Мне так неуютно стало
В лоне родной страны.
Душа от обид устала,
От торжества шпаны.

Всем заломили руки,
Кто косо взглянул на власть.
Уж лучше с ней жить в разлуке,
Чем в лапах её пропасть.

Муза, не будь слугою,
Как я не стал холуём.
Мне легче уйти в изгои,
Чем видеть, как рушат дом.

Как рушат любимый берег,
Где боль моя и друзья.
В Россию лишь можно верить,
А жить в ней давно нельзя.

 

Андрей Дементьев

 

Серость в искусстве социалистического реализма – это следствие сплочённости масс. Председатель Союза писателей СССР Константин Симонов заявил: «Наши писатели должны шагать в сомкнутых рядах, тот, кто сходит с дороги и рвёт цветы, – дезертир».

   При объединении человек теряет творческий потенциал. Творческая потенция усредняется,           в суете коллективизма человек уходит от себя, от своей сути. Единение и самопожертвование, даже когда они происходят ради благородных целей, часто порождают ещё большую отделённость человека от мира и, главное, от себя и способствуют развитию отрицательных качеств. Поэтому невозможно в истории найти милосердную нацию, милосердную церковь, милосердную партию.

Поэт и писатель Булат Окуджава один из тех, кто писал от души, не идя на поводу советской идеологии, во времена которой прошла основная часть его жизни. А в 80-90-е годы им написаны социальные стихи, в которых он как будто видел на десятилетия вперёд. Эти поэтические строки очень созвучны нашему времени...

 

 

Стихотворение, первая строфа которого появилась в «Вечерней Москве» 4 февраля 1991 года:

 

Ребята, нас вновь обманули,

Опять не туда завели.

Мы только всей грудью вздохнули,

Да выдохнуть вновь не смогли.

 

Мы только всей грудью вздохнули

И по сердцу выбрали путь,

И спины едва разогнули,

Да надо их снова согнуть.

 

Ребята, нас предали снова,

И дело как будто к зиме,

И правды короткое слово

Летает, как голубь во тьме.

 

 

Вы говорите про Ливан...

Да что уж тот Ливан, ей-богу!

Не дал бы Бог, чтобы Иван

На танке проложил дорогу.

 

Когда на танке он придёт,

Кто знает, что ему приспичит,

Куда он дула наведёт

И словно сдуру, что накличет...

 

Когда бы странником – пустяк,

Что за вопрос – когда б с любовью,

Пусть за деньгой – уж лучше так,

А не с будёнными и с кровью.

 

Тем более что в сих местах

С глухих столетий и поныне –

И мирный пламень на крестах,

И звон малиновый в пустыне.

 

Тем более что на Святой

Земле всегда пребудут с нами

И Мандельштам, и Лев Толстой,

И Александр Сергеич сами.

 

«Я и раньше знал, что общество наше деградировало, но что до такой степени – не предполагал. Есть отдельные достойные сохранившиеся люди, но что они на громадную толпу?.. Не хочется ни торопиться, ни участвовать в различных процессах, происходящих в обществе. Хочется тихо, молча, смакуя, не озираясь, не надеясь, не рассчитывая...»

(Из его письма осени 1989 года)

 

Хрипят призывом к схватке глотки,

Могилам братским нет числа,

И вздёрнутые подбородки,

И меч в руке, и жажда зла.

 

Победных лозунгов круженье,

Самодовольством застлан свет...

А может, надобно крушенье

Чтоб не стошнило от побед?

 

Нам нужен шок, простой и верный,

Удар по темечку лихой.

Иначе – запах ада скверный

Плывёт над нашей головой.

 

– Булат Шалвович, что кажется вам самой страшной бедой нашей страны? – спросил у поэта в 1992 году журнал «Столица».

Ответил он так:

– То, что мы строили противоестественное, противоречащее всем законам природы и истории общество и сами того не понимали. Более того, до сих пор по-настоящему степень этой беды мы не осознали... Мы по-прежнему не умеем уважать человеческую личность, не умеем видеть в ней высшую ценность жизни, и пока всё это не будет у нас в крови, ничего не изменится, психология большевизма будет и дальше губить нас и наших детей. К сожалению, она слишком сильна и разрушительна, и необыкновенно живуча...

