Война на Кавказе не утихала. В ноябре 1856 г. банда Каплана Эсизова прорвалась на Ставрополье, вырезала все взрослое население сел Константиновское и Кугульты, а детей увела в рабство [201]. И все-таки уже наметился перелом. Шамиль терпел поражение за поражением, и в его стане начался разброд. Горцам надоела бесконечная война и жестокая диктатура имама. А русское командование умело дополняло военные меры дипломатическими и привлекало горцев на свою сторону, противопоставляя внедренному Шамилем шариатскому праву обычное право дагестанцев и чеченцев. От него отпал почти весь Дагестан. Перекинулся к русским даже «воджь номер два» Хаджи-Мурат, незаслуженно романтизированный Толстым кровавый бандит, решивший, что пахнет жареным. Заложил всех «авторитетов», базы, склады оружия, места хранения финансов. Хотя вскоре погиб при странных обстоятельствах. Приговором для мюридов стало и окончание Крымской войны. Они были нужны англичанам и французам до тех пор, пока те вынашивали планы расчленения России. И хотя война в учебниках истории считается проигранной, но эти планы были сорваны. Огромные потери и издержки отрезвили Запад, отбили охоту лезть в русские дела. Шамиль теперь представлял для Европы только пропагандистскую ценность, поддержка ему сократилась. А тем, кого он поднял на войну, становилось ясно, что в ближайшем будущем от западных и турецких союзников ждать нечего.
Операциями против Шамиля руководил Александр Иванович Барятинский, аристократ, личный друг Александра II, но и старый кавказец, начавший воевать здесь с 1835 г., командуя черноморской казачьей сотней. В 1856 г. он стал главнокомандующим. Ну а непосредственно обеспечил победу Николай Иванович Евдокимов. Сын солдата и казачки, он родился в Наурской, был отдан в школу кантонистов. Рядовым солдатом совершил серьезный проступок, удрал из расположения полка. В лесу обнаружил собиравшихся для нападения горцев, вернулся в часть и провел отряд к этому месту, после боя был не только прощен, но и произведен в прапорщики. В сражении у Бурной остался единственным офицером в роте, получил рану в лицо, за что горцы прозвали его «Уч-гезы» — «Трехглазый». В 1843 г. прославился походом своего маленького отряда на аул Унцукль. Разгромив войско Хаджи-Мурата, попытался по-хорошему поговорить с местными. Но на него бросился фанатик, ранив кинжалом. Евдокимов выхватил шашку и развалил его надвое — и вот это подействовало, горцы его зауважали. Потом был командиром Волгского казачьего полка, возглавлял экспедиции, дослужился до генерал-лейтенанта. И стал начальником левого фланга.
Барятинский и Евдокимов методично оттесняли Шамиля в высокогорье. Начали выражать лояльность и чеченские общины. Их переселяли на равнину, отрывая от мюридов. Имам злился, нападал на изменившие ему дагестанские и чеченские аулы. Но это ему только вредило, он приобретал кровных врагов, а русские, помогавшие горцам защититься от мюридов, становились союзниками. В 1856—1858 гг. удалось замирить большую часть Чечни. Были вырублены самые дикие места, Маюртупский орешник, леса по р. Аргун, просека дошла почти до Ведено. В 1858 г. Евдокимов взял штурмом Шатой. Шамиль укрылся в Ведено. Но и сюда пришел отряд Евдокимова. В апреле 1859 г. Ведено было захвачено и сожжено. Имам ушел в Аварию. Там его настигла экспедиция генерала Врангеля. Войско Шамиля начало разбегаться, сам он с небольшим отрядом ушел в Гуниб, где и был осажден. Сюда прибыли Барятинский и Евдокимов. Предложили сдаться на условиях свободного выезда в Мекку. Шамиль отказался, готовился к обороне, заставил носить камни на укрепления даже своих жен и невесток. Тогда русские пошли на штурм и взяли первую линию обороны. Имам заперся в замке, окруженный со всех сторон. И после переговоров все же капитулировал. 8 сентября Барятинский отдал приказ: «Шамиль взят, поздравляю Кавказскую армию!»
Восточный Кавказ был усмирен. Барятинский за это получил орден св. Георгия II степени, Евдокимову царь пожаловал графский титул и чин генерала от инфантерии, Бакланову, занимавшему должность походного атамана донских казаков на Кавказе — генерал-лейтенанта. Оставался Западный Кавказ. Это обстоятельство привело к реорганизации казаков. В 1860 г. «для большего единства управления, сообразно с новым положением Северного Кавказа и общею системой администрации» Кавказское Линейное Войско было разделено надвое. Шесть правофланговых бригад объединялись с Черноморским Войском и составили Кубанское Войско. Центром его стал Екатеринодар. А четыре левофланговые бригады составили Терское Войско с центром во Владикавказе. Таким образом достигалась централизация командования теми казачьими частями, которые прикрывали еще не замиренную часть Кавказа. И вдобавок получалось деление казаков, близкое к традиционному — по рекам.
Покорение Западного Кавказа возглавил Евдокимов. Здесь были сосредоточены лучшие силы и развернулось систематическое наступление, так же, как на Шамиля. В 1860 г. было подавлено сопротивление черкесов по рекам Илю, Убину, Шебшу, Афипсу. И рубежи были вынесены вперед, началось строительство Белореченской линии по р. Белой. Вместе с линией по Кубани и Черноморской береговой линией получалось почти замкнутое кольцо, зажавшее область «немирных» горцев. В 1861 г. в урочище Чхафизапс на Белой было разгромлено местное ополчение, пытавшееся помешать строительству. В 1862 г. отряды солдат и казаков продвинулись вверх по Белой, Курждипсу и Пшехе. Мирных черкесов Евдокимов отселял на равнину — живи, хозяйствуй, торгуй с русскими. Ну а на тех, кто продолжал враждебные действия, обрушивалась суровая расплата.
Сказался еще один фактор. Турция задумала создать собственное подобие казачества, башибузуков, и поселить среди подвластных христианских народов, чтобы держать их в повиновении. А после Крымской войны, когда исчезла надежда прорваться к Кавказу, в Стамбуле вызрел проект привлечь в башибузуки черкесов. К ним засылались эмиссары, вербуя переселяться в Турцию. Считалось, что они действуют тайно. Но Евдокимов через свою агентуру прекрасно об этом знал. Однако не препятствовал, а наоборот, поощрял. Уходили-то самые энергичные, воинственные, непримиримые — ну и скатертью дорога! Русские посты закрывали глаза, когда караваны двигались к турецким границам или грузились на суда, войска отводились в стороны с пути их следования.
А освободившиеся земли Евдокимов заселял казаками. Говорил: «Первая филантропия — своим; горцам же я считаю себя вправе предоставить лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов» [201]. По его указанию каждый пехотный и кавалерийский полк обязан был основать поселение для колонизации края. И появлялись на Кубани станицы с названиями полков — Апшеронская, Ахтырская, Северская, Тульская, Тифлисская, Черниговская, Тенгинская, Саратовская и др. В 1863 г. на посту главнокомандующего Барятинского сменил брат царя великий князь Михаил Николаевич. Не только пожать лавры. Он и полководцем был хорошим. Но его назначение стало и психологическим ходом. Горцам давали понять, что теперь-то им не устрять. А покориться брату царя было куда более почетно, чем «простым» генералам.
Войска Евдокимова все выше поднимались в горы. В январе 1864 г. подавили сопротивление абадзехов в верховьях Белой и Лабы, овладели Гойтхским перевалом. В феврале покорились шапсуги на южном склоне Кавказа. А 2 июня великий князь Михаил Николаевич принял присягу абхазов во взятом накануне урочище Кбаада (Красная поляна). И торжественным смотром войск, салютом завершилась Кавказская война. Великий князь и Евдокимов получили ордена св. Георгия II степени, десятки частей удостоились коллективных наград — Георгиевских знамен, труб, надписей на знамена, знаков на шапки, в их числе несколько донских, почти все кубанские и терские полки, 5 кубанских и 1 терская батареи.
Но надо сказать, что российская «прогрессивная общественность» по-прежнему презирала покорителей Кавказа. А при Александре II наступила эпоха либеральных реформ, пресса, интеллигенция и высший свет, дорвавшись до «свобод», снова пыжились подстраиваться под англичан и французов. Героев охаивали. Про Бакланова «высококультурные» соотечественники писали, что «его десять раз стоило повесить» [175]. А Евдокимову, прибывшему в Петербург для получения награды, столичный бомонд устроил обструкцию. Его не приглашали в гости, уходили с раутов, где он появлялся. Однако генерала это не смущало, он говорил, что не их родных резали горские разбойники. Зато когда Евдокимов приехал на Ставрополье, где царь подарил ему поместье, жители организовали ему триумфальтную встречу, стекались от мала до велика, забрасывали цветами. И их вполне можно было понять. Дамоклов меч опасности, висевшей над всем краем, исчез. Юг страны наконец-то получил возможность для мирного развития…
Одновременно с Кавказом был окончательно замирен и другой гнойник, давно беспокоивший Россию — Польша. В ходе своих реформ Александр II амнистировал участников прошлых восстаний, и они тут же принялись опять сколачивать заговоры, создали комитет «Ржонд Народовы». А на место прежней администрации царь назначил либералов, взявшихся заигрывать с поляками. Которые восприняли это как «слабость» и все больше наглели. Во время католических праздников выставлялись караулы солдат и казаков — проходящие мимо фанатики, особенно женщины, норовили плюнуть в «пшеклентых москалей». Развернулся массовый терроризм, за 1859—1863 гг. погибло свыше 5 тыс. человек [77]. А в январе 1863 г. было поднято восстание. Руководил им «диктатор» Мерославский, сидевший в Париже. Русских войск в Польше было 90 тыс., но местные власти растерялись, не могли ими распорядиться. Пограничные казачьи посты, принявшие неравный бой, были смяты, из-за рубежа хлынули грузы бельгийских винтовок. Создавались партизанские отряды. Причем с русскими пленными расправлялись с дикой жестокостью, замучивали чудовищными пытками. А бороться с мятежом либеральное русское правительство попыталось тем, что… 31 мая объявило общую амнистию. Мятежникам вернули пленных, арестованных! Они уверились в своей силе и безнаказанности, и восстание ширилось, захлестнув всю Польшу и Литву.
Но Александр II умел признавать и исправлять свои ошибки. На запад направлялись дополнительные войска, администрация была сменена. Виленским генерал-гебернатором стал энергичный М.Н. Муравьев, варшавским — граф Берг. А губернатором Августовской губернии был неожиданно назначен Я.П. Бакланов. Поляки были в ужасе, ожидая «зверств». Но Бакланов проявил себя вдруг гуманным по отношению к населению и весьма толковым правителем. Казаки, кстати, вообще действовали в Польше мягко. Вешали только тех, кто упорно не желал сдаваться, или тех, кого уличили в расправах над пленными. Да и мятеж был менее опасным, чем предыдущие. Не было толковых руководителей, банды в 3—5 тыс. поляков громились отрядами из 3—4 рот пехоты и пары казачьих сотен. Крестьяне, только что освобожденные Александром II, восстание не поддержало, мятежники грабили и разоряли их самих. Дрались фанатичные националисты, эмигранты, революционная интеллигенция, всякая шпана. Главный расчет был — спровоцировать вмешательство извне. И действительно, поляков поддержали Франция и Англия, ультимативно требовали от России уступок Польше, угрожая новой войной, втягивали в антироссийский блок Австрию и Пруссию. Герцен вопил в «Колоколе»: «Всю Россию охватил сифилис патриотизма!», призывая иностранцев к походу на свою родину.
Однако наша дипломатия заняла твердую позицию. Канцлер Горчаков заявил, что единственная причина продолжающегося бунта — поддержка Запада и рекомендовал Европе, чтобы посоветовала своим «подзащитным» безоговорочную капитуляцию. А всерьез Англия и Франция воевать не собирались, еще не забыли Севастополь. В Пруссии же умный Бисмарк вместо следования в фарватере Франции заключил с Россией союз по усмирению поляков. Поняв, что вожделенной интервенции не предвидится, главари бунтовщиков стали удирать за границу, а их подчиненные расходиться по домам. Если в 1863 г. было отмечено 547 боев и стычек, то в 1864 г. всего 84. А 29 марта удалось захватить весь «Ржонд Нарондовы», чем мятеж и кончился. Повстанцев перебили свыше 30 тыс., русские потери составили 826 убитых, 2169 раненых, 348 пропавших без вести [77]. И желания поднимать восстания больше у поляков не возникало никогда. Бисмарк за помощь в трудную минуту был вознагражден — через несколько лет Петербург занял благожелательный нейтралитет, позволив Пруссии разгромить Австрию и Францию. И сама Россия не прогадала, разорвав после этого Парижский трактат о запрете иметь Черноморский флот.
Яков Петрович Бакланов служил потом в Польше и Литве, скончался в Петербурге в 1873 г. Несмотря на высокие посты и чины, на огромную добычу, которую захватывали его казаки на Кавказе, умер он очень бедным человеком. На памятник ему, установленный сперва в столице, а потом, после перезахоронения, в Новочеркасске, собирал деньги весь Дон. Сделали памятник в виде простой гранитной глыбы, на которую как бы брошены бурка и папаха. Изображено и знаменитое черное знамя, с которым Бакланов не расставался до конца жизни — «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь».
В. Е. Шамбаров

В Забайкалье жизнь давно уже стала спокойной. Китайская империя пришла в упадок и опасности не представляла. Забайкальским казакам оставалось только охранять границу от мелких контрабандистов, спиртоносов, пытающихся скупать меха у русских подданных. Чтобы не потерять боевой выучки, казаков периодически привлекали на сборы в Читу, Шилкинский завод, Цурухайтуй, Нерчинск и другие полковые центры. Но количество казаков умножалось естественным приростом, оказывалось «избыточным», и многих вообще на службу не призывали, они до конца жизни числились «малолетками». А в песнях забайкальцев сохранялась память о подвигах предков, о делах Хабарова, Степанова, обороне Албазина…
Положение изменилось в середине XIX в. В Китай полезли англичане и французы, развернув «опиумную войну» — их эскадры бомбардировали порты, пока власти не разрешили ввоз наркотиков. И европейцы получили двойную выгоду: гребли бешеные прибыли, поставляя из Индии опиум, а по Китаю распространялась наркомания, откачивая финансы, разрушая хозяйство и подрывая силы народа. Англия и Франция угнездились в портах Южного Китая, подминая торговлю и промышленность. При таком соседстве России пришлось обратить внимание на дальневосточные рубежи. В 1850 г. адмирал Невельской основал в устье Амура Николаевский пост — вскоре ставший Николаевском-на-Амуре. Но было ясно, что при подавляющем господстве англичан на море эти края легко могут быть захвачены.
Работу по их скорейшему освоению возглавил генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев (не путать с Н.Н. Муравьевым-Карсским). Он успел повоевать на Кавказе, был талантливым руководителем. Полномочия получил огромнейшие, стал полновластным распорядителем огромного края. Но всегда сам был на трудных участках. Лично проделал путь к Охотскому морю — через Якутск, Алдан, хребет Джугджур и убедился, что для прочной связи с приморскими районами эта долгая и тяжелая дорога не годится. Был и прямой путь — по Амуру. Но он принадлежал Китаю, и с XVII в. Приамурье так и лежало в запустении — местных жителей маньчжуры тогда выселили, русские отсюда ушли, а китайцам по их законам запрещалось оседлое проживание севернее Великой Китайской стены (чтобы не убежали). Они приезжали в приграничные районы для заработков, торговли, службы, но не могли заводить тут или привозить семьи. В результате на Амуре существовал единственный городишко Айгунь и кочевали мелкие общины гольдов, гиляков, манегров.
Быстро заселить и одновременно защитить огромную территорию можно было только казаками. А Китаю было направлено предложение пересмотреть прежние договоры и провести новую границу по естественным рубежам, Амуру и Уссури. Разумеется, Пекину не хотелось терять земли. Но, с другой стороны, они все равно лежали бесхозными. А выход русских в Приморье создавал противовес англичанам, которые в ином случае влезли бы и в Северный Китай. И Пекин не ответил на предложение, но пропустить по Амуру русские войска согласился.
Подтолкнула к действиям Крымская война. Весной 1854 г. состоялся первый «сплав». В станице Усть-Стрелочной у слияния Шилки и Аргуни, где было всего 25 домов и не видели начальства выше сотника, собралось вдруг совершенно невероятное для здешних мест скопище народа — Муравьев со всем своим штабом, солдаты Сибирских линейных батальонов, баржи, плоты, первый в Забайкалье пароход «Аргунь». В этой и других станицах стали строиться арсеналы, склады для дальнейших походов. А часть солдат, сводная сотня забайкальцев зауряд-сотника Скобелицына и 33 казака Якутского полка отправились во главе с генерал-губернатором вниз по Амуру. Приказано было собираться на 2 года. Двигались трудно и медленно. Разведывали незнакомую реку, садились на мели.
Экспедиция была организована вовремя. Англичане и впрямь покусились на Дальний Восток. В августе 1854 г. их эскадра напала на Петропавловск-Камчатский. Здесь находился отряд контр-адмирала Завойко — фрегат «Аврора» и 2 шхуны. Моряки, горстка солдат-линейцев, камчатских казаков и охотников-иттельменов разгромили высаженный десантный полк, захватив его знамя. Сунулись англичане и к Амуру, где в Николаевске было всего 30 солдат при 2 пушках. Но подоспел Завойко со своей флотилией и в заливе Кастри разбил вчетверо сильнейшую английскую эскадру, ее командующий адмирал Принс застрелился. Англичане писали: «Всех вод Тихого океана недостаточно, чтобы смыть позор британского флага» [77]. И подоспели, преодолев 5 тыс. верст, баржи Муравьева, доставившие орудия, боеприпасы, пополнения. Был заложен г. Мариинск, где разместился штаб амурских войск, 15-й линейный батальон, а рядом встала казачья станица Кизи.
Дальше сплавы пошли каждый год [127]. С ответом на русские предложения китайцы все еще тянули, но противодействовать они все равно были не в состоянии, и решительный генерал-губернатор начал устанавливать границу «явочным порядком». По левому берегу Амура строились казачьи посты: Кутомандский, Кумарский, Усть-Зейский, Буреинский, Сунгарийский. Завозились вниз по реке грузы для будущих жителей. Врагов и боев здесь не было. Но была дикая тайга, тяжелейшая борьба с природой. Все сплавы проходили с крайним напряжением. На мелях застревали купленные в Америке пароходы, тяжелые баржи, построенные по проектам армейских инженеров — казаки называли их «чушками». Приходилось разгружать, мокнуть в воде, стаскивая суда. При походах вниз по реке требовалось проскочить верховья по полой воде, поднимаясь вверх — тащить лодки бечевой. А Амур — река капризная, меняет течение, мели вдруг оказывались там, где их не было.
И оставались могилы надорвавшихся, унесенных болезнями, погибших при несчастных случаях. Трагическим был сплав 1856 г. Отряд из 400 солдат-линейцев и сотни казаков добирался до Мариинска слишком долго, отстал от других частей. В обратный путь выступил в конце июля. А баржи с продовольствием не дошли, засели на мелях. Голодный отряд в пути застигла осень, а потом и снега. Половина погибла, остальные добрели больными. На казачьих постах, мимо которых шел отряд, завезенные запасы были ограниченными, только-только на личный состав. Но казаки, видя страдания людей, делились всем, что имели. Многим это подарило жизнь. Однако после этого и спасителей ждала голодная зимовка, и, например, на Усть-Зейском посту есаула Травина из 50 казаков умерло 29…
Но в 1857 г. состоялся четвертый, уже массовый сплав — началось заселение Амура казаками. В станицы была дана разнарядка, вызывались добровольцы, а если их не хватало, определяли по жребию. Переселенцам от казны строились дома, давалось по 15 руб. на каждого члена семьи, льгота от службы на 2 года. Бедняки нередко записывались добровольно. Богатые, чтобы не бросать хозяйство, если на них падал жребий, договаривались с беднотой. За согласие поменяться давали коней, коров, приплачивали деньгами. Но в целом переселение одобряли. Говорили: «Пошла Россия на дедовские земли. Старики-то бают, полтора века этого ждали, и вот дождались». Казаки и впрямь помнили, где в старину стояла Игнашина станица, где Албазин, Кумарский острог.
Муравьев на катере шел в авангарде. В свой штаб он включил нескольких казаков, осматривавших и выбиравших места, удобные для поселения, один из них, урядник Роман Богданов, впоследствии описал это, опубликовав любопытнейшие «Воспоминания амурского казака о прошлом». И вставали по берегу столбы с названиями будущих станиц. Многим давались исторические имена — Игнашина, Албазин, Кумарская, в честь героев XVII в. — Толбузина, Бейтонова, Пояркова и др. Следом двигались 13-й и 14-й линейные батальоны, им давалось по несколько станиц на роту, солдаты высаживались и сразу принимались расчищать места, рубить избы. А дальше на плотах и баржах плыли переселенцы со своим скарбом, скотом.
Операция была спланирована четко и грамотно. Генерал-губернатор был человеком крутым. С нерадивых офицеров запросто слетали погоны. Устраивал разносы, когда в честь его прибытия командиры отрывали людей от дела, готовили торжественную встречу. Однажды, прогуливаясь по берегу, увидел плачущую казачку. Распросил, в чем дело. Он был в шинели без погон, женщина не узнала его. Сказала: «Как не плакать, батюшка! На старом месте хоть жили плохо, да у богатых людей зарабатывали, а тут, чтоб им ни дна ни покрышки, Муравьеву и Хильковскому, вона куда загнали…» Выяснилось, что войсковой старшина Хильковский за взятку от богатого казака отправил ее мужа без жребия. Хильковскому, назначенному в это время строить другие станицы, Муравьев тут же послал приказ: «По окончании постройки домов в Иннокентьевской и Пашковой предписываю вашему высокоблагородию возвратиться в Забайкалье к месту своего жительства и подать в отставку, не показываясь мне на глаза, иначе будете преданы суду… Лично мне известно, что вы брали взятки». Но тех, кто проявил себя достойно, Муравьев выдвигал. Бывали случаи, когда рядовой казак за год становился есаулом. Генерал-губернатор придумал и особую награду, называл станицы в честь офицеров, отличившихся при освоении Амура. Китайцы, увидев, что проволочки ничего не дают, наконец-то прислали в Айгунь дипломатов. И Муравьев, остановившись в строящейся Усть-Зейской, провел первый этап переговоров.
За лето было построено 15 станиц. Описывались характерные картины. Например, вдруг среди домов совершенно спокойно появляется тигр. Берет козленка и уносит. И казаки, похватав ружья, бросаются за хищником. А в другой станице сооружена баня. Первой важно шествует мыться семья сотника. И казаки умиляются: «Ну, слава те, Господи! Все как дома!» Начинается проливной дождь. И обратно распаренный сотник шлепает босиком, засучив шаровары с лампасами, перебросив новые сапоги через плечо и прикрывшись шайкой. Не узнав в таком виде сотника и не поприветствовав его, проносится малолеток и получает от начальства окрик и затрещину. И казаки улыбаются: «Точно как дома!» Были и курьезы — в первую зиму на новоселов случилось нашествие мышей. Наглели, грызли все. И спохватились, что никто не догадался взять кошек. Узнав об этом, наладили бизнес китайские купцы. Стали привозить кошек по бешеной цене, по рублю. Причем хитрили, везли только самок: «Киска-мамка есть, киска-казак нет, все продал».
В 1858 г. строительство станиц продолжилось. С Муравьевым на Амур прибыл только что назначенный Синодом архиепископ Камчатский, Курильский и Амурский Иннокентий. А 9 мая в Усть-Зейскую пришло известие, что китайцы согласны на русские условия. В честь этой «благой вести» генерал-гебернатор велел заложить храм Благовещенья, а станицу Усть-Зейскую переименовал в город Благовещенск. Вскоре был подписан Айгуньский трактат о новой границе. 13-й Сибирский линейный батальон капитана Дьяченко был послан вниз по реке и 19 мая заложил селение Хабаровку — нынешний Хабаровск. Одна из рот этого батальона тем же летом заложила г. Софийск. Другая, поручика Козловского, построила первые станицы по Уссури — Казакевичеву, Корсакову, Невельскую и Дьяченкову. И на русский берег началось повальное переселение местных племен рыболовов и охотников: китайские чиновники и солдаты обирали их подчистую, новые соседи оказывались куда предпочтительнее.
Александр II за заключение Айгуньского трактата пожаловал Муравьеву графский титул, он стал Муравьевым-Амурским. Была образована новая область, а переселенных казаков выделили из Забайкальского в новое, Амурское Войско с центром в Благовещенске. Задача ему ставилась — «заселение и охранение юго-восточной границы России». Губернатором и наказным атаманом стал генерал-майор Буссе. Дальше пошло продвижение на юг, по Уссури появились станицы Кукелева, Шереметьева, Васильева, Венюкова, Козловская. В 1860 г. были заложены посты Владивосток и Новгородский в бухте Посьет, а казаков новых станиц объединили в Уссурийский пеший батальон Амурского Войска. Россия быстро и прочно встала на своих дальневосточных рубежах.
Были сформированы команды для водного патрулирования, им придавались катера и несколько пароходов, в 1869 г. была создана и Уссурийская конная сотня. Конечно, освоить огромный край только забайкальцами было невозможно. Здесь оседали многие отставные солдаты-линейцы, женились на казачьих вдовах. Помог решить проблему с женщинами и Муравьев. Выписал в Мариинск молодых каторжанок и прямо на плацу архиепископ перевенчал желающих освободиться женщин с желающими поселиться на Дальнем Востоке солдатами. Зазывались переселенцы из России и Украины, появились крестьянские деревни. На Амур и Уссури было направлено несколько партий казаков с Дона, Кубани, Урала. А в 1889 г. от Амурского было отделено самостоятельное Уссурийское Войско .
В. Е. Шамбаров

Николай I, царь-воин, казаков любил. Уважал их особенности. Впрочем, и эти особенности старался использовать с пользой для государства и династии. И в 1827 г. провозгласил своего 9-летнего наследника Августейшим атаманом Казачьих Войск. Великий князь Александр Николаевич (будущий Александр II), стал первым единым атаманом для всех Казачьих Войск России. При этом донской Атаманский полк был переименован в Лейб-гвардии Наследника Цесаревича Атаманский полк. Всего же в истории казачества было 5 Августейших атаманов: после Александра Николаевича ими становились наследники Николай Александрович (умерший до вступления на престол), Александр Александрович (Александр III), Николай Александрович (Николай II) и Алексей Николаевич. А жены наследников получали титул «атаманши». Это, кстати, единственный случай, когда термин «атаманша» употреблялся вполне официально.
При Николае I была разработана и принята «вторая волна» положений о Казачьих Войсках. История их весьма своеобразна. Первые положения носили самый общий характер. После смерти Платова в 1818 г. наказным атаманом Дона стал Адриан Карпович Денисов. И нашел войсковые дела в страшно запутанном состоянии. Платов не считал нужным заниматься бумажной мелочевкой, поступал так, как считал необходимым, а на приходившие из столицы требования отчетности ему было глубоко начхать. Но то, что прощалось Платову, не прощалось другим. И Денисов, человек обстоятельный, предложил составить новое положение о Войске Донском — такое, чтобы четко регламентировало все стороны жизни. Александр I инициативу одобрил, велел собрать все юридические акты по Войску Донскому и создать комиссию. Однако эти акты противоречили друг другу, как и интересы различных групп казачества. Вокруг положения развернулись такие интриги, что полетел со своего поста Денисов, а потом еще несколько атаманов. Выработать положение удалось лишь в 1825 г. — но умер Александр I, а новому царю доложили, что документ никуда не годится. Возня благополучно продолжилась, и положение было принято лишь в 1835 г.
Оно уточняло порядок управления. Вторым лицом в Войске становился начальник штаба. По гражданской части учреждалось Войсковое правление. Территория Войска делилась на округа, во главе их стояли окружные генералы. В Войске и округах вводились приказы общественного призрения, врачебные управы, почтовые конторы, дворянские собрания. Управление в станицах осуществляли станичный атаман, 2 судьи и 2 писаря. Общий срок службы казаков определялся в 30 лет, 25 полевой и 5 внутренней. Полевая — в строевых частях, внутренняя — в качестве посыльных, сторожей, писарей, в полиции. Начинал ее казак в 17 лет, прибывал на смотр и зачислялся «малолетком». До 19 лет отбывал «сиденочную повинность» — обучался и нес внутреннюю службу, потом шел в полк на 3 года, а на Кавказ — на 4. Потом отпускался на 2 года домой на льготу, и снова шел на службу. И так до 4 раз.
Как и прежде, положение о Войске Донском стало образцом, по нему стали перерабатываться положения о других Войсках. Войска были разделены на «кавказские» — Черноморское и Кавказское Линейное, и «степовые» — все остальные. Были и другие изменения. В 1828 г. Николай I утвердил перечень казачьих чинов: казак, урядник, хорунжий, сотник, есаул, войсковой старшина, подполковник, полковник. Увеличивалась боевая сила полков, они стали не пяти-, а шестисотенными, каждая сотня состояла из 144 казаков. А для упорядочения формирования полков были учреждены «отделы» — каждый отдел выставлял полк. Совершенствовалось вооружение. В 1832 г. было принято казачье ружье «азиатского типа». А в 1838 г. сабли кавалерийского образца официально заменила казачья шашка. Для кавказских Войск были оставлены и кинжалы. В 1840 г. изменилась форма одежды. Для степовых Войск обмундирование осталось по типу донского, но стало более просторным и удобным. А для Черноморского и Кавказского Линейного официально утверждалась черкеска.
Историки механически переписывают друг у друга вывод, что в XIX в. казачество, мол, окончательно превратилось в «служилое сословие». Что ж, в России действительно существовало деление на сословия, и казаков выделяли как одно из них. Но при этом почему-то никто не задумывается: а какие же еще были в нашей стране служилые сословия? Дворянство? Оно имело возможность служить не только по военной, но и по «статской» линии. К тому же при Петре оно массами уклонялось от службы, уже при Анне Иоанновне получило поблажку — освобождение для одного из сыновей, а при Петре III — указ о «вольности дворянской», делавший службу вообще не обязательной. Солдаты сословием не являлись, они набирались из крестьян. И попасть в рекруты почиталось величайшим бедствием.
У казаков — совсем иное. Тут было позором не служить. Того, кто по каким-то причинам уклонился от похода, остался дома, презрительно дразнили «осташкой». И положения о Казачьих Войсках отнюдь не вводили чего-то принципиально нового. Они лишь фиксировали, старались упорядочить и приспособить к нуждам государства те принципы, которые выработались у казаков сами собой, «снизу». Казаки по-прежнему считали себя «воинами Христовыми», хотя в новых условиях это понятие обрело несколько иное содержание. Они становились воинами не по рекрутской разнарядке, а по рождению. То есть призывались самим Господом. И служили, если уж на то пошло, не 30 лет, а всю жизнь. Играет казачонок, скачет на палочке верхом — уже готовится к будущим походам. Потом в строю служит. Состарится (если доживет) — учит казачат, передает им свой опыт, традиции. Получается, тоже служит. А отставку ему дает только Господь, когда к Себе призовет отчет о службе дать…
Причем юридические обязанности государства по отношению к казачеству не выполнялись никогда. На пай полагалось 30 десятин, но земли на Дону не хватало. Умножилось казачье дворянство, создавшее крупные хозяйства с крепостными. Станичные юрты стеснялись помещичьими владениями. Однако и количество казаков росло… Правительство обращало на это внимание при Екатерине, Павле, Александре, Николае. Проводились размежевания, помещикам выделялись в компенсацию другие земли на р. Миус. Но некоторые уклонялись от переселения. А в это же время производились новые офицеры, назначались войсковые чиновники, им полагался больший пай в зависимости от чинов. После ухода в отставку пай за ними сохранялся вместо пенсии. И реальный пай рядового казака составлял 7—10 десятин.
На Урале землю и на паи не делили, она была неплодородной. В низовьях земледелие было невозможно, здесь паем было право участвовать в рыбных ловах и равная доля в уловах. А в верховьях землю обрабатывали вместе, всей общиной, иначе поднять ее было нельзя. На Тереке земли теоретически хватало, но плодородной было мало. Да и на Кубани вроде бы хватало, но попробуй возделай ее под постоянными ударами горцев. Так где уж тут привилегии «служилого сословия»? Нет, действовал иной фактор, не материальный, а психологический — в службе православному Отечеству казаки видели высший смысл своей жизни.
Уже отмечалось, что казачество по-прежнему широко пополнялось извне. Но такие, как Н.П. Слепцов, становились казаками не из-за того, что их назначили в казачью часть, а по своему душевному призванию. А душевное призвание — стало быть, все равно Господь призвал. Все равно воины Христовы. Солдаты, 25 лет прослужившие на Кавказе, сумевшие при этом выжить, а потом, несмотря ни на что, желающие остаться здесь, уже были почти казаками. Как и «оказачиваемые» крестьяне Кавказской губернии, выросшие с оружием, в условиях постоянной опасности. Ну а те, кого переселяли на Кавказскую Линию с Украины и Центральной России, хорошо знали, что тут идет война, что надо будет самому отбивать для себя землю и защищать ее. И ехали отнюдь не все. Обычно это были добровольцы. Нередко дополнительным стимулом перебраться на Кавказ была память о своем происхождении от малороссийских, слободских, служилых казаков. Но даже те, кого направляли сюда в приказном порядке, по жребию, не все становились казаками — они имели возможности откупиться, уклониться, сбежать. Ну а на месте добавлялся «естественный отбор». Одни погибали, другие удирали, третьи и в самом деле «оказачивались».
Конечно, в первом поколении сохранялись различия. «Старолинейцы» свысока смотрели на «новолинейцев», поселившихся на Кавказе позже. А те и другие свысока смотрели на приписных. Но в суровом горниле войны новые компоненты быстро переплавлялись и «приваривались» к каркасу старой основы. И дети, внуки приписных ощущали себя уже потомственными, уже сами скептически косились на новых приписных. То есть, как и в более ранние времена, казачество пополнялось не случайным образом, а вбирало в себя людей определенного склада и энергетики. И если они становились казаками не по рождению, а вытянув переселенческий жребий, вызвавшись добровольцем, попав служить солдатом в кавказский полк, то в целом-то получалось, волею судьбы. Значит, тоже Господь призвал.
Нет, казачество — это было явно нечто большее, чем сословие. Казаки становились чиновниками, священнослужителями, генералы и офицеры получали дворянство, были и торговые казаки. Стало быть, они переходили уже в другие сословия? Но они все равно оставались казаками! Получается, несколько сословий внутри одного сословия? Да и казачьи начальники, каких бы чинов и почестей не достигали, в первую очередь считали себя казаками. Взять хотя бы героя Отечественной, Кавказской и Польской войн Максима Григорьевича Власова 3-го. В 1836 г. царь лично пригласил его к себе, и даже не приказал, а просил послужить еще, невзирая на возраст и раны, назначил войсковым атаманом Дона. Впрочем, доверие не помешало Николаю I на следующий год круто взгреть Власова. Возвращаясь с Кавказа, император устроил в Новочеркасске строевой смотр, и, будучи завзятым «фрунтовиком», был возмущен: «Я ожидал увидеть 22 полка казаков, а увидел 22 полка мужиков! Никто не имеет понятия о фронте. А лошади!.. Это не казачьи лошади, а мужичьи!»
Что ж, атаман критику учел. Для улучшения лошадей было издано положение о войсковых табунах и устроен войсковой племенной завод. А в 1838 г. под руководством Власова были изданы «Правила для состава и построения казачьих полков» — первый казачий строевой устав, где сочетались и традиционные приемы «лавы», и перестроения шеренг и колонн полка, сотен, взводов, правила пешего строя, церемониального марша, выноса и относа знамени. «Регулярство»? Нет, перехода к «регулярству» не произошло. Сохранилось своеобразие, но еще и соединилось со строевой подтянутостью и молодцеватостью, чем казаки тоже стали гордиться. Кстати, при введении этих правил подкорректировались и казачьи звания. Для тех же перестроений сотен, полусотен, взводов существующего младшего комсостава оказалось недостаточно, и было введено звание приказного (соответствующее ефрейтору), а чин урядника разделился на два — старшего и младшего урядника.
Власов всего себя отдавал служению не только Отечеству, но и казачеству. Мог, например, на свадьбе наследника престола в присутствии всего иностранного дипломатического корпуса встать перед царем на колени, испрашивая повысить жалованье подчиненным. Император был этим очень недоволен, шептал: «Встань! Ты меня позоришь!» А атаман потом пояснял генералу Чернышеву: «Да черт бы побрал всех иностранных послов наших, что мне они! Да перед кем стал я на колени, ведь перед самим царем! Да и зачем я стал перед ним на колени! Себе, что ли, милость выпрашивал какую — нет, я просил за его же царских верных слуг, которым есть нечего». В 1848 г., когда на Дону началась эпидемия холеры, 81-летний атаман лично возглавил борьбу с ней, объезжал станицы. И умер, заразившись при посещении больного казака.
А на Кубани таким «батькой» был Николай Степанович Заводовский. Начал службу в 12 лет в боях с горцами, участвовал в Отечественной и турецких войнах. В 1828—1829 гг. во главе казачьих полков брал Карс и Ардаган. Стал не только наказным атаманом Черноморского Войска, но, сохраняя этот пост, был назначен начальником войск всей Кавказской линии, получил чин генерала от кавалерии. Тем не менее продолжал лично водить казаков в походы. А верным помощником, замещавшим Заводовского в Екатеринодаре, был начальник штаба Войска генерал-лейтенант Григорий Антонович Рашпиль. Тоже храбрый воин, организовывавший ежегодные походы на черкесов. Но и весьма талантливый хозяйственник и администратор. Именно при нем (но и благодаря успехам в борьбе с горцами) начался расцвет Кубани, ее хозяйственный подъем. С нерадивостью и нарушениями дисциплины Рашпиль боролся очень просто, нагайкой. Будучи самоучкой, поощрял просвещение. Наряду с военными действиями первым принялся налаживать сосуществование с черкесами, обращал их к мирной деятельности, допустил на ярмарки в Екатеринодар. Увы, в 1852 г. Рашпиль был снят с должности за пристрастие к горячительным напиткам — хотя при этом передал дела преемнику в образцовом порядке. А Заводовский умер в 1853 г. — в возрасте 75 лет, но в боевом походе, за Кубанью.
И все же подобный «казачий патриотизм» государственному руководству не нравился. Поэтому Власов стал последним на Дону, а Заводовский — последним на Кубани дореволюционным атаманом из родовых казаков. После Власова был назначен генерал Михаил Григорьевич Хомутов, после Заводовского — блестящий генштабист Григорий Иванович Филипсон. Никаких эксцессов и конфликтов это не вызвало, казаки их прекрасно знали, и сами они знали казаков. Хомутов перед этим 10 лет являлся начальником штаба Войска Донского, а Филипсон был старым кавказцем, начальником штаба Кавказской линии. И официальных запретов на назначение войсковыми атаманами потомственных казаков не вводилось. Но негласно это превратилось в правило. Казачьих генералов стали назначать на неказачьи военные и административные посты, а во главе Казачьих Войск ставить армейских генералов.

Укрепление позиций государства на казачьих окраинах во многом способствовало и укреплению Церкви. Если в XVII в. храмы имелись только в центрах казачьих областей (в Сибири — в городах и крупных селах), то при Петре I вовсю развернулось строительство станичных храмов. Кстати, только тогда, вместе с постройкой церквей, Петр запретил казакам жениться без священников, на майдане. Возникали новые монастыри. Например, на Дону мужские — Черниев, Кременской, женские — Старочеркасский, Ефремовский. Бекреневский и Усть-Медведицкий сперва были мужскими, потом их преобразовали в женские. Но казачье православие по-прежнему сохраняло некоторую специфику, соединяя христианство и воинские традиции. Основой для такого сочетания служили слова Господа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Иоанн. 15,13). Поэтому в хате на одной стене висели иконы и оружие. Казачьи монастыри, как и раньше, служили пристанищем увечных воинов. А в женские монастыри уходили вдовы, чьи мужья не вернулись из походов. Кстати, весьма красноречивая деталь — в отличие от Центральной России, казачьи монастыри никогда не пользовались трудом крепостных [219].
Особым было и положение священников. Они являлись важными фигурами казачьей общины, обязательно присутствовали на станичных кругах, могли даже прервать их, хотя сами права голоса не имели. Следили за нравственностью прихожан, вели учет родившихся, женившихся, умерших. Выполняли и функции медиков, санитарного контроля. Но со священниками, присылаемыми извне и не знающими казачьей среды, возникали трудности. И их старались готовить из своих. Кандидаты обучались при монастырях и посылались для рукоположения в епархию. А в 1757 г. атаман Ефремов добился учреждения в Черкасске семинарии. Однако и человек, рукоположенный в священники, не мог сразу получить приход. Его оценивало начальство и выбирали на станичном кругу. Об избрании составлялась «поручная запись», с которой кандидат отправлялся к архиерею, чтобы получить соответствующее место.
Лишь во второй половине XVIII в. подобное положение было сочтено ненормальным, в 1762 г. Воронежский епископ жаловался, что донские старшины, считая себя «во всем от прочих отменными», «не только в причет церковный аттестуют, но по своему рассмотрению и в причетники сами определяют и прямо в церковные дела вступают и грамоты причетские от себя дают за своими печатями». Но, несмотря на вмешательство Синода, влияние казачьих властей на местную церковь оставалось очень сильным. А как же иначе, если храмы строились и содержались на казачьи средства? Позже была выделена самостоятельная Донская епархия, и противоречия сгладились: епископ контактировал с войсковым атаманом, и таким образом оба могли воздействовать на подчиненных друг друга.
Но значительная часть казаков оставалась старообрядцами — все уральцы, гребенцы, много их было среди оренбуржцев, сибирцев, на Верхнем Дону. Впрочем, делить на старообрядцев и «православных», как делается в некоторых источниках, пожалуй, некорректно. А разве старообрядцы не православные? Правильнее говорить о сторонниках старорусского и грекорусского обрядов. К тому же и само старообрядчество разделилось на ряд направлений — беглопоповцы (принимавшие для служения беглых грекорусских священников), беспоповцы (обходившиеся без священников) и т.д. У казаков и здесь имелась своя специфика. В данном случае характерен пример с гребенцами.
При Анне Иоанновне, когда в России опять взялись за старообрядцев, астраханский епископ послал в Кизляр своего «закащика» Федора Иванова, рьяно принявшегося «искоренять раскол». В 1738 г. гребенцы во главе с атаманом Данилом Аукой обратились к епископу Иллариону, сославшись на разрешение Петра I креститься двумя перстами. И он, вроде, согласился. Поскольку у казаков церкви были только в Кизляре и Курдюковской, а в остальных станицах молитвенные дома (без алтарей), Илларион распорядился построить алтари и совершать литургии. Казаки ответили, что все выполнят, кроме троеперстия. Но последовали новые доносы, что «они состоят в немалом расколе». Синод велел навести порядок. И Илларион указал, что если казаки «в своем двоеперстии в упрямстве будут, то не токмо духовным, но и гражданским наказанием наказаны будут». Ответ гласил: «В нашем Гребенском Войске расколу не имеетца, ибо как отцы наши, деды, прадеды издревле состояли в православной вере христианской и крестились двоеперстным крестом, так же и мы… не убавливаем и не прибавливаем». Указывали, что всем прежним царям присягали двумя перстами, что у них крестились многие выходцы из горцев, а если менять обряд, на них это плохо подействует. Поэтому казаки дали подписку о верности Церкви, но с сохранением двоеперстия — даже если придется «пострадати и умерети» или покинуть Терек.
И Илларион согласился, «понеже у них, кроме креста, иного расколу никакого нет». Но Синод настоял на своем, начались гонения. Составляли списки тех, кто не был на исповеди, взымали штрафы, отбирали иконы старого письма, снимали и отдавали под следствие священников, отправлявших службу по старому обряду. Это вызвало конфликты, побеги казаков. Тут уж подняли голос светские власти, оказавшись уступчивее духовных. Кизлярский комендант заявлял, что насильно искоренять раскол невозможно, лучше прислать ученых проповедников. А если таковых нет, то не надо направлять угрожающие консисторские указы, «чтоб тем наибольше не привесть казаков в развращение». Сенат, учитывая важность охраны границ, распорядился не принуждать гребенцов в вопросах веры [234].
В 1763 г. Петр III дозволил старообрядчество, и Екатерина подтвердила его решение. Однако послабления запоздали. Гребенцы отшатнулись от официальной Церкви. Наложился еще один фактор. Церковных кадров на здешней окраине крайне не хватало, а из Закавказья эмигрировали православные грузины. И было решено задействовать грузинское духовенство. Оно служило в храмах Кизляра, основало Крестовоздвиженский монастырь, посылалось в станицы. Некоторые священники и служили по-грузински, сопровождали праздники грузинскими песнопениями. Для многонационального Терско-Кизлярского Войска и переселенцев из Терско-Семейного такая церковь подходила, другой-то нет. Но для старожилов-гребенцов выглядела «чужой», не русской.
Когда началось формирование Азово-Моздокской линии, с Дона и Волги на Кавказ переселяли тоже в первую очередь старообрядцев. Поехали сюда и расколоучителя с Иргиза, из-за границы. Но они были различных толков и течений, пошел разброд. Современники писали, что терские казаки «все разных расколов». Впрочем, у казаков и раскольничество трансформировалось. Отпала антигосударственная составляющая. И они оставались верными слугами Бога, царя и Отечества. Только Богу служили по-своему — как привыкли. Поэтому светская власть в обиду их не давала. Всесильный Потемкин добился у Синода разрешения для казаков-старообрядцев строить церкви. Возникали скиты — у Калиновской, Червленной, Новогладковской и др. Однако здешние скиты не стали местами, где укрывались и вели раскольничью пропаганду беглые. Они превратились в подобие традиционных казачьих монастырей. В них поселялись инвалиды, убогие, вдовы. Подрабатывали шитьем, возделывали свои сады и виноградники, помогали и станичники — продукты приносили дети и называли имя того, за кого надо помолиться. И местные власти этих скитов «не замечали».
В 1800 г. по инициативе Павла I было принято положение о единоверческой церкви — подчиняющейся Синоду, но осуществляющей богослужение по старопечатным книгам и старым обрядам. В принципе, это было именно то, чего добивались раньше гребенцы. И единоверчество широко распространилось в Уральском Войске, в него перешло более половины казаков. Но на Дону единоверческий храм возник только в одной станице, Верхне-Каргальской. А на Тереке сказался конфликт с официальной Церковью и ее «грузинский» характер, и нововедение не утвердилось. Лишь под влиянием миссионерской деятельности о. Назария (Пузина) возникла так называемая «назаровская церковь», хотя ее прихожане считали сами себя не единоверами, а теми же старообрядцами, только «с настоящим попом, а не с самоставленником».
В 1846 г. на территории Австро-Венгрии была создана Белокриницкая старообрядческая церковь. Единство структуры, возможность поставления священников позволили ей привлечь в России многих сторонников. Но среди казаков белокриницких староверов (их называли «австрийцами») было немного. В основном религиозная жизнь общин проходила под руководством своих выборных уставщиков. А для таинств крещения, венчания, полного чина отпевания пользовались услугами либо беглых попов, либо раз-два в год представители общины ехали в Россию и за плату привозили священника оттуда. Возникали у казаков и толки, неизвестные у других старообрядцев — никуданцы, неокружники, дырники. В целом же можно согласиться с выводом историка Н.И. Великой, что «казачье старообрядчество невозможно отнести к основным течениям (поповцы, беспоповцы) или толкам (поморцы, нетовцы, федосеевцы)». Потому что оно «имело дораскольнический характер». «При отсутствии священников сложились особые формы религиозной деятельности, осуществлявшиеся под руководством наиболее нравственных и уважаемых казаков» [23].
Проникали в среду казачества и ереси, секты. В 1818 г. на Дону в Верхне-Курмоярской есаул Евлампий Кательников создал секту «духоносцев», его последователи устраивали изнурительные посты и бдения, доходя до экстаза «богоодержимости». Секта была запрещена, Кательникова сослали на Соловки. Распространяли свои учения и баптисты («штунда»), молокане, хлысты, скопцы, адвентисты, представители «Старого Израиля» и «Нового Израиля». Но сама направленность этих сект не соответствовала духу казачества, и они находили очень мало приверженцев.
На Кавказе же удельный вес старообрядчества постепенно снижался. В Черноморском Войске господствовало грекорусское Православие. И когда пошла массовая подпитка казаков отставными солдатами, русскими и украинскими крестьянами, они также были «нововерами». Кстати, и грузинское духовенство после присоединения Грузии схлынуло туда, а на линию стали присылать русских священников. В 1829 г. Северный Кавказ был передан в ведение Донской епархии, а в 1843 г. образована Кавказская, и казачьи станицы были подчинены обер-священнику Кавказского корпуса Лаврентию Михайловскому.
Особенности здесь наблюдались такие же, как на Дону. У черноморцев возникли свои монастыри, Мариинская женская пустынь, мужская Екатерино-Лебяженская пустынь — которая стала и школой для желающих поступить в духовное звание. Казачьи власти постоянно вмешивались в церковные дела. Так, в 1849 г. атаман Черноморского Войска Заводовский велел всем священникам три воскресенья подряд читать в церквях приказ наместника (о запрете казакам обращаться к властям через головы непосредственных начальников). Все выполнили безоговорочно, отказался лишь о. Герасим (Сперанский). Заводовский направил на него рапорт обер-священнику, но неожиданно получил резкий отлуп. Л. Михайловский указал, что «объявление в православной церкви прилично только в делах Церкви или ее догматах или… в происшествиях, касающихся дел государственных или Августейшего Императорского Дома». В прочие же вопросы «духовенство вмешивать вовсе не следует». Только после этого военные и гражданские указания стали зачитывать на сходах или возле церквей.
А отношения между представителями грекорусского и старорусского обрядов в казачестве сложились куда более терпимые, чем в неказачьей среде. Казаки одного исповедания старались жить и держаться вместе, но и антагонизма с другими течениями у них не возникало. Например, в 1801 г., когда донцов на Иргизе догнало известие о смерти Павла и отмене похода в Индию, все Войско встречало Пасху в здешних старообрядческих скитах. Вместе — атаман, офицеры, казаки. И никого это не смущало. Что ж делать, если других храмов и священников поблизости нет?
Николай I развернул новые гонения на старообрядчество, но для казаков и он делал исключение, указом от 1836 г. им разрешалось отправлять богослужение по своим обрядам. И духовенство писало, что на Тереке «раскольники открыто строили молитвенные дома, открыто держали беглых попов, заводили секты, а начальниками станиц назначались явные раскольники, даже между командирами Гребенского и других полков встречались раскольники». Без конфликтов, правда, не обходилось. В 1844 г. казак донского полка, проходившего через Червленную, узнал в станичном уставщике беглого. Епископ Иеремия настоял на аресте. Станичники, связанные воинской дисциплиной, противиться не могли. Но за уставщика вступились казачки. Вооружились мужниными винтовками, палками. Дабы их устрашить, выпалили из пушек холостыми. Но женщины не испугались и бросились на солдат. С трудом «бабий бунт» все же усмирили. Однако светские власти опять приняли сторону казаков. Наместник Воронцов докладывал в Петербург, что трения по вопросам веры мешают им нести службу. И в 1850 г. царь распорядился именовать раскольниками только «вредные секты» — духоборцев, иконоборцев, жидовствующих и т.д., а остальных называть староверами и не преследовать.
Религиозное отчуждение в казачьей среде порой проявлялось, но чаще в тех случаях, когда это относилось к пришлым. И объяснялось оно различиями не столько исповеданий, сколько обычаев, образа поведения, мышления. Но никакого отчуждения не наблюдалось, допустим, между знаменитым командиром полка «нововером» Н.П. Слепцовым и его подчиненными, гребенцами-староверами, сроднившимися с ним в боях. А когда в 1840-х гг. для усиления Гребенского полка в 5 станиц направили переселенцев из Харьковской губернии, принять их отказались только в Червленной, и украинцы, которых хотели в ней поселить, основали новую станицу, Николаевскую. В остальных жили вместе. В разных концах станиц, разных слободах, молились отдельно. Но служили-то и воевали вместе. И постепенно сживались. Бывало, что и меняли исповедание. Иногда девушки из старообрядческих семей старались выйти замуж за казаков грекорусского обряда, поскольку у них отношения в семьях были свободнее. А бывало, что члены одной семьи относились к различным исповеданиям [23]. Но им нечего было делить. Они были казаками, а значит, высшие ценности являлись у них одинаковыми.
Да и что уж говорить об отношениях между разными ветвями Православия, если казаки всегда умели ладить даже с иноверцами и инородцами? На Кавказе в самый разгар войны куначились с горцами. Нередко и принимали инородцев в свою среду. На Урале в XVIII в. если казаками желали стать пленные, они обязаны были креститься, но если татары, башкиры, калмыки переходили к казакам добровольно, они могли оставаться в своей вере. В Забайкальское Войско, как уже отмечалось, вошли целыми полками язычники-эвенки и буддисты-буряты. Были даже ламы-казаки — установился порядок, что на время сборов их отпускали из дацанов, а потом они возвращались к монашеской жизни. На Тереке в Бороздинской были поселены казанские татары и тавлинцы, сохранившие мусульиманскую веру. Мусульмане-башкиры вошли в Оренбургское и Уральское Войска, буддисты-калмыки — в Астраханское, Донское, Уральское.
И казаки-христиане воспринимали их как своих собратьев. В чем, кстати, тоже проявлялась психология «воинов Христовых». Не дело воина обсуждать то, что решено Свыше. Если Господь по своим неисповедимым путям допускает, что кто-то верит иначе, то нужно ли и можно ли спорить с таким положением? Однако при этом не возникало и ничего похожего на экуменизм. Никогда казаки не вели дискуссий о «точках соприкосновения» религий, о возможностях их «сближения». Уважали чужие традиции, но и свои блюли. У них — свое, у нас — свое, а государство-то общее, поэтому и общей службе разница верований не мешает.
Православие было не просто верой, а фундаментом всей казачьей жизни. Как и у каждого на Руси, у казака с Церковью было связано и рождение, и крещение, и венчание, и погребение. И весь хозяйственный год был связан с церковным — после Троицы косить сено, после Рождества Богородицы убирать виноград и т.п. Но были и свои, казачьи традиции, свои почитаемые чудотворные иконы — Аксайской Божьей Матери, избавившей Дон от холеры, Урюпинской Божьей Матери, Ахтырской Божьей Матери, Табынской Божьей Матери и др. Были свои специфические обычаи. Например, церковный обряд проводов на службу. И благодарственный молебен по возвращении со службы. Сохранялся и обычай войсковых кругов. На них уже не выбирали атаманов, не принимали никаких решений, а круги стали просто общими праздниками всего Войска. Выносились все регалии, знамена, наказной атаман и члены правления шествовали к войсковому собору, где служилась торжественная служба. Устраивался парад, угощение…
Существовали праздники, считавшиеся своими, казачьими. Покров Пресвятой Богородицы (в память взятия Казани), день Казанской Божьей Матери — защитницы России (в память освобождения Москвы от поляков), праздновался и День казачки или День матери (он приходился на Введение Богородицы во храм). Были особые дни поминовения предков. Например, на Дону — Войсковая панихида, которая служилась в субботу, предшествующую дню Покрова Пресвятой Богородицы, и сопровождалась выступлениями певческих хоров, воинскими состязаниями, трапезой. А престольный праздник станичной церкви был и праздником станицы. На майдане накрывали столы, прездновали и в домах. Это тоже сопровождалось песнями, плясками, джигитовками. И гуляли по три дня!
Правда, с некоторыми обычаями Церковь пыталась бороться (так же, как и войсковое начальство) — скажем, с кулачными боями, а на Кубани и Тереке — с пальбой в воздух на свадьбах и праздниках, «вследствие чего не проходит года, чтобы не ранили или даже не убили человека». Но такая борьба особых результатов не приносила, своих традиций казаки держались строго. Повсеместно сохранялись и те же кулачные бои, на Масленицу — взятие снежных крепостей, особенно пышно оно разыгрывалось в Оренбуржье, с маскарадными ряжеными, специальными «воеводами». А у гребенских староверов сохранялись и вообще архаичные обряды. Скажем, на Троицу — «пускание кораблей». Такие «корабли» делались сообща, украшались цветами, лентами, на них сажали стилизованные куклы «казака» и «казачки», торжественно, всей станицей несли к Тереку и пускали на воду. После чего «корабль» требовалось потопить выстрелами, и начиналось всеобщее гулянье с плясками, песнями. У гребенцов сохранилась из неведомых глубин времени и особая форма казачьего «причастия» — прикусить кончик собственной бороды. И современники-офицеры с удивлением отмечали, что в любой момент, взяв в рот бороду и считая себя причастившимися, гребенские казаки «на явную смерть идут без размышления» [23].

С помощью «Священного Союза» Россия пыталась обеспечить коллективную безопасность в Европе, чтобы не повторились ужасы Наполеоновских войн. Но вместо благодарности западные державы ославили нашу страну «европейским жандармом» и сплотились против нее, поддерживая любые антироссийские силы. Англичане взяли под опеку Персию, помогли реорганизовать ее армию, вооружили новейшими пушками и ружьями. И в 1826 г. армия Аббаса-Мирзы вторглась в Закавказье. Главные русские силы находились на Северном Кавказе. Пограничные казачьи посты героически погибали, смятые массой врагов. Жители Гянджи взбунтовались и вырезали русский гарнизон. Но Ермолов спешно сформировал Действуюший корпус, остановивший врага. Как раз в это время произошла смена командования. Прибывшего на Кавказ Паскевича, привыкшего видеть на плацах блестящие шпалеры гвардии, вид здешних войск шокировал — солдаты в мохнатых шапках и домотканых куртках, казаки в драных черкесках. Но уже вскоре главнокомандующий смог в полной мере оценить боевые качества кавказцев, когда в сражении под Гянджой 10 тыс. русских сокрушили 40-тысячное вражеское войско. И Паскевич сам перешел в наступление на Армению.
В составе корпуса были донские, черноморские, линейные, терские казачьи части, возглавил их герой 1812 года «недюжинный» генерал-лейтенант В.Д. Иловайский 12-й. Вместе с регулярной кавалерией К.Х. Бенкендорфа они шли в авангарде. Аббас-Мирза силился задержать их, бросил навстречу массы курдской конницы, занявшей позиции у крепости Сардар-Абад на притоке Аракса р. Занге. 20 мая 1827 г. казаки с ходу форсировали ее вброд и атаковали. Курды отступили за бурную речку Абарань. Но казаки не отставали, переплыли ее под пулями и в яростной рубке разгромили врага. Гнали и сбросили в Аракс, где многие курды потонули. Тем временем Аббас-Мирза изготовился обороняться за Араксом у Джеван-Булаха. Но 17 июля казаки Иловайского и драгуны Бенкендорфа форсировали вплавь и эту реку, да еще и перевезли на плотиках конную артиллерию. Захватили плацдарм, дав возможность главным силам навести мосты и переправиться. Иранцы опять были разбиты.
Тогда, чтобы отвлечь русских от вторжения в Персию, Аббас-Мирза предпринял хитрый маневр — вышел в тыл Паскевичу и подступил к главной армянской святыне монастырю Эчмиадзин. Гарнизону из солдат и казаков под командованием генерала Линдерфельдена сулили всяческие блага за сдачу крепости. Ответ гласил: «Русские собой не торгуют». Атаки врага были отбиты. А на выручку осажденным была направлена 20-я пехотная дивизия. Ей пришлось пробиваться сквозь всю персидскую армию, из 4 тыс. полегло 1150 человек. Уже возле самого монастыря персы отрезали арьергард с начальником дивизии Красовским. Спасли его 50 донских казаков — бросились на тысячную толпу неприятелей, разорвали кольцо и вывели генерала с горстью солдат. Вскоре подошел и корпус Паскевича. Рассеял неприятельское войско, 13 октября штурмом взял Эривань и устремился на Иран. После падения Тебриза персы взмолились о мире. По Туркманчайскому договору к России отошли территория нынешней Армении и Нахичеванское ханство. И больше желания воевать с русскими у Ирана не возникало никогда [77, 201].
Но в это же время, в декабре 1827 г., турецкий султан, подстрекаемый западными «друзьями», объявил России не просто войну, а даже «джихад». Для Кавказского корпуса перерыва по сути не было — только одолел персов и сразу повернул против турок. А на Дунае сосредотачивалась армия Витгенштейна, куда прибыл и сам царь. Тогда-то и осуществилась операция по ликвидации Задунайской Сечи. Кошевой Осип Гладкий готовил ее в глубокой тайне, сколачивая круг единомышленников. Просочись информация, турки не помиловали бы, да и изрядная часть сброда-перебежчиков, скопившихся в Сечи, растерзала бы за «измену» (хотя и непонятно — кому). Поскольку русские продвигались к Дунаю, турки приказали эвакуировать Сечь в Адрианополь, а казакам прибыть в Силистрию в армию великого визиря. Гладкий привел туда 2 тыс. задунайцев, тех, кого подозревал в протурецких настроениях. И отпросился у визиря организовать эвакуацию. Но, вернувшись в Сечь, созвал раду, принявшую решение о переходе на сторону России. Правда, хотя за это высказалось большинство, идти с Гладким решились немногие. Кто-то предпочел выждать, как оно дальше пойдет, кому-то не хотелось оставлять имущества. А те, кто решился, сразу же после рады поспешно отчалили, пока турки не узнали. 10 мая 218 казаков (в том числе войсковые писарь, есаул и 23 куренных атамана) и 578 человек «райи» прибыли на лодках к русской армии, привезли войсковую казну, походную церковь и были представлены Николаю I, положив к его ногам полученные от османов клейноды Коша — булаву, бунчуки, знамена, фирманы, ярлыки [242].
Царь сказал запорожцам: «Бог вас простит, Отчизна прощает и я прощаю. Я знаю, что вы за люди». 27 мая начался штурм крепости Исакча. Во время сражения император продемонстрировал особое доверие к прибывшим казакам, переехал через Дунай на лодке, которой правил Гладкий, а на веслах сидели куренные атаманы. Задунайцы проявили себя и в атаке крепости, шли на стены в первых рядах, 10 человек были награждены Георгиевскими крестами, а бывший кошевой получил чин полковника. Тем же, кто не последовал с Гладким или промедлил со сборами, пришлось об этом пожалеть. Турки, проведав о случившемся, рассвирепели. На Сечь были брошены янычары, вырезая всех подряд невзирая на пол и возраст. Спаслись лишь те, кто попрятался по липованским селам или схоронился в плавнях. Потом переходили к русским поодиночке и группами. 2000 запорожцев, находившихся в Силистрии и 600 в гарнизонах крепостей, турки разоружили и угнали вглубь страны на каторжные работы. Задунайская Сечь прекратила существование.
А из вернувшихся задунайцев царь велел сформировать Отдельное Запорожское Войско, Гладкий стал наказным атаманом. Войско было небольшим, один пятисотенный пеший полк, поступивший в распоряжение Дунайской флотилии. Кроме того, запорожцев использовали как разведчиков, специалистов по переправам, Гладкий был причислен к Главному штабу в должности советника по оценке турецких дорог. Воссоединился и со своей семьей. Потеряв кормильца, 9 лет назад ушедшего на заработки и исчезнувшего, она бедствовала, батрачила, Осипа считали погибшим. А тут вдруг он объявился — полковником, дворянином, знакомым самого царя! Это было похоже на сказку. В 1828 г. Николай I распорядился создать еще одно Казачье Войско — Дунайское. В него предполагалось набирать запорожцев и некрасовцев, перешедших в Россию раньше, добровольцев из числа балканских славян. Из них формировались два полка. К Войску были приписаны села Аккерманского повета, где жили казаки и волонтеры прошлых войн — Акмангит, Староказачье, Волонтеровка [230].
В боях на Дунае отличились и другие потомки запорожцев, черноморский Полтавский полк. Он деймствовал на лодках и под Браиловом разгромил турецкую флотилию. А на другом берегу Черного моря эскадра адмирала Грейга высадила морской десант под Анапой. В состав десантников входили Ейский полк черноморцев и батальон пластунов. Их название, кстати, произошло вовсе не от «пластания» по земле, как порой полагают, а от Пластуновской станицы (которая была названа по запорожскому Пластунивському куреню). На Кубани эта станица была самой бедной, чаще других подвергалась набегам. Большинство казаков были неспособны купить лошадь и воевали пешими. Но они и служили больше других — сделали это своим заработком, нанимаясь на кордоны вместо богатых казаков. И стали профессионалами высочайшего класса. К ним примыкала беднота из других станиц, и возник особый казачий «спецназ». По одежде пластуны не отличались от черкесов, носили бороды — обязательно крашеные, как у горцев, знали местные языки. Они стали лучшими разведчиками, диверсантами. От них пошло переползание «по-пластунски», выработались особые системы условных знаков и сигналов, приемы рукопашного боя. А в стрельбе их не мог превзойти никто. Хваля особенно меткий выстрел, пластуны говорили: «Ото добре ружжо!» — поскольку само снайперское мастерство человека считалось у них естественным. Одним из приказов по Черноморскому Войску пластунам было даже запрещено ночью или в лесу «стрелять на хруст», поскольку «бывали случаи, когда пластуны, при невероятной способности этих стрелков попадать в предмет невидимый глазу» случайно поражали своих [201].
На исключительные качества пластунов обратил внимание Ермолов, сформировав из них в 1824 г. первый батальон. Под Анапой этот батальон и ейцев вел в бой черноморский наказной атаман Алексей Данилович Безкровный. С 15-летнего возраста он рядовым казаком воевал с горцами, в составе Лейб-гвардии черноморской сотни отличился при Бородине, Кульме, Лейпциге. Потом снова служил на Кавказе. Его называли «командир без ошибок». Но в боях он столько раз был ранен и находился на волосок от смерти, что царь велел казакам называть его не Безкровным, а Бессмертным. 10 июля Анапа была взята штурмом, захвачено 4 тыс. пленных и 70 орудий. Ейский полк и 1-й пластунский батальон заслужили Георгиевские штандарты. А Бескровный, награжденный орденом св. Георгия IV степени, отличился еще и после взятия Анапы — во время шторма спас тонущих моряков, подплыв к их баркасу на коне.
Корпус Паскевича в это время вступил в турецкие владения, штурмом овладел Карсом — здесь особую доблесть проявил Хоперский полк. Не давая врагу опомниться, русские двинулись к крепости Ахалкалаки и захватили ее, а затем подступили к Ахалциху. В ходе атаки в город ворвались егеря и взвод 4-й донской батареи. Сориентировавшись, казаки втащили пушки на крышу дома и стали бить по турецким скоплениям на улицах. Их начали обстреливать со всех сторон, но они продолжали вести огонь. Казаков осталось 8, когда крыша, не выдержав тяжести, провалилась, пушки осели вниз. Турки бросились в атаку. Донцы соскочили на улицу, сели на своих лошадей и встретили врага саблями. Османы сочли, что подошла свежая казачья часть, и бежали. А артиллеристы с помощью подоспевших егерей вытащили из пролома пушки и продолжили стрельбу. Ахалцих пал.
В 1829 г. войска Паскевича совершили еще более глубокий прорыв, взяли Эрзерум. А отряд князя Чавчавадзе был отправлен на восток, заняв крепостью Баязет. Чтобы отбить ее, турки бросили 19-тысячную армию. Входивший в отряд донской полк № 12 полковника Шамшева первым обнаружил врага, выиграв бой с авангардами. Но следом подтянулись все нприятельские силы, окружив Баязет. 20 июня пошли на штурм. Атаки следовали непрерывно 38 часов подряд. Небольшой гарнизон из казаков, пехотинцев и местных армян отбивался, сбрасывал турок, лезущих на стены. Многие выбыли из строя, был тяжело ранен Шамшев, но штурм отразили. И турки перешли к осаде. Без еды, почти без воды, защитники держались 13 дней, пока не подошла подмога, вынудив врага отступить.
В боях участвовали и казаки других Войск. Под Варной отличился 9-й оренбургский полк, под Шумлой — уральский. Но затяжная «война крепостей» вела к большим потерям, и вновь назначенный на Дунай главнокомандующий, И.И. фон Дибич, решительно прекратил ее. Разбив полевую османскую армию под Кулевчей, он оставил у турецких твердынь заслоны и совершил стремительный марш на юг. Форсировал Балканские горы и захватил Адрианополь, очутившись на подступах к Стамбулу. Перепуганные турки тут же согласились на мир. К России отошли дельта Дуная, Южная Грузия, черноморское побережье с портами Анапой и Поти. Турция признала автономию Румынии, Сербии и Греции.
Увы, мирная передышка снова была короткой. Когда Россия после войн с Францией присоединила Польшу, Александр I принялся заигрывать с ней, создав Царство Польское. Корону этого царства носил русский император, но в остальном сохранялась полная автономия. Польше была дарована конституция, она имела свой сейм, сенат, денежную систему, армию. Однако поляки с их спесью и гонором таких уступок не оценили. Высшие посты в армии занимали бывшие наполеоновские офицеры и воспитывали подчиненных на ненависти к русским. А в 1830 г. по всей Европе покатилась волна революций — и в Варшаве заговорщики подняли восстание. Несколько польских генералов, сохранивших верность царю, были убиты. Наместник, великий князь Константин Павлович, чудом сумел сбежать. И повел себя нерешительно. Счел, что «всякая капля крови только испортит дело», распустил польские части, оставшиеся на русской стороне, сдал крепости. Мятежников это только подхлестнуло. Они объявили династию Романовых низложенной и провозгласили республику, получив поддержку Франции и Англии. Призвали ополченцев, увеличив армию до 150 тыс.
Причем это были не толпы шляхты и крестьян, а профессиональная армия, вооруженная и обученная за русский счет. Наши войска, перебрасываемые по частям, терпели поражения. Пришлось сосредотачивать крупные контингенты и вести войну с полным напряжением сил. В этих боях опять прославился донской генерал М.Г. Власов 3-й. Он 4 года находился под следствием по обвинению в «жестокости» против черкесов. Но обстановка на Кавказе показала полную его правоту, и военный суд оправдал его. И Николай I полностью признал свою ошибку, назначил Максима Григорьевича походным атаманом казаков в Польше. В феврале 1839 г. в упорнейшем сражении при Грохове, когда никак не удавалось одолеть поляков, 64-летний генерал лично возглавил атаку и первым врубился в ряды вражеской конницы. Получил 8 сабельных ран, его сбили с седла и дважды ударили пиками. Но донцы, увидев атамана в беде, налетели на польских улан и перекололи всех.
Победа под Грохово принесла перелом в войне. Однако бои продолжались жестокие. Вдобавок войска косила холера, унесшая и главнокомандующего Дибича. Сменил его Паскевич. А Власов после полученных ран 3 месяца пролежал в госпитале, но вернулся в строй. В июле разгромил поляков при Неборове, в августе при Мацеевичах. Окончательно сломить повстанцев удалось тяжелым 36-часовым штурмом Варшавы, при котором покрыл себя славой Атаманский полк. После подавления мятежа Николай I отобрал у поляков конституцию, преобразовал Царство Польское в генерал-губернаторство, ликвидировал сейм и национальную армию.
Между прочим, к этим войнам имел касательство А.С. Пушкин. В русско-турецкую он вместе с войсками Паскевича проделал поход на Эрзерум, участвовал в казачьей атаке у Саган-Лу, описав это в своем «Путешествии в Арзрум». А в польскую принял участие не в самих баталиях, но в информационной войне, написав знаменитые стихотворения «Перед гробницею святой», «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» — за что подвергся ожесточенной травле со стороны «передовой общественности», которая уже в то время считала «прогрессивным» оплевывать собственное Отечество, поддерживая поляков и прочих врагов.
Два новых Казачьих Войска в польской кампании не участвовали. С бывшими задунайцами возникла проблема. Первоначально планировалось перевести их на Кубань, к сородичам. Атаман Гладкий ездил туда, осматривал земли. Но на Кавказе шла война. А задунайцы не обладали такими навыками, как черноморцы, переселение обернулось бы для них бедой. Впрочем, имелся и еще один фактор — на Кубани сам Гладкий потерял бы положение лидера. И он обратился к царю, описав все трудности. Просил временно, пока обстановка на Кавказе не улучшится, оставить задунайцев в Новороссии. Николай в общем-то не возражал — при условии, что получится найти незаселенный участок земли, а на юге это было уже очень непросто. Но тут Гладкий постарался, изъездил все здешние края и отыскал «бесхозный» участок на Бердянской пустоши. Задунайцев переселили сюда, и в мае 1832 г. Отдельное Запорожское Войско было преобразовано в Азовское. Оно стало единственным морским Казачьим Войском — в его задачу входило морское патрулирование у берегов Кавказа и Крыма. Но задунайцев было мало, на момент переезда в Приазовье их насчитывалось 2336 человек (в том числе 687 женщин). И к Войску приписали крестьян села Новоспасовка, мещан Петровского посада, переселили добровольцев из Черниговской губернии. В 1839 г. в Азовское Войско было принято и 217 некрасовцев из числа оставшихся на турецком берегу Дуная и с неимоверными трудностями вырвавшихся в Россию [243]. И о былой вражде уже помину не было, азовцы жалели их, оказали всяческую помощь в устройстве.
А Дунайскому Войску было поручено охранять границу в Бессарабии и Херсонской губернии, содержать заставы в Одессе, Измаиле, Аккермане — в этом городе разместилось правление Войска. В отошедшей к России дельте Дуная проживало и много некрасовцев. К ним царь также отнесся весьма благосклонно. Им было высочайше разрешено построить в Измаиле свою каменную церковь и даже «со звонами» — случай уникальный в правление Николая I, нетерпимо относившегося к старообрядчеству [259]. Были и надежды привлечь некрасовцев к казачьей службе, но они не оправдались. Те из них, кто остался на Дунае и в Приднестровье, уже «навоевались», предпочитали мирный труд рыбаков, перевозчиков. В казаки вступили немногие, и Дунайское Войско, как и Азовское, получилось малочисленным. Его пополнили переселенцами из Курской губернии, принимали отставных солдат, молдаван. А в 1839 г. перед правительством встал «цыганский вопрос». Цыгане кочевали по Бессарабии, Румынии, Венгрии, не желая знать никаких границ, податей, повинностей. Мошенничали, занимались конокрадством. И возникла идея решить проблему, зачислив цыган в казаки. Разумеется, это не удалось, большинство сразу ушло куда глаза глядят. Но многим понравилось, и цыгане составили почти четверть Дунайского Войска [230].

