и форум, во время новостей и несколько после, то бишь примерно до двенадцати с копейками, слила в фотоальбом свои 78 фотов со вчерашнего празднества, а так же несколько с более ранних событий, да и легла спать. Заснула я не сразу и не вдруг, да и спать у меня, как всегда перед первым учебным днём на неделе, получалось довольно-таки плохо, проще говоря – это больше было похоже на дрёму, нежели на сон; впрочем, пару раз мне всё же удалось ненадолго, но качественно отрубиться, хоть и снилось мне одно лишь давешнее мероприятие. Когда же поутру будильник напомнил о себе нудным звонком, я с удивлением обнаружила, что вполне в состоянии встать, что я и сделала, как обычно, с трудом, но и без каких-либо особо титанических усилий. А вы думали, что похмелье оставит меня в кровати до самого полудня? Не тут-то было – сегодня я только лишь чувствовала в голове приятную пустоту и безмятежность до середины дня, тем временем как вчерашние события всё более и более чётко проступали у меня в памяти, и больше никаких симптомов!.. Итак, я поднялась, попялилась в телек, собралась в школу и вскоре уже выпинала себя на свет Божий и пошагала в направлении автобусной остановки, где догнала чуть было не отъехавший уже автобус, вломилась в него, устроилась на каком-то сидении и так с ветерком доехала до метро.
Оказавшись там вполне себе вовремя, я неспеша добралась до школы, где на первом этаже и встретила Дашу (Единорожку); Даша (Вестница) и Катя уже списывали с неё химию, поскольку пришли в школу раньше, меня же, по старой дружбе, записали в очередь на списывание за ними – а очередь была немаленькая: казалось, что никто, окромя Единороги, ни химию, ни историю не сделал. Мы немного постояли на первом этаже, обсуждая вчерашний день (причём у Единороги заплетался язык и тянуло в ржач её больше, нежели меня) с комментариями привязавшегося к нам Лёхи, а дождавшись первого и второго звонков соответственно, начали восхождение на третий этаж, на русский, где мы с Единорогой приземлились за первую парту ряда у окна и так и оставались на оной в течение всего дня. Не помню, за какими ещё разговорами мы потратили последние остатки свободного времени до прихода русички, однако нам было уже не до списывания, и мы решили перенести это занятие на лучшие времена. Русичка начала с того, что продиктовала нам несколько предложений, навеянных ей нашими сочинениями по Герою нашего времени и должных опровергнуть некоторые выведенные авторами оных утверждения, потом задала нам самостоятельно списывать упражнения из учебника, тем временем как несколько несчастных работало у доски. В начале и в конце урока она взяла на проверку несколько тетрадей – благо меня пронесло – после чего мы повлеклись на пятый этаж, на шизику. Перво-наперво Единорога, дойдя до места назначения, выгребла из портфеля несколько книжек, которые она брала почитать у психологички (в одной из таковых рассказывалось о том, как одежда, макияж и личные вещи человека говорят о его характере, и я нашла там статью про стиль «хаос», естественно, представила себе это зрелище в меру своей испорченности и немало ржала), а так же книжку с картинками по Гарри Поттеру, которые якобы должны были быть трёхмерными, но на первый взгляд представляли из себя только какофонию из обрывочных изображений.
Однако вскоре я научилась ею пользоваться – оказывается, на неё следовало пристально вылупиться и расфокусировать зрение, как если бы чтобы начало двоиться в глазах, и тогда одни картинки постепенно «выезжали» вперёд, другие, наоборот, «отдвигались» назад, и так ряда в три; Единорога уверяла меня, что это она принесла для малышни, занимающейся у психологички, ибо это якобы полезно для глаз, но, на мой взгляд, таким аццким психоделом все глаза себе сломаешь. С этими книжками мы потащились на второй этаж, толкнулись к психологичке, но обнаружили её кабинет запертым и вернулись на пятый, где хотели было зайти к биологичке, коей Единорога принесла возвращать тексты билетов, но в кабинете её не оказалось, а лежали там учебники явно другого учителя, так что мы воздержались просто оставлять Единорогин бесценный груз просто на столе. И вот второй урок начался, и шизичка, не став проверять домашку, столь любовно выполненную мною ещё заранее, продиктовала нам пару предложений по новой теме (при этом у меня при слове «гальванометр» случилась кратковременная истерика от хохота, ибо я вспомнила одно старое четверостишие, а Единорогу позабавило зрелище магнита, входящего в катушку и выходящего из неё) и устроила нам проверочную. Раздав соответствующие книжечки, шизичка приказала нам достать листочки, и Единорога вырвала по одному себе и мне; однако впоследствии выяснилось, что листочки требовались только сидящим на первом варианте, поскольку у них в книжечках в одном задании не было предусмотрено свободного места для решения, а мы, второй вариант, всё писали непосредственно в книжечках и листочками могли пользоваться только в качестве черновиков.
Мне более – менее повезло: подложив тетрадь под книжечку, я могла свободно списывать всё, что душе моей было угодно, то бишь и определения, и алгоритм решения задач, две из которых, самых сложных, вообще оказались у меня в тетради полностью решёнными (не помню, в домашней или в классной работе), так что мне не пришлось даже считать. Несмотря на такую фору, время поджимало, и я не только не имела возможности помочь сидевшей позади меня Маше, периодически меня окликавшей и даже приславшей записку, но и сама пропустила одно задание, в которой фигурировала некая спираль Роже, о которой ни я, ни окружающие нихрена не знали и о которой у меня в тетради ни слова написано не было, и не успела закончить последнюю задачу, в которой надо было оперировать цифрами с такими заоблачными коэффициентами, что даже калькулятор был бессилен перед их объёмами, а неким наверняка существующим правилам оперирования с оными математичка нас ещё не научила. Наконец, мы сдали книжечки и – кому надо было – листочки со вздохом облегчения, и мы с Единорогой, забросив портфели к кабинету хренцузского, снова повлеклись с её книжками к кабинету психологички. И снова застав оный пустым, мы спустились в буфет, где я приобрела свой традиционный десятирублёвый батончик мюсли и мы устроились трапезничать по лавкам, уже частично занятым Вероникой, Аней Ковалёвой, Дашей (Вестницей) и Катей. То короткое время, пока мы доедали, я наслаждалась тишиной, ибо Единорога в кои-то веки молчала, а затем, после очередной попытки взять штурмом кабинет психологички, мы свернули в кабинет Татьяны Алексеевны в компании Ани Новиковой, не упустившей случая выклянчить бутерброд с сосиской.
Поторчав там возле уминающей свои завтраки малышни, мы с Единорогой порешили на хренцузском сесть вместе, дабы не только я могла списать с неё химию и историю, но и мы с ней силами коллективного разума могли решить те задания как по одной, так по другой, кои она сама давеча не осилила. Тут возникла Аня, заявившая, что якобы они с Единорогой договаривались, что я сижу с ней, а Единорога – с Катей, и что, дескать, договора нарушать нельзя; при этом меня как ни спрашивали, так и не спрашивают и не спросят, с кем я хочу, а с кем не хочу сидеть, так что в следующий раз, я уверена на все сто, Единорога снова меня кинет… положительно надо переставать ходить на хренцузский в частности или в эту школу вообще. В итоге мы с Единорогой всё-таки аргументированно доказали, почему мы не сможем продуктивно работать, если будем сидеть в разных местах, и к тому же сможем запалиться, Аня разобиделась и ушла, да и мы тоже вскоре последовали наверх. Вернувшись на хренцузский, мы переложили свои манатки за предпоследнюю парту, так что Катя на первой осталась в гордом одиночестве, а Аня Новикова устроилась позади нас, и поскольку Вероника и Аня Ковалёва уже прихватизировали Единорогин листок с домашкой по химии, лежавший у меня на парте, мы решили начать с истории. Домашка по ней задавалась из второй части рабочих тетрадей, так что я свою тетрадь вчера положила с собой в портфель и теперь подписала; я списала с Единороги всё, что она сделала, в остальных же заданиях требовалось проанализировать ту или иную ситуацию, что обычно удавалось мне легче всего, но тогда в моём мозгу не витало вообще никаких мало-мальски умных мыслей, так что на них нам пришлось забить, и ещё одно задание я не стала с неё сдувать, чтобы у нас не получилось рассказов о двух одинаковых защитниках Москвы. Самая большая жопа ещё впереди

Вчера вечером я запустила клонирование винчестера, а сама засела смотреть новости, делать русский на пятницу и ужинать творогом, какой-то булкой и круассанами. Потом я часа полтора тупо провтыкала в 2x2, дабы просто убить время, а когда клонирование было благополучно завершено, поставила себе копию, а оригинал отложила – буду чистить от вирусов, славных потомков того, что сожрал у меня эксплорер и пал смертью храбрых, когда ещё выпадет свободное времечко. Потом я легла спать, снова заполночь, твёрдо решив на следующий день прогулять первые два труда: и высплюсь как следует, и в посте писать придётся меньше, так рассуждала я, переводя будильник. Отрубилась я практически моментально, снилась мне всякая гхырь, – собаки, лошади, коллеги, однокашники, – и когда будильник добросовестно меня разбудил, я разлепила глаза всё равно невыспавшейся. Однако пришлось вставать, завтракать яблоком, пялиться в телек на какую-то тупую передачу, в которой так рассказывалось о белом шуме, словно не все давно уже всё о нём знают, а создатели передачи только что сами его открыли, нечаянно разбивать - видать на счастье - стакан, а затем собираться и вываливаться на свет Божий, где снова с неба падал пушистый снег. Я дотопала до автобусной остановки, дождалась маршрутки, залезла в неё и так добралась до метро, откуда неспеша отправилась в школу пешком. Однако когда я пришла, внутрь меня не впустили: буфетчица, заменявшая сегодня охранника, заявила мне, что до звонка впускать не велено. Поскольку у меня была не настолько мощная тяга к знаниям, чтобы ломиться в закрытую дверь, я просто села на лавочку в предбаннике и стала ждать; время шло, вот пришла одна из англичанок, пришла психологичка, я уже начинала клевать носом, но наконец долгожданный звонок прозвенел, и меня впустили в холл первого этажа.