 

Я живу в ожидании краха,

Унижений и новых утрат.

Я, рождённый в империи страха,

Даже празднествам светлым не рад.

Всё кончается на полуслове

Раз, наверное, сорок на дню…

Я, рождённый в империи крови,

И своей-то уже не ценю.

 

 

Мне русские милы из давней прозы 

И в пушкинских стихах. 

Мне по сердцу их лень, и смех, и слёзы, 

И горечь на устах. 

 

Когда они сидят на кухне старой 

Во власти странных дум, 

Их горький рок, подзвученный гитарой, 

Насмешлив и угрюм. 

 

Когда толпа внизу кричит и стонет, 

Что – гордый ум и честь? 

Их мало так, что ничего не стоит 

По пальцам перечесть. 

 

Мне по сердцу их вера и терпенье, 

Неверие и раж... 

Кто знал, что будет страшным пробужденье 

И за окном пейзаж? 

 

Что ж, век иной. Развеяны все мифы. 

Повержены умы. 

Куда ни посмотреть – всё «скифы, скифы, скифы... 

Их тьмы, и тьмы, и тьмы». 

 

И с грустью озираю землю эту, 

Где злоба и пальба, 

Мне кажется, что русских вовсе нету, 

А вместо них – толпа. 

 

Я знаю этот мир не понаслышке: 

Я из него пророс, 

И за его утраты и излишки 

С меня сегодня спрос.

 

«Мы больны, у нас дикое, больное общество. Оно живёт ещё старыми стереотипами, старой структурой. Оно не может жить энергично, по-новому. Оно учится этому, привыкает. С болью, с кровью, с ужасом.»

(На концерте в Киеве, 1990.)

 

«Мы семьдесят лет деградировали, дичали. Знаете, есть замечательный пример из Библии. Когда Моисей уводил евреев из египетского плена, он вёл их сорок лет вместо пяти дней, чтобы вымерло поколение, которое было рабами, и чтобы появились люди, свободные от чувства рабства. А мы – не просто рабы, которые страдают от тягот, мы – профессиональные рабы, которые гордятся своим рабством...»

(Из интервью в Донецке, февраль 1991.)

 

Со стариками-атаманами 

О правде спорить не берись. 

Вон наши парни с автоматами 

По разным странам разбрелись.

 

И нет войны – а залпы катятся, 

Как будто мир – а кровь, да кровь, 

И на ракеты деньги тратятся, 

И старикам не прекословь.

 

Пока печать и телевизоры

Нас учат потрошить врага,

В музейной крепости, как призраки,

Они сидят у пирога.

 

Пора бы им уже очухаться, 

А то ведь верные сыны 

Так незаметно и очутятся 

Все за пределами страны.

 

Пора бы им поверить этому 

И о своих-то порадеть, 

А то ведь завтра будет некому 

У телевизоров сидеть.

 

 

Земля изрыта вкривь и вкось.

Её, сквозь выстрелы и пенье,

Я спрашиваю: «Как терпенье?

Хватает? Не оборвалось –

Выслушивать все наши бредни

О том, кто первый, кто последний?»

 

Она мне шепчет горячо:

«Я вас жалею, дурачьё.

Пока вы топчитесь в крови,

Пока друг другу глотки рвёте,

Я вся в тревоге и в заботе.

Изнемогаю от любви.

 

Зерно спалите – морем трав

Взойду над мором и разрухой,

Чтоб было чем наполнить брюхо,

Покуда спорите, кто прав...»

 

Мы все – трибуны, смельчаки,

Все для свершений народились,

А для неё – озорники,

Что попросту от рук отбились.

 

Мы для неё как детвора,

Что средь двора друг друга валит

И всяк свои игрушки хвалит...

Какая глупая игра!

 

К счастью, этот мир устроен не так, как виделось разным фанатикам фашистско-большевистского толка. А значит, в этом мире есть место КАЖДОМУ ЧЕЛОВЕКУ, со всеми его индивидуальными особенностями. Именно это разнообразие в мире создаёт его красоту... Которая и была доступна видению Булата Окуджавы. Вся его поэзия в целом – а это сотни стихотворений – тому подтверждение.