Некрасовцев турки называли «игнат-казаки» — по имени основателя общины, «кара-игнат» — поскольку они всегда носили черные кафтаны, или «ин`ат-казаки» — «упрямые казаки». Покинув в 1740—1770 гг. Кубань, часть из них ушла в Малую Азию, но большинство переселилось в низовья Дуная и на Днестр [228, 259]. Здесь, в турецких владениях, сложилась и другая община старообрядцев, бежавших из России — липоване. Некрасовцы поселились с ними, но не смешивались, презрительно называли их «дунаки, мужики». Сами же, будучи казаками, традиционно не занимались землепашеством, а достойными занятиями считали только военное дело, рыболовство и охоту. Фирманом султана некрасовцам были выделены земли. Центром Войска стало село Верхний Дунавец на р. Дунаец. Высшим органом был общий круг, выбиравший атамана. В селах выбирались станичные атаманы. Появился даже свой епископ Анфим. Но вскоре выяснилось, что он самозванец, и некрасовцы утопили его в Днестре. В военном отношении «игнат-казаки» были подчинены сераскиру Бабадага, охраняли границу, несли службу в подунайских крепостях. Из них состоял и особый отряд личной гвардии султана, которому было разрешено построить в Стамбуле свою церковь.
А после разрушения Сечи в 1775 г. в османские владения хлынули запорожцы. Они группами кочевали под Очаковом, на Тилигуле, в Молдавии. Пополнялись крестьянами, бежавшими с закрепощаемой Украины. По донесению очаковского паши, их количество достигло 12 тыс. И в 1778 г. султан принял запорожцев в подданство. Для поселения им выделили с. Кучурганы в низовьях Днестра, они принесли присягу. Легенда гласит, что казаки схитрили: во время присяги высыпали в сапоги родную землю, которую носили в ладанках, и клялись: «На чьей земле стоим, тому и присягаем». Но это, конечно, только легенда.
В то время сечевики и сами еще не определились насчет дальнейшей судьбы. У некоторых возникла идея перейти в подданство Австрии. Запорожцы слышали о сербских граничарах, вот и представлялось, пусть их тоже возьмут на службу и поселят для охраны границ. Повели переговоры с австрийцами, выставляли свои условия о самоуправлении, сохранении запорожских традиций, обещали привести 8 тыс. казаков. Однако австрийцы за такое предложение хвататься не спешили. Торг шел долго, требования казаков отводились. Лишь в 1785 г. последовало согласие. Но за сторонниками этого плана последовали отнюдь не все запорожцы. А среди тех, кто решился совершить очередной поворот, австрийские власти устроили жесткий отсев. Брали только молодых, крепких, остальных отсылали назад.
Принятых оказалось 1—1,5 тыс. Идея служить по-казачьи, со своим оружием и снаряжением, отпала сразу, у большинства не было не то что вооружения, а и приличной одежды. Выдали австрийские ружья и мундиры и послали на турецкую границу, в Банат и Бачку. «Самоуправление» ограничилось тем, что нескольким старшинам присвоили младшие офицерские звания, отдав в подчинение хорватским и немецким начальникам. И ни о какой новой Сечи речи не было — распределили по 150—160 человек по разным местам: Нови Сад, Титель, Ковель, Панчево. Да и представления казаков о жизни на границе не оправдались, еще в 1735—1748 гг. князь Гильдбурхаузен провел на австрийском Войсковом Кордоне реформы, лишившие граничар всякой автономии. Их служба приближалась к армейской, насаждалось католичество. И в первой же австро-турецкой войне 1788—1791 гг. часть здешних запорожцев погибла, а остальные, испытав такие разочарования, сбежали обратно к туркам [251].
Ну а сечевики, оставшиеся в Османской империи, в войне против русских в 1787—1791 гг, участвовали в боях в составе иррегулярного корпуса Селима и Бехты-Гиреев — как и некрасовцы. Но война вызвала расслоение. Как уже отмечалось, часть запорожцев вернулась в Росию, вступила в Черноморский Кош. Разделились и некрасовцы. И в «румянцевской», и в «потемкинской» войнах с турками русские войска прорывались на Дунай, селения «игнат-казаков» попадали в зону боевых действий и серьезно пострадали. А в 1791 г. и граница передвинулась на Днестр. И часть некрасовцев стала перебираться вглубь Турции — в Анатолию, на о. Майнос и Эйдос. Однако многие приднестровские некрасовцы эвакуироваться отказались (тем более что при Екатерине старообрядчество было разрешено). Они приняли российское подданство, некоторые вступали в Бугское, Екатеринославское Войска. Впоследствии общины некрасовцев наряду с обычными старообрядцами отмечались в приднестровских селах Слободзея, Собручи, Гура-Роже, Маяки, где они получили статус государственных крестьян. Но… для тех, кто сохранил верность Турции, они перестали быть «некрасовцами». Поскольку нарушили один из «заветов Игната» — не возвращаться в Россию.
А запорожцы-эмигранты, когда граница переместилась, потеряли выделенные им земли. И султан отвел им новые места поселения — в дельте Дуная, разрешил построить Сечь в с. Катерлез на р. Дунаец. И рядом друг с другом очутились две казачьих обшины. Одну составили некрасовцы и липоване. Вторая, запорожская, тоже состояла не только из казаков. В Турцию по-прежнему притекали беглые крестьяне, дезертиры, преступники. И большинство их было не старообрядцами, а ортодоксальными православными. Поэтому они примыкали не к некрасовцам, а к запорожцам. Но и сечевиками становились не все, многие просто заводили крестьянское хозяйство. Для таких запорожцы переняли турецкое слово «райя». Тут надо пояснить, что официально в Османской империи было всего два сословия, воинское и податное — «райя» («тягло»). Одно служит, другое его содержит. Таким образом общины некрасовцев и запорожцев на своих территориях стали чем-то вроде «коллективных феодалов». А крестьяне — их подданными. Но отметим и то, что к концу XVIII—XIX в. слово «райя» в Турции стало относиться только к христианам и приобрело оскорбительный смысл: «скот», «быдло». Да и само положение христиан весьма ухудшилось. Их притесняли и обирали местные власти, турецкие воины, они подвергались насилиям и беззакониям. А в дела некрасовцев и запорожцев турки не вмешивались. Они становились зашитниками для своей «райи» — которая, по свидетельству современников, жила гораздо более вольно и благополучно «по сравнению с другими «райями».
Но отношения между двумя общинами сразу стали враждебными [240, 259]. Некрасовцев возмутило, что часть земли, прежде дарованной им, отдали запорожцев. А главным промыслом обеих общин была рыба, началась борьба за места ловов, переросшая в кровавые драки. Они подогревались межэтническими, религиозными лозунгами, но турецкие начальники быстро разобрались в истинной причине и доносили, что «казаки в войне между собой за рыбные ловы». В 1794 г., выбрав удобный момент, некрасовцы захватили и уничтожили Катерлез. Только после этого власти вмешались и перевели запорожцев выше по течению Дуная, в Сеймены, под начальство браиловского назира. Для рыболовства и земледелия новое место было куда хуже прежнего. Поражение и переселение вызвали разочарование, ссоры, кошевой Помело с 500 казаками ушел в Россию. Однако распада Задунайской Сечи все же не произошло — оставшиеся запорожцы просто выбрали нового кошевого.
В это время в самой Османской империи стали нарастать внутренние противоречия. Власть слабела, шаталась. Поднял мятеж аристократ Пазванд-оглу. Некрасовцам он пообещал отдать все земли на Нижнем Дунае, и они приняли его сторону. Против них власти использовали запорожцев. В ходе турецких междоусобиц обе стороны понесли большие потери. В благодарность за услуги при подавлении восстания браиловский назир добился в 1803 г. возвращения Сечи в Катерлез. Но не тут-то было. У некрасовцев тоже нашелся покровитель, комендант Измаила Пехлеван-оглу. В 1805 г. они нанесли удар, уничтожив Сечь и вырезав значительное число запорожской «райи». Уцелевшие сечевики бежали в Браилов.
Русско-турецкая война 1806—1812 гг. вызвала новое расслоение. Кошевой Задунайской Сечи Трофим Гайдабура и Иван Губа с двумя отрядами запорожцев перешли на сторону России. На их базе указом Александра I от 20 января 1807 г. стало формироваться Усть-Дунайское Буджацкое Войско. Оно планировалось по типу Черноморского, но просуществовало лишь 5 месяцев. Узнав, что возникла «новая Сечь», в Килию и Галац, где она базировалась, устремились украинские крепостные. Посыпались жалобы помещиков, что казаки принимают беглых. И 20 июня 1807 г. Войско было расформировано. В нем к этому моменту насчитывалось 1387 человек. Из них изъяли беглых, дезертиров. Некоторые разошлись по Молдавии, а около 500 казаков были отправлены на Кубань [245]. Часть задунайцев готова была последовать примеру кошевого и тоже перейти к русским, но после ликвидации Усть-Дунайского Войска передумала.
У некрасовцев каша заварилась еще круче. Сторону русских приняло большинство липован. Встречали хлебом-солью, оказывали помощь войскам. И «игнат-казаки» обрушились на «бунтовщиков», сурово карая их. В 1807 г. стерли с лица земли с. Караорман, мужчин перебили, женщин и детей увели. Неоднократные карательные рейды совершались на Вилково, Старую Килию и другие селения. Впрочем, и у самих некрасовцев единство нарушилось. В 1811 г. генерал С.А. Тучков доносил Кутузову о возможности перетянуть некоторых из них на свою сторону. Переговоры прошли успешно, желающим перейти в подданство России Кутузов от имени царя выдал грамоту, где даровалось «вечное прощение в прежних их винах против государя и Отечества», освобождение от налогов на 3 года, земля, а тем, кто захочет вступить в казачество — освобождение от рекрутской повинности. По Бухарестскому миру левый берег Нижнего Дуная отошел к России, и многие некрасовцы туда благополучно переселились.
Но ослаблением «игнат-казаков» и их конфликтом с липованами не преминули воспользоваться запорожцы. Развернули наступление и в начале 1813 г. отбили Катерлез. Причем этим не ограничились, продвигаясь дальше. Разгорелась война настолько жестокая, что удивляла даже турок. Историк Ф. Кондратович писал, что чуть ли не с каждым «бугром в болотах и плавнях дельты связаны тайны стычек запорожцев с некрасовцами, полного уничтожения целых отрядов с той или другой стороны». В 1814 г. запорожцы овладели «столицей» противника, селом Верхний Дунавец, где и устроили свою последнюю Сечь.
Некрасовцы были вытеснены из дунайских гирл. Одни ушли к своим сородичам на Майнос и Эйдос. Другим турки выделили места для поселения на речках Магалица и Мандрозе, в Бандроме и окрестностях Бабадага. Часть липованско-некрасовского населения осталась на прежних местах, признав главенство запорожцев. Больше конфликтов между ними не возникало. Они стали постепенно сживаться между собой, сглаживалась даже межконфессиональная рознь. Некоторые сыновья липован и некрасовцев приходили в Сечь — а при этом приходилось принимать «новый» обряд православия. Нередко заключались смешанные браки.
Однако мирная жизнь была недолгой. В 1821 г. походом греков-этерийцев Ипсиланти, которые из России двинулись на Балканы, началось восстание в Греции. Для подавления освободительного движения турки использовали и казаков. Отряд запорожцев под командованием кошевого Никифора Белуги был брошен в Валахию, помогал разбить Ипсиланти. Потом 5 тыс. сечевиков во главе с кошевым Семеном Морозом отправили в Грецию. Воевали в Морее, в 1824 г. участвовали в кровопролитнейшем штурме Миссолунги. Многие сложили там головы, а сам Мороз погиб в морском сражении у Хиоса. В Греции сражались также майносские и эйдосские «игнат-казаки». Но подунайские некрасовцы от этого уклонялись. Потеряв господствующее (и обособленное) положение, рассеявшись вперемежку с молдаванами и румынами, они стали смотреть на местные проблемы несколько иными глазами. Сочувствовали балканским христианам. И в 1821—1824 гг. группами стали перебегать в Россию. Турки ответили репрессиями, ввели круговую поруку — за каждого отвечает все селение.
А Задунайская Сечь, казалось, достигла расцвета. Вместе с «райей» ее население составляло 10—15 тыс. Кошу принадлежали 6 сел, а фактически он контролировал все дунайские гирла. В Верхнем Дунавце сосредоточились 38 куреней под прежними традиционными названиями. Однако Сечь уже значительно отличалась от поднепровской [260]. Структура упростилась. Не было войсковых старшин, полковых управлений, паланок. Казаками считались только холостые, а женатые переходили в «мужики» и селились с «райей». Полковники назначались кошевым временно, из куренных атаманов. Не было уже ни конницы, ни флота, только пехота на лодках. И вообще боевые качества значительно снизились. Пополнялся-то Кош извне — перебежчиками, дезертирами, превращаясь в скопище случайного сброда. Не было прежней бессменной запорожской службы, боевой выучки.
А главное, сама идея «лыцарского братства» изжила себя. Кому служить-то? Вере православной — под турецкими знаменами? Защите христиан от «басурман» — вырезая греков? Абстрактному «братству»? Но и его больше не было. Произошло имущественное разделение. С одной стороны — богачи из казаков и «райи», их называли «дуки», «серебряники». Им принадлежали рыбные заводы, сельские угодья, торговля. С другой — казачья беднота и батраки: «бесштанники», «голоколеночники». Причем за Дунаем эта градация не совпадала с казачьей иерархией Сечи! Ведь чтобы вести прибыльное хозяйство (и жениться, передать дело по наследству) нужно было выйти из казаков. А Сечь для богачей становилась всего лишь «крышей», защитой от турецкого произвола и рынком рабочей силы.
Пока дрались с некрасовцами — вроде бились «для себя». А походы в Грецию и огромные потери открыли глаза на истинное положение воинов в чужом отечестве. О кризисе говорит беспрецедентный факт, в 1825 г. кошевой Литвин «кудысь утик». Удрал неведомо куда, не желая возглавлять следующую экспедицию. И вдобавок греческие события обострили отношения Турции с Россией, надвигалась новая война. Среди задунайцев возникли протурецкая и пророссийская партии. К первой относились богатые хозяева, но и отъявленная шпана, жившая одним днем — главное погулять и выпить. А если для этого нужно пограбить и погромить христиан, то какая разница? Ко второй партии склонялась «золотая середина», считавшая за благо вернуться на родину, если получит прощение. Узнав об этом, градоначальник Измаила С.А. Тучков в 1827 г. вступил в тайные переговоры с кошевым Василием Незмаевским. Речь теперь шла не о переходе очередного отряда, а о том, чтобы перевести в Россию Кош как таковой. Лишить Турцию «марки» Сечи, пропагандистского козыря, центра притяжения перебежчиков. Незмаевский и сам был сторонником русских, но ответственность на себя брать не хотел. Отговаривался: «Нехай хто заводыв на Сич, той и выводит, а я не буду». И пояснял: «Багато народу запропастымо — турок выриже».
Согласие дал другой человек — Осип Михайлович Гладкий [242]. Продувной авантюрист, хитрый, энергичный. Кстати, его биография показывает, как попадали за Дунай. Он родился в богатой крестьянской семье на Полтавщине, женился, имел четверых детей. Но после смерти отца и раздела хозяйства между братьями разорился. В 1820 г., оставив семью в родном селе, ушел на заработки. Но к упорному труду у него и навыков не было, и душа не лежала. Нанялся вести чумацкий воз в Крым — загулял и лишился доверенного ему имущества. Удрал. Подрядился строить мельницу — ее смыло водой. Сбежал в Одессу, занялся ремеслом бондаря. И вздумал жениться на служанке своего работодателя. Но священник послал запрос на родину жениха, и открылось, что он женат. Дело было подсудным, и Гладкий скрылся за границей. Явился в Сечь, объявил себя холостым и был принят в Платнировский курень. Участвовал в походе на Миссолунги, после чего его избрали куренным атаманом. С ним тоже вступил в контакт генерал Тучков. И на Покров 1827 г. Гладкий при поддержке «пророссийской партии» (очевидно, и русской разведки) был избран кошевым. Между прочим, сам факт, что казак, всего 5 лет назад пришедший в Кош, возглавил его, говорит не только о талантах Гладкого, а еще и о степени распада. О том, насколько упал в Сечи престиж руководящих постов.

И. Н. Шендриков

НУЖДЫ СЕМИРЕЧЕНСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА

(Альманах «Белая гвардия», №8. Казачество России в Белом движении. М., «Посев», стр. 240-241)


Гражданская война в Семиреченском казачьем войске до сих пор является одной из малоизученных страниц отечественной истории ХХ в. В этой связи, большое значение имеет введение в научный оборот новых документов и материалов. Публикуемая статья видного казачьего публициста и общественного деятеля И.Н. Шендрикова является, на наш взгляд, ценным источником в рамках данной темы. Автор ярко отобразил сложившуюся к концу 1918 г. политическую и экономическую ситуацию на территории войска, что дает исследователям представление о масштабах разорения, которое претерпело войско в период гражданского противостояния. Определенный интерес представляют и предложения автора по восстановлению войска — ведь это, в какой-то степени, политическая и экономическая программа самих казаков. По мнению автора статьи, первой задачей по возрождению войска должно было стать освобождение всей его территории от красных, а затем уже решение административных и социально-экономических вопросов.

Автор статьи, Илья Никифорович Шендриков (18.07.1878 — 09.07.1957), родился в станице Талгарской Семиреченского казачьего войска, в казачьей семье. В молодости принимал участие в политических демонстрациях, за что в 1901 г. был исключен из Санкт-Петербургского университета и выслан в Туркестан. Некоторое время состоял в партии меньшевиков, откуда вышел в 1907 г. Несмотря на исключение из университета, Шендрикову все же удалось закончить это учебное заведение спустя восемь лет после исключения.

По окончании университета Шендриков работал присяжным поверенным. В 1917 г. был назначен членом Туркестанского комитета Временного правительства князя Г.Е. Львова. После переворота в Петрограде выступил против большевиков. Активно публиковал статьи по казачьей тематике на страницах периодической печати востока России. В 1918 г. — член совещания представителей казачьих войск при помощнике Военного и Морского министра по делам казачьих войск, юрисконсульт при Главном Управлении по делам казачьих войск и представитель Семиреченского казачьего войска при адмирале А.В. Колчаке. Эмигрировал в Шанхай в 1920 г. Работал редактором шанхайской антибольшевицкой газеты «Русское эхо» (1920-1922). Являлся секретарем шанхайского комитета по оказанию помощи сиротам Великой войны. В 1925 г. являлся одним из организаторов создания и председателем правления Казачьего Союза в Шанхае. Позднее эмигрировал в Сан-Франциско, где и скончался.

Статья «Нужды Семиреченского казачьего войска» была опубликована на страницах официоза правительства адмирала А.В. Колчака — газеты «Русская армия», издававшейся в Омске. И.Н. Шендриков являлся постоянным автором газеты, а его статьи по злободневным казачьим вопросам появлялись тогда практически в каждом номере.

Текст статьи публикуется в соответствии с современными правилами орфографии и пунктуации. Явные опечатки исправлены без оговорок.

Вступительная статья, публикация и примечания А.В. Ганина


Многострадальное Семиречье в большей своей части все еще находится под властью большевистско-немецких банд.

Северная часть Семиреченской области освобождена — из цепких лап большевиков выхвачены Урджар, Сергиополь, Лепсинск, а южная часть с г. Верным1 до сих пор под пятой жестокого врага.

Невероятные зверства творят большевики над беззащитным, мирным населением.

Начав с зверского убийства члена Туркестанского Комитета Временного Правительства О. Ав. Шкапского2, большевики в дальнейшем вырезали всех сколько-нибудь видных общественных деятелей, всю и без того немногочисленную интеллигенцию в Верном, Копале и в других городах.

И еще совсем недавно по приказу советских властей был убит Епископ Пимен.3

По указке Германского Генерального Штаба, они уничтожили целый ряд казачьих станиц, служивших опорой российской государственности на окраине, сопредельной с Китаем.

Терроризованы киргизы, оставшиеся в целом верными русской ориентации. Аулы и стада киргиз подвергаются грабежам, а население — уничтожению. Киргизы боятся, что с уходом русских, с торжеством большевиков придут в Семиречье китайцы, которых они боятся хуже огня, ибо в китайских пределах все еще господствует средневековье с пытками, казнями и проч.

Цветущий край разорен, подорвана его сельскохозяйственная жизнь.

Первейшей задачей Семиречья является освобождение его южной части и далее Туркестана от большевиков.

Вокруг этой основной цели должны группироваться и все остальные вопросы административного и общественно-экономического характера.

Для более успешной борьбы с большевистско-немецкими бандами прежде всего необходимо построить железную дорогу Семипалатинск — Сергиополь для правильного и планомерного снабжения действующих в Семиречьи (так в тексте — А.Г.) отрядов снаряжением и продовольствием.

Далее, в освобождаемых частях Семиречья надлежит восстанавливать органы административно-хозяйственного управления. Ни от станичных волостных управлений, ни от городских и земских самоуправлений, большевики не оставили ничего, да и должностные лица и делопроизводства уничтожены.

По докладу войскового атамана генерала Ионова4 на возобновленные органы и механизм одного казачьего управления, разоренного большевиками, потребуется до 2 миллионов рублей.

«Механизм 37 станичных правлений уничтожен до основания, здания подожжены, и станичные суммы израсходованы на отряды, сражавшиеся против большевиков».

Испрашиваемая на восстановление станичных правлений ссуда в размере 1 миллиона и ста тысяч рублей, далеко не покрывает всех убытков, понесенных казачьими правлениями. По приблизительно- му подсчету, ныне действующего войскового правления, убытки, причиненные большевиками станичным правлениям, выражаются в сумме 2.601.600 руб.

Освобожденная часть Семиречья нуждается в оказании существенной поддержки в области сельского хозяйства.

Необходимо не только сохранить общую площадь запашки, но и расширить ее, а между тем у казачьего и старожильческого населения нет ни сельскохозяйственных машин, ни даже необходимого в сельскохозяйственном быту железа для элементарных поделок.

В Семиреченском войске до 13 тысяч хозяйств с населением до 50 тысяч и по смете войскового правления для приведения сельского хозяйства хотя бы сколько-нибудь в нормальное положение, после разгрома края большевиками, необходима на первых порах широкая помощь предметами сельскохозяйственного обихода.

По смете Войскового Правления только для одного казачества необходимо заготовить до 1000 плугов, сельскохозяйственные орудия, плуги-сеялки, косилки и проч. Необходимы также железо сортовое, полосовое, мануфактура, медикаменты и проч. всего на сумму до 6 миллионов рублей.

Войсковое Правительство гарантирует возврат этой ссуды полностью при условии доставления войску просимых товаров, машин и проч.

Общая сумма испрашиваемой ссуды для одного казачества измеряется в сумме до 10 миллионов рублей.

Таковы нужды Семиреченского казачества, но не одно только казачество нуждается в оказании ближайшей помощи. Основным населением Семиречья являются киргизы, которых насчитывается до 800 тысяч, из них киргиз-кайсаков 720 тысяч и 80 тысяч каракиргиз.

Таранчей до большеви[с]тского переворота было 42 тысячи, ныне осталось 38 тысяч. Четыре тысячи погибло от рук мадьяро-большевистских банд.

Крестьян всего 270 тысяч, из них около 120 тысяч старожилов области, а остальные 150 тысяч — переселенцы—новоселы, из которых ныне, главным образом, вербуются большевистские банды.

В сельскохозяйственной помощи, в товарах до чая, сахара и спичек включительно нуждается и все остальное население Семиречья. И мы, нисколько не преувеличивая, скажем, что для восстановления общественно-экономической жизни населения Семиречья нужна ссуда в 15-20 миллионов рублей. Эта сумма с лихвой может быть восстановлена казне через два, три года вставшим на ноги и освобожденным от большевиков населением.

В Семиречье в настоящее время имеются источники для покрытия казной данной ссуды. В Верном сосредоточено было до 300 пудов опия, который расценивается на аптекарском рынке на вес золота.

В Верном были плантации министерства земледелия, на них и выращивался и заготовлялся опий для медицинских целей.

Недра земли, ископаемые богатства Семиречья ждут своей эксплуатации и предприимчивости.

Богатое всевозможным сырьем, кожами и шерстью, фруктами, скотом и проч. — Семиречье является золотым дном для добросовестного предпринимательства.

В г. Верном выстроена первая в Туркестане шерстяная фабрика местными купцами Шахворостовыми. На этой фабрике, оборудованной немецкими машинами, изготовлялись высокосортные бобрик, солдатское сукно ежедневно до 1000—1500 аршин. Местное население и войска Туркестанского военного округа одевались в Шахворостовское сукно.

С февраля 1918 года фабрика эта стоит ввиду полной невозможности работать вследствие созданных большевиками препятствий.

По реке Или и около озера Балхаш, раскинуты на сотни верст, прорастающие диким льном (кендером) поля, а по произведенным исследованиям из этого кендера могут вырабатываться крепчайшего свойства канаты, мешки и проч.

Производительные силы Семиречья еще спят и с водворением правового строя в России, с проведением железной дороги Семипалатинск — Верный — Ташкент, наш богатейший край воспрянет к новой интересной жизни.

И. Шендриков.
Русская армия (Омск).
24. 12. 1918 г. №28. С. 2.


1 г. Верный — ныне г. Алма-Аты (Казахстан).

2 Шкапский Орест Авенирович (1865, Ташент — апрель 1918, Верный) — из дворян Уфимской губ. В 1887-1895 гг. — находился в заключении и ссылке за принадлежность к «Народной воле». Действительный член Туркестанского отдела Русского Географического общества (1899). Член партии народных социалистов (с 1906 г.). Служил в областных управлениях и переселенческих органах Верного, Ташкента, Петрограда. Член Туркестанского комитета Временного правительства (1917). Занимался ликвидацией последствий киргизского восстания 1916 года. Во время выступления ташкентских большевиков в сентябре 1917 г. призвал власти Семиречья к неподчинению и объявил себя единственным представителем Временного правительства в Туркестане, в октябре 1917 г. ввел военное положение в Верном и Пишпеке. В начале ноября 1917 г. заявил о решительной борьбе с большевиками, поддержал выступление А.М. Каледина. Тесно сотрудничал с Войсковым правительством Семиреченского казачьего войска. В связи с неудачей антибольшевицкого выступления в феврале 1918 г. сложил свои полномочия и попытался бежать в Китай, был задержан и помещен в тюрьму в г. Верном. В апреле 1918 г. - расстрелян.

3 Пимен (Белоликов) (1880, Новгородская епархия — 1918) — епископ Семиреченский и Верненский (1917-18). Окончил Кирилловское духовное училище, Новгородскую духовную семинарию, Киевскую духовную академию (1904). Ректор Александровской духовной семинарии (с 1911). Начальник Урмийской миссии (1912). Ректор Пермской духовной семинарии (с 1914). В 1916-17 гг. — епископ Салмасский. Расстрелян. Похоронен возле г. Верный.

4 Ионов Александр Михайлович (02.02.1880 — 18.07.1950) — Генерального штаба генерал-майор (26.02.1918). Из семьи атамана Семиреченского казачьего войска. Окончил 2-й Оренбургский казачий корпус, Константиновское артиллерийское училище и Императорскую Николаевскую Военную Академию (1908). Участник Первой мировой войны. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием. Полковник (1916). Командир 2-го Семиреченского казачьего полка (1917). Войсковой атаман Семиреченского казачьего войска (с 26.02.1918). Командир отдельной Семиреченской казачьей бригады (с мая 1919). Начальник штаба при Инспекторе формирований стратегического резерва во Владивостоке (с октября 1919). В эмиграции — в Канаде, США. Начальник Северо-Американского отдела РОВС. Умер в Нью-Йорке.

Традиции казачьего круга: какими они были и как их трактуют
современные идеологи
Осмысление процессов происходящих в казачестве, общее кризисное состояние движения
и не ясные перспективы его привели меня к осознанию необходимости приоткрыть завесу
- рассмотреть в рамках данной статьи вопрос проведения казачьих Кругов. От того, как
проводились эти Круги, кто проводил, а самое главное для кого проводили - зависело, и
будет зависеть очень и очень многое. Видимо и в этом вопросе назрела необходимость
отделить зерна от плевел. Побывав с 1990 года на многих Кругах казаков, в разных
регионах России, могу с уверенностью сказать, что форма проведения этих Кругов в
настоящее время имеет мало общего с традициями проведения казачьих Кругов принятых
у казаков издавна. Привнесение в правила проведения Кругов совершенно чуждых ему
положений-установок, прежде всего, упирается в разработки известного казачьего
«идеолога», Бориса Алмазова, со товарищи. Разумеется, стиль историка, и стиль поэта
различаются. Но в этом ли все дело? Не только. За внедрением «нужных» установок в
традиции проведения казачьих Кругов отчетливо прослеживается и рука заказчика,
предусмотрительно скорректировавшего, в нужном для себя направлении, искажения
традиций проведения казачьих Кругов. Рука «заказчика» чувствуется и в создании
ложных центров и в определении ложных целей и задач казачьего движения и многом
другом.
Объять необъятное - невозможно, поэтому необходимо осмыслить, в рамках данной
статьи, лишь следующие искажения традиций проведения казачьих Кругов:
- о правах и обязанностях дежурных есаулов;
- о чинопроизводстве в казачестве;
- о правах и обязанностях стариков на Кругах;
- о правах и обязанностях священников на Кругах.
И кроме этого:
ч
- о кукловодах казачьего движения;
- о политике руководства Российской Федерации в отношении казачества.
О ПРАВАХ И ОБЯЗАННОСТЯХ ДЕЖУРНЫХ ЕСАУЛОВ
Что же обозначает понятие «есаулец»? Какие функции он выполнял? И какая роль ему
принадлежала при проведении казачьих Кругов?
Необходимо сказать, что за обеспечением порядка на Кругах казаков отвечали не
мифические «есаульцы», а вполне реальные дежурные есаулы (один или два по
необходимости) и помогавшие им казаки-приставы. То есть казаки, приставленные в
помощь к дежурным есаулам. Положение о «есаульцах» разрабатывал к Большому Кругу
казаков в Москве от 28-30 июня 1990 года Борис Алмазов и разрабатывал под себя.
Посчитав, что прав дежурного есаула ему недостаточно, он придумал должность
«есаульца» и наделил ее такими широкими полномочиями, каких у дежурных есаулов
никогда не было и быть не могло. И конечно он сделал себя самой важной, самой главной
персоной на Круге, подменившей собой председателя, а точнее старшину Большого
Круга.
Какие же функции выполняли на Кругах дежурные есаулы?
Есаул (ясаул) - это основное звено старшинского (офицерского) состава казачества.
Учитывая, что чина майор не было ни в Русской Императорской Армии, ни в казачьих
иррегулярных (нерегулярных) войсках - есаул это чин соответствующий современным
капитану-майору. То есть чин стоящий между обер-офицерами (младшими офицерами) и
штабс-офицерами (старшими офицерами). Следующий по старшинству после есаула чин
- чин войскового старшины, то есть подполковника. Кроме того, в традициях казачества
была и должность есаула - как заместителя атамана. Войсковой есаул - заместитель
войскового атамана, полковой есаул - заместитель полкового атамана и та далее. И
конечно ни при каких обстоятельствах есаул не мог быть молоденьким, как поет в своей
песне известный автор псевдо казачьих песен Розенбаум. Хорошо если к тридцати годам
выслуживались казаки до этого чина.
На период проведения Кругов, для наблюдения за дисциплиной и порядком назначали
авторитетных старшин (офицеров) как правило - есаулов и постепенно за ними
закрепилось выполнение определенных функций на Кругах. Учитывая, что среди
выборных казаков (делегатов) могло быть много есаулов, то тех из них кого назначали
наблюдать за дисциплиной и порядком стали называть дежурными есаулами. Да и слово
это подходящее - произошло от слова яса (закон). Так что в первоначальном значении
слово есаул (ясаул) означало - следящий за соблюдением ясы (закона). Но дежурные
есаулы никогда не являлись главными распорядителями казачьих Кругов. На Кругах
более высокого ранга, чем станичные и хуторские Круги это были, как правило,
войсковые старшины и полковники. Никогда дежурные есаулы не стояли над Кругами
казаков и никогда нагайками рты выборным старшинам и казакам не затыкали. То, что
Борис Алмазов в 1990 году на Большом Круге казаков нагайкой диктовал свою волю
Кругу, а затем, его, копируя, тоже стали делать и многочисленные «есаульцы» на Кругах
по всей России у казаков называется хамством или полнейшим забвением традиций
демократии казачьего Круга. Высшая власть у казаков принадлежит Кругу и только
Кругу, а в период между Кругами - атаману, а не нагайке мифического «есаульца».
Есаульцами у казаков иногда назывались подростки-казаки (посыльные) помогавшие
дежурным есаулам на Кругах и которых посвящали или приобщали к традициям
проведения казачьих Кругов.
О ЧИНОПРОИЗВОДСТВЕ В КАЗАЧЕСТВЕ
До включения казачьего народа в состав военного сословия Российской Империи
(военные реформы Петра I и Екатерины II) чинопроизводство в казачьих войсках не
велось. Но были должности хорунжий ( знаменосец, от слова хоругвь - знамя), сотник,
есаул, войсковой старшина и полковник. Обладатели этих должностей выполняли как
военные функции, так и административно-хозяйственные. После военных реформ XYIII
века, эти должности были введены в чинопроизводство иррегулярных казачьих войск
Российской Империи. Место казачьей старшины занял казачий офицерский корпус и
казачье дворянство. Поэтому введение чинопроизводства в общественных казачьих
объединениях, а к ним относятся и так называемые «реестровые» казачьи общества, в
очень умеренных масштабах вполне уместно как фактор восстановления института
казачьей старшины. А соответствующие чины по казачьим традициям могут являться и
должностями в казачестве. Но казачье чинопроизводство ни в коем случае не претендует
на равенство с офицерскими званиями Российской Армии являясь, всего лишь, спец
чинами (спец званиями) в казачьем движении. Кандидаты в состав казачьих старшин
должны соответствовать всем критериям: по интеллектуальному, образовательному и
возрастному признакам и моральному уровню. А вот ношение армейских погон на
казачьей форме, лицам не являющимся военнослужащими недопустимо ни при каких
обстоятельствах. Знаки различия в общественном казачьем движении могут быть
размещены, на плечах, но по размеру уже и короче стандартных армейских погон,
наподобие знаков различия органов МВД.
Совершенно особый вопрос введение в казачьем чинопроизводстве - чина «казачий
генерал». В казачьих войсках Российской Империи никогда не было чина «казачий
генерал», а высший чин у казаков - полковник. Казачьи полковники получали чины
генералов на общих для всей Императорской Армии основаниях и становились
генералами Русской Армии, а не казачьих Войск. Поэтому казачий Круг, не правомочен,
присваивать чин казачьего генерала, так как такого чина никогда не было в казачьих
Войсках России.
А правомочен ли присваивать чин «казачьего генерала» Президент Российской
Федерации? Президент на то он и президент, что ему доступно очень многое. Но и он не
имеет права нарушать Конституцию и Законы Российской Федерации. Если президент
присваивает звание генерал-майора кадровому полковнику Российской Армии или
российских спецслужб, то это вполне соответствует Конституции и Законам России. А вот
если президент присваивает звание «казачьего генерала» гражданским лицам, то есть
лицам не имеющим военного образования и не являющимися профессиональными
военными, то это вступает в противоречие с Конституцией Российской Федерации, ибо
положения о казачьих генералах нет, ни в Конституции, ни в Законах России. Да и само
присвоение гражданским лицам генеральских чинов отдает чем-то несерьезным,
уродливым.
Поэтому употребление звания «казачий генерал», считаю совершенно неуместным, как в
среде общественного казачьего движения, так и в органах государственной власти
Российской Федерации. Ибо это является ничем иным как преднамеренной грубейшей
провокацией направленной на подрыв авторитета, как казачьего движения России, так и
казачьего народа в целом.
О ПРАВАХ И ОБЯЗАННОСТЯХ СТАРИКОВ НА КРУГАХ
Старики по казачьим традициям принимали участие в работе органов местного
самоуправления - в хуторах и станицах. Они представляли на этих Кругах интересы
старшего поколения казаков и на этом уровне были вполне необходимы и уместны. При
проведении Кругов более высокого уровня, в Отделах, Округах, Полках, Войсках старики
отсутствовали, потому что на этих Кругах не рассматривались вопросы, затрагивающие
интересы старшего поколения казачества. Доминирующим компонентом Кругов этого
уровня была казачья старшина. А если некоторые старики и попадали на эти Круги, то по
уму, а не по возрасту. Со времени же введения института наказанных атаманов с конца
XYIII века и до 1917 года Круги в Отделах, Округах, Полках, Войсках не проводились
вообще.
Борис Алмазов некритично подошел к правилам проведения Кругов и уровень Кругов
местного самоуправления - станичных и хуторских, перенес на уровень Кругов: Отделов,
Округов, Полков, Войск и даже Всероссийских казачьих объединений. А «Советы
стариков» на этом уровне, да к тому же действующие на постоянной основе - это
грубейшее нарушение, а точнее полнейшее забвение казачьих обычаев и традиций. Но
верхом безответственности и глупости было наделение стариков правом «вето» на Кругах.
Конечно, на станичных и хуторских Кругах к мнению стариков всегда прислушивались,
но правом «вето» их никто никогда не наделял. Правом «вето» обладала лищь высшая
инстанция - собственно сам Круг казаков, при этом слово «вето» в казачьем лексиконе не
использовалось вообще. Посмотрите Казачий раздел «Свода Законов Российской
Империи» и вы увидите существенные различия между казачьим законодательством и
алмазовскими нововведениями.
В рамках проведения Кругов никогда не существовало каких либо иных институтов
управления кроме самого Круга казаков. Были органы управления Кругом - Старшина
Круга, дежурный есаул и приставы и были выборные казаки и старшины. Ни каких
«Советов стариков», «духовников Круга», «есаульцев» и иных структур - посягающих на
полновластие Круга, у казаков никогда не было и быть не могло. И даже на станичных и
хуторских Кругах были не «Советы стариков», как особый институт управления Кругом, а
просто старики - принимавшие участие в их работе. Институт «Советов стариков» для
казачьих Кругов явно смазан с Советов старейшин у горских народов Кавказа. А слово
совет подсказывает, что авторами данной задумки являются не казаки, а совдеповцы.
Казачество являлось военно-служилым народом Российской Империи, а поэтому в основе
его общественного устройства стояла не гражданская (общинная) система и не духовная
(религиозная), а воинская.
Рассмотрим проект «Положения о Совете стариков Войска (отдела, станицы)», с
претензионным названием «Атаманам на заметку» - опубликованный в газете «Казачий
взгляд» за № 5, май 1999 года. Подготовленный видимо последователем Бориса Алмазова
и не меньшим чем он «сочинителем»:
«Совет стариков Войска - самостоятельная, традиционная организационная структура,
игравшая важную роль в соблюдении и сохранении казачьей круговой демократии,
особенно в выработке Кругом взвешенных решений а так же обеспечения соблюдения
традиций и должной дисциплины на самом Круге... Старики могут покинуть Круг,
который тут же теряет все свои полномочия, а его решения становятся
недействительными.»
- Выражение «Совет стариков Войска» нелогично, если это Войско, то при чем здесь
старики? А если это «Совет стариков», то при чем здесь Войско ?! Да и как может быть
самостоятельным «Совет стариков»? Самостоятельным от кого? От атамана, Атаманского
Правления, Круга? Налицо грубейшее нарушение обычаев и традиций казачества -
посягательство на полновластие Войскового Круга и единоначалие Войскового атамана.
Недоумение вызывает, и утверждение что старики на Круге отвечают за дисциплину и
порядок?! Непонятно каким образом они могут это сделать, тем более, что речь идет о
Войсковом Круге! Утверждением же что, если старики покинут Круг, то он сразу же
потеряет все свои полномочия - автор проекта переплюнул сам себя. В этом случае для
чего нужны Войсковой Круг, Войсковой атаман и Атаманское Правление, когда
предлагается простое, и с точки зрения автора эффективное решение - передать все
полномочия «Совету стариков Войска».
«Совет стариков не правит и не командует... В тоже время без одобрения Совета стариков
ни одно важное решение атамана или Атаманского Правления не должно быть
исполнено...Если атаман систематически игнорирует Совет стариков, не приглашает его
старшину на Атаманское Правление или не ставит Совет стариков в известность о
происходящих событиях в Войске и так далее, то старики лишают такого атамана своего
доверия, что вынуждает последнего покинуть свой атаманский пост.»
- Первое утверждение вступает в противоречие с всеми остальными утверждениями.
Следующими утверждениями автора текста - «Совет стариков» узурпирует себе права
атамана и Атаманского Правления и посягает на полномочия высшей инстанции (власти)
у казаков - казачьего Круга, права выбирать и снимать атаманов.
«...Замечания и поручения казакам со стороны Совета стариков принимаются должным
образом и беспрекословно выполняются.»
- Если замечания и поручения должны беспрекословно выполняться, то это уже не
замечания и поручения, а приказы. Скажите мне, кто и когда, разрешал старикам отдавать
приказы? Какими это обычаями предусмотрено?
«Имея на Круге равный голос с Атаманским Правлением, Совет стариков может наложить
вето на... решение атамана. После повторного отказа атамана считаться с мнением Совета
стариков, его члены ставят вопрос о переизбрании атамана или покидают Круг...»
- Если «Совет стариков» может наложить вето (запрет) на решение атамана, то в этом
случае он имеет не равный голос с Атаманским Правлением, а стоит над Атаманским
Правлением. На самом же деле по традициям и обычаям казачества, на казачьем Круге и
атаман и генерал и члены Атаманского Правления имеют права не больше чем любые
другие, такие же как и они, выборные казаки. Нет на Круге ни атаманов, ни Атаманских
Правлений. Они складывают свои полномочия перед делегатами Круга и Круг проводит
совершенно другой институт управления: Старшина Круга, дежурный есаул и приставы.
На Круге нет ни каких иных решений кроме решений самого Круга, как нет и никакого
права «вето» у стариков. Вопрос избрания или переизбрания атамана, правомочен решать,
только Круг казаков.
«Состав Совета стариков, определяемый самими стариками, не подлежит утверждению на
Круге. Он так же сам решает вопросы, касающиеся регламента работы Совета
стариков...»
- Этим утверждением «Совет стариков» выводится за пределы Круга, то есть высшей
инстанции у казаков, и ставит себя над казачьими Законами — обычаями и традициями
казачества.
«Совет стариков имеет право... одобрения или несогласия при избрании или назначении
казака на административную должность, при производстве его в чин, а так же при снятии
его с должности. Наказание виновных производится только с одобрения стариков... Совет
стариков активно участвует в приеме в Войско новых организаций, общин и отдельных
казаков.»
- «Совет стариков» посягает на контроль, за всей текущей: организационной, финансовой,
хозяйственной и кадровой работой казачьих объединений, полностью подменяя собой
Атаманское Правление. При этом возникает двоевластие: один орган законный - атаман и
Атаманское Правление, другой подзаконный - «Совет стариков». То есть налицо
посягательство «Советов стариков» на единоначалие атаманов.
«В Совет стариков Войска обязательно входят все старшины нижестоящих Советов
стариков. Решение Совета стариков об исключении из организации или общины
провинившегося казака принимаются к безоговорочному исполнению Атаманским
Правлением.»
- Этим решением создается параллельная Войсковому атаману и Атаманскому
Правлению руководящая структура сверху донизу, от станиц и хуторов, до Округов и
Войск, которая ровным счетом ни за что не отвечает. Позиция «Совета стариков» в
отношении Войскового атамана и Атаманского Правления принимает форму диктата.
О какой взвешенности решений автора проекта может идти речь, когда на лицо
присутствуют полнейшая безответственность и абсолютное незнание казачьих обычаев и
традиций.
Шестнадцать лет существования «Советов стариков», с 1990 года и по 2006 год, дали
основания лидерам казачьего движения назвать этот институт - как бы выразиться
помягче - «Советом старых чудаков». Прочитав выше указанный опус, под названием:
проект «Положения о Совете стариков Войска (отдела, станицы)», и зная абсолютно
негативную роль «Советов стариков» в казачьем движении России можно с
определенностью сказать, что атаманы и другие лидеры казачьего движения в оценке
«Советов стариков» не далеки от истины. Да и кто в эти Советы попадал? Бывшие
секретари партийных комитетов, бывшие: буденовцы, мироновцы, энкавэдэшники,
замполиты и так далее. Какие казачьи обычаи и традиции эти люди могут знать и
принести в казачье движение?
Укажу на три основных нарушения казачьих обычаев и традиций, допущенных при
создании института - «Советов стариков» на казачьих Кругах:
Полномочия стариков, делегатов Круга, распространялись только на период работы
Круга, а с его окончанием прекращались. А старикам предоставили право
самостоятельного института власти - «Советов стариков», как на период работы Круга,
так и функционирования на постоянной основе. Став как бы альтернативой атаману и
Атаманскому Правлению. Этим были нарушены основополагающие принципы казачьего
жизненного уклада - полновластия казачьих Кругов и единоначалие атаманов в казачьих
Войсках.
«Советы стариков» не существовали даже на уровне хуторов и станиц, а их стали
создавать на всех уровнях казачьего движения. Одним только этим решением уровень
Кругов: Отделов, Округов, Полков, Войск и Всероссийских казачьих объединений
опускался до уровня дедушкиных посиделок.
Старики, никогда и ни в каком качестве, не имели право «вето» - это прерогатива только
Круга казаков. Наделение стариков правом «вето» поставило их над Кругами, то есть
высшей инстанцией у казаков, что в принципе по казачьим обычаям и традициям
недопустимо.
Налицо явная подмена - обычаи и традиции казачества заменили на выдумки
современных «идеологов» казачьего движения и их кукловодов.
Во что же вылились эти нововведения для казачьего движения и казачьего народа в
целом?
В генах всех казаков заложена завышенная самооценка. В условиях совдеповского режима
или режима так называемой демократии современного периода - многие казаки не смогли
полностью самореализовать свои возможности. К сожалению, с годами у большинства
стариков развивается старческое тщеславие. Поэтому когда «Советы стариков» начинают
функционировать на постоянной основе и формируются на всех ступенях казачьего
движения - у стариков происходит чудовищный симбиоз: завышенной самооценки, не
реализованных возможностей и старческого тщеславия. Гремучая смесь, которая любым
казачьим организациям обеспечит склоки, скандалы, интриги и расколы.
О ПРАВАХ И ОБЯЗАННОСТЯХ СВЯЩЕННИКОВ НА КРУГАХ
Перейдем к самому сложному вопросу - необходимости уточнить место и роль
священников на Круге. Какими были их права и функциональные обязанности? И какими
их наделили современные «идеологи»?
Священников на Круге посадили на место надсмотрщика и наделили их правами,
поставившими их, над Кругами казаков. Им предоставили право без разрешения
выборных (делегатов) казаков или дежурного есаула — право говорить на Круге, когда им
заблагорассудится. При этом - когда священник начинал говорить, то все казаки обязаны
были замолчать?! А если ему, что либо не нравилось в проведении Круга, то он уходил, и
тогда все решения принятые на Круге объявлялись недействительными, незаконными?! А
далее еще более абсурдно. - Недействительными объявлялись и все решения принятые на
Кругах казаков, проходивших без священников?!
Но зачем попу гармонь, а казакам поп на Круге?
Почему бы тогда для уравновешивания статуса казачьих Войск и Христианской Церкви не
объявить, что все решения принятые на Церковных Соборах объявляются
недействительными - потому что на них не было казаков. Но при чем здесь казаки,
возразят мне оппоненты? А при чем здесь Церковь и решения принятые на Казачьих
Кругах? Одна организация церковная, другая • общественно-этническая и никакого
прямого отношения друг к другу не имеют.
А как же этот вопрос решался в исконных традициях казачества?
Высшая власть у казаков принадлежит - всем совершеннолетним мужчинам общины, то
есть - Кругу казаков. А если это Круги крупных по численности станиц или Круги более
высокого уровня - то выборным (делегатам) старшинам и казакам этого Круга. Отсюда
священник, ни при каких обстоятельствах не мог быть выше Круга. Он был частью Круга
и подчинялся всем законам его. По казачьим традициям ни священник, ни любой другой
казак не могли самовольно покинуть Круг кроме как с разрешения выборных казаков
Круга и по уважительной причине. Участие или неучастие священника в работе Круга
ничего не меняло. Казаки на кругах обсуждают и решают не церковные вопросы, а
казачьи: общественные, хозяйственные, войсковые.
Не мог священник самовольно уйти с Круга и потому, что по казачьим обычаям их за три
правонарушения приговаривали к порке плетьми:
- за прелюбодеяние;
- за богохульство- если священник в своей речи применял матерные слова в адрес Бога;
- за неподчинение Кругу.
А в стародавние времена, когда казаки еще не были на государственной службе - а были
вольным казачеством, то попов за указанные выше прегрешения карали смертной казнью,
в излюбленной казаками форме - «в куль да в воду», то естъ топили.И конечно место
священнику было не в президиуме, президиумов у казаков не было никогда, а среди
выборных казаков Круга. Священников для казачьих общин не всегда хватало, тем более
при походах - а Круги казаков, по необходимости, проводились всегда. Но когда на Круге
обсуждались церковные вопросы, то священников, как правило, на Круг приглашали. При
этом особо подчеркиваю - не просто священников, а именно священников-казаков, то
есть священников в свое время, в период прохождения службы, принявших казачью
присягу. Священников не присяжных и не казачьего происхождения - ни в казачью
общину, а тем более на Круг - не допускали ни при каких обстоятельствах.
Именно поэтому никто из священников в настоящее время не соответствует критериям,
принятым у казаков:
Они не казачьего происхождения;
Они не принимали казачьей присяги и отказываются ее принимать.
А это означает только одно - данные священники ни к казачьим общинам, ни к казачьим
Кругам подпускаться не могут. Ибо это будет грубейшим нарушением казачьих обычаев и
традиций.
Какие же функции выполняли священники на казачьих Кругах? - Являлись
представителями церковного казачьего клира на Круге. И все. Они были лишены в рамках
Круга активного и пассивного права голоса, то есть не могли избираться в атаманы и
старшины - и не имели права голосовать за того или иного кандидата.
КОМУ И ДЛЯ ЧЕГО БЫЛИ НЕОБХОДИМЫ ИСКАЖЕНИЯ В ТРАДИЦИЯХ
ПРОВЕДЕНИЯ КАЗАЧЬИХ КРУГОВ?
Ответ прост.
Для кукловодов, которые курировали сектор казачьего движения в широком спектре
общественно-политического движения России. Ничего случайного здесь нет. По традиции
казачьих Кругов, на период их работы, ни чины, ни награды, ни должности казаков не
играли и не играют ни какой роли. И атаман, и генерал и священник, имеют прав на Круге
не больше чем любые другие, такие же как и они выборные казаки. И только все вместе,
на период проведения Круга, они получают высшую власть.
Как же в этом случае можно контролировать проведение Кругов и направлять в нужное
русло принимаемые на них решения, в том числе и выборы атаманов? После того, как
указанные выше «идеологи» провели заданную кукловодами программу, им и не нужно
стало контролировать всех выборных казаков. Достаточно стало контролировать, три
ключевые фигуры и можно было манипулировать деятельностью Кругов в нужном для
себя направлении.
Кто же является этими ключевыми фигурами на современных казачьих Кругах?
«Есаулец» Круга. - Только он предоставляет слово выборным казакам. Только он решает,
о чем, и сколько будут говорить - штатный оратор или выступающий казак. И только он
может решить - оставить на Круге любого выборного казака, или под благовидным
предлогом удалить его с Круга.
«Духовник» Круга. - Ему предоставили право брать слово для выступления, когда ему
заблагорассудится, без разрешения выборных казаков или дежурного есаула. Если его, что
либо не устраивало в деятельности Круга, то он просто уходил с него, и тогда якобы
принятые на Круге решения объявлялись незаконными, недействительными.
«Совет стариков» Круга. - За «Советом стариков» закрепили право брать слово без
разрешения выборных казаков или дежурного есаула и право «вето» на любые решения
Круга.
Из выше сказанного видно, что грубейшим образом нарушен принцип равноправия всех
выборных казаков на Круге и в привилегированное положение поставлены: «есаулец»,
«духовник (священник)» и «Совет стариков». Они получили право манипулировать
Кругом и диктовать свою волю институту являющемуся высшей властью у казаков, то
есть самому казачьему Кругу. И при этом никто из них абсолютно ни за что не отвечает.
Налицо пресловутые ножницы: максимум власти, при минимуме ответственности.
С «есаульца» какой спрос? - Никакого. По окончании мероприятия ушел с Круга, и на
этом его функциональные обязанности закончились.
С «духовника (священника)» какой спрос? - Ни какого. Ушел с Круга и больше он ни к
Кругу, ни к самой казачьей организации ни какого отношения, ни имеет.
С «Совета стариков» какой спрос? - Старики никогда и ни за сто не отвечали и не
отвечают. Разошлись по домам и все.
Вот это и есть искомый результат целенаправленного искажения традиций демократии
казачьих Кругов. А в результате полный контроль кукловодов за деятельностью Кругов и
абсолютное манипулирование ими. Тех же, кто пьггался остановить произвол и
восстановить традиции демократии казачьих Кругов - кукловоды через своих подставных
лиц объявляли их «одиозными» фигурами и под любыми предлогами, разными методами
и средствами удаляли из среды казачьего движения. А результат их деятельности налицо.
Казачье движение России впало в глубочайший системный кризис не виданный со времен
большевистского погрома и периода массовых репрессий против казаков 1918-1958 годов.
Институты: «есаульцев», «духовников Круга», «Советов стариков», есть ни что иное - как
система блокировки казачьих Кругов и принятых на них решений - навязанная
кукловодами.
И наконец последний вопрос:
О КУКЛОВОДАХ КАЗАЧЬЕГО ДВИЖЕНИЯ РОССИИ
Кто подразумевается под кукловодами?
Конечно, Администрации Президентов Российской Федерации и их подразделения как бы
они не назывались: «Совет по делам казачества», «Департамент по делам казачества»,
«Управление по делам казачества при Президенте Российской Федерации», «Главное
управление казачьих Войск при Администрации Президента», «Советник Президента
Российской Федерации по вопросам казачества» и так далее.
А кукловодом №1 был и есть первый куратор по казачьим вопросам и автор главной
разработки по работе с казачьим движением России,которая гласит:" Обо всем
говорить, все обещать и ничего не делать». Эта установка неукоснительно соблюдается
государственными органами России, в отношении казачьих организаций и объединений, с
1990 года и по настоящее время. Разумеется, речь идет о бывшем вице-премьере
Правительства Российской Федерации, одним из главных разработчиков нынешней
Конституции Сергее Шахрае. Именно - на Администрациях Президентов Российской
Федерации, с 1991 года и по 2006 год, лежит основная ответственность, за очередное
расказачивание казачества и преступную политику, направленную на окончательное
решение казачьего вопроса
«Нет человека и нет проблемы» - изрек отец всех народов Иосиф Сталин. Нет по
Конституции Российской Федерации казаков, и нет никому дела до них - решили в
Кремле. Администрации Президентов Российской Федерации не видят и не желают
видеть казаков - в настоящее время до 5-6 миллионов человек, кстати граждан
Российской Федерации, бывших до 1917 года вторым по численности народом
Российской Империи после русских. Они не находят казакам место в семье народов
России, объявляя казачество, то сословием, то этно-сословной группой, то субэтносом
разных этносов. Даже эта неопределенность Администраций Президентов Российской
Федерации показывает, что дело об отказе государственных органов в признании
казачества одним из народов Российской Федерации шито белыми нитками. При этом
уточняю - казачий этнос является часть русского суперэтноса (народа) состоящего из:
русских, украинцев, белорусов и казаков (народ в народе). Но по современной
терминологии русскими называют только великороссов. А вот великороссами - казаки
никогда не являлись и не являются.
Но в одном кукловоды преуспели. После большевистского переворота 1917 года и
периода массовых репрессий против казаков - казачество потеряло юридически 100 %
своих общинных войсковых земель. Но фактически, за исключением эмигрировавших и
репрессированных казаков и членов их семей проживали на своих землях. Исключением
стали только земли Сунженско-Владикавказского отдела терского казачества, незаконно
переданные (подаренные) Советским Правительством - вайнахам: чеченцам и ингушам.
За последние 15 лет (1990-2005 годы) мы потеряли - полность земли: уральского и
семиреченского казачества, почти полностью земли терских казаков и часть территории
донских, кубанских, сибирских и амурских казаков.
На Президентах России, Государственной Думе, Федеральном Собрании и Правительстве
Российской Федерации лежит полная ответственность за уничтожение и юридически и
фактически:
- Терского казачьего Войска;
- Уральского Казачьего Войска;
- Семиреченского Казачьего Войска.
За чудовищный геноцид русско-казачьего населения в Чечне, Ингушетии, Казахстане и
Таджикистане. За то, что ограбили и пустили по миру не только: терских, уральских и
семиреченских казаков, но и все русское население данных регионов.
Казачеству давно уже пора отказаться от решения вопроса государственной службы
казачества. По двум причинам:
Невостребованность государственной и военной службы казачества;
Неготовность казачества к государственной и военной службе.
Перед казачеством должны быть поставлены более важные, более
актуальные и более значимые цели и задачи:
- этническое самоосознание:
- самосохранение казачьего этноса;
- самоорганизация казачества;
- создание общеказачьих органов самоуправления;
- борьба казачества за возвращение им их общинных, войсковых земель, обильно политых
потом и кровью казачества.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
После того, что произошло на глазах всей Российской Федерации и всего мира в 1989-
2005 годах на территориях Чечни и Ингушетии с русско-казачьим населением -
совместное проживание русских и казаков с одной стороны, а чеченцев и ингушей - с
другой, стало абсолютно невозможным. Пролиты реки крови. Единственным
справедливым решением в данной ситуации является .вычленение из территории Чечни и
Ингушетии всех казачьих земель, незаконно подаренных им, Советским Правительством в
1921 и 1957 годах. И воссоздание на этой территории - ТЕРСКОЙ ОБЛАСТИ с центром в
г. Грозном, для возвращения на свои исконные земли русского и казачьего населения,
подвергшегося геноциду и этническим чисткам со стороны вайнахов. Оставим аулы
чеченцам и ингушам, а казачьи станицы и хутора могут принадлежать только русско-
казачьему населению этого региона. Казачество никогда не признает иного решения этого
вопроса. Недопустимо решать проблемы одних народов - чеченцев и ингушей, за счет
территории и законных прав других народов - русских и казаков.
Необходимо решать и проблему казачьих территорий - хуторов и станиц переданных
Советским Правительством - в состав других северо-кавказских республик. В настоящее
время идет активное заселение кавказскими этносами казачьих станиц и хуторов - то есть
этническая экспансия кавказцев на казачьи земли. Последние 20 лет (1985-2005 годы)
происходит массированное сокращение численности русско-казачьего населения этого
региона. Создается впечатление, что именно это и является стратегической целью
государственной политики Российской Федерации на Юге России.
При игнорировании данной проблемы государственными органами Российской
Федерации в ближайшие 25-50 лет от русско-казачьего населения этого региона останутся
только названия.
То есть произойдет полная исламизация, в наиболее экстремистском ваххабитском
варианте, всего Юга России.
В настоящее время военно-политическое руководство Российской Федерации проводит
пир на костях. В отсутствии 370-тысячного и изгнанного русского и казачьего
населения Чечено-Ингушетии (при этом до 100 тысяч из них уничтожено физически) -
организует для чеченских сепаратистов и работорговцев «Референдум» по принятию
Конституции Чеченской Республики и проводит «выборы» «президентов» Ингушетии и
Чечни?! И это в отсутствии 270-тысячного русско-казачьего населения, подвергшихся
геноциду и этническим чисткам на территориях так называемых «Республик» Ингушетии
и Чечни?!
То есть высшее военно-политическое руководство Российской Федерации вступило в
сговор с врагами русского народа и казачества, для того, что бы узаконить результаты
геноцида и этнических чисток против русских и казаков в Ингушетии и Чечне в 1989-2005
годов, и придания легитимности чеченским сепаратистам и ингушским экстремистам. И
по другому - это понять невозможно.
Итогами первой и второй «чеченских» кампаний Вооруженных Сил Российской
Федерации являются - истребление, ограбление и изгнание всего русского и казачьего
населения, проживающего на исконных казачьих территориях, переданных в состав Чечни
и Ингушетии: в 1711, 1921, 1957 годах. То есть изгнание русских и казаков с исконно
казачьих земель незаконно переданных Чечне и Ингушетии. Военно-политическое
руководство Российской Федерации и Вооруженные Силы России в основном выполнили
и продолжают выполнять стратегические цели вайнахов - чеченских и ингушских
сепаратистов и экстремистов. По расширению ими жизненного пространства за счет
русского народа и казачества.
10.11.2006 года
Председатель Совета Атаманов
Союза Казачьих Войск России
А. Т. Ветров

Историческая справка.
Термином "черные" в древнерусском праве обозначались податные сословия. Например, "черносошные" крестьяне - это свободные крестьяне, платившие налог государству. В отличие от "обельных" - крепостных, которые должны были содержать дворян и бояр с их дружинами, поэтому освобождались ("обелялись") от государственных податей и повинностей.

Слово "сотня" означало городскую административную единицу. Посад разделялся на "концы", "слободы", "сотни", "десятки". Но сотня не обязательно включала в себя сто дворов - она объединяла мастеров или торговцев по специальности. То есть в какой-то мере сообветствовала западным понятиям ремесленного цеха или гильдии, но одновременно подразумевала и членов семей, и кварталы и улицы, где они проживают.


"Черными" были не все сотни. В них не включались гостиная и суконная сотни (крупные купцы, которые вели заграничную торговлю, соответственно, с Востоком и Западом) - их использовали в качестве дипломатов и правительственных агентов, а за это освобождали от налогов. Не включались бояре, дворяне, дети боярские, стрельцы, пушкари, казаки - они служили государю и налогов тоже не платили. Не включались холопы, жители боярских, патриарших, монастырских слобод - они были "обельными" (крепостными).


Каждая черная сотня обязательно имела патрональную церковь (в честь святого - покровителя ремесла), избирала земское самоуправление. Так, в Москве Тверская-Константиновская хамовная (ткацкая) сотня избирала на год 2 старост, 4 целовальников и 16 десятских. В сотнях организовывали собственную пожарную охрану, "общественную" службу по поддержанию порядка, поочередно наряжая людей в уличные ночные караулы.