Я разделась и начала своё восхождение на третий этаж, рассеянно здороваясь со встречающимися мне на пути однокашниками; поднявшись, я присоединилась было к Кате и Даше (Вестнице), но темы их разговора были явно не предназначены для моих ушей, хоть и без того уже наслушавшихся за свою жизнь много всего интересного, и они меня бросили; прежде, чем появились Вероника и Аня Ковалёва, которых отчаянно колбасило и тянуло распевать припевы из французских песенок, я успела и поскучать немного, стоя в гордом одиночестве у своего подоконника, и ответить на sms-ку Единороги, извещающую, что она в буфете: «жри сама, я на третьем». Единорога так и поступила и, пожрав, поднялась к нам; долго ли, коротко ли, а Вероника и Аня Ковалёва завладели её мобилой, нашли моё сообщение, пропёрлись с него и исправили текст на: «жри сама, мы возьмём их живыми, Петька!». По моей рекомендации, пока Единорога куда-то отходила, они отправили это послание Денису из Нижневартовска, а потом и некоторым другим контактам, прежде чем владелица не отобрала у них свою мобилу. Когда прозвенел звонок и нас впустили в кабинет хренцузского, Единорога снова нагло бросила меня, сев с Катей, так что мне опять пришлось садиться на камчатку с Аней Новиковой, к коей вскоре пришла sms-ка про Петьку и ненадолго ввергла в ха-ха весь наш ряд; Вероника вернула мне мою рабочую тетрадь по хренцузскому, кою у меня случайно сныкала в прошлый раз. Хренцуженка сначала заставила нас «пересказать» записанный на прошлом уроке стих, который мы просто тупо прочитали по своим тетрадям, а потом занялась другой половиной класса, заставляя их читать и переводить какой-то кошмарный текст про Латинский квартал, мы же развлекались как могли.
Сначала Аня Новикова продолжила начатое на прошлом уроке разрисовывание моей тетради цветочками и сердечками, чему я уже не сопротивлялась, ибо рассудила, что будет лучше, если у неё почаще будут заняты руки, а Единорога решила было устроить со мной нашу любимую бумажную аську, коя вскоре превратилась в бумажный чат, ибо к исписыванию кусочка бумаги, адресованного Единороге от меня, присоединились и Вероника с Аней Ковалёвой, так что обратно ко мне он так уже и не вернулся, а был выкинут в помойку. Потом девчонки скрали у меня тетрадку, а вернули уже только к концу урока, с написанным карандашом внизу последнего начатого листа текстом, должным обозначать якобы мою анкету для сайта знакомств, в котором с весьма примитивным чувством юмора описывалась моя полная противоположность, но подписывающаяся моим именем. Дав всем желающим из сидевших на ряду прочитать сиё творение и поржать, девчонки милостиво позволили мне стереть их опус ластиком, на чём, впрочем, как выяснилось впоследствии, их безуспешные попытки меня достать не закончились. Когда прозвенел звонок с урока, мы отправились в буфет; у Единороги денег не было, посему она пыталась выклянчить у меня десятку, но я ей не дала, поскольку уже одолжила столько же Ане Новиковой, имевшей счастье обратиться ко мне раньше, и в итоге я приобрела ром-бабу, а она – булочку с сахаром и чай. Мы присели за столом слева от Вероники и Ани Ковалёвой, справа от них устроились Катя и Даша (Вестница), все – на безопасном расстоянии; однако это не помешало девчонкам представить моему вниманию очередное своё творение – листок бумаги, представлявший из себя эдакое объявление, в котором говорилось о каких-то «горячих парнях с пылу – с жару» и указывался мой телефон.
Не дождавшись реакции от меня, девчонки начали подсовывать сей листочек пацанам из десятого, садившимся поесть за наш стол напротив нас, и покатывались со смеху вместе с ними; когда мы все поели и пошли на урок, листочек где-то затерялся, но я заранее пообещала девчонкам, что если мне позвонит хоть один приколист по поводу этого объявления, моя пролетарская мстя будет жестокой и три их номера будут развешены в объявлениях «секс по телефону» по всему русскоязычному Интернету. И вот мы поднялись на четвёртый этаж, нас впустили в кабинет алгебры, и, не успев ещё сориентироваться, мы получили листочки, а на доске были написаны задания для проверочной для двух вариантов. Чтож, пришлось потрудиться, благо первые три задания при помощи моего укомплектованного набора шпаргалок на деревянных линейках дались мне довольно-таки легко, да и подглядеть в тетрадь мне несколько раз удалось, а вот на четвёртом задании застопорились и я, и Единорога. Я попытки осилить его оставила практически сразу, ибо впервые сталкивалась с подобной галиматьёй, а вот Единорога строчила на черновике какой-то бред до самого звонка, когда нам пришлось сдавать листочки; как выяснилось сразу после этого, даже Денис, сидевший сзади меня, так и не сообразил, как решать четвёртое задание. На перемене Единорога, заявив, что не наелась, снова потащила меня в буфет и раскулачила-таки на три рубля, чтобы купить ещё одну булочку с сахаром и стакан чая; я же просто налила себе стакан воды, ибо ни с того ни с сего начала вдруг икать и от этой икоты очень хотела избавиться. Вскоре к нам присоединилась Аня Новикова с пачкой кукурузных палочек; я таскала их у неё, пока она не решила, что с меня хватит, и перестала делиться, Единорога до истерики угорала над моей икотой, а время шло, шло…
Когда мы наконец поднялись наверх, возле кабинета топталось достаточно народу, чтобы мы подумали, что звонка ещё не было, а когда всё-таки сунулись в дверь, обнаружили, что урок уже идёт, наши однокашники сидят за партами. Математичка впускать нас не пожелала, а выгнала обратно за дверь, и мы все – почти дюжина человек! – поплелись в коридор коротать время урока. Сначала мы с Единорогой и Аней Новиковой устроились у одного из подоконников, но потом наш шум привлёк внимание одной из училок из ближайшего кабинета – кажется, немки; она выскочила в коридор, спросила, что мы делаем, и я, выступив в роли парламентёра, популярно объяснила ей, что мы опоздали на несколько минут, не услышав звонка, а нас выгнали с урока. Немка отправилась проверять информацию, привела нам математичку, и та сказала нам идти на первый этаж, чтобы никому не мешать. Все остальные прогульщики поневоле так и поступили, мы же с Единорогой и Аней Новиковой, не дойдя до первого этажа, остались на втором – то бишь постучались в гости к психологичке. Та сразу же поинтересовалась, не хотим ли мы ходить к ней на занятия по профориентации, и девчонки с лёгкостью согласились на дополнительный седьмой урок в понедельник; я же от такой перспективы отказалась наотрез, и психологичка невозмутимо резюмировала, что я смогу проходить тесты, когда буду прогуливать у неё физру. Заговорили о профориентации мы и теперь, и психологичка дотошно поинтересовалась у каждой из нас, какую профессию мы планируем выбрать, знаем ли мы, какие знания, умения и навыки для этого требуются, заставила меня, отказавшуюся ей писать это на бумажке к следующему разу, рассказать, какое у меня здоровье и какой характер и как это будет мне помогать или мешать в моей профессии и так далее; особенно много она мучила Аню Новикову, и мы с Единорогой охотно к ней в этом присоединялись, так что за время урока мы втроём успешно отсоветовали бедной Ане быть сначала дипломатом, потом юристом, потом маркетологом. Самое интересное впереди

Вчера вечером, дописав сочинение, я вернулась на Лиру и на форум, ужиная всем подряд – сыром, тхиной, круассанами, пряниками, фруктами из банки и не из банки и не помню ещё чем. Потом я мигом почистила зубы, постояла под душем и легла спать, но заснуть снова не могла довольно-таки долго, хоть и спала уже несколько крепче и мне даже приснилось по второму кругу всё, что я делала перед сном – сочинение и форум, а ещё снились зачем-то крокодил Гена и Чебурашка, игравшие в снежки, причём я точно знала, что Чебурашка женского пола, ну хотя бы в душе (тихо шифером шурша… крокодил Гена x Чебурашка вообще мегаяойный пейринг)). Проснулась я по будильнику, завтракать не стала, порвала при надевании единственные колготки, могущие быть надетыми под лосины, сочла это знаком судьбы и, прибавив это сонливости и вообще общей усталости, приняла решение на физру сегодня забить и не пойти, проще говоря – прогулять, причём самым наглым образом, ибо я даже не стала будить маму и заставлять её писать мне записку. Таким образом, собравшись в путь-дорогу, я вышла на улицу, где плавно падал снег и красиво засыпал весну временным подобием зимы, дотопала до автобусной остановки, дождалась маршрутки, влезла в неё и доехала до метро, откуда на своих двоих добралась до школы, где и воссоединилась с Дашей (Вестницей) и Дашей (Единорожкой). Некоторое время мы просидели на кушетках первого этажа, а затем снялись с места и поднялись наверх, на алгебру. Начало учебного дня я, как обычно, помню плохо ибо сплю, посему избавлю вас от излишних подробностей наших с Единорогой извечных прений о высоком и о низком и перейдём непосредственно к началу первого урока.