 

 

У поэта соперников нету —

Ни на улице и не в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

Это он не о вас — о себе.

 

Руки тонкие к небу возносит,

Жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит:

Это он не за вас — за себя.

 

Но когда достигает предела

И душа отлетает во тьму...

Поле пройдено. Сделано дело.

Вам решать: для чего и кому.

 

То ли мёд, то ли горькая чаша,

То ли адский огонь, то ли храм...

Всё, что было его, — нынче ваше.

Всё для вас. Посвящается вам.

 

 

 

Мне нужно на кого-нибудь молиться.

Подумайте, простому муравью

Вдруг захотелось в ноженьки валиться,

Поверить в очарованность свою!

 

И муравья тогда покой покинул,

Всё показалось будничным ему,

И муравей создал себе богиню

По образу и духу своему.

 

И в день седьмой, в какое-то мгновенье,

Она возникла из ночных огней

Без всякого небесного знаменья...

Пальтишко было лёгкое на ней.

 

Всё позабыв — и радости и муки,

Он двери распахнул в своё жильё

И целовал обветренные руки

И старенькие туфельки её.

 

И тени их качались на пороге.

Безмолвный разговор они вели,

Красивые и мудрые, как боги,

И грустные, как жители земли.

 

Слова и музыка: Булат Окуджава

Исполняет автор:

  

 

 

Моцарт на старенькой скрипке играет,

Моцарт играет, а скрипка поёт.

Моцарт отечества не выбирает –

Просто играет всю жизнь напролёт.

Ах, ничего, что всегда, как известно,

Наша судьба – то гульба, то пальба...

Не оставляйте стараний, маэстро,

Не убирайте ладони со лба.

 

Где-нибудь на остановке конечной

Скажем спасибо и этой судьбе,

Но из грехов нашей родины вечной

Не сотворить бы кумира себе.

Ах, ничего, что всегда, как известно,

Наша судьба – то гульба, то пальба...

Не расставайтесь с надеждой, маэстро,

Не убирайте ладони со лба.

 

Коротки наши лета молодые:

Миг – и развеются, как на кострах,

Красный камзол, башмаки золотые,

Белый парик, рукава в кружевах.

Ах, ничего, что всегда, как известно,

Наша судьба – то гульба, то пальба...

Не обращайте вниманья, маэстро,

Не убирайте ладони со лба.

 

1969г.

 

Слова и музыка: Булат Окуджава

Исполняет автор:

 

 

 

ПЕСЕНКА О ПЕХОТЕ

 

Простите пехоте, что так неразумна бывает она:
Всегда мы уходим, когда над Землёю бушует весна.
И шагом неверным по лестничке шаткой спасения нет.
Лишь белые вербы, как белые сёстры глядят тебе вслед.

Не верьте погоде, когда затяжные дожди она льёт.
Не верьте пехоте, когда она бравые песни поёт.
Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи:
У жизни и смерти ещё не окончены счёты свои.

Нас время учило: живи по-походному, дверь отворя...
Товарищ мужчина, а всё же заманчива доля твоя:
Весь век ты в походе, и только одно отрывает от сна:
Куда ж мы уходим, когда над землёю бушует весна?

 

Слова и музыка: Булат Окуджава

Исполняет Елена Камбурова:

 

 

ВОСПОМИНАНИЯ АНАТОЛИЯ ЧЕРНЯЕВА

 

Анатолий Сергеевич Черняев (1921 – 2017г.г.) – историк, политик, выдающийся мыслитель и бесстрашный интеллектуал. Долгое время он вёл дневники, которые потом превращались в книги и публикации.

 

Про окопы

Война началась, когда мне только что исполнилось двадцать лет. Я окончил третий курс истфака Московского университета. Все лето до осени мы копали противотанковые рвы километрах в сорока от Рославля. Это была совершенно бессмысленная затея. Немцы нас обстреливали, бомбили, потом просто легко обходили эти наши рубежи. Мы еще не закончили со своей «первой линией», как нас погрузили в военные грузовики и отвезли километров на пятнадцать назад. И снова приказали рыть длинный извилистый противотанковый ров. Потом по тревоге снимали с недорытых рвов еще раза три. Так продолжалось до начала сентября сорок первого. Мы рыли, немец обходил наши сооружения, нас срочно отвозили назад, мы опять рыли, он опять оказывался у нас за флангами.