Выставляли ополчение и на войну. Но не на всякую. Локальные конфликты велись силами профессионалов (ведь "черные сотни" их оплачивали своими налогами). Большие заграничные походы тоже велись без участия "черных сотен", с них лишь мог взиматься дополнительный налог, "пятая" или "десятая деньга". А сами "черные сотни" брались за оружие и поднимались только в тех случаях, когда смертельная опасность грозила Русскому государству или родному городу.


В 1905 г. историческое название "черные сотни" переняли члены Слюза Русского Народа и других патриотических организаций, поскольку они состояли из городских мастеровых, мелких лавочников, приказчиков, крестьян. И, с одной стороны, противопоставляли себя всевозможной революционной шпане, а с другой - крупной буржуазии и большинству интеллигенции, насквозь зараженным либерализмом и масонством. Либеральная пресса сделала слово "черносотенец" оскорбительным. "Оскорбительный" его смысл - глубоко православный человек, патриот, русский националист, антисемит.

© Валерий Шамбаров.

Еще в детстве мне довелось услышать старинную казачью песню:

В степи широкой под Иканом
Нас окружил коканец злой,
Три дня, три ночи с басурманом

Мы там вели неравный бой.
Вперед, вперед, друзья на бой,
Мы смерть врагу несем с собой!…

Многое было непонятно. Что такое Икан? Кто такой “коканец”? Да и лихой припев “вперед, вперед…”, казалось, не согласуется с содержанием, ведь речь шла об отступлении. Впоследствии оказалось, что песня достаточно известная, слышал ее по радио, видел текст в песенниках. И лишь недавно, работая над книгой по истории казачества, узнал, что это была песня 2-го Уральского казачьего полка, и отразила она одну из забытых героических страниц нашего прошлого…

В XIX в. юго-восточные окраины России подвергались постоянным ударам среднеазиатских кочевников. Часть из них являлись подданными Хивинского, часть – Кокандского ханств. Угоняли скот, разоряли деревни и хутора, грабили купеческие караваны, угоняли в рабство людей. Инициировали бунты среди тех казахских племен, которые уже приняли подданство России. Впрочем, казахским скотом и пленниками тоже не брезговали. Шайки хищников непрерывно держали в напряжении Приуралье, Оренбуржье, Западную Сибирь. Ханы Хивы и Коканда своих вассалов унять не желали, получая немалые выгоды от работорговли русскими невольниками. Женщины пополняли гаремы вельмож, мальчиков обращали в евнухов. Добавилось и вмешательство англичан. Из Индии и Ирана их агенты появились в Средней Азии, настраивали местных монархов против России, обещая поддержку, начали поставки оружия.


Но и Россия была могучей и гордой державой, терпеть похищение своих подданных не собиралась. В ответ на набеги уральские, оренбургские и сибирские казаки предпринимали поиски в степи. Однако таким способом удавалось призвать к порядку лишь племена, кочевавшие неподалеку от границ. А главные хищники чувствовали себя неуязвимыми за пространствами бескрайних степей и пустынь. Несколько попыток организовать военные экспедиции вглубь Средней Азии обернулись большими потерями – от зноя, нехватки воды, продовольствия, зимой – от морозов и буранов.


Тогда Россия перешла к планомерному наступлению на степь. С 1845 г. далеко впереди Оренбургской и Уральской линий стала строиться еще одна – по рекам Тургай и Иргиз. К 1847 г. наши казаки и солдаты продвинулись до берега Аральского моря, заложив Раимское укрепление (Аральск). В 1853 г. оренбургский генерал-губернатор и наказной атаман Уральского Войска Перовский с корпусом из 5 тыс. человек взял кокандскую крепость Ак-Мечеть, переименованную в форт Перовский. От нее стала строиться Сырдарьинская линия. А на другом фланге Средней Азии одновременно с Оренбургской продвигалась вперед Сибирская линия. На юг от Иртыша была построена крепость Аягуз, потом, еще южннее, Копал, в 1853 г. – Верная (впоследствии из казаков 9-го и 10-го Сибирских полков было образовано отдельное, Семиреченской войско).


Но между укреплениями Семиречья и Сырдарьинской линии оставался разрыв в 900 верст, через который вторгались враждебные племена, опираясь на крепости Азрек, Аулие-Ата, Чимкент, Туркестан. Было решено эту “дыру” закрыть. Войск здесь было мало – 11 оренбургских, 12 сибирских линейных батальонов, казаки Уральского, Оренбургского и Сибирского Войск, разбросанные на огромных пространствах. Но народ был боевой. В мае 1864 г. навстречу друг другу выступили два отряда. От Перовска – 1200 солдат и уральских казаков при 10 пушках под командованием полковника Веревкина (будущего наказного атамана Уральского Войска). От Верной – 1500 солдат и сибирских казаков при 4 орудиях под началом генерала Черняева (будущего главнокомандующего сербской армии, национального героя Сербии).


Пали неприятельские крепости Туркестан, Аулие-Ата (Джамбул), Чимкент. Была образована новая российская область с центром в г. Туркестан. Но кокандский хан с потерей не смирился. Решил нанести контрудар немедленно, пока русские не усилились и не укрепились. В г. Туркестан было около тысячи наших воинов – хан же собрал 14 тыс. отборной конницы, поставив задачу стремительным броском выйти к крепости, внезапно напасть и уничтожить гарнизон. Но неожиданности у кокандцев не получилось. Они нарвались на казаков. И именно этим событиям посвящена песня, о которой мы начали рассказ. Хотя в литературном варианте, который публикуется в песенниках, есть грубая ошибка:


Мы шли, полки у нас редели,
Отважно умирал казак,
О плене слышать не хотели,
И как косой, косил нас враг.


Видимо, профессионалам-обработчикам показалась не совсем благозвучной правильная версия “мы шли, ряды у нас редели”. На самом деле там не было никаких “полков”. 4 (16) декабря 1864 г. у селения Икан лавину кокандцев вустретила единственная сотня 2-го Уральского полка – 110 казаков с 1 легкой пушкой под командованием есаула Серова. Больше чем 100 на одного. Но казаки приняли бой. И стали прорываться к своим.


Мы отступали, он за нами
Толпами тысячными шел,
И устилал он степь телами,
И кровь струилася ручьем.


Подробностей боя потом не помнил никто. Вокруг неслась круговерть вражеских всадников, нападала то с одной стороны, то с другой. А сотня отбивалась – не за укреплениями, а в голой степи. Отстреливалась, отражая атаки. И сама кидалась в шашки, раскидывая неприятелей и упрямо продвигаясь к расположению наших войск. Кто получал тяжелую рану, не удерживался в седле – погибал.


И снявши голову с героя,
Злодей к седлу ее вязал,
Чтоб похваляться после боя,
Как он с лежачим воевал.


Сражение длилось трое суток. Без перерывов. Для казаков день мешался с ночью, они потеряли счет времени, дрались в окружении – и пробивались сквозь это окружение. 6 (18) декабря в гарнизоне крепости Туркестан услышали в степи выстрелы. И выслали команду пехоты. Всего две роты – узнать, что же там творится. Но оказалось, что сотня казаков так повыбила, потрепала и измотала всю кокандскую армию, что она новой схватки не приняла. Увидела, что подходят еще русские, развернулась и покатилась прочь…


Но вот вдали уже блеснули
Родные русские штыки,
И мы свободнее вздохнули,
Перекрестились казаки.


Из 110 героев погибли 52. Из тех 58, кто дошел до своих, не раненными остались 11. Все казаки стали Георгиевскими кавалерами, а 2-й Уральский полк за подвиг сотни Серова был награжден Георгиевским штандартом.


Вперед, вперед, друзья на бой,
Мы смерть врагу несем с собой!

© Валерий Шамбаров.

Дмитрия Алексеевича Милютина энциклопедии и справочники превозносят как великого реформатора армии. Такую славу создали ему либералы. В действительности эта личность принесла неисчислимые беды России. И казачеству. Освобождение крестьян Александром II, его судебная, земская, просветительская реформы имели не только положительную сторону. На волне преобразований наверх вылезли масоны. Три их иерарха попали в ближайшее окружение царя – Д.А. Милютин (военный министр), А.А. Абаза (министр финансов), М.Т. Лорис-Меликов (командующий Кавказской армией, позже министр внутренних дел). Они стали и главными реформаторами. Провозглашались “устность, гласность”, в стране настало подобие “перестройки” с разгулом хищничества, “приватизаций”, началом революционной раскачки. Обратите внимание и на продажу Аляски и американского побережья вплоть до Калифорнии – это была самая “первая ласточка” утраты территорий. Все последующие реформаторы будут делать то же самое, заключая Брестский, Рижский мир, отдавая Крым, уходя из Восточной Европы, подписывая Беловежские соглашения…

И характерно, что реформаторы 1860-х впервые взяли и курс на “расказачтвание”. Выдвигался лозунг – поскольку, мол, Кавказская война завершилась, то “роль и задача казачества уже окончены”. Начинать безоглядную ломку тогдашние деятели еще не смели, но вели свою линию исподтишка. В 1865 г. в Петербурге был создан Особый комитет по пересмотру казачьих законоположений – объявлялось, что нужно повысить благосостояние и “гражданственность” казаков. Причем предложения, выработанные в Казачьих Войсках, комитет даже не стал рассматривать. А Милютин на первом заседении указал, что в случаях противоречий между воинскими традициями и “гражданственностью”, надо отдавать приоритет “гражданственности”. Вовсю подключилась пресса. Писалось, что “архаичное” казачество не вписывается в модели “современного” государства европейского типа, в структуры европейских армий. Либеральная газета “Голос” напрямую “голосила” – мол, нужно ли ставить вопрос о благосутройстве Казачьих Войск и расходах на это, если спорным является вопрос “о необходимости самого существования этих Войск”, как “силы, боевые качества которой не могут быть совершенны”.

Упразднить казачество оказалась все же кишка тонка. Поднялись протесты, да и царь на это не пошел бы. Поэтому были расформированы только Дунайское и Башкирско-мещерякское Казачьи Войска. А остальные решили просто развалить. По проектам А.П. Ермолова и победоносно завершившего войну с горцами генерала от инфантерии Н.И. Евдокимова (сын солдата и терской казачки) Северный Кавказ предполагалось сделать единым казачьим краем. И если для этого не хватало потомственных казаков, широко практиковалась приписка. Казаками стали дружественные горцы – часть осетин, кабардинцев. Ермолов поверстал в казаки крестьян Кавказской губернии, отставных солдат, потом осуществлялись переселения с Украины, из Центральной России. Размывания казачества это не вызывало, приписных сплавляла с родовыми война. Солдат, отслуживший 25 лет на Кавказе, сумевший выжить и после этого пожелавший остаться здесь, был почти “готовым” казаком, как и местные русские крестьяне, жившие с оружием в руках. А из других губерний ехали добровольцы – те, кто оказывались слабы для казачьей жизни, уезжали назад или погибали. И казаки выковывались из переселенцев “естественным отбором”.

Милютин проект Евдокимова похерил, самого его спровадил в отставку и двинул в казачьи области массовое переселение крестьян. А они-то были освобождены без земли – и хлынули потоком. В 1868 г. вышли законы, дозволяющие иногородним селиться на казачьих землях, приобретать собственность. А казакам предоставлялся свободный выход из Войск. В 1869 г. было принято “Положение о поземельном устройстве в Казачьих Войсках”, в 1870 г. “Положение об общественном управлении в Казачьих Войсках” – станичная община признавалась всесословной, иногородним давалось право участия и голоса в станичных сходах. Правда, только в вопросах, которые их касаются, но это означало все вопросы хозяйственной жизни. Наделы офицеров и чиновников, ранее дававшиеся вместо окладов и пенсий, превращались в частную собственность, их разрешалось продавать кому угодно. И их стали скупать пришлые. Результат: если в 1864 г. на Кубани и Тереке число иногородних составляло 1 – 2 %, то в 1878 г. – 18 %, а в 1880 г. – 44 %.

Реформировалась и администрация. Посты войсковых наказных атаманов были совмещены с должностями начальников областей. То есть чиновник в первую очередь оставался гражданским начальником, а во вторую ему довешивали титул атамана. При этом Милютин ловко (и единолично) подправил терминологию. В своих циркулярах разъяснял, что неправильно называть “войсковой землей” всю территорию Войск. Ее надо называть землей Кубанской, Терской и т.п. областей, а “войсковой землей” – только ту, что непосредственно занята казаками. Районы же, заселенные крестьянами или горцами, надо выделять в гражданское управление.

В итоге территориальную целостность сохранили всего два Войска – Донское (оно было самым большим, и здесь войсковой атаман еще до этих реформ получил права губернатора) и Уральское (тут земли были неплодородными, и иногородние сюда не ехали). А территория остальных Войск была раздроблена, казачьи юрты перемежались гражданскими волостями. Кое-где происходило силовое “расказачивание”. Черноморский край от Новороссийска до Адлера отчленили от Кубанского Войска, стали заселять армянами. Отчленили от Кубани и Ставропольскую бригаду, 12 станиц – казаков перевели на положение крестьян. Та же судьба постигла Адагумский полковой отдел. От Оренбургского Войска оторвали западную часть Самарско-Оренбургской линии, и казаков тоже “окрестьянили”. На Казачьи Войска были распространены общегражданские суды, земства.

Что касается военной реформы, то она была по сути нужной – заменить рекрутскую систему воинской повинностью. Но когда в 1875 г. Устав о всеобщей повинности распространили на казаков, это было воспринято как оскорбление. Казаки всегда рассматривали свою службу не в качестве “повинности”, а долга, своего главного предназначения. А в этом Уставе Казачьи Войска перечислялись даже после запаса, перед частями из инородцев. Их вообще относили не к основному составу армии, а к “вспомогательным войскам”! Срок службы казаков в строю сокращался до 4 лет. И при этом казачьи полки были распределены “четвертыми” в общеармейские кавалерийские дивизии. Однако конницу Милютин значительно сократил, кавдивизий осталось всего 16 плюс единственная казачья, 1-я Донская. Таким образом в армии мирного времени сохранилось лишь 20 казачьих полков. И по новым требованиям казаки служили не все, а по жребию. А те, на кого он не выпал, платили вместо службы особый налог.

По мысли реформаторов, служба в общекавалерийских дивизиях, недолгая и не для всех, должна была стереть особенности казачества. И оно растворится среди иногородних. Логически (по логике либералов) так и должно было случиться! Быть казаком стало невыгодно с материальной точки зрения! Зачем тратиться на коней, форму, оружие (хотя, может, и не призовут в строй?), отвлекаться на сборы, войсковые обязанности, если можно запросто выйти из казачьего состояния и заниматься собственным хозяйством, торговать, заводить промыслы? Так, как по соседству живут крестьяне. А если все же призовут (но и крестьян призывали не каждого, а по жребию), то отслужить без хлопот, на полном государственном обеспечении. Но… у господ масонов ничего не получилось. У казаков-то действовала другая логика. И они, несмотря ни на что, оставались казаками! Случаи выхода из казачества были единичными. А дальнейшее “расказачивание” перечеркнула сама жизнь.

В русско-турецкой войне 1877-78 гг. Милютин выступил “злым гением”, едва не приведя Россию к катастрофе. Реформа армии завершилась в 1875 г., новая система еще не создала подготовленных резервов, подавняющая часть войск состояла из солдат 1-го и 2-го года службы. Но военный министр в докладах царю преуменьшил силы турок втрое. А их боеспособность объявил нулевой. Убедил, что война будет легкой прогулкой. По планам, разработанным им же, на главных направлениях сосредотачивались совершенно недостаточные силы. Вдобавок Милютин передал контракт на все довольствие армии еврейскому товариществу “Коган, Грегор, Горвиц и Ко” – и по п.3 контракта главное командование обязалось за неделю извещать поставщиков о перемещениях частей и соединений! Если назвать это не изменой, то… как же еще назвать?

И случилась беда. Когда небольшой Передовой отряд Гурко форсировал Балканы, вдруг выявились две “неучтенных” турецких армии! Прекрасно обученных и вооруженных крупповскими пушками, винтовками “пибоди”. И если Милютин развалил русскую конницу, да еще и распылил кавдивизии, раздав полками в пехотные соединения, то турки создали прекрасную кавалерию как раз по образцу казков – башибузуков из черкесов и чеченцев, вооружив их новейшими магазинными “винчестерами”. Одна армия очутилась на русском фланге, заняв Плевну, другая ударила в лоб, на Шипку… Выручило Россию казачество. Оно-то и стало подготовленным резервом. Выставило 125 тыс. воинов. Составляя всего 2,2 % населения страны, казаки дали 7,4 % ее вооруженных сил! И бои с башибузуками, несмотря ни на какое неравенство, казаки неизменно выигрывали, еще помнили, как били тех же черкесов и чеченов на Кавказе. Спас Россию и не принятый в расчет предателями героизм ее бойцов. Если бы турки взяли Шипку, три их армии соедининились бы, что вело к разгрому наших сил. Да ведь не взяли!

Но кровь солдат, павших при штурмах Плевны, во многом на совести Милютина. Как и жизни замерзших на Шипке – приятели военного министра “Коган, Грегор, Горвиц и Ко” обворовали солдат, не поставив тулупы и полушубки. Кстати, другой реформатор, Лорис-Меликов, тоже натворил дел, командуя Кавказской армией. Действовал вяло, позволил туркам собрать большие силы, а едва они перешли в наступление, скомандовал отход. И лишь героическая оборона Баязета казаками 1-го Уманского полка и батальоном Ставропольского полка предотвратила вторжение врага в Закавказье. А выправлял положение и разбил турок великий князь Михаил Николаевич, получив за это орден св. Георгия 1-й степени.

После войны проекты “расказачивания” больше не поднимались, создавались новые казачьи дивизии. Но масонская тройка, Милютин, Абаза, Лорис-Меликов, несмотря ни на что удержалась у власти! И продолжала свою деятельность. Навязывала царю разработанную ими “демократическую” конституцию. Лорис-Меликов стал министром внутренних дел и председателем Верховной комиссии по борьбе с терроризмом – однако повел эту борьбу странновато: упразднил Третье охранное отделение (тайную полицию), амнистировал политзаключенных, вернул в университеты исключенных неблагонадежных студентов. Результаты не заставили себя ждать. 1 марта 1881 г. в карету царя полетела бомба. Наперерез ей бросился на коне казак конвоя Александр Малеичев, приняв на себя взрывную волну и осколки. Александр II был храбрым и благородным человеком. Хотя кучер требовал мчаться во дворец, счел нужным выйти из экипажа, допросил схваченного прохожими террориста и склонился над умирающим казаком. В это время второй убийца бросил еще одну бомбу…

При Александре III, взявшем курс на патриотический и православный путь развития, провозгласившем “Россия для русских!”, масонам-министрам пришлось уйти в отставку. А князь Александр Михайлович Дондуков-Корсаков, в прежние годы один из главных противников “расказачивания”, был назначен главноначальствующим Кавказа и выявил вопиющие факты. Гражданские власти, в ведение коих попали казаки, всячески притесняли их. На них перелагали все земские повинности и подати. Земельные и прочие споры неизменно решались в пользу крестьян – у казаков отбирали то, что они завоевали своей кровью! Дондуков-Корсаков энергично взялся наводить порядок, разработал проект “контрреформ”, утвержденный царем и распространенный на все Казачьи Войска. За это, кстати, благодарные казаки на своем сходе присвоили Дондкову-Корсакову звание “почетного старика станицы Баталпашинской”. И князь до конца жизни гордился этим титулом, ставил его в один ряд со званиями доктора права Петербургского и Берлинского университетов.

Но окончательно выправить то, что натворили реформаторы, уже не удалось. Не будешь же выселять массы иногородних! И куда? Таким образом в Казачьих Войсках остались “мины замедленного действия”, сработавшие уже при других масонских правителях, в гражданскую войну.
© Валерий Шамбаров.

Казачество в России имеет будущее только как союз низовой общинной территориальной самоорганизации духовно свободных людей.При этом неизбежны и полемика, и борьба взглядов. Но эта полемика не должна приводить к внутреннему расколу.Как бы ни горька была эта истина для некоторых казаков, но вне государства казачье движение существовать не сможет, и все попытки создать особый «казачий социум» невозможны далее хуторов или станиц.

Возрождение или вырождение?

Исторически казачество было одной из наиболее передовых частей русского народа. Казачество внесло огромный в укрепление и развитие России, как сильной и могущественной державы. Так, Л. Н. Толстой писал, что «казаками построена Россия», и с этим трудно не согласиться. Заслуги казачества в деле создания России и защите ее интересов признаны всеми. За время своей многовековой истории казачество выработало свой особый жизненный уклад, свое мировоззрение и культурную самобытность. Казачеству, возможно как никакой другой части русского народа довелось испытать на себе губительные последствия разного рода социальных экспериментов, включая и «рассказачивание», бывшее по сути своей геноцидом. Но, несмотря на все эти беды, казачество как особое этнокультурное образование продолжает существовать и поныне.

По современным оценкам казачество как особая этническая группа русского народа составляет около 3–4 миллиона граждан России. По итогам переписи населения 2002 года около 185 000 россиян даже свою национальность определили как «казаки». При этом, современное казачье движение представляет собой довольно грустное зрелище. Если и можно сейчас говорить о каком-либо «возрождении казачества», то это «возрождение» из состояния упадка и разброда, проявлявшегося все последнее пятнадцатилетие с момента возникновения широкого народного движения за возрождение казачества. В конце 2005 года Государственная Дума России, наконец, приняла многострадальный закон «О государственной службе российского казачества». Закон этот отлеживался в думе несколько лет и вот Дума, с представления Президента все-таки приняла его.

Основной целью закона является привлечение казачества к несению государственной службы, и, прежде всего, в военной и правоохранительной сферах. Но определение самого понятия «казачество», критерии причисления к нему определены слабо и расплывчато. Основной причиной нынешнего поворота властей к казачеству, является, по выражению полпреда президента в ЮФО Дмитрия Козака, «подобная подземному пожару» ситуация на Кавказе. «Возрождение казачества» — это та соломинка, за которую и пытается в этой ситуации ухватиться нынешняя власть.

Развитие казачьего движения за последние пятнадцать лет можно разделить на два периода. Сначала, в первой половине девяностых было массовое движение снизу, тогда широкие массы видели в казачьем движении значимую духовную и социальную основу, способную дать людям нравственные и ценностные ориентиры, призванные преодолеть духовную и социальную дезориентацию и способные стать альтернативой индивидуалистическому аморализму «постперестройки. Начавшийся в то время, стихийный процесс возрождения казачества, характеризовался массовым энтузиазмом и широкой поддержкой населения. Но стихийное казачье движение с самого начала было спонтанным и противоречивым явлением, никаких четких общепонятных идей и духовных ориентиров оно не имело и не выработало. Это движение ничего российскому обществу не дало, так как было замкнуто в себе.

Почти сразу же после возникновения широкого движения, началось превращение казачьих организаций в формальные, подконтрольные властям структуры, с неясными целями и задачами. В результате, начина с середины девяностых годов авторитет казачества в обществе начал падать, нарастали процессы самозамкнутости казачьего движения, его клановости и формализации. Не будет преувеличением сказать, что в этот период шла ликвидация казачества как особой исторически сложившейся социальной и этнокультурной общности и подмены ее более удобным властям формализованным суррогатом. Велась сознательная и планомерная политика по лишению казачества широкой опоры в обществе и недопущению процессов социальной самоорганизации в нем на основе идей „казачьего возрождения“. Принятие закона 2005 года (лежавшего „под сукном“ около восьми лет!) „О государственной службе российского казачества“, при подходящих условиях может дать новую жизнь казачьему движению построенному на принципах низовой социальной самоорганизации, помочь гармоничному встраиванию казачества в государственные и административные структуры. Но это только в идеале. Реальность, увы, пока поводов для оптимизма не дает.

Ещё в 1994 году был принят первый „ельцинский“ закон о казачестве, направленный на то, чтобы взять под контроль стихийный процесс народного движения за возрождения казачества. А, взяв под контроль — погасить развитие этого процесса, превратить казачье движение в болото, в фикцию. Что и было сделано. „Ельцинский“ закон совершенно не определил функции казачьих организаций, правовая база для казачьего движении определена не была. Не давалось четкого определения понятия „казачество“, не фиксировалась его этнокультурная самобытность, отчего затруднялось предоставление каких либо прав и компенсаций предусмотренным законодательством о репрессированных народах.

Начиная с 1995 года, казачье движение оказалось расколото на две группировки: „реестровых“ — изъявивших желание служить государству, и „общественников“ — сохраняющих независимость от государства. Идти на службу ельцинскому режиму или нет — этот вопрос в тот период стоял очень остро. Но и сейчас этот раскол продолжает существовать, и, судя по всему, он кому-то вполне выгоден. Казачьи структуры „общественников“ и „реестровиков“ существуют параллельно и дублируют друг друга, а их руководство ведет между собой постоянную „борьбу за приоритеты“. В принципе, существование нескольких казачьих организаций вполне логически объяснимо, но при условии взаимоуважения, разделения функций и сотрудничества. Однако как раз стремления к компромиссу и сотрудничеству пока не видно.

Тем не менее, „ельцинский“ закон 1994 года дал казачьему движению некоторое госфинансирование и льготы, что позволило многим, удобным властям людям, надев живописные казачьи костюмы с серебрянными погонами занять места в новообразованных „казаче-бюрократических“ структурах и довольно сносно существовать за счет госкормушки. Само собой, тут же началась разного рода внутренняя борьба за близость к власти и финансам. В середине девяностых было сделано все возможное, чтобы превратить казачье движение в закрытую, малопонятную для общества и подконтрольную властям аморфную организацию.

В то же время, помимо „госказачества“ в девяностые годы возникало множество разнородных „казачьих“ организаций. „Казачью“ вывеску мог использовать кто угодно. Только за это десятилетие в России было зарегистрировано более 700 организаций и объединений причислявших себя к казачеству. Дробление и мельчание казачьего движения, размывание (и так слабоопределенного) понятия „казачество“, всячески поощрялось властями. Называться казаками позволялось кому угодно. Все кому не лень, вплоть до откровенных бандитов, могли прикрываться казачьим названием. До сих пор продолжает существовать множество разного рода „контор“ под казачьей вывеской, непонятно кем созданных и для чего существующих. Недавно выяснилось, что в Москве подобными организациями даже налажен доходный „бизнес“ по продаже казачьих званий: кто угодно всего за 2–4 тысячи долларов может стать „казачьим генералом“. Помимо создания бюрократических механизмов для контроля над стихийно самоорганизующимся казачеством, властями и либеральной прессой так же проводилась (и проводится, по сути, до сих пор) сознательная информационная политика дискредитации, опошления и клоунизации казачества. В общественном сознании насаждался образ казака-»нагаечника": примитивного, культурно ограниченного персонажа, чьими непременными спутниками являются алкоголизм, ксенофобия и агрессия.

Всё это серьезно дискредитировало казачье движение в глазах российского общества. Уже вскоре после начала процесса стихийного возрождения многие (особенно образованная и интеллектуальная часть) из казачьего движения стали уходить. Однако здоровое духовное и культурное ядро в казачьем движении, хотя, подчас, и вытеснное на его периферию, существовало все эти годы. Оно-то и спасло казачье движение от окончательной деградации и развала. Это ядро — русское офицерство. Подвижники и энтузиасты, отставные и действующие офицеры, казаки по происхождению, искренне болели душой и за казачью идею, сохраняли духовную и интеллектуальную основу казачьего движения.

Но проблема деинтеллектуализации казачьего движения, проблема нахождения общего языка с другими общественными силами России до сих пор остается актуальной. Но все же, несмотря на все негативные моменты, в последние годы наметился новый массовый приток (особенно на Кавказе) людей в казачье движение. Связано это с осознанным и неосознанным ощущением людьми надвигающейся катастрофы, «последней черты» перед которой стоит Россия. Люди идут в казачество, потому что хотят выжить. Появляется (скорее всего, по тем же причинам) некоторый благожелательный интерес к казачьему движению и традиционной культуре и в центральных интеллектуальных и властных кругах.
В свете кавказского пожара

Нынешний интерес Кремля к казачеству во многом есть следствие «подобной подземному пожару» ситуации на Кавказе. Когда ситуация в регионе медленно, но верно движется к катастрофе, кремлевская власть наконец вспомнила о казачестве.

В начале 90-х, когда либеральные «младореформаторы» занимались разграблением российской экономики, в Чечне и Ингушетии русское и казачье население изгонялось и физически истреблялось, а из других республик бежало само. Но тогда это никого не волновало, ельцинская власть к воплям казаков о помощи была абсолютно глуха, хотя уже тогда существовал проект переселения уральских казаков из Казахстана на Кавказ и расселения их в терских казачьих станицах. Предусматривалось возвращение Ставропольскому краю казачьих районов на Тереке, присоединенных к Чечено-Ингушетии во времена Хрущева. Однако все проекты остались проектами, даже реальной помощи (в лучшем случае — пустой земельный участок) казаки-беженцы не получали.

Нынешний, конечно во многом декларативный, патриотизм московских властей тоже, по большому счету не идет дальше лозунгов о поддержке казачества. В 2001 году Владимир Путин посетил терскую станицу Екатериноградскую и получил в подарок черкесску, весной 2005 приехал в станицу Вешенскую на торжества, посвященные 100-летию Шолохова, и встретился с реестровыми атаманами. Там выступил атаман Терского казачьего войска Бондарев, чье выступление больше походило на крик боли и отчаяния, Речь терского атамана президент России выслушал молча и опустив глаза. В угоду «межнациональному миру» и «стабильности» центральные власти в очередной раз бросают русское население Кавказа на произвол местным владетелям. Кремль, по-прежнему со странным спокойствием наблюдает за продолжающимся процессом деградации и уничтожения русского населения Кавказа.

У казачества, практически нет перспектив в национальных кавказских республиках, за исключением Осетии. Уже почти не осталось казаков в Дагестане. В Чечне те немногие казаки-"смертники", кто отважился вернуться на свою землю, получают за отобранное и разрушенное жилье компенсацию (притом в три раза меньшую чем вернувшиеся чеченцы) и уезжают снова. Отношение и населения и кадыровской власти к ним откровенно злобное. В Ингушетии, где впервые, еще в «перестроечном» СССР, начался организованный и планомерный процесс уничтожения сунженского казачества (в июле 1992 года из станицы Троицкой выехало 500 (пятьсот) семей), их сейчас 3% от «довоенного» уровня. и там им отведена роль «декоративного напыления». Немногим лучше ситуация в других кавказских республиках.

Фактически существует информационная блокада темы «русского Косово» — этноцида терского казачества в Чечне и Ингушетии. В правительственных (и, само собой, либеральных) СМИ эту тему затрагивать категорически запрещено. В середине девяностых, в Ставропольском крае, на голом месте, посреди безводной степи казаки-беженцы копали землянки, а потом строили дома и заново создавали станицы. Но информация об этих событиях, и даже сами названия новых станиц (например Новосунженская) — скрывается как самая страшная государственная тайна. Следствием «политики умолчания» явилось лишение сотен тысяч русских людей не только материальной, но и духовной помощи, элементарного сочувствия и сострадания и похоже, что власть это не волнует. А «оппозиционные» властям либеральные «гуманисты-правозащитники», всегда мгновенно слепли и глохли, как только речь заходила о соблюдении «прав человека» в отношении терских казаков.

Информационная и психологическая война против казачества на Кавказе идет вовсю. «Сторожевые собаки Империи», «палачи свободолюбивых горцев» — подобные высказывания обычны и в газетах (особенно в «россиизированных» Чечне и Ингушетии) и в университетских аудиториях национальных республик. В общественном сознании народов Кавказа насаждается мысль, что казаки не только не имеют прав на какие-либо исторические территории и культурную автономию, они не имеют права вообще именоваться людьми.

Для ликвидации казачества используются не только прямые методы, такие как физическое уничтожение или изгнание неугодных казачьих лидеров и наиболее активной части казачьего населения. Самый главный и проверенный метод — выхолащивание казачьего движения, постановка в руководство казачьими организациями «удобных» легкоконтролируемых атаманов, задача которых — сдерживать движение «изнутри», не давать ему развиваться. «Карманные» атаманы имеют солидную административную и финансовую поддержку, и их смещение силами казачьих «низов» практически невозможно. Такие же «атаманы», усердно проклинавшие «Империю», были и в административных структурах «независимой Ичкерии» при Дудаеве и Масхадове.

Но, надо отметить, что далеко не все атаманы в национальных республиках Кавказа «куплены», среди них есть ещё очень много честных и порядочных людей, ведущих борьбу за интересы русского населения и порой жертвующих ради этого жизнью. Подколзин, Стародубцев, Ложкин, Наумов, похищенный и убитый атаман станицы Зеленчукской в Карачаево-Черкесии (его имя автор статьи так и не смог узнать) — это далеко не полный список казачьих атаманов погибших на Кавказе в последние пятнадцать лет.

Реально и эффективно действующие казачьи общины на Кавказе уже существуют и среди изначально неказачьего населения. К примеру, среди потомков украинских переселенцев. Люди стихийно, когда ситуация становятся невыносимой, создают казачьи организации, неподконтрольные властям. На это косо посматривают «штатно-административные» атаманы, а местные власти, прямо преследуют подобное «неформальное» казачество.

Но, если на Кавказе, включая и Дон, казачество еще имеет хоть какой-то потенциал как реальная общественная сила, и пользуется теперь хоть каким-то вниманием властей, то в других казачьих регионах — Сибири, Урале, Волге,— оно вообще находится на обочине общественной жизни, и его потенциал никем не востребован.

Редким положительным примером сотрудничества власти и казачьих организаций является Ставропольский край. Юго-восток края представляет собой кризисную зону слабоконтролирумую краевыми властями. Туда идет массовый приток жителей Дагестана и Чечни, а русское население из юго-восточных районов бежит. В условиях кризиса руководство края активно и эффективно поддерживает казачье движение. Казачьи общины созданы в большинстве населенных пунктов, они поддерживают общественный порядок, создают свои фермерские и коллективные хозяйства, ведут организационную и просветительскую работу. Сейчас в Ставрополье казачество возглавляемое атаманом ТКВ Василием Петровичем Бондаревым — серьезная, уважаемая и авторитетная общественная сила.

Когда, как в случае со Ставропольским краем, где общая ситуация в крае выходит из-под контроля властей и возрождения казачества требует сама жизнь, низовые интересы казаков и краевой власти совпадают. Однако, если где-то казачье движение оказывается не угодно властям, а люди всё равно реально пытаются организовать свою жизнь — там на них обрушивается вся мощь административно-репрессивной машины, делается все, чтобы вернуть их в состояние аморфной социально-атомизированной массы.

«Декоративное» казачество существующее зачастую под прямым контролем местных «князьков» служит инструментом для гашения идущей снизу социальной активности и разрушения казачьего движения изнутри. Невозможность смены «административных» атаманов, подлоги, клевета, поощрение внутренней междоусобицы, провокации и убийства — все идет в ход. Есть так же множество примеров прямого использования «казачьего» статуса для создания структур стоящих на страже интересов определенных властных групп.

К примеру, проблему уничтоженного в Чечне и Ингушетии терского казачества, пророссийское руководство этих республик решило очень просто. Создано «чеченское казачество», «ингушское казачество» состоящие из представителей «титульных» наций. Уже много случаев когда у убитых боевиков находили удостоверения «чеченских казаков». А в «Союзе казаков Ингушетии» русских казаков состоит всего около ста человек (к 1991 году на территории нынешней Ингушетии проживало, по разным оценкам от 30 до 80 тысяч казаков-сунженцев).

Здесь необходимо отметить, что закон 2005 года «О государственной службе российского казачества» позволяет теперь всем, хоть африканцам, хоть эскимосам, абсолютно легально создавать свои «казачества» и становится «казаками». Вполне возможно, что нормативная база нового закона о казачестве приведет к правовому закреплению различного рода «частных армий» местных северокавказских правителей, к появлению легальных, но слабоконтролирумых военизированных формирований («эскадронов смерти»?) из «чеченских», «ингушских», «адыгейских» и иных «казаков». А настоящее этнически самобытное казачество, вместе со всей своей многовековой историей и христианской культурной традицией будет окончательно похоронено.
Перспективы казачества

Казачество в современной России нужно власть предержащим только в том виде, в каком оно им выгодно, и только в той мере организованности, в какой оно служит их интересам. Выход же за отведенные рамки невозможен. Реальное, а не декоративное возрождение казачества, как широкого социально востребованного движения входит в противоречие с реалиями современной российской административной и правоохранительной системы.Люди с чувством собственного достоинства, способные к самоорганизации, опасны для властей всех уровней. Но и сохранение нынешнего положения вещей есть прямой путь к катастрофе, что уже осознается самой властью.

Особое казачье мироощущение, «казачий дух» не химера и не фикция, все это реально существует, и особая казачья ментальность свойственна довольно широким массам людей. Но все же резких, принципиальных отличий между казаками по происхождению и остальным русским народом нет. Увы, но все общероссийские проблемы: пьянство, безработица, отток социально активной молодежи свойственны и казачьим станицам. Нынешнее движение казачьего возрождения основывается на очень зыбком фундаменте — особом исторически сложившемся казачьем мироощущении и мироотношении. Но этот «казачий дух», особая казачья ментальность, носителями которой являются люди старшего поколения постепенно истончается и исчезает.

Казачество в России имеет будущее только как союз низовой общинной территориальной самоорганизации духовно свободных людей. Но при этом неизбежны и полемика, и борьба взглядов. Но эта полемика, как уже не раз бывало, не должна становиться деструктивной и приводить к внутреннему расколу. А преодолеть процессы саморазрушения можно только с помощью государства. Как учит опыт последних пятнадцати лет, всякое «альтернативное» по отношению к «официальному» казачье движение быстро скатывается до уровня полукриминальной «бригады». Реальной консолидации и организации в казачьем движении (как и в обществе в целом) вне государственно-административного контроля нет, и не может быть.

Как бы ни горька была эта истина для некоторых казаков, но она такова: вне государства казачье движение существовать не сможет, и все попытки создать особый «казачий социум» невозможны далее хуторов или станиц, да и только в тех редких местностях, где сохраняется живая традиция и «казачий дух». В современной России казакам остается только надеяться, чтобы власть, хотя бы из своих прагматических соображений, будет реально поддерживать казачье движение.

Одна из главных и основных функций реальной господдержки казачества — приведение казачьего движения в нормальное, четкое и прозрачное правовое поле. В этом основа недопущения антиправовых действий, создания в казачьем движении структур для самоконтроля и самоочищения, что опять-таки подразумевает борьбу с «карманным» казачеством, используемым местными элитами в своих, зачастую противозаконных, целях.

Однако пока истинное отношение власти показывает факт, озвученный в 2005 году генералом Геннадием Трошевым. Созданное в 1994 году «Главное управление казачьих войск при президенте Российской федерации» имело 15 штатных сотрудников. В 2005-ом там было 3 сотрудника. Но и сам «сосланный на должность» «главказака» Трошев, называвший вдохновителя уничтожения русских Ахмада Кадырова своим личным другом, ничем себя кроме жалобных стенаний не проявил.

Казачье движение должно быть прозрачным в правовом и моральном отношении, тогда оно сможет стать катализатором процессов духовного и нравственного возрождения общества и преодоления нравственной катастрофы, вызванной насаждением чуждой России идеологии либерального (и аморального) индивидуализма. Но чтобы эта первая, необходимейшая в современной России, функция смогла заработать, необходимо создание правовых оснований для существования казачества (причем во всей России) как движения низовой социальной самоорганизации. Необходимо правовое поле, в котором вообще была бы возможной самоорганизация и успешное — не на бумаге! — функционирование казачьих общин. Прежде чем обеспечивать правовой контроль деятельности казачества, надо эту деятельность обеспечить, сделать в принципе возможной.

Проблемы современной России сейчас слишком глубоки и казачье движение тут может помочь лишь частично. Проблемы казачьего населения и казачьих организаций есть отражение всех глубинных российских проблем. Для возрождения казачества необходимо возрождение особой социально — культурной среды в котором новое казачество сможет существовать.

И тут необходимо сделать главный вывод. Особая выработанная веками казачья ментальность с принципами общинности и взаимопомощи, мобилизационности, внутреннего поведенческого кодекса служения вышей идее, (религиозной или государственной), которой с легкостью приносятся в жертву личные интересы — всё это является по сути средневековым, подобным рыцарскому, типом мироотношения, принципиально отличным от либерально-протестантского типа. И казачья ментальность в принципе не совместима с принудительно насаждаемыми в России либеральными мировоззренческими конструктами, где главными ценностями провозглашаются индивидуализм, аморальный прагматизм, примитивный, основанный на «высшей сверхценности» — деньгах, гедонизм. Поэтому, органическая ненависть российских либералов к казачеству имеет вполне понятные причины.

Если даже оставить в стороне этнический, культурный и военный аспекты, то казачество как социальная общность, отнюдь не является общественным архаизмом, у него есть будущее и не только в рамках собственно казачьих регионов. Именно на основе традиционного казачества возможно создание новых форм социального общежития своеобразного «православного социализма», когда духовно-религиозная жизнь вокруг церковного прихода может сочетаться с традициями самоуправления на основе низовой социальной самоорганизации. Однако реальное возрождение (а вернее создание заново) нового казачества возможно только при условии переосмысления современного состояния России и российского общества, создания хоть каких-то реально служащих общественной консолидации духовных и социальных институтов.

P.S. Эта статья была написана еще до убийства в Новоалександровске казачьего атамана Андрея Ханина. Но это убийство в очередной раз привлекло общественное внимание к казачеству, но волна народного возмущения этим преступлением, а так же жесткая и истеричная реакция власти показала: казачество рано списывать со счетов.

Правая.Ru 24.04.2007

http://www.pravaya.ru/look/11963

В память об атамане Булавине

В июле атаманы и казаки Международного союза общественных объединений «Всевеликого Войска Донского», возглавляемого атаманом Н. И. Козицыным, собрались в станице Старочеркасской на молебен в честь памяти войскового атамана Кондратия Булавина и его соратников, трагически погибших при подавлении восстания казаков на Дону в 1708 году. И хотя в горячую пору уборки урожая дорог каждый день, все же казаки нашли время для того, чтобы собраться на 300-летие со дня этого события и почтить память павших героев.

Как известно из истории, затяжная Северная война, которую вел Петр I вызвала в народе взрывы недовольства. Антиправительственные выступления вспыхнули в Астрахани, Башкирии. Волнения охватили все пространство от Камы до Нижнего Поволжья. Одновременно с этими событиями началось восстание на Дону, которое возглавил казачий атаман Кондратий Булавин.

Направлялось неудовольствие казаков против той государственной опеки, под которую подпадали все больше и больше прежде вольные казачьи общины. Царь потребовал от казаков всех бежавших на Дон возвратить обратно в государство, запретил казакам заводить новые поселения (городки) без его указа. Когда же казаки не исполнили этих и других требований, Петр для их усмирения отправил на Дон вооруженную силу. Не знавшие прежде такого крутого отношения со стороны Москвы, казаки восстали против государства за свою вольность. Непосредственным поводом к бунту стало прибытие на Дон отряда князя Юрия Долгорукова для розыска беглых. Надо отметить, что истинные мотивы этой акции были совсем иными. Беглые были лишь предлогом для провокации. На самом же деле чиновники от власти пытались, используя этот повод, разжечь конфликт и завладеть казачьим имуществом – прибрать к рукам солеварни в Луганской области (ныне Украина), которые давали казакам доход.

В связи с этим сыск беглых проводился жесточайшим образом. Люди Долгорукова сжигали станицы, били казаков кнутом, резали носы, записывали в «беглые» жен и детей казаков, ушедших на войну. За свое исконное право не выдавать беглых казаки готовы были стоять до конца, и 9 октября 1707 года Булавин со своими людьми истребил весь отряд Долгорукова. Это послужило сигналом – по всему Дону казаки стали нападать на розыскные отряды, после чего пути к отступлению не было.

Летом 1708 года к Булавину присоединились запорожские казаки, под Тамбовом крестьяне начали громить усадьбы. Правительству отказалась подчиняться вся южная Россия от Днепра до Волги. 9 мая 1708 года Булавин был избран войсковым атаманом. Однако после того как повстанцы потерпели поражение у стен Азова, часть казаков выступила против Булавина. 7 июля 1708 года он был предательски убит своим крестным отцом Зерщиковым. После этого царские войска с исключительной жестокостью расправились с восставшими: сажали на пики, отрубали головы живым и мертвым. Есть свидетельства того, что мертвому Булавину тоже отрубили голову. Когда Петра 1 спросили о том, что делать с Зерщиковым, он ответил: «Предавший однажды предаст дважды». После чего убийцу Булавина казнили, отрубив голову. Расправа над казаками длилась вплоть до лета 1709 года. И хотя для Петра I победа над Булавиным была очень важна, все же, анализируя подавление восстания, он сказал: «Над этим еще предстоит много думать».

Этим трагическим событиям отдали дань памяти атаманы и казаки Международного союза общественных объединений «Всевеликого Войска Донского», собравшиеся в станице Старочеркасской на молебен, который отслужил войсковой священник отец Сергий.

– Восстание под предводительством Кондратия Булавина показывает, что казаки всегда становились с оружием в руках на защиту своих законных прав и свобод и давали достойный ответ всем, кто посягал на их достояния, – говорит атаман Н. И. Козицын. – Мы склоняем головы перед мужеством и отвагой наших предков и вместе с тем испытываем законное чувство гордости за героическое прошлое донского казачества.

Не допустить войны

Однако казаки гордятся не только подвигами предков, но и собственными заслугами. Благодаря их ежедневному труду успешно продвигается уборка урожая. Казаки вносят свой вклад в укрепление стабильности на Юге России. Расширяют контакты с народами Украины и Абхазии.

Стремление грузинских властей к разжиганию войны в Абхазии получает достойный отпор республики, которая ощущает поддержку России. Казаки не остаются в стороне от проблем абхазского народа, с которым их связывает многолетняя дружба и сотрудничество. Когда шла война, 152 казака погибли только в Гудаутском районе, отстаивая мир и независимость абхазского народа, а многие казаки были награждены высшими орденами и медалями Абхазии. Поэтому как только обстановка вновь стала накаляться, казаки вновь приходят на помощь. Совсем недавно делегация Международного общественного союза «Всевеликого Войска Донского» во главе с атаманом Н. И. Козицыным побывала в Абхазии, где прошел ряд встреч с Президентом Абхазии С. В. Багапшем, министром обороны М. Б. Кишмария, членами правительства республики, широкой общественностью. Главный вопрос, который обсуждался в ходе всех этих встреч, – это попытки руководства Грузии разжечь войну.

– Президент России Дмитрий Медведев дал понять всем, что Абхазия не останется без защиты и помощи нашего государства, – говорит атаман Н. И. Козицын. – И наши казаки в поддержку курса Президента России со своей стороны сделают все возможное, чтобы помочь абхазскому народу наладить нормальную жизнь. Сегодня почти на каждом доме в Абхазии есть отметины пуль. Почти 80 процентов зданий и строений в разрушенном и полуразрушенном состоянии. А ведь не так давно, в советское время, это была всесоюзная здравница, лучшее место на всем побережье Черного моря. Власти республики ведут большую работу по восстановлению Абхазии. Кроме того, деловые круги России налаживают экономические связи с республикой. Развивается сотрудничество в области спорта и культуры. Абхазская Епархия, возглавляемая отцом Виссарионом, считает себя частью Московской Епархии и делает, со своей стороны, все для укрепления отношений с Россией. А министр обороны Абхазии М. Б. Кишмария недавно стал членом Объединения высших офицеров России. Не могу не сказать и о том, что наши казаки приглашены на 15-летие победы абхазского народа в войне с Грузией. Ведь это и наш праздник.

Словом, у нас много общего. Россия и Абхазия нужны друг другу. И, думаю, что, объединив усилия властей, силовых структур, общественных организаций, можно создать мощный заслон от всякого рода провокаций, не допустить разжигания войны и возврата в 90-е годы. К осуществлению этой задачи стремится Россия, а значит, и донское казачество.

Н. Владимирова

http://www.ucit-rostov.narod.ru/bik/27kazak.htm

«Гордость есть крайнее души убожество».
Гордый терпит поражение на всех фронтах:
Психологически – тоска. Мрак, бесплодие.
Морально – одиночество, иссякание любви, злоба.
С богословской точки зрения – смерть души,
предваряющая смерть телесную, геенна ещё при
жизни. Физиологически и патологически – нервная
и душевная болезнь

Священник Александр Ельчанинов

С недавних пор по рукам у казаков ходят две брошюры цветов донского триколора, подготовленные Национальным Советом казаков Ростовской области: «Казаки – геноцид казацкого народа» и «Программа «Самосохранение и развитие казацкого народа». Чтобы не утомлять читателя цитатами, ограничимся краткой характеристикой этого сырого и в целом убогого творения, но, тем не менее, учитывая состояние и степень «повреждения умов в России», достаточно опасного. Дело в том, что есть там не мало отдельных справедливых суждений и правильных фактов (неряшливо подобранных и изложенных), но все они обесцениваются утверждениями о полной отличности казаков от русского народа.

Это сделано авторами для того, чтобы добиться признания «казачьего народа всех Войск» (так в тексте!) национальным меньшинством, никак не связанным этнически с русскими, пострадавшим от российской власти и потому требующим всяческих компенсаций, а в дальнейшем – особой охраны со стороны государства, как малочисленный народ. Всё это сопровождается проклятиями в адрес не только большевиков, но и царской России, и её власти и клятвами, что казаки «никогда более не будут пушечным мясом для удовлетворения имперских амбиций». Вот как! Оказывается, в глазах этих, с позволения сказать, казаков наши предки, принёсшие России всемирную славу и сами вознесённые на её вершину, были всего лишь «пушечным мясом»! А сами они, как видно, вырвав вожделенные привилегии, начнут вполне обывательскую жизнь …. Как-то это напоминает известную программу другой организации, в которой, помните, по достижении определённого уровня экономического развития: «…материальные блага польются полным потоком».

Понятно, что это очень далеко от того миропонимания, которое сделало казаков теми казаками, которых знает весь мир. В этой связи обратимся к разделу, посвящённому взаимоотношениям с Русской Православной Церковью Московского Патриархата. С первых же строк этого раздела встретить столько злобы и ненависти (и полного непонимания сущности церковного служения и христианства вообще) автор этих строк просто не ожидал. Теперь становится ясно, откуда ноги растут. С этого и следовало начинать чтение. Именно мировоззренческие заблуждения, неизжитый большевизм и с юности впитанный материализм, помноженные на научную безграмотность и привели к политической несостоятельности. Много в этих брошюрах разного рода погрешностей, есть и просто безответственные подправления исторических источников (приписывание лишних ноликов к цифрам захваченных в плен казаков), но разбирать всё это и излагать уже просто противно. Хочется ответить авторам по существу.

*

Недавно прочёл книгу воспоминаний начальника штаба Донской армии при атамане П. Н. Краснове И. Полякова «Донские казаки в борьбе с большевиками». Много полезного для себя узнал, уточнил и по части фактологии белой борьбы на Дону, и в области взаимоотношений между её участниками.

Столь важная сейчас для нас оценка П. Н. Краснова и его деятельности у Полякова однозначно комплементарна. Ближайший помощник войскового атамана, несомненно, находился под обаянием личности Петра Николаевича. Из недостатков своего героя автор видит, разве что излишнюю доверчивость в отношении своего будущего преемника

А. Богаевского. Понятно, что всякое личное мнение субъективно, но, тем не менее…. В общем, написано весьма убедительно. Полезная книга для понимания, в том числе и менталитета казачества.

И вот в этой связи, на злобу дня, хочется процитировать поразительную фразу автора – может быть самую важную для нас, увязших в споре «народ – не народ», что встретилась на странице 320-й. Давая отповедь раздававшимся из деникинского окружения обвинениям атамана в «самостийности», стремлении оторвать Дон от России, Поляков пишет: «С полным сознанием ответственности перед историей, я протестую и категорически утверждаю, что никогда Донской Атаман не имел таких намерений, какие ему приписывает ген. Алексеев. И ген. Краснов, и Денисов, и я, и все наши ближайшие сотрудники прежде всего были русские, а затем уже казаки. Наши права на Россию, как русских, были совершенно одинаковы с любым русским гражданином».

Вот и ответ как создателям Национального совета казаков, так и «верховному» реестровому атаману и некоторым другим, как реестровым, так и общественным, так же стремящимся (ради дешёвой популярности) показать себя «народниками» в глазах тех, кто до сих пор как зачарованный не видит ничего дальше утверждения малограмотных станичников о том, что «казаки от казаков ведутся». Понимают ли эти люди, что они, спустя сто лет сами остаются на всё том ещё «методологическом» уровне сельской ЦПШ, и при этом продолжают носиться с проходной, в общем-то, цитатой, сделав из неё лозунг. Но если, к примеру, иные атаманы эксплуатирует эту тему по вполне понятным мотивам, то бескорыстные усилия рядовых автономистов – общественников с трудом поддаются объяснению. Вот «ведутся», и всё тут! А далеко ли ведутся-то? Ведь кто всё это утверждает? Да тот, кто далее прадеда ничего о своей родне не знает. Да и то, как правило – из «устных источников».

Мне могут возразить, что Иван Поляков, как и сам Краснов, и командарм Денисов, и их «сотрудники» — всё офицеры, т. е. интеллигенты (тогда это были синонимы), оторвавшиеся от «народа» и усвоившие «книжные», т. е. научные воззрения (априори ложные) на происхождение казачества, которые легко опровергаются мнением того же народа, который, якобы знает некую сермяжную правду о самом себе, да и вообще всегда прав «по определению». Вот только и тот, «шолоховский» народ, как всегда, ничего конкретного о себе далее трёх – четырёх поколений сказать не мог. Лучшее, что он хранил, – это песни и предания (все они известны), содержащие конкретную информацию, не простирающуюся во времени далее эпохи Ермака – Ивана Грозного, а далее – огромный разрыв и обрывки былин, скорее всего новгородского происхождения,— свидетельства ухода северной вольницы из-под московской власти.

На самом же деле вышепоименованные генералы происходили не просто «из донских дворян», которые, зачастую, сами не знали своих корней глубже, чем с конца XVIII в. (согласно дел о дворянстве основной массы донских офицерских родов в фонде б. Департамента Герольдии Государственного Исторического архива). Все трое – выходцы из донской войсковой старшины, где каждый род имел предание о своём происхождении и знал конкретного родоначальника (как правило, выходца из России). Однако и в этом случае, корни донской войсковой старшины не идут далее XVII в., что не удивительно, ведь «зипунные рыцари» легендарного XVI столетия, как известно, жён не имели, да и фамилий тоже. Фамилий, кстати, даже знатные казаки, как правило, не имели вплоть до первой трети XVIII в.

Откуда же тогда казаки «ведутся», если даже их старшина (за исключением Миллеров) если не татарская (Иловайские и ряд других), то, естественно, почти вся русская? В том числе и Красновы, и Денисовы и Поляковы, да и Платовы, в конце концов. В качестве ответа на риторический вопрос вспоминаются слова есаула и войскового писаря Фёдора Порошина, автора знаменитого «Азовского осадного сидения донских казаков»: «…отбегаем мы от бояр и дворян государевых, от работы тяжкия, от холопства вечнаго…». Только не надо сразу оскорбляться, грешить и тешить гордыню. Холопы ведь и боевые бывали, вроде Ивана Болотникова. Вот для них-то на Дон бежать было куда проще и естественнее, чем пахарям.

Однако, приходится вылить на головы казакийцев ещё один ушат. Следует признать, что прямые родоначальники большинства родовых донцов едва ли появились на Дону даже и в XVII столетии. Вспомним, как был обезлюжен Дон после Булавинщины (23 тысячи убитых и казнённых, по докладу Бутурлина). В уцелевших станицах ниже Пятиизбянской оставалось несколько тысяч душ «мужеска пола», главным образом старики и подростки. Ещё 3–4 тысячи находились в армии царя Петра. Выше по Дону и притокам простиралась выжженная пустыня, о чём хвастливо докладывал государю тайша калмыков Аюка.

Палачи, выполняя тогдашний «социальный заказ», переусердствовали и в результате, чтобы казаки окончательно не перевелись, правительству пришлось закрыть глаза на то, что беглые продолжали бежать на Дон (в основном – на Верхний) ещё несколько десятилетий, пока, незадолго до Семилетней войны, численность Войска Донского не превысила уровень 1708 г. Вопрос, конечно, глубоко не исследован. Вот бы нашим досужим пенсионерам из НСК и заняться сплошным прочтением источников первой половины XVIII в., ведь только знанием истины растёт, совершенствуется душа, но это им, похоже, не интересно – лавров не принесёт!

Автору этих строк разговоры об особом казачьем народе, «ведущемся» с незапамятных времён, по-видимому, от неизвестного библии брата Сима, Хама и Иафета Ноевичей, по имени Казак, сразу напоминают бытующую среди археологов байку о том, как подмосковные крестьяне, уже в конце XIX века славянские курганы тысячелетней давности упорно именовали «французскими могилами»; причём – единодушно,- по всей губернии! Вот так народ бывает «прав».

Впрочем, те станичники по-своему, конечно были правы, но лишь в отношении того отрезка времени, что сохранялся в «обыденной» (не «эпической») памяти. Все они были правнуками своих прадедов, тех, кто, придя в Дикое Поле и найдя здесь себе товарищей стал казаком. Тех, кто, не отделял себя от прочего народа, пока, в николаевскую уже эпоху, не проникся духом сословной гордыни в отношении «вонючей Руси» (и тем самым стал безопасен для власти), восприняв тот, по выражению В. Г. Родионова, «роковой менталитет», что явился одной из причин трагедии казачества в XX веке.

*

Трагический век ушёл в прошлое, вот только трагедии России и казачества никак не дадут закончиться. Она, хотя и приобрела, в соответствии с изречением классика марксизма, черты фарса («ряженые»), но ещё продолжается. Разве не трагично, когда потомки казаков или, по выражению С. Маркедонова и О. Губенко «неоказаки» (назвать нас казаками в полном смысле автору трудно решиться из уважения к настоящим казакам, уже оставившим этот мир) вместо того, чтобы решать насущные задачи и делать полезные дела, всю энергию направляют на занятие бесполезное (во всяком случае, для казаков) и вредное для страны. Писать «Россия», «Родина», видимо, не стоит, так как она, получается, таким уже и не родина, истинные казакийцы, наверное, уже вполне довольствуются «малой родиной» – выкроенной из неё «Казакией». Вполне, надо сказать, в соответствии с замыслами покойного австро-венгерского генштаба и ныне здравствующего конгресса США, а также подотчётных ему спецслужб.

Замыслы эти на наших глазах осуществляются и казакийцы на них действительно ведутся, без кавычек. Не так давно их успешно развели мудрые устроители всероссийской переписи населения, решавшие конкретную задачу, как бы ещё уменьшить численность русского народа. А то он, видите ли, слишком медленно сокращается, кое-кому уж невтерпёж. Отхватили они тогда не хило, сразу 140 тысяч потомков казаков согласились отказаться от русского имени, ради того, чтобы оказаться… нет, не казаками,— просто жертвами провокации. Ибо, если бы это не была провокация в государственном масштабе, то вопрос бы был поставлен не так, нарочито топорно, а в соответствии с современной мировой практикой, учитывающей суб-этнические реалии тестируемого этноса и позволяющей получить не только политически, а ещё и научно значимый результат. Вот тогда, смею заверить, не один миллион русских граждан России записали бы не просто «русский», а ещё и через чёрточку – «такой-то казак».

Если бы перепись проводилась по-честному, а не по «социальному заказу» паиных и тишковых, и прочих «зверьковых», можно было бы, опять же «как у людей» поставить вопросы в анкете: «Кем вы себя осознаёте в большей (меньшей) степени»(в данном случае – казаком или русским). Однако правила в этой игре определяет вовсе не Госкомстат, являющийся просто техническим аппаратом. Их навязывают господа, пока сохраняющие часть своего прежнего влияния, которые и так знают («по должности») с достаточно небольшой погрешностью истинное количество казаков в России (но никому о нём не скажут). Просто надо было «политтехнологам», чтобы там, где прокатился этот «пробный шар» — по всем организациям и «обществам» потомков казаков, зазияла трещина. Чтобы, переругавшись, раскололось казачество европейской России (в Сибири этот номер не прошёл) ещё раз, теперь уже по псевдоэтническому признаку, на товарищей первого и второго сорта.

Вспоминая собственные ощущения октября 2002 г. (это были ощущения обиды – «неужели не могли предусмотреть компромиссный вариант: русский-казак?»), хочется спросить этих «истинных» или «особо смелых» (а вообще-то это смахивает на зашоренную хохлацкую «свидомость»): «Скажите, а «кошки» на душе у вас в этот момент не скребли? Не сжалась ли она тоскливо, как от совершаемого предательства? Или огненные гоголевские строки о русском казачестве вами никогда всерьёз не воспринимались? Ведь вы взрослые дяди и уже, хотя бы раз, проходя «при советах» подобную процедуру, что сродни воинской присяге, собственноручно свидетельствовали свою принадлежность к нашему русскому избранному Богом народу! Или мало вашей окаянной гордыне и без того, и «по науке», и «по закону», считаться особой этнокультурной общностью в составе великороссов? Или вы, произнося привычное: «Слава Богу, что мы казаки», ещё и, как кукиш в кармане, подразумевали: «…а не русские»?! Или вы, дожив до седин среди русского народа, как мышь в головке сыра, вдруг прозрели, презрели его и теперь норовите вырваться «во вне», на поиски мифических благ, принимая ложно понятую чисто сословную спесь за национальное чувство.

Трудно вам, понимаю, этой болезнью болели ещё ваши предки, настоящие казаки. Вспоминается полуторастолетней давности жалоба владыки Кавказского и Ставропольского Игнатия,— ещё не канонизированного Брянчанинова. Признавая, что линейное казачество более прилежно в посещении храмов в силу своей дисциплинированности, нежели крестьянство, он находит его поголовно поражённым «невероятной гордостью», а среди казачьих офицеров не видит людей «с живым религиозным чувством». Вот причина будущих бед — оскудение веры в тех и других, а у казаков, в придачу — ещё и горделивое самодовольство. Расплата наступила вскоре: казакам — побольше, как тем, кому было более дано и, соответственно,— более спросилось, и крестьянам — поменьше, а уж интеллигенция наша просто исчезла из страны почти без следов. С остальным народом это горе произошло всё-таки не в такой мере.

Именно полным и поголовным погублением казачьей интеллигенции (помимо дремучей невоцерковлённости подавляющего числа казаков «в возрасте») и приходится объяснять нынешнее господство в умах антинаучной бредятины, почерпнутой из книжонок всяких там гордеевых (т.I) и савельевых, и происходящее от него неоказакийское «казакобесие». А эту ересь в братских головах именно так и следует называть. Так, что для начала не с внешними противниками настоящий Воин Христов должен бороться, а, в первую очередь с собственной гордыней (и невежеством от неё же происходящим).

Наш общий вековой враг,— тысячелетний враг христианских монархий, продолжающий войну против русского народа, как последней угрозы своему господству, силён силой князя мира сего и использует против нас главный грех человечества, коим вы и поражены. Прежде чем обличать братьев своих, и дурить им головы, примиритесь сами с собой, разберитесь хотя бы со своей совестью (поскольку разобраться в своих «научных» воззрениях вам всё равно невозможно, т. к. они не базируются на фундаментальном знании, которым обладают лишь профессиональные историки) и станьте «мудры как змии и кротки, как голуби».

Поверьте, что в современных условиях, когда нет ни следа от прежнего уклада казачьей жизни, казаком (а не просто бойцом-одиночкой на идеологическом и прочих фронтах) можно быть лишь при наличии общины с истинно братскими отношениями товарищей, готовых на самоотвержение, на самопожертвование, устремлённых на решение высоких целей, которые ставит перед миром Церковь Христова.

В качестве постскриптума. Раньше, настоящие казаки вечно норовили что-нибудь подарить матушке-России: то Азов, то Сибирь, то волю всем дать (ещё засечённый Павлом I полковник Иван Грузинов, накануне XIX в. мыслил по-разински!), а когда не получилось – хоть персидскую княжну…. А нынешние что-то всё норовят у неё, родимой выпросить (потребовать, урвать, оттяпать). Измельчали, да?

Если же говорить серьёзно, то руководство Национального Совета казаков выпуском этих злосчастных брошюр нанесло серьёзный урон действительно важному делу, уменьшив вероятность того, что официальное признание геноцида казачества в советской России (что, само по себе, для нас является очевидным) когда-либо произойдёт.

Слава Богу, что большинство из нас – казаки, а не казакийцы!

С. Антонов

http://www.zimovaya.ru/polemika/kazakobesie-ili-o-...i-na-chto-kazaki-vedutsya.html

Православие испокон веков служило духовным стержнем Казачества, а казаки были верными защитниками Православной Церкви.Возвращаясь из походов, все самое ценное из военной добычи они несли в храм как благодарственную жертву Господу за свое спасение. В Божьих храмах хранились казачьи знамена, реликвии, клейноды.Войсковые священники с крестом в руках вместе с казаками шли в атаки, поднимая их на подвиг словом Божьим. Известен факт, что в 1790 году во время штурма Измаила первыми на стену поднялись войсковой священник и казак.В станицах и хуторах Церковь Божия была тем духовным центром, благодаря которому развивались образование, нравственность, культура, практически при каждой станичной церкви имелась церковно-приходская школа.Главным украшением казачьих столиц – Новочеркасска, Оренбурга, Омска и других, - несомненно, были величественные Войсковые Соборы. Кроме того, существовали и казачьи монастыри, например знаменитый Екатерино-Лебяжий на Кубани.Сами казаки были глубоко верующими людьми. Иначе и быть не могло: проводя большую часть жизни в боях и походах, на краю жизни и смерти, казаки острее ощущали временность бытия и понимали, что только с Богом – вечность, и просили у него защиты и победы над супостатом.Но казачье православие по-прежнему сохраняло некоторую специфику, соединяя христианство и воинские традиции. Основой для такого сочетания служили слова Господа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Иоанн. 15,1З). Поэтому в хате на одной стене висели иконы и оружие. Казачьи монастыри, как и раньше, служили пристанищем увечных воинов. А в женские монастыри уходили вдовы, чьи мужья не вернулись из походов. Кстати, весьма красноречивая деталь — в отличие от Центральной России, казачьи монастыри никогда не пользовались трудом крепостных.
Православие было не просто верой, а фундаментом всей казачьей жизни. Как и у каждого на Руси, у казака с Церковью было связано и рождение, и крещение, и венчание, и погребение. И весь хозяйственный год был связан с церковным — после Троицы косить сено, после Рождества Богородицы убирать виноград и т. п. Но были и свои, казачьи традиции, свои почитаемые чудотворные иконы — Особым почтением пользовалась у казаков Матерь Божья. Ее святые иконы – Донская, Казанская, Табынская – считались покровительницами казачьих войск. Аксайской Божьей Матери, избавившей Дон от холеры, Урюпинской Божьей Матери, Ахтырской Божьей Матери, Табынской Божьей Матери и др.
День Покрова Пресвятой Богородицы был обще казачьим праздником, днем всех казачьих войск. Именно в этот день молодые казаки принимали присягу на верность Отечеству. Из святых казаки более всего почитали Архистратига Божия Архангела Михаила – предводителя небесного воинства, Николая Чудотворца, Иоанна Крестителя, Георгия Победоносца, Иоанна Воина, Алексия – Божьего Человека и святого благоверного князя Александра Невского. Кроме них, в каждом казачьем войске были «свои», местночтимые святые.
Существовали праздники, считавшиеся своими, казачьими. Покров Пресвятой Богородицы (в память взятия Казани), день Казанской Божьей Матери — защитницы России (в память освобождения Москвы от поляков), праздновался и День казачки или День матери (он приходился на Введение Богородицы во храм). Были особые дни поминовения предков. Например, на Дону — Войсковая панихида, которая служилась в субботу, предшествующую дню Покрова Пресвятой Богородицы, и сопровождалась выступлениями певческих хоров, воинскими состязаниями, трапезой. А престольный праздник станичной церкви был и праздником станицы. На майдане накрывали столы, праздновали и в домах. Это тоже сопровождалось песнями, плясками, джигитовками. И гуляли по три дня!
Были свои специфические обычаи. Например, церковный обряд проводов на службу. И благодарственный молебен по возвращении со службы. Сохранялся и обычай войсковых кругов. На них уже не выбирали атаманов, не принимали никаких решений, а круги стали просто общими праздниками всего Войска. Выносились все регалии, знамена, наказной атаман и члены правления шествовали к войсковому собору, где служилась торжественная служба. Устраивался парад, угощение…Правда, с некоторыми обычаями Церковь пыталась бороться (так же, как и войсковое начальство) — скажем, с кулачными боями, а на Кубани и Тереке — с пальбой в воздух на свадьбах и праздниках, «вследствие чего не проходит года, чтобы не ранили или даже не убили человека». Но такая борьба особых результатов не приносила, своих традиций казаки держались строго. Повсеместно сохранялись и те же кулачные бои, на Масленицу — взятие снежных крепостей, особенно пышно оно разыгрывалось в Оренбуржье, с маскарадными ряжеными, специальными «воеводами». А у гребенских староверов сохранялись и вообще архаичные обряды. Скажем, на Троицу — «пускание кораблей». Такие «корабли» делались сообща, украшались цветами, лентами, на них сажали стилизованные куклы «казака» и «казачки», торжественно, всей станицей несли к Тереку и пускали на воду. После чего «корабль» требовалось потопить выстрелами, и начиналось всеобщее гулянье с плясками, песнями. У гребенцов сохранилась из неведомых глубин времени и особая форма казачьего «причастия» — прикусить кончик собственной бороды. И современники-офицеры с удивлением отмечали, что в любой момент, взяв в рот бороду и считая себя причастившимися, гребенские казаки «на явную смерть идут без размышления».
Еще со времен Запорожья казаки связывали свои успехи с заступничеством Божиим и своим благочестивым поведением. Свои неудачи они считали следствием грехов. «... а як против церквы — дома Божого проезжалы, мы шапок с головы не сымали,милосердного Бога на помин не прохалы», — так в одной из старинных песен ее герои — казаки — объясняли свое трудное положение. Известно, что когда казаку грозила смертельная опасность, он уповал на заступничество Богородицы.
Особую роль играли походные церкви и молельные помещения. Для казаков, находящихся на службе, они были символом самого ценного для них: веры, единства и связи с родными и близкими. «Восточная часть казармы была свободна. В ней помещалась сотенная св. икона, перед ней казаки собирались петь молитвы. Казаки поставили свои иконы — родительское благословение — рядом с сотенной иконой», — так описал сотенные молельные I-го Кавказского полка служивший в нем офицер А. Д. Ламонов. Тогда, в 1887 г., полк стоял на неспокойной Афганской границе. «Около 12 ночи трубач протрубил сбор «на молитву». В моленной собрались все христиане, пребывающие в Тахта-Базаре. Казаки пропели несколько молитв, взяли иконы, в порядке вышли из казармы с зажженными свечами и, предшествуемые иконами, трижды обошли казарму, поя молитву «Воскресение Твое, Христе Спасе...». Остановились у входа и пропели три раза «Христос воскресе из мертвых...». Офицеры похристосовались с казаками. Потом разговелись по порядку... Молитва наша была искренняя и теплая». Так А. Д. Ламонов описал празднование Пасхи в казачьей моленной.
Православная вера помогала казакам соблюдать нормы христианской этики в рамках воинской полковой семьи. Описывая службу пластунов — пограничников конца ХIХ в., известный казачий публицист П. П. Орлов подчеркивает, что «старые», успевшие послужить казаки, помогали знакомым станичникам, только пришедшим на службу. Казаки проявляли милосердие и к побежденным врагам. Кубанский писатель рубежа ХIХ — ХХ вв. Н. Н. Каневецкий описал случай, когда казаки угостили праздничной пасхальной пищей черкеса, которого они конвоировали.
Воинский быт казаков содержал в себе и другие отступления от общепринятых норм православия. Так, в Запорожской Сечи многие казаки делали себе послабления в соблюдении постов. «У козакив в походи поста не бувае», — гласит распространенная в ХIХ в. на юге России поговорка. С одной стороны, эти особенности связаны с необходимостью всегда быть сильным и готовым к бою. С другой стороны, казаки ощущали себя лиминальной группой, которая оторвана от нормального общества и для которой в определенной степени «закон не писан» (начиная со второй четверти ХIХ в эта особенность мироощущения постепенно сглаживается).
Особым было и положение священников. Они являлись важными фигурами казачьей общины, обязательно присутствовали на станичных кругах, могли даже прервать их, хотя сами права голоса не имели. Следили за нравственностью прихожан, вели учет родившихся, женившихся, умерших. Выполняли и функции медиков, санитарного контроля. Но со священниками, присылаемыми извне и не знающими казачьей среды, возникали трудности. И их старались готовить из своих. Кандидаты обучались при монастырях и посылались для рукоположения в епархию. А в 1757 г. атаман Ефремов добился учреждения в Черкасске семинарии. Однако и человек, рукоположенный в священники, не мог сразу получить приход. Его оценивало начальство и выбирали на станичном кругу. Об избрании составлялась «поручная запись», с которой кандидат отправлялся к архиерею, чтобы получить соответствующее место.
Многие выдающиеся подвижники православия , причисленные к лику святых, вышли из рядов Казачества. Это и герой русских былин «старый казак » Илья Муромец, под конец жизни ставший смиренным иноком Киево-Печерской Лавры, и знаменитый Святитель митрополит Дмитрий Ростовский (в миру – казак Даниил Туптало), составивший знаменитые Четьи-Минеи, и Святитель Иосиф Белгородский.
Многократно подтверждаемым правилом казачьей жизни являлось хранение боевых знамен в храмах, торжественный вынос их наружу перед отправлением казаков в поход, молебен и напутствие священника перед походом и торжественная встреча с богослужением по возвращению. Эти торжественные ритуалы одновременно объединяли уходящих (или вернувшихся) казаков друг с другом и с их близкими, станицу не покидавшими.
Вместе с тем казаки были достаточно веротерпимы и с уважением относились к представителям других религий. В рядах казаков были и казаки-мусульмане (татары и башкиры), и казаки-буддисты (калмыки и буряты). Но свыше 97% Казачества всегда было православным.
Добровольное служение Церкви и Отечеству, готовность защищать Православную Веру и родную землю до самопожертвования – эти чувства были характерными для казаков. Казачество в России всегда руководствовалось Евангельскими словами Христа Спасителя: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин.15,13). И на протяжении веков казаки жизнью и подвигами своими подтверждали верность этой истине.

Подготовил урядник А.Карачаров для газеты "КАЗАЧИЙ КУРЬЕР"

"...Прочь кидайте всякие юбки, берите одно только оружие, коли попадется доброе, да червонцы или серебро, потому что они емкого свойства и пригодятся во всяком случае..." "Да порядку держитесь, панове, больше всего... Пьяница в походе недостоин христианского погребения."
Н.В.Гоголь

О начале яицкого войска сказывают так. Когда буйная вольница больно расшумелась, когда на Волге не стало от нее ни прохода ни проезда, царь Иван Васильевич Грозный выслал своего стольника Ивана Мурашкина истребить в корне разбойничьи ватаги, очистить водный путь на Астрахань. В те поры трое атаманов сошлись и стали думу думать, куда им скрыться от царского гнева? Одна ватага, с Ермаком Тимофеевичем, потянула на север, скрылась на Каму, откуда после была выряжена на завоевание Сибири; другая спустилась вниз, вышла морем в Терек, где осела навсегда, а третья укрылась подальше, на реку Яик, или нынешний Урал, который также приютил их навсегда. Надо думать, казаки не сразу осели. Прошло не мало времени, пока они огляделись, ознакомились с новыми местами. А край был богатый. Величаво текла до самого моря многоводная река, обильная рыбой: осетрами, белугой, севрюгой, стерлядью, шипами... Поемные луга и островки покрывались ежегодно густой сочной травой; в зарослях камыша, особенно вблизи морского прибрежья, скрывались выдры, бобры, кабаны; из пернатых налетали сюда дикие гуси, птица-баба, лебеди. По сказанию первые поселенцы построили себе городок там, где р. Рубежная впадает в Яик. Как только прошел по Руси слух, что открылось новое h убежище, войско быстро умножалось пришельцами с Дона, Волги, Кубани. Кроме казаков, людей вольных, сюда шли царские стрельцы, посадские люди, пушкари, набежали валахи, калмыки, татары, мордва, чуваши, киргизы; между пленными попадались шведы, финны, турки, поляки и немцы. Сюда шел народ ловкий, смелый, храбрый и гордый.
На Руси удальство никогда не переводилось; вольная казацкая жизнь чудилась многим во сне и на яву, а между тем, на всем лежал строгий запрет. Там же, за ее рубежом, каждый был сам себе господин. Войсковой атаман исполнял только волю народную; есаулы считались лишь его помощниками. Все дела решались в казачьем кругу, на площади - то по призыву колокола (в случае спешки) то по особому торжественному созыву. Вот в Яицком городке выехал на богато убранном коне войсковой есаул в кармазинном зипуне, в широких парчевых шароварах; на голове у него нахлобучена высокая баранья шапка с острым малиновым верхом, сбоку висит сабля кривая в турецкой оправе из чистого серебра;
в правой руке держит он жезл посеребренный. Подобно немецкому герольду, оповещающему торжество всенародное, есаул останавливается на каждом перекрестке и богатырски выкрикивает: "Послушайте, атаманы-молодцы, все яицкое войско! Не пейте, зелена вина - ни дарового, ни купленного; заутро круг будет!" - В назначенный день собрались казаки с трезвыми головами к войсковой избе. Вышел войсковой атаман, как подобает его сану, окруженный старшинами походными атаманами, есаулами. Вступил он в середину круга, означенного перильцами, снял шапку, положил к ногам насеку, низко поклонился на все четыре стороны и стал речь держать: "Любо ли вам это, атаманы-молодцы, или нет? -спросил он под конец. - Любо, любо!" - крикнули казаки в один голос. Бывало и так, что одни кричат: "любо", другие "нелюбо!" Тут атаман подаст знак, и казаки разойдутся на два лагеря: где больше голов, так и порешат. Виноватого также судили в кругу, при чем наказывали только такие преступления, от которых был войску убыток или же падало на него бесчестье - воровство, из¬мена, трусость в бою; преступления, совершенные на стороне, не считались за таковые. Казнили так же, как и на Дону: в мешок да в воду. Владение войсковыми угодьями всегда было общественное; каждый может селиться, заводить свое хозяйство, где ему угодно; но на рыбный промысел, как главную статью дохода, казаки выработали строгие правила. Скота у них тогда не было: хлеба не сеяли вовсе. Хлеб, вино, провизию казаки покупали в поволжских городах, преимущественно в Самаре, или же меняли на рыбу у приезжих купцов. Свинец, порох, оружие - получали из казны. Многие женились, обзаводились семьями: в этом никогда не было запрета. Как и везде в старинной Руси, казачки вели жизнь тихую, уединенную, тогда как мужья любили щеголять оружием, одеждой, проводили дни в забавах, по ночам предавались разгулу. "Подобно орлам поднебесным, прадеды" уральцев перепархивали с места на место; жили там, где присели, где казалось им вольготнее - сегодня на Яике, завтра - на взморье". Удаль и жажда наживы увлекали яицких казаков на "промыслы". Они "промышляли" на Синем море, "промышляли" над ближними и дальними соседями. Ногаи не знали, где и как укрыть от казаков свой скот, лошадей, своих жен и домашнюю рухлядь. Им не было покоя ни днем, ни ночью, ни летом, ни зимой. Мирные потомки некогда сильной, воинственной Золотой орды, наконец, не выдержали: собрались от мала до велика и осадили Яицкий городок. Казаков было мало, ордынцев много. Они каждый день ходили на приступ. Сохранилось сказание, что в последние дни осады казаки заряжали свои деревянные пушки костями. Взят ли был ногаями городок или нет, про то неизвестно, но только казаки его покинули. Перед тем, как строиться на новом месте, они повстречали на Яике древнего, благолепного старца в белом клобуке, с крестом на лбу; плыл он в лодочке, пригребая на одно весельце. - "Отче святой, спросили у него казаки, поздоровавшись: задумали мы перенести город на другое место. Начинать ли нам это дело? Дай совет". Старец спросил, куда они хотят - перенести город. Казаки указали на Чаган-реку. - "Не был я на том месте, ответил старец, а знаю, что оно к поселению удобно. Только ведайте, чады, на том месте будут у вас трусы, мятежи, кровопролитные брани и всякие сумятицы; одно время появится между вами такой набеглый царь( Емелька Пугачев.) ... Вот из-за него много крови прольется, много горечи вы примете. А там, со временем, все замолкнет, и вы узрите спокой".
- "Ничего, святой отче", - сказали казаки. Нам и прежде го¬варивали: "На крови-де Яик зачался, на крови-де и кончится. - Ты только благослови нас, отче!"
- "Бог вас благословит!" - сказал старец, осенил их крестом, да и поплыл путем-дорогой.
Спохватились казаки, что забыли спросить старца, кто он таков. Повернули назад, догнали уж в море и спрашивают: "Прости нас, отче, давя мы не спросили тебя, кто ты такой? Поведай нам". - "Алексей, митрополит!"( Святитель московский, соратник и современник Сергия Радонежского.) - говорит старец. В ту же секунду от воды поднялось густое облако, скрывшее и лодку и святителя. Казаки пришли в ужас неописанный; когда же они опомнились, то облако рассеялось, но ни старца, ни лодки больше не видели.
Казаки поставили новый город, который ныне известен под именем Уральска. Обратились они к царю, и царь Михаил Федорович, призрел на их нужды, выдал им грамоту "на владение рекою Яиком, с сущими при ней реки, и притоки, и со всеми угодь¬ями от вершин той реки и до устья", с дозволением "набираться на житье вольными людьми". Однако казаки не уберегли царской грамоты, говорят, она сгорела. Вообще, старые казаки мало думали о своем будущем; не закрепили своей грамоты, как следовало, знаками, чем в последствии воспользовались кочевавшие с ними по соседству разные народы - калмыки, киргизы. Хватились уральцы за ум, да уж было поздно. К этой ранней поре относятся смелые набеги в Хиву, о сказочности которой ходила молва. Там, говорили, богатства не меряны, не считаны, много золота, камней драгоценных, девиц пригожих. Атаман Нечай составил ватагу в 500 человек и двинулся вверх по Яику. Это было около 1600 года. Переправившись через реку, атаман собрал круг. Все были согласны изведать дальний путь, лишь дьяк, приставленный к письменной части, уговаривал казаков вернуться домой. Казаки так осерчали, что тут же повесили несчастного дьяка, отчего и сами горы стали с тех пор прозываться Дьяковы.
Безводною и безлюдною степью казаки дошли до Хивы. Хана в ту пору не было дома, он где-то воевал. Казаки заняли город, поделили между собой добычу и стали пировать. Атаман взял себе в жены самую красивую из жен хана. Между тем пришла весть о приближении хивинцев. Казаки после долгих сборов покинули столицу, но двигались медленно, таща за собой огромную добычу. На переправе через Сыр-Дарью хивинцы их догнали. Завязался бой, кровавый, стремительный - обе стороны дрались ожесточились. Хивинцы, можно сказать, задавили небольшую горсть казаков. Пал атаман в битве, но прежде заколол свою жену; вслед за ним полегли все его подвижники; уцелело человека 3-4, не больше: они то и принесли печальную весть на берега Яика.
По следам Нечая пошел атаман Шамай туда же, в Хиву. Двигался он осторожно с опаской. Перезимовав на Илеке, атаман тронулся дальше с наступлением весны и хотя с большими трудностями, но добрался до Сыр-Дарьи. Дальше путь был незнаком, никто не знал дороги. Тогда казаки захватили силой несколько калмыков. Чтобы вернуть пленных проводников, кочевники пустились на хитрость выслали двух человек под видом охотников, а сами сели в засаду. Шамай и еще несколько казаков погнались за калмыками, те бросились на утек и навели их на засаду. Тут они все и попались. Пытались, было, калмыки разменяться пленными, но казаки не согласились: "Атаманов у нас много, а без вождей нам нельзя" - и отправились дальше. На берегах Аральского моря казакам опять довелось зимовать. Тут, в голодных песках, постигла их такая нужда, что они поели сначала своих лошадей, потом принялись один за другого. Наконец, пришли в такое отчаяние, что решились лучше сдаться хивинцам. Там, в цепях и вечной работе, сносили удальцы свою "горемычну" долю, а Шамая с товарищами калмыки привезли на размен.
Более верную добычу давало синее море Хвалынское (т.е. Каспийское.) . Около устья Яика, по "островам морским да по буграм черневым" проживали наездом "казаки-лыцари", самые удалые, заправилы всему войску. Они знали здесь каждый островок, каждый заливчик;
они же водили казачьи челны на синее море, и беда грозила встречному купцу, промышленнику, знатному гостю или посланнику. В укромных местах собирались ватаги с Дона, с Яика, с Волги; стояли здесь по нескольку месяцев, как ястребы, выжидая до6ычи. Такие же притоны находились у них по всему кружному побережью - у берегов персидских и туркменских. Что именно яицкие казаки тут верховодили, про то поется у них песня:

На острове-Камыне казаки живут,
Казаки живут, люди вольные.
Разбивали они на синем море
Бусы-корабли, все легкие лодочки.
Разбили одну лодочку с золотой казной,
Снимали с золотой казной красну девицу,
Красну-девицу, раскрасавицу, дочь купецкую.
И начали делить золоту казну пуховой шляпой
На кон клали раскрасавицу, красну девушку.
И начали между себя трясти жеребий.
Досталась атаманушке красна девушка.
Возговорит атаманушка таковы слова:
"На бою-то я, атаманушка, самый первый был;
На паю, на дуване, я последний стал:
Досталась мне, атаманушке, красна девушка"
Взговарит красна девушка таковые слова:
"Уж ты, гой еси, казачий атаманушка!
У меня на правой руке есть золото кольцо,
Золото кольцо, оно в пятьсот рублей;
Поднизочка есть на мне, атаманушка, во всю тысячу,
Самой-то мне, красной девушке, мне цены нету.
Сотку тебе, атаманушка, шелковый ковер".
Чтобы сдержать буйную вольницу, еще царь Михаил Федорович указал построить при устье Яика городок, на защиту которого были высланы стрельцы; здесь же поселились учужники, ловившие рыбу Государя. Не взлюбили казаки этот городок: он запирал им выход в море, задерживал рыбу, что шла снизу. Через несколько лет торговый человек Михаил Гурьев приступил к постройке каменного городка, с башнями, с воротами, за что казна уступала ему на 7 лет рыбные ловли. Казаки поняли, в чем дело, и всеми способами вредили постройке городка. Однажды донской атаман Иван Кондырев напал на казенные суда, разметал дрова; кирпич, известку, а самые суда задержал у себя. Наконец, коща городок, получивший название Гурьева, был выстроен, казаки напали на нижне-яицкий учуг, принадлежавший самому Гурьеву, разорили его, рабочих переманили на Яик. За такие провинности, которых накопилось немало, по жалобам купцов и шаха персидского, казаки были призваны к ответу. Атаман Иван Белоусов ездил в Москву бить царю челом. Ему читали все вины казачьи, после чего наиболее виновных отправили в Польшу, под начальство князя Хованского, где они пробыли 7 лет. В защиту казаков надо сказать и то, что они, как первые поселенцы в крае, много сами терпели от хищных соседей. В ту пору началось передвижение калмыцких орд. Они переходили Яик и тут делились на две орды:
одна шла грабить Уфу, Самару, Казань; другая - к улусам астраханских татар. Яицкие казаки принимали на себя первый удар: они же первые и платились своими головами. Множество русских пленников перебывало тоща в руках дикарей. Вскоре после того взбунтовались башкиры. Край терпел от безначалия: грабежи и убийства стали делом обычным. Беглые с Руси с каждым годом умножались; они собирались в шайки и разбойничали по всем путям, как морским, так и сухопутным. Смута в прикаспийском крае приняла размеры бунта, когда на челе буйной ватаги появился лихой атаман Стенька Разин. И яицкие пристали к бунту, но не все. Они сопровождали атамана во всех его походах, бились за него с ратными людьми под Симбирском, откуда бежали к Самаре и далее, на Яик. Их было тогда не больше трехсот.
Наступило царствование Петра Великого, и яицкие казаки явились верными сподвижниками его походов против турок, шведов и восточных народов. К этому времени относится любопытное сказание о богатыре Рыжечке. В гербе уральского войска изобра¬жен казак на коне, и если вы спросите, кто это? - вам ответит даже малый ребенок, что это Рыжечка, старых времен "лыцарь", который выслужил Яик у батюшки-царя. Сказывают старики, что, когда наступал шведский король, Петр просил яицкого атамана Прохора Митрича привести с Яика либо один, либо два полка казаков. В одну неделю снарядили два пятисотенных полка, отслу¬жили молебен и пошли под Полтаву. В вестовых у атамана был в ту пору маленький человек, по прозванию Рыжечка. Пришли казаки под Полтаву, а швед уже застроил лучшие места шанцами да батареями, а тут на беду изменил гетман Мазепа. Царь было закручинился, как прибегает от шведа посыльщик: не угодно ли
кончить спор поединщиками? - "Давай Бог! Это нам на руку", - сказал Петр Первый.
,. У шведа же заранее был припасен поединщик, из-за моря вывезен: ростом чуть не с колокольню, в плечах - косая сажень. 0брядили его в кольчугу и в латы, посадили на коня - конь-то сущий слон - и того покрыли панцирной попоной. Наши думали, что это башня на колесах, а не человек. Петр Первый и сам видит, что такому чудовищу трудно подыскать супротивника, однако все-таки велел кликать клич: нет ли где охотника? - Разослал Царь всех своих адъютантов, всех генералов и сенаторов - и все воротились ни с чем: не находится охотника! Тогда Царь повернулся к своей свите: "Из вас, господа, нет ли кого?" - Ни гу-гу, все молчат, друг дружку прячутся. Не вытерпел Царь, сам поскакал по всем полкам, а в это самое время подошел с казаками Прохор Митрич и пристроился возле крайнего армейского полка. Царь лишь увидел подъехал и, рассказав в чем дело, сам окликнул: "Нет ли меж вами охотника?" - "Я охотник!" - крикнул тоненьким голоском Рыжечка, выскочив из фронта. Царь взглянул на него, покачал головой: "Мал!" - говорит. Три раза Царь объезжал полки, но никто не откликался, кроме Рыжечки. "Что буду делать?" - говорит Царь. - "Отказаться от поединка - вся Европа будет смеяться, пустить этого малыша - заранее все пропало!" Рыжечка стоя тут же, слышал царские слова и вверни от себя: "А Бог-то что? При помощи Божьей Давид побил же Голиафа!", - говорит это Рыжечка, сам дрожит: геройское сердце, значит, в нем кипело. - Нечего делать, Царь согласился и лошадь ему позволил выбрать, хотя бы из царских конюшен. - "Твои лошади, надежа-царь, - ответил Рыжечка, - только для парада хороши, а для ратного дела - не прогневайся - никуда не годятся!" Взял Рыжечка лошадь у калмычина, расспросил, какие у нее сноровки и махнул на ней в поле. Тут встрепенулись, заколыхались обе армеюшки - российская и шведская. Распустили все свои знамена, заиграли на трубах, литаврах, разных мусикийских органах. Рыжечка воткнул на пику ^Валку, замахал над головой и, подъехав к шведскому поединщику, выпрашивает у него: "На чем хочешь биться: на копейцах ли булатных или на сабельках вострых?" - "По мне на чем хош. Хоть на кулаках: я на все согласен", - говорит поединщик, и зубы свои оскалил. Тут Рыжечка потряс копьецом: "Коли живой будешь, приезжай на Яик попробовать наши кулаки, а здесь не угодно ли биться вот этим!"
Пока шли у них переговоры, Рыжечка успел высмотреть своего противника. На голове-то у него была стальная шлычка, шапка такая, по щекам и затылку от нее спускались железные дощечки; задняя же дощечка немного оттопырилась, а это Рыжечке на руку. Он съездил сменить свою пику, взял потоньше, потом, как подобает христианскому воину слез с коня, повесил на пику образ Михаила Архистратига, положил перед ним 7 земных поклонов и раскланялся на все стороны. Повернувшись же в сторону родного Яика, он проговорил: "И вы, братцы-товарищи, старики наши и все общество наше почтенное, помолитесь, чтобы Господь соблаговолил!" После того Рыжечка скинул с себя всю одежду, остался только в шароварах да безрукавной фуфаечке, голову перевязал он барсовым платком, рукава у рубахи засучил по локоть, перетянулся шелковым пояском и, заткнувши за пояс хивинский нож, взял в руки копьецо. Вспрыгнув на лошадку, Рыжечка перекрестился и полетел на супротивника, точно малый ястреб на орла заморского: "Дерзайте людие, яко с нами Бог!" И швед помчался, выставив копье в добрую жердь. Когда Рыжечке уже надо было столкнуться, он дал резко вправо, и швед, словно бык-дурак, пронесся мимо. Рыжечка обернулся да хватил его копьецом в затылок, где дощечка оттопырилась - так он и покатился кубарем с коня. Рыжечка мигом соскочил на землю, еще того скорей отсек ему го-лову. Тут наша армия возрадовалась, зашумела, словно волна морская заходила и "ура" закричала. А шведская армия, известное дело, приуныла, затихла, хорунки свои к земле приклонила, словно, голубушка, не солоно похлебала. Только один король их, такой беспокойный был, не' хочет покориться: "Подвох, подвох!" - кричит. Русак сзади ударил нашего. Подвох! Тут уж и Царя взяло за ретивое. Подал он знак к бою да и скомандовал: "Катай, без пардона, катай! На зачинщика Бог!" И пошла, чесать наша армия шведскую с изменником Мазепой - так что он еле удрал в Турецкую землю.
Когда совсем успокоились, Царь в слезах и спрашивает: "А где наш малыш, где бесценный Рыжечка?" - "Здесь", - пищит Рыжечка. - "А, голубчик мой, сокровище мое!" - и поцеловал его в го¬лову. - "Чем же тебя, друже мой, дарить-жаловать? Говори: ничего не пожалею". - "Мне, надежа-царь, ничего не надо, а, пожалуй, коли твоя милость, наше обчество". - Царь и спрашивает: "Чем? Говори". - "От предков твоих, благоверных царей, мы жалованы рекою Яиком, с рыбными ловлями, сенными покосами, лесными порубами, а грамота на то у нас пропала. Пожалуй нам, надежа-царь, за своей высокой рукой, другую грамоту на Яик-реку". - "С великою радостью", - сказал Царь и тут же приказал секретарю написать при себе грамоту на Яик-реку, со всеми присущими ре¬чками и протоками, со всеми угодьями на века-вечные. - "Еще что? Проси!" - сказал Царь. Рыжечка и говорит: "Еще, надежа-царь, пожалуй нас, коли милость твоя, крестом да бородой". - Для кого нет, а для яицких казаков есть! - ответил Царь: "Пиши, сек¬ретарь, что я жалую яицких казаков крестом и бородой на веки-вечные".
- "Это все для общества, - говорит Царь - а тебя-то чем дарить-жаловать? Проси, ничего не пожалею". - "Позволь мне, коли милость твоя, погулять с товарищами в твоих царевых кабаках, безданно-безпошлинно, недельки две". - Царь улыбнулся и говорит: "Разве любишь?" - "Грешный человек: люблю!" - "Гуляй во здравие", - говорит Царь. - "А ты, секретарь, напиши уж заодно в грамоте, чтобы водка продавалась на Яике по всей воле казачей".
Круглый год прображничал Рыжечка с товарищами в царских кабаках, странствуя от города до города, от села до села, пока не Дышел срок открытому листу за царской скрепой. Вернулся он на Яик вдвоем с калмычином, тем самым, который обменял ему лошадь. Оба они были на счет выпивки молодцы, тягущи; прочие -всех-то было их 12 - не выдержали сложили свои головы: кто в кабаке, кто под кабаком - такой уж народ бесшабашный. А Рыжечка прожил на Яике еще лет 10, да пошел по царскому указу с Бековичем в Хиву; там, голубчик, за компанию с князем и всем честным воинством, сложил свою буйную головушку.
К походу Бековича-Черкасского относится не менее любопытное воспоминание, сохранившееся в памяти у старых казаков. По их словам, вернулось на Яик в разное время каких-нибудь 2-3 десятка, не больше; а ушло с Яика немалое войско, полторы тысячи казаков, - всех порешили хивинцы: которых перерезали, которых повернули в неволю, заковали в тяжелые цепи. Только одному молодому казаку в тот раз посчастливилось: не видал он ни резни, ни мук мучительных, ничего такого, от чего сердце крушится, на части разрывается. На квартире, где стоял казачок, пожалела его молодая хозяйка, - спасла душу христианскую. В ту самую ночь, когда хивинцы уговорились задать Бековичу и всем нашим карачун, хивинка завела своего постояльца в сад, в глухой, дальний уголок, где сохраняла его, пока не подошло время. Напоследок, когда со всех мест хивинцы съехались к хану праздновать бого¬мерзкое торжество над русскими, хивинка обрядила казачка в ихнюю одежду, дала ему провизии, денег, потом вывела из конюшни самую резвую лошадь, трухменского аргамака и, передав его на руки казачку, велела ему ехать на родимую сторону. Казак простился с ней и за родительские молитвы выехал на Яик здоров и невредим. В дороге он не раз встречался с хивинцами. Однажды повстречалось ему несколько хивинцев и спрашивают: "Кто он, куда и зачем едет?" А казачок притворился немым, ничего ис говорит, а только мычит; потом снял с л. чей уздечку, показал ее хивинцам, ткнул пальцем в гриву и сделал знак руками - лошадь-де пропащую разыскиваю. Этого мало. Слез казак с лошади, провел у нее ладонью по лбу - лошадь-де лысая, хочет сказать; нагнулся, провел рукой по колену - лошадь, значит, белоножка. Хивинцы поглядели-поглядели на немого, улыбнулись и покачали головами: не видали, мол, твоего коня! Потом поехали, оболтусы, своей дорогой. Казачок и рад, двинулся дальше на родимую сторонушку. Если ему случалось встречаться с киргизами, от них уходил вскачь: лошадь-то под ним уж больно была резвая.
Другой казак, Трофим Новинский, иным манером спасся. Это был мужчина пожилых лет, бороду имел чуть не до пояса, окладистую, седую. Он обрядился татарским муллой, т.е. накрутил на шапку 2 куска бязи и в таком виде пошел странствовать: старый казак догадлив был! Куда ни придет Новинский, везде орда встречает его с почетом: напоит, накормит, на дорогу провизии даст. В ином месте спросит: кто он и куда странствует? А Новинский, чтобы не выдать себя, опустит глаза в землю поглаживает свою бородушку да шепчет: "Алла, Алла, бисмиля!" а про себя молитву Иисусову творит. Орда рот и разинет принимает его за молчальника, пуще прежнего отдает ему почтение. Случалось, лошадь под него давали, провожатых с ним посылали, одно слово с почетом и встречали и провожали, Новинский представлялся самому Петру Первому, на Волге, когда Царь плыл из верховых городов в Астрахань. Царь удивился и спросил, каким чудом он, один-одинехонек, прошел через орду бусурманскую? - "Бородушка помогла", ответил Новинский. - "Как так?" - спрашивает Царь и пуще прежнего дивуется. - "Так и так, говорит Новинский: по бородушке меня везде с почетом встречали, с честью провожали".
- Исполать же тебе, старинушка, сказал Петр Первый и ласково погладил Новинскою по седой его бородушке. Значит, не всуе и я пожаловал вашу братию, яицких казаков, бородой. Умеете ею пользоваться. Что хорошо, то хорошо! А как твое имя, отчество и прозвище?" - Новинский ответил. Царь с минуту подумал и сказал: "Так как провела тебя через орду басурманскую твоя почтенная борода, то будь же ты отныне навеки не Новинский, а Бородин".
Царское слово свято: и стал после того Новинский прозываться Бородиным; от него уж весь нынешний род Бородиных; они твердо памятуют прадеда, которому сам Царь воздал по его заслугам.
В каких-нибудь 40-50 лет край обрусел и мало чем отличался от прочих, искони русских земель. Для защиты от набегов кочевых орд, а равно и для управления краем, было преступлено к устройству пограничных крепостей от Самары до Татищевой и далее по рекам Сакмаре и Яику до Орской; наконец, был основан Оренбург, куда перешла вся меновая торговля с киргизами и со всеми народами Средней Азии.
Оренбургская губерния была открыта в 1744 году, и первым ее губернатором назначен Неплюев, памятный тем добром, которое он сделал для яицких казаков. По его просьбе Сенат предоставил в пользу казаков все течение реки от Яицкого городка вплоть до Гурьева и этот последний с его рыбными ловлями. Тоща же были построены крепости Кулагинская и Калмыковская, а между Яицким городком и Гурьевым протянулась на 500 верст целая укрепленная Линия, состоявшая из форпостов, реданок и третей, расположенных вперемежку. Форпосты - это маленькие крепостцы, а реданки и трети не что иное, как малые редутцы, или укрепленные караульные домики: небольшой двор, огороженный плетнем и окопанный рвом, в середине которого стояла плетеная, вымазанная глиной изба с вышкой для помещения часового. Вот такие-то укрепления стояли непрерывной цепью: по правому берегу Яика от Бударинского форпоста до Гурьева, а по левому берегу от Бударинского форпоста вверх до Илецких дач, впереди Линии, откуда и ее название Передовая Линия. Дальше начинались форпосты илецких казаков, выходцев из яицких. На реданках про¬живало обыкновенно от 5-8 казаков, на обязанности которых лежали разъезды и наблюдение вдоль Линии. Главным врагом яицких казаков в ту нору были киргизы, враг сильный, неутомимый1.
( Вспомним, что киргизы - это омусульманенные и ассимилированные монголы (см. главу 1).)


Многочисленные орды киргизов вытеснили калмыков и разби¬ли свои войлочные кибитки на всем пространстве степей от пределов Сибири до Сыр-Дарьи, моря Каспийского и Яика. Толпы этих не знавших устали наездников на своих некрасивых поджарых лошадках, в высоких малахаях, вооруженные длиннейшими пиками, осторожно прокрадывались к берегам Яика, быстро переправлялись на другую сторону, еще быстрее кидались на русские селения, угоняли скот, лошадей, арканили людей.
Их ватажки, или "батыри", жадные, как степные волки, от¬лично знали все ходы и выходы, умели подстеречь добычу, исчезнуть с нею бесследно; погоня за ними по необозримой степи, ще нет ни бугра, ни кустика, редко бывала удачной. Еще на памяти старожилов наездничал киргизский батыр по прозванию Сырым. Богатырского роста, широкий в плечах, силы необычайной, Сырым прославился своей удалью, лихими наездами. Равного ему не было в степи. Таку же он подобрал шайку. Ставшую грозой целой дистанции от Гурьева до Камыковской. В несколько часов исчезали русские поселки, стада перегонялись в степь, население попадало в Хиву , на невольничий рынок. Сам Сырым не был вором: он никогда не брал себе добычи, а все награбленное делил между джигитами. Он только мстил русским, которых ненавидел не известно за что. Казаки тоже не оставались в долгу:не один уже его джигит попал на пику, но сам он был неуловим как молния. Однажды шайка Сырыма переправилась у Зеленовского форпоста в том самом месте, которое называется "Разбойной
Лукой». Казаки в ту пору были в отлучке, чем киргизы, как нельзя лучше, воспользовались: они ограбили форпост дочиста не пощадили ни жен, ни детей, а затем поспешно переправились на левую сторону. Сырым, отправив добычу вперед, прилег отдохнуть; лошадей приказал стреножить.
В зеленовском форпосте Илья Скоробогатов, человек степенный, всеми уважаемый. Он поплатился более других: у него убили родную дочь, ранили сына угнали любимого коня. Подобрав себе 8 казаков, самых надежных друзей, Скоробогатов пустился с ними в погоню; другими путями поскокало еще несколько таких партий. Казаки вообще имели обыкновение преследовать мелкими партиями, с тем расчетом, что не та, так другая могла потрафить на след. На этот раз посчастливилось Cкopoбoгaтову: его казаки наскочили на спящего Сырыма. Они прежде всего растреножили киргизских лошадей, потом набросились на джигитов: 10 человек убили; пять, в том числе и сам Сырым, очутились в плену. Теперь Скоробогатов стоял лицом к лицу со своим заклятым врагом. Другой на его месте не задумался бы с ним расправиться по казачьему обычаю: взвел бы разбойника на «мар» (холм), всадил пулю в его жирный лоб, и делу конец – пусть пропадает собака. Скоробокатов поступил не так.
финика не так. Видит «батыр», что дело его дрянь, - или надо помирать, или идти в полон, - и говорит: «Я только потому сдаюсь, что не могу себя умертвить; твое счастье!» - «И правда, ответил ему Скоробогатов: такому батыру, как ты, стыдно сдаваться живому. Не хочешь ли прикончить себя? Вот тебе мой пистолет: не даст осечки, не бойсь!» - Промолчал Сырым, ни слова не ответил. Видно, плен позорный показался ему краше смерти. Он слышал кругом насмешки, укоры, но ничто его не смущало. – «Я сдаюсь», - сказал он, наконец.
Скоробогатов вскипел от гнева. Хвастлив и малодушен показался ему киргизский наездник: «Ты не батыр, а негодяй и трус!»
C этими словами он схватил нож, отрезал ему ухо, толкнул в шею и крикнул: "Пошел прочь чтоб глаза мои не видали тебя! я никогда не убивал трусов и безоружных: скройся, подлая тварь!" Таким образом Сырым за все свои злодейства поплатился одним ухом, но был уничтожен навсегда как воин.
Смертельная вражда с киргизами не ослабевала, пока они не ослабели сами, перестали быть опасны. С ними нельзя было ни вести дружбу, ни заключить мирный уговор. Дружба с одним родом навлекала вражду прочих. Яицкие казаки почти целое столетие вели постоянную, ожесточенную борьбу с этим народом. За каждый набег, они вымещали набегом же, грабеж - грабежом, и таким образом обезопасили свою землю и оградили от истребления мирные поселения по ту сторону Урала. В постоянной и тревожной борьбе казаки закалялись из поколения в поколение; деды и отцы передавали в наследие своим сыновьям и внукам, вместе с прочим имуществом, испытанное оружие, свои сноровки в бою, свои приметы - весь свой боевой опыт, добытый в частых встречах и схватках с врагом. Так вырос целый народ, сильный, крепкий духом, воинственный, способный к самозащите.
Яицкие казаки кроме того, что оберегали свою границу, ходили в степь против кочевников, содержали разъезды по Сибирской Линии и, наконец, должны были участвовать с прочими войсками против общих врагов отечества. Являлись они на службу обыкновенно, как кому было удобнее или выгоднее: одни выезжа¬ли с пиками и пистолетами, другие с ятаганами и винтовками, третьи - с ружьем и саблей, словом, брали то, что сохранялось от отцов. На Линии казаки одевались совсем по домашнему: оружие надевали сверх коротких стеганых халатов, самых пестрых и ярких; шапки носили высокие, с малиновым верхом, в роде киргизского малахая.
Старые казаки славились стрельбой. В 1809 году отряд Кульнева переходил по льду в Швецию через Ботнический залив. Глубокий снег покрывал ледяную равнину. Шведские егеря засели на берегу, за камнями, за деревьями и безнаказанно палили по нашим, увязавшим в снегу. Чтобы их оттуда выбить, нужна была пехота, а отряд-то весь состоял из конницы: гусары, донцы, уральская сотня. Кульнев выдвинул бородачей-уральцев, которые шли сзади со своими длинными винтовками. Уральцы спеши-лись, сбросили с себя верхнюю одежду, шапки, перевязали головы платками и, благословясь, без шума, без крика, рассыпались по лесу и также засели за камни и деревья. Шведы слышат только выстрелы да видят, как падают товарищи, но сами не знают, в кого целить. Каждый выстрел меткой уральской винтовки находил виновного. Дрогнул неприятель и очистил лес. Наши вступили в Швецию.
Саблю уральские казаки прежде не жаловали, больше надеясь на ружье да на пику. Смолоду они стреляли гусей, лебедей, уток, сайгаков, кабанов - все пулькой; так же они подстерегали и неприятеля, лежа на земле. Как истые сыны степей, казаки всеща славились ездой. Самую дикую лошадь уралец выезжает в 2-3 недели. Подойдет к ней впервые, погладит, ухватит за уши, даст подержать кому-нибудь, накинет седло, сядет, а там дело пойдет своим чередом. Сколько бы лошадь ни носила, сколько бы ни била - задом ли, передом, все равно, когда-нибудь да ухо¬дится. Лошади у них киргизские, некрасивые, нестатейные, а на езду нет лучше: с малой передышкой такая лошадь пробегает до ста верст. И преследовать казаки были мастера. "Коли бежит неприятель, поучали старики, так разве в землю уйдет; покидать его нельзя, гони его со свету долой: да не оглянется и не увидит, что за ним бежишь один. И бить тоже надо, покуда бежит: опа¬мятуется, да остановится, того гляди, упрется, и вся твоя работа пропала".
Киргизы, еще в пору своей силы и славы, никогда не решались штурмовать те ничтожные укрепления, которые составляли Яицкую Линию. Бывали случаи, что киргизы нападали шайками, че¬ловек по сто, и какой-нибудь десяток казаков успевал отсидеться в своей реданке, лишь благодаря меткой стрельбе из винтовок. Лет 60 тому назад пикетные Красноярского форпоста, в надежде, что киргизы не сунутся в половодье, вернулись втихомолку домой. Красноярцы в это время были "на севрюгах", между своим и Харкинским форпостами; но так как день случился праздничный, ста¬ничники отдыхали, расположившись артелями вдоль берега; теле¬ги стояли поодаль, на косогоре; на шестах колыхались сети; лошади гуляли в лугах без надзора. Во многих местах дымились или уже пылали костры. Кто варил из налимов уху, кто стряпал осетриные пельмени, кто жарил севрюжину иди пек в горячей золе осетров; иные, наевшись досыта, лежали, грелись на солнышке. Вдруг раздался крик: "Ли, ай! Киргизы, киргизы!.. Лошадей наших гонят киргизы!" - Рыболовы засуетились: каждый хватал, что было под рукой - ружье ли, весло, топор; поднялась суматоха, или, как говорят казаки, "ватарба". Человек около 20 киргизов подкрались перелесками к берегу, переплыли реку повыше стана и пустились ловить лошадей. Как ни ловко и проворно они все это проделали, однако штука все-таки не удалась. Лошади паслись не табуном, а "по гривам", да еще спутанные; пока киргизы колесили за ними, чтобы сбить в один табун, казаки успели принять свои меры: одни бросились с винтовками в луга; другие сели в бударки и пустились, что было мочи, вверх по Уралу к тому месту, где киргизам надо было переправляться; те же, которые остались - преимущественно старики, огородились телегами. Между тем, хищники, завидя наших с винтовками, кинулись как угорелые в реку, но тут со страху наткнулись на плывших в бударках. "Индо Яикушка застонал, как щипли наши глушить нехристей шестами да чекушами": около десятка их пошло ко дну, остальные выкарабкались на бухарскую сторону, под защиту конных, прискакавших к месту драки. Осы-панные, в свою очередь, стрелами, казаки отчалили обратно. » Почти в то же время в Красноярском форпосте затрещали на Пипке у часового трещотка, вслед за которой раздались тревожные крики: "Киргизы! Киргизы!" Казаки, сколько было их в наличности, седлали лошадей, надевали оружие и собирались вокруг своего приказного Ефремова. Когда набралось "храброй братии" человек 30, Ефремов махнул с ними на Яик; второпях он забыл даже оповестить соседние станицы - Калмыковскую и Харкинскую. Выбравшись в степь, Ефремов сделал смотр команде, при чем оказалось, что только один казак, по имени Нефед, выехал неисправным: лошадь под ним была тяжела на бегу, - маштак, годный лишь для воза. Нефеду велели вернуться, как он ни напрашивался. - "Ну, ребята, молись!" - сказал Ефремов. Сняв шапку, он перекрестился сам, казаки сделали то же. - "С Богом!" Припав к луке, с пиками на перевес, понеслись казаки на облачко пыли. Они скакали молча, кругом расстилалась безбрежная степь; лишь конский топот глухо отдавался в ушах. По временам Ефремов давал приказ: "Сдержи!" или же: "Припусти!" - смотря по надобности. Скачут казаки 10, 15, скачут 20 верст. Вот облачко стало редеть; сначала обозначилась точка, из точки выросло пятнышко, все больше, больше, и вот, наконец, стали приметны отдельные всадники, киргизские наездники. Когда беглецы очутились в полуверсте, Ефремов скомандовал: "Ну, пущай, чья возмет!" По этой команде ка¬заки закричали, "загайкали", и вытянулись в ленту; самые резвые уже настигали киргизов; они уже несутся на хвостах их лошадей. Два киргизских "батыря", отделяясь по временам от партии, один вправо, другой влево, описывали дуги и быстро, с пронзительным воплем, наскакивали на казаков, угрожая им своими длинными j пиками. Пока казак придержит лошадь, чтобы дать отпор, батыр I; кпуто повернет назад, исчезнет и снова за свое. "Вправо забирай, ребятушки!" - покрикивает Ефремов, скакавший сзади. - Дело-то в том, что справа налево ловчее бить пикой, почему выгоднее иметь противника с левой стороны.
Чтобы облегчить лошадей, киргизы сбрасывали с себя верхнюю одежду, выкидывали из-под себя седельные подушки, наметы, а иные даже скидывали седла. Ефремов с удовольствием заметил, что киргизские аргамаки видимо притомлялись, тогда как его конь чем больше скакал, тем больше прибавлял бегу. Он продвинулся вперед и сказал Семену Азовскому: "Ты, Сема, бери себе голубого, а я возьму красного". Азовсков, рослый и сильный казак, припал почти к гриве своего игренего, набрал воздуха в могучую грудь и, не говоря ни слова, ринулся на "голубого" - то был киргизский батыр, одетый в голубой чапан. Сметал батыр, что ему не уйти, повернул круто аргамака и со всем усердием ткнул Семена пикой. Обливаясь кровью, казак опрокинулся назад: пика угодила ему в лоб, под левую бровь. Ловок и бесстрашен был Сема Азовсков, а не успел отбить удара, опоздал! Сцепились они теперь с киргизом врукопашную: крутились-крутились, и оба разом свалились наземь. Тут как орлы наскакали казаки, вмиг прикололи голубого. Тот богатырь, что был в красном чапане, бросился было на помощь товарищу, но за ним уже следил Ефремов и на ходу пронизал его пикой. Остановились казаки, перевязали Азовскому рану - бедняге было очень плохо - и, давши ему оправиться, поскакали дальше. Между тем, киргизы разделились на две-партии: одна партия взяла вправо, другая - влево; всей командой казаки повернули за последней. Начина¬ют нагонять опять. "Вот, думают, скоро будет работа!" Только они это подумали, киргизы скрылись в лощину. Подъехали казаки к лощине - что за чудо? - вся лощина занята неприятелем, сотни четыре, если не больше и множество значков. - "Слезай, ребята!" -прогремел голос Ефремова. В одно мгновение казаки попадали с лошадей, сомкнули их в кучку, переплели поводьями, а сами взялись за винтовки. Как коршуны вылетели ордынцы, издавая пронзительные крики; знаменосцы держали высоко свои значки, прочие изготовились разить пиками, торчавшими из-под мышек. Казаки, прижавшись к лошадям, выпалили с колена через ружье, и тотчас 10, не то 15 всадников опрокинулись навзничь. Азиатская прыть сразу пропала. Завидя кровь, киргизы растерялись, удалились, после чего только самые храбрые джигиты решались подъезжать поближе, а остальные лишь кричали да понукивали. Меткие пули между тем свое дело делали. Вот свалился самый главный, до сих пор неуязвимый "батыр", надоедавший казакам хуже, чем оса. Много пуль в него попало, а он все гарцевал да гарцевал в своем панцыре, прикрытом халатом, пока казак Трифон Михалин не из¬ловчился да не попал ему в лоб: не вздохнул батыр. Тут киргизы окончательно присмирели, отъехали еще Дальше и стали пускать стрелы, а у кого были ружья - пощелкивать пулями. Ни пули их, ни стрелы не делали вреда казакам, но лошади, пугались, могли расстроить их защиту. Кроме того, истомленные дальней ездой, казаки видели в осаде часов 5 или 6. Сначала они посматривали назад, в свою сторону, не покажется ли выручка, но ничего не видя, кроме голубого неба и серой земли, бросили и смотреть. Солнце скоро скрылось, наступала ночь, надо было спасаться, пока еще не стемнело. Поднялись казаки и тесной кучкой, шаг за шагом, стали подвигаться к Яику, по временам отстреливаясь и ведя за собой связанных "по шеям" лошадей. Киргизы расступились, было, в надежде чтo казаки пойдут на утек; но они слишком опытны, чтобы подняться на такую грубую уловку, и продолжали тихо отступать, прибавляя шагу. Прошли, таким образом с версту. - "Наши, наши! " - закричали несколько голосов сразу, завидя перед собой всадника. Красноярцы запрыгали от радости и разом грянули "ура!" да так громко, что киргизы остановились в ожидании атаки. - Постойте, братцы, радоваться, сказал сурово Ефремов: всмотритесь-ка вы хорошенько, кто это?" - казаки вгляделись и ахнули от удивления: в одиноком всаднике они скоро признали Нефеда, того самого, которого покинули на берегу Яика. Ему, как забракованному, стало стыдно; казаки засмеяли бы его самого и весь его род до седьмого колена, и вот он по следам товарищей поплелся на своем маштаке.
Навстречу Нефеду отделилась кучка киргизов; он повернул свою в сторону, но маштак еле переступал с ноги на ногу. Тогда Нефед пал на колени, выстрелил и в то же мгновение был окружен. Ему связали назад руки, посадили опять на лошадь и повели в толпу. По пути Нефед что-то кричал. "Прощай, прощай, товарищ", - отвечали казаки. Больше они его не видели. Однако бедняга сослужил добрую службу. Он объяснил киргизам, что вслед за ним скачут соседние станицы, а что сам он ехал от них только передовым. Киргизы съехались вместе, верно, на совещание, потом, разделившись по кучкам, скрылись в разные стороны.
С честью, со славой возвращались красноярцы домой, и paдость их омрачалась лишь потерей двух добрых товарищей: Сема Азовсков на третий день отдал Богу душу. А месяца через два пришел к жене Нефеда мирный киргиз с известием, что тело ее мужа лежит в степи, в таком-то месте. Послали команду, которая действительно нашла полусгнивший труп. После уже узнали, что ордынцы отдали пленника брату того самого киргиза, которого Нефед смертельно ранил. Пока раненый был жив, Нефеда не трогали, а когда тот от потери крови умер, его брат зарезал Нефеда, как овцу, и выкинул на съедение волкам. Горько зарыдала вдова, когда внесли в осиротелую светлицу лишенный человеческого об¬раза труп ее верного друга и кормильца, бедного Нефеда.

Уральцы у себя дома

Уралец ростом не велик, зато плотен, широк в плечах; вообще это народ был красивый, здоровый, кроме того, живой, деловитый и гостеприимный. От них пахло старинною Русью. На службе они кротки, послушны, в бою храбры, в походах выносливы на удивленье. Морозов уралец не боится, потому что мороз "крепит"; жары тоже не боится: пар костей не ломит; а воды или сырости - еще того меньше, потому что сызмала привык по своему промыслу возиться в воде. В своих привычках казаки наблюдали простоту. Они по целым годам не пробовали ни осетрины, ни севрюжины или бе¬лужины - товар этот дорог. Правда, хозяйки варили дома черную рыбу, и то по временам, когда разрешается лов. В постные дни хлебают пустые щи да кашицу; в скоромные - резали баранов, ели каймак, т.е. упаренное густое молоко; в поход брали пшеничные хлебцы с запеченными яйцами: "кокурками" называются. И в своих обычаях казаки наблюдали святую старину. Старые казаки никогда у себя не божатся, помня заповедь - не поминай имя Божие всуе, а говорят "ей-ей", "ни-ни"; не скажут "спасибо", а "спаси тя Христос". Входя в избу, останавливаются на пороге и говорят: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!" как это принято в монастырях или скитах. Затем выжидают ответного "Аминь!" При встрече с незнакомым, уральцы спрашивали: "Чьи вы?" - Распространенные русские имена редко встречались на Урале: там давали имя того святого, которого празднуют за седьмицу до рождения. Этот обычай строго соблюдался.
Если казак походом или в какое другое время нарушал дедовский обычай, то утешал себя тем, что родительницы замолят его грех. Так называлось все женское население. Казачки строго хранили свято-отеческие предания. Они отлично знали церковную службу, хозяйничали, ткали шелковые поярки, шили сарафаны, вязали чулки; других работ не было: все ведь кроме рыбы и скота, было покупное. Девушки у них были стыдливы и скромны; любимое их развлечение "синчик", или первый лед, на котором можно скользить в нарядных башмачках, выставив вперед ножку; при этом они шумят, кричат, хохочут до упаду. Девушкам приданого не давали; напротив, жених должен был по уговору выдать родителям невесты "кладку", т.е. денежную помощь, в размере от 50 до 200 рублей, смотря по состоянию. Этот хороший обычай велся с той поры, когда казаков было больше, чем невест. И дети ка¬заков росли так же, как росли их деды » отцы. С десяти годов они пасут табуны или ездят на рыбную ловлю. Следуя берегом, мальчуган выставит какой-нибудь отметный знак и перекликается с отцом, чтобы тот мог во всякое время найти свою повозку или сани. И голодать приучались мальчишки с детства. Летом жуют от жажды свинцовую кульку: это холодит; зимой закусывают снежком. Солодковый корень, водяные орехи ("челим"), лебеда, птичьи яйца, даже земляной хлеб - вот чем пропитывается казаченок по несколько дней сряду, попадая в беду. Но зато мальчуган всегда должен был быть опоясан( На поясе обычно была написана молитва "Живый в помощи Вышнего"); который же распояшется или потеряет пояс, того мать больно прибьет.
Самый большой праздник на Урале, когда в город вступали полки, возвратившиеся с дальнего похода. Родительницы выехали навстречу из всех низовых станиц, усеяли всю дорогу от города верст на 10; вынесли узелки, мешочки, скляницы, штофчики, суцемы - все это, чтобы накормить, напоить голодных. Вот, в стороне от всех стоит древняя старушка, повязанная черным китайчатым платком, держит в руках узелок и бутылочку, кланяется низенько, спрашивает: "Подгорнов, родные мои, где Маркиан?" - сзади, матушка, сзади!" - Идет вторая сотня. - "Где же Маркиан Елисеевич Подгорнов, спаси вас Христос и помилуй, где Подгорнов?" - "Сзади!" - говорят. Идет 3-я сотня: тот же привет, тот же ответ. Идет и последняя сотня, прошел последний взвод, а ответ все тот же: "Сзади, бабушка!" Когда и обоз проходил, то казаки, хявая назад головою, говорили: "Там, сзади, родная!" Тут только Старуха догадалась, что осиротела навеки. Ударилась она оземь, завопила страшным голосом и билась, пока казаки не подняли ее бережно и не свели домой.
Службу уральцы отправляли не по очереди, а "подмогой", что считали для себя более выгодным, потому что так бедный казак мог поправиться. Войсковое правление ежегодно делало денежную раскладку, сколько причитается на каждого казака "подножных";
Оно же их собирало и выдавало поступающим на службу по охоте, "охотникам". Те, которые шли в армейские полки, получали Меньше, примерно 200 руб., в гвардейский эскадрон больше, на¬пример, 250 рублей. Если казак по бедности не может внести подможных, он остается в "нетчиках", а ища через 2 или 3, когда за ним накопится этих "нетчиковых" денег, его зачисляют прямо на службу, при чем вычитают из его подмоги всю накопившуюся недоимку. Однако, ни один казак, будучи в служилом возрасте, т.е. между 21 и 35-ю годами, не мог постоянно откупаться от службы; он обязан был прослужить, по крайней мере, хотя бы один год. Богатые казаки поступали в уральскую учебную сотню, где они
отбывали службу в один год, на своих харчах и квартире, а все остальные шли на 3 года в полки. Это так называемые "обязательные", обязаны прослужить. В случае призыва всего войска поднимались все казаки, способные носить оружие.
Уральцы по преимуществу были народом промысловым и вели свое дело не порознь, а сообща, всем войском. Точно также и земля принадлежала всему войску, наделов не было; даже луга находились в общем, пользовании. Войсковое правление назначало день, когда начаться покосу, чаще всего на 1 июня. Каждый казак выбирал себе любое местечко, и в ночь они уже все были на своих местах. Как только покажется солнышко, подается знак, по которому казаки начинали обкашивать свои участки. Вся трудность заключается в том, чтобы не захватить больше своих сил. Работали шибко, отрывались только затем, чтобы испить воды, потому что к закату солнца дело кончается, каждый должен обкосить свой участок. Если бы кто вздумал косить раньше урочного дня того, вовсе лишают покоса. Такое же правило и насчет рыбной ловли, все равно, хоть бы нарушитель поймал одну рыбу. Было три поры улова: зимний, весенний и осенний.
Урал замерз; снежная пелена покрыла необозримую степь. В воздухе тихо, морозно. За 8 верст от Уральска, в назначенный день, собрались все казаки, каждый с длинным багром, подбагренником и пашней; у каждого лошадь, сани, под присмотром кого-либо из семейных. Казаки стоят у берега и ждут сигнала: они намечают в это время места. Морозный воздух вздрогнул: грянула сигнальная пушка. В тот же миг все бросаются стремглав на реку;
каждый пробивает прорубь, поддевает багром рыбу и, чтобы она не сорвалась, подхватывает ее малым багром, или подбагренником. Почти каждый удар дает добычу; особенно в хорошем месте. По¬глядите, вон дюжий казак: даже упарился, несмотря на то, что в одной рубахе! В три маха он просек лед, забагрил рыбу и теперь кричит, точно его режут: "Ой, братцы, помогите! Не вытащу белуги, сила не берет... Скорей, скорей!" - По этому зову бросился к нему один из артельных, живо подбагрил, помог вытащить рыбу на лед. Казаки всегда действуют артелью, человека по 3-4, по 5-6, иногда и больше; где красная рыба зимует, замечается еще с осени, когда рыба ложится. Тысячи рыболовов толкутся на таком месте, в кусочки искрошат лед, иной раза три в воде по шею побывает - ничего! Другой изловчится да на комочке льда приспособится так и плывет к берегу; рыба у него привязана к ногам, в руках и зубах рыболовная снасть. Покончив на том месте, артели спускаются вниз по реке, продолжая ловлю таким же порядком.
Летняя и осенняя ловли продолжаются по шести недель и, самой собой разумеется, на лодках. Опять целое войско вышло, точно на войну. На тесной и быстрой реке толпятся тысячи бударок, негдe яблоку упасть, не то что вынуть сети. Казаки плавают попарно, вытаскивают рыбу, "чекушат" (оглушают) и сваливают в бударки. Тут, кажется, все друг друга передушат, передавят и до вечера не доживут: крик, шум, брань, суматоха на воде, как в самой жаркой рукопашной. Бударки трещат, казаки, стоя в них, чуть не клюют носом воды - вот все потонут! Ничуть не бывало. Все живы, здоровы, разойдутся, а с рассветом опять то же самое начнут на следующем рубеже, - и так вплоть до низовых станиц. Саратов¬ские и московские купцы следили с берега да готовили денежки: по вечерам обыкновенно бывала разделка. Это осенний лов.
И на летний лов есть свои законы, свои правила, от которых прежде, бывало, никто не смел отступить под страхом строгой кары. Старые казаки, все равно как истые охотники, оживляются, когда речь зайдет о рыбе: у них глаза разгораются, брови двигаются, высокий лоб сияет. У такого не дрогнула бы рука приколоть всякого, вздумавшего напоить скот из Урала во время хода рыбы. Рыба тот же зверь, шума и людей боится: уйдет, а там ищи ее!"
И море не страшно казаку. Он хаживал по нему с детства, только из Гурьева в Астрахань, но и дальше, в глубь, куда казаки пускались часто на бударках за лебедями; от них - пух, перья. Как истые моряки, казаки умеют лавировать, бороться с бурями, приспособлять снасти. Особенно славятся гурьевцы. Этот ни за что не расстанется с морем, с которым он сроднился, без которого жить не может; от моря гурьевец богатеет. Как бы в отместку за все благодеяния, сердитое море нередко лишало казака последней копейки, делало нищим, пускало по миру; мало того, подчас оно втянет его в середину и там, на просторе, играет его жизнью. Морской зимний промысел носил название "аханнаго", от слова " ахан" - сеть.
На льду Урала, в виду своих домов, собралось все население Гурьева - казаки, семейные, работники-киргизы. Идет тихий говор, прощаются матери с сыновьями, жены с мужьями; разлука долгая, дальняя: кто знает, что может случиться? В животе и смерти Бог волен. Атаман подал знак. Промышленники перекрестились: "Прощайте, родные, молитесь Богу!" и расселись по саням. Взвились, полетели добрые кони; загудел под санями лед, раздались веселые, удалые песни. Примерно через час аханщики в устье Урала; это от Гурьева 14 верст. Тут, в виду пустынного моря они останавливаются, чтобы запастись топливом, поздороваться с батюшкой "Синим морем" да выпить про его бурную милость чарку водки. Отсюда ка¬заки, погутарив, разъезжаются в разные стороны: одни едут вправо, другие влево, а третьи, самые зажиточные, - прямо в открытое море, искать добычи в глуби. У них и снасти лучше, у них лошадей и работников больше. Впереди едет вожак; он ведет за собой всех прочих, выверяя путь по компасу, который у него, как и у всех рыболовов, всегда за пазухой. Устье Урала, недавно шумное, сейчас опустело; осталось лишь трое саней: то старик Чиров, сидя на облучке пригорюнился. Он забыл взять с собой образ Николая Угодника, который сопровождал его и на аральском море, и в Киргизской степи, и на Мангышлаке - везде, где старик побывал на своем долгом веку. Этот образ спас жизнь его родителю, когда под Анапой турок выстрелил в него из пищали почти в упор; басурманская пуля, попав в образ, разлепешилась. Жутко стало старику, и он услал за образом киргиза-работника.
Далеко от берегов остановились казаки шумным табором; по средине табора разбили кибитку. Из нее скоро вышел атаман и, по старинному обычаю, предложил бросить жребий, кому каким участком владеть. Билеты положили в шапку, прикрыли платком, после чего каждый казак подходил поочереди и вынимал жребий: какой номер, такой, значит, ему достался и участок. В минуту сделали во льду прорубь и воткнули туда сноп камыша. От этой точки в глубь моря провели по компасу две линии, или два "бакена", обозначив их вехами, - один правее, другой левее; по ним уж располагаются казаки, как кому выпало по жребию. В середине же, между бакенами, никто ле может поставить свою сеть, потому что этим путем идет в Урал рыба. В бакенах тоже свой порядок: казаку положено ставить 50 сетей, офицеру 100, генералу 150. Здесь опасности нет, и снасть сохраняется в целости; на глуби же можно погибнуть в один час, в одну минуту. Чтобы собраться на глубь, казак должен обзавестись не менее как четырьмя лошадьми. В Гурьеве были семейства, которые выезжали на 20-30-ти лошадях. Казаки едут верст за 50 от берега. Там артели расстаются, каждая выбирает себе любое местечко, иные уезжают еще дальше. На избранном месте ставят войлочные кибитки, "кошары"; их окружают санями, к саням привязывают лошадей, укрытых попонами. И люди и лошади одинаково приучены переносить все невзгоды среди пустынного моря, где гуляют-бушуют суровые ветры, кружатся снежные вихри, где небо и земля скрываются из глаз на многие дни. Лошади, вместо воды, довольствуются снегом или мелко истолченным льдом. С утра до вечера промышленники ходят по рядам своих аханов, подтянувшиx под ледяной корой, и пересматривают, не запуталась ли где рыба. Если попадет, например. Белуга в 20 или 35 пудов, то уж вытаскивают ее лошадью. Попадались белуги и в 50 пудов( Т.е. по 800 кг. ). Казаку, выехавшему на десяти лошадях, надо поймать 500 пудов рыбы, чтобы хорошо заработать.
Прошло б недель, как аханщики покинули свои дома. На вольных водах они рыбачили на глубине четырех сажен; дальше, по совету атамана, не заходили, но рыба ловилась тут плохо, в бакенах лучше. Они уже помышляли, выбрав аханы, ехать домой, как вдруг в половине февраля сильным южным ветром взломало лед, почти вплоть до устьев Урала; не успели еще аханщики Опомниться, как ветер завернул от севера, и их разнесло, рассеяло по морю на льдинах. Более двухсот человек казаков и киргизов плыли от родных берегов'. Это было в 1843 году. Не было семьи, где бы не тосковали по своим родичам. О помощи и думать нечего: дожди лили каждый день, лед на Урале совсем пропал; правда, у морского берега еще держался, но такой рыхлый, что по нему не ступить. Аханщики бедовали ужасно. Вот плывет небольшая артель Затворникова, молодого казака 22-х лет; с ним 4 киргиза, 2 казачьих подростка да двое русских рабочих. Льдина им попалась одинокая и после двух недель до того искрошилась, так измельчала, стала погружаться; аханщики стояли на ней по щиколотку в такой крайности Затворников столкнул 5 лошадей. Бедные животные не сразу утонули. Плывя возле льдины, они вскидывали нее ноги и жалобно ржали. Затворников в сердцах схватил полено, стал бить своих лошадей по головам - и жалость и злоба paзом им овладели. Но это мало помогло: льдина час от часу исчезлa, вешнее солнце уже в ту пору жарко пригревало. Затворников бодрился сам и ободрял своих горемычных товарищей, которые вы-ли навзрыд или, припав ко льдине, лежали точно мертвые; киргизы, сидя по временам вздыхали, повторяя шепотом "Алла! Алла! ".
Наступила ночь, 20-я по счету; хлеба оставалось всего 2 мешка. Когда рассвело, у Затворникова защемило на сердце; он почуял, что это последний день в его жизни; солнце выходило румяное, горячее; стаи птиц вились около исчезающей льдины; по временам
ее окружали тюлени, глядевшие с завистью: им так хотелось погреться на солнышке. Кругом - чисто, как зеркало, ни льдинки, ни какой другой приметы; аханщиков несло в неведомую глубь. Затворников сдвинул все сани, связал их веревками, в надежде хоть сколько-нибудь продержаться на таком ненадежном плоту. Последний овес, какой еще оставался, он рассыпал и подпустил к нему лошадей, чтобы они насытились вдоволь перед концом жизни. Бедные твари понюхали овес, но есть не стали. Передернуло Затворникова. "Ну, думает, близко смерть... успеть бы покаяться?"... Вдруг у него в глазах что-то мелькнуло, точно черное пятнышко; всматривается - оно все ближе, ближе... Наконец, он ясно различает троих людей и лошадь - тоже плывут на льдине. - "Видно такие же горемыки!" - подумал Затворников, махнув в ту сто¬рону рукой. Действительно, то был казак Курбетев с мальчиком и киргизом.
Судьба свела страдальцев и, к счастью Затворникова, потому что он сейчас же перешел на льдину Курбетева, которая была гораздо крепче. Мало этого, Курбетев сейчас же надоумил делать бурдюки. В несколько часов лошадей не стало: на место их явились бурдюки. Аханщики надули их воздухом, на подобие пузырей, потом подвязали их под сани, по 2 бурдюка на каждые. Едва успели сладить с этой работой, как льдина Курбетева изломалась на мелкие кусочки. Тогда аханщики расселись по саням, взялись за оглобли, лошадиные лопатки, служившие им вместо весел, и повернули лицом в родимую сторону. По временам они выходили на встречные льдины, гце отдыхали или пополняли бурдюки воздухом после чего снова садились на свои плоты. Однажды навстречу им попалась Льдина, на которой стояли сани с привязанной лошадью. Аханщики, придержавши льдину, хотели было снять их, но к удивлению своему увидели, что на дне саней сидит скрючившийся человек. Застигнутый в расплох и отбитый от людей, старик, верно, умер с голоду. "Царство тебе небесное, добрый старик!" - сказали аханщики перекрестивши труп. На их глазах льдина его столкнулась с другой, немного побольше: сначала пошли ко дну лошадь, потом сани с покойником. Морская пучина скрыла их навеки.
Судьба артелей была разная. Блуждая по морю изо дня в день, то под дождем, то под жгучими лучами солнца, аханщики подавали о себе знаки. Днем они поднимали вверх шесты, на которых развевалась рогожа или кошма, а ночью делали маяки с огнем, для чего на самый конец шеста втыкали тюленью шкуру с жиром, не¬много пониже - пук зажженной мочалы. Жир таял и каплями па¬дал на мочалу, отчего последняя еще больше разгоралась, но горела плавно, медленно, все равно как светильня. От нечего де-лать, аханщики били на льдинах тюленей, заготовляли бурдюки, весла; остальное время лежали по своим кошарам или выглядывали астраханцев. Эти добрые люди уже не раз выручали из беды казаков, свозил» их на своих промысловых судах или в Астрахань, или в Гурьев, смотря куда ближе.
Еще пять дней плавала артель Затворникова и Курбетева. Вечер кружил по морю их утлые плоты, мало повинующиеся жалкому подобию весел. Наконец, на шестой день наши аханщики Повстречали судно тюленьих промышленников. Астраханцы немедленно доставили их в Гурьев. "Слава Богу", - говорили обрадованные гурьевцы, - "Уж коли Затворников выплелся, так другие и подавно должны выехать".

О том, как появились казаки на Дону и почему их называют родоначальниками уральского и сибирского казачества. Запорожцы - основатели столицы Донского войска - города Черкасска. Как донцы помощью запорожцев взяли турецкую крепость Азов и с чьей помощью они смогли отразить врага, более чем в 20 крат превосходящего их численностью. Повесть о великом Азовском сидении, написанная самими казаками.


"Не было ремесла, которого бы не знал казак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую, пить и бражничать, как может один русский, - все это ему было по плечу."
Н. В. Гоголь "Тарас Бульба"

Подобно тому, как в низовьях Днепра осело Запорожское братство, так же и на низовья Дона в XV веке вернулась казачья община, получившая впоследствии название «великого войска Донскаго». Когда число казаков умножилось, они укрепились в городке Раздоры, в 120 верстах от турецкой крепости Азова, в том самом месте, где Донец сливается с Доном.
Вообще, казачьи городки ставились всегда в укромных местах, где-нибудь в лесу или за болотом, на островке или между густых камышей. Облюбовав местечко, обносили его частоколом или плетнем, а снаружи присыпали из небольшой канавы землю - вот и вся защита. Окружная местность называлась юртом. Жильем для казаков служили шалаши и землянки. Ничего в этих городках не было заманчивого для хищных соседей; их строили так, чтобы "не играл на них вражеский глаз". "Пускай, - говорили казаки, бусурманы жгут наши городки, мы в неделю выстроим новые, и скорее они устанут жечь, чем мы строить новые".
Особенно усиливались казаки с тех пор, как свели дружбу со своими братьями-запорожцами, или, как их звали на Дону, черкасами. Запорожцы хаживали на Дон в одиночку, являлись целыми ватагами; они указали донцам новый, более прибыльный путь для добычи - "синее" море. И стали тогда казаки с двух сторон громить Крым, полошить турецкие брега. О тех и других прошла по христианским землям слава, как об истых ратоборцах и ненавистниках неверных. Подобно запорожцам, донцы сделались пе¬редовой стражей своего отечества.
Однажды пришла на Дон большая ватага запорожцев и осталась здесь навсегда, поселившись поближе к Азову, но также на берегу Дона, среди зарослей густого камыша. Это место получило название Черкасских юрт, а позже - Черкасского городка, или просто Черкасска. Донцам пришлась по душе та беззаветная отвага, которою отличались запорожцы. Эти бестрепетные люди, кажется, ничего и никого не боялись, кроме Господа Бога да Его Святых угодников. Запорожец ни во что не ставил и свою жизнь, и раз¬добытую кровью копейку, тогда как донцы стали домовиты, начали копить про черный денек. В Черкасском городке шла гулянка с утра до вечера, с вечера до утра, в Раздорах - всегда было тихо, даже как-то угрюмо. Молодежи это не нравилось, и она стала все чаще и чаще навещать своих соседей, что повело к умножению их населения, и скоро казаки совсем покинули Раздоры. Черкасск сделался главным городком, население его смешалось с татарами, греками, особенно по причине частой женитьбы на невольницах.
Однако буйные головы не сидели на месте. Целыми ватагами они рыскали по белому свету, при чем удальство и жажда наживы заводили их так далеко, как, быть может, им и не думалось. Они привели под руку русского царя целые народы, проникли в далекие, никому не ведомые окраины, и тем самым указали путь мирному переселенцу-землепашцу, и купцу, и промышленнику.
В конце царствования Ивана Васильевича Грозного, старшина Качалинской станицы, Ермак Тимофеев, вместо того, чтобы охранять границы от Астрахани до реки Дона, принялся разбойничать на Волге. Он навел страх не только на проезжих купцов, но и на все улусы кочевников, подвластных царю. Движение по Волге прекратилось; все пути между Москвой и Астраханью были перехвачены. После того Ермак вышел в море, где повстречал заморских послов, он живо с ними расправился, суда их потопил, а добычу присвоил. Царь Грозный (Иван IV) осудил Ермака с четырьмя его подручными (в том числе Ивана Кольцо) на смертную казнь. Тогда казаки, спасаясь от царского гнева, бежали на Каму, откуда братья Строгановы снарядили их экспедицию в Сибирь. Вместо плахи Ер¬мак Тимофеевич прославил себя и свою дружину, как завоеватель Сибири (см. подробнее Главу "Покорители Сибири").
Другая буйная ватага, потерпев крушение судов на Каспийском море, осела в устье Терека. Третий атаман, сказывают, Нечай, выбрал для своей дружины в 800 человек привольные места по Яику, нынешнему Уралу, обилие рыбы в котором послужило главной причиной переселения части уральских казаков.
И на Дону, и в Сибири, и на Урале, и на Тереке казаки не сидели оседло, а искали новых мест для поселения, новых путей, они покоряли слабых соседей, сильных держали в трепете частыми набегами. Правда, эти "задирательства" служили помехой дипломатическим отношениям между Москвой и мусульманскими державами: жаловался много раз крымский хан, грозился турецкий султан. Из Москвы писали тогда увещевания, а подчас и угрозы, смотря по обстоятельствам содеянного. Однажды царь Михаил Федорович прислал такую грамоту: "В море на грабеж не ходите и тем Нас с турецким султаном не ссорьте. Послушайтесь, тем службy свою прямую Нам покажете... Если же, паче чаяния, и после cero Нашему делу с турками какую поруху учините, опалу на Вас наложим, в Москву для ласки никогда вас не призовем, пошлем на вас рать, велим на место вашего Раздора поставить свою крепость, изгоним вас с Дона и вместе с султаном не позволим вам воровать, как ныне воруете. Страшитесь моего гнева, с азовцами неукоснительно помиритесь...". Донцы мало внимали угрозам, говоря друг другу: "Мы верны Белому царю, но что берем саблею, того не отдаем даром".
Вскоре, а именно в 1636 году, большая ватага, тысячи в четыре запорожцев и украинских казаков, пробиралась в Персию, в надежде там поселиться. На Дону их задержали: "Зачем вам, братья, искать далекого счастья? Мы имеем запасу довольно, возьмем с вами Азов и будем свободно ходить и на Синее и на Черное море; там в один поход мы добудем зипунов больше, чем вы соберете в Персии за 10 лет".
Давно стоял Азов бельмом в глазу у казачества. Пока крепость находилась в руках турок, они не могли развернуть своих крыльев. Азовцы зорко стерегли морской путь. Много надо было удали, еще больше хитрости, чтоб проскользнуть казакам мимо крепости. Овладеть Азовом, стать хозяином этой твердыни, сделалось заветной думой донцев. Они не загадывали: сумеют ли удержаться, им лишь бы взять его, и в этом деле помог казакам счастливый случай - запорожцы согласились остаться.
В ту же зиму были разосланы по всем городкам повестки, чтобы казаки готовились на поиск, а кто не явится, тому будет суд и расправа. Ранней весной, как только прошла "крыта" (лед), оба берега покрылись конными, в то время как пешие казаки спускались на стругах, поспешая к монастырскому городку, в 7 верстах от Черкасска, где обыкновенно собирались для промысла. Составился круг. Вышел войсковой атаман и приглашал казаков взять Азов. "Любо, любо!" - отвечали, как один, тысячи голосов. Походным атаманом выбрали Михаила Татаринова, и тотчас снарядили в Москву "легкую станицу", т.е. посольство известить царя о выступлении "всевеликаго" войска Донского на Азов.
Азовский паша на этот раз как-то проглядел; турки беспечно смотрели на сборы и приготовления казаков. Им, конечно, не приходило в голову, чтобы конное войско, без артиллерии, без осадочного парка и инженеров, могло затеять такое нестаточное дело, как приступить к крепости, окруженной высокими каменными стенами и башнями, вооруженной пушками, защищаемой храбрейшею турецкою пехотою! Казаки надеялись взять Азов нечаянным нападением, потому и держали свое намерение в тайне.
К несчастию, в это самое время им довелось провожать турецкого посла, который гостил у них проездом в Москву. Хитрый грек Фома Кантакузен задарил старшин расшитыми золотом зипунами, обласкал остальных казаков и на званном пиру, когда развязались языки, сумел выпытать тайный умысел. Зорко стерегли казаки все пути, однако Кантакузен и тут их перехитрил, переславши паше грамоту. В крепости началась суета, установка орудий, сбор защитников - увидели тогда казаки, что они обмануты. Посол был задержан. В день победоносца Георгия, после молебна, казаки поспешно выступили всем войском под Азов, имея при себе только четыре фальконета.
Крепость приготовилась к защите. На ее высоких стенах уже стояло около 4 тысяч янычар; артиллеристы расхаживали с зажжеными фитилями у своих длинных, чудовищных пушек. Казаков это нисколько не смутило. Отважный Татаринов прежде всего распорядился занять устье Дона, а также все пути, ведущие к Азову - из Крыма, с Кубани, от ногаев; после того, как крепость была обложена, казаки повели к ней подступы. Между ними находился какой-то немец Иоганн. Он взялся подорвать стену при помощи подкопа. После долгой и трудной с непривычки работы, немец вдруг объявил, что он ошибся.
Заложили новый подкоп, а, тем временем окрестности казацкого табора покрылись татарскими наездниками: то была помощь осажденным туркам. Степь оживилась, началась перестрелка. С обеих сторон ежедневно выезжали одиночные всадники показать свою удаль. Вскоре и это наскучило.
Запорожцы, привыкшие вершить свои дела сразу, налетом, стали роптать. Азовцы над ними смеялись: "Сколько под Азовом ни стоять, а его, как своих ушей, вам не видать!", - кричали они со стен. Не стерпели казаки, ринулись на приступ. Однако их отбили. Не имея артиллерии, не зная правил осадной войны, казаки понадеялись на счастливый случай; теперь, изведав неудачу, стали падать духом; особенно бранились запорожцы. Действительно, конца осаде не предвиделось.
В это самое время казачьим разъездам удалось перехватить грамоты турецкого посла, в которых он подробно доносил о бедствиях Азова и просил у султана помощи. Гонца, по обычаю того времени, пытали. Он показал на толмача, что вся беда идет от него, что он чародей и накликает христианскому войску худой конец. Рассвирепевшие казаки убили Кантакузена, как Иуду предателя, и утопили его толмача, как лихого колдуна. Чтобы очистить лагерь от волшебных чар, они отслужили торжественное молебствие, окропили святой водой табор - и успокоились.
На третьем месяце осады смышленный немец довел свое дело до конца. Подкоп был готов. 19 июля, на рассвете, казаки, выслушав молебен защитнику Азова Иоанну Крестителю, разделились по отрядам и двинулись с разных сторон на приступ. К полудню вся крепостная стена была в жестоком огне; пушки, не умолкая, гремели, огромные каменные ядра взрывали землю; сквозь облака пыли и густого едкого дыма сумрачно глядело багровое солнце. Там, наверху, между зубцами каменной стены янычары, в упоении победы, выкрикивали позорную брань, а внизу с шумными криками надвигались с разных сторон казацкие дружины... Вдруг, как "молния великая", сверкнул под стеною огонь, потом что-то треснуло, взлетели глыбы земли, камней - часть стены обрушилась. Дружно гикнули тогда отборные сотни, засевшие в своем укреплении напротив подкопа, и, как один человек, под начальством самого атамана, ринулись на пролом. Это были отважнейшие из отважных, "рыцари-казаки", как они себя величали. Рассеянные по всей стене, обманутые ложными атаками, турки не оказали им сопротивления. Все поле покрылось бегущими азовцами, но лишь немногим счастливцам удалось избежать кровавой мести за насмешки, за погибших братьев, за долгое томление в осаде. Башни и крепкий замок продержались еще дня три или четыре, пока против них не направили турецкие же пушки; затем ни одного турка не осталось в Азове.
Некогда богатый генуэзский город Азов запустел под властью турок. Его прекрасные здания почернели от времени, полуразрушились; христианские церкви были обращены в мечети, по пустым улицам и площадям бродили тысячи голодных собак. Очистив город от трупов, казаки праздновали новоселье. Пируя на площадях, под открытым небом, они похвалялись, что достали Азов "своим разумом и дородством", что, разоривши гнездо неверных, освободили от них христианскую землю. Всю доставшуюся добычу снесли в одно место и поровну разделили; драгоценные же парчи и сосуды были отправлены в монастыри, чтобы там молились за упокой убиенных и здравие живых. Старую церковь Иоанна Крестителя казаки освятили вновь, потом приступили к сооружению новой, во имя св. Николая Чудотворца. Азов был объявлен вольным христианским городом; вскоре явились сюда купцы из Кафы, Керчи, Тамани; открылась торговля, христианское население спешило с разных концов занимать пустые турецкие дома. Казаки, не знакомые дотоле с порядками городской жизни, зажили припеваючи.
Царь Михаил Федорович, хотя и попенял казакам за самовольную расправу с турецким послом, однако не лишил их своих обычных милостей. Когда же явился в Москву новый посол от султана, царь ответствовал, что казаки вольные люди, воюют на свой страх, а если султан захочет, то может и сам их унять. Русское государство лишь незадолго до этого освободилось от безначалия и смуты, по-чему не имело ни сил, ни охоты начинать из-за отдаленной крепости войну с грозными силами турок. В ту пору турки были воинственны, сильны и страшны для всей Европы. Борьба с ними являлась под силу лишь одним казакам, дерзким, изворотливым, нападавшим врасполох, исчезавшим, как вихрь. Такая война утомительна: она истощает силы, вечно держит врага в страхе. В открытом же бою турки со своими янычарами и спагами, т.е. конным войском, были непобедимы.
Конечно, они не могли оставить Азов в руках казаков, тем более, что последние беспрепятственно приходили теперь в Черное море, берега которого огласились воплями ограбленных и замученных. Султан был занят войной в Персии, потом он умер, и, таким образом, прошло три года, прежде чем турки подступили к Азову. Зато они располагали громадными силами, точно собрались на завоевание целой страны. Говорили, что в осадном корпусе находилось б тыс. наемных мастеров из разных земель - для ведения подкопов, снимания планов, постройки укреплений, мостов и т.п.; главную же боевую силу составляли 20 тыс. янычар, столько же спагов, 40 тыс. татар да черкесов, а всего около ста тысяч. В начале июня 1641 года вошел в устье Дона турецкий флот и выгрузил осадную артиллерию: тут было более ста пушек проломных, 70 мелких с мортирами, великое число снарядов, изобилие пороху. Через 2 недели Азов был обложен от реки до моря на протяжении 40 верст. Казаки сели в осаду. Их было всего около пяти с половиной тысяч, в том числе 800 женщин.
Но дабы не пересказывать последующие события своими словами, лучше приведем текст повести об Азовском сидении, написанной самими казаками (Нарочно сохраняем правописание и лексику оригинала, дабы читателю было легче вжиться в то время.).
"Лета 7150-го году (От сотворения мира или в 1642 г. от Рождества Христова.) октября в 28 день приехали к Москве к государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии самодержьцу з Дону из Азова города донския казаки, атаман Наум Васильев да ясаул Федор Иванов, а с ними казаков приехало 24 человека, которыя сидели в Азове городе от турок в осаде, и своему осадному сиденью привезли роспись, и тое роспись подали на Москве в Посольском приказе печатнику и думному дьяку Федору Федоровичу Лихачеву, а в росписи их вот что.
В прошлом де в 7149-м году июня в 24 день прислал турской царь Ибрагим салтан под нас, казаков, своих 4 паши, да 2 своих полковников, им же имена: Капитана, да Мастафу, Иусейга, да Ибреима, да ближние своей тайные думы верного своего слугу Ибреима скопца над ними уже над пашами смотрит вместо себя, царя турскаго, бою их и промыслу, как станут паши и полковники над Азовым городом промышляти и над нашими казачими головами. А с ними, пашами, прислал турской царь под нас многую свою собранную силу и бусурманскую (Написание слова "басурмане" и производные от него казаки в этом тексте всякий раз варьируют, а мы точно следуем за документом (авт.) рать, совокупя на нас всех подручников своих: нечестивых царей и королей, и князей, и владелей - 12 земель! Воинских людей переписанной своей рати из-за моря, по спискам его, боевого люду бранного 200 000, окроме проморских и кафинских черных мужиков, которые у них на сей стороне моря собраны и которые со всех орд их, и крымские и нагайские, с лопаты и с заступы на загребение наше, чтоб нас, казаков, многолюдством своим в Азове городе живых загрести и засыпати бы им город великою, как они загребают своими силами людей в городах перситцкаго шаха, а себе бы им там, царю своему турскому, нашею смертью слава вечная во всю вселенную, а нам бы, християном, учинить укоризну вечную. Тех-то людей собрано на нас, черных мужиков, многие тысячи без числа, и писма им нет, - тако им множество.
Да с ним ж, пашами, пришел ис Крыму крымской царь, да брат ево Нарадым и Крым Гирей царевичь и калга, со всею своею крымскою и нагайскою ордою, да крымских и нагайских князей и мурз и татар, ведомых письменных людей 8 000, оприч тех неведомых людей. Да с тем же царем пришло горских князей и черкас из Кабарды 10000. А с пашами было наемных людей немецких 2 полковника, а с ними б 000 солдатов.
Да с теми же пашами было для приступных промыслов многие немецкие люди-городоемцы, приступныя и подкопныя мудрые вымышленики, славные многих государьств измышленики: гишпане, из Виницеи великия, из Стекольныя (Виницея - Венеция, Стекольный - Стокгольм.) и из Фрянцыи. То были одни пинарщики (Воины, вооруженные петардами.), которые делать умеют всякие приступныя мудрости и ядра чиненыя огненныя, и ини которые мудрости умеют. А снаряду было с пашами под Азовым пушек больших ломовых 120 пушек, А ядра у них были велики, в пуд, и в полтора, и в два пуда ядро. Да мелково снаряду было с ними всяких пушек и тяфаков (Вид артиллерийского орудия.) 674 пушки, окроме верховых огненных, а верховых с ними было 32 пушки. Л весь снаряд был прикован на чепях, бояся того, чтоб мы на выласках, вышед, у них того снаряду не отбили и в город бы его не взя¬ли.
Июня в 24 день в первом часу дни пришли к нам паши его под город. И крымской царь наступил на нас со всеми великими турецкими силами. Все наши поля чистые орды нагайскими изнасеяны: где у нас была степь чистая, тут стала у нас одним часом, людми их многими, что великие и непроходимые леса темныя. От силы их многия и от уристанья их конского земля у нас под Азовым потряслася и погнулася, и из реки у нас из Дону вода на береги выступила от таких великих тягостей, и из мест своих вода на луги пошла. И почали они, турки, по полям у нас шатры свои турецкия ставить. И палатки многия, и наметы великия, и дворы большия полтняныя, яко горы высокия и страшныя, забелелися.
И почали у них в полках их быти трубли великия в трубы большие, и игры многия, и писки от них в полках пошли великия и несказанныя голосами страшными их бусурманскими. И после того в полкех их почела быти стрельба пушечная и мушкетная великая: как есть стала гроза великая над нами страшная, бутто гром велик и молния страшная от облака бывает с небеси. От стрельбы их стал огнь и дым до неба. И все наши градные крепости потряслися от стрелбы их той огненой. И солнце померкло во дни том и, светлое, в кровь претворися. Как есть наступила тма темная. И страшно добре нам стало от них в те поры, трепетно и дивно из несказанной и страшной и дивно приход бусурманской нам было видети. Никак непостижимо уму человеческому: в нашем возрасте того было не слышати, не током что такую рать великую страшную и собранную очима кому видети.
Близостью самою к нам они почали ставитца за полверсты малые от Азова города. Их яныческие головы строем их идут к нам под город великими болшими полки. Головы их сотники, отделяся от них, пред ними идут пеши жь. Знамена у них яныческия велики неизреченно, черны, яко тучи страшныя, и в барабаны бьют в велики и несказанны. Ужасно слышати сердцу всякому их басурманская трубля, яко звери воют страшны над главами нашими розными голосами. Ни в каких странах ратных таких людей не видали мы, и не слыхано про такую рать от веку. Подобно тому, как царь греческий приходил под Трояньское государство со многими государьствы и тысечи. 12 их голов яныческих пришли к нам самою близостию к городу и осадили нас они, пришедши, накрепко. Стекшися, они стали круг Азова града во восемь рядов, от реки Дону захватя до моря рука за руку. И патожки они свои потыкали и мушкеты свои по нас прицелили. Фители у всех янычей кипят у мушкетов их, что свещи горят. А у всякого головы в полку янычей по 1200. И бой у них всех огненной, платье на них на всех головах яныческое златоглавое, и на яныченях их збруя одинакая красная, яко зоря кажетца, пищали на яныченях у них у всех долгие турские з жаграми, а на главах у всех яныченей шишяки, яко звезды кажются. Подобен их строй салдацкому. Да с ними ж тут в ряд стали два немецких полковника с салдатами, а в полку у них салдат 6 000. Тогож дни на вечер, как пришли турки к нам под город, послали к нам паши их турские толмачей своих бусурманских, персидских и еллинских, а с ними, толмачами, говорить прислали с нами голову яныченскаго перваго от строю своегопехотного. И почал нам говорить голова из яныческой словом царя своего турскаго и от четырех пашей ево, и от царя своего турскаго и от четырех пашей ево, и от царя крымскаго речью глаткою:
« О люди Божии, Царя Небесного! Никем вы в пустынях водими или посылаеми, яко орли парящие без страха по воздуху летаете и яко лви свирепыи в пустынях рыскаете, казачество донское и вольное и свирепое, соседи наши ближние и непостаянные, лукавы пустыножители, неправии убийцы и разбойницы непощадны! От века не наполните своего чрева гладного? Кому приносите такие обиды велики и страшные грубости? Наступили есте вы на такую великую лестницу высокую, на государя царя турсково. Не впрям вы еще на Руси богатыри светоруские нарицаетесь: где, вы воры, теперво можете утечи, от руки ево страшныя? Птицею ли вам из Азова лететь?
Осаждены вы теперво накрепко. Прогневали вы Мурата салтана царя турского, величество ево. Первое, - вы у него убили на Дону чесна мужа греческаго закона, турского посла Фому, приняв ево с честию в городки свои, а с ним побили вы всех армеи и гречан, для их сребра и злата. Л тот посол Фома послан был от Царяграда ко царю вашему для великих царственных дел. Да вы же у царя взяли любимую цареву вотчину славной и красной Азов град и рыбной двор. Напали вы на него, аки волки гладныя, и не пощадили вы в нем никакова мужеска возраста, ни стара ни мала, - посекли всех до единова. И положили вы тем на себя лютое имя звериное. И теперво сидите в нем.
Разделили вы государя царя турсково тем Азовым городом со всею ево ордою крымскою и нагайскою воровством своим. А та у него орда крымская - оборона его великая на все стороны страшная. Второе, - разлучили его с карабельным пристанищем. Затворили вы тем Азовом городом все море Синее: не дадите проходу по морю ни кораблем, ни катаргам царевым ни в которые поморския городы. Согрубя вы такую грубость лютую, чево вы конца в нем дожидаетесь? Крепкие, жестокия казачьи сердца ваши! Очистите вотчину царя турского Азов город в ночь сию, не мешкая. А что есть у вас в нем вашего сребра и злата, то понесите» без страха из Азова вон с собою в городки свои казачьи к своим товарищем, а на отходе ничем вас не тронем.
А есть ли только вы из Азова города сея нощи вон не выдете, не можете завтра от нас живы быти. Хто вас может, злодеи-убийцы, укрыть или заступить от руки ево такия сильныя и от великих таких, страшных, непобедимых сил его, царя восточново турсково? Кто постоит ему? Несть ему никово ровна или подобна величеством и силам на свете! Единому лише повинен он Богу Небесному и един лише он верен страж гроба Божия, по воли ж Божий: избра его Бог на свете едина от всех царей. Промышляйте себе в нощь сию животом своим, не умрите от руки царя турсково смертью лю¬тою, своею волею. Он, великий государь восточной турской царь, не убийца николи вашему брату вору, казаку и разбойнику. Ему бы то, царю, честь достойная, что победить где царя великаго и равна своей чести, а ваша ему не дорога кровь разбойничя. А есть ли вы уже пересидите в Азове нощь сию через цареву такую ми¬лостивую речь и заповедь, - приймем завтра град Азов и вас в нем, воров, на муки лютыя и грозныя. Роздробим всю плоть вашу разбойничю на крошки дробныя! Хотя бы вас, воров, в Азове городе сидело 40000, ино силы с пашами под вас прислано болши 300 000. Несть столько и волосов на главах ваших, сколько силы турецкие под Азовым городом. Видите вы и сами, глупые воры, очима сво¬ими силу его великую неизчетну, как они покрыли всю степь вашу казачю великую. Не могут, чаю, и с высоты з города очи ваши видети другово краю сил наших. Не прелетат через силу нашу турецкую никакова птица паряща, устрашится людей от много множества сил наших, вся валится с высоты на землю. Аще б восхотел государь наш царь турецкими своими силами великими плети государство перситцкое, и он его, государь, такими людми в три дня взял или б землю его разорил.
И то вам ворам, даем ведать, что от царства вашего Московскаго никакой вам помощи и выручки не будет, ни от царя, ни от человек русских. На что вы, воры, глупыя надеждны? Запасу вам хлебнаго с Руси николи не пришлють.
А есть ли вы, люди Божий, служить похочете, казачество свирепое, водное, государю нашему царю Ибрагиму салтану, его величеству, принесите тако ему, царю, винныя свои головы разбойничи в повиновение на службу вечную. Радость будет: отпустит вам государь наш турецкой царь и паши его вси ваши казачи грубости прежние и нонешние и взятье азовское. Пожалует вас, казаков, он, государь наш турецкой царь, честию великою. Обогатит, казаков, он, государь наш турецкой царь, честию великою. Обогатит вас, казаков, он, государь турецкой царь, многим и неисчетным богатством, учинит вам, казаком, у себя во Цареграде покои великии во веки, положит на вас всех казаков плате свое златоглавое, печати подаст вам богатырские золоты с царевым клеймом своим. Всяк возраст вам, казаком, в государстве его во Цареграде будет кланяться, станут вас всех, казаков, называти - Дону славнаго рыцари знатныя, казаки избранныя. И то ваша слава казачья вечная в веце сем, от востоку до западу. Станут вас называти вовеки все орды бусурманския и еллинские, и перситцкие святорускими богатырями, што не устрашились вы своими людьми малыми таких великих и непобедимых сил царя турского, - 300 000 одной ево пописанной силы, окроме люду волново и черных мужиков, а тех у нас и счету нет пописати такова их множества, яко травы на поле или песку на море. Дождались вы к себе полкы под город в жестосердии вашем. Каков перед вами славен и силен, и многолюден, и богат перситцкий царь, владетель поставлен от Бога надо всею великою Персидою и над богатою Индеею! Имеет он, государь, у себя рати многия, яко наш государь турецкой царь, и тот шах персицкой царь, впрям николи не стоит на поли против царя турского и не сидят ево люди персидския противу нашей силы в городкех своих, ведая они наше свирепство, и безстрашие, и гордость".
Ответ наш казачей из Азова города турецким и розным языков и вер толмачам и голове яныческому:
"О, прегордыи и лютыи варвары! Вадим мы всех вас и до сех мест и про вас ведаем, силы и пыхи царя турсково все знаем. И видаемся мы с вами, турками, почасту на море и за морем, и на сухом пути. Знакомы уже вы нам! Ждали мы вас, гостей к себе под Азов город дни многия. Где полно ваш Ибрагим турской царь ум свой дел? Позор его конечной будет! Или у него, царя, не стало за морем злата и сребра, что он прислал под нас, казаков, для кровавых казачих зипунов наших четырех пашей своих? А с ними, сказываете, что под нас прислано рати турецкие одной его пописи 300 000. То мы и сами впрямь видим и ведаем, что есть столько силы его под нами, с 300 000 люду боевово, окроме мужика чорнова и охотника. Тех впрямь людей много: что травы на поле или песку на море. Да на нас же нанял ваш турецкий царь из 4 земель немецких салдатов б 000, да многих мудрых подкопщиков, а дал им за то казну великую для смерти нашей. Добивался голов казачих! И то вам, туркам, самим давно ведомо, что по сю пору никто наших зипунов даром не имывал с плеч наших. Хотя он у нас, турецкий царь, Азов и взятьем возмет такими своими великими турецкими силами и наемными людьми немецкими, умом немецким и промыслом, а не своим царевым дородством и разумом, не большая та и честь будет ево, царева, турскаго имяни, что возмет нас, казаков, в Азове городе. Не избудет он тем на веки и не изведет казачья имяни и прозвища, и не запустеет Дон головами нашими! А на взыскание смерти нашей з Дону удалые молотцы к вам тотчас будут под Азов все, не утечи будет пашам вашим от них и за море. А есть ли только нас избавит Бог от руки ево такия сильныя, отсидимся от вас в осаде в Азове городе от великих таких сил его, от 300000 человек, людми своими малыми, всево нас, казаков, в Азове сидит 5000, срамно то будет царю вашему турскому и вечный стыд и позор от его братьи, от всех царей и королей немецких. Назвал он высоко сам себя, будто он выше всех земных царей, а мы люди Божьи, надежда у нас вся на Бога и на Матерь Божию Богородицу и на иных угодников и на всю братию и то¬варищей своих, которые у нас по Дону в городках живут, - те нас выручат. А холопи мы природные государя царя христианскаго царства Московскаго, а прозвище наше вечно - казачество донское волное и безстрашное!
Станем мы с ним, царем турским, битца, что с худым свиным пастухом наймитом. Мы собе казачество волное исповедаем и живота своего на разсужаем, не страшимся того, что ваши силы великия: где бывают рати великия, тут ложатся трупы многая! Ведь мы люди Божий, а не шаха персидского, что вы, будто женок, засыпаете в городех их горами высокими, а нас, казаков, от веку нихто в осаде живых не имывал, а горою вам к намъ итти моторно. Вы наш промысл над собою сами увидите. Хотя нас, казаков, в осаде сидит не много, только 5 000, а за Божией помощи не боимся сил ваших великих 300 000 и немецких всяких промыслов. Гордому ему бусурману царю турскому и пашам вашим Бог противитца за ево такия слова высокие. Ровен он, собака, смрадный пес, ваш турской царь, Богу Небесному у вас в титлах пишется. Как он, бусурман поганой, смеет так в титлах писатся и подобитися Вышнему? Не положил он, похабный бусурман, поганый пес, скаредная собака (Разве не напоминают крепкие выражения эти стиль письма запорожцев турецкому султану ), Бога себе помощника, обнадежился он на свое тленное богатство, вознес отец его сатана гордостию до неба, опустит его Бог с высоты в бездну во веки. И от нашей казачей руки малыя срамота, и стыд, и укориза ему вечная будет, царю вашему турскому, и пашам, и всему войску.
Где ево рати великия топере в полях у нас ревут и славятся, а завтра в том месте у вас будут вместо игор ваших горести лютые плачи многие, лягут от рук наших ваши трупы многие. И давно у нас в полях наших летаючи, клехчют орлы сизыя и грают вороны черныя подле Дону тихова, всегда воют звери дивии, волцы серыя, по горам у нас брешут лисицы бурыя, а все то скликаючи, вашего басурманского трупа ожидаючи. Преж сего накормили мы их головами вашими, как Азов взяли, а топерво вам от нас опять хочется тово ж, чтоб плоти вашея мы тех зверей накормили, - то вам будет по прежнему! А красной хорошей Азов город взяли мы у царя вашего турского не разбойничеством и не татиным промыслом, взяли мы Азов город впрямь в день, а не ночью, дородством своим и разумом для опыту, каковы его люди турские в городех от нас сидят. А мы сели в Азове людми малыми, розделясь с товарыщи нароком надвое, для опыту ж - посмотрим мы турецких умом и промыслов!
А все то мы применяемся к Еросалиму и Царюграду. Хочется також взята Царьград, то государьство было християнское. Да ж, бусурманы, нас жалеете, что с Руси не будет к нам ни запасу хлебново, ни выручки, а сказываете нам, бутто к вам из государьства Московскаго про нас о том написано. И мы про то сами вас, собак, ведаем, какие мы в Московском государьстве на Руси люди дорогие, ни к чему мы там не надобны, очередь мы свою собою сами ведаем. А государьство Московское многолюдно, велико и пространно, сияет светло посреди, паче всех иных государьств и орд бусурманских, персидцких и еллинских, аки в небе солнце. Л нас на Руси не почитают и за пса смердящаго. Отбегаем мы ис того государьства Московскаго, из работы вечныя, мс холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых, да зде прибегли и вселились в пустыни непроходней, взираем на Христа Бога Небеснаго. Кому об нас там потужить? Ради там все концу нашему. А запасы к нам хлебные и выручки с Руси николи не бывали.
Кормит нас, молодцов, на поли Господь Бог своею милостию во дни и в нощи зверми дивиими да морскою рыбою. Питаемся мы, аки птицы небесныя: ни сеем, ни орем, ни в житницы збираем. Так питаемся подле море Черное. А злато и сребро емлем у вас за морем - то вам самим ведомо! А жены себе красныя и любимыя водим и выбираем от вас же из Царяграда, а с женами детей с вами вместе приживаем. А се мы взяли Азов город своею волею, а не государьским повелением, для казачих зипунов своих и для лютых и высоких пых ваших, поганых и скаредных. И за то на нас холодей своих далных, государь наш зело кручиноват, и мы зело боимся от него, великого государя, казни смертныя за взятье азовское.
А государь наш великий, и праведный, и пресветлый царь и великий князь Михаиле Федоровича всеа России самодержец и многих государьств и орд государь и обладатель и много у него великого государя, в вечном холопстве таких бусорманских царей служат ему, великому государю, как ваш Ибрагим, турской царь. Только он, государь наш великий, пресветлый и праведный царь, чинит по преданию святых отец, не желает пролития кровей ваших бусорманских. Довольно он, великий государь, богат от Бога данными своими царьскими оброками и без вашего бусорманского скареднаго богатства хотел бы он, великий государь, ваших бусурманских кровей разлития и градом вашим бусурманским разорения за ваше бусурманское к нему, великому государю, неисправление, хотя бы он, великий государь наш, на вас на всех босурман велел быть войною одной своей Украине, которые люди живут в украинских городех по валу от рубежа Крымского и Нагайского, и тут бы собралось его государевых русских людей с одной той Украины болши легеона тысящь. Да и такия ево государевы люди руския украиньцы, что они жестоки на вас будут и алчны, аки лвы яростные и неукротимые, и хотя поясти вашу живую плоть босурманскую. Да держит их и не повелит им на то десница ево царьская. А в городех во всех украинских под страхом смертным, а царевым повелением держат их воеводы государевы. Не укрылся бы ваш Ибрагим турской царь от руки ево государевы и от жестокосердия людей ево государевых и во утробе матери своей, и утробу бы ея распороли., да перед лицем бы ево царевым поставили. Не защитило бы ево, царя турскаво, от руки ево государевы ж от ево десницы высокие и море Черное. Не удержало бы людей ево государевых! И был бы за ним, великим государем, однем летом Ерусалим и Царьград по прежнему, а в городех бы турецких во всех не стоял бы камень на камени от промыслу русского.
Да вы же нас зовете словом царя турского, чтобы нам служить ему, царю турскому, а сулите нам от него честь великую и богатство многое. А мы люди Божий, а холопи государя царя московского, а се нарицаемся по крещению православные крестьяне. Как служить можем ему, царю турскому неверному, оставя пресветлой здешней свет и будущей? Во тму итти не хощем! Будем впрямь мы ему, царю турскому, в слуги надобны, и как мы отсидимся от вас в Азове городе, побываем мы у него, царя, за морем под ево Цареградом, посмотрим мы Царяграда строение и красоты ево. Там с ним, царем турским, переговорим речь всякую, - лишь бы ему, царю, наша казачья речь полюбилась! Станем мы служить ему, царю, пищалями казачъями, да своими сабелки вострыми. А ныне нам с вами и с пашами вашими и говорить нечего, да и не с кем. Как предки ваши, бусорманы поганые, учинили над Цареградом, взяли взятьем его, убили они государя царя крестьянского Константина благоверного, побили в нем крестьян многая тмы тысячи, обагрили кровию нашею крестьянскою все пороги церковныя, искоренили до конца всю веру крестьянскую, - тако бы и нам учинить над вами, бусорманами погаными, взять бы ныне нам Царьград взятьем из рук ваших бусорманских, убить бы против того вашего Ибрагима царя турского и со всеми его бусорманы погаными, пролита бы вашу кровь бусорманскую нечистую. Тогда у нас с вами в том месте мир поставитца, а тепере нам с вами и говорить больши того нечего. Что мы от вас слышали, то твердо ведаем, что вы от нас слышали, то скажете речь нашу пашам своим.
Нельзя нам миритца или веритца крестьяном з босурманы. Крестьянин побожится душею крестьянскою, и на той правде во веке стоит, а ваш брат бусорман, побожится верою бусорманскою, а ваша вера бусорманская татарская ровна бешеной собаке, - и по-вашему брату, бусорману, собаке, и верить нельзя.
Ради мы завтра вас подчивать, чем у нас, молотцов. Бог послал в Азове граде. Поедте вы к своим глупым пашам не мешкая, а опять к нам с такою глупою речью не ездите. А манить вам нас, - лише дни даром терять! А хто от вас к нам с такою глупою речью впредь будет, тому у нас под стеною города быть убиту. Промышляйте вы тем, для чего приехали от царя своего турскаго. Мы у вас Азов город взяли головами своими молодецкими, людми немногими, а вы его у нас, ис казачих рук наших, доступаяте головами своими турецкими, многими своими силами. Кому-то у нас на всех поможет Бог потерять вам под Азовым городом турецких голов своих многим тысящи, а не видать его вам будет из рук наших казачьих и до века. Разве отымет у нас, холопей своих, великий государь царь и великий князь Михаиле Федоровича всеа России самодержец, да вам им, собак, пожалует, то уже ваш будет, на то его государьская воля".
Как от Азова города голова и толмачи приехали в своя турецкия табары к пашам своим и сказали наш ответ, в их полках у них в те поры замешалось: почали в трубы трубить в великия для собрания силы и полков. И после той трубли собранной почали бить в гарматы великия и в набаты, в роги и в цебылги почали играть добре жалостно. А все знатно, что готовятся к приступу. А у всей пехоты их салдацкой и яныческой с барабаны бьют тихо. И разбирались они в полках своих, и строились ночь всю до света. Как на дворех уже час дни, почали выступать полки ис станов сво¬их. Знамена у них зацвели и праперы, как .есть стали цветы многи. От труб великих и набатов неизреченный визг. Дивен и страшен приход их под Азов город! Никак того уже нельзя страшнее быти.
Перво под город к нам пришли к приступу немецкия 2 полковника с салдатами, а за ними пришел весь строй пехотной янычейской 150000, потом и орда вся с пехотою к городу к приступу пришла. Крикнули столь смело и жестоко в приход их первой, приклонили к нам они все знамена свои и покрыли знаменами своими весь наш Азов город. Почали башни и стены топорами рубить и ломами великими ломать, а на стены многая по лестницам взошли: хотели нас взять того часу 1-го своими силами. В те поры уже у нас стала стрельба по них осадная из города, а по тех мест мы им молчали. В огне и в дыму не можно у нас друг друга видеть: на обе стороны лише дым да огнь стоял, а от стрельбы их огненной дым топился до неба. Как есть - страшная гроза небесная, когда бывает гром с молниею! Которые у нас подкопы были отведены за город для их приступного времени, и те наши подкопы от множества их неизреченных сил не устояли - все обвалились, не удержала силы их земля и крепость азовская. И уста наша кровию запеклись, не пиваючи и не едаючи! На тех-то пропастех побито турецкой силы от нас многия тысящи: приведен у нас был весь снаряд на то подкопное место и набит был он весь у нас дробю, железными усечками. Убито у нас под стеною Ахова города на том 1-ом приступе в тот 1 день турок 6 голов яныческих, да 2 немецких полковников со всеми салдаты с 6 000-ю. В тот же день, вышед, взяли мы у них на вылазке большое знаме царя их турскаго клеймом ево. Паши его и полковники перво приступали всеми (ядами в тот 1 день весь день до вечера и зорею вечернею. Убито у них в тот 1 день от нас под городом, окроме б голов яиыческих « 2 полковников немецких, 23000, окроме раненых. И мы, казаки, вышед из города, оклали труп мертвой турецкой вкруг города выше пояса.
На 2 день в зорю вечернюю опять прислали к нам паши под Азов город толмачей своих, чтоб дать отобрать побитой труп, который побит от нас под стеною Азова города. А давали нам за всякую убитую яныческую голову по золотому червонному, а за голов в за полковников давали по 100 тарелей (Талеров.). И войском за то не постояли им, не взяли у них ни сребра, ни злата: "Не продаем мы мертваго трупу николи. Не дорого нам ваше сребро и злато, дорога нам слава вечная! То вам, собакам, из Азова города от нас, казаков, игрушка первая, лише мы, молотцы, оружие свое прочистили. Всем вам, бусорманам, от нас то же будет, иным нам вас потчивать нечем - дело осадное!".
В тот 2 день боя у нас с ними не было. Отбирали они свой побитой труп целой день до вечера, выкопали они яму побитому своему трупу, глубокий ров, от города на 3 версты, а засыпали ево горою высокою и поставили над ними признаки многия босурманския и подписали на них языки многими разными.
И после того в 3 день опять к нам они, турки, под город пришли со всеми своими силами. Только уже стали они вдале от нас, а приступу к нам не было. Зачали люди их пеши в тот день весть гору высокую, земляной великой вал, выше многим Азова города. И тою горою высокою хотели нас живых накрыть и засыпать в Азове городе великими турецкими силами. И привели ту гору к нам в три дня. И мы, видя ту гору высокую, горе свое вечное, што от нее наша смерть будет, попрося у Бога милости и Пречистая Богородицы помощи и у Предтечева образа (Т.е. у иконы св. пророка Иоанна Предтечи.) заступления, и придавшая на помощь Чюдотворцы Московские, учиня мы меж собою последнее надгробное прощание друг з другом и со всеми православными крестьяне (т.е. христиане.), малою своею дружиною 5000 пошли к ним из города на прямой бой против 300000.
"Господь, сотворитель небу и земли, не выдай нечестивым создания рук Своих. Видим от них, сильных, пред лицем смерть свою лютую: хотят нас живых покрыть горою высокою, видя пустоту нашу я безсилие, что нас в пустынях покинули все православные крестьяне,, убоялись лица их страшнаво, великих сил ту¬рецких. И мы, бедныя, не отчаивая себе Твоя Владычняя милости, видя Твоя щедроты великия, за Твоею помощию Божию, за веру крестьянскую умираючи, бьемся против сил болших, людей 300000, за церкви Божий, за все государство Московское и за имя царьское".
Положа мы на себя все образы смертныя, выходили к ним на бой и единодушно крикнули, на бой вышед к ним: "С нами Бог! Разумейте язьцы и покаряйтеся, яко с нами Бог!"
Как заслушали неверные изо уст то слово, что с нами Бог, не устоял впрямь ни един человек против лица нашего, побежали все от горы своея высокия. Побили мы их, в тот час вышед, многая тысящи, взяли мы у них в те поры на вылазке на том бою у той горы 16 знамен однех яныческих, да 28 бочек пороху. Тем-то мы их порохом, подкопайся под ту их гору высокую, разбросали всю ее, их же побило ею многая тысящи а "к нам их яныченей тем нашим подкопным порохом живых в город кинуло 1400 человек. Так их премудрость земляная с тех мест миновалась. Почали они от нас страшны быти.
В рати их почела меж их роздряга быти великая. Паши ж турецкие почали крычать на царя Крымского, что не ходит он приступом с ордою с Крымскою. Царево слово к пашам и турченям: "Иже ведомы нравы казачи и обычаи. Приступами нам их николи не имывать - в осадах казаки люди жестокосердые. Под светом таких людей не видано и не слыхано! Разве нам на единую их казачью голову давати своих голов по 1 000".
По повелению пашей и умышленников-городоемцев повели яныченя и все их войско и черныя мужики другую гору позади тое, болше прежней: в длину лучных 3 перестрела, а в вышину многим выше Азова града, а широта ей, как можно бросить до нея дважды каменем. И на той горе поставили весь снаряд свой пушечной и пехоту свою всю привели турецкую на ту гору, - 150 000, и орду нагайскую всю с лошадей збили. И почали с той горы из снаряду бить по Азову граду беспрестани день и нощ. И от пу¬шек их аки страшный гром стоял, и огнь и дым топился от них до неба. 16 день и нощей 16 не премолк снаряд их пушечной ни на единой час! В те поры дни и нощи покоя нам от стрелбы их пушечной не было. Все наши азовские крепости роспались. Стены и башни все, и церковь Предтечева, и полаты все до единыя розбили у нас по подошву самую, и снаряд наш пушечной переломали весь. Одна лише у нас во всем Азове городе церковь Николы Чудотворца в полы осталась. Потому ея столько осталось, что она стояла внизу добре у моря под гору.
А мы от них сидели по ямам все и выглянуть нам из них нелзе. И мы в те поры зделали себе покой великой в земле под ними: под их валом дворы себе погайныя великие поделали. Ис тех мы потайных своих дворов подвели под них 28 подкопов, под их таборы, и теми мы подкопами себе учинили прямую избаву великую: выходили мы нощию и своими нощными выласками на их пехоту турецкую положили мы великой страх и урон большой учинили в людех их. И после того паши турецкие, смотря на наши те подкопные мудрости и осадные промыслы, повели они уже напротив к нам из своих табор 17 подкопов своих и хотели оне теми подкопами приттить к нам в ямы наши, да нас подавить своими людми великими. И мы милостию Божиею устерегли все те подкопы и под их покопы зделали свои подкопы и подкатили пороху, и те их подкопы все взорвало и побито их, турецких людей, многие тысячи. С тех мест подкопная их мудрость вся уж миновалась. Постыли уж им те все подкопные промыслы!
А было от турок всех приступов к нам под город 24 приступа всеми их людми, окроме болшова приступа первово. Таковаго и смелаго и жестоково приступу не бывало к нам, ножами мы с ними резались в тот приступ.
Почали уже оне к нам метати в ямы наши ядра огненныя чиненыя и всякие немецкие приступные мудрости. Тем нам они чинили пуще приступов тесноты великия, побивали многих нас и опаливали. А после тех ядер огненных, вымышляя оне над нами умом своим, оставя оне вси уж мудрости, почели нас осиливать и доступать прямым боем, свими силами. Почали оне к нам на приступ присылать на всякий день людей своих, янычен по 10 000 человек, приступают к нам целой день до ночи. Ночь придет, - на перемену им придут другия 10 000 человек, - те уж к нам припают ночь всю до света. Ни на един час не дадут покою нам!
Оне бьются с переменою день и нощь, чтоб тою истомою осилеть нас. И от такова их к себе злого ухищреннаго промыслу, от бессония, и от тяжелых ран своих, и от всяких осадных лютых нужд, и от духу смраднаго от человеческаго трупия, отягчали мы все и изнемогли многими болезнями лютыми осадными. А се в мале дружине своей остались, уж стало переменитца некем, - ни на единой час отдохнуть нам не дадут!
И в те поры, отчаявши мы живот свой в Азове городе, в выручке своей безнадежны стали от человек. Толко себе чаем помощи от Вышняго Бога. Прибежим, бедные, к своему помощнику Предтечеву обрезу, пред ним, светом, розплачемся слезами горкими:
"Государь-свет, помощник наш, Предтеча Христов Иоанн! По Твоему светову изволению разорили мы гнездо змиево, - взяли Азов град, - побили мы в нем всех християнских мучителей и идолослужителей. И Твой светов дом, Никола Чудотворец, очистили и украсили ваши чудотворныя образы от своих грешных и недо¬стойных рук. Без пения у нас по се поры перед Вашими образы не бывало. Али мы Вас, светов, прогневали чем, что опять хощете итти в руки бусурманския? На Вас мы, светов, надеялись, в осаде в нем сидели, оставя всех своих товарищей. А топерво от турок видим смерть свою лютую. Поморили нас безсонием: 14 дней и 14 нощей с ними безпрестани мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися и руки наши оборонныя уж не служат нам, от истомы уста наши не глаголют уж, от безпрестанныя стрельбы глаза наши выжгло, в них стреляючи порохом, язык уж наш во устах наших на бусурман закричать не ворочится. Такое наше безсилие - не можем в руках своих никакова оружия держать, почитаем себя уже мы топерво за мертвый труп. 3 два дни, чаю, уже не будет в осаде сиденья нашего. Топерво мы, бедныя, разставаемся с вашими чудотворными иконами и со всеми християны православны¬ми. Не бывать уж нам на святой Руси! Смерть наша грешничья в пустынях за ваши иконы чудотворныя, за веру християньскую, за имя царьское и все государство Московское.
Почали уже мы, атаманы и казаки, и удалые молотцы, и все великое Донское и Запорожское свирепое Войско прощатись:
"Прости нас, холопей своих грешных, государи царь и великий князь Михаиле Федорович всеа России самодержавен. Вели, государь, помянуть души наши грешныя. Простите, государи, вси патриархи вселенские. Простите, государи, вси преосвященнии митрополиты. Простите, государи, вси архиепископы и епископы. Простите, государи, архимандриты и игумены. Простите, госуда¬ри, протопопы и вси священницы и дьяконы и вси церковные при¬четники. Простите, государи, вси мниси и затворники.
Простите нас, вси святии отцы. Простите, государи, вси християне православные, поминайте наши души грешныя со своими праведными родителями. На позор мы учинили государьству Мо-сковскому. Простите нас, леса темныя и дубравы зеленыя. Про¬стите нас, поля чистые и тихия заводи. Простите нас, море Синее и реки быстрые. Простите нас, море Черное. Прости нас, государь наш, Тихой Дон Иванович, уже нам по тебе, атаману нашему, з грозным войским не ездить, дикова зверя в чистом поле не стрелевать, в Тихом Дону Ивановиче рыб не лавливать.
Чтоб умереть не в ямах и по смерти б учинить нам на Руси славу вечную, взяли мы иконы чудотворныя Предтечину, да Николину, да пошли с ними противу бусурманов на выласку. И Милостию Божиею, и молитвою Пречистые Богородицы, и заступлением небесных сил, и помощи их угодников Предтечи Иоанна и Николая Чудотворца, на вылазке явно бусурманов побили, вдруг вышедши больши 6000. И в чем осилеть не умеют нас, и с тех мест не почали уже присылать к приступу к нам людей своих янычен. А мы от тех мест от бед своих, от смертных врат и ран и от истомы их отдохнули в те дни и замертво повалялись.
А после того бою, погодя 3 дни, опять почели к нам толмачи их крычать, чтоб им говорить с нами, а то уж у нас речи не было, потому что язык наш от истомы нашея во устах наших не ворошится. И оне, бусорманы, догадалися - к нам на стрелах почали Ярлыки метать. А в ерлыках они в своих пишут - просят у нас пустова места азовскаго, а дают за нево выкупу на всяково молотца по 300 тарелей серебра чистово, да по 200 золотых червонных арапьских. - "А в том вам паши и полковники шертують душею царя турского, что на отходе ни чем не тронут вас. Подите с сребром и з золотом в свои городки казачи к своим товарищем, а нам лишь отдайте пустое место азовское".
И мы к ним напротив пишем:
"Не дорого нам ваше сребро и золото собаче похабное бусурманское, у нас в Азове и на Дону золота и серебра своего много. То нам, молодцам дорого и надобно, чтоб наша была слава вечная по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие. Сперва мы сказали вам: дадим мы вам про себя знать и ведать память на веки во все ваши край бусурманские, чтобы вам было сказать, пришед от нас, за морем царю своему турскому глупому, каково приступать к казаку русскому. А сколко у нас в Азове городе розбили кирпичю и камени, и столко же взяли мы у вас турских голов ваших за порчю азовскую. В головах уже, да в костях, ваших складем Азов город лутче прежнего! Протечет та наша слава молодецкая во веки по всему свету, что кладем город в головах ваших. Нашел ваш турской царь себе позор и укор до веку. Станем с него имать по всякой год уж вшестеро".
После тово уж нам от них полехчало - приступу уж не было к нам. Сметись оне в своих силах, что их под Азовым побито многия тысящи.
А в сидение свое осадное имели мы, грешные, пост в те поры и моление великое, и чистоту телесную и душевную. Многие от нас людие искусные в осаде то видели во сне и вне сна ово жену прекрасну и светлолепну в багрянице светле на воздусе стояще по
среди града Азова, ото мужа древна, власата, боса, в свстямх ризах, взирающих на полки бусурманские. Та нас. Мать Бохия Богородица, не предала в руце бусорманские. И на них нам помощь явно дающе, в слух нам многим глаголюще: умилным гласом:
"Мужайтеся казаки, а не ужасайтеся! Себо град Азов от беззаконных агарян зловерием их обруган и суровством их, нечестивых, престол Предтечин и Николин осквернен. Не токмо землю в Азове или престолы оскверниша, но и воздух их над ним отемнеша. Торжище тут им ничестиво християнское учиниша: разлучиша мужей от законных жен, сыны и дщери разлучаху от отцов и матерей. От многово тово плача и рыдания земля вся христианская от них стоняху, а о чистых девах и о непорочных уста моя не Moiyr изрещи, на их поругания смотря. И услыша Бог моление их и плач, виде воздание рук своих - православных христиан - зле погибающе, дал вам на бусорман отомщение: предал вам град сей и их в руце ваши. Не рекут нечестивые: " Где есть Бог ваш Христианской?" И вы, братие, не пецытеся; отжените весь страх от себя - не пояст вас николи бусорманский меч. Положите упование на Бога, приимите венец нетленной от Христа, а души ваши приимет Бог. И имате царствовати со Христом во веки".
А то мы многая, атаманы и казаки, видели явно, что ото образа Иванна Предтеча течаху от очей Ево слезы многая по вся приступы, а в первой день в приступное время видеху ланпаду, полну слез от Ево образа. А на выласках от нас из града все видеша бусурманы, турки и крымцы и нагаи, мужа храбра и младова во одежде ратной со едином мечем голым на бою ходяще, множество бусурман побиваше. А наши очи то не видели, лише мы по утру по убитом знаем, что дело Божие, не рук наших: пластаны люди турские, изсечены наполы. "Скажите нам, казаки, хто у вас из Азова города выезжают к нам в полки наши турецкие два младыя мужыка в белых ризах, с мечами голыми? И побивают они у нас нашу силу турецкую всю и пластают людей наших наполы во всей одежде". И мы про то им сказываем: "То выходят воеводы наши".
И всего нашего сиденья в Азове от турок в осаде было июня с 24 числа 7149 году до сентября по 26 день 7150 (Т.е. с 24.06.1641 по 26.09.1642, считая от Рождества Христова.) году.
А сентября в 26 день в ноши от Азова города турские паши и с турки и крымской царь со всеми своими силами за четыре часа до свету, возметясь окоянны и вострепетась, побежали никем гоними с вечным позором.
Пошли паши турецкие к себе за море, а крымский царь пошел в орду к себе, черкасы пошли в Кабарду, свое-то нагаи пошли в улусы.
И мы, как послушали отход их с табор, - ходило нас, казаков, поры на таборы их 1 000 человек. И взяли мы у них на их таборех в тое пору языков турок и татар живых 10 человек. А больных и раненых застали мы 2000. И нам те языки в роспросе и с пыток говорили все единодушно, от чево в ноши побежали от града паши их и крымский царь со всеми своими силами: "В нощи той с вечера было нам страшное видение. На небеси над нашими полки бусурманскими шла великая и страшная туча от Русии, от вашего царства Московскаго. И стала она против самого нашего, а перед нею, тучею, идут по воздуху два страшные юноши, а в руках своих держат мечи обнаженные, а грозятся на наши полки бусурманские. В те поры мы их всех узнали. Тою нощию страшные воеводы азовские во одежде ратной выходили на приступы наши из Азова града, - пластали нас и в збруях наших надвое. От того-то страшного видения (побежали мы) без пашей наших и царя крымского с таборов".
А нам, казаком, в ту нощь в вечере видение всем виделось: по валу бусурманскому, где их наряд стоял, ходили два мужа леты древними, на одном власяница мохнатая. А сказывают (они) нам: побежали, казаки, паши турские и крымской царь с табор, и пришла на них победа от Христа, Сына Божия, с небес от силы Божии».
Да нам же сказывали языки те про изрон людей своих, что побито от рук наших под Азовом городом. Писменнова люду убито однех у них мурз и татар и янычен 96 000, кроме мужика черного. А нас всех, казаков, в осаде было в Азове граде только тысящ 307 человек, а которые остались мы, холопи государевы, (от) осады той, и те все переранены. Нет у нас человека цени единого, кой бы не пролил крови своея, в Азове сидячи, за имя Божие и за веру християнскую.
А топер мы Войском всем Донским государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Росеи просим милости, сиделцы Азовские и которые по Дону и в городках живут, холопей своих, чтоб велел у нас принять с рук наших свою государеву вотчину Азов град для светов Предтечина и Николина образа, (потому) что им, светом, (у) годно тут всем Азовым градом заступити. И он, государь, от войны от татар (безопасен будет) и во веки, как сядут (его ратные люди) в Азове граде.
А мы, холопи его, которые остались у осады азовские, - все уж мы старцы увечные: промыслы и боя уже не будет с нас. А се обещание всех нас у Предтечева образа в монастыре ево постричись, Припяти образ мнишеский. За нас же государь станет Бога молить до веку. А за ево государьскою тою к Богу верою и ево государьскою высокою рукою оборью оборонил нас Бог от таких великих турских дел, а не нашим молодецким мужеством и промыслом.
А буде государь нас, холопей своих далных, (не) пожалует, не велит у нас принять с рук наших Азова града, - заплакав, нам ево покинути. Подымем мы, гершныи, икону Предтечеву, да пойдем с Ним, светом, где нам он велит. А атамана поставит у Ево образа, - тот у нас будет игуменом, а ясаула пострижем, - то (т) нам будет строителем. А мы, бедные, хотя дряхлые все, а не отступим Его, Предтечева образа, - помрем все тут до единого! Будет во веки славна лавра Предтечева".
Прошло два года после достопамятной защиты Азова, когда казаки получили царский указ покинуть Азов, возвратиться по своим куреням или же отойти не Дон, "кому куда пригодно будет". Из страха войны с турками, Московское государство отказалось, таким образом, содержать в отдаленной крепости свой гарнизон. Тогда казаки вывезли оттуда все запасы, артиллерию, снаряды, подкопали уцелевшие башни и стены; затем, оставив небольшой отряд, перешли с чудотворной иконой Иоанна Крестителя на Михин остров, что против устья Аксая. А в том же году появились в виду Азова 38 турецких кораблей. Казаки, бывшие в крепости, немедленно взорвали подкопы, »и турки принуждены были раскинуть шатры на развалинах одной из сильнейших своих крепостей. Мустафа-паша, начальствовавший флотом, за неимением чего лучшего, обнес город частоколом, а из барочного лесу поделал казармы. Несколько позже туркам пришлось восстановить крепость, хотя далеко не в прежнем виде - ту строили генуэзцы, мастера этого дела - с тем, чтобы через сто лет, после двукратной защиты, навсегда от нея отступиться в нашу пользу.

Общевойсковой круг донцов и порядок избрания старшины.
Почему казаков нельзя было застать врасплох. Легендарная казачья "лава", в чем ее секрет и корни. Охотничьи промыслы или обычай молодечества на Дону. Единоборство двух знаменитых богатырей - казака и черкеса и чем оно закончилось. У кургана "Двух братьев", или большая охота.
Воспитание рыцарского духа с младых ногтей. Витязи моря, или казачьи хитрости на воде. О том, как зародилось супружество на Дону.
Верность казаков российскому самодержавию и ее корни.

Как мы помним из 2-й главы, казаки запорожские и донские происходили из одного корня - православных потомков скифов и гуннов. Потому нет ничего удивительного в том, что быт и обычаи тех и других были во многом схожи. Хотя, конечно, у Донского войска были и свои особенности, привнесенные пришлыми людьми из Московии.
С весны донцы обыкновенно собирались в главный свой город - сначала это были Раздоры, затем Черкасск - избирать старшину: войскового атамана, двух есаулов и писаря. Есаулы отвечали за войсковую казну и доходы и приводили в исполнение приговоры круга. Кругом называлось собрание всех приехавших казаков, которые обыкновенно сходились возле войсковой избы. Приговор круга считался окончательным и обжалованию не подлежал. Если же среди казаков не было единомыслия по какому-нибудь важному дела они прибегали к совету Белого (т.е. московского) царя и поступали так, как он скажет.
Шумны, а порой и драчливы бывали собрания донцов, но, как только их уха достигала весть о неприятеле, наступали тишина и порядок: самые буйные из казаков становились послушными и исполнительными. Да и как было иначе, если в противном случае им грозила немедленная расправа.
Как узнавали донцы о надвигавшейся угрозе? С помощью Двойной цепи пикетов и дальних конных разъездов, которые зорко следили за неприятелем и при малейшем движении его сообщали в Черкасск атаману. Городок тот был построен наподобие Запорожской Сечи: он затоплялся со всех сторон и был недоступен для внезапных набегов неприятельской конницы.
Как только становилось известным о готовящемся набеге, несколько отборнейших сотен во главе с походным атаманом скакали через степь в тыл противнику и сторожили его, затаившись у брода и на перевозах. Самые дальние наезды казаки совершали ночью или во время ненастья, когда враги меньше всего ожидали нападения. Вожак, что шел впереди, узнавал по следу не только, в какую сторону прошел неприятель, но и когда именно - вчера или третьего дня и сколько у него всадников.
Через реки казаки переправлялись обычно "ордынским" или, точнее, "скифским" способом: клали седло с вьюком на небольшой плотик из камыша - "салу" и, привязавши его к хвосту коня, сами цеплялись за уздечку. В поход они всегда отправлялись налегке, не беря с собой ничего кроме сухарей, вооружались пищалями, копьями, саблями, иногда длинными малокалиберными орудиями - фальконетами, стрелявшими со станков фунтовыми ядрами.
Отряды казаков четко подразделялись на сотни и полусотни, командовали которыми соответственно есаулы, сотники и пятидесятники. Казаки одинаково умело могли сражаться и конным строем и пешим. А когда случалось им быть в окружении, они быстро смыкались, укладывали лошадей треугольником (т.е. "батовали", если употреблять казацкий военный термин) и отстреливались из-за них пока хватало пороху или пока свои пришлют подмогу. Нападали же казаки по старинному скифскому обычаю всегда лавой, то есть длинным разомкнутым строем, с помощью которого они охватывали противника с флангов и заскакивали ему в тыл.
За первой лавой следовала вторая, потом третья. Редко кто мог устоять, заслышав гиканье у себя за спиной и ощетинившиеся казацкие пики перед глазами. И закаленные в набегах татары, и хищные ногаи и калмыки избегали встречаться с казаками один на один в открытом поле. Кочевники предпочитали вторгаться в пределы казацких поселений неожиданно, как снег на голову. Однако такое удавалось редко: вестовая пушка или церковный коло¬кол загодя возвещали тревогу, станичный есаул со знаменем в руках скакал по улицам, призывая население на защиту; в итоге враг, с какой бы стороны он ни зашел, наталкивался на мужественное сопротивление всегда готовых к бою казаков. А тем временем их жены, дети и престарелые отцы спешили отогнать и спрятать в камышах коней и домашний скот, чтобы там переждать тревогу.
Постоянные тревоги и частые войны приучали казаков не привязываться ни к чему земному, ценить истинных друзей и верность долгу, а в самые отчаянные минуты уповать на Бога и Богородицу. С другой стороны, всегдашняя бранная жизнь порождала у них беспримерную удаль и бесстрашие, сознание своей силы и ловкости и уверенность в конечном успехе. Удальцы никогда не переводились на Дону. Задумав погулять или, как тогда говорили, поохотиться", казак выходил к станичной избе и, кидая шапку верх, выкрикивал зычным голосом: "Атаманы-молодцы, послушайте меня! На Синее (т.е. Азовское), на Черное море - поохотиться!" Или: "На Кубань на реку за ясырем!" - т.е. за пленными. Иногда выкрикивали: "На Волгу-матушку рыбки половить!" Охотнтки всегда находились, в знак согласия они также кидали вверх шапки после чего все вместе творили молитву и выбирали походного атамана.
На такие промыслы выходили небольшими партиями: редко в полсотни, чаще в 5-10 человек иногда вдвоем или даже в одиночку. Вернуться с промысла без добычи было настолько позорно, что казаки предпочитали погибнуть, чем возвращаться с пустыми руками. Иные охотники прославили свое имя подвигами, о которых говорил весь Дон. История сохранила имя одного из них - Ивана Краснощекова.
Рассказывали, что встретился он однажды со знаменитым в Закубанье черкесом по прозвищу Овчар, также вышедшим "поохотиться". Горские же джигиты как помним, были потомками омусульманенных татарами черкасов и имели с казаками много общей крови. Естественно, что они не уступали казакам в ратном искусстве и ловкости. Краснощеков и Овчар знали друг друга благодаря людской молве и искали случая сойтись в единоборстве, и вот, наконец, встретились. Иван издали узнал соперника и дал себе слово «не спустить с руки ясна сокола». Горец также почуял Ивана издалека.
Овчар лежал у самого обрыва Кубани, облокотись на землю и глядел на трещавший перед ним костерок. Казалось, он не замечал, что хлещет дождь, свищет ветер и враг его совсем близко: лишь украдкою косил глазом, чтобы успеть вовремя схватить ружье. Краснощеков живо сообразил, что ему не подойти на выстрел своего короткого ружья. Он исчез на какое-то время из поля зрения Овчара, а сам "тишком и ничком" стал пробираться ближе к нему по-пластунски. Когда же Иван прополз столько, сколько было нужно, он выставил в сторонке свою шапку. И тут жe прозвучал выстрел и прострелянная шапка упала наземь. Toгда казак спокойно поднялся и в "вприпор" ружья сразил джигита наповал. Резвый аргамак и богатое оружие достались ему в награду.
Свободный поиск добычи на ничейном пространстве позволял казачеству поддерживать на высоком уровне свою боевую форму, на практике обучать необстрелянную еще молодежь. Тем же целям служила и охота на зверя. В особенной чести была так называемая "большая охота", в которой принимало участие почти все войско.
Тысячи конных и пеших казаков отправлялись к курганам "Двух братьев", что расположены недалеко от Черкасска. Атаман, окруженный лучшими стрелками становился на кургане, остальные казаки оцепляли обширное займище. Три выстрела из пушки означали начало охоты. По этому сигналу стоящие в цепи казака начинали кричать громкими голосами, свистеть и работать трещотками. От невообразимого шума звери снимались со своих мест и устремлялись вперед навстречу своей смерти.
Вот, рассекая густые камыши своими страшными клыками, вынесся на луг огромный вепрь, где его сразу же окружили лучшие наездники. Разъяренный зверь кидается то на одного, то на другого пока его не пригвоздят пиками. В другом месте мечется пришедшая из закубанских лесов злобная гиена, зверь лютый, который даром шкуры не отдаст, и казаки следят за ней в оба. А вон там на окраине луга казак, приподняв тяжелый чекан, гонится за волком. Казачий конь все ближе и ближе. Поняв, что ему не уйти, ощетинился зверь, приготовился к прыжку, щелкает в ожесточении зубами, но не сдобровать ему: взмахнул чеканом опытный наездник и раздробил серому голову. Но что может быть красивее, когда с быстротою стрелы несется по займищу степная лань - сайга. Сама грация - она будто по воздуху летит и легко уходит от преследующего ее во весь опор всадника. Тогда устремляется к ней наперерез войсковой есаул, вот он резко взмахнул рукой и... задрожала красавица, почуяв на своей шее аркан.
Атаман тем временем весь превратился в зрение и слух, ждет долгожданной минуты, когда его молодцы погонят с гиканьем к нему навстречу могучего белоснежного барса. Да, да, было время, когда эти, исчезающие ныне звери водились и на Дону и на Кубани.
Тут и там мечутся по займищу, прижав уши, трусливые зайцы и погибают под ударами казацких плеток. Наконец, охота окончена. Довольный ею, атаман зовет всех к себе - "отведать дичинки", и долго гуляют казаки пока не обойдут всех "удачников", то есть тех кому повезло с добычей.
Вообще надо сказать, что обучение ратному делу начиналось буквально со дня рождения казака. Как только появлялся он на свет "на зубок" ему клали стрелу (потому пулю), а ручонке давали потрогать лук или ружье. На седьмой день младенца крестили, давая имя строго по святцам. В сорокадневном возрасте его облачали в кольчужку и прицепляли сбоку "шаблюку" после чего отец опять возвращал его матери со словами "вот тебе казак". Когда у ребенка прорезывались зубки, его верхом везли в храм и служили молебен святому Иоанну воину, чтобы рос храбрым и преданным Богу и Православию.
Трехлетки уже самостоятельно ездили верхом по двору, а пятилетние казачата вовсю скакали по улицам, стреляли из лука и играли в войну. По временам все ребячье население Черкасска выступало за город и, разделившись там на две равные части, устраивало генеральное сражение. Неся впереди бумажные знамена с начертанными на них крестами и непрестанно хлопая хлопушками, противники сходились и сражались, не жалея носов и не боясь синяков. Они отчаянно рубились игрушечными саблями, кололись камышовыми пиками, отбивали знамена друг у друга и зарывали пленных. Победители под музыку дудок и трещоток торжественным строем возвращались в город. Позади них, стыдливо опустив головы и заливаясь слезами, шли пленные. Старики сидя у войсковой избы за беседой, любовались проходящими бравыми казачатами и даже сам атаман обыкновенно выходил на крыльцо и похвалял храбрых.
Основное воспитание, конечно же, проходило в семье. Каждый казак с малолетства знал и всем сердцем хранил Божию заповедь: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо та будет и будеши долголетен на земли". Слово отца в семье было все равно, что слово
атамана для войска, - ему следовали беспрекословно.
Постепенно от отца к сыну передавалось искусство верховой езды, меткости стрельбы, ловкость и слаженность действий. Наступало время, когда "малолетков"( Казаки, достигшие 19 лет.) отдавали в обучение самым опытным. На заранее отведенном месте собирались они каждый на своем коне и в полном вооружении. Здесь тренировали их всем приемам воинского искусства закаленные в боях старики в присутствии самого атамана. Их учили стрелять на полном скаку; мчаться во весь дух, стоя в седле, и одновременно отмахиваться саблей; поднимать с земли монету и рубить пламя свечи, стоящей на низенькой подставочке.
И вот наступал день состязаний... Самым метким юным стрелкам, самым лихим молодым наездникам атаман торжественно вручал богатое оружие, разукрашенные седла, нарядные уздечки. И уж, конечно, эти свои первые награды казаки ценили не меньше лавровых венков древних греков и хранили их всю свою жизнь. Так вырастали целые поколения.
Запорожцы, эти знаменитые на весь мир витязи моря, научили своих братьев донцов ходить на веслах и под парусами к турецким берегам. Часто черкасы с берегов Днепра возглавляли морские походы. По примеру своих днепровских сородичей донцы готовили челны из липовых колод, которые распиливали пополам середину выдалбливали, а с боков прикрепляли ребра. Для большей устойчивости посудины обвязывались пучками камыша. Челны грузились запасом пресной воды и сухарями. Затем отправлявшиеся в поход казаки - в основном это была молодежь - шли по домам за "Родительским благословением. Именно на Дону была сложена мудрая пословица, ставшая со временем общерусской: "родительское благословение со дна моря достанет - оно в огне не горит и в воде не тонет". Войдя в дом, казак кланялся в ноги отцу с матерью, прощался с ними, как перед смертью (т.е. просил простить, если когда обидел невзначай) и в заключение просил святых их молитв на время похода. Затем все воинство собиралось в храме (а до того как он был построен - в часовне) и служило молебен Николаю Чудотворцу, покровителю мореплавателей. Оттуда они шли на площадь, где пили прощальный ковш вина или меду. На берегу еще выпивали по ковшичку, после чего рассаживались по челнам (в каждом - от 40 до 50 человек). Как и запорожцы, отправляясь в поход, донцы с виду выглядели оборванными - оде¬валось все самое худое и старое. Ружья у них казались ржавыми и негодными, чтоб "глаз не играл". Перед тем как взмахнуть веслами казаки запевали песню: "Ты прости, прощай, тихий Дон Иванович...".
Самым трудным для отправившихся за море - пройти мимо Азовской крепости, возле которой всегда было настороже несколько турецких галер. Поперек же Дона турки протягивали тройную железную цепь, концы которой закреплялись на обоих берегах, где возвышались каменные башни с пушками. Попасть под перекрестный картечный огонь грозило верной гибелью всей казачьей флотилии. Однако казаки были тоже не лыком шиты: они ухитрялись преодолевать цепную преграду или в густой туман или в непроглядную дождливую ночь. Иногда, чтобы усыпить бдительность османов, они пускали сверху бревна, которые колотились о цепи и заставляли турок палить понапрасну. И только коща ретивые сторожа воочию убедятся, что никакой опасности нет и перестанут обращать внимание на бревно, казаки мигом преодолевают цепи и уже тоща - лови ветра в море. Был еще у молодцов и запасной путь: вверх по Дону, потом волоком в речку Миус, а из нее прямой выход в Синее (Азовское) море.
При встрече с турецким кораблем донцы, как и их братья, запорожцы, обходили его так, чтобы за спиной иметь солнце, а спеце корабль. Таким образом, враги не могли разглядеть среди морского простора стайку челнов. За час до захода солнца казаки осторожно приближались примерно на версту к своей жертве, а с наступлением темноты брали корабль на абордаж одновременно со всех сторон. Во время штиля или полного безветрия казаки даже не считали нужным скрываться и ждать темноты: среди бела дня бросались на застывшее судно и остановить их тогда было невозможно ни ятаганами ни картечью. Овладев судном, удальцы забирали оружие, небольшие пушки, ценные товары и золото, затем пускали корабль на дно.
Бывало, конечно, что казаки нечаянно напарывались на боевые турецкие корабли, которые на всех парусах преследовали казаков а, догнав, на полном ходу врезались в середину стайки челнов, топили их, расстреливали картечью. В таких случаях донцы
разлетались в разные стороны, спасаясь по одиночке - на парусах, Веслах, как попало. А сколько раз бывало (Случалось это всякий раз, когда на совести одного или нескольких казаков лекало нераскаянное преступление), попадали казаки в жестокую бурю и тогда прибрежные скалы белели от их распростертых их израненных тел. Если кто-то из них и оставался живым после такого крушения, то не на радость себе, а на муку: о "прелестях" мусульманского плена нам уже приходилось рассказывать.
Но как ни велики были потери, охота казаков погулять за морем, добыть себе турецких зипунов никогда не ослабевала. На место одного убитого являлись десять новых. Считаясь наиболее прибыльными, морские походы никогда не прекращались, несмотря бури, страх неволи, угрозы султана и увещевания царя. Благополучное возвращение из морского похода было всегда радостным событием для всего Войска Донского. Возвратившиеся удальцы останавливались где-нибудь неподалеку от Черкасска, выгружали всю добычу на берег и делили ее между собой поровну, это у них называлось "дуван - дуванить". Затем, надев все самое лучшее, казаки с песнями и ружейной пальбой подплывали к причалу. Войско, заранее извещенное о прибытии, к тому времени привело на берегу, а в донской столице, приветствуя удальцов, непрестанно палили из пушек. Выйдя на берег, "экспедиционный отряд" вместе со всем ожидавшим его православным воинством шел церковь, где казаки служили благодарственный молебен Всемогущему Богу. И только когда он заканчивался, прибывшие обнимались и целовались с родными и друзьями, дарили их заморскими гостинцами.
Кроме золота, дорогих шалей и бархата, донцы в отличие or запорожцев привозили и пленных. Порой их набиралось до 3 тысяч. Их обычно потом обменивали на православных у азовских турок, за пашей азовцы платили по 30 тысяч золотых и более, смотря по знатности, знатные турчанки также были в цене и их старались продать тоже. Остальных же, отобрав наиболее ловких и красивых, приучали к хозяйству. К ним присматривались и, если нрав был подходящий - смирение и терпение всегда ставилось во главу угла, - казак отводил пленницу батюшке, тот крестил ее, а затем и венчал молодых.
Но так было не всегда: коренные донцы, потомки легендарных "черных клобуков" так же как и сечевики, не женились и предпочитали жить в своей военной общине без женщин. Однако с увеличением на Дону пришлого люда из разных мест, и особенно из московского царства, традиция эта поколебалась. Вновь прибывшие и записавшиеся в казачество брали с собой на Дон прелестных пленниц и начинали с ними жить безо всяких обрядов, без благословения церкви. И все же какую-то форму женолюбцы старались соблюсти. Жених обычно выводил на площадь свою привезенную невесту, молился Богу, потом кланялся всему честному народу и объявлял громко имя своей невесты. Потом, обращаясь к ней, говорил: "Будь же моей "женою!" Невеста падала казаку в ноги и на том самодельный "обряд" кончался. Распадались по¬добные браки также легко. Собираясь в поход, казак мог продать свою дрожайшую за годовой запас харчей или же, выведя ее на площадь, говорил: "Не люба! Кто желает - пусть берет!" Если охотник находился, то он прикрывал "отказанную" своей полой, что означало защиту и покровительство.
Разумеется, все эти вольности с женским полом растлевали молодежь, и тогда старшина порешила ввести на Дону в среде казачества законный брак, благословляемый родителями и освящаемый таинством Православной церкви. Но и после того, как семейная жизнь была узаконена среди членов Великого Войска Донского, далеко не все казаки спешили связать себя узами брака. Наиболее преданные вере и заветам отцов без остатка отдавали все свои силы служению казачьей идее: "За веру! Царя! И Отечество!". Когда же лета и раны сгибали их, они постригались в монастырь и доживали свой век в непрестанной молитве за други своя и торжество Православия. Впрочем, семейные донские казаки также славились своей набожностью и строгим исполнением обрядов, в частности постов. Никогда не скупились они, и вкладывать свои кровные в монастыри. Особенно любили донцы Никольский монастырь, близ Воронежа, и Рождественский Черняев, что был расположен в городе Шацке. В этих монастырях висели колокола, отлитые из неприятельских пушек; ризы икон святых и одежды духовенства блистали жемчугом и драгоценными камнями.
Когда надо было поднять в поход все "великое" войско, то по всем городкам рассылались грамотки, которые мы сегодня называем повестками. Шумит, волнуется полная казаками площадь Черкасска. Собрались тут молодцы с Донца, Хопра, Медведицы, Воронежа. Сала, Маныча, ну и конечно с берегов самого батюшки Лэго Дона... Старые, украшенные сабельными ударами казаки держат себя степенно, беседуют тихо, обдумывая каждое слово; среди молодых - шум, перебранка, толкотня, но вот все стихло и все встали в круг: вынесли войсковые регалии - Белый бунчук двуглавым орлом наверху, пернач и бобылев хвост. Вслед выступают есаулы, за ними - войсковой атаман - с булавой в правой руке. Далее все происходило примерно так же, как и в Сечи: Атаман становился посередине круга, есаулы, положивши землю свои жезлы и шапки, прочитывали молитву: "Отче наш, сущий на небесех! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли; Хлеб наш насущный даждь нам днесь на сегодня; И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого". После чего есаулы кланялись сначала атаману, а затем и всему православному воинству. Потом они надевали шапки и с жезлами в руках и возглашали:
«Помогите, атаманы-молодцы! Белый царь шлет вам поклон, приказал спросить о вашем здоровье! Он учинил размир с турками и шлет нас промышлять над крымцами!.." После чего, выждав немного, есаулы спрашивали: "Любо ли вам, атаманы-молодцы?" На что в ответ гремело тысячеголовье: "Любо, любо!"
Впрочем, в кругу не всегда объявляли, куда готовится поход, а просто говорилось: "идти на море" или "собираться в поход". Делалось это из осторожности - чтобы не проведали азовцы. В походе казачество делилось по сумам: десяток товарищей держали одну суму, в которой хранился как запас, так и добыча. Отсюда и выражение "односум", что означает боевой товарищ, с которым все поровну и радости и опасности.
Вообще в старину казаки жили просто, честно и дружно. Краж и обманов не было; все, кто что-то имел или приобретал, делили между собой, как в одной семье, без всяких расчетов. Убивал ли кто большого зверя или поймал большую рыбу - все тут же разносилось по дворам и каждый брал себе сколько нужно было. Чистота нравов была по нынешним временам невероятная - боялись греха казаки пуще смерти, ибо знали, что в любую минуту могут предстать на суд Божий и тогда за каждый нечестный noступок придется платить сторицею. С другой стороны, не озабоченные хозяйством донцы в старые времена жили не в пример веселее. Станишники обыкновенно собирались с обеда на площади или у станичной избы. Сидя кружком, они плели сетки и одновременно слушали бывалых казаков или пели богатырские песни, неповрежденно дошедшие до них из глубокой древности. Возможно, пелись они еще во времена храброго княза Святослава, а может быть еще и раньше, когда греки величали славян скифами. Как бы там ни было, только все они начинались одним и тем же припевом: "Да взду-най-най ду-на-на, взду-най Дунай!"
В Черкасске же было всегда большое стечение народа: там толкались купцы из украинных городов, гащивали заморские послы с пышной свитой, чинно прогуливались астраханцы, терцы, запорожские и яицкие казаки впоследствии ставшие уральскими. Кто приехал за получением вестей, кто подыскивает удальцов на промысел. Один гуляет в лазоревом зипуне с жемчужным ожерельем, другой, заломив набекрень шапку, выступает в бархатном полукафтанье, а на ногах у него простые крестьянские лапти; третий, в облезлом кафтанишке, зато сапоги у него расшиты золотом, и шашка богатая черкесская; четвертый вместо плаща напялил на себя узорчатый ковер и ходит гоголем, посматривая на всех свысока. А вон богатырь: как есть в шелку да бархате, уселся в грязь среди улицы и так жалостливо выводит про тех братьев, что погибали в неволе, что если кто вслушается - непременно слеза прошибет.
Особенно бывало шумно и торжественно, когда в Черкасском городке ожидали прибытия "будары". Еще при первом Романове - Михаиле Федоровиче - утверждено было на Москве ежегодно от-пускать Донскому войску: 7 тысяч четвертей муки (хлебная четверть равняется 7 пудам или 112 кг), 500 ведер вина, 150 пудов свинца и 250 пудов пороху и 17 тысяч серебряных рублей деньгами. С тех пор с 1613 года каждую весну выряжали донцы так называемую "зимовую станицу" из лучших казаков с атаманом во главе. При приезде в Москву казаков допускали к государевой руке, кормили с царского стола, а при отпуске российский монарх жаловал атаману и есаулу по сабле со своим портретом или же дарил серебряными ковшами с позлащенным двуглавым орлом. Простым казакам выдавались из царских кладовых сукна и камки.
Государево жалованье нагружалось в Воронеже на будары и сплавлялось вниз по Дону до Черкасска. Все попутные городки высылали встречу, при этом служили о царском здравии молебен, пили из жалованных ковшей и стреляли из ружей. В Черкасске же казну встречали пальбой из пушек; войсковой атаман приказывал бить в колокол и сам выходил объявить в казачьем круге, что: "Государь за службу жалует рекою столбовою тихим Доном, со всеми запольными реками, юртами и всеми угодьями, и милостиво прислал свое царское годовое жалованье".
Наивно, конечно, было бы полагать, что выделяемой царем суммы было достаточно на все нужды донского казачества, но надо понимать, что донцам дороже денег была государева ласка, сознание того, что они не сами по себе, а являются неразрывной частью единственного в мире православного государства и призваны стоять на защите его границ. Нет, никогда не считали себя казаки сборищем вольных разбойников, живущих по своему произволу, им всегда было присуще чувство долга перед своими православными братьями.
Многие обвиняют казаков, что в Смутное время они выступили на стороне Самозванца, тем самым помогли врагам России. Действительно, договорившись с польским королем о том, что он предоставит жителям Малой России равные права гражданства и свободу в отправлении православных обрядов, Петр Канашевич Сагайдачный привел днепровских казаков под стены московского Кремля. (В период разброда и шатанья в московской части Руси, Сагайдачный, добившись признания у Сигизмунда III казацким всего населения Киевского, Брацлавского и Черниговского воеводств, а себя гетманом всего казацкого войска на Украине, двинулся на Москву, по пути взяв Ливны, Елец, Михайлов. Рассеяв отряд Пожарского и Волконского у Донского монастыря, запорожцы осадили Кремль и взяли его приступом.) Вспомним однако то нечестие, в котором пребывала Московия в то время. Люди, как и нынче многие, думали только о своих личных выгодах, предав государственные интересы.
«Во всех сословиях воцарились раздоры и несогласия, - вспоминает о Смутном времени Буссов, - никто не доверял своему ближнему; цены товаров возвысились неимоверно; богачи брали росты больше жидовских и мусульманских; бедных везде притесняли. Друг ссужал друга не иначе как под заклад, втрое превышавший занятое... Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам, о нестерпимом, глупом высокомерии, о презрении к ближним..." Так же отзывается про обитателей Московского государства того времени Авраамий Палицын: "Впали мы в объядение и в пьянство великое, в блуд и лихвы, и в неправды, и во всякие злые дела..."
Поэтому позволительно будет предположить, что казаки были избраны орудием гнева Божия над закосневшими в разврате.
Гораздо большего внимания заслуживает другой исторический эпизод. Когда все сокрушающее на своем пути войско Сагайдачного (О православной ревности Сагайдачного говорит тот факт, что он сумел мудро опровергнуть лжеучение униатов, написав сочинение, которое даже канцлер Речи Посполитой истый католик Л. Сапега в письме к И. Купцевичу назвал "предрагоценным".) подошло к стенам Троице-Сергиевой Лавры и приго¬товилось штурмовать эту неприступную твердыню, силы защитников святой обители были уже на исходе. Но Бог по молит¬вам преподобного Сергия Радонежского воспротивился этому:
ночью под самый праздник Покрова Сагайдачному явилась Пресвятая Богородица и повелела ему немедленно сняться вместе со всем своим казачьим войском и возвращаться восвояси. И неустрашимый гетман повиновался. Уже на обратном пути он получил от патриарха иерусалимского Феофана послание, в котором тот увещевал казаков "дабы от того времени не ходили на Москву, народ христианский, братию".
Донцы в свою очередь тоже не были в стороне от главных событий Смутного времени. Именно с Дона были посланы к Лжедмитрию два конных полка. Один под началом атамана Заруцкого, другой - Трубецкого. Но прежде чем осуждать казаков, давайте вспомним, что даже отличавшийся верностью своим царям Басманов (Воевода этот прославился тем, что самоотверженно защитил осажденный поляками Новгород-Северский.) объявил всенародно, что самозванец - истинный царь и перешел на его сторону. Что же оставалось делать казакам, гораздо слабее разбиравшимся в политике и только чувствующим, что при Годунове подгнило русское государственное здание. Да и не могли они простить ему того, что, посаженный лестью на царство, Борис пытался лишить казаков их исконных кровью добытых в борьбе с врагами прав.
Казачество не скрывало своей надежды найти в "воскресшем" Рюриковиче, во-первых, истинного государя, отличающегося истинным благородством мыслей и действий и, во-вторых, защитника их старинных вольностей от алчных посягательств. Но как только стало ясно, что Лжедмитрий всего лишь орудие в руках польских магнатов и иезуитов, что нужен он им единственно для того, чтобы захватить русский престол и переменить православную веру, донцы первыми отделились от Самозванца и пристали к ополченцам. Вместе с Мининым, Скопиным и Пожарским отправились они очищать Москву от иноземцев и папских прислужников.
На это, конечно, могут возразить, что и после того, как русская дружина разбила толпы Самозванца, казачий атаман Заруцкий взял Марину Мнишек и бежал с ней в Астрахань, где пытался заставить присягать сыну Марины от Лжедмитрия II, а себя провозгласил правителем государства. Спору нет - такова историческая правда. Более того, мятежный атаман даже просил помощи у персидского шаха и призывал к себе на службу ногайских татар. Только казачество к этому никакого отношения не имеет, так как когда туман начал рассеиваться и казаки разобрались что почем, они лишили Заруцкого звания атамана и даже помогли астраханцам прогнать его из города. Когда же в 1613 году на московский престол выбирали монарха, казачий атаман Трубецкой первым подал грамоту, в которой со всей очевидностью доказывал, что ближе всех прежним царям и по духу и по крови - Михаил Федорович Романов, отцом которого был благороднейший московский митрополит Филарет. Собор согласился с Трубецким, и Романовы почти единогласно были избраны на царство.

Запорожцы, даже богатые, в силу своеобразного желания шикнуть нищенством своего костюма, выказав свое пренебрежение к одежде, часто одевались чересчур просто, и не только в походе. Но зато, когда появлялись они в украинских городах и местечках, или когда в Сечи отмечалось торжество, они буквально преображались. Наряд их становился настолько роскошным, что с ним не могло соперничать одеяние ни польской шляхты, ни русских дворян». Делалось это с тонким расчетом, чтобы у юного поколения, глядевшего на их роскошный костюм и снаряжение, появлялось желание встать в ряды казаков.
Вот как описывает платье запорожцев XVIII века живший в их среде Василий Зуев: "Калганы у них были синие и делались из такого хорошего сукна, что оно никогда не линяло (обычно из оксамита, т.е. дорогого синего бархата, расшитого золотыми узорами). Отвороты на рукавах красные и пояс красный, а шаровары синие. Поверх одевался кармазинный (от тюркского "кырымыз" - красный) или буракового цвета жупан".
И каптан и жупан в плечах были довольно широки, а в перехвате узки и потому давали казаку полную свободу действий. Можно было махать саблей вперед и назад, нисколько не стесняя движений. Шаровары (суконные, нанковые или кожаные) были всегда необыкновенно широкими, так что в иные можно было штук 30 арбузов вложить. Шаровары было принято низко напускать на сафьяновые чоботы (сапожки мягкие) желтого, зеленого или красного цвета. Так что виднелись одни каблуки с серебрянными или медными подковами. Поэтому когда казак шел, будто шелковый парус распускался. Карманы на шароварах делались с золотым позументом. Шапки у запорожцев были смушковые, высокие. Цвет дна - зеленый, красный, васильковый и прочее - зависел от того, к какому куреню казак был приписан. Прежде чем надеть шапку, запорожец заматывал за ухо свою чуприну и потом уже надевал шапку на голову. Как надел шапку, то он уже и казак - считалось, что это самое первое и самое главное одеяние. Однако не всегда такой была одежда у запорожцев. По началу в XVI веке одевались они намного скромней. Даже поговорка такая была: "казак - душа правдыва - сорочки не мае". Что это отнюдь не преувеличение, говорят свидетельства очевидцев тех лет. Вот одно из них: "Бывало, обреет себе запорожец голову, заправит оселедец за ухо, завяжется тряпицей, натянет на себя епанцу (широкий казацкий плащ) и опорки из свиной кожи, да так и ходит себе. А иной поймает козу, обдерет ее, облупит кожу, очистит от шерсти, оденется, подошв) или на одну ногу натянет постол, а на другую сапог и блукает в степи, припевая:


Одна нога у постоли,
А друга - в сапьяни.
Подывыся, Ганно,
Який постил гарний.

Случалось, что летом запорожцы ходили и совершенно голыми. как тогда ворили : «Увесь звесь – куды схоче, туды и скаче, нихто за ним не заплаче". Раскольничий поп Иван Лукьянов на пути своем в Иерусалим, встретил ватагу казаков полковника Семена Палия, описывал их так: Голы,что бубны, без рубах, нагие страшно зело... У нас на Москве и на Петровском кружале не скоро сыщешь такова хочь одного». Далее он уточняет, что некоторые казаки все же имели кое-какие одежды «носили их до сносу, никогда не переменяя - поки сами не спадут с плеч».
Но шло время , и славное войско запорожское оружием и доблестью у проклятых басурман такие одежды, которым дивилась вся Европа. В XVIII веке пояса уже делали из кружевных шалей или турецкого (персидского) шелка, причем концы их обязательно золотились или серебрились. Поверх всего одевали они уже просторную и долгую черкеску, контрастирующую с цветом каптана. У черкески рукава обычно были с распорами, которые для красоты закладывались и завязывались за спиной. Едет, бывало, казак верхом, и кажется, будто у него на спине приделаны крылья, которые то и дело «метляются» сзади. Вот по этим крыльям и узнавали запорожца. В ненастье по верх черкески набрасывалась кирея – прообраз бурки – сделанная из «волны» (овечьей шерсти) или кожи, она надежно предохраняла казака от холодного ветра, дождя или снега. В походах запорожцы любили носить короткие кожаные куртки, которые они называли «кожанками».
Но парадная одежда у запорожцев оставалась парадной, не зря про них люди говорили: «Разодеты, так, что Боже, твоя воля! Золото да серебро! Будто все убраны звездами или цветами. Сабля на боку, пистоли за поясом, все в золоте – так и горит. Идет запорожец и земли не касается. А как сядет на коня и поедет по ярмарке, то словно искры сверкают. Выбросит, бывало, запорожец шапку вверх и не допустит упасть: подлетит на коне и схватит. А кто не схватит, тот на свой счет поит и угощает товарищей».

Без Бога не до порога…

В прошлом люди недобросовестные нередко возводили на казаков напраслину, обвиняя их в безверии и равнодушии к религии. Так Адам Кисель, стремившийся более угодить католическому монарху, чем православному воинству отзывался о запорожцах как о людях "никакой веры". Униатский митрополит Рутский именовал их людьми без религии, а еще раньше думные дьяки московские в 1594 году называли их перед послом германского императора Эрихом Ласотою "людьми не имеющими страха Божия". Клевету эту повторял в прошлом веке П. А. Кулиш, а в нашем многострадальном столетии, как известно, хулителям православного воинства казачьего не было числа.
Но стоит побывать в бывших казачьих владениях казачьим, чтобы воочию убедиться, что забота о вере у них стояла на первом месте. Уже при выборе места для своего коша сичевики думали не только о выгодном стратегическом положении будущей крепости, но и руководствовались религиозным чувством. Найдя какой-нибудь величественный остров среди Днепра или высмотрев возвышенный "рог" (т.е. мыс, далеко вдающийся в реку), запорожцы выбирали самое красивое и самое открытое место и на нем прежде всего возводили церковь. Чаще всего это был храм в честь Покрова Божией Матери. И только по сооружении церкви они строили все необходимое для жилья, приговаривая при этом обычно: "Пусть красуется храм Божий в небесной высоте и пусть святые молитвы несутся о нас прямо от земли до престола Господа Бога".
В самых отчаянных положениях, вынужденные обстоятельствами отступать или даже спасаться бегством, казаки прежде всего думали о своей церкви и первым делом забирали с собой церковное добро.
Пусть подтвердят участники боевых сражений, в том числе и наши современники - "афганцы": ничто так не развивает религиозные чувства как война. "Кто в Севастополе не бывал, тот Богу не молился... Вера в промысел Божий есть единственный якорь спасения во всех случаях, как бы ни была близка смерть. Сколько раз всплывали в памяти молитвы, которым в детстве обучала мать. На поле брани они вдруг припоминались и прочитывались со всей точностью". Написаны эти слова более 100 лет назад, но они, без сомнения приложимы и к прошлым временам, и к дням сегодняшним.
При всей кажущейся разгульности жизни запорожских казаков (На самом деле на простоту и воздержанность в жизни - вспомним их нестяжательный быт и общинный, почти монастырский образ жизни в Сечи - запорожцы смотрели как на одну из важнейших и необходимейших причин их непобедимости. Они не без основания полагали: только тот, кто победил врагов в себе - тщеславие и самолюбие, любовь к роскоши и излишествам, в состоянии победить и врага внешнего - неприятеля. Монахи-воины Андрей Пересвет и Александр Ослябя, прославившиеся в Куликовской битве всегда были примером для истинных казаков.) они отличались искренней, далекой от лицемерия верою. Так, "вечерня в Сечи бывала раньше принятого в монастырях времени, заутреня отпускалась всегда до свету, а литургия начиналась до восхода солнца" ( Свидетельство иеромонаха Полтавского монастыря Леонтия (Яценко-Зеленского).). Войсковая старшина и куренные атаманы в мирное время не пропускали ни одного дня, чтобы трижды в день не сходить в храм. При этом было даже заведено, чтобы каждую ночь к заутрене кошевого будил пономарь, а судью, писаря, есаула и всех 38 куренных атаманов – подпономарий ( В книге XIV "Киевской старины" за март 1886 опубликована характерная вы¬держка из журнала кошевого П.И.Калнишевского, путешествовавшего со всей старшиной по паланкам Запорожского войска: "И ходили 25 числа в субботу в церковь на утреню и на службу. Прежде службы был акафист, а по акафисте пето умиленную песнь "О, всепетая, Мати". А когда акафист совсем совершился, начата Федором Фомичом (кодацким священником) служба Божия. А по службе пан кошевой всех панов и священников к себе звал и по нескольку чарок горелки трактовал. И ходили все по просьбе к Полтавцу кушать, коим весьма хорошо, как сказывают, будучи принятые воротились по квартирам. Кошевой опочивши, ходил до вечерни, а по вечерни никуда нейдя, у себя вечерял и спать лег, и спал до утреннего звона, а в то время в церковь на утреню ходил, также и на службу, которая собором отправуема была" (с. 605).)
Защита матери родной - православной церкви - всегда стояла в центре жизненного предназначения всех казаков в совокупности и каждого в отдельности. (Именно о ней писал Тарас Григорьевич Шевченко в своем знаменитом стихотворении: "Учитеся, браты мои, учитесь, читайте, И чужому научайтесь, и свого не цурайтесь:Бо хто матерь забувае, того Бог карае Чужие люди цураются"). Даже когда запорожцы одно время жили "на степях татарских, кочевьях агарянских" и пользовались покровительством крымского хана, они все равно не могли без того, чтобы открыто не проклинать татар за сожжение ими казацкой святыни - Самарско-Николаевского монастыря.
Живя под верховенством польского правительства и пользуясь разными благами демократичнейшего из всех государств Европы того времени - Речи Посполитой, запорожцы ненавидели ляхов за то, что они не уважали Православной веры и стали зачи¬нателями и распространителями унии, этого фальшивого и незаконнорожденного дитя иезуитов и попов-отступников. Самые слова "униат" (читай - "грекокатолик") и "католик" на языке казаков считались бранными. Вот почему, пребывая "ненарушимо" в православной вере, казаки не могли смириться с происками, а в конце концов и с ожесточенной экспансией иноверия. И совсем не случайно они начали войну "опричь прав и вольностей войсковых, за веру святую православную" под предводительством Богдана Хмельницкого, а по окончании войны добровольно предались в "протекцию государства московского". Делалось это прежде всего для "единоверия православного".
Еще одним доказательством набожности запорожцев было их особенное радение о храмах Божиих. Несмотря на свои довольно ограниченные средства, они содержали в разных местах 14 церквей, в том числе и свой монастырь. Сичевая церковь считалась одной из богатейших в православных землях. Ее высокая колокольня с 4 окнами была вооружена пушками, как для защиты от врагов, так и для пальбы во время торжественных служб - на Пасху, на Покров Божией Матери и на Крещенье.
Вот как описывает празднование Богоявления в Сечи очевидец: "Служба кончилась. Вынесли из церкви хоругви. Процессия запорожцев приблизилась к Днепру. Как только отец-архимандрит по¬грузил в Иордан святой крест, все пушки разом дали залп, после которого затрещали казачьи самопалы и рушницы.
Таким же порядком процессия двинулась назад. Казаки разошлись по куреням, где вместо обычной пшенной каши или галушек на столах дымился борщ с салом, лежала вяленая рыба, поросята, зажаренные целиком, "пострама" из бараньих ножек, горы вареников, соленых огурцов и колбасы. В горелке, меде, пиве, венгерских и крымских винах тоже недостатку не было. Все эти напитки стояли в больших посудинах, поверх которых плавали черпаки. Особенно уважали запорожцы варенуху. Они варили ее из водки, приправляя медом, сухофруктами и пряностями. После обеда запорожцы обыкновенно отправлялись в предместье, где гуляли всю ночь.
Вот пред шинком, два казака друг против друга, взявшись в боки, выбивают ногами мелкую дробь. Не колыхнется казак, не дрогнет его седой ус, так легко, так плавно он движется, подаваясь навстречу то одним плечом, то другим. Вдруг он опустился на землю и пошел плясать в присядку, выскакивая на аршин вверх от земли. Невесело его лицо, даже сурово. Нет против него его милой и он вскрикивает, точно в кровавой схватке: "Гей, гай-гай, гур-ра-га! Секи, коли, режь врага!" В другом месте толпа запорожцев окружила слепца кобзаря, усевшегося на земле. У многих из очей капают слезы, кобзарь, перебирая струны, поет "думу" про несчастную судьбу Свирговского...

80 богатырей с палицами против Орды.
Единый веник и разрозненные прутья. Кровь мучеников или культурное "завоевание" Нерусских. Православный храм в Золотой Орде. Авторитет и власть русского митрополита. Военные поселения в степи. Половина войск Золотой Орды - славяне.
Начало молодечества на Дону. Порядок и дисциплина. Зигзаги судьбы.

"...Вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена до-тла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете..."
Н.В.Гоголь

Из летописей мы знаем, что христианские богатыри были на Руси вплоть до нашествия Батыевых полчищ. В битве при Калке, например, участвовало 80 русских богатырей под предводительством легендарного Алеши. Историки при этом сообщают, что богатыри отражали нападения врагов палицами, и, так как не имели защитных доспехов, все полегли под дождем монгольских стрел.
Объяснение это, на наш взгляд, весьма поверхностно, и многое остается неясным, а главное, создается впечатление, что судьба была чересчур несправедлива к Руси. На самом деле древние, богатыри легли костьми за Русскую землю, кровью своею омыв грехи безбожных князей, истреблявших собственный народ. Однако кровь мучеников за веру и отечество зря не проливается: рано или поздно Додает обильные духовные всходы и служит залогом возрождения народа в последующих поколениях. Что и случилось, как известно, первый раз спустя полтора века во время Куликовской битвы.
О том же, что традиция прежде всего духовного, а затем уже и физического богатырства не прервалась на Руси, красноречиво свидетельствует пример двух иноков Троице-Сергиевой Лавры: Александра Осляби и Андрея Пересвета, сокрушивших в единоборстве иноземных богатырей в начале Куликовской битвы. Да, монголы в 13-м веке одолели наших предков, но одолели они не единое Русское государство, а кучку разрозненных княжеств (как сказали бы сегодня "суверенных" государств), ослабленных борьбой друг с другом. Да и то победили не всех, а тех, кто уже был побежден грехом и развратом.
Скажем, русские, жившие в Приазовье и обслуживающие перевозы в нижнем течении наших великих рек Днепра, Дона и Волги - бродники, остались непокоренными. Хотя они и были обложены данью, не платили ее. Одним из центров их сосредоточения была дельта Дона и древний город Танаис, который был рас¬положен на месте нынешнего Ростова-на-Дону. Батый так и не смог взять штурмом этот город.
Но вначале коротко расскажем о том, кто такие были татары-монголы, откуда они пришли на нашу землю и каким способом одержали победу.
С незапамятных времен на северо-востоке нынешней Монголии обитали многочисленные кочевые племена, занимались они исключительно скотоводством. Объединенные в начале XIII века под властью смелого и решительного Темучина (прозванного впос¬ледствии Чингиз-ханом - "властелином Вселенной"), они образовали сильное и высокомобильное войско. Монгольские всадники отлично владели луком, пикой и саблей. Пики у них были снабжены специальными крючьями, чтобы удобней было стаскивать противника с лошади. Стрелы у них были двух видов: с калеными наконечниками, которые могли пробить доспехи, и обыкновенные, легкие, применявшиеся в стрельбе по дальним незащищенным целям.
Поток монгольских орд, двигавшихся на запад, захватил в сво¬ем течении многочисленные тюркские племена под общим названием "татал" (или "тата"). Отсюда и двойное название завоевателей (буква "л" со временем превратились в "р") - монголы-татары. (Отсюда видно, что коренные ордынцы и тюрки - жители Поволжья далеко не одно и тоже, хотя имеют и одинаковое название.)
Вот что рассказывает о тактике монгольских всадников римский монах Плано Карпини, побывавший в гостях у Батыя в 1246 году: "Надо знать, что всякий раз, когда они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим. И это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду.
Вожди или начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях отроков... Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадей, это они делают для того, чтобы заставить думать о большом количестве воюющих...
Перед лицом врагов они посылают отряд пленных... С ними идут и какие-нибудь татары. Свои же отборные отряды они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели противники и таким образом они начинают сражаться со всех сторон... А если случайно противники удачно обороняются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и сразу, как те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда во время бегства убивают больше, чем могут умертвить на войне".
В Китая и Персии монголы взяли в плен и заставили работать лучших военных специалистов того времени. Отсюда понятно почему боевая техника у них была на самом высоком уровне. Захватчики разбивали стены, встречавшихся на их пути крепостей мощными таранами, взрывали пороховыми зарядами, наконец, поджигали осажденных нефтяными бомбами. Их катапульты были в состоянии метать полуторацентнеровые камни. За полвека непрерывных войн Чингисхан подчинил себе 720 народов на огромном пространстве от моря Желтого до моря Черного. Армия его насчитывала 300 тысяч отборных всадников.
Вот с каким врагом предстояло сразиться русским людям. Смогли бы они отразить его ужасное нашествие? Смогли бы, не измени их князья заветам равноапостольского князя Владимира Владимира Мономаха, сохрани они чистоту веры и единство в годину испытаний. Об этом красноречиво свидетельствует злополучная битва при Калке.
В1223 году одна из армий Чингис-хана под командованием Субудая перевалила через Кавказский хребет и встретилась с объединенными силами половцев, лезгин, осетин и черкесов.
Упорное сражение показало монголам, что грубой силой они не одолеют объединившихся. И тогда Субудай пошел на хитрость он богато одарил половцев, пообещав не трогать их земли, как земли родственного тюркоязычного народа. И половцы, предав союзников, отправились восвояси. Субудай разгромил ослабленного изменой противника и без промедления пустился в погоню за «родственниками». Наголову разбитые половцы сполна заплатили за свое предательство.
Бежавший на Днепр половецкий хан Котян умолял о помощи галицкого кого князя Мстислава Удалого. Мудрый князь сразу понял какая страшная беда грозит Руси, и, рассудив, что лучше перенести сражение в половецкие степи, чем подвергать опасности свои земли принял предложение вчерашнего своего врага Котяиа. Мстислав Галицкий убедил выступить против татаро-монголов еще двух сильных князей - Мстислава Киевского и Мстислава Черниговского. Плохо, что с самого начала южнорусские князья не смогли договориться об единоначалии и объединении всего войска. Оберегая свой "суверенитет", они тем самым обрекли себя на разрозненные действия, а в итоге - на поражение.
Спор возник у реки Калки: Галицкий и Черниговский князья были за то, чтобы переправиться на другой берег, а Киевский -стоять на месте и ждать противника. Так и не придя к согласию, каждый поступил, как хотел: Мстислав Киевский стал обносить свой лагерь оградой из кольев, а половцы и два других Мстислава перешли на левый берег. Когда началась битва, монголы обратили передовой отряд, состоявший из половцев, в бегство, и те, отступая, смяли двигавшихся за ними русских. После кровопролитнейшей схватки галичане и черниговцы были наголову разбиты. За их избиением следил с высокого правого берега Мстислав Киевский, так и не тронувшийся с места на помощь братьям по крови и вере.
На следующий день пришел его черед защищаться. Субудай напал и на него, переправившись через реку. Три дня киевляне отражали атаки татар, а на четвертый день Субудай предложил за выкуп снять осаду и пропустить войска домой. Обрадованный Мстислав согласился. Но как только русская дружина вышла из укрепленного лагеря, враги напали на нее и всю уничтожили. Мстислава и прочих знатных пленников монголы бросили на пол юрты и накрыли сверху досками. И на этом живом помосте как бы в назидание русским, не уступавшим друг другу перед лицом врага, Субудай устроил пир своим военачальникам.
Однако за победу на Калке, даже при том, что силы русских разрознены, монголы дорого заплатили. По крайней мере, идти вперед сил у них уже не было. Субудаю пришлось повернуть назад, к Волге. Там его войско встретили волжские болгары и разбили наголову. Сам Субудай едва тогда спасся. Выходит, не были монголо-татары непобедимы даже с самого начала.
Требовалось извлечь урок из битвы при Калке: объединиться, избрать единого военачальника, стоять насмерть и не идти ни на какие переговоры с коварным врагом. Но этого не было сделано. Князья, забыв Бога, ослепленные злобой друг к другу, не желали простить старинные обиды и продолжали проливать братскую кровь. Не мудрено, что когда, в 1237 году внук умершего Чингис-хана Батый напал на Русь с тем же Субудаем во главе 300-тысячного войска, ослабленные русские княжества не в силах были по одиночке сдержать этот натиск и погибали одно за другим. И хотя славянские ратники проявили чудеса храбрости - один маленький Козельск семь недель отбивался от во сто крат превосходившего его врага - единую власть, единое руководство военными действиями невозможно было возместить ни храбростью, ни отвагой. -
Однако победа татаро-монголов, если вдуматься, была весьма относительной. В первое же десятилетие Батыева нашествия происходит обратное "завоевание" русскими монгол. Завоевание культурное. Иначе и быть не могло, ведь монгольская речь (письменного языка у них не было) состояла всего из нескольких слов, а входившие в состав Орды печенеги (впоследствии называвшиеся ногаями) были настолько дики, что не умели различить весну от осени и год отсчитывали с начала вырастания травы. Не мудрено поэтому, что монголы перенимали культуру и язык русских, усваивая новые для себя обычаи. Но что еще важнее, многие из них с приходом на Русь стали креститься в православную веру. Не случайно в ставке хана буквально с первых лет образования Орды выстроен православный храм. Сын Батыя Сатрак и его жена стали христианами, а племянника завоевателя рукоположили во Епископа.
Даже когда монгольская правящая элита повернулась лицом к Магомету и приняла ислам (с этого момента, кстати, и начинается закат Золотой Орды), она по прежнему относилась с почтением к православному духовенству. Пример - исцеление жены хана Джанибека Тай Абдулы святителем Алексием. Кстати, именно в ее честь недалеко от Москвы был построен город Тула (само название топонима происходит от сокращенного - Таи Абдула), где супруга властителя Золотой Орды, которая изначально была Христианкой, доживала свои последние годы. Вот почему в продолжение всего периода татаро-монгольского ига русский православный митрополит пользовался в Золотой Орде гораздо большим авторитетом, а следовательно, и властью, чем все князья вместе взятые.
Последние, за небольшим исключением, в сущности, были приказчиками хана, не имеющими права содержать собственной дружины и вести самостоятельную политику. Из бывших княжеских дружинников было составлено особое войско, в котором только высшее начальство - тысяцкий и темник (от тюркского слова «темен» - тьма, что значит 10 тысяч) были природными монголами, остальные же - сотники, пятидесятники и десятники - были русскими. Кроме этого воинского контингента, одна десятая часть мужского населения русского народа ежегодно пополняла вооруженные силы монгол. Причем последние строго следили за тем, чтобы русские не смешивались ни с половцами, ни печенегами и жили обособленными военными поселениями.
Русские поселенцы были расселены на землях исключительно плодородных (низовья Днепра, бассейн Дона и Волги), которые в 17-м веке разрозненная и потому ослабленная Русь вынуждена была уступить кочевникам - прежде всего половцам. На этих землях русским поселенцам позволялось свободно заниматься коневодством, скотоводством, рыболовством, охотой и огородничеством. Однако им строго-настрого запрещалось земледелие, так как монголы резонно полагали, что оно может повредить их боеспособности. Поселенцы или, как они назывались у монгол - "казаки" были свободны от различных податей в отличие от населения коренных областей Руси, обязанного платить дань хану, баскакам да еще своему "родному" князю. Вот откуда презрение у стародавних казаков к хлебопашеству и мужикам в частности.
Выведенные из родных мест русские поселенцы, а также исконные жители Приазовья и бродники описаны европейскими послами, побывавшими в Золотой Орде. В частности, посол Людовика IX, Вильям Рубрикус, проезжая по нижнему течению Дона сказал: "Повсюду среди татар разбросаны поселения русов. Они превратились в закаленных воинов. Средства для жизни добывают войной, охотой, рыбной ловлей и огородничеством. Для защиты от холода и непогоды они строят землянки и постройки из хвороста. Своим женам и дочерям они не отказывают в богатых подарках и нарядах. Все пути передвижения обслуживаются русами и на переправах рек - повсюду "русы". Далее Рубрикус возмущается тем, что отдельные шайки русов и алан (осетин) по 20 человек и более нападают на богатых путешественников и грабят их. (Стало быть "молодечество" на Дону родилось много раньше, чем появился там легендарный Стенька Разин.)
Известно, что золотоордынские войска более чем наполовину состояли из русских воинов. То, что большинство русских не изменило своей вере, и почти все они остались православными, подтверждает тот факт, что с образованием военных поселений повсюду в степи стали строиться храмы. Возникло несколько новых православных епархий. Об этом свидетельствует и письмо венгерского короля Белы, сообщавшего папе Григорию, что в составе монгольских войск, опустошивших Венгрию, были "русские бродники с Востока и другие еретики с Юга". Естественно, что католик Бела не мог иначе назвать православных, как "еретиками".
Было бы неверным полностью отрицать влияние монгол на русских. Оно, естественно, было. И это мы легко можем проследить в нашем современном языке, который несет отпечаток я того времени. Скажем, слова "атаман" (тюркского происхождения корни - "ата" - отец и "ман" - темен " 10 тысяч, т.е. темник, командир отряда казаков числом в 10 тысяч) также как "есаул" ( с тюркского буквально "распорядитель, исполнитель повелений), (от тюркского "сагайда" - "козел", ибо, по обычаю, колчан для стрел изготовляли из шкуры козла, натягивая ее на деревянный каркас), "торба" (от тюркского "мешок", "котомка") и т. д. вошли в казачий обиход с появлением в южной Руси монголо-татар.
Система наказаний, в частности ответственность всех за трусость или предательство одного из воинов (Монгольское правило гласило: «Если из десяти человек бежит один или двое, то все умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются. Точно так же, если один, или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют за ними, то их также умерщвляют, а если из десяти в попадает плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются»), безо всяких изменений была перенята казаками у золотоордынцев и сохранялась, у тех же запорожцев до середины XVIII века. Следует отметить, что благодаря последнему обстоятельству дисциплина в ханских войсках была гораздо выше, чем в современных им европейских армиях. Структура же почтовых сообщений, введенная монголами на территории всей громадной империи, была настолько совершенна, что была перенята Российской империей и просуществовала в России несколько столетий вплоть до первой четверти 19-го века.
И все таки, хотя жестокая власть ханов была для славян меньшим злом, чем кровавая междуусобица собственных князей, иго оставалось игом. Не случайно в русских сказках появился образ Бабы Яги Костяной Ноги. Не было страшнее ведьмы в мировом эпосе. Сидя на пепелищах родных городов, матери, чтобы успокоить своих чад говорили им: "Не плачьте, придет бабай-ага и возьмет вас». Постепенно тюркское "бабай-ага" - что означает буквально «старый господин» превратилось в Бабу Ягу. Платить дань чужому народу, отдавать ему в рабство собственных детей было невыразимо тяжко. Вот почему, когда на северо-западных границах Руси стало развиваться и увеличиваться независимое Литовское княжество, взоры наших предков обратились в его сторону.
Однако мы не сказали, почему бродники по замечанию Рубрикуса «народ многочисленный», для которого была в 1261 году учреждена особая православная епархия Сарская, с принятием монголо-татарами магометанства вдруг исчез, как будто испарился.
Объясняется это очень просто. Славянское население Приазовья и Дона, оставшееся на своих старых местах стало терпеть притеснения и испытывать все усиливающееся давление со стороны новоявленных мусульман, властителей Орды. Меньшая часть его, не выдержав борьбы и лишений, приняло мусульманство и смешалось с тюрками. Именно эти люди положили основание племени киргиз-кхасакам или кайсакам.
Все же остальное свободолюбивое и сильное духом казачество, оставшееся верным Православию и заветам предков, переселилось к своим родичам на Днепр, ( Родичи эти назывались черкасы (само слово происходит от тюркского выражения "чири киси", что буквально означает - "люди армии" или, говоря современным языком, профессиональные военные). Черкасы составляли ядро дружины киевских князей с незапамятных времен и являлись отдельным сословием, имевшим свои осо¬бые права и вольности.
Во время нашествия Батыя черкасы, как и бродники Танаиса, остались независимыми, укрывшись от завоевателей на днепровских островах. Оттуда они постоянно предпринимали речные и морские походы на татарские владения, а затем и турецкие. Сначала они прозывались казаками островными, а затем казаками запорожскими. Во второй половине XIV века кроме бродников с Дона к ним прикочевали и черкасы низовьев Кубани и предгорий Кавказа. Последние на протяжении целого столетия отстаивали свою веру и независимость в борьбе с мусульманами, окружившими их со всех сторон. В итоге большая часть из них погибла, часть ушла на Днепр к братьям по крови и по духу. Но были среди них и такие, кто смешал свою кровь с тюркской и принял магометанство. Последние выделялись среди персов и турок своей храбростью и дерзкой отвагой. По созвучию с их прежним именем турки прозвали их "черкесами", что в переводе с турецкого означает "головорезы".) в русские окраинные или иначе укра¬инские города под защиту литовских и московских великих кня-зей. Как раз в этот период времени - вторая половина XIV века -казачество объявило всему мусульманству непримиримую войну, войну страшную по своей жестокости, длившуюся несколько веков и закончившуюся победой православных рыцарей. «Именно их имел ввиду Гоголь, когда писал: "Вместо прежних уделов, мелких городков, наполненных псарями и ловчими, вместо враждующих и торгующих городами мелких князей возникли грозные селения, курени и околицы, связанные общей опасностью и ненавистью против нехристианских хищников".
Итак, взоры наших предков в XIII веке все чаще и чаще стали обращаться на Северо-Запад, защищенную лесами и топями Литву. Собственно могущество литовского княжества стало быстро расти после того, как 40 тысяч днепровских казаков открыто взяли его сторону, перейдя на службу к сыну князя Гедемина - Ольгерду. Автоматически все земли бывших Киевского и Волынского княжеств вошли в состав Великого княжества Литовского. Столь решительный поступок днепровских Черкасов объяснялся православием Ольгерда и высоким положением русских в его государстве, с одной стороны, с другой - предательскими действиями московского князя Ивана Калиты, опустошавшего и грабившего вме¬сте с золотоордынским ханом Узбеком непокорные ему русские княжества.
Поддерживаемый казаками Ольгерд разбил монголов при Си¬ней Воде и занял Подолье. Таким образом границы Литвы достигли Черного моря. После чего литовский князь решил покончить с Москвой и поддерживающей ее Золотой Ордой. Для этого он во¬шел в союз с тверским князем и объединенными силами занял город Дмитров.
В 1368 году Москва была осаждена литовцами, действовавшими в союзе с тверцами и рязанцами. Одновременно в Новгороде сел родственник Ольгерда Юрий Нариманович. Казалось, участь Москвы (в ней в то время сидел несовершеннолетний сын Ивана Красного, внук Ивана Калиты, Дмитрий, прозванный впоследствии Донским), а за ней и Золотой Орды предрешена. Но Бог судил иначе. Москва выстояла и вскоре скончался Ольгерд. После его смерти на литовский престол сел его старший сын - вероотступник Ягайло, который также стремился сокрушить московское княжество. Для этого он пошел на нечестивый союз с золотоордынским ханом Мамаем. Видя такое дело, днепровские казаки во главе со своим атаманом Боброком переходят на сторону князя Дмитрия, а за ними и оставшиеся верными православию братья Ягайло - литовские князья Андрей и Димитрий. На поле Куликово сразиться за землю русскую, за веру православную пришли воины из всех русских княжеств, кроме одного - Рязанского. Рязанский князь Олег в этой борьбе взял сторону врага. По молитвам преподобного Сергия Радонежского Бог даровал победу русским. Куплена она была дорогою ценою. За три часа сражения мы потеряли 40 тысяч воинов, но татары - вдвое больше. И опять решающую роль сыграли предводительствуемые Боброком казаки до последнего часа стоявшие в засаде и обрушившиеся на врага, как снег на голову. Когда черкасы ринулись на врагов, та¬тары закричали: "Увы нам, слабейшие люди с нами сражались, а сильнейшие все сохранились". "После чего, - пишет летописец, обратились татары в бегство и побежали".

Откуда пришли наши предки и как они расселялись.
Болконский лес - место, из которого берут начало большинство крупных Европейских рек. Кентавры, они же скифы и они же гунны -один и тот же народ.
Отчего славяне называли себя славянами.
Победоносное шествие скифов-славян по миру во время пророка Иеремии. Их ахиллесова пята, которая до сих пор дает о себе знать. Участь Кира и Дария I, дерзнувших вторгнуться в скифские пределы. Подвиги князя Святослава и его дружины.
Что произошло после крещения Руси. Почему Илья Муромец стал богатырем.
Оскудение Руси и необходимость горького лекарства.

Поучение Владимира Мономаха детям своим

"Чадца мои (т.е. дети мои) первое страх имейте Божий в сердце своем и милостыню творите неоскудну, та бо начаток всякому добру. Поистине, дети мои, разумейте, како человеколюбец Бог милостив и премилостив: если нам человеком грешным и смертным, кто зло сотворит, то хощем истребити его и кровь пролить, а Господь наш, владея жизнью и смертью, согрешенья наша выше главы терпит, как отец, чадо свое любя, бия и снова привлекая к себе...
Вы же паче убогих не забывайте, но елико можете по силе кормите и заботьтесь о сиротах и вдовицах и не давайте сильным погубить человека. Епископы, и попы, и игумены чтите, с любовью взимайте от них благословенье, и не устраняйтесь от них, и по силе любите и снабжайте, да приимите от них молитву от Бога. Паче всего гордости не имейте в сердце и уме, но говорите: смертны есмы, днесь живи, а заутра в гробе, все, что нам еси дал не наше, но Твое, порученное на мало дней. Старого чтите как отца, а молодого как брата.
В дому своем не ленитеся, но все видите. Леность бо всему мати, что умеете, то забудете, а чего не умеете, не научитесь. Не могите ленитеся ни на что доброе во первых к церкви - да не застанет вас солнце в постели. Заутра отдавши Бо-гови хвалу и узревши солнце, прославите Бога с радостью, рече: "Просвети очи мои, Христе Боже..."
На войну вышед не ленитеся, не надейтеся на воевод, не злоупотребляйте ни питьем, ни едой, ни спаньем. Караулы сами наряжайте, а оружье не снимайте с себе вборзе (т.е. второпях), не разглядевши всего, внезапу бо человек погибает.
Лжи блюдитеся и пьянства и блуда, в том бо душа погибает и тело"...

Как известно, из ничего ничего не возникает; и никто еще не видел, чтобы заброшенная в степи дикая яблоня давала крупные, сладкие и сочные плоды. Точно так же невероятно, чтобы на пустом месте возник народ, прославившийся в мире столькими подвигами и талантами. Итак, давайте вместе поищем корни казачества. Как теперь уже доподлинно известно, как и все европейские народы, славяне вышли из единой арийской прародины, находившейся в верховьях Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи. Сначала они заселяли Балканы. Эта южная ветвь славянских народов, прославившаяся своими плаваниями по южным морям, получила название Венетов. Венеты построили Венецию и поныне единственный в мире город, стоящий на сваях посреди моря. Кроме того, они основывали порты по берегам Черного (Сурож) и Азовского морей (Азов) задолго до прихода туда греков и тем более татар и турок. Другая группа славянских племен - варга, впоследствии прозванные варягами, - пошла на север Европы и поселилась на берегах нынешнего Балтийского моря, в ту пору называвшегося морем Варяжским. Одно из варяжских (северославянских) племен - Ругии, или Руссии, давшие название острову в Балтийском море Ругия, или Руссия, - приобрело славу Знаменитейших воинов и торговцев. Этот храбрый народ был призван восточнославянскими племенами на берега озера * Ильмень и реки Днепр, где и было основано Древнерусское государство. Восточные славяне, заняв а) верховья Немана и Западной Двины, текущих в Балтийское море; б) верховья Ловати, Шелони и других рек, впадающих в озеро Ильмень, а оттуда через Ладожское озеро и реку Неву - в Балтийское море; в) верховья рек, впадающих в Северную Двину и Белое море; г) верховья Днепра, Оки, Дона и Волги, которые несут свои воды в Черное и Каспийское море, другими словами, овладев важнейшим водо¬разделом Европы - Волковским лесом, получили возможность расселяться на обширнейшем пространстве этой части света (Эта теория аргументирована и доказана в работах Юрия Венелина).
Осваивая привольные южные степи, наши предки приручили обитавших там диких лошадей. Постепенно они стали лучшими в тогдашнем мире наездниками и конными стрелками и наводили ужас на все народы, которые пытались им сопротивляться. Например, древние греки, которые жили в гористых местах и почти не пользовались по этой причине лошадьми, видя неуловимых и непобедимых пришельцев севера, издали поражавших их стрелами, - решили, что они составляют одно неразрывное целое с их скакунами, и назвали их кентаврами. По их представлениям зад и ноги кентавра были конскими, а грудь, голова и руки - человечьи. Много позже греки все же разобрались и поняли, что кентавров нарисовало им их испуганное воображение, что на самом деле нападали на них искусные наездники, в совершенстве владевшие своими конями. Они назвали этот воинственный и отважный степной народ скифами, которые, собственно говоря, и являются пращурами славян. Легендарные же амазонки были не кто иные, как восточнославянские женщины, которые отличались особой мудростью, терпением и дальновидностью. Они не хуже своих мужей умели владеть оружием и конем, особенно когда враги вступали в пределы их отечества.
Вообще говоря, из-за различных наименований наших предков различными народами произошла большая путаница, которая до сих пор мешает нам увидеть свою родословную целиком.
Славянами, или "еловыми", то есть "говорящими", наши предки называли себя сами, обозначая этим именем всех своих дальних и близких родичей, которые говорили на понятном им языке. Немыми, или "немцами", они в отличие от себя называли все те народы, которые вследствие разницы языка говорить с ними не могли. Но так как славяне долгое время вплоть до своего крещения Кириллом и Мефодием не имели азбуки, а следовательно, и письменности, то естественно, что ни в каких документах их самоназвание - славяне - не зафиксировано. Зато был широко распространен греческий термин "скифы".
Как известно, во время знаменитой осады Трои, запечатленной в "Илиаде" Гомера, славнейшим героем со стороны греков был царь Ахиллес. Гомер, как истинный поэт, приписывает ему чудесное происхождение от брака храброго греческого царя Пелея с русалкой. Однако, чуждый выдумок греческий летописец, Арриан говорит, что Ахиллес был скифом, родившимся на берегах Азовскогоморя. Он был изгнан со своей родины за необузданность нрава и гордость. Поселившись в Греции, он прославился замечательной храбростью, которая, кстати сказать, была у наших предков обычной нормой поведения. Очевидными признаками скифского (славянского) происхождения Ахиллеса, по словам Арриана, были его русые волосы, голубые глаза и необычайная ярость в бою, а также и скифский покрой его одежды с характерной застежкой. По преданию место, откуда отправился в Грецию Ахиллес, находится в исконных землях Запорожского войска - на оконечности знаменитой Кинбурнской косы. Не случайно на протяжении веков место это назыалось у греков ахиллесовым берегом.
Упоминания о скифах и их подвигах встречаются у древних писателей еще за 1000 лет до Рождества Христова. Особенно прославились скифы своим походом, предпринятым от берегов Днепра и Дона через Кавказские горы, Армению, Персию и Малую Азию, вплоть до берегов Нила. На своем пути эти отважные воины подчинили себе Мидийского царя Киаксара и заставили его платить себе дань, затем они направились в Ассирию. И Ассирийскому царю пришлось откупаться от них своими знаменитыми сокровищами. Из Ассирии скифы повернули к богатым городам Финикии, потом проникли в Филистимскую область, а далее их путь лежал в Египет. Фараон Псамметих вышел к ним навстречу с богатыми дарами и упросил их удалиться. Тогда скифы довернули на Север и вторглись в цветущую. Иудею. Живший в это время в Иерусалиме пророк Иеремия предсказал нашествие скифов в следующем пророчестве:
"Смой злое с сердца твоего, Иерусалим, чтобы спастись тебе; доколе будут гнездиться в тебе злочестивые мысли?"
"...Вот я приведу на вас, дом Израилев, - говорит Господь, - народ издалека, народ славный, народ древний, народ, языка которого ты не знаешь и не будешь понимать, что он говорит. Колчан (хранилище стрел) его, как открытый гроб. Все они люди храбрые...". (Иер 5, 15-16; Иер 6, 22-23).
Скифы едва не захватили Иерусалим, город спасло только то, что иудейский царь Осия по примеру других задобрил скифов подарками и умолил их пощадить его и всех, спрятавшихся в Иерусалиме иудеев. И только после этого непобедимые скифы, нагрузившись богатейшей добычей, повернули домой в родные Днепровские X Донские степи. Возвращались они по покоренным ими же странам, повсеместно предаваясь пиршествам и забыв всякую осторожность.
Прознав про способность наших предков напиваться до бесчувствия, царь одной из покоренных ими стран Киаксар сделал вид, что приготовил для своих победителей роскошное угощение и выставил множество бочек вина. Когда же они, что называется "набрались", он отдал приказ своим солдатам избивать мертвецки пьяных воинов. Только небольшая часть скифов вернулась на родину. Вообще эта пагубная привычка не раз была причиной позорной гибели наших воинственных предков. Через сто лет после описанной трагедии страсть к вину опять стала причиной поражения скифов-славян.
Дело было в 530 году до Рождества Христова: Кир, великий завоеватель, покоривший все царства Малой Азии, решил идти на скифские племена, предварительно прислав их царице Томириссе предложение выйти за него замуж. Томирисса, в ту пору уже немолодая женщина, поняла, конечно, что это был только предлог, чтобы завладеть ее народом и послала Киру отказ, предупредив за¬воевателя, что они прекрасно могут царствовать каждый в своей стране и не воевать друг с другом.
Однако алчность Кира не знала границ, и он двинул свои войска в скифские пределы. Но чтобы не испытывать судьбу в открытом бою, зная, что скифы бесстрашные и искусные воины, коварный перс решил победить их хитростью. Для этого он выслал вперед всех слабых и трусливых вояк, которых ему было не жалко, приказав им на ночлеге приготовить много пищи и вина и ждать. Скифский передовой отряд под предводительством сына Томириссы без труда рассеял этот сброд и набросился на вино и закуски. В самом разгаре пьяного разгула персы напали на парализованных вином скифов и наголову разбили их, взяв в плен около 150 тысяч. Среди последних был и сын царицы Томириссы.
Узнав про это, Томирисса послала сказать Киру, чтобы он отпустил к ней сына и тогда она не будет мстить ему за предательское нападение, если, конечно, персы удалятся восвояси. Но Кир не торопился исполнять этот мудрый совет, он только приказал снять оковы с сына царицы. Юноша же от стыда и горя, что не оправдал доверия, в отчаянии наложил на себя руки. Прослышав о его гибели, Томирисса бросила против персов все свои войска в которых было 300 тысяч мужчин и 200 тысяч женщин. Обе стороны"дрались с необыкновенным ожесточением. В итоге скифы победили, Cам Кир был убит в бою. Когда отыскали его тело, Томирисса приказала отрубить ему голову и бросить ее в кажаный мешок,
наполненный человеческой кровью, при этом она сказала: "Ты всегда жаждал
так напейся ею досыта в этом мешке, кровопийца".
Спустя 20 лет один из преемников Кира, Дарий I решил отомстить скифам за поражение персидских войск и покорить их стра¬ху. Для этого он собрал со всей своей империи огромное войско и вступил в скифские пределы со стороны Дуная, там где сейчас расположены Одесская область и Молдавия. В то время, как это часто бывало и позже, скифские племена враждовали друг с другом, и, даже несмотря на весть о приближении персидских полчищ, они не хотели на время забыть междоусобные раздоры и придти на помощь тем кто находился ближе всего на пути завоевателя. Поэтому боя с Превосходящими силами противника скифы намеренно не принимали , а постоянно отступали к востоку, заблаговременно отправив детей и лишний скот далеко на север. Они все время держались от персов на расстоянии в один день пути, выжигая при отступлении весь подножный корм, так что персам приходилось несладко.
Сначала скифы отступили за Днепр, потом за Дон, наконец, за Волгу, затем, неожиданно сделав петлю, повернули на запад. Такое изнурительное "путешествие", видимо, было Дарию не по силам, и он послал гонца сказать скифскому предводителю, чтобы тот не убегал, как трус, а или принял битву, или покорился ему - своему владыке. Это последнее предложение настолько разгневало скифов, что они поклялись отомстить самонадеянному Дарию. Для этого они решили нападать на персов каждый раз как только те займутся добычей продовольствия. В таких случаях, завидев скифскую конницу, персидская обращалась в бегство и пряталась за свою пехоту. Скифы, вплотную подскакав к уже изготовившейся к бою пехоте, поворачивали назад, быстро исчезая из виду. Итак, по несколько раз в день и по ночам тоже. Держа персов в постоянном напряжении, они настолько измотали и обессилили их, что те сочли за благо пока не поздно убраться восвояси.
На обратном пути они потеряли огромное количество убитых и раненых и чудом уцелели вообще, с большим трудом перебравшись через Дунай. Очевидно, что эта тактика скифов почти без изменения перешла по наследству к казакам. Последние не раз демонстрировали ее хотя бы в той же войне с Наполеоном. Бонапарт так же, как и Дарий все время возмущался, что подобная война не соответствует «правилам» пока мало- помалу не растерял свою армию.
Но вернемся к нашим древним предкам-скифам. Об обычаях, нравах и внешнем виде этого воинственного народа подробно рассказал греческий историк Геродот, специально ездивший для этого на берега Дуная, Днепра и Волги. Его свидетельство подтверждают и вещи найденные в скифских курганах - специальных насыпных могилах, в которых скифы хоронили своих вождей. Между прочим, по изображениям найденных там предметов, скифы носили длинные волосы и большие бороды. Они имели точно такую же прическу, что и большинство казаков и русских крестьян прошлого века, да и вооружение тех и других сходно даже в мельчайших деталях. Скажем, скифские боевые молотки - чеканы невозможно отличить от запорожских.
Геродот называл скифов справедливейшими среди всех остальных народов за их душевное благородство, разум, отвагу, искусное ведение хозяйства и отличное понимание военного дела. Но особенно уважал их отец истории за беспредельную преданность близким, как вождям и родным, так и тем, с кем они побратались. Вот один из примеров того, что значила для скифов дружба и братство.
Однажды двое скифов, Дандамид и Амизок, побратались (как мы уже знаем обычай этот перешел по наследству к казакам). Через несколько дней после обряда побратимства на их племя внезапно напали их дальние родственники-савроматы. Междоусобия среди наших предков были, увы, делом обычным. Савроматы многих вои¬нов перебили, а многих увели в плен. Попал в плен и Амизок. Узнав об этом, Дандамид поскакал навстречу врагам. Те уже было подняли копья, чтобы пронзить храбреца, но он закричал "зирин", что означало, что он явился не для боя, а для выкупа пленных. Когда савроматы привели его к своему вождю, он попросил выдачи своего друга. Тот потребовал выкупа, на что Дандамид отвечал так:
"Все, что я имел, расхищено вами, и все, что осталось, - со мною. Так что приказывай чего пожелаешь". Савромат потребовал обоих глаз и Дандамид с готовностью дал их вырезать. Взяв такой выкуп, враги выдали ему друга, и Дандамид с Амизоком вдвоем пошли к своим. После этого савроматы признали, что скифы непобедимы, так как владеют самым ценным сокровищем - верностью друзьям. Они были так напуганы самоотверженностью Дандамида, что снялись и ушли совсем из тех мест. Амизок же, чтобы не отставать от друга, ослепил сам себя и оба жили в большом почете на со¬держании скифской общины.
После Геродота следы наших предков славян в мировой истории на какое-то время теряются. Только иногда можно встретить скупые упоминания о них у историков. Вот некоторые из них:
"Племена славян ведут образ жизни одинаковый, имеют одинаковые нравы, любят свободу и не выносят рабства. Они особенно храбры и мужественны в своей стране и способны ко всяким трудам и лишениям. Они легко переносят и жар, и холод, и наготу тела, и всевозможные неудобства и нмпгтяту»"
«Они превосходные воины, потому что военное дело становится у них суровой наукой во всех мелочах. Высшее счастье в их глазах погибнуть в битве. Умереть от старости или какого-либо случая –позор (как мы позднее убедимся, казаки полностью разделяли эту точкузрения). Они вообще красивы и рослы; волосы их отливают в цвет. Взгляд скорее воинственный, чем свирепый».
Однако в V веке нашей эры или, точнее, после Рождества Христова
славяне вновь победоносно выходят на сцену мировой истории.На этот раз уже не под именем скифов, а - гуннов. Гунны, обитатели исконных казачьих областей, низовьев Днепра и Дона, сумели разбить готов (предков германских народов), главенствовавших в то время в Европе. Особенно стали сильны гунны, когда из их среды выдвинулся легендарный Атилла и стал царем объединенных славянских племен. Готы, которых Атилла покорил окончательно, прозвали его "Бичом Божьим". Что же дает нам право называть гуннов прямыми потомками скифов - древних славян? - Описания греческих писателей V века. Вот, например, что пишет секретарь посольства Приска, которого послал к Атилле Византийский император в 448году. "Переехав через некоторые реки, мы прибыли в одно огромное селение в котором был дворец Атиллы,.. он был построен из бревен и досок, искусно вытесанных, и обнесен деревянною оградою. Не далеко от ограды была большая баня, построенная Оганисием, имевшим после Атиллы величайшую силу между скифами. При въезде в селение Атилла был встречен девами, которые шли рядами под тонкими покрывалами. Эти девы, приветствуя Атиллу, пели скифские песни".
Ожидая у ворот Оганисиева дома, пока тот примет его, Приск увидел человека, судя по одежде, скифа, который приветствовал его на греческом языке. Приск очень удивился, зная, что скифы не говорят по-гречески. Оказалось, что это был грек из одного Византийского города на Дунае. При взятии города гуннами он попался в и достался при разделе пленных Оганисию, потому что богатые пленные доставались после Атиллы его вельможам: "После я отличился в сражениях против Римлян", - рассказывал грек, - "и отдавал своему господину по скифскому закону, все добытое мною на войне; получив свободу, я женился на скифской женщине и благоденствую. И даже предпочитаю настоящую жизнь прежней". Как свидетельствует Приск, гунны были людьми добрыми и справедливыми, - по-отечески относившиеся к своим пленникам, чем издревле славились все славяне. Обратим внимание еще на одно важное замечание греческого посла: "Одежда на нем (на Атилле) была такая же простая, как и у прочих воинов, и ничем не отличалась, кроме опрятности. Ни висящий на поясе меч, ни застежки скифской обуви, ни узда его лошадей не были украшены золотом или чем-либо драгоценным".
Совершенно по другому описывали гуннов готы. Злобствуя, они выставляли своих победителей какими-то чудовищами, подобно тому как древние греки скифов представляли кентаврами и амазонками. "Они, - рассказывали готы про гуннов, - когда родятся у них дети мужского пола, то изрезают им щеки, чтобы уничтожить всякий зародыш волоса. Однако, у всех у них коренастый стан, члены сильные, шея толстая, голова огромная. Скорее, это двуногие животные, а не люди, или каменные столбы, грубо отесанные в образе человека, на своих лошадях, нескладных, но крепких, они точ¬но прикованы к ним. Рассыпавшись и соединившись, они и нападают и отступают с быстротой молнии. Но вот что особенно делает их наистрашнейшими воинами на свете, это, во-первых, их меткие удары стрелами хотя бы и на далекие расстояния, а во-вторых, когда в схватке один на один дерутся мечами, они с необыкновенной ловкостью в одно мгновение накидывают на врага ремень (имеется ввиду аркан) и тем лишают его всякого движения...". "Разговор они ведут двусмысленно и загадочно. Язык их едва напоминает человеческий"(О "справедливости" последнего замечания лучше всего говорит дошедшее до нас обращение Атиллы перед битвой к своим воинам: "Братья! Докажите свою храбрость, докажите доброту вашего оружия... Смерти не бойтесь! Кому назначено жить, того не зацепит стрела, а кому назначено умереть, тот умрет и во сне.").
Если из готского описания мы отбросим все, что внушено озлобленностью, то увидим в гуннах прямых потомков наших удалых предков скифов, ходивших при пророке Иеремии под Иерусалим и изгнавших гордого Дария из Черноморских степей, а что у пращу¬ров наших бывало порой в обычае брить бороду и даже голову, оставляя одну только чуприну, так этим были известны и славные запорожцы, да и многие представители Донского казачества, а еще раньше такую же "прическу" носил храбрый князь Святослав, сын равноапостольной Ольги и Отец Владимира, крестившего Русь в 988 году. Вот так описывает последнего грек Лев Даакон присутст¬вовавший при переговорах Святослава с византийским императо-ром Цимисхием.
"Святослав переезжал через реку в простой скифской ладье и, сидя за веслом, работал наравне с прочими, без всякого различия. Видом он был таков: среднего роста, с густыми бровями, и с голубыми глазами, с обыкновенным носом, с бритой бородой и густыми длинными усами. Голова у него была совсем голая, только на одной ее стороне висела прядь волос, означающая, по-видимому, знатность рода, шея толстая, плечи широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и суровым. В одном ухе у него висела золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами с рубином по середине. Одежда на нем была белая, ничем, кроме чистоты, от других она не отличалась (сравните с платьем Атиллы). Поговорив немного с императором о мире, сидя в ладье на лавке, он переправился обратно".
О подвигах Святослава, который переносился из страны в страну как барс, и за короткий срок подчинил себе почти все восточно-славянские племена, рассеяв при этом поклонников Магомета - волжских болгар и иудеев-хазар, достаточно хорошо известно. Скажем только, что он и вся его доблестная дружина не возила за собой с разным добром, чтобы утешаться на воздухе сладкой пищей и мягкой постелью. Святослав не брал с собою даже котла и не мяса, а потонку изрезавши конину, зверину или говядину ее прямо на углях костра, насадив на копье. Укладываясь на ночлег, он расстилал на земле подседельный войлок, а под голову клал седло и отлично спал под открытым небом (этому древнему правилу своих предков следовали и казаки). Его прямой открытый нрав, уверенность и самообладание в самые отчаянные минуты поражали врагов. Даже зажатый со всех сторон в Доростоле в десятки раз превосходившими силами византийцев и болгар, он не думал спасаться бегством или униженно просить о мире. Каждый русский, более казак, хранит в своем сердце слова Святослава, сказанные своей дружине в безвыходном положении:
"Если теперь постыдно уступим грекам, то где же слава русского меча, без труда побеждавшего врагов, где слава русского имени без пролития крови покорявшего целые страны. До этой поры Русская сила была непобедима. Деды и отцы наши завещали нам храбрые дела!Станем крепко. Нет у нас в обычае спасать себя постыдным бегством. Или останемся живы и победим, или умрем со славой. Мертвые срама не имут, а убежавши от битвы, как покажемся людям на глаза?". (Не правда ли, речь эта удивительно близка по стилю воззванию Атиллы.)
1 августа 988 года. Великий исторический день. Стоя на берегу и с высоты взирая на крещение киевлян, князь Владимир сердца просил: "Боже, сотворивший небо и землю! Призри на новые люди сии и даждь им Господи, познать тебя, истинного бога, как уже познали страны христианские; утверди веру в них правуюи несовратимую, а мне помоги. Господи, на супротивного врага, дабы, надеясь на Тебя, я победил бы его козни".
С принятием христианства для наших предков началась новая эра. Просвещенные Евангелием, славяне стали еще более милостивы друг к другу, опекали нищих и больных, помогали бедным. Больше других старался сам князь Владимир.
Как свидетельствуют летописи, вскоре после крещения Руси в Киеве появились подводы, наполненные хлебом, мясом, рыбой овощами, медом в бочках, квасом. "Нет ли где больного и нищего который не может идти к князю во двор", - спрашивали княжеские отроки. Князь стал приглашать епископов в боярскую думу, а по¬следние начали оказывать на все внутренние и внешние дела большое влияние.
Будучи истинно благочестивым и в точности исполняя евангельские веления о милосердии, Владимир оставался гостеприимным хозяином. В каждое воскресение он устраивал пир, на который приглашал дружину, а затем и выборных мужей от города. Однажды подпили его дружинники и начали роптать на своего князя: "Горе нашим головам, - говорили они, - князь дает нам есть деревянными ложками, а не серебряными!" Услышав это, Владимир тут же повелел изготовить ложки из серебра, сказав при этом: "Серебром и золотом не соберу дружины, а дружиной сыщу и серебро и золото, как и дед мой и отец мой доискались и золота и серебра".
Содержание дружин обходилось князьям очень дорого, почему они и не были многочисленными: 800 человек считались уже очень большой дружиной. Но если дружина была невелика, зато все воины в ней были как на подбор: просты, искренни, духовно просветленны, ну и физически могучи. Во главе дружины всегда стоял сам князь, причем он поступал в ее ряды с самого раннего детства. Известно, что князь Святослав уже в четыре года вел свою дружину в бой. Вообще в те времена жизнь князей начиналась рано: они не¬редко женились в 12 лет от роду на 9-летних невестах и в этом возрасте начинали переносить все тяготы боевой походной жизни. К 20 годам князья и их дружины были, как правило, зрелыми воинами. Каждый простой человек мог рассчитывать занять в дружине князя самое почетное место благодаря своим боевым и человеческим качествам. Например - знаменитый богатырь Илья Муромец, который, как известно, происходил из крестьянского звания, состоял в дружине равноапостольного князя Владимира.
Преподобный Илья Муромец(На склоне лет Илья принял иноческий постриг), как известно, до 30 лет был недвижим или, как говорит об этом предание, - "сиднем сидел" - и вдруг, по слову угодников Божих, он становится богатырем. Чудо? Да, но закономерное: ибо, по народной пословице, Бог каждому дает столько добра, сколько человек принять может. Вспомним, что в свои 30 лет Илья был необыкновенно чистым человеком, характер его отличался спокойствием, стойкостью к жизненным скорбям, достоинством, бессребренностью, заботливостью о ближних, сдержанностью, благодушием.
Он и богатырем-то становится прежде всего потому, что смог принять дарованную Богом силу, предварительно приготовившись духовно Мы же часто, переворачивая истину с ног на голову, уподобляемся дочери Соловья-разбойника, которая, увидев из окна терема Муромца, влачащего за собой связанного Соловья-разбойника, говорила: "Вон батюшка едет и за собой пленного мужичища тащит.. Важно помнить: Илья Муромец стал необыкновенно сильным, потому что был добрым, а не наоборот, как это обычно принято считать.
Вся история подтверждает эту истину. Когда предки наши строго придерживались правды и гнушались лжи, они всегда одерживали победы над врагами, как бы малочисленно не было их войско. Пример - битва Александра Невского со шведами и немецкими рыцарями. И наоборот, когда зависть, бесчинство, своекорыстие, жадность, ненависть друг к другу и, как следствие, - предательство, отравляли нравственную атмосферу народа, русские терпели жесточайшие поражения. Доказательством может служить и битва древнерусских князей при Калке, и сражение малороссийских казаков при Берестечке.
Наряду с именем Ильи Муромца связано и само понятие "казак", ибо он был первым из русских богатырей, кто назвал себя казаком и гордился этим званием. Чем же так лестно было это слово незабвенному народному герою. Надо полагать тем, что казак был не просто русский богатырь, обладающий несокрушимой силой, но богатырь-христианин, сила духа которого еще выше его физической мощи. Не напрасно же бесстрашный воин Илья Муромец причислен к лику святых, и его мощи и поныне покоятся в Киево-Печерской Лавре.
Наряду с богатырями на Руси известны и поленицы, т.е. дочери и сестры богатырей, которые, обладая всеми лучшими свойствами души, были вместе с тем так смелы и сильны, что далеко не каждый мог устоять перед их напором. В сущности поленицы были продолжателями рода легендарных амазонок, жен и сестер древних скифов, принимавших наравне с мужьями и братьями участие в кровавых битвах с неприятелем. Поленицы были непобедимыми воительницами пока оставались в девицах. Выходя замуж, они превращались в самых верных и добрых жен и хозяек.
Однако и после своего крещения Владимиру приходилось заниматься ратным делом, ибо враги наседали со всех сторон. Посылал он войска и своему новому родственнику для охраны границ Византии. Однажды послал он отрад русских воинов в 6 тыс. человек своему зятю, императору Василию. Тот взял их с собой в Армению, куда приходил с миром и делал дружеский прием владетелям Грузии и Кавказа. Тут произошел один характерный случай. Как-то русский воин нес сено для своей лошади, его встретил грузин и, ни слова не говоря, отнял это сено. На помощь русскому прибыл другой русский, грузин кликнул своих и они, напав, убили первого русского. Тогда все русские, бывшие там, как один человек, поднялись на бой и побили всех находившихся там грузин. "Все заплатили за свое преступление", - говорит по этому поводу древний армянский писатель. Случай этот показывает, почему Русь всегда была грозной - спаянная крепкой дружбой, она всегда готова была пла¬тить за нанесенные ей обиды и ни одной из них не оставляла без отмщения.
Но шли века и народ русский все более утрачивал высокую нравственность и простоту. Бесчинство поселилось в славянских землях. Младшие князья, чтобы завладеть престолом, не гнушались убийством родных. Руки дружинников и тут и там стали обагряться братской кровью. Стала исчезать вера, честь и правда. От "родственных" набегов пришли в запустение не только многие города и села, но и целые области. Казалось, еще немного и разврат достигнет такой степени, что русские исчезнут с лица земли, истребив себя сами. Но по милосердию Божию и по молитвам святых, уже просиявших на нашей земле, этого не произошло. Однако чтобы исправить народ, исцелить его от нравственной проказы, Господь послал ему горькое лекарство, тяжкое наказание в виде татаро-монгольского нашествия. Прошел по нашей земле огненный смерч кочевников и разом прекратился произвол князей. Перед лицом общих для всех лютых страданий и унижений смирились гордые. Иго привело народ к покаянию, которым постепенно очищалась Русь. А очистившись, вновь стала подниматься из пепла и руин. Ибо, по слову благоверного князя, - "Не в силе Бог, а в правде". Праведным Всевышний рано или поздно дарует силу, а у презирающих истину, будь они даже изначально мощны и многочисленны, Он отнимает разум и превращает в ничтожество. Примеров тому в мировой истории - несть числа.

Скрываясь в разных тернах, чагарниках и буераках, казаки царапали себе колючками руки, коло¬ли ноги, сдирали цепкими ветками кожу. Забираясь в звериные но¬ры, в густые камыши и болотистые плавни, они встречались со змеями, черными пауками "мармуками", тарантулами, не говоря уже о мошке, комарах и слепнях. В открытой сухой, сожженной солн¬цем или пожарищем степи, испытывали они страшные мучения от голода и жажды, и тут часто с предсмертными их стонами сли¬вался вой волков, которые, растерзав тело человека и не насытив¬шись им, "квылили - проквиляли, похороны по казацкому телу справляли". В непролазных топких плавнях казаки болели, особен¬но в период цветения камыша, и горячкой и лихорадкой. Набегая на Крым или на турецкие владения, заносили они оттуда "черную хворобу", или чуму, и умирали в дороге вдали от родины, от дру¬зей, без последнего утешения.
По балкам, по днепровским островам, по темным пещерам, а то и просто в степи, валялись непогребенными тела их, обмываемые дождем, обвеваемые ветром, палимые солнцем, лежали до тех пор пока вместо тела не останется голый скелет, да промеж костей, в отверстия глаз не пробьется высокий бурьян.
Надо ли говорить, что в таких условиях могли выжить только самые крепкие, самые смелые, самые мудрые и изворотливые. За¬мешанный на такой закваске, казацкий характер был подобен кремню, который с годами только отшлифовывался. Нет, не хруп¬кими людьми были казаки. Иначе как бы смогли они отстоять Русь, а в конечном счете, всю Европу от беспощадных турецких полчищ и хищных татар, стотысячные набеги которых наводили ужас на все христианское население от берегов Черного моря до моря Балтий¬ского. Еще сложнее было противостоять братьям по крови (но от¬нюдь не по духу!) полякам-католикам, время от времени посягавшим на за



вещанную славными предками святую веру. Все можно было стер¬петь, но последним никак нельзя было поступиться, ибо казачий народ пуще очей своих оберегал чистоту своего православия.
В одной из казацких дум прямо говорится о причине непрестан¬ных войн запорожцев с Речью Посполитой:
Як у свитый день, божественный вивторок,
Гетьман казакив до ехид сонце у поход выряжав,
И стыха словами промовляв:
Гей, козаки вы, диты-друзи!
Прошу вас, добре вы дбайте, от сна вставайте.
Святый Отче-наш читайте,
Виры своей хрестианской у поругу не дайте!

Казаки называли себя рыцарями Православия, борцами за чи¬стоту веры и пострадать в борьбе с еретиками они считали для себя превыше всякой чести, знаком Божественного благоволения. Серд¬цевина казачьей натуры и вместе с тем символ веры этого бесстраш¬ного воинства сконцентрированы в том воинском клике, с которым обращались они к отважным и честным сынам своего племени: "Кто хочет за веру христианскую быть посажен на кол, кто хочет быть четвертован, кто готов претерпеть всякие муки за святой крест, кто не боится смерти - приставай к нам. Не надо бояться смерти - от нее не убережешься. Такова казацкая жизнь".
И умирали казаки, "не скыгляча и не скаржичись", т.е. не воя и не жалуясь, а всегда с достоинством, со стоическим презрением к своим мучителям. Приговоренный к сдиранию с живого кожи, ка¬зак уже во время казни заявлял своим палачам, что и такая казнь ему не казнь, а чистый смех, что от сдирания с тела кожи он не ис¬пытывает ни малейшей боли, а только чувствует на теле мурашки: "От казалы, що воно боляче, аж воно мов комашня кусае...". Изве¬стны случаи, когда осужденные на виселицу казаки просили заме¬нить им эту легкую казнь сидением на столбе с острым железным спицем на верху, чтобы умереть потомственною столбовою смер-тию. При этом обычно говорилось: "Так умирав мий дидусь - Цар¬ство ему Небесное! Так умер мой батько - нехай вин царствуе на том свити! Так и я хочу умерти". И казак умирал, сидя на ост-ром спицу. И как умирал! Точно потешаясь над своими палачами, он просил дать ему люльку, чтобы в последний раз повеселить се¬бя тютюнцом и с весельем закрыть свои очи.
В былое время никто не сомневался, что казак умирает настоя¬щею подлинною смертью не после первой, не после второй, не по¬сле третьей, а аж после четвертой смертельной раны.
Уходя в степи, казаки отрекались от семья по слову Иисуса Христа "нет никого, кто оставил бы братьев, или сестер, или отца,или мать, или жену, или земли ради Меня и Евангелия и не пол¬учил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов и братьев и сестер и отцов и матерей, и детей и земель, а в веке гря¬дущем жизни вечной." (от Марка, 10, 29-30). Отрекались казаки от всех радостей земных, от семейной жизни, от благоустроенного человеческого жилья и селились, поначалу, прямо под открытым небом. Питались, когда рыбой, когда птицей, а когда и просто от¬варом из рогов валявшихся в степи диких козлов да ржаным толок¬ном, утешая себя тем, что от такой пищи человек делается легче и чище. Про них не зря говорили: "Казаки як малые дети: дай богато все съедят, дай мало – довольны будут".
Чтобы застать неприятеля врасплох, казаки нередко терпели крайние лишения: они не разводили огнище, чтобы согреться зи¬мой, не запаляли люльку, которая помогала им бодрствовать, даже 96 позволяли ржать своим лошадям. Часто сидели они на одном ме¬сте по нескольку часов без движения, без единого слова, выжидая единственного необходимого для победы мгновения.
Вынужденные избегать встречи с многочисленными врагами, нередко прятались они в высокой, скрывавшей всадника с головой траве, и блукали по ней по целым дням и по целым неделям, а что¬бы сбить с толку своих преследователей, они неподражаемо выли волками, лаяли лисицами, кричали пугачами, да так натурально, что даже чуткое ухо татарина не могло отличить эти звуки от ис¬тинных.
Застигнутые в одиночку в голой, выжженной солнцем или опа¬ленной огнем степи, они бросались в озера и лиманы, потом подолгу сидели в непролазных камышах, пережидая врагов, или же броса¬лись в воду и прятались в илистом дне, часами дыша через камы¬шинку. Путь свой днем они "правили" по солнцу да по курганам, а ночью - по звездам, по течению рек и по направлению ветра, ко¬торый называли то "москалем", то "донцом", то "ляхом", то "бусурманом".
И все-таки в чем же было, есть и будет сущность казацкого ха¬рактера и каковы его основные черты?
Как правило, написаны они были на челе, и уже по внешнему облику казака можно было судить о его натуре. Просторные, не стесняющие движений одежды, удобные и в бою, и на пиру, и в обыденной жизни; открытый ясный взгляд, уважающий и в себе и в других человеческое достоинство. Плечистые, статные, смуглые от степной жары и в то же время по большей части полнолицые. Почти всегда на темени лихо заломленная барашковая шапка и вечная люлька в зубах. Они излучали спокойствие, силу, уверенность в себе, происходившие из глубокого убеждения, что ежели Бог не выдаст - свинья, ну никак, не съест.
Посторонних казаки поначалу встречали неприветливо, испод¬воль приглядываясь, изучая человека. На вопросы отвечали весьма неохотно и любили больше послушать, что скажет приезжий. И только убедившись, что пожаловавший к ним свой по духу и ве¬ре, они мало по малу смягчались» лица их принимали веселый вид, и живые глаза начинали искриться удальством и неподражаемым юмором.
Беспощадные к врагам, казаки в своей среде были всегда благо¬душны, щедры, гостеприимны. Страннолюбие их распространялось не только на приятелей и знакомых, но и на посторонних захожих людей. Об этом свидетельствуют воспоминания современников, хранящиеся ныне в архиве. Вот одно из них: "Я служил два года в Бериславе (ныне Херсонская Область), а оттуда недалеко были казачьи рыбные заводы. Бы¬вало придешь на завод, а тебя даже не спросят, что ты за человек, а тотчас:
- Дайте-ка поесть казаку и чаркой водки попотчуйте; может быть, он пришел издалека и устал.
А когда поешь, еще и предложат лечь отдохнуть, а потом только спросят:
- Кто таков? Не ищешь ли работы? Ну скажешь:
-Ищу.
- Так у нас есть работа, приставай к нам. Пристанешь, бывало, и иной раз в месяц рублей 20 заработаешь"(В те времена человек на 2 рубля мог кормиться в течении года).
Наравне с гостеприимством казаки отличались необыкновенной честностью. Как свидетельствует католический священник Китович, в Сечи "можно было оставить на улице свои деньги, не опаса¬ясь, что они могут быть похищены".
Ян Собесский в своих знаменитых записках о Хотинской битве особо подчеркивает, что казаки имели глубокое уважение к старым и заслуженным воинам и вообще к "военным степеням". Это гово¬рит о том, что анархию и безначалие они не считали для себя при- емлемым образом жизни, а иерархия личностных ценностей, осно¬ванная на истинных заслугах, была у них достаточно прочной.
Одна из замечательных черт казаков - способность к искренней дружбе. Часто среди них бывало, когда два казака, совсем чужие один другому, шли к священнику и давали в его присутствии такое "завещательное" слово: "Мы, нижеподписавшиеся, даем от себя сие завещание перед Богом о том, что мы - братии, и тот, кто на¬рушит братство нашего союза, тот перед Богом ответ даст, перед нелицемерным Судиею нашим Спасителем. Вышеписанное наше обещание вышеписанных Федоров (два брата Федор и Федор) есть:
дабы друг друга любить, невзирая на напасти со стороны наших ли¬бо приятелей, либо неприятелей, но взирая на миродателя Бога". После чего побратимы делали собственноручные значки на завеща¬тельном слове, слушали молитву или подходящее случаю место из Евангелия, дарили один другого крестами и иконами, троекрат¬но целовались и выходили из церкви как бы родными братьями-до конца жизни.
В домашнем быту казаки были просты, умеренны и необыкно¬венно изобретательны. От лихорадки они пили водку с ружейным порохом, на раны прикладывали растертую со слюной землю, а при отсутствии металлической посуды ухитрялись варить себе пищу в деревянных ковшах, подкладывая туда один за другим раскален¬ные в костре камни, пока вода не закипит. Они добывали себе про¬питание в основном охотой и рыболовством и больше всего ценили хлеб в самых его разнообразных формах: от каши до выпечки. Меж¬ду прочим, это исконно славянская черта.
На войне казаки отличались изобретательностью и исключи¬тельной маневренностью. Они умели в любом положении "выиг¬рать у неприятеля выгоды, скоропостижно на него напасть и неча¬янно заманить". Однако главной военной хитростью казаков была их беспримерная отвага и вера в победу. Не раз бывало на виду изумленных турок казацкие чайки окружали многопушечный ко¬рабль неверных и, словно стая комаров, бесстрашно бросались со всех сторон на огромное тучное "животное". Взяв судно на абардаж, они в полчаса вырезали всю команду и пускали его на дно вме¬сте со всем, что не могли забрать с собою. Не случайно при одном виде казаков бледнели кровожадные мусульмане, в ярости скреже¬тали зубами католики.
Будучи в душе поэтами и мечтателями, казаки всегда выбирали для своих жилищ, как временных, так и вечных самые живописные места. Они влезали на высокие скалы, уединялись в лесные пущи, поднимались на степные курганы и с высоты птичьего полета лю¬бовались ландшафтами, предаваясь тихим думам и возвышенным размышлениям. Любили они послушать и своих певцов-баянов или и сами складывали песни и думы, беря в руки пузатенькую с кружочком посередине кобзу. Кобза, по по¬нятиям казаков, была выдумана святыми людьми. Для скитающе-гося по безлюдным степям рыцаря она была истинною подругою, дружиною верною, которой он поверял свои думы, разгонял мрач¬ную тугу.
Разумеется, были в характере казаков и недостатки, большей частью унаследованные ими от древних предков. К примеру, не могли они удержаться, чтобы не побалагурить, послушать рас-сказы других, да и самим рассказать о подвигах товарищей, держа при этом в зубах люльки-носогрейки. Бывало, что в рассказах этих они и прихвастнут и прибавят чего от себя. Любили казаки, вернув¬шись из заморского похода, шикнуть своим нарядом и убранством. Отличались они и беспечностью и ленью. Не отказывали себе и в питии. Вот что писал о них француз Боплан: "В пьянстве и бражничестве они старались превзойти друг друга, и едва ли найдутся во всей христианской Европе такие беззаботные головы, как казац¬кие, и нет на свете народа, который мог бы сравниться в пьянстве с казаками". Однако во время похода объявлялся строжайший су¬хой закон, отважившегося напиться немедленно казнили. Но и в мирное время быть с водкою запанибрата могли только рядовые казаки, для "начальных людей", для тех, кто, по существу, руко¬водил казачеством, пьянство считалось серьезным недостатком. Среди атаманов всех уровней пьяниц не было, да и быть не могло. Ибо им тут же отказали бы в доверии.
В основе характера казака, как и вообще русского человека, бы¬ли какая-то двойственность: то он очень весел, шутлив, забавен, то необыкновенно грустен, молчалив, недоступен. С одной стороны это объясняется тем, что казаки, постоянно глядя в глаза смерти, старались не пропускать выпавшую на их долю короткую радость, с другой стороны - философы и поэты в душе - они часто размыш¬ляли о вечном, о суете сущего и о неизбежном исходе из этой жизни.

В качестве приветствия друг друга казаки слегка приподнимали головной убор и с
рукопожатием справлялись о состоянии здоровья семьи, о положении дел. Казачки кланялись
мужчине на его приветствие, а между собой обнимались с поцелуем и беседой.
При подходе к группе стоящих и сидящих, казак снимал шапку, кланялся и справлялся о
здоровье "
Здорово, казаки!", "Здорово бывали, казаки!" или "Здоровенько булы казаки!".
Казаки отвечали "
Слава Богу " . В строю , на смотрах , парадах полковых и сотенных
построениях на приветствия казаки отвечали согласно воинского устава: " Здравия желаю,
господин...!".
При исполнении Гимна России, края, войска согласно Уставу снимали головные уборы.
При встрече, после долговременной разлуки, а также при прощании, казаки обнимались
и прикладывались щеками. Целованием приветствовали друг друга в Великий праздник
Воскресения Христова, на Пасху, причем целование допускалось только среди мужчин и
отдельно среди
женщин.
Среди казачьей детворы , д а и с р е д и в з р о с л ы х , было принято здороваться
(приветствовать) даже незнакомого человека, появившегося в хуторе или станице.
Дети и младшие по возрасту казаки как к родным, знакомым и незнакомым обращались,
называя "дядя", " тетя", " тетка", " дядька" и, если знали, называли имя. К пожилому казаку
(казачке) обращались: " батя", "батько", "диду", "баба", "бабуня", "бабушка", добавляя, если
знали, имя.
При входе в хату (курень) крестились на образа, мужчины предварительно снимали
шапку, тоже делали и при выходе.
Извинения за допущенную оплошность произносили со словами : " Простите меня,
пожалуйста" , " Прости, ради Бога " , " Прости Христа ради " . Благодарили за что либо:
"Спасибо!", "Храни тебя Господь", "Спаси Христос". На благодарение отвечали: "На здоровье",
"Не за что", "Пожалуйста".

До начала XIX в. единую форму носил только Лейб-гвардии казачий полк — алые куртки, узкие брюки и высокие шапки, стилизованные под казачьи. Подобие формы существовало и у других казаков — жалованье от казны выдавалось не только деньгами, но и сукном. И выработался порядок, чтобы оно было одного цвета и казаки выглядели однообразно. Например, на Дону во времена Екатерины носили голубые кафтаны. Они дополнялись бараньей папахой с алым верхом и широкими шароварами, которые носились с напуском на сапоги. Но покрой кафтанов отличался — их шили жены, станичные портные, уж как кто умеет. К тому же их приберегали для торжественных случаев, а в поход надевали что похуже. У Александра I форма была страстью. Он лично рассматривал эскизы, регламентировал каждую мелочь. И в начале его правления была изменена форма для всей армии, наконец-то канули в небытие косы, букли, штиблеты. В ходе этой кампании было обращено внимание и на казаков. И донской атаман Платов 18 августа 1801 г. получил указ о форме и ее образцы. Она состояла из темно-синих куртки, чекменя, шаровар с алыми лампасами и кивера [63].
Казакам она очень не понравилась. Куртки и шаровары были узкими, по типу армейских, от чекменя осталось лишь название — это был просто мундир. Высоченные кивера прозвали «ведрами». С царем, конечно, спорить не приходилось, но окончательно эта форма так и не прижилась. В отличие от солдат, казаки должны были шить ее сами, на свой счет. Вот и проявляли «самодеятельность». Одни шили пошире, чем требовалось, поудобнее. Другие ссылались на дороговизну и ограничивались отдельными предметами обмундирования. Кивера возили с собой для смотров и парадов, предпочитая папахи. А начальство было свое, казачье, вполне понимало подчиненных и на такие вольности смотрело сквозь пальцы. В итоге прочно внедрились лишь лампасы (отличавшие казаков от неказаков) и погоны. Они, кстати, впервые вводились во всей русской армии. Тогда же было установлено отдание чести (но изначально козыряли левой рукой). А вторым Войском получившим форму, стало Бугское — ему царь задал образцы одновременно с указом о возрождении Войска: серые куртки и штаны с белым лампасом и смушковые шапки, стилизованные под украинские.
Внешним видом войск реформы Александра не ограничились. Коллегии были в 1802 г. преобразованы в министерства — и Казачьи Войска стали подчиняться Военному министерству. В управлении самих Казачьих Войск сохранялся разнобой. И был отмечен крупный юридический непорядок. Формирование частей оставалось произвольным. Войсковая канцелярия и назначенные ею полковники сами комплектовали полки, определяли командный состав и давали ему соответствующие звания. Но ведь казачьи чины приравнялись к армейским! Получалось, что казачьи начальники по собственному усмотрению производят подчиненных в офицерские чины! Которые, по российским законам, автоматически давали дворянство — в зависимости от ранга личное или потомственное. Да и сам принцип произвольного комплектования давал почву для жалоб, злоупотреблений. Полки формировались без определенной очередности, кто-то только вернулся со службы, и снова попал.
Для выработки общего эталона были взяты два не похожих друг на друга Войска — Донское и Черноморское. В 1802 г. царь утвердил положения об обоих Войсках. Для управления сохранялись Войсковые канцелярии, действующие под председательством наказных атаманов. Но уточнялся их состав — в канцелярию входило 2 «непременных члена» и 4 «асессора». Выбирать их сроком на 3 года должно было «дворянство». То есть казачьи офицеры и чиновники. В канцелярии учреждались экспедиции — военная, гражданская, экономическая, полицейская. Вводились должности войскового землемера и войскового архитектора. Они назначались от соответствующих министерств, как и войсковые прокуроры. В Черноморском Войске еще при его основании были введены полиция и градоначальства, теперь они появились и на Дону.
Территория Войск делилась на «сыскные начальства». Некоторые исследователи соотносят их с полицией, но на самом деле их функции были гораздо шире и соответствовали волостным управам — они осуществляли суд по мелким делам, розыск преступников, сбор статистических сведений о населении, состоянии хозяйства и т.д. На Дону было учреждено 7 сыскных начальств, на Кубани — 4 [63,269]. В ходе реформ унифицировалась и терминология. Раньше для казачьих населенных пунктов употреблялись слова «городок», «станица», «слобода», «селение» — из них был оставлен один термин, «станица». А из казачьих деревень и хуторов оставлен термин «хутор». В Черномории был ликвидирован и последний рудимент Сечи. Изначально здесь, как в Запорожье, куренные атаманы должны были все время пребывать в войсковом центре, Екатеринодаре, при построенных в городе 40 куренях. А на местах, в куренных селениях, руководили подчиненные им сельские атаманы и смотрители. Но ситуация-то отличалась. В Запорожье основное ядро сиромы жило в Сечи, а на Кубани казаки женились, заводили хозяйства по селениям. И 40 куренных атаманов по сути без дела околачивались при Войсковой канцелярии, будучи лишь передаточным звеном между ней и селениями. В 1802 г. их отправили по станицам.
Упорядочивалась и служба. Производить казаков в офицеры самостоятельно, по Войску, отныне запрещалось. Прохождение офицерских чинов устанавливалось на общих основаниях с армейскими. Войсковые атаманы и командиры полков могли присваивать лишь звания урядников. Правда, в Казачьих Войсках нередко возникала потребность назначить человека на офицерский пост, а офицеров для этого не хватало. Но выработался порядок присвоения приказом по Войску временных чинов, в этом случае добавлялась приставка «зауряд» - «зауряд-хорунжий», «зауряд-сотник». Такое звание присваивалось только на время нахождения в должности, обеспечивало лишь ограниченные офицерские права — по отношению к прямым подчиненным, и дворянства не давало.
А что касается казачьих частей, то вместо временных было велено сформировать постоянный «комплект полков» утвержденного штата — в каждом 501 казак, из них 1 полковник, 5 есаулов, 5 сотников, 5 хорунжих. Для Дона требовалось создать комплект из 60 конных полков, для Черномории — 10 конных и 10 пеших. С этого времени казачьи полки стали именоваться не только по командирам, но и по номерам. Получала более правильное устройство артиллерия. На Дону формировались 3 конных роты по 12 орудий. На Кубани для обслуживания войсковой артиллерии (20 разнокалиберных пушек) выделялся один из пеших полков. Еще один нес службу на береговой флотилии из 10 канонерских лодок. Общий срок службы казакам устанавливался в 30 лет, из них 25 лет — «внешней», и 5 — «внутренней», на территории Войска. Донцов посылали на западные границы на 3 года, на Кавказ — на 2 года. Потом они сменялись и на 2 года отпускались на льготу (т.е. домой для ведения хозяйства). В Черноморском Войске установился другой порядок — 1 год на границе, 2 на льготе. Но тут сама льгота была понятием условным, поскольку требовалось охранять и защищать от набегов собственные станицы. Позже, в 1811 г. царь уравнял черноморцев с донцами и в придворной службе, повелел сформировать Лейб-гвардии Черноморскую сотню (от которой берут начало Кубанские сотни Собственного Его Императорского Величества Конвоя).
Положение о Войске Донском император приказал считать образцом, по нему стали разрабатываться положения для других Войск: Оренбургского, Уральского, Сибирского. Реформы проводились не только по инициативе царя и правительства. Активным преобразователем казачества стал и донской атаман М.И. Платов. Впрочем, он и раньше проявлял не только воинские, но и административные таланты, учился этому при Потемкине. И Платов был первым, кто занялся унификацией вооружения. Ружья, сабли, пики, пистолеты казаки приобретали самостоятельно. У кого деньги водились — старались купить получше, бедные — подешевле. Пользовались и трофейным или дедовским снаряжением. Платов испросил разрешения у императора централизованно закупить одинаковые ружья на тульских заводах. Их выдавали казакам, вычитая стоимость из жалованья в рассрочку.
Платов очень заботился о благосостоянии родного края, развитии образования, здравоохранения, промыслов. Дон в ту пору достиг расцвета. Некоторые казаки разбогатели, вели крупные дела. И отрываться от хозяйства для службы им становилось слишком накладно, нанимали вместо себя других. Это допускалось во всех Казачьих Войсках, но наемничество имело различную степень распространения. В Уральском и Черноморском оно использовалось весьма широко, даже князь Потемкин, формально числясь казаком Кущевского куреня, следовал обычаю и для участия в боях выставлял вместо себя наемника. На Дону наемка применялась гораздо реже. И результаты она давала негативные — запутывалась очередность, снижался престиж службы, да и каждый, конечно, стремился найти наемника подешевле. А дешево нанимались пьяницы, гультяи. Платов решил вообще избавиться от такого явления, но учесть и интересы богатых хозяев. В 1804 г. он добился у царя выделения категории «торговых казаков». Их было 300 человек, от военной службы они освобождались, а за каждый год, когда находились на службе их сверстники, платили в войсковую казну по 100 руб. Что было выгодно и им, и Войску.
Главным же преобразованием Платова стал перенос столицы Войска Донского. Место расположения Черкасска было удобным для рыбной ловли, плаваний по Дону, держания перевозов. Но оно каждый год затоплялось. Наводнения в густонаселенном городе создавали антисанитарные условия, вызывали болезни. Нельзя было и расширить город — вокруг лежали заливные луга. И в 1804 г. Платов испросил разрешения царя на строительство новой столицы. Вместе с инженерами и 12 делегатами от Войска атаман объехал разные места. Лучшим было признано расположение станицы Аксайской. Но по каким-то причинам (которые у разных авторов отличаются) выбрали другое место — у слияния речушек Тузлова и Аксая.
18 мая 1805 г. здесь был торжественно заложен Новочеркасск. Многие жители Черкасска были недовольны, не хотели менять место жительства. Платов употребил власть, воздействовал суровыми приказами. И 9 мая 1806 г. состоялся массовый переезд. От Черкасска отчалила флотилия судов и лодок с войсковыми регалиями, учреждениями, духовенством, переселяющимися казаками и казачками. На новоселье атаман устроил великий праздник, куда велел прислать от каждой станицы по 3 старика и 3 выростка от 13 до 16 лет — чтобы запомнили торжество и передали память потомкам. Но развернуть задуманное строительство Платову удалось лишь значительно позже. После нескольких жестоких войн.

Ответить на этот вопрос трудно. Взять в качестве точки отсчета «Приговор о станичной и сторожевой службе» 1571 г.? Но и до него казаки жили по границам, охраняя их. А дальше пошло строительство засечных черт и линий, прикрывавших рубежи государства, и службу на них несли казаки. Шли века, а эти линии по-прежнему играли важнейшую роль. Удавалось преодолеть одни угрозы — нарастали другие. Как уже отмечалось, в 1771 г. хан Убуша увел 170 тыс. калмыков на восток, в Джунгарию. Его решение обернулось для подданных бедой. 100 тыс. погибло в пустынях от голода, жажды, в схватках с врагами. Оставшихся встретили китайские войска, измученным калмыкам пришлось принять китайское подданство, и их расселили небольшими партиями в разных местах. А исчезновение многочисленного и могущественного народа сразу нарушило баланс сил в степях. Усилились казахи, каракалпаки, совершли налеты на русские окраины. Возникла и новая опасность. Если раньше Россия была для Хивы и Бухары важным торговым партнером, и ханы заключали договоры с московскими царями об охране караванных путей, то теперь Средняя Азия пришла в упадок. И Хива превратилась в гнездо хищников, охотников за невольниками — после падения Крыма это оказывалось очень выгодно. Как сообщают хроники, со стороны степняков «воровство и предерзости встречались на каждом шагу» [155], от набегов с похищениями людей особенно страдала дистанция от Оренбурга до Верхнеуральска.
Россия принимала ответные меры, укрепляя границы. В 1775 г. Оренбургский казачий корпус был преобразован в Оренбургское Войско. Достраивалась Самарско-Оренбургская линия, протянувшаяся на 1780 верст. В 1784 г. в Оренбурге была учреждена пограничная экспедиция (с 1799 г. — пограничная комиссия). Совершенствовалась и Сибирская линия. Для ее прикрытия людей не хватало, и сюда направили донских казаков, башкир, мещеряков. В 1780 г., когда окончился срок их дежурства, многие подали прошение, желая остаться в Сибири навсегда. Их зачислили казаками крепостей, предоставив право проводить круги и выбирать атаманов. А 19 сентября 1783 г. здешние казачьи общины были объединены в Сибирскую линию казаков [19]. Для дополнительного усиления сибирского казачества по указу Павла I к казакам на правах малолеток были приписаны 2 тыс. сыновей отставных солдат Тобольской губернии. Появлялись новые формирования, в 1790 г. был создан пятисотенный Иркутский казачий полк. Продолжали строиться новые оборонительные системы. В 1791 г. на р. Бухтарме заложили Бухтарминскую крепость, к ней протянулась цепь постов и укреплений — которая стала частью Сибирской линии.
А для прикрытия от казахов Поволжья был образован Заволжский кордон. От г. Гурьева до Малой и Большой Узени устанавливалась цепь казачьих постов. Дополнялся кордон Саратовской линией протяженностью 428 верст. В 1796 г. был оборудован и поперечный кордон через степь до р. Ахтубы. Часть постов обслуживалась уральскими казаками. А для службы на Саратовской и Ахтубинской частях кордона привлекалось Астраханское Войско. Когда Потемкин расформировал и переселял на Кавказ Волжское Войско, на прежних местах остались казачьи гарнизоны в Саратове, Камышине, Царицыне, остались и енотаевские казаки, которые обеспечивали речные почтовые перевозки и переправы. И при реформах Павла, отделившего от Астраханского Войска кавказских линейцев, новое Астраханское Войско составилось из этих команд и Астраханского полка [219].
В подданстве России еще оставались кочевые калмыки, Дербетовская орда, но прежней силой они не обладали — их было 10 тыс. «душ мужского пола». Они терпели немало неприятностей от казахских нападений. И в 1798 г. правительство предложило им перейти на казачью службу. Их направили на Дон, но порядки, принятые у казачества, калмыкам не понравились. И в составе Войска Донского остались только 2262 «души мужского пола», они были приписаны к казакам, составив особый юрт. А остальные откочевали обратно в астраханские степи. Однако здесь сохранялась прежняя опасность. Волей-неволей требовалось налаживать взаимодействие с гарнизонами, с казаками. Да и для Астраханского Войска помощь в обороне границ была не лишней. Быстро пошло сближение. И большинство калмыков постепенно влилось в состав астраханского казачества.
Пограничной по своей сути была и служба терских, линейных, черноморских казаков, донских полков, посменно высылаемых на Кавказ. В грамоте Екатерины о даровании Черноморскому Войску земель на Кубани указывалось главная обязанность — что ему «принадлежит бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских». И кошевой Чепига, прибыв в новые края, первым делом, еще до основания Екатеринодара, до размещения и обустройства черноморцев, предписал полковнику Кузьме Белому расставить по Кубани пограничные кордоны.
Сами же принципы и приемы пограничной службы вырабатывались в течение веков, на основе опыта — оборудование между крепостями более мелких опорных пунктов, патрулирование, «залоги» (секреты). Казаки издревле учились вести разведку на сопредельной территории, собирать и анализировать информацию — что-то услышали от людей, что-то заметили неординарное. Знали, прозеваешь — пропадешь. Издревле устраивали наблюдательные посты на возвышенных местах: на курганах, деревьях. С незапамятных времен известны и казачьи системы сигнализации — запорожские «фигуры» (они же сибирские «маяки») из бочек, подготовленных к быстрому зажиганию. А на Кубани черноморцы и линейцы стали строить искусственные наблюдательные вышки — «голубятни». И если прежние системы оповещения предназначались для предупреждения о набегах крупных степных отрядов, то на Кавказе шайки горцев лезли беспрерывно, тут «фигур» не настроишься. Поэтому устанавливались просто высокие шесты с пучками просмоленной соломы. Черноморцы стали и первыми в России морскими пограничниками, в 1799 г. указом Павла I в Войске была учреждена береговая флотилия.
Как же случилось, что казаки стали служить и на границах, далеких от казачьих областей? Сперва это сложилось самопроизвольно. Ведь казаки в армии играли роль авангардов, разведки, обеспечивали сторожевое охранение войск. При расположении армии в лагерях выставлялась аванпостная цепь. Она состояла из «бекетов» по 6 казаков — 2 несли дозорную службу, 4 отдыхали. В версте позади «бекетов» располагались заставы по 8 — 15 человек. Когда Россия присоединяла ту или иную область, это происходило в ходе войн. На новые земли вводились воинские части, размешаясь гарнизонами. А казачье охранение армии, соответственно, превращалось в пограничное.
Упорядочилась данная система при Павле I, а непосредственно этим занимался Михаил Илларионович Кутузов [54]. В 1798 г. царь поручил ему «раз навсегда» составить расписание казачьих постов на финской границе. 11 мая Кутузов представил проекты расписаний на летнее и зимнее время, предусматривалось держать на постах 378—414 донских казаков с 12 офицерами. Павел утвердил проекты без замечаний. А в 1799 г. Кутузов был назначен Литовским генерал-губернатором, получив при этом инструкцию о налаживании пограничной службы — поскольку через границу шла контрабанда, между русскими и прусскими подданными возникали недоразумения по поводу покосов, пастбищ, распашки земель, рубки леса. Кутузов составил «расписание кордонным постам» из донских полков, расположив их от Паланги до Влодавы. Командирам полков было приказано занять «без изъятия все означенные в расписании селения», а если между ними найдутся пропущенные важные пункты, занять и их «по собственному рассмотрению».
Правда, в декабре 1800 г. казаков на западной границе заменили егерскими и гусарскими полками — поскольку от донцов требовалось идти в Индию. Но вскоре на престоле оказался Александр I. И охране русских рубежей он также придавал важное значение. При нем началась разработка положений о Казачьих Войсках, в которых четко отражалась эта задача. В 1802 г. были приняты Положения о Донском и Черноморском Войсках. В 1803 г. — об Оренбургском и Уральском. В 1803 г. была проведена реорганизация Заволжского кордона. Строились новые посты, на которых жили казаки. Четыре раза в сутки их разъезды должны были проверять промежутки между постами.
При воцарении Александра к нему обратились и казаки расформированных Войск, Бугского и Екатеринославского. Бугцы получили статус государственных поселян, что в общем-то давало возможность безбедно вести хозяйство. Но среди них было много природных казаков, добровольцев-арнаутов из балканских народов, и такое положение их не устраивало, просили восстановить их в казачьем звании. Среди екатеринославцев природных казаков было меньше, но тоже хватало таких, кто предпочитал служить. По этим ходатайствам Бугское Войско в 1803 г. было восстановлено. К нему приписали 27 станиц и хуторов с центром в г. Вознесенске. Общее их население составляло 12 тыс. человек. Войско формировало 3 полка, которые несли пограничную службу на Днестровской линии. А вот земли Екатеринославского Войска оказались уже «внутренними». И уже перешли в собственность к помещикам и вельможам. Поэтому было решено Войско не возрождать, а желающих вернуться в казачье состояние переселить на Кавказ. Хочешь снова стать казаком — бросай родные края и езжай драться с горцами. Но даже при таком выборе набралось 3227 человек! В 1803 г. они были переведены на Кубань и составили Кавказский полк, вошедший в число линейцев и занявший участок границы между Кубанским полком и Черноморским Войском [51].
В 1808 г. было принято положение о Сибирском линейном Войске. Этот документ впервые придал сибирским казакам единую войсковую организацию. В военное время Войско выставляло 10 полков, а в мирное на него возлагалась кордонная служба, содержание и ремонт укрепленных линий. Кроме того, на Востоке процветала контрабанда — китайские, монгольские, среднеазиатские торговцы проторили дороги в Сибирь, чтобы подешевке скупать пушнину. И на казаков была возложена обязанность таможенной стражи. Расстояния тут были огромные, и граница была поделена на дистанции. Два раза в месяц казаки соседних дистанций встречались на стыке участков, чтобы поддерживать взаимодействие и делиться информацией. А для контроля, что встреча действительно произошла, обменивались особыми ярлыками.
Ну а на западных границах контрабанда превратилась в сущее бедствие. На главных дорогах имелись таможни, но их слишком легко было объехать. Контрабанда стала главным промыслом жителей еврейских местечек — по другую сторону границы были такие же местечки, где обитали родственники и знакомые. Трудно ли перевезти свои или чужие товары, если знаешь все дорожки, тропинки, речные броды? Гусары и егеря с задачей прикрытия границы не справлялись. В те времена в армии попросту не учили быть наблюдательными, уметь присматриваться, прислушиваться, замечать следы, изучать местность, находить нужные контакты с местным населением. А казаки премудростям следопытов и разведчиков учились с детства. И в 1811 г., в перерыве между наполеоновскими войнами, Александр I решил вернуться к первоначальной идее своего отца и организовать охрану границы с Пруссией и Австрией с помощью казаков. Протяженность кордонов составляла 1500 верст, для несения службы выделялось 10 полков донцов, по 150 верст на полк. Развертывалась цепь постов. Между соседними участками патрулировали конные разъезды, которые должны были два раза в день передавать от поста к посту сведения о «благополучии на границе» [219]. В короткое время на пути контрабанды встал довольно прочный заслон. А вот представители «народа избранного» стали с той поры относиться к казакам особенно неприязненно.

Павел I был личностью весьма сумбурной. Искренне желал навести в стране порядок и справедливость. Но вряд ли представлял, что это такое, обладал деспотизмом Петра I и к тому же был склонен метаться от одной крайности к другой. Принялся перестраивать Россию на прусский манер, в армию возвращались уродливые мундиры, парики, косы, каторжная муштра. Катились отставки, опалы, ссылки. А для казачества перемены стали неоднозначными. Одним махом было сметено все внедренное Потемкиным и Зубовым. В 1797 г. Павел упразднил Бугское Войско — 6 тыс. казаков превратились в государственных крестьян. Было разрушено и единое Астраханское Войско — терцы, гребенцы, Моздокский, Волгский, Хоперский, Кубанский полки из него исключались и получили название «казаков, поселенных на Кавказской линии» — или «линейцев».
Но были и полезные нововведения. В 1797 г. царь учредил казачью войсковую артиллерию, что было очень важно. В современной войне для усиления конницы пушки были нужны, и они, в общем-то, у казаков имелись. Но артиллерия существовала неофициально, явочным порядком. Павел ее узаконил. В 1798 г. он учредил новое, Башкирско-мещерякское Казачье Войско [155]. И вот что любопытно — с этого момента раз и навсегда кончились бесконечные бунты башкир! Возможность стать казаками — вот что им требовалось! Не отдавать лошадей в качестве налога, а сражаться на них, совершать подвиги, привозить добычу. Павел обласкал и уральских казаков, проштрафившихся при Екатерине — Лейб-Гвардии Казачий полк был дополнен уральской сотней. А по указу от 22 сентября 1798 г. казачьи чины наконец-то четко уравнялись с армейскими: казачий полковник и войсковой старшина стали соответствовать майору, есаул — ротмистру (капитану), сотник — поручику, хорунжий — корнету [35, 63].
Павел пресек самодеятельность в земельном вопросе, установив единые нормы — 300 десятин для атаманов, 60 — для старшин, 30 — для рядовых казаков. И провел реформы по унификации управления Войсками. На Дону царь упразднил гражданское правительство, введенное его матерью, восстановил единовластие Войсковой канцелярии. Но она получала двойное подчинение, по военным вопросам — Военной коллегии, а по гражданским — Сенату. В Черноморском Войске царь похерил существовавшее Войсковое правительство и тоже учредил Войсковую канцелярию по образцу донской. Была восстановлена Войсковая канцелярия и на Урале. А для наблюдения за законностью во все Казачьи Войска были направлены прокуроры с правами губернских.
Как уже отмечалось, император отменил закавказский поход. Отменил и готовившуюся экспедицию на Запад для борьбы в союзе с Австрией и Англией против революционной Франции. Заявил, что для России важнее мир. Но французы-то миролюбия отнюдь не проявляли. Под их знаменами формировались польские части, заведомо настроенные драться с русскими. А австрийцы и англичане перехитрили царя очень просто: после захвата Наполеоном Мальты под покровительство Павла отдался Мальтийский орден, провозгласив его гроссмейстером. И государь ради защиты прав ордена вступил в антифранцузскую коалицию. По настоянию австрийцев объединенные силы в Италии возглавил Суворов, ради такого случая возвращенный из ссылки. В составе выделенных ему войск было 8 донских полков под общим руководством походного атамана Адриана Карповича Денисова и 2 уральских полка Лицинова и Бородина. И в этой войне, под командованием полководца, хорошо умеющего использовать казаков, они проявили себя в полной мере.
В Северной Италии австрийская армия Меласа бесцельно маневрировала, не решаясь задевать французов. Суворов придал войне иной характер. Сразу по прибытии в Италию, потребовал «два полчка пехоты и два полчка казаков». Отряд возглавил Багратион, получив инструкцию: «Голова хвоста не ждет; внезапно, как снег на голову!» 9 апреля 1799 г. части Багратиона стремительным броском овладели г. Брешиа. 12 апреля казачьи полки Денисова и Грекова, вырвавшись вперед, с ходу взяли г. Бергамо. И захватили переправы на р. Адде. Французы растянули войска в линию, и, пользуясь этим, Багратион с полком егерей, батальоном гренадер и тремя казачьими полками 15 апреля прорвал фронт у Лекко. Противник бросил сюда подкрепления, стал окружать отряд. Но подоспел с подмогой Милорадович и врага разгромили, части французской конницы «были сколоты до последнего человека». Пользуясь тем, что противник оттянул силы на фланг, к Лекко, Суворов начал главную переправу через Адду в центре, у Треццо. Перебросил сюда казачьи полки, они совершили глубокий обходной маневр, добрались до вражеской ставки, и французский командующий Моро едва не попал в плен. Битва при Адде была выиграна. В донесении Суворов отмечал: «Казаки кололи везде с свойственной россиянам храбростью, побуждаемы будучи мудрым и мужественным воином их походным атаманом Денисовым, как и его сотоварищем полковником Грековым».
Русско-австрийская армия подошла к Милану. И здесь первыми оказались казаки. Внезапно вышли к городу, выломали ворота и разметали защитников. Наступала Пасха, и Суворов остановился возле Милана. Всенощная была общей — в крестном ходе участвовали сам фельдмаршал, офицеры, солдаты, казаки, из австрийского лагеря пришли сербы, словаки, валахи. А в Светлое Воскресенье войска вступили в Милан. Итальянцы после французских насилий и грабежей устроили пышную встречу. Бородатые казаки в просторных одеждах, не похожих на европейскую форму, вызвали особое любопытство, их почему-то сочли военизированными священниками и называли «русскими капуцинами». Поражало итальянцев и то, что пришельцы то и дело целуются друг с другом. Впрочем, по случаю Пасхи казаки и местных учили христосоваться, особенно хорошеньких дамочек, «и те исполняли этот обряд с немым удивлением» [123].
Казачьи отряды расчищали от неприятеля окрестности, занимали города. Адриан Денисов пользовался особым уважением Суворова, который ласково называл его «Карпыч». Он кстати, был единственным, кто мог и осмеливался силой удерживать старого фельдмаршала, когда тот стремился попасть в опасные места. И специально приставил для этого к Суворову урядника Селезнева. А французское командование на помощь Моро двинуло из Южной Италии свежую армию Макдональда. Она атаковала австрийцев на р. Требии. Моро выступил навстречу. Вот-вот неприятели должны были соединиться, и казалось, помешать этому невозможно. Но для Суворова невозможного не было. Он совершил молниеносный марш на юг. По страшной жаре, без привалов. 6 июня, на заключительном этапе пути, фельдмаршал взял казачьи полки Грекова, Молчанова, Поздеева и Семерникова и сам полетел с ними вперед. Австрийцы уже терпели поражение, отступили на р. Тидоне, потеряв пушки. Макдональд готовился добить их, когда последовал казачий удар. Опрокинули польских легионеров, внесли замешательство. Вскоре французы разобрались, что русских пришло мало, перегруппировались для новых атак. Но время было выиграно. Уже подтягивались основные силы Суворова. В трехдневном сражении на Тидоне и Требии Макдональд был разгромлен.
А 4 августа в кровопролитной битве у Нови покончили и с армией Моро. Суворов предлагал вторжение во Францию. Но… вмешалась «большая политика». Павел был единственным из союзников, воевавшим «за идею». Англия рассчитывала с помощью русских подмять Голландию, Австрия — утвердиться в Италии и Германии. А раз Италию очистили, следовало удалить из нее русских. И Павлу сумели навязать неуклюжий план: англо-русский десант высаживался в Голландии. Корпус Римского-Корсакова был направлен в помощь австрийскому эрцгерцогу Карлу в Швейцарию. Туда же требовалось переместиться Суворову, а армия эрцгерцога уйдет на Рейн.
В Голландию царь послал 17-тысячный корпус Германа, в него был включен Лейб-гвардии Казачий полк. В Плимут он прибыл в июле, однако 3 месяца просидел на кораблях. Англичане, взявшие на себя снабжение, продукты поставляли с перебоями, обещанных лошадей не дали вообще. А тем временем французы изготовились к обороне. 19 сентября десант под командованием герцога Йоркского высадился, начал наступление на Берген. В жестоком бою русские овладели городом. Совершали чудеса храбрости. Поручик лейб-казаков Давыдов с горстью донцов, сражаясь пешими, отбили знамя пехотной части, захваченное французами. Но англичане атаку не поддержали. Корпус был выбит из Бергена, потеряв 4 тыс. человек, попал в плен и генерал Герман. Второе и третье наступление тоже обернулись только потерями. Два месяца части сидели на побережье под дождями. После чего англичане заключили с французами сепаратное перемирие и эвакуировали плацдарм. Остатки русского корпуса вывезли на о. Джерси, где они терпели всяческие лишения, мерзли без теплой одежды и голодали [77].
А Суворов в августе начал переход через Альпы. Австрийцы обязались выделить вьючных мулов, проводников. Ничего этого не дали. Мало того, австрийская армия ушла из Швейцарии, не дожидаясь Суворова. И когда его части пробивались через Сен-Готард, Урзерн-Лох и Чертов мост, вчетверо превосходящие силы французов генерала Массена навалились на брошенный союзниками корпус Римского-Корсакова. Русские солдаты и казачьи полки Астахова и Кумшацкова отбили 5 атак. Оставшись без пороха, дрались холодным оружием. Но корпус был разгромлен и отступил. А армия Суворова оказалась заперта в Альпах. Спас ее лишь беспримерный героизм и мудрое руководство фельдмаршала. Отбились от Массены, нанеся ему ряд поражений. И двинулись через неприступный Паникс, через снега и вьюги обледенелыми козьими тропами. По распоряжению Денисова, больного Суворова и его лошадь вели два дюжих казака, а когда он хотел вырваться, удерживали, хладнокровно повторяя «Сиди!»
В октябре армия спустилась в долину Дуная. Вся Европа была потрясена таким подвигом. Император возвел Суворова в чин генералиссимуса, готовил невиданные почести. Однако даже и любовь неуравновешенного Павла была опасной. При нем многие офицеры быстро взлетали в чинах, а потом за пустяковую оплошность при маршировке отправлялись в Сибирь. И среди знати созрел заговор по свержению царя. Его участники сочли, что возвысившийся Суворов будет препятствием их планам. И постарались настроить Павла против него. Пока полководец доехал до столицы, он уже снова очутился в опале. Силы Александра Васильевича были подорваны тяжелым походом, а душевная травма от незаслуженной и необъяснимой немилости усугубила состояние. 6 марта 1800 г. Суворова не стало.
Загремел в опалу и М.И. Платов. Сперва, как выдвиженец Потемкина, был сослан в Кострому. А когда написал прошение отпустить его на Дон, дело представили так, будто он хочет взбунтовать казаков. «Доброжелатели» постарались навесить на него всех собак, и его заточили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Но куда печальнее была судьба офицеров Лейб-гвардии Казачьего полка Евграфа и Петра Грузиновых. Полковник Евграф Грузинов стал любимцем Павла, его персональным телохранителем. И заговорщики во главе с Паленом, готовя переворот, решили, что его необходимо устранить. Пошли доносы о «якобинских» настроениях. Царя уговорили выслать братьев на Дон — дескать, проверить, как отреагируют. А потом представили обвинение, что Грузинов «поносил государя браными словами» и грозился пойти по стопам Разина и Пугачева. Павел приказал арестовать братьев. В Черкасске над ними был состряпан суд. Войсковой прокурор опротестовал смертный приговор, отправил апелляцию императору. Но 5 октября 1800 г. братьев Грузиновых на площади забили кнутом, они и умерли в страшных мучениях. Их дядю Афанасия и нескольких казаков Луганской станицы за недоношение о «браных словах» обезглавили [35].
Во внешней политике Павел проявил такие же шатания, как в отношениях с подданными. Из Закавказья он войска вывел. Но Грузию раздирали междоусобицы. На нее набросились чеченцы, лезгины, аварцы. Грабили, резали, угоняли полон. Готовили вторжение персы. И царь Картли и Кахетии Георгий XI запросился к России а полное подданство. В Грузию были направлены войска, уже не для разовой экспедиции, а для постоянной дислокации. А для связи с Грузией была основана крепость Владикавказ и стала строиться Военно-Грузинская дорога. Георгий XI принес присягу за все области своего царства «на вечные времена», и в 1800 г. был оглашен манифест о присоединении Восточной Грузии к России.
А после того, как Австрия и Англия по-хамски обошлись с русскими союзниками, Павел рассорился с ними. И метнулся к французам, заключив с ними не только мир, но и союз против Англии. Наполеон предложил ему план совместного удара на Индию. Дескать, армия Моро пойдет к Черному морю, соединится с русскими и выступит с ними в грандиозный поход. Проект был чисто провокационный. Бонапарт бывал на Востоке, хорошо знал, как тяжело воевать в условиях зноя, пустынь, недостатка воды. Вот и хотел перенацелить туда русских, а присылку своих войск под разными предлогами спускал на тормозах. Своей цели он достиг вполне — недалекий Павел загорелся идеей. Дескать, ну и ладно, мы и сами, без французов справимся! На завоевание Индии он решил послать Донское, Уральское и Оренбургское Войска.
Представления царя о географии и вообще о реальной действительности были, мягко говоря, смутными. Он писал донскому атаману В.П. Орлову: «От нас ходу до Индии: от Оренбурга — месяца три, да от нас туда месяц, а всего четыре месяца… Все богатства Индии будут наградой за вашу экспедицию». Войску Донскому предписывалось за Волгой соединиться с уральцами и оренбургцами и маршировать на юг, а «попутно» завоевать Бухару и Хиву. В Черкасск был направлен указ — немедленно, в 6 дней всем наличным казакам выступить «о двух конях с полуторамесячным провиантом». Исключения не делалось ни для кого. Ни для тех, кто только что вернулся из походов, ни для единственных кормильцев в семье. «Посадить на коня всех, кто только сидеть сможет». Выгребли писарей из правлений, пономарей из церквей, престарелых, увечных. Насчитали в Войске 800 больных, но и им поблажки не досталось. Оспаривать решения Павла было слишком опасно [63].
Ради похода выпустили из тюрьмы и Платова. Вдруг помыли, побрили, накормили, нарядили в генеральский мундир с другого арестованного и представили Павлу. Который возложил на него орден св. Иоанна Иерусалимского и развернул карту: «Пойдешь с казаками по этой дороге в Индию, Матвей Иванович?» Ну а что оставалось отвечать ошеломленному казаку? На Дону собрался 41 полк, 22507 казаков. 27—28 февраля 1801 г. выступили четырьмя эшелонами. А в начале марта грянула оттепель, все развезло, шли по колено в грязи и талом снегу. Когда достигли Волги, лед уже вздулся и начал вскрываться. Лошади и люди проваливались, тонули, их вытаскивали. 18 марта завершили переправу и двинулись дальше. Грязь распутицы чередовалась с заморозками, дожди с метелями. Заготовить в столь сжатые сроки склады фуража и провианта на такое количество людей и лошадей местные власти, конечно, не сумели. Стали падать кони. Люди выбивались из сил, болели. А впереди лежали Оренбургские степи, пустыни Средней Азии, горы Афганистана… Шли фактически в никуда. Выхода не было, вот и шли, уповая только на Господню волю.
И Он не дал казакам сгинуть ни за грош. 23 марта, когда первый эшелон добрался до верховий р. Иргиз, казаков догнал гонец из Петербурга. С сообщением, что скончался Павел I. Точнее, он был убит заговорщиками. И новый император Александр I отменил поход. Был как раз канун Светлого Воскресенья. Построив донцов в селе Мечетном, атаман Орлов сказал: «Жалует вас, ребята, Бог и государь, родительскими домами!». В конце апреля полки вернулись на Дон. Орлов доложил, что выбыло из строя 886 лошадей, «потерь в людях не было». Конечно, эта «красивая» реляция к истине отношения не имеет. Но сколько безымянных казачьих могил прибавилось в волго-донских степях, история умалчивает. Да и у самого Орлов тяготы похода подорвали здоровье. Вскоре он умер, донским атаманом Александр назначил Платова.

В экстремальных условиях приграничной жизни выковался не только характер воина-казака, но и совершенно особый тип женщины — казачки. Когда мы говорим, что казаки освоили и возделали огромные пространства Дона, Кубани, Терека, Приуралья, надо помнить, что в значительной мере это было сделано женскими руками [63]. Мужчины-то постоянно были в походах, на кордонах. А дома оставались старики, дети — и казачки. Они и возделывали поля, огороды, бахчи, виноградники, ходили за скотиной, они вырастили пышные сады, в которых утопали станицы. Они собирали урожай, пекли хлеб, делали заготовки на зиму, стряпали, обшивали всю семью, растили детей, ткали, вязали, могли и хворобы лечить, и хату подправить. Казачка была не только неутомимой труженицей, но и организатором. Номинально руководил большим семейным коллективом старик-дед, но далеко не все казаки доживали до седин. Дед мог быть уже и недееспособным, инвалидом. И работу по хозяйству организовывали бабки, матери, жены казаков. Распределяли домашних, кому чем заниматься, если нужно, нанимали работников и руководили ими. Казачки умели и торговать, чтобы часть продукции обратить в деньги и приобрести необходимое. Подобной инициативы и самостоятельности русские крестьянки не знали. У них-то всегда муж был рядом.
Но казачка умела не только это. При нападении врагов она снимала со стены мужнину саблю и ружье и дралась насмерть, защищая детей или давая им возможность убежать. Как уже отмечалось, 800 казачек участвовали в обороне Азова в 1641 г. А сколько в XVI—XVIII вв. встречается упоминаний о нападениях степняков на донские, терские, кубанские, волжские, уральские, сибирские городки? Если мужчины были дома, казачки укрывали детей и скот, выступали «вспомогательной силой», заряжая ружья, помогая ремонтировать укрепления, тушить огонь, перевязывая раненых. А коли главный защитник семьи отсутствует или уже пал, сама казачка становилась защитницей. Рынки Крыма и Тамани были переполнены русскими и украинскими полонянками, но из казачьих городков хищники угоняли только детей и совсем юных девушек. Казачки в плен не сдавались, сражались до конца.
И мужей ждать умели как никто другой. В походы казаки уходили на годы, часто с одной войны на другую, вернутся ли — неизвестно. А казачки ждали. В Сибири бывало и того круче. Семен Дежнев отсутствовал дома 19 лет! Пока странствовал, сын вырос. Кто его на ноги поднял? Жена. Сама так и не дождалась мужа, умерла, а ребенка вырастила, воспитала, и он казаком стал, как отец [45]. А на Дону, например, когда муж из похода возвращался, казачка, встречая его, первым делом кланялась в ноги коню. Благодарила, что не подвел в боях ее супруга, целым и невредимым доставил домой.
Был и случай, правда, единственный, когда женщина стала войсковым атаманом. В XVIII в. выходец из ханского калмыцкого рода Петр Тайшин принял крещение со своим улусом. А потом калмыцкая орда распалась, начались свары. Князь умер, но его вдова княгиня Тайшина с 2400 подданными в 1739 г. попросила выделить ей землю для оседлого поселения и принять на службу. Подходящее место нашли на Волге, где была построена крепость Ставрополь (ныне Тольятти). Эти калмыки составили Ставропольское Казачье Войско. А княгине были даны полномочия войскового атамана, положено жалованье в 500 руб. [102]. Остальным старшинам также было назначено жалованье — по уровню офицеров Войска Донского. А рядовые казаки несли службу с земельных наделов. К Войску приписали тысячу отставных солдат и 2,5 тыс. крестьян. Солдаты должны были обучить калмыков гарнизонной и сторожевой службе, крестьяне — земледелию. Постепенно они смешивались, главной обязанностью ставропольцев являлась охрана Самарско-Уфимской линии — ответвления Самарско-Оренбургской. По призыву царя Войско выставляло 1 полк на войну. А княгиня Тайшина руководила ставропольцами до конца жизни.
Известны и случаи, когда казачки прославились в качестве воинов. Ранее говорилось, что в 1770—1771 гг. на Кавказ были переведены 517 семей из Волжского Войска, основав 5 станиц, по 100 семей на каждую. Драки тут шли постоянно, а вдобавок началась война с турками, которые подбили горцев к массированным нападениям. В июне 1774 г. 9-тысячное войско татар и чеченцев обрушилось на Наурскую. Станица еще и не была отстроена, из оборонительных сооружений был насыпан земляной вал с несколькими пушками. А все строевые казаки ушли в поход — разведка у горцев работала хорошо, и они рассчитывали на легкую добычу. Но за оружие взялись казачки! И отметим, это были не гребенские казачки, привычные к здешнему военному быту, а приехавшие с относительно спокойной Волги. Но полторы-две сотни женщин со стариками и малолетками храбро встретили полчище врага. Били из ружей, рубили и кололи лезущих на валы, перетаскивали с место на место тяжелые пушки, встречая атаки картечью. Осада длилась 2 дня, и противник, оставив сотни трупов, ушел ни с чем. В память этой победы 10—11 июня в Наурской отмечался «бабий праздник».
Задолго до девицы-улана Дуровой прославилась и донская казачка Прасковья Куркина. По преданиям, зафиксированным в дореволюционных источниках, она была молодой симпатичной вдовушкой из станицы Нагавской и вела не очень строгий образ жизни. Однажды, в 1792 г., учинила пожар, за что, по казачьим законам, следовало крепко вздуть. Но Прасковья скрылась. Переоделась в мужскую одежду, взяла оружие — вероятно, оставшееся от супруга, оседлала лошадь и направилась на польскую войну. Выдала себя за мужчину и вступила в казачий полк Балабина. Участвовала в боях, была ранена, за неоднократные отличия получила чин урядника. Хотя остается сомнительным, как же казаки ее не раскусили. В отличие от офицерши Дуровой, казачка крепостных денщиков не имела, и при первом же купании коней правда должна была открыться. Скорее, все же знали, да помалкивали. И, наверное, не случайно полковник Балабин взял «казака Куркина» к себе ординарцем. Но воевала Прасковья храбро, была произведена в хорунжие, а потом и в сотники. После войны в 1794 г. вернулась в станицу, и о прежних прегрешениях больше не вспоминали, весь Дон признал ее героиней [6]. Однако дальнейшие похождения Куркиной — например, как казаки посылали ее с ходатайством к императрице, очевидно, относятся к области легенд, и оставляю этот вопрос тем, кто сумеет исследовать его более детально.
Кстати, жизнь казачек в XVII—XVIII вв. (а отчасти и в XIX) вообще исследована очень слабо. Конечно, их быт во многом отличался от картин «Тихого Дона», от того, что нам известно по предреволюционным воспоминаниям. Точно так же, как и казаки Первой Мировой во многом отличались от своих предков времен Суворова. Так, примеры с обороной Наурской и Куркиной показывают, что казачки хорошо умели стрелять (в том числе из пушек), владели холодным оружием. Когда они этому учились? Где? Допускали ли их в юности к тренировкам наряду с казачатами? Или учили матери, отцы, мужья — на всякий случай? Ответа мне ни в одном источнике найти не удалось. Но известно, допустим, что на Тереке казачки еще и в ХХ в. были отличными наездницами, умели стрелять. Вообще либеральные авторы склонны были описывать жизнь казачек в самых черных тонах. Дескать, несчастные женщины — вся жизнь только до свадьбы, а дальше «домострой», забитое «закрепощенное» существование. Вот уж нет! Тут все зависит от точки зрения. Ведь с либеральных позиций и судьба казаков выглядела ох какой безрадостной — надо ж, обязательная служебная лямка, и на всю жизнь! Но казакам такая жизнь нравилась, и другой они не желали. Так же и казачки гордились своей участью.
Внешне отношение казака к женщине и впрямь могло показаться грубоватым, с демонстрацией собственного превосходства, но на самом деле оно было рыцарским. Атаман Платов в 1816 г. в приказе по Войску Донскому писал о казачках: «Пускай верность и усердие их, а наша за то к ним признательность, взаимное уважение и любовь, послужат в позднейшем потомстве правилом для поведения жен донских». По обычаям, казачка пользовалась таким уважением и почтением, что в наделении ее дополнительно еще и мужскими правами не нуждалась. И наоборот, казак и даже станичный атаман не имел права вмешиваться в женские дела. Казачка не участвовала в кругах, не имела голоса на сходах, ее интересы представляли отец, муж, брат. Но одинокая женщина могла выбрать себе любого ходатая из числа станичников. А вдова или сирота находилась под личной защитой атамана и совета стариков, а если этого недостаточно, могла и сама обратиться к сходу. Разговаривая с женщиной на кругу или сходе, казак обязан был встать, а если она пожилых лет — снять шапку.
На станичных праздниках казачка, пусть и замужняя, могла плясать с любым казаком. С любым могла чесать языки на улице, невинно пококетничать. И чтобы опровергнуть мифы о «домострое», достаточно открыть повесть Л.Н. Толстого «Казаки». Описывается не какая-нибудь станица, а старообрядческая. Но поведение казачек очень даже свободное (уж по крайней мере по сравнению с Центральной Россией). Девушки, вводя в немалый соблазн офицеров, крутятся по двору в одних рубашках на голое тело. И от вина не отказываются, вечеринки устраивают с мужчинами и поцелуями. Словом, ведут себя «на грани». Но вот чтобы перейти эту грань — тут уж ни-ни! Тут вступало в силу понятие чести. А свою честь казачки ставили очень высоко.
Какими-либо комплексами в сфере взаимоотношения полов казачки не страдали, никаких «секретов» для них эта сфера не представляла. Да и как иначе, если занимались скотоводством, с детских лет видели, что как происходит? Во многих местностях и в баню ходили целыми семьями. В Сибири и Забайкалье баня часто вообще строилась одна на станицу, совместное мытье мужчин и женщин считалось делом вполне естественным. Но это, опять же, совершенно не подразумевало чего-то большего. Одно дело — знать. А другое — понимать, что допустимо, а что нет. Степень того, что может себе позволить казачка, зависела от ее семейного положения. Вольность в общении с мужчинами, откровенность разговоров, шуток, допустимый флирт были разными для девиц, замужних, вдов. Но и для казака было позором преступить дозволенное. И чтобы не ошибиться, существовала система «опознания» по женским кольцам. Серебряное на левой руке — девушка на выданье, на правой — уже просватана. Кольцо с бирюзой — жених служит. Золотое на правой руке — замужняя. На левой — разведенная или вдова.
Впрочем, при общей высокой нравственности казачек допускались и некоторые отклонения. Так, если вдова строго соблюдала себя, это ценилось. Но и в тех случаях, если она, особенно бездетная, привечала мужчин, это общественной моралью не осуждалось. И когда в станице жили одна-две «веселых вдовушки», на такое смотрели сквозь пальцы (примеры можно также найти у Толстого). А Пушкин записал разговор казаков, возвращавшихся с кавказской службы — стало известно, что у одного из них женушка погуливала, и обсуждалось, как лучше поступить, проучить ее или простить? И казаки пришли к выводу: лучше простить [154]. И часто прощали, даже прижитых «нахалят» своими признавали — тут уж речь шла о сохранении чести семьи, благополучии хозяйства. Но у казаков существовал и развод, даже когда его юридически в России не было. Для этого, например, старообрядцы переходили в официальное православие или наоборот — и брак, заключенный в «другой вере» считался недействительным [23]. Тем не менее, к разводу казачья мораль относилась весьма отрицательно.
Казачками становились не только от рождения. Когда казак женился на крестьянке, отбитой полонянке, захваченной черкеске или турчанке, она автоматически приобретала статус полноправной казачки. Станичницы, как правило, относились к такой женщине доброжелательно (если она сама не вела себя вызывающе). Ей прощали незнание обычаев, не характерные для казачки поступки. Женская община негласно брала ее под свое покровительмство и учила, «вживала» в свою среду. Ну а если еще раз вернуться к утверждениям о «закрепощении» казачек, то не лишне задаться вопросом, а кто же их «закрепощал»? Мужчины? Но как же они могли «закрепостить», если годами отсутствовали? И их собственное благосостояние зависело от жены? Нет, быт и труды казачки определяло осознание ею самой своего особого долга. Точно так же, как казак считал своим долгом службу, так и казачка видела высший долг в том, чтобы обеспечить службу мужа, братьев, сыновей. Кстати, а ведь деятельность армейских органов тыла и снабжения тоже всегда считалась воинской службой, пусть и не боевой. Поэтому, если уж разобраться, то и труды казачек являлись некой разновидностью казачьей службы. Не строевой, не полковой, но в понимании службы воинов Христовых.

Служба казаков даже и в мирное время была нелегкой, тем более на Кавказе. Несмотря на то, что была принята оборонительная тактика, уже в 1777 г. в государственном бюджете появилась особая статья: 2 тыс. руб. серебром на выкуп у горцев христианских пленников [175]. Хищники ненадолго присмирели после рейда Суворова за Кубань. А с началом войны положение еще более обострилось. Главной турецкой базой на Кавказе стала Анапа. Через нее в горы шло оружие, деньги. В Кабарде появился первый предшественник Шамиля — Шейх-Мансур, возбуждая черкесов, кабардинцев, лезгин, чеченцев на борьбу с «неверными». По сути открылся «второй фронт». Русских войск здесь было мало: части небольшого Кубанского корпуса, казаки Азово-Моздокской линии и 6 донских полков — они несли на Кубани дежурство, поочередно сменяясь.
В начале 1790 г. под командованием генерал-поручика Бибикова состоялся поход на Анапу. Он был плохо подготовлен, ослабевший в трудном переходе отряд был отражен от крепости и с трудом вернулся на Ставрополье. А турки ответили, высадив в сентябре под Анапой сильный десант Батал-паши с 30 орудиями. Он двинулся в долину Лабы, усиливаясь местными племенами, и собрал из них войско в 50 тыс. На р. Тохтамыш врагов встретил корпус И.И. Германа фон Ферзена, 3600 солдат и казаков. Несмотря на огромное неравенство сил было приказано атаковать. И пленных не брать — из-за того же неравенства. Противника разгромили наголову, захватили всю артиллерию, лагерь и самого Батал-пашу. На месте этой битвы впоследствии возникла станица, по каким-то причинам названная именем побежденного, Баталпашинская (ныне Черкесск).
В 1791 г. новый поход на Анапу возглавил генерал-аншеф И.В. Гудович. Противник успел подготовиться, в крепости собралось 25 тыс. турок и горцев, при 95 орудиях. У Гудовича было 12 тыс. — в том числе донские казаки, 350 гребенских с атаманом Сехиным, 150 терско-семейных, 3 сотни Волжского и 2 сотни Хоперского полков. 22 июня после короткой блокады последовал штурм. Некоторые командиры были недовольны тем, что Гудович оставил в резерве свыше трети войск. Но мера оказалась оправданной. В разгар битвы удар по тылам нанесли 8 тыс. черкесов, и их удалось отразить. Штурм Анапы по своей ожесточенности сравнивали с Измаилом. Чудеса храбрости проявили сотник Борисов, хорунжие Усков, Корсунов, Семенкин, Яров. Геройски погиб, возглавив атаку, хоперский сотник Найденов [219]. Всего же пало 940 человек, 1995 получили ранения. Но врагов положили 11 тыс., 13,5 тыс., капитулировали. В Анапе попался и Шейх-Мансур, он был сослан на Соловки.
Обстановка на Кавказе стабилизировалась. Но правительство понимало, что это временно, распорядилось строить на Кубани новые крепости и переселить 3 тыс. семей донских казаков. И в 1792 г. было решено 6 полков, несущих дежурство на Кавказе, оставить тут насовсем — пусть заберут семьи с Дона и селятся. В полках это известие вызвало возмущение, возглавил бунт Никита Белогорохов. Казаки направили делегатов в Черкасск — выяснить, действительно ли есть такой приказ. За ними самовольно оставили службу и отправились на Дон несколько сот казаков. Их принялись вылавливать, что вызвало в станицах массовые волнения. Грамоту о переселении принимать категорически отказывались. В бунтующие городки были введены войска, несколько тысяч человек перепороли. Но масштабы переселения сократили, на Кубань отправили не 3 тыс., а 1 тыс. семей — тех, кто участвовал в мятеже. Из них составился Кубанский полк.
А между тем оставалась неясной судьба Черноморского Коша. Потемкин выделил ему земли в Приднестровье, центром запорожцев стало село Слободзея [288]. Тут возвели укрепление наподобие Сечи, разместили управление Коша. Сюда казаки перевезли своих родственников, стали заводить хозяйство, основали 25 селений вперемежку с молдавскими. В реляциях о боевых действиях Войску давался эпитет «бесценное», светлейший благоволил к нему. Обещал дать еще земли между Бугом и Днестром, под Кинбурном, Еникальский округ в Крыму, подарил собственные рыбные ловы на Тамани. Но… все это оставалось вилами на воде писано. Когда в 1791 г. кошевой Чепига и войсковой судья Головатый отправились к Потемкину просить более определенно оформить владения, застали его в дурном настроении — лодка с 25 запорожцами была захвачена турками. И светлейший князь делегатов прогнал: дескать, позже поговорим.
А позже его не стало. И война кончилась. Земли, выделенные Кошу, оказались не сплошными, вклинивались делянками между угодий, дарованных вельможам и военачальникам. И уже посыпались жалобы, что закрепощаемые крестьяне бегут к казакам… Очевидно, черноморцев ждала судьба екатеринославцев. Два человека сумели предотвратить это и стали основоположниками казачьей Кубани. Захарий Алексеевич Чепига и Антон Андреевич Головатый [266,267]. Они были совершенно разными. Чепига — простой неграмотный казак из беглых крепостных. В Запорожье поступил в Кислякивский курень, участвовал в войнах, выдвинулся до полковника Протовчанской паланки. После ликвидации Сечи служил при штабе Потемкина. Головатый был из семьи украинской казачьей старшины. Учился в Киевской академии, но, не закончив ее, удрал в Запорожье. Стал казаком Кущевского куреня. Был лихим казаком, поэтом, слагал песни, прекрасно играл на бандуре. Но в Сечи оценили и его ум, хитрость, образование. С 1768 г. стали посылать в Петербург с делегациями. В 1771 г. он стал писарем Самарской паланки. Потом находился при войсковом судье и кошевом атамане, хотя и нарушил традицию — женился. После упразднения Сечи получил должность капитана-исправника в Новомосковске.
Оба вместе с С. Белым стояли у истоков Коша Верных Казаков. Похоже, что какое-то время были соперниками. Но затем кошевой атаман и войсковой судья (начальник штаба) составили дополняющий друг друга великолепный тандем. Один — настоящий «батько». Прямой, грозный в бою, способный вздуть казака для протрезвения, но и простой, добродушный, доступный для каждого. Второй — тоже доблестный воин, но и прекрасный дипломат, организатор, администратор. Между прочим оба были богатыми людьми, Потемкин приближенных жаловал щедро. Чепиге принадлежали деревня на Херсонщине, дача на Громоклее, Головатому селение под Новомосковском, хутора, мельницы, стада. Они вполне могли бы после войны оставить Войско и зажить состоятельными помещиками. Но были в первую очередь казаками. Душой, а не по названию.
Зимой 1791—1792 гг. Чепига и Головатый пришли к выводу — на Днестре Кошу оставаться нельзя. Сожрут. И в феврале делегация во главе с Головатым выехала в Петербург. «Выбивать» Кубань. Под предлогом того, что «за многолюдством» разместить Войско на Днестре и Буге нельзя. Трудные переговоры шли 4 месяца. Императрица все еще не до конца доверяла запорожцам — а тут они выражали желание обособиться. Но в пользу Коша сыграли волнения донцов, не желающих переселяться. А черноморцы предлагали решение проблемы, их было 12,5 тыс. боевого состава, 10 тыс. членов семей! Головатый умело привлекал в союзники и тех, кто уже раскатал губы на приднестровские земли. Помогал и имидж простоватого, бесхитростного казачуры, который создавал себе Головатый — мог и выпить, и «спивать» под бандуру, и сплясать, вызывая к себе симпатии [201]. 30 июня 1792 г. была подписана Высочайшая грамота, жалующая Черноморскому Войску «в вечное владение состоящий в области Таврической остров Фанагорию со всею землей, лежашей на правой стороне реки Кубань от устья Еи к Усть-Лабинскому редуту».
Еще в ходе переговоров «для осмотру» земли на Кубань поехал войсковой есаул Мокий Гулик, представив Кошу подробный отчет [278]. При этом он на Тамани записал в казаки 114 «разных бурлак». Кстати, случай не единичный. Некоторые казаки не захотели уходить с насиженных мест, зато к черноморцам пристало изрядное число сдружившихся с ними молдаван, украинских беглых. Переселение началось сразу же — чтобы продемонстрировать четкое исполнение приказа императрицы (и пока она не передумала). В августе 1792 г. в море вышла флотилия под командованием капитана Пустошкина — флагманская бригантина «Благовещение», 50 лодок и яхта черноморцев, 11 транспортных судов, сопровождающие крейсера. Они благополучно доставили на Тамань около 3200 казаков [279]. Остальные двинулись посуху — со стадами, обозами. Переселение было тщательно спланировано. Шли несколькими эшелонами, разными маршрутами, чтобы в пути обеспечивать себя фуражом и питанием. Колонна Чепиги зазимовала на Ейской косе, по весне отправилась к Усть-Лабинской крепости. Здесь кошевой установил взаимодействие с генералом Гудовичем, а потом выбрал в урочище Карасунский кут место для «войскового града». Будущего Екатеринодара.
Последние колонны подтянулись летом 1793 г. Еще раньше, когда казаки испрашивали земли на Кубани, они обратились к императрице за указаниями о желаемом внутреннем порядке Войска. Екатерина повелела, чтобы устройство было сообразно с «учреждениями об управлении губерний». Кроме того, ей не нравилось буквальное следование запорожским традициям, и к 38 куреням она велела добавить еще 2 — Екатерининский и Березанский. На основе этих указаний к январю 1794 г. руководством Коша был разработан и обнародован первый законодательный документ черноморцев, «Порядок общей пользы», в котором авторы попытались соединить казачий традиционный уклад с общегосударственным. Учреждались должности городничих, полиция. Но подчинялись они Войсковому правительству из кошевого атамана, войскового судьи, войсковых писаря и есаула [280].
И Екатеринодар сперва строился по образцу Сечи — земляные валы с пушками, войсковая церковь Св. Троицы, правление Коша, 40 куреней-казарм для «бездомовных» и несущих службу — при Войсковом правительстве «на непредвиденный случай» состояла тысяча казаков. Как и в Сечи, были учреждены паланки, но это слово было неясно русским чиновникам и быстро заменилось на «округа». А основная масса казаков, получив места поселения, основывала слободы, будущие станицы, получившие название запорожских куреней — Пластуновская, Брюховецкая, Кущевская, Кисляковская, Ивановская, Крыловская, Щербиновская, Титаровская, Нижнестеблиевская, Стеблиевская, Минская, Переяславская, Каневская, Шкуринская, Березанская и др. Некоторые названия исказились, и от Куреновского куреня пошла Кореновская, от Тимошевского — Тимашевская, от Жералевского — Журавская…
А времени на мирное устроение почти и не было. Требовалось границу охранять, а в апреле 1794 г. императрица велела послать 2 полка под начальством кошевого атамана в Польшу. Но полки в Черноморском Коше были временными. Знамена, перначи полковникам и есаулам выдавались на время походов, а потом сдавались и хранились в войсковой церкви. Чепиге по дороге в Польшу пришлось сделать крюк — в Петербург. Екатерина пожелала лично познакомиться с ним, и, видимо, только тогда в ней растаяло последнее недоверие. Кошевой ей понравился, был приглашен к ее столу, императрица сама угощала его вином, виноградом и персиками, а на прощание пожаловала саблю, сказав: «Бей, сынок, врагов Отечества!»
Ну а пока кошевой бил их, на Кубани управлял Головатый. Руководил строительством «столицы». При этом, правда, возводил и второй центр, как бы свой «персональный» — в Тамани. Был вообще очень хозяйственным человеком, собирал мастеровых, кузнецов, иконописцев. На свой кошт построил Покровскую церковь в Тамани, соединил «греблей» (каналом) Большой и Малый Карасуны, лично следил за обустройством куренных слобод и кордонов. В Кизилташском лимане оборудовал гавань для флотилии. Было проведено размежевание территорий с Кавказским наместничеством — Черноморское Войско ему не подчинялось, и это оказалось очень важным. Наместничество вовсю регулировало жизнь терцев и линейцев, несмотря ни на какие прежние указы возлагало на них всякие работы и повинности, вводило свои подати: со всех казаков, кроме служащих, брали на содержание почты, судов, местных управленческих аппаратов около 2 руб. в год. Черноморцы же по инерции остались в подчинении генерал-губернатора Таврии, который сидел далеко и в их дела не лез, что позволило Войску сохранить внутреннюю самостоятельность.
Но не успела отгреметь одна война — надвинулась следующая. Поражением Турции решила воспользоваться ее соперница, Персия. Теперь уже она подстрекала горцев против русских. А в сентябре 1795 г. иранская армия напала на Грузию и взяла Тифлис, устроив страшную резню. Екатерина по условиям Георгиевского трактата вмешалась. Отряд Гудовича в 8 тыс. человек совершил труднейший переход через Кавказ, отбросив персов и защитив единоверцев. А весной 1796 г. на Тереке стала сосредотачиваться 35-тысячная армия Валериана Зубова, брата фаворита — для наступления на Азербайджан. Под его командование черноморцам было велено выставить тысячу казаков. На Головатого в это время обрушилась полоса несчастий. Трагически погибла дочь, при родах умерла жена. Отряд в Персию возглавил он — возможно, напросился сам, чтобы на войне преодолеть душевные травмы.
Поход начался успешно. Русские войска взяли штурмом Дербент, без боя заняли Кубу, Баку, Шемаху, Гянджу. Черноморцы рейдировали по Каспию, высадились в Зензелинском заливе и отбили у неприятеля большую партию армян, насильно угоняемых в Персию. Однако завершилась война впустую. Умерла Екатерина Великая, на трон взошел Павел I. Который первым делом начал ломать начинания своей матери. И отменил поход, приказав возвращаться в Россию. Головатый даже на войне не забывал об устройстве новой родины, Кубани. 31 декабря 1796 г., уже планируя возвращение, писал Чепиге: «Слова ваши, говоренные противу Карасунской гребли под дубом, стоящим близ вашего двора, я не забув, а исполнил прошлого года: рыбы напустыв с Кубани, а раков — привезенных с Темрюка на почтовых чрез сутки три воза; но дабы оные могли для настоящего удовольствия всем гражданам расплодиться, да еще оных и по речкам, где ставы есть, развесть, прикажите чрез городничего всем ловящим в ставу рыбу, попадающихся раков возвращать в воду и через два года не истреблять».
Чепига этого письма не получил. Правитель огромной области, он до последнего дня сохранял старые привычки, ходил в простой казачьей одежде, жил холостяком в хате-мазанке. И в этой же хате, заболев, скончался 14 января 1797 г. Лишь для похорон его одели в генеральский мундир, вынесли все ордена и регалии. Кошевым был назначен Головатый. Но и он об этом не узнал. В эвакуирующихся войсках вспыхнула эпидемия малярии. И начала косить личный состав флотилии, вывозящей солдат и имущество. Умерли контр-адмирал Федоров, бригадир Апраксин. Головатый стал командующим Каспийской флотилии. В суматохе дел переносил болезнь на ногах, и 28 января 1797 г. его не стало. На Кубань вернулась лишь половина ушедших казаков. А кошевым атаманом царь назначил войскового писаря Котляревского.

По причинам, указанным в предыдущих главах, казачьи структуры на Украине были порушены. Но Потемкин хорошо осозавал и их ценные качества, со многими функциями казаков регулярные войска не справлялись. И еще в 1783 г., когда случилось восстание в Крыму светлейший князь начал создавать команды из бывших запорожцев. Однако они не понадобились, и процесс затормозился. Потемкин обратил внимание и на Бугское Войско. Основой его, напомню, были правобережные казаки, перебежчики-некрасовцы, добровольческие «арнаутские» команды из молдаван, румын, болгар, сербов, греков. Добавились русские старообрядцы, переселившиеся из Польши. Войску были выделены земли в междуречье Ингула, Еланца и Мертвовода, войсковое правление разместилось в селе Соколы. Потемкин переселил сюда более 3 тыс. крестьян, покупая их у помещиков — по его расчетам содержание 1 боевого казака должны были обеспечивать 4 крестьянина. И в 1785 г. был сформирован Бугский полк — большой, 1500 казаков. В дальнейшем его то разделяли на два, то сводили в один. А в 1787 г. при путешествии Екатерины на юг делегация запорожцев (конечно, с благословения фаворита) ходатайствовала о создании «Войска Верных Казаков» и получила согласие.
Между тем надвигалась новая полоса войн. Турция с территориальными потерями не смирилась. Ее подзуживали Англия и Пруссия. Их усилиями очередной раз сколачивался все тот же антироссийский блок: турки, поляки, шведы… И в 1787 г. началось. 1 октября османский флот подошел к Кинбурну. Оборону возглавлял Суворов, у него было 1700 штыков и сабель: 3 пехотных полка, 3 гусарских эскадрона и казачьи полки Орлова, Исаева и Иловайского (все некомплектные). В качестве отвлекающего маневра враг высадил в Днепровском лимане десант из запорожцев-эмигрантов, их быстро сбросили в море. Но основные силы, 5,5 тыс. янычар, высадились на Кинбурнской косе. Битва длилась 9 часов. Атаки сменялись контратаками. Когда Суворов был ранен, неизменный его ординарец казак Иван (фамилия неизвестна), есаул Дмитрий Кутейников и гренадер Огнев вынесли его из боя, промыли рану морской водой и перевязали. В пехотном батальоне выбило всех офицеров — штыковую возглавил есаул Краснов [63]. Уже в темноте состоялась последняя атака, пехота в центре, казаки и гусары на флангах скакали по воде. И турок сломили, из десанта спаслось лишь 700 человек.
Война подтолкнула формирование новых Войск, задуманных Потемкиным. В 1787 г. было создано Екатеринославское Казачье Войско — оно же Новодонское. Потому что за образец бралось Донское [290]. В Войске объединялись Бугский, Чугуевский полки. Из добровольцев и рекрутов районов, приписанных к Войску формировались Малороссийский, Екатеринославский, Конвойный его светлости князя Потемкина-Таврического полки, арнаутские команды, а в качестве ядра привлекались 4 донских полка. Из донцов набирался и командный состав, наказным атаманом стал полковник М.И. Платов. Кстати, из самого замысла Екатаринославского Войска виден грандиозный проект Потемкина — прикрыть юг России системой крупных Казачьих Войск: восточнее Дона — Астраханское (вобравшее терцев), западнее — Екатеринославское.
В 1787 г. было учреждено и Войско (Кош) Верных Казаков из бывших запорожцев. Изначально в нем было 600 человек. Но набирали сечевиков, рассеявшихся по Украине. Возвращались некоторые эмигранты, не желая воевать против соотечественников. К 1788 г. состав вырос до 2 тыс. Структура сохранялась запорожская, те же 38 куреней, но выборное начало было упразднено. Кошевым был назначен Сидор Иванович Белый (имевший чин секунд-майора). Он же возглавил пешую команду, конную — Захарий Чепига (в нек. источниках Чепега), флотилию — войсковой судья Антон Головатый. Потемкин же стал «верховным гетманом» Казачьих Войск Юга Украины. Стоит отметить небезынтересный факт, что по запорожским законам их предводители сами должны были быть казаками, то есть принадлежать к какому-то куреню. И Потемкина приняли в Кущевский курень — разумеется, символически.
Конная команда была маленькая, около 200 казаков. Ее передали в подчинение М.И. Кутузову. А вот пехота и флотилия (по сути они были едины) сразу показали себя на высоте. Черноморский флот возглавлял адмирал Войнович и действовал отвратительно. Избегала боев и гребная флотилия под командованием Мордвинова. Турки господствовали на море. Но вскоре командующим флотилией стал отчаянный принц Нассау-Зиген. Вербовались волонтеры со всех морей — авантюристы, пираты, искатели приключений и наград. И запорожцы в этой среде оказались вполне «впору». 7 июня 1788 г. турецкий флот Гассан-паши подошел к Очакову, намеревался прорваться к Херсону, но был отогнан. 17 июня он повторил попытку. Но к сражению подготовились и Нассау-Зиген, и Суворов в Кинбурне, выставивший на береговой косе тяжелую батарею. Гребные суда атаковали туркок, подожгли линейный корабль. Остальной флот повернул назад. Однако флотилия насела на него и захватила отставший флагманский корабль. Едва спасшийся Гассан решил ночью вернуться в Очаков. И попал под огонь суворовской батареи — на фоне полной луны били, как по мишеням, раздолбав 7 судов. Они заметались, садились на мели. Подоспела гребная флотилия и довершила разгром. Турки потеряли 6 тыс. погибшими и 1763 пленными [292].
Но в этих боях был смертельно ранен кошевой Сидор Белый. Что стало причиной конфликта. Запорожцы флотилии созвали раду и избрали кошевым Ивана Сухину — в прошлом полковника Бугогардовской паланки, ушедшего в эмиграцию, а в 1788 г. вернувшегося. Однако Потемкина не удовлетворила ни эта кандидатура, ни попытка реанимировать выборность. И он своей волей назначил секунд-майора Чепигу. Его, служившего в коннице, многие из пешей сиромы плохо знали, забушевали, даже приплыли к ставке Потемкина качать права, но с ними вступили в переговоры, крепко поили и кое-как уломали подчиниться. В 1788 г. главные русские силы осадили Очаков. А флотилия запорожцев предприняла ряд десантных операций. Атаман Чепига быстро завоевал популярность сиромы, возглавив десант под Гаджибей, где удалось разгромить турецкие магазины (склады) боеприпасов и продовольствия. А отряд Головатого 7 ноября с жестоким боем захватил сильно укрепленный остров Березань. Он и стал первой базой Коша Верных Казаков. То есть запорожцы в прямом смысле завоевали себе землю, завоевали, несмотря ни на что, свое право на существование. А когда обосновались на острове, у их Войска появилось еще одно название - Черноморский Кош. В декабре 1788 г. после тяжелейшей пятимесячной осады и кровопролитного штурма Очаков пал. В этих операциях покрыли себя славой донцы Федора Петровича Денисова — «Денис-паши», екатеринославские казаки Платова, он был пожалован чином бригадира.
Но у противников России имелась «козырная карта» — когда ее войска оттянулись на юг, удар в спину нанесла Швеция, внезапно вступила в войну и бросила в Финляндию 36 тыс. солдат. В Петербурге оставались лишь несколько полков гвардии, и императрица проявила чудеса изобретательности, лично создавая «из ничего» группировку для обороны столицы. Так, были сформированы 2 батальона из причетников, тысячный Ямской казачий полк — из ямщиков. После падения Очакова в Петербург был прислан с трофейными знаменами генерал-майор Денисов, и Екатерина тут же отправила его против шведов. Он возглавил отдельный отряд, и под его началом даже ямщики становились настояшими казаками. Денисов разбил шведов в нескольких боях, у кирхи Вилькеной победил корпус самого короля Густава, был четырежды ранен [63, 201]. Тем временем подтягивались войска с юга, в том числе донские казаки. В 1790 г. Швеция запросила мира.
Благополучно развивались операции и на юге. Корпус Суворова вместе с союзниками-австрийцами блестяще разгромил турок под Фокшанами и на р. Рымник. Были взяты Гаджибей, Бендеры. Черноморский Кош так хорошо зарекомендовал себя, что Потемкин разрешил принимать в него всех желающих, кроме крепостных и дезертиров. Но уже и молва разнеслась, что вновь возродились запорожцы, и добровольцы хлынули так же, как прежде в Сечь. Количество казаков достигло 12 тыс. Конная команда составила 2700 казаков, остальные сражались в пехоте и на флотилии, строились новые «дубы», канонерские лодки. Командующим гребной флотилией вместо Нассау-Зигена, переведенного на Балтику, стал граф де Рибас (тот самый, чье имя носит в Одессе Дерибасовская). Флотилия перебазировалась на Дунай, взяла Тульчу и Исакчу. А командование Черноморским флотом принял св. Федор Ушаков, одерживая победу за победой.
Но менялась и международная обстановка. Во Франции полыхнул первый в мире масонский путч известный под именем «Великой Французской революции», оттуда зараза поползла во все стороны. Союзница России Австрия занервничала и заключила с турками сепаратный мир. Причем устроила подлянку, взяв под опеку Валахию (Румынию). И русские операции теперь могли вестись только в узкой полосе у моря. Запирал ее неприступный Измаил. Его укрепления с прошлой войны усилили под руководством французских инженеров, в городе сосредоточилась целая армия из 40 тыс. воинов при 200 орудиях. Чтобы вынудить Порту к миру, требовалось взять эту твердыню. Осаждающих было 30 тыс. Из них 13 тыс. казаков.
Но положение осложнилось далеко не умным распоряжением Потемкина. У него не ладилось с формированием гусарских полков, не хватало оружия и коней, и всемогущий светлейший князь, привыкший решать проблемы сплеча, велел взять недостающее у донцов. В итоге гусары сформироваться не успели, а треть армии осталась полубезоружной, с одними пиками и саблями. Месячная осада не дала результата, военачальники были склонны снять ее. И Потемкин вызвал Суворова. Александр Васильевич прискакал с ординарцем Иваном, опередив свою дивизию. Остановил войска, которые уже отводились. И когда на предложение капитуляции сераскир ответил отказом, был созван военный совет. Первым, по требованиям устава, высказался младший по чину, бригадир Платов: «Штурмовать!» Поддержали и остальные генералы. 11 декабря 1790 г. состоялся штурм. Казаки атаковали в пятой колонне под командованием Платова, в шестой — донского походного атамана Орлова. В четвертой колонне шли бугские казаки полковника Скаржинского. Запорожские десанты вместе с гренадерами атаковали со стороны реки.
Битва была ужасной. Суворов писал: «Не было крепче крепости, обороны — отчаянней, чем Измаил, только раз в жизни можно пускаться на такое». Лезущих на стены турки отбрасывали, перерубали ятаганами казачьи пики. Когда атака захлебнулась, Платов сам подхватил лестницу и с криком: «С нами Бог и Екатерина! Товарищи, за мной!» — повел казаков на стены. А колонне Орлова, преодолевавшей ров и вал, турки, высыпавшие из ворот, нанесли удар во фланг. Казаки оказались в критическом положении. Суворов бросил им на подмогу Полоцкий полк, но его командир был убит. Вперед выбежал священник о. Трофим (Куцинский) и поднял над головой святой крест: «Стой, ребята! Вот вам командир!» Священник был ранен, крест дважды пробит пулями, но воодушевленные солдаты и казаки смели турок [146]. Осажденные предприняли вылазку и со стороны реки, сбили запорожцев и уничтожил бы, если бы их не выручили гренадеры. И все же к восьми утра армия овладела укреплениями, пошла уличная сеча. Из гарнизона было взято в плен 9 тыс., остальные перебиты. Наши войска потеряли 4 тыс. погибших и 6 тыс. раненых. Турция все еще упорствовала. Но после побед — Кутузова у Бабадага и Репнина, разгромившего 80-тысячную армию визиря при Мачине, —Стамбул согласился на переговоры. Потемкин до их конца не дожил, умер в Яссах. А в январе 1792 г. был подписан Ясский мир: Турция признавала присоединение к России Крыма, отдавала земли между Бугом и Днестром и правобережье Кубани.
Однако и в этой полосе войн один из противников «запоздал» — Польша. Теперь здесь занял враждебную России позицию король Станислав Понятовский, поддерживаемый Францией. Он добился принятия конституции, укреплявшей королевскую власть, формировалась постоянная армия, генералы и магнаты открыто объявляли себя врагами русских. Но наступление короля на «шляхетские свободы» вызвало взрыв анархии, образовалась Тарговицкая конфедерация, обратившаяся за помощью к Екатерине. Которая при таком раскладе, конечно, приняла сторону конфедерации. Весной 1792 г. в Польшу были двинуты войска. К России присоединилась и Пруссия. Сопротивление, казалось, быстро подавили. И продиктовали сейму условия «второго раздела» Польши — к России отошли остатки Белоруссии и часть Украины. Польская армия сокращалась с 50 до 15 тыс., в крупных центрах до успокоения оставались русские гарнизоны.
Но приказ о роспуске войск поляки саботировали. Из Америки был приглашен масон Костюшко, провозглашенный диктатором. Восстание было тщательно спланировано и подготовлено. 17 марта 1794 г., на Пасху, в Варшаве мятежники с криками: «Кто в Бога верует, бей москаля!», набросились на русских. Было вырезано 2265 человек. Убивали и тех, на кого указывали, что он «москальского духа» [77]. Через день такая же бойня произошла в Вильно. И мгновенно вакханалия распространилась по всей стране, везде инсургенты обрушились на русские гарнизоны, гражданских лиц. Теперь уже и король стал заложником повстанцев, лишь подписывая их указы. Костюшко провозгласил свободу крестьян, создавая из них полки «косиньеров». Это уже пахло возникновением очага революции под боком у России.
Екатерина направила несколько корпусов, они одерживали победы, но на этот раз восстание было массовым, стоило царским войскам уйти, занималось снова. Бои грозили затянуться и обернуться морями крови. В августе при номинальном главнокомандовании П.А. Румянцева в Польшу был назначен Суворов. Он из Немирова предпринял стремительный марш, по дороге собирая войска. В авангарде шли два донских полка Исаева, сшибая мелкие отряды врага, а крупные армии Суворов разгромил под Кобрином и Крупчицами. Он решил избежать жуткой затяжной войны — а для этого следовало прорваться прямо к Варшаве и взять ее. С дороги Суворов отдал приказ корпусам Ферзена и Дерфельдена идти на соединение к нему.
Костюшко тоже осознал опасность. Собрал все свои силы, но на Суворова идти не рискнул, выступил навстречу Ферзену. Однако и здесь он столкнулся с умелыми воинами. Авангард Ферзена, 5 донских полков, 10 эскадронов драгун и 4 батальона пехоты, вел «Денис-паша». Во главе отряда двигался полк его племянника, Адриана Карповича Денисова. Встретившись вдруг под Мацеевичами со всей польской армией, он не растерялся и принял бой. И, отступая, заманил врага в вентерь, под удар всех полков. Но поляки разобрались, что их намного больше, опять атаковали. Части Денисова дрались, пока не подошли главные силы Ферзена. И неприятельскую армию разгромили. За ее командирами разослали погоню по нескольким дорогам. Костюшко настигли казаки Лосев и Топилин. Порубили и покололи сопровождающих его конников, а раненный диктатор попал в плен [63].
В Польше началась паника. Главнокомандующим стал генерал Вавржецкий, он стянул к Варшаве все, что у него оставалось, 20 тыс. воинов. Суворов, соединившись с другими корпусами, имел 22 тыс. И подступил к крепости Прага — предместью Варшавы на правом берегу Вислы. 24 октября последовал штурм. Схватка была жесточайшая. Но русские солдаты и казаки преодолели мощные укрепления. Участвовали в приступе и два полка черноморских казаков под командованием кошевого Чепиги — они воевали в корпусе Дерфельдена. В ходе сражения они наступали с фланга, перешли вброд речной залив, отсекли неприятельскую конницу и загнали ее на косу между Вислой и ее притоком. Кроме того, отряд черноморцев перекрыл мост через Вислу, отрезав пути отхода противнику. Из состава гарнизона было перебито 8 тыс., еще 2 тыс. утонуло, спасаясь вплавь. Русских погибло 2 тыс. Ночью на лодках прибыла делегация — левобережная Варшава капитулировала.
Уцелевшие предводители восстания во главе с Вавржецким бежали, за ними отправилась погоня. У с. Опочня отряд «Денис-паши» настиг польского главнокомандующего. Узнав о его местонахождении, генерал Денисов оставил свои полки, всего лишь с одним казаком въехал в местечко, явился к Вавржецкому и потребовал сдачи. Ошарашенный поляк согласился [201]. Война завершилась «третьим разделом» — Польша прекратила существование. В состав России вошла Литва, остальное поделили между Пруссией и Австрией.
За заслуги в турецкой, шведской и польской войнах, многие казаки получили высокие награды. Платов и Чепига стали генерал-майорами, кавалерами орденов Св. Георгия IV и III степеней. Возвысился и Федор Петрович Денисов, пленивший двух польских главнокомандующих. В 1798 г. он первым из казаков удостоился чина генерала от кавалерии, а в 1799 г. графского титула. Но сыновей у него не было. А дочь вышла замуж за другого героя-казака, Василия Петровича Орлова, и у них родился сын Василий. По ходатайству Федора Петровича внуку был передан графский титул с прибавлением фамилии, и возник род графов Орловых-Денисовых...
Екатеринославское Войско в баталиях с поляками не участвовало. После заключения мира с турками на новой границе стала строиться Днестровская линия — крепости Тирасполь, Овидиополь, Григориополь. К этой линии были отнесены и крепости Одесса, Очаков. Сперва строительством руководил Суворов, а после его отзыва в Польшу работы возглавил новый фаворит императрицы Платон Зубов. И Екатеринославское Войско было определено на пограничную службу, положив начало Приднестровскому казачеству. Войско достигло 14,5 тыс. казаков и 40—50 тыс. поселян. Но сплошной собственной области не имело, земли перемежались помещичьими, казенными, городскими. Платов составлял проекты улучшения жизненного уровня екатеринославцев, просил оставить в Войске 500 донцов и 130 кибиток калмыков как костяк для дальнейшего обучения казаков. Но главного инициатора создания «второго Дона», Потемкина, не было в живых. И в правительстве эта идея дальнейшего развития не получила. Наоборот, многие вельможи, получившие земельные пожалования на юге, поглядывали на территории, выделенные Войску. Платова откомандировали, а среди екатеринославцев устроили опрос, желают они остаться казаками или вернуться к «первоначальному состоянию».
И произошло расслоение. Те, кто и раньше имел отношение к казачеству, выбирали первое. А рекруты и волонтеры из крестьян — второе. Ссылались на то, что во время службы их хозяйства разоряются. Местные власти вели и целенаправленную работу, агитируя за «возвращение в первоначальное существование». В результате в 1796 г. Екатеринославское Войско было расформировано [290]. Часть демобилизовавшихся казаков смекнула записаться мещанами — они остались свободными. Те же, кто записался государственными крестьянами, быстро были закрепощены. А из разнородных частей, составлявших Екатеринославское Войско, сохранилось Бугское Войско — его покровителем и «гетманом» стал Зубов. Центр Войска был перенесен в г. Вознесенск, и его переименовали в Вознесенское. Сохранился и Чугуевский полк. Команду чугуевцев было велено выделить для службы при дворе, и две команды, донская и чугуевская, составили Лейб-гвардии Казачий полк.

Как ранее отмечалось, русские войска в 1735 г. оставили Закавказье и правый берег Терека. Предполагалось, что эти меры сделают границу мирной. Не тут-то было. Отступление русских горцы восприняли, как признак слабости. И нападения шли беспрерывно. Причем регулярных войск на Кавказе почти не осталось. А три терских Казачьих Войска, по данным переписи 1740-х гг., насчитывали 6 тыс. человек. Отбивались с большим трудом, с потерями. В 1741 г. кизлярские казаки обращались к астраханскому епископу: «В прошлом, государь, 1740 году, напали на нас, холопей и сирот великого государя, бусурмане татары, сожли святую церковь, увели у нас, холопей и сирот великого государя, попа Лавра, и великое разорение причинили. Великий господин, преосвященный Илларион астраханский и терский, пожалуй нас… вели церковь новую во имя Николая Чудотворца построить и пришли нам, холопям и сиротам великого государя, другого попа за Лавра…» [23]
Возникали и более серьезные угрозы. В 1742 г. кровавый владыка Ирана Надир-шах вторгся в Закавказье. Учинил резню армян и грузин, они во множестве эмигрировали к русским. Астраханский губернатор В.Н. Татищев направил на Терек все свои наличные силы, 3 тыс. солдат и казаков под командой генерала Тараканова. Ждали, что шах нападет на русские владения и остановить его на терском рубеже в общем-то не надеялись. Но он на север не пошел, опасаясь турецких ударов в тыл. Зато его подданные, горские племена, под могущественным покровительством еще больше обнаглели.
Непрестанная война шла и в Западном Предкавказье. Мирный договор с Турцией, заключенный в 1739 г., содаржал пункт, сыгравший роковую роль для Крыма — о возврате России всех пленных. А ведь угон «ясыря» давно уже был специальностью татар. С этого времени крымская конница стала хиреть, татары переключались на мирное хозяйствование, знать искала иные источники дохода, усилив эксплуатацию крымских христиан: греков, армян. Но подскочили и цены на рабов. Этим стали промышлять кубанские татары, черкесы. Но на их пути стояло Войско Донское. И если на Тереке, дабы не раздражать персов, борьба шла сугубо оборонительная, то донцы повели более эффективную, наступательную. Выдвигали на левый берег Дона форпосты, отряды, отгоняли неприятелей от своих границ. Как раз в ходе этих столкновений казаки заняли сальские степи, земли до Маныча и Еи.
Оборона на Кавказе стала усиливаться при Екатерине. В 1762 г. кабардинцам князя Андрея Кончонкина разрешили поселиться в урочище Мездогу. И была заложена крепость Моздок. Первоначально ее население составили грузины, армяне, греки, кабардинцы, осетины. И из крещеных осетин и кабардинцев была сформирована казачья сотня во главе с тем же Кончонкиным. В 1770 г. 100 казачьих семей, переселенных с Дона, образовали станицу Луковскую на окраине Моздока (эта станица стала особой, ее казаки обслуживали терскую артиллерию). А в 1770—1771 на Кавказ переселили 517 семей волжских казаков, они построили станицы Галюгаевскую, Ищерскую, Наурскую, Мекенскую, Калиновскую. Эти казаки составили Моздокский полк. Выборного атаманства в нем не было, командовать назначили бывшего волжского атамана И.Д. Савельева, получившего чин полковника. Переселенцам довелось несладко. На Волге степняки наведывались уже редко, а тут казаки сразу попали под удары горцев, сжегших первые постройки селений, похищавших жен, детей, имущество. Но правительство наращивало оборону, направило в каждую из 6 станиц Моздокского полка еще по 50 семей донцов. А для проповеднической деятельности на Кавказе была создана Осетинская духовная комиссия. И из тех, кого она окрестила, сформировалась осетинская казачья сотня. А все вместе станицы от Моздока до устья Терека составили Моздокскую линию.
На Кубани нападения татар и черкесов в период войны усилились. Причем турки привлекли на свою сторону и часть кабардинцев. Тут русские части и донские казаки тоже стали строить укрепленные посты. А поскольку в подданство России перешли ногайцы, прежде кочевавшие в Северной Таврии, было решено поселить их на Кубани, чтобы они прикрыли границу. В здешних сражениях стяжал громкую славу герой Дона Матвей Иванович Платов. Сын войскового старшины, он выделялся не только доблестью, но и умением руководить, в 19 лет стал команлиром сотни. В звании есаула отличился при штурме Перекопа и получил под команду полк. В 1773 г. на Кубань пошел огромный обоз и партия ногайцев-переселенцев. Конвой возглавлял подполковник Бухвостов, в авангарде шли полки Платова и Ларионова, тысяча казаков при 2 пушках. Но в это же время брат крымского хана Девлет-Гирей решил бросить в набег на Россию всю кубанскую орду и горцев, собрав 20 тыс. всадников.
2 апреля при ночевке на р. Калалах старые казаки по крику птиц определили, что близко вражеское скопище. Разведка подтвердила это. Ларионов был старше, но растерялся, и Платов принял на себя общее командование, приказал окружить лагерь возами и окопаться. Послал двух гонцов к Бухвостову. И утром на казаков обрушилась вся орда. Донцы дрались героически, отразили восемь атак. Но силы были на исходе, и Ларионов предлагал сдаться. Платов ответил: «Никогда! Лучше умрем, нежели покроем стыдом и позором честь нашей земли!» Между тем один из гонцов был убит татарами, но второй доскакал до своих. У Бухвостова сил было тоже немного, казачий и гусарский полки, но он, не раздумывая, ринулся на выручку. Первым подоспел казачий полк Уварова. А Платов вывел казаков из укрепления и контратаковал. Не выдержав удара с двух сторон, враг побежал, подошедшие гусары Бухвостова довершили разгром. Имя Платова стало известно всей армии и при дворе [105].
В 1774—1776 гг. в связи с пугачевским бунтом и окончанием турецкой войны в Казачьих Войсках произошли серьезные реформы. Надо сказать, Екатерина, несмотря на разгон Сечи, противницей казачества отнюдь не была. Наоборот, будучи человеком практичным, она высоко оценила боевую силу казаков. Но, разумеется, считала необходимым, чтобы эта сила была подконтрольной и более эффективно служила государству. Проводником реформ стал фаворит императрицы Григорий Александрович Потемкин. Он был назначен Новороссийским, Азовским и Астраханским генерал-губернатором и главнокомандующим всеми иррегулярными войсками Юга. В 1775 г. Екатерина утвердила представленное им положение об управлении Войска Донского. Учреждалось гражданское правительство Дона из 4 выборных и 2 назначаемых членов. И впервые казачьи звания соотносились с армейскими. Указывалось: тем, кто командовал полками в походах «объявить штаб-офицерский чин», но считать их «младшими перед армейскими секунд-майорами». «Есаулов же и сотников признавать и обращаться с ними, как с обер-офицерами» [35].
Войсковым атаманом был назначен Алексей Иванович Иловайский. После «пугачевщины» и ареста Ефремова Екатерина решила показать, что отнюдь не гневается на казачество в целом и доверяет ему. И повелела прислать 65 донцов для своей личной охраны — они составили Лейб-гвардии казачий эскадрон. Это, кстати, была первая казачья часть, получившая единую форму. Кроме того, при вторжении Пугачева на Дон выявилось слабое место Войска — войсковой атаман не имел под рукой частей для быстрого реагирования и не сразу смог собрать их. Поэтому из тысячи отборных казаков разных станиц был создан полк постоянной службы — Атаманский.
Реформы коснулись и других Войск. Для прикрытия земель, отошедших к России по Кучук-Кайнарджийскому миру, стала строиться Днепровская (Новая Украинская) линия. По рекам Берда и Конские Воды от Азовского моря до Днепра через каждые 30 верст возводились укрепленные селения Алексеевское, Григорьевское, Никитинское и др. В них поселили украинских казаков. Но прежняя Украинская линия, потерявшая значение, упразднялась. И утратившее былую боеспособность Малороссийское Войско было окончательно упразднено. На его базе во второй половине 1770-х гг. Потемкин создал еще 9 гусарских и 6 пикинерских полков. Но Чугуевский казачий полк, хорошо проявивший себя в войне, был сохранен.
На Кавказе же было решено создать единую Азово-Моздокскую линию, от моря до моря. А мелкие казачьи структуры в Восточном Предкавказье Потемкин задумал объединить. В 1776 г. было создано Астраханское Войско, которое вобрало в себя Волжское, Терско-Кизлярское, Терско-Семейное, Гребенское Войска и Моздокский полк. Кстати, тут мы опять сталкиваемся с условностью исчисления старшинства. Астраханские казаки известны со времени взятия Астрахани в 1556 г., и, как уже отмечалось, в 1737 г. из них сформировали команду. Но для старшинства Астраханского Войска был принят 1750 г., когда эту команду преобразовали в полк. По планам Потемкина этот полк оставлялся для прикрытия Нижнего Поволжья и обслуживания Войскового правления. А из прочих казаков Волжского Войска, оставшихся после переселения в Моздок, был создан Волгский полк и также перебазирован на Кавказ. В 1776 г. и Хоперскую казачью команду преобразовали в Хоперский полк. Его тоже включили в Астраханское Войско и в 1777 г. переселили на Азово-Моздокскую линию. Разместили его так, чтобы сомкнуть цепочки терских поселений и тех постов, которые строились на Кубани, и впоследствии он вошел не в Терское, а в Кубанское Войско [219].
В ходе этих реформ на Тереке были выявлены значительные злоупотребления. Но если в других местах они были связаны с засильем старшин, то в небольших терских Войсках этого не наблюдалось, тут старшины делили с рядовыми казаками постоянные опасности и лишения. Зато в «глухом углу» вовсю разошлась царская администрация. На казаков возлагали всевозможные работы, не связанные со службой. Вопреки указу Елизаветы от 1759 г., подтверждавшей право казаков свободно ловить рыбу по Тереку и Каспию, местные власти передавали рыбные ловы откупщикам, выставляли кордоны, чтобы казаки не нарушали монополию этих откупщиков. Важной статьей дохода терцев было и виноделие, но администрация ввела правила, запрещавшие свободную продажу чихиря, его требовалось сдавать в Астрахань по принудительным низким ценам. Да и казачьи земли местные власти стали сдавать откупщикам «с платежом в год незначащей суммы». В результате в короткое время земли вокруг станиц оказались в руках кизлярских армян и грузин. Все это привело многих казаков на грань разорения, вызывало волнения. Екатерина и Потемкин принялись наводить порядок. Терским казакам, живущим на переднем крае, были установлены высокие оклады (12 руб. на рядового казака). В 1777 г. императрица издала указ, чтобы казаки и члены их семей «ни в какие работы отнюдь употребляемы не были». Восстанавливались права рыболовства и виноделия, было проведено отмежевание земли (хотя для того, чтобы терцы смогли вернуть свои земли, занятые «гостями из солнечного Закавказья», впоследствии понадобилось еще и вмешательство Павла I) [23].
А международное положение на юге оставалось очень сложным. Крымского хана Сагиб-Гирея, согласившегося на покровительство России, при поддержке турок сверг его брат Девлет-Гирей. В марте 1777 г. русские войска изгнали его и возвели на престол еще одного брата, Шагин-Гирея. Но он, во-первых, проявил крайнюю жестокость, истребляя оппозицию, во-вторых начал «европейские» реформы — в том числе формирование регулярной армии, что в Петербурге вызвало справедливые опасения. Правда, создание армии и европейская роскошь требовала денег, и хан взвинтил налоги. Уже в октябре вспыхнуло восстание во главе с четвертым братом, Селим-Гиреем. Шагин бежал к русским, мятежники разграбили его дворец, перенасиловали гарем, учинили по Крыму резню христиан. И снова пришлось вводить войска, в решающем сражении воинство Селима разгромили.
В 1778 г. командующим Кубанским и Крымским корпусами был назначен А.В. Суворов. Как раз ему была поставлена задача строительства Кубанской укрепленной линии. Работу он провел в кратчайшие сроки и писал в канцелярию Потемкина: «Я рыл Кубань от Черного моря в смежность Каспийского, под небесною кровлею, преуспел в один великий пост утвердить сеть множественных крепостей, подобных моздокским, не с худшим вкусом». А 19 марта докладывал: «Крепости и фельдшанцы на Кубани построились… с неожиданным успехом. Они столько неодолимы черкесским поколениям по их вооружению, что становятся им совершенною уздою». На Кубани Суворов опять близко контактировал с донскими казаками, обобщал и закреплял их опыт в военной науке. В приказе по корпусу писал: «Казаков обучать сильному употреблению дротика, по донскому его размеру, в атаке, сшибке и погоне… Казакам непременно быть всегда дротиком вооруженным, яко наисильнейшим их оружием для поражения всякого противника» [123].
Александр Васильевич вступил в контакты и с некрасовцами. Основная их часть переселилась на Дунай, но «мужеска полу не менее 3 тысяч» оставалось на Кубани, при продвижении русских бросило жилища и скрывалось в горах. Суворов докладывал: «Они между протчим оказали желание к спокойствию и возвращению на нашу сторону». Были проведены переговоры, и часть некрасовцев вернулась в Россию. А летом 1778 г. по приказу Потемкина была проведена операция по переселению крымских греков и армян в Азовскую губернию. Таким образом их ограждали от возможных рецидивов резни, а хан лишался главного источника доходов на формирование своей армии и попадал в еще большую зависимость от России. Переселилась 31 тыс. человек, греков разместили между реками Берда и Миус, где возникли Мариуполь и Мелитополь, армяне осели у крепости Св. Дмитрия Ростовского в Нахичевани.
Но если одни проблемы решались, то возникали другие. Частям на Кубанской линии правительство предписало строго пассивную оборону, которая против горцев совершенно не годилась. Уже осенью 1778 г. Суворов возмущенно писал генералу Райзеру: «Войска, пришед в расслабление, расхищаемы стали — стыд сказать — от варваров, об устройстве военном ниже понятия имеющих!» Да, солдаты несли постовую службу, а их, стоило зазеваться, «расхищали» черкесы. Наложилась и высокая политика. После восстаний Девлет-Гирея и Селим-Гирея Турция снова предъявляла претензии на Крым. В 1779 г. русской дипломатии удалось добиться, чтобы Стамбул подтвердил прежние условия мира и признал Шагин-Гирея законным и независимым ханом, но за это от России требовалось вывести войска из Крыма и срыть Кубанскую линию. Все, что понастроили, пришлось своими руками разрушать. А особенно добавили головной боли переселенные на Кубань ногайцы. У них была не одна, а три орды — едисанская, едичкульская и джамбулацкая со своими правителями, далеко не дружными между собой. Шли свары. К тому же раньше ногайцы сами были отчаянными охотниками за ясырем и угонщиками скота — но обороняться они не умели, и их стали грабить черкесы. Тут же мутили воду турки, склоняя ногайцев на свою сторону и обещая в этом случае обуздать черкесов.
А в 1782 г. в Крыму Шагин-Гирей повесил муфтия, выступавшего против европейских реформ. Это вызвало новое восстание. Причем к взбунтовавшимся крымцам присоединились и ногайцы. Шагин опять бежал к русским. Ногайцы двинулись было на Дон, но атаман Иловайский с полками Себрякова, Ильи Денисова и Петра Попова остановил и отбросил их. Екатерине эта волынка с постоянными бегствами и сажаниями на трон Шагин-Гирея надоела. Поэтому с ним были проведены переговоры, и он, очутившись в безвыходном положении, согласился полностью отдать Крым России. Очередной раз наши солдаты и казаки штурмом взяли Перекоп. Разгромили противников Шагина и вернули его в Бахчисарай. Но с выполнением обещаний он тянул, вместо этого обрушил жесточайшие репрессии на побежденную оппозицию, и возобновились волнения. Екатерина потребовала «объявить хану в самых сильных выражениях», чтобы он прекратил кровопролитие, и только тогда он сделал заявление, что не желает быть ханом «такого коварного народа». 8 апреля 1783 г. последовал манифест императрицы — «ввиду беспокойных действий татар» провозглашалось присоединение к России Крыма, Тамани и Кубанского края.
На Кубани Суворов добился покорности ногайцев. Их орды собрались у Ейского укрепления, торжественно принесли присягу, старшинам были присвоены офицерские чины. Состоялся праздник с музыкой, плясками, казаки и ногайцы состязались в джигитовке, для пира приготовили 100 быков, 800 баранов и 500 ведер водки — гуляли так, что среди кочевников были объевшиеся и упившиеся до смерти. Но чтобы оградить ногайцев от турецкого влияния и черкесских набегов, было решено переселить их в волго-уральские степи, освободившиеся после ухода калмыков. И большинство предводителей, вроде, согласилось. Однако как раз переселением не преминули воспользоваться турецкие эмиссары, подогревая антирусские настроения. Да и Шагин-Гирей уже жалел об отречении, обосновался на Тамани и «сеял многие плевелы в ордах». В июле 1783 г., едва караваны ногайцев повели на север, они взбунтовались. Перебили сопровождающие команды, уничтожили своих соплеменников, верных России, обрушились на военные посты. Присоединились черкесы, и многотысячное воинство осадило Ейское укрепление, где находился Суворов с семьей. Три дня маленький гарнизон отражал атаки и вынудил противника уйти.
Суворов ответил на вероломство быстро и круто, осенью выступил за Кубань с 16 ротами пехоты, 16 эскадронами конницы и 15 пушками. Подошло и Войско Донское — 16 полков. 1 октября у урочища Керменчик был нанесен удар. Ногайские скопища разнесли, аулы пожгли, 2 тыс. неприятелей положили на месте. Пройдя по Лабе, корпус нанес ногайцам и черкесам второй удар у урочища Сарачигер. Суворов в этом походе впервые видел боевую работу такого количества казачьей конницы и был восхищен слаженностью, стремительностью и неудержимостью атак. Расхваливал донцов в реляции Потемкину, отдал им 4 тыс. пленных, тысячи захваченных лошадей, быков, овец. Некоторые ногайские мурзы после полученной взбучки выразили покорность, но большинство в ужасе бежало в горы [63]. Русский отряд был введен в Тамань, и Шагин-Гирею пришлось согласиться на выезд в Россию.
В 1783 г. был подписан и Георгиевский трактат с Картли-Кахетинским царством (Восточная Грузия). Обретя независимость от турок, оно оказалось совсем беспомощным. И отдалось под покровительство России, сохранив при этом самостоятельность. А на Северном Кавказе в 1785 г. было учреждено Кавказское наместничество, вобравшее в себя Астраханскую губернию и новую, Кавказскую. В качестве ее центра стал строиться г. Ставрополь.

Далеко на востоке все еще продолжалось освоение новых земель. В 1697 г. Владимир Атласов с отрядом из 60 казаков организовал экспедицию из Анадырского острога на Камчатку. Поход был трудным, с боями. Но отряд добрался до р. Камчатки, поставил несколько острогов и объясачил местные племена. В 1704 г. пятидесятник Василий Колесов совершил с Камчатки плавание на Курилы, приведя их «под государеву руку». Но казаки в этом краю собрались крутые, буйные. В 1711 г. они взбунтовались и убили вернувшегося на Камчатку Атласова. Прикончили и нескольких правительственных приказчиков и зажили независимо. На кругах избирали атаманов, ясак собирали для себя, женились на местных женщинах. Но и притесняли камчадалов, обращали в «холопство». В 1731 г. те восстали. Однако к этому времени на восточных окраинах уже стала укрепляться царская власть. Корабль с военной партией, следовавшей на Чукотку, помог казакам подавить бунт. После чего прибыла следственная комиссия. Предводителей казачьей самостийности, Новгородова, Штинникова и Сапожникова, повесили, как и 6 вождей камчадальского восстания, остальных казаков выпороли и привели к присяге.
Казачьи поселения появились и на Чукотке. При ее завоевании в 1730 г. погиб казачий атаман Афанасий Шестаков. А с Чукотки казаки перемахнули и на Аляску. И их остроги стали продвигаться по американскому побережью все южнее…
Но сохранялись и старые проблемы. На Южную Сибирь не прекращались набеги казахов, в верховья Енисея вторгались восточные калмыки и их союзники. И для защиты от степняков возводились новые крепости. В 1708 г. — Омская, в 1709 г. — Бийская. От Омской стала строиться Иртышская линия — крепости Ямышевская (1715), Железинская (1717), Семипалатинская (1718), Усть-Каменогорская (1720). Они располагались на расстоянии в 200— 250 верстах друг от друга, в промежутках, через 60—75 верст, строились аванпосты, а между ними по два «малых редута». Аванпосты и малые редуты представляли собой деревоземляные укрепления с бастионами, частоколом и рвом. А между ними устраивались караульные посты с «маяками» — это были деревянные пирамиды, изнутри набитые хворостом, а наверху находилась бочка со смолой. Если маяк загорался, по границе распространялся сигнал тревоги. Для службы на линии перевели казаков и стрельцов из внутренних районов Сибири. По штату в каждой крепости размещалось 785 казаков, а общая их численность была установлена в 8 тыс. [19] Они посменно дежурили на редутах и постах, патрулировали линию конными разъездами. Неспокойно было и в Забайкалье. Тут на российскую территорию совершали вылазки отряды монголов, китайских разбойников-хунхузов. И с 1727 г. стала создаваться Забайкальская линия, связавшая крепости Селенгинск, Удинск, Читинский острог, Нерчинск [219].
Поволжье и Приуралье по-прежнему сотрясали периодические восстания башкир. А после смерти Аюки-хана пошли раздоры и междоусобицы у калмыков. Часть из них сохранила пророссийскую ориентацию, другая вошла в альянс с кубанскими татарами, некоторые князья из буддизма перешли в ислам. Осложнилась ситуация еще и тем, что Петр I, подавив восстание Булавина, уничтожил донские станицы по Иловле. Оголился участок Волго-Донского водораздела. И этим стали пользоваться крымцы и кубанцы — путь через водораздел позволял обойти южные пограничные системы России и прорываться вглубь территории.
Положение улучшилось только при Анне Иоанновне. Как уже отмечалось, при ней правительство стало уделять больше внимания казакам и взяло курс на более широкое их использование. В марте 1732 г. вышел указ о создании нового, Волгского (Волжского) Казачьего Войска. Для этого переселялись 520 семей донских и 537 семей днепровских казаков [219]. Которым предстояло строить и защищать Царицынскую линию, перекрывающую опасный водораздел. Начали возводиться земляные крепости Донецкая, Грачи. Центром Войска стал городок Дубовка. Гарнизоны волжских казаков несли службу в Царицыне, Камышине, Саратове. Кроме того, в обязанности Войска входила охрана волжского пути от воровских шаек и водная почтовая служба, перевозка на лодках по Волге корреспонденции и государственных чиновников. А из астраханских служилых казаков в 1737 г. была образована Астраханская трехсотенная команда (в 1750 г. переформированная в полк).
В азиатских степях в это время произошла очередная передвижка. Вновь усилились восточные калмыки (джунгары). И начали теснить казахов. Хан Младшего Жуза Абдул-Хаир откочевал к российской границе и попросился в подданство. При переговорах, к которым подключились представители Старшего и Среднего Жуза, был выработан договор, что и они согласны признать зависимость от императрицы, а русские у впадения р. Орь в Яик построят город с гарнизоном, который будет оказывать помощь новым подданным, а казахи смогут в городе торговать. С этими предложениями делегация отправилась в Петербург, принесла присягу, а план при дворе встретил горячую поддержку. Причем с различных точек зрения. Поволжье прикрывало с востока Яицкое Казачье Войско. Но оно жило и несло службу по «меридиональной» части Яика, с севера на юг. А если дополнить город на р. Орь линией крепостей в «широтном» направлении, с запада на восток, то она прикрыла бы от степи разросшиеся на Урале заводы. Кроме того, эта линия охватывала бы земли башкир. С одной стороны, защищала бы их от нападений соседей. Но, с другой, и отрезала от соседей, мешала бы соединяться с калмыками и казахами для набегов против русских [155].
Проект был грандиозный, а средств у правительства всегда не хватало. Но нашлись и другие сторонники. Сильное влияние на Бирона имел придворный банкир еврей Липман, связанный с англичанами. А они вынашивали планы проложить через русские территории свой торговый путь в Среднюю Азию. Временщика с помощью Липмана охомутали, и Бирон сам вошел в