Математичка с энтузиазмом занялась своей обычной практикой вызывания людей к доске для решения примеров и задач, но, хвала Магистрам, домашку на проверку одновременно с вызовом не брала. Это было истинной милостью Императора, ибо меня она сегодня вызвала тоже, а я, как известно, домашку по алгебре и не только по алгебре не делаю никогда. Я относительно успешно решила пару примеров, и математичка спросила меня, справилась ли я с домашкой; пережив полусекундный сердечный приступ, я пошла ва-банк и выдавила, что, мол, да, сделала, и положила учебник на нашу с Единорогой первую парту с намерением сесть на место, но математичка явно заподозрила неладное и оставила меня у доски, приказав записать сбоку пару формул. Формулы я не знала, и она это знала и посему несколько секунд хищно пялилась на меня, ковыряющую носком туфля паркет и мычащую, что я знала, но забыла и буду теперь долго вспоминать. Она подсказала мне только то, что я и так помнила – что формулы имели вид дроби; остальное я не вспомнила бы никогда, но моё плавание по причине недостатка во времени не могло долго оставаться одиночным, и к доске вызвали Дениса решать следующий номер – он-то и прошептал мне эти грешные формулы, за что я ему безмерно благодарна ещё и потому, что подсказывать вообще не в его правилах, ибо он умный, но сцуковредный. Засим математичка посадила меня на место, пообещав классу проверить домашку на перемене и приказав для сей цели оставить тетради на партах в раскрытом виде. Времени сдувать её с Единороги уже не было, и сначала я планировала подойти к математичке и честно соврать, что нечаянно сделала домашку в черновой тетради и не взяла оную с собой, но потом положилась на русский авось и просто засунула тетрадь под учебник, когда выходила на перемену.
Жрать мне уже хотелось, но затащить Единорогу в буфет мне не удалось, ибо она была одержима идеей сдать географичке ту домашку, которую та вчера ни у кого так и не увидела сделанной, поскольку домашка эта вряд ли была заданной, и попёрлась к географичке в кабинет, но там её не нашла. Остаток перемены мы провели на этаже, а первое, что я увидела, это свою собственную тетрадь, переместившуюся из-под учебника на середину парты явно не без посторонней помощи. Я была абсолютно уверена в том, что в моей коллекции стало одной двойкой больше, и не особо волновалась по этому поводу, но… в моей тетради ничего не стояло! Более того, математичка, резюмируя итог своей проверки, заявила, что за отсутствие домашки поставила двойки Ефиму и Ане Новиковой, и что завтра она снова будет проверять, а так же что всем отвечавшим у доски она поставила оценки – мне, в частности, обломилась четвёрка, воистину хвала Магистрам! На второй алгебре мы снова решали примеры и задачи, в том числе самостоятельно (тут я предпочла положиться не только на собственный интеллект, но и на ботанизм Единороги) и на повторение – вобщем, уже во второй раз как чудом успели сделать на уроке практически всё запланированное. Когда урок закончился, я-таки сумела притащить Единорогу в буфет и затовариться своим традиционным десятирублёвым батончиком мюсли, а она опять накупилась всевозможным хавчиком аки на целую роту. Так мы приступили к жратве, снова в компании Наташи и Ани Новиковой, а когда наелись, пришли на литературу, обустроились на своём любимом месте. Остаток перемены я убила, проверив по её просьбе сочинение Ажар на наличие грамматических и пунктуационных ошибок и, как и в прошлый раз, получив немалое удовольствие, тихо поугорав над её очаровательным пафосом.
Но вот сочинения мы сдали, русичка загодя задала нам домашку и принялась довольно-таки интересно рассказывать нам о Гоголе и о Мёртвых душах в частности, и пока я слушала, возлежа на парте и отчаянно сражаясь с дремотой, Единорога отчаянно строчила, переписывая из моей тетради по английскому темы сочинений и планы к ним, а может, и ещё что-то там конспектируя. Урок закончился тем, что русичка продиктовала нам в качестве эпиграфа к заданному на дом плану жизни и творчества Гоголя его собственные слова, передающие слова о нём Пушкина (простите за тавтологию), и отпустила нас с Богом. Потом русичка ушла с Единорогой выдавать последней её тетрадь для творческих работ, дабы она смогла тоже написать сочинение, а я осталась её поджидать на третьем этаже в компании Вероники, Ани Ковалёвой и прочих. Когда Единорога вернулась, в процессе разговора Аня Ковалёва, как раз мусолившая в руках вонючий Единорогин блеск для губ, родила идею меня накрасить, что было горячо поддержано Единорогой. Попытка провалилась в самом зародыше, однако в итоге моя левая щека была эти блеском несколько измазана. Убедившись, что рукой эта липкая пакость не оттирается, я рванула в туалет и плеснула себе в морду ледяной воды из-под крана, но и водой зловредная субстанция смываться не желала, так что, когда я вернулась к девчонкам, вопрошая, что мне теперь делать, моя мокрая щека была уже не розовой, но ещё шершавой на ощупь и начинала ощутимо пощипывать. Получив ценную информацию, что теперь меня спасёт только мыло, я побежала на второй этаж к Татьяне Алексеевне, отвлекла её от разговора с несколькими другими учителями и попросила мыла.
Мне было милостиво позволено воспользоваться ёмкостью с жидким мылом, и я, выдавив на ладонь немного этой зелёной пакости, бросилась в вонючий туалет младшеклассников и только там оттёрла проклятый блеск. Там меня и застал звонок, и я, мокрая, вытирающаяся полами кофты на ходу, с побагровевшей и отчаянно чешущейся щекой поднялась на инглиш; мы с Единорогой устроились на задней парте ряда у окна, ибо её группа сегодня занималась вместе с нашей. Начала англичанка с усвоения нового правила, заставив нас придумать по одному предложению по данной конструкции на тему каких-либо последних мировых событий и включив в сей процесс и другую группу. Увлекательной дискуссии, конечно, не получилось, но всё равно было весело, и я охотно, хоть и безуспешно, тянула лапу в попытках сказать ещё одно предложение, а Единорога, вынужденная отрываться от какого-то якобы данного ей их англичанкой задания, выполняемого ею со словарём, вечно оказывалась не в теме. Затем мы приступили к проверке домашки, и то, что я её не сделала и мне даже подглядеть было не к кому, так и не было никем замечено, ибо сначала я вполне успешно полагалась на импровизацию, а потом англичанка и вовсе забыла про меня, забившуюся на камчатку, и перестала спрашивать. Попугав нас топиком про экологию, который она якобы собирается опрашивать у нас на седьмом уроке и который я вообще ещё ни разу не читала с самого пятого класса, англичанка отпустила нас с Богом, и мы с Единорогой снова спустились в буфет. Там мы купили по ром-бабе и дружно их смолотили, а потом стыбрили по ломтику чёрного хлеба с какого-то подноса и их смолотили тоже, после чего начали восхождение на пятый этаж. Лезем в подкат читать дальше!

Вчера вечером, пока мама имела мне мозги, я посмотрела сайты упомянутых в предыдущем посте школ и, к вящему своему огорчению, выяснила, что первые вступительные экзамены и в школу «Интеллектуал», и в лицей при РГГУ будут 13 апреля, наверняка с утра, так что невозможно будет поспеть и туда, и сюда, к тому же вечером того же дня я иду на Покровку на Бедного Марата. Потом я поужинала творогом, клюквенным вареньем и пряниками с яблоком, посмотрела новости, а когда зачем-то переключила на соседний канал и угодила на середину Волкодава. Последний раз я этот славный фильм смотрела около года назад в кинотеатре, посему с удовольствием пересмотрела ещё раз и только потом пошла спать, но, как обычно перед первым учебным днём на неделе, провалялась почти всю ночь, ибо сна ни в одном глазу. По закону подлости, периодически вырубаться и начала только под утро, и одну из самых успешных попыток заснуть прервал будильник. Послав его и повалявшись ещё немного, я наконец выпинала себя из-под одеяла, встала, оделась и пошла. На улице светло, хорошо, жаль, продолжающее спать сознание не в состоянии это оценить, а когда сидишь и обо всём этом пишешь, уже вечереет на дворе. Так о чём я? Ах да, вскоре подъехала маршрутка, на ней я добралась до метро и дотопала до школы, а в кармане, будучи мною проигнорированным, уже вибрировал телефон – как выяснилось позже, от sms-ки Единороги. Она уже поджидала меня на первом этаже шараги, равно как и Даша (Вестница), раздумавшая меня убивать после того, как я вручила ей листочки с плохо пропечатавшимся, но всё же её докладом по истории, которые я вчера выцарапала-таки у своего вновь заартачившегося принтера опосля киносеанса.
Зато убивать меня возжелала Единорога, ибо Вестница вскользь упомянула о сочинении и выяснилось, что пока она, то бишь Единорога, якобы болела, я ей об этом сочинении не сказала (а она и не спрашивала!). Таким макаром мы и добрались до кабинета истории, где я отдала ещё один долг – всучила Башмаку мятые распечатки с топиком о международных организациях, розданные нам англичанкой ещё в начале года и чудом сохранившиеся в моём шкафу не выкинутые, чтоб распечатал и вернул – я их обещала вчера его мамаше по телефону. Долго ли, коротко ли, а появилась историчка, пересадила нескольких человек по списку, но нас с Единорогой, хвала Магистрам, не тронула, потрепалась о том – о сём, я не помню конкретно, о чём, но и про наши доклады она упоминала тоже, да и начала урок общаги, продолжив лекцию об уголовной ответственности, которую мы усиленно, едва поспевая, конспектировали. В конце урока нам раздали наши листочки с проверочными – на моём без объяснения причин стояла грациозная чётвёрка, ну да я уже привыкла к тому, что в случае с историей четыре у меня обозначает пять, а три – четыре, – и распечатки, на которых корявым историчкиным почерком были изложены какие-то сведения по второй Мировой. Желудок мой тем временем уже требовал пропитания, но Единорога тащиться в буфет на первой же перемене отказалась наотрез, и мы провели её на этаже, пока звонок не разлучил нас по кабинетам. Англичанка перво-наперво раздала нам тетради для контрольных, и мы написали диктант, – а непосредственно я просто списала его с верной деревянной линейки, так что не могу рассчитывать на что бы то ни было ниже четырёх, – а затем – распечатки с заданиями на артикли, которые мы устно и выполнили (завтра на артикли ожидается очередной тест, надо будет для пущей верности подготовить шпору на линейке).
На второй перемене Единорога уже сама потащила меня в буфет, где я не нашла ничего лучше кроме традиционного десятирублёвого батончика мюсли; Единорога закупилась, помимо такого же батончика, ещё и упаковкой вафель и шоколадкой «Алинка» - жалкой пародией на «Алёнку» (обёртка похожа точь-в-точь, вплоть до написания названия) с каким-то кошмарным словом в составе, похожим на норвежские слова). Шоколадкой она поделилась с Наташей и Аней Новиковой, к коим мы и присоседились, пол-упаковки вафель досталось мне; потом Наташа фотала на мобилу, как мы чокаемся стаканами с водой, и на фотах у нас получались совершенно пьяные физиономии. Когда мы покинули буфет, я ненадолго заглянула вместе с Единорогой в их кабинет в гости, а со звонком вернулась в наш кабинет – и на втором уроке инглиша начался разбор новых (то бишь хорошо забытых старых) правил и выполнение всяческих упражнений по учебнику – я с трудом боролась с дремотой, чтобы следить за подходом своей очереди разбирать какое-нибудь предложение. После инглиша мы пришли на алгебру, и несколько заданий, записанных на доске, вызвали у нас подозрения на грядущую проверочную, так что я принялась списывать многочисленные формулы из тетради на свободную сторону линейки с диктантом. Тревога оказалась ложной, ибо проверочных никаких не было, поскольку математичка даже ещё не проверила предыдущие наши проверочные, и мы просто взяли новую тему, записали в тетрадь новые формулы (а я для пущей верности – ещё и на линейку) и начали решать по ним всяческие примеры – тема оказалась лёгкой, и мы с Единорогой сначала на голом энтузиазме опережали работавших у доски на несколько номеров, но потом мне стало влом считать и я снова предпочла списывание с доски самостоятельной умственной деятельности.
На перемене Единороге захотелось в буфет, но на сей раз уже я была против, ибо мне было влом тащиться с пятого этажа на первый и обратно, так что мы и на этот раз занялись полезным делом, к тому же записанные на доске задания по-прежнему не внушали доверия: Единорога бросилась читать параграф, а я проверяла, все ли формулы касательно многоугольников записаны у меня на линейке. В итоге такая перестраховка снова прошла даром: и по геометрии мы так же всего лишь взяли новую тему, записали новые формулы, решили с математичкиной помощью записанные на доске задания, а потом вызываемые к доске начали решать различные задачи. На этом уроке моя лень достигла своего апогея, посему я блаженно разлеглась на парте, хоть и продолжая зорко наблюдать за происходящим, и записывала только ответы на задания, без нудных решений. В кои-то веки мы успели всё сделать за урок и математичка отстала от нас до звонка с него, во многом потому, что ей надо было бежать на какое-то совещание – впрочем, прежде чем она нас бросила на произвол судьбы, я успела спросить у неё, будут ли сегодня дополнительные; она ответила, что их не будет ни сегодня, ни завтра, вообще никогда, ибо ей типа некогда, но когда мы пройдём до конца весь учебник алгебры, что будет уже скоро, она начнёт готовить нас к экзамену на самих уроках (что не может не радовать, поскольку восьмой урок во вторник отменяется, хотя субботние мои визиты к Башмакам всё равно никто не отменит). И вот, когда математичка ушла, наказав нам до звонка не выходить и не шуметь, и мы сгрудились у двери, девчонки похватали валявшиеся в кабинете воздушные шарики, очевидно, оставшиеся с восьмомарта, а пацаны начали их лопать.
Я тоже прихватила себе один фиолетовый шарик, отстояла его от Единороги, которой понравилось долбать им меня по башке, и решила для пущей сохранности привязать его за ниточку к ручке портфеля – и стоило привязать, да покрепче, как подлюка Руденко лопнул и мой шарик, а оставшуюся болтаться на моём портфеле резиновую тряпочку у меня отвязать или оторвать уже не получилось. С ней я, влекомая толпой, и выскочила из кабинета, когда кто-то объявил, что прозвенел звонок; Единорога, очевидно, тут же слиняла в вожделенный буфет, а я затормозила, ибо на нас, шумно помчавшихся вниз по лестнице, заругалась какая-то училка, ибо на самом деле звонка ещё не было. Пока общественность искала виноватого в том, что мы малость подвели математичку, я пришла к кабинету географии, где ко мне всю перемену попеременно приставали Лёха и Вероника; Единорога малость опоздала на урок, и мы приземлились на первую парту ряда у окна. Однако географичке сегодня вздумалось пересадить нас по списку, и была она непреклонна, так что мне пришлось уступать место Руслану, но стоило мне отползти на свою камчатку, выяснилось, что она уже занята Руденко и Юлей Чередниченко; поскольку перспектива опять сидеть в самой жопе немало меня раздражала, я, отстаивая свои права на стул за последней партой ряда у стены, орала, наверное, громче географички, так что ей пришлось во избежание возможных последствий пересадить меня за вторую парту ряда у окна, к Карине, в непосредственной близости от сидевшей на своей первой парте Единороги. Она-то и одолжила мне ножницы, которые я перед этим попросила уже у всего класса и не по разу, так что я смогла отрезать наконец резиновую тряпочку от своего портфеля, и затеяла «бумажную аську» на листочке, попросив меня, с помощью оной, передать несколько дюжин ласковых в личку её «несчастному влюблённому», что ныне неактуально, ибо Интернет к ней вернулся. Далее!

Вчера вечером я успела до новостей сделать русский и выучить билет по нему же, а когда они начались, засела ужинать всё теми же блинами (да, я как напеку – так на маланьину свадьбу); новости кончились, блины – ещё нет, но мама начала трахать мне мозг, и прежде, чем моя головная боль возросла до отметки «невыносимо», я решила не доедать и дезертировала в ванную – подержать башку под ледяной водой и зубы почистить заодно. Пока я собирала портфель, продолжить мамино дело ко мне приползла бабушка, но это было уже не так страшно, а скорее смешно от того, как она коверкала фразы, услышанные ею от мамы в моё отсутствие. Наконец, я закончила все свои вечерние хлопоты, меня оставили в покое, я почитала Возвышение Хоруса и легла спать. Заснула относительно быстро (предварительно потянувшись и столкнув со стола стакан морса, и собак тут же примчался ко мне его подлизывать), и снилось мне множество всякого бреда, в частности, какой-то бассейн, где я плавала туда-сюда и очень устала; но то, что приснилось мне под конец ночи, превосходит все предыдущие, посему я их и подзабыла малость. Это был уже третий сон в моей жизни, в котором я была волком и ощущала себя волком, и поступала и думала как волк; первые два раза пришлись на новолуние, «волчье время», насчёт этого раза я справки ещё не навела. Так же в первые два раза я была взрослой чёрной волчицей (в первый раз я превратилась в неё, некоторое время пробыв человеком), а в этот раз – подростком. Мы со взрослой волчицей – моей матерью, это я тогда знала твёрдо – бежали по редкому перелеску, заваленному снегом; ещё я знала, что неподалёку от нас – город, поскольку ветер приносил сумбурную какофонию запахов, мешавшую ориентироваться, отчего я чувствовала себя неуютно (сейчас, с человеческой позиции, я могу сравнить это состояние с громким шумом, из-за которого не слышны более тихие звуки).
И мы, как бы так получше выразиться, беспрестанно общались о чём-то между собой, я не помню, о чём, даже можно сказать, разговаривали, только не открывая рта – со мной это, кажется, во сне случилось впервые, но это у меня получалось тогда очень легко и естественно. И тут мы обе резко остановились и развернулись – на немаленьком от нас расстоянии, даже для острого волчьего глаза, между деревьев виднелось маленькое светлое пятно, и чуялся неясный, но явно чужой запах; я тогда сначала подумала, что это человек, а потом вспомнила, что люди ходят на двух ногах, и без всяких задних мыслей поспешила вслед за своей матерью к незнакомому существу. И вот мы подбежали и встали неподалёку, так, чтобы можно было изучить незнакомца; это была собака – золотистый лабрадор-ретривер, в ошейнике, но тогда я не знала этих слов, на зверя, не представлявшего опасности, я смотрела просто как на потенциальную пищу. Моя мать атаковала пса, он попытался бежать, но та оказалась быстрей и отрезала ему дорогу; я не помню, как именно я приняла участие в том, что происходило между псом и волчицей, помню только, что мы без труда «пасли» его, как овцу, предупреждая каждый его отчаянный рывок в сторону, и его лапы глубоко проваливались в снег, а наши легко скользили по его поверхности. Я слышала некий телепатический зов, которым моя мать созывала остальную Стаю – знаете, это очень странное ощущение, когда вокруг тебя – звенящая тишина, а в мозгу пульсирует мощный импульс. Я, как и во втором из своих трёх снов, ощущала приближение своих сородичей, словно мы были частью единого организма; один за другим волки и волчицы появлялись из-за деревьев и окружали бедолагу пса.
Круг всё уплотнялся и сужался, мы с матерью тоже стояли в нём плечом к плечу, а пёс, сходя с ума от ужаса, всё быстрее и быстрее, растрачивая последние силы, бегал кругами внутри живого кольца, везде натыкаясь только на холодное презрение чуть мерцающих в сгущающихся сумерках глаз. Мы все ждали его, и он появился самым последним – вожак, матёрый волк с подёрнутой сединой густой шкурой. Выбившийся из сил пёс сел, съёжась, в центре круга; вожак, опять же словно телепатически, отпустил в его адрес какой-то саркастический комментарий, скорее обращаясь ко всем нам, нежели к нему, и милостиво позволил Стае распорядиться добычей по своему усмотрению. Пока он говорил, я его почти не слушала, вперив в пса голодный взгляд и дрожа от нетерпения оторвать его толстую ляжку; но когда он замолчал, заговорила одна старая волчица, требуя, чтобы ей оставили двойную долю, так как с её сыном случилось какое-то несчастье – не помню, что именно – и он не может охотиться; её я тоже особо не слушала, поскольку молодая волчица, немногим старше меня и стоявшая прямо напротив меня, прошипела мне (напомню – словно бы телепатически!), что я ещё слишком мала, чтобы участвовать в делёжке, и мне следует пойти домой, пока волки не начали драться за мясо, но я только молча оскалилась в ответ. Этот удивительный сон прервал звонок будильника, и прежде, чем я окончательно осознала переход из сна в явь, в голове заиграли «Ночные волки» Легиона. Пришлось вставать, включать телек, чтобы снова не заснуть, одеваться, собираться в школу и выпинывать себя на свежий воздух. Дойдя до автобусной остановки, я дождалась автобуса, влезла в него, доехала до метро и дошла до школы; там в это время были только Юля Чередниченко и Лёха, приволокший с собой гитару на сегодняшний концерт и всюду её с собой таскавший.
Я едва успела выйти из гардероба, как он потащил меня на третий этаж искать русичку; мы подёргали двери всех кабинетов, убедились, что они заперты, а значит – русичка ещё не пришла, и вернулись на первый этаж. Там тем временем начал потихоньку стекаться наш народ – пришли Аня Осина, Гога, сдержанно поздравивший меня с восьмомартом, Паравоз, ещё, оказывается, никуда не улетевший, так что я наказала ему привезти с Кипра какой-нибудь сувенирчик, Даша (Вестница) в балахоне с Darkthrone’ом, в котором она тогда с нами с Единорогой гуляла, и прочая, и прочая. После первого звонка мы с Лёхой и его гитарой снова поднялись на третий этаж, снова поцеловались с замком и собрались было опять уходить, но я первой приметила приближение русички; она открыла кабинет, впустила нас, и мы устроились на первой парте среднего ряда. Перво-наперво я извлекла из портфеля одну из заранее приготовленных коробок конфет и протянула её русичке, заявив максимально позитивным тоном, что поздравляю её с восьмомартом; она смотрела на меня с каким-то страхом, как на помешанную, и мне пришлось, продолжая подсовывать коробку ей под нос, пробубнить, что желаю ей здоровья, счастья и всё такое прочее. В ответ прозвучало меланхоличное: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»; мне пришлось прямым текстом намекнуть, что, мол, «а это вам конфетки», чтобы она равнодушно взяла коробку и положила её на стол. Затем я поспешила объявить, что у меня есть две новости: хорошая – что я нашла у мамы свою тетрадь для творческих работ (на самом деле я нашла её у себя, но уж больно стыдно было бы в том признаться), плохая – что забыла дома свою тетрадь по литературе (на самом деле я просто не ответила письменно на заданные на дом вопросы и решила предать огласке заранее сочинённую нетривиальную отмазу).
Русичка же только поторопила нас, чтобы мы нашли где писать; я для этой цели употребила заднюю сторону тетради по английскому, где у меня уже был какой-то конспект по биологии. И вот, русичка продиктовала нам 7 пунктов, согласно которым надо писать реферат, начиная отбором списка литературы и заканчивая составлением трёх основных частей – вступления, главной части и заключения, и требования к печатному тексту – объём в страницах, интерлиньяж (расстояние между строками), ширина полей и прочая; потом прозвенел звонок, люди начали входить в класс, и я отползла к себе на камчатку, а по соседству со мной устроился Руденко. Началось обсуждение Героя нашего времени в классической форме русичкиного монолога, и наше мнение, как обычно, испрашивалось редко; только один раз разгорелось некое подобие полемики на тему, что сильнее – человек или обстоятельства, и русичка ради эксперимента пересказала нам эпизод из Войны и мира, тот, что про вора, и спросила, как бы мы поступили на месте Ростова; я уже знала, как поступил Ростов, но моего мнения не спросили, а остальные же, видимо, не знали, но высказали желание поступить таким же образом – только Гога заявил, что предпочёл бы настаивать на своём. Как только урок закончился, я отправилась к Татьяне Алексеевне и встретила её в дверях класса, куда-то убегающей; я вручила ей свою вторую коробку конфет, поздравила, она вытянула из меня обещание зайти на следующей перемене за конфеткой; прежде, чем она исчезла, появились Руслан с Пушкиным и подарили ей букетик тюльпанов, очень милых – слегка помятых и слегка поникших. Нажми на ссылку и попадёшь в подкат…))

Вчера вечером я посмотрела новости, поужинала блинами с творогом, почитала немного Возвышение Хоруса и легла спать. Заснула почти сразу, спала уже лучше, и снился мне опять огромный магазин миниатюрок. Я бродила по нему с зажатым в руке орком с огромной пушкой, вот только пушка была покрашена, а сам орк – нет, и я собиралась его отдать обратно, вернуть деньги и на них купить что-нибудь покрашенное полностью. Вот только, по закону подлости, всё либо не продавалось, либо было мне не по карману, либо было мне не нужно; там даже мелькал какой-то продавец, желавший мне подсказать, и откуда-то взялась Даша (Вестница). Наконец, я проснулась, со звонком будильника – поднялась, завтракать не стала, повтыкала в телек и выпинала себя на улицу. Дотопала до автобусной остановки, вскочила в подъехавшую маршрутку, доехала до метро, дошла до шараги; на дворе небо голубое, солнце светит, птички поют – прямо в школу всё равно что из школы, жаль, полусонное состояние не позволяет в полной мере этим насладиться. На первом этаже я присоединилась к Даше (Вестнице), зубрившей немецкий и параллельно поджидавшей Катю, которая сегодня так и не пришла; после первого звонка мы поднялись на пятый этаж, на труд, уселись посерёдке первого ряда парт. Вскоре к нам присоединились Наташа – слева от Даши – и Аня Новикова – справа от меня; из всех трёх окон немилосердно палило солнце, было чересчур светло и жарко, и как я тогда сняла свою кофту и обвязала её вокруг пояса, так больше её и не надевала, исключая шизику, где было довольно-таки прохладно.
Весь первый урок с меня списывали шизику – сначала Даша, потом Наташа, потом Аня Новикова, я же не делала ничего, ибо пропустила перед этим два (а точнее, четыре) урока труда подряд и просто тупо не знала, что надо делать, и у меня все периодически занимали нитки и иголки; попутно мы трепались, ржали, и только под конец урока Даша извлекла некий кусок ткани, символизирующий, очевидно, рукав, одолжила у меня один из полудюжины моих кривых полосатых лоскутков и принялась мастерить из него манжету. Так же прошла и перемена, а на втором уроке Даша уже начала пропадать за Вероникиной ручной машинкой, пристрачивая свою манжету, и я со скуки рисовала на листочке, предоставленном Наташей, Дашу (Единорожку) в виде единороги, себя в виде феникса и Паровоза в виде паровоза, а так же кубистический портрет сидевшей за столом трудовичке. Под занавес второго урока трудовичка продиктовала нам конспект об обработке низа рукава отделочными деталями – проще говоря, о том, что нам теоретически предстоит делать на следующем уроке; поскольку я снова не нашла у неё на столе своей тетради, и дома у меня её не было, мне снова пришлось записывать его на обратной стороне тетради по хренцузскому – с этих пор, я решила, она у меня официально будет исполнять двойную функцию. Как только труды подошли к концу, мы с Наташей и Аней Новиковой, решительно ничего не сделавшие, предпочли поскорее слинять, пока трудовичка не вспомнила о нашем существовании, и последняя потащила меня в буфет. Там, по традиции, царила весьма удручающая картина, и я приобрела маленькую трёхрублёвую булочку с воздухом; когда же мы с Аней наливали себе воды, мы обратили внимание на скромно висевший в уголочке прейскурант и обнаружили в нём не только наименования различных сортов выпечки, но и… бутерброды с красной икрой!.. Нехило, да?)
Потом мы поднялись на хренцузский, первыми вошли в кабинет, и Аня принялась упрашивать хренцуженку устроить сегодня урок пения, ибо мы давно не пели; я охотно поддержала эту идею, тем паче что я так и не выяснила, что на сегодня по хренцузскому задавалось, и соответственно ничего не сделала, и хренцуженка согласилась, сказав, что мы будем петь, как только спишем с доски стих поэта Превера, в котором он дарил своей возлюбленной сначала цветы, потом птиц, а потом тяжёлые металлические цепи (чтобы не убежала, как пояснила нам хренцуженка). Мы сразу же начали списывать, и как только пришли Вероника и Аня Ковалёва, мы и их подбили побыстрее списывать, а так же поиграть с нами в небезызвестную игру, когда пишешь ответ на вопрос, не видя предыдущих слов, и из ответов потом составляется смешное абсурдное предложение; поскольку на ряду нас было четверо, то и вопросов было четыре – «кто?», «какой?», «с кем?» и «что делал?», причём первый со вторым и третий с четвёртым периодически менялись местами, чтобы каждый игрок не отвечал постоянно на один и тот же вопрос. Несколько раз заставив нас прочитать записанный стих, хренцуженка написала на доске выражения, в которых якобы следует поздравлять женщин 8 марта по-французски, но мы на них внимания уже не обратили; когда же остальная часть класса и их списала, мы начали петь и прогнали почти всю ту часть своего репертуара, в которой знали, хотя бы примерно, припевы – а куплеты мы заменяли «ля-ля-ля» или «на-на-на». Так, вполне себе неплохо (даже Аня Новикова хорошо себя вела – только рисовала цветочки и сердечки на полях моей тетради, а Вероника продекламировала нам свой новый стих о мозгах), прошёл хренцузский, и мы переместились на алгебру; перед входом в кабинет мы с Аней Новиковой и Лёхой от полноты душевной сначала свистели хором каждый своё, а потом затянули гимн России и прервались только, когда мимо проходила химичка, чтобы скромненько с ней поздороваться.
Так же и математичка временно прервала наш концерт, явившись из своего кабинета завуча, открыв кабинет и впустив нас туда, но как только она ушла, мы закончили гимн до конца. После этого Аня с Лёхой ещё что-то спели, а потом принялись вспоминать своё общее детство в театральной студии, и Лёха признался, что его лучшей ролью была роль Козла в Кошкином дома, а Аня рассказала, как он всех подставил, когда играл Буратино; обсуждение тогдашних случаев переросло в горячий спор, и мы с Дашей и Башмаком с интересом наблюдали за этой бурной семейной сценой. Сначала Аня хотела сесть со мной, но Руденко удалось её согнать; математичка тем временем раздала нам листочки и сказала самостоятельно выполнять по вариантам записанные на доске номера – всего их было четыре, кажется. Руденко, естественно, предпочёл делать тот же вариант, что и я; я же решительно ни во что не впиливала, и поначалу мне худо-бедно помогало подглядывания к себе в тетрадь и в ответы к заданиям в учебнике. Но вот математичка поставила стул прямо рядом с нами, в проходе между рядами, чтобы сзади видеть весь класс, и наступила окончательная жопа, ибо подглядывать стало делом затруднительным; в итоге большинство номеров я сделала на бум Лазаря, а два номера как минимум пропустила, не зная, как с ними быть, и проклиная себя за то, что у меня руки так и не дошли сделать себе шпаргалку на значения синусов, косинусов и прочей ерундени радианных мер, а математичку за то, что не раздала нам пресловутые таблицы Брадиса, говоря, что мы и сами сможем всё посчитать – а ведь у меня шпаргалка с синусами и косинусами градусных мер была только на основные значения (30, 45, 60), а остальных я не знала.
Стоило мне со звонком сдать листочек, как математичка раздала нам новые, намекающие на ещё одну проверочную – на сей раз по геометрии, так что всю перемену я лихорадочно переписывала на одну из своих линеек новые понятия и формулы с их доказательствами из параграфов, заданных на дом. Однако они не понадобились: математичка раздала нам распечатки, на каждой из которых было по три задачи, и мне попался первый вариант, а Руденко – 11-й. Первую задачу я пропустила, не впилив, что такое положительная полуось – мне всё казалось, что это некая часть окружности, а впоследствии выяснилось, что это всего лишь положительная половина оси x в координатной плоскости – правда, выяснилось только после урока, а во время оного мне никто подсказать не захотел; не помогло и то, что математичка – небывалое великодушие! – разрешила нам пользоваться и учебниками, и тетрадями. Меня же со всех сторон одолевали просьбами типа «Дай на секундочку листочек» и «Напишешь мне, когда решишь?», причём ни с первого, ни с десятого раза никто не желал понимать, что в моих правилах – сначала решить всё себе и только потом, если время останется, помочь ближнему своему, так что мне приходилось ежесекундно от кого-то отплёвываться – а Руденко при этом, распространяя дивные сивушные ароматы и пьяно хрюкая (наши пацаны уже начали отмечать на переменах Международный женский день – между ними то и дело мелькала бутылка с чем-то недвусмысленно прозрачным), шипел мне, что математичка на меня смотрит. Со второй задачей у меня так же произошла заминка: я знала, как её решать, и таблицы Брадиса на сей раз лежали на столе, однако выяснилось, что я не умею ими пользоваться – и опять-таки не нашлось ни одного желающего мне разъяснить. Как водится, впереди самое интересное, чесна-чесна!

Новость первая и главная: по инициативе незабвенной МалаХИТниЦа появилась задумка преобразовать сообщество Орден Оранжевого Феникса в онлайновую ролевую по Фраю. Всё, что осталось – это высочайшее разрешение Магистра Мелифаро_из_Ехо, поскольку он как-никак имеет равные права со мной, но заявки на канонические роли уже принимаются, и я планирую в скорейшем времени улучшить дизайн. А теперь бытовуха:
Вчера вечером я посмотрела новости, ужинать не стала, потом доперечитала до конца Кроткую и легла спать, измотанная после первого учебного дня, как после целой недели; немного повалялась, подумала о том – о сём, да и отрубилась и проспала прерывисто, но уже лучше, чем в прошлый раз, вплоть до самого звонка будильника, когда пришлось с немалым трудом, но всё-таки вставать. На завтрак я погрызла яблоко, собралась в школу, да и вывалилась на свет Божий и в полусонном состоянии дотопала до автобусной остановки. Дождалась маршрутки, влезла в её переполненное нутро, с грехом пополам доехала до метро и добралась до родной шараги. На первом этаже я встретила Катю; мы посидели немного на кушетке, дождались Дашу (Вестницу) и поднялись на четвёртый этаж, на алгебру. За неимением Даши (Единорожки) мне снова пришлось отползать к себе на камчатку и обустраиваться по соседству с Руденко; математичка ещё не проверила наши вчерашние проверочные, и слава Богу. Посему на сегодняшнем уроке мы взяли новую тему и занялись решением многочисленных примеров – математичка вызывала всех по очереди, начав с нашего ряда, так что довелось даже и мне побыть у доски, но оценок она не ставила и тем паче домашку не проверяла, впрочем, только потому, что таковой и не было задано. То же самое продолжилось и на втором уроке, а перемену я скоротала в кабинете, постепенно просыпаясь и обращая свой взор то на сидевших впереди и далеко впереди Дашу (Вестницу), Катю, Веронику и Аню Ковалёву, то на домогавшихся моего внимания Наташу и Аню Новикову, которые надеялись, что я им перескажу последнюю часть Героя нашего времени.
После алгебр я направила стопы в буфет, ибо он уже жалобно урчал; там по всему первому этажу распространялись соблазнительные ароматы пирога, но продавался он только по 120 рублей за килограмм, ни больше ни меньше, что, очевидно, было рассчитано на возможность скинуться на него всем классом. Мои же аппетиты были поскромнее – я, как и вчера, приобрела булку с творогом и изюмом и съела её на манер арбуза – мягкую начинку выгрызла, а каменную корку, которую невозможно было прожевать, оставила. Как только я поднялась из буфета на литературу и не обнаружила русичку в кабинете, ко мне подрулил Лёха на неё жаловаться – дескать, он к ней уже подходил, а она сказала, что будто в прошлый раз говорила нам прийти к ней сегодня на консультацию перед уроками, что-де рефераты по истории уже у всех проверены, а у нас по литературе даже планы ещё не написаны как следует, и что если мы будем так безответственно к этому относиться, всё закончится тем, что нам придётся сдавать литературу по билетам. Я мысленно порадовалась тому, что под горячую русичкину руку попала не я; тем временем наши пацаны снова нарушили общественное спокойствие – Глеб выплеснул содержимое бутылки сока на Дениса, задев так же и Катю с её портфелем, и весь остаток перемены вытирал тряпкой облитые в ходе этой операции стол и стул; липкий стул после этого пытались подсунуть Гоге, но тот не купился и взял себе другой. В итоге русичка появилась только со звонком, и сразу же началось, громко говоря, обсуждение, хотя имел место, как обычно, скорее монолог со стороны русички, Героя нашего времени; моим мнением по-прежнему не интересовались, что мне было только на руку, ибо я слушала происходящее вполуха, рассеянно листая свою книжку и перечитывая любимые места.
После урока мы с Лёхой снова подошли к русичке, я подсунула ей свой план, но она даже не посмотрела на него, а только благосклонно выслушала мои заверения в том, что два спектакля я уже посмотрела, седьмого посмотрю ещё один, и тогда только объединю свой сравнительный анализ какой-то общей смысловой линией и предоставлю ей начальный вариант реферата, а пока план мне сложно писать. Поговорив на ту же тему с Лёхой, которому предстояло в реферате сравнивать образ «маленького человека» у Пушкина, Гоголя и Достоевского, русичка вынесла вердикт – мы должны будем прийти к ней перед уроками в пятницу, и она нам расскажет, как следует правильно писать реферат. Обязавшись явиться, мы переместились к кабинету английского, и Дубцев начал учить топик про спорт, доставая всех тем, что выговаривал английские слова вслух с русской интонацией. Однако учил он зря: англичанка вместо того, чтобы опрашивать должников, продиктовала нам таблицу по артиклям с географическими названиями, дала нам некоторое время её осознать и тут же устроила нам на это правило проверочную – раздала листочки и распечатки, на которых было по два больших текста с пропущенными артиклями, один из которых надо было выполнить на этом уроке, а другой – на следующем. Мы начали корпеть; что касается правила, то я свободно подглядывала в словарь, куда записала вышеупомянутую таблицу, но весь геморрой состоял в том, что мы далеко не всегда могли понять, какое правило следует применять в том или ином случае, ибо просто не знали, каким географическим объектом является то или иное название: островом, или группой островов, или страной, или городом? В итоге мы на бум Лазаря пришли к какому-то общему выводу, написали так, как посчитали нужным, сдали листочки и потащились на биологию.
На перемене мы с Катей и Дашей (Вестницей) снова скрывались от бурного течения жизни в коридоре, и первую снова колбасило, а последняя снова с нордическим спокойствием слушала плеер и под конец перемены даже позволила мне присоединиться; Маша же бродила туда-сюда и несколько омрачала наше беззаботное времяпровождение напоминаниями о законах Моргана и Менделя и прочих страшных вещах, которые биологичка обещала сегодня с нас спрашивать. Войдя в кабинет со звонком, я не без усилий турнула со своего места Абрамова, который остался сидеть рядом со мной, беспрестанно бубня всякий бред и изредка громко высказывая то немногое, что он думает о происходящем. Я же от нефиг делать записывала то, что диктовала биологичка, позабывшая, естественно, об опросе; но её, как обычно, хватило лишь до середины урока, после чего она снова понесла ерунду о том, что отрицательно влияет на, простите, половую функцию, просветив нас в том числе и тем фактом, что поедание куриных наггетсов из МакФака приводит к бесплодию. Когда биология подошла к концу, мы повлеклись на физру; я не была на ней почти целый триместр и уж забыла, что это такое – носить кроссовки, и идти на неё мне, естественно, не хотелось, но никаких объективных причин пропускать её у меня на сей раз не нашлось – к тому же мне было гораздо легче спускаться с пятого этажа на первый, минуя спасительный кабинет психологички, без присутствия над ухом злорадствующей Даши (Единорожки). Мы дождались, когда закончится урок у восьмого класса, и хлынули в открывшуюся раздевалку; переодевшись, я дождалась, пока переоденутся остальные девчонки, поскольку сразу выходить в коридор было бы больно холодно.
Но вот зычный голос физрука нас поторопил, мы построились по группам и вошли в зал. По программе был всё тот же извечный волейбол; мы разделились на пары – мне выпало стоять с Кариной – и, малость размявшись, начали перекидываться мячом. Слаженной работы у нас, мягко говоря, не получалось, ибо она подавала слишком высоко, так что я не могла дотянуться, а я подавала слишком низко, а отбивать снизу она не умела и просто ловила мяч; в итоге мячом мне ударило по мизинцу левой руки, который я когда-то, вместе с безымянным, уже ломала на физре, только об баскетбольный мяч – но на сей раз у меня не стала кружиться голова, как тогда, так что я пришла к выводу, что это не перелом, а просто выбит сустав. Однако это было весьма больно и, главное, неудобно, ибо мой несчастный мизинец застопорился на полусогнутом состоянии и не распрямиться, ни согнуться полностью не мог. Тем временем нас посадили по лавкам и стали вызывать по одной паре на зачёт; мы с Кариной снова вышли и поперекидывались мячом как могли – не знаю уж, что нам поставили, но следует полагать, что ничего хорошего. Потом началось другое упражнение – один подавал мяч на дальность, другой на противоположной стороне зала должен был его отбить через сетку, и так по кругу. Лупить со всей дури подброшенный мяч у меня всегда получалось лучше, хоть и удар у меня чаще приходился на предплечье, нежели на кисть; я несколько раз удачно подала, и Карина один раз даже отбила, хоть и надо было сделать это семь раз совместными усилиями. Но вот мы сдали мячи, снова присели, физрук с нами распрощался, и мы вернулись в раздевалку – переодеваться обратно в «штатское». Ещё немного, ещё чуть-чуть

Вчера вечером я посмотрела новости, поела афонского хлеба, посидела немного за компом, почистила зубы и пошла спать. С непривычки долго не могла заснуть, ворочалась и боролась с навязчивыми мыслями и воспоминаниями, потом заснула ненадолго, посмотрела во сне всякий бред, из коего более всего запомнились эти проклятые сосиски в тесте из школьного буфета, и снова проснулась, после чего долго и упорно лежала в ожидании звонка будильника, не ощущая сна ни в одном глазу; когда мне надоело ждать, я выключила будильник, встала, хоть вставать оказалось ой как тяжело, и успела постоять под душем, чтобы хоть как-то взбодриться, и доесть афонский хлеб под бормотание телека. Потом я вывалилась на свет Божий – было уже совсем светло, а скоро поутру вообще солнце будет светить как днём, – и дошла до автобусной остановки, где вскоре дождалась автобуса, взгромоздилась в него и поехала. Доехав до метро, я направилась в сторону школы; ещё издалека было заметно, как её украсили ко дню выборов, да так с тех пор украшения и не убрали, и вокруг двери приветственно трепыхались на ветру красные флажки и болтались воздушные шарики. Поскольку я, собираясь в школу, в темноте нечаянно схватила свои старые драные джинсы, в которых я сто лет как уже не ходила в школу, а только гулять, и в которых, ко всему прочему, не было карманов, а переодевать уже поленилась, телефон и кошелёк мне пришлось засунуть в портфель; впрочем, мне потребовалось только один раз слазить за телефоном, чтобы найти парочку sms-ок от Единороги, возвещающих, что в школу она сегодня не придёт, ибо у неё температура – мдя, по-видимому, это грипп, даже притворяться не пришлось.
Поскольку на первом этаже все кушетки были заняты, я поднялась на третий этаж, бросила портфель возле кабинета; в нём, за закрытыми дверями, орудовали Юля Чередниченко и Аня Осина – очевидно, поливали цветы, судя по пробежкам первой до туалета и обратно с бутылкой для воды. Вскоре появились Антонов и Ефим, за ними другие люди, и мы вошли в класс; застолбив своим портфелем свою родную камчатку, я сразу же подкатила к историчке со своим публицистическим сообщением и сдала его – впрочем, спешка оказалась, как всегда, напрасной: мало того, что кроме меня сообщение сдал только ещё один человек из всего класса, так ещё и историчка публично обосрала в начале урока мои два скреплённых степлером листочка, брезгливо подняв их со стола двумя пальцами и популярно объяснив, почему такой внешний вид работы, мягко говоря, не приветствуется, в отличие от толстых рефератов, снабжённых иллюстрациями, распечатанных с Интернета и красиво уложенных в файловые папки. Но я забегаю вперёд: ко мне снова на весь день подсел Руденко, нам раздали листочки, прозвенел второй звонок, и историчка объявила проверочную по правам ребёнка. Она раздала распечатки, и я быстро осилила все задания, изредка подглядывая в тетрадь для пущей верности; потом листочки мы сдали, и историчка огласила правильные варианты ответов, так что выяснилось, что последнее задание я выполнила не полностью правильно (но разрази меня гром на этом самом месте, если право на гуманное обращение относится к культурным правам ребёнка наравне с правом на язык, религию и досуг! Я лучше получу трояк, чем совру сама себе).
Затем у нас собрали и распечатки с заданиями, и всё оставшееся время урока мы отчаянно строчили конспект о юридической ответственности и даже чуть было не начали писать про уголовную ответственность, но не успели до звонка. На перемене мы разошлись по кабинетам английского, и народ занял подоконники, списывая друг с друга всяческие домашки, которые я не сделала и делать не собиралась; затем урок начался, и начался прямиком с рассказывания топиков про спорт. Англичанка некоторое время ходила туда-сюда из кабинета и в кабинет, пока мы повторяли, – благо у Ани Осиной при себе всегда есть распечатка, по которой читать очень удобно, – а потом вызвала Катю и мучила её почти до конца урока. После Кати она вызвала меня, и я уже вышла к доске, когда она вспомнила про планы рефератов, которые ей сегодня должны были принести желающие сдавать экзамен по МХК, и кто-то меня спас, спросив, как этот план писать; в итоге англичанка посадила меня на место и до звонка с урока объясняла правила составления плана. Впрочем, спас ненадолго – впереди был ещё один урок инглиша, так что всю перемену я провела, усевшись в коридоре у стены и упорно повторяя топик по Аниной распечатке. И вот звонок прозвенел, мы вернулись в кабинет, я бросила на текст топика последний прощальный взгляд, вышла снова к доске и вполне сносно его рассказала, но англичанка завалила меня вопросом о том, чем American football (американский футбол – думаю, имелось в виду регби) отличается от soccer (это, очевидно, тоже какой-то вид футбола, но что он из себя представляет, я не имею ни малейшего понятия), и в итоге поставила четыре.
После меня она решила больше никого не спрашивать, к вящей радости всех ещё не рассказавших топик, и всё оставшееся время мы повторяли одно старое правило, выполняя упражнения из учебника. После инглиша я, поскольку мой желудок уж напоминал о себе достаточно громким урчанием, немедленно отправилась в буфет, где приобрела булку нового сорта, – с изюмом и некой претензией на творог или что-то вроде того, короче говоря, вполне съедобную и даже относительно вкусную, – уничтожила её и хряпнула водички в компании Паровоза, Вероники, Ани Ковалёвой, Кати и Даши (Вестницы). Из буфета, с первого этажа, мы совершили восхождение на пятый, на алгебру; бродили слухи, что-де у нас сегодня будет контрольная по алгебре, но контрольной не было, а была проверочная – впрочем, хрен редьки не слаще. Нам раздали книжечки и сказали сделать по одному – своему – варианту из двух проверочных работ, и мы приступили к работе. Там, где задания были на синусы, косинусы и прочую ерунду касательно градусных мер, я худо-бедно справлялась, ибо у меня на линейке была шпаргалка, – только там, где надо было чертить углы в окружности, начертила на бум Лазаря, и на бум Лазаря же определила принадлежность данных углов к координатным четвертям, а там, где полагалось определить минимальное и максимальное значение, просто тупо не впилила, – но вот где задания касались радианных мер, я даже не пыталась ничего осилить, ибо ничего не знала, не понимала, не помнила, и подглядеть мне было некуда.
В итоге я сделала около трети заданий в первой проверочной и вообще не дошла до второй, равно как и Руденко, и только к концу урока он где-то подсмотрел, что ПИ радиан равно 180 градусам, и мы посредством калькуляторов, основываясь на этом утверждении, частично заполнили таблицу на радианные и градусные меры, которая была в одном из заданий первой проверочной. Когда прозвенел звонок с урока, я, руководствуясь правилом, что перед смертью не надышишься, сдала свою книжечку, не надеясь ни на что выше банана – зато хоть урок прошёл без вызовов к доске, так что меня пронесло с моей несделанной домашкой. К началу второго урока математичка огласила нам наши оценки за предыдущую контрольную по геометрии и раздала нам наши тетради для контрольных; у меня, хвала Магистрам, за два сделанных задания из четырёх стоял честный трояк. На уроке геометрии мы, чего и следовало ожидать, выполняли работу над ошибками этой контрольной, решая задачи из неё, а к концу урока математичка позволила Башмаку, у которого сегодня, как оказалось, был день рождения, раздать всем по шоколадке – людям доставались Марсы, Твиксы, Сникерсы и Баунти. Я свой Твикс засунула в портфель, намереваясь скормить маме, а когда мы спустились на третий этаж, на географию, махнулась на Катин Марс, после чего Катя махнулась с Ромой моим Твиксом на вожделенный Баунти. Долго ли, коротко ли, а урок географии начался – начался со всем своим обычным беспределом, шумом и гамом, от которого начинает болеть голова; Руденко развлекался с помощью, пардон, прокладки, извлечённой из географичкиного шкафчика у себя за спиной, и зажигалки, ухая и повизгивая от радости точь-в-точь как развеселившийся шимпанзе. Тыкать!