 

Про атаки

Я участвовал в двух атаках. За всю войну — всего в двух! Но это даже много. Как правило, после уже первой атаки человек либо бесповоротно искалечен, либо сошел с ума, либо мертв. Но мне повезло. Я остался живой...

Атака обычно идет целый день. Вот мы, когда еще был жив наш лыжный батальон, целый день по снегу идем в атаку. Снег — по колено, по пояс и выше. И вот мы идем по этому рыхлому снегу, рассредоточенные, по нам строчат пулеметы, и мы идем, падаем, поднимаемся, падаем, поднимаемся, падаем...

Атака — это шок. Человек психологически меняется совершенно. Вообще ничего не понимает и не чувствует. Потому что: вот-вот, еще секунда — и пуля, мина... Всё!!! Человек — готов... Человек думает только об этом. Не до товарища Сталина ему. Он матушку свою не вспоминает. Впрочем, нет, мать вспоминает..., но другую... ...твою мать!!!... Да, если человек в атаке чего и орал, так это был сплошной мат.

                             Никто не кричал в атаке: «За Родину! За Сталина!»                                      Это пропагандистская ложь. Любой честный фронтовик подтвердит.

Кадровый командный состав был выбит Сталиным до войны весь — до уровня взвода, роты, батальона. Сталин поверил Гитлеру. Сталин не разрешил вывести войска на передовую, когда уже было совершенно ясно, что немцы вот-вот нападут. Главными своими потерями мы в первые месяцы войны обязаны Сталину, а не Гитлеру. Четыре миллиона одних только пленных, не говоря уже об убитых! Это все результат сталинской «великой» полководческой стратегии! Той, о которой с таким упоением говорят сегодня ветераны-сталинисты.

Нет, не Сталин выиграл войну, а простые солдаты, комбаты, врачи, медсестры, санитарки, нянечки. И — новые генералы, которых вернули из ГУЛАГа. Они, эти новые генералы, возникли уже в ходе боев и в боях этих обучались, и без их самостоятельности и инициативы не то чтобы победы, вообще этой настоящей войны не было бы... Вот кто выиграл войну! 

 

Про 9 Мая 1945 года

Эстония. Ночь. Я сплю под деревом. И подбегает солдат от командира полка, и расталкивает меня: «Капитан! Капитан! Война кончилась!» Я вскочил. Ну, что тут началось! Все, что было: в пистолетах, в пулеметах, в автоматах, — все полетело в воздух! Салют! Салют!..

 

Про «космополитию»

А потом началась «космополития»... То есть космополитизм — сталинская борьба с внутренним врагом по национальному признаку... Ужасная, подлая затея. Чудовищная...

Вот у меня в батальоне все мои солдаты воевали храбро. Белорусы совершенно отчаянно. Грузины — великолепно. Евреи — замечательно.

Татары поволжские воевали очень храбро. Про украинцев вообще не говорю, они — как мы, где русский, где украинец — не поймешь.

Мы до войны совсем не отличали никаких национальностей... Я в школе учился, например, с Лилькой Маркович, это Лунгина, там две трети были евреи, но мне в голову не приходило, что вот я — русский, а они — евреи...

 

Про поколение комбатов после войны

После войны я испытал чувство какой-то ненужности. Вот нужен был в войну, а как война кончилась, никому.

Я вернулся в Москву. Вернулся в университет. И вдруг ощущение: стирают, замазывают поколение. Мой друг и одноклассник поэт Давид Самойлов назвал наше поколение поколением комбатов. Эти комбаты были потенциальными декабристами. Сталин это прекрасно понимал. Они как свободные люди воевали... Они повидали Запад. Они повидали все. Они нажили новое человеческое достоинство. Самостоятельные мужики. Пришедшие с войны. Раненые, не раненые, но самостоятельные мужики. Сталин правильно боялся этого поколения.

Именно поэтому через два года после Победы был отменен День Победы, 9 Мая как праздник...

 

ИСТОЧНИК:

novayagazeta.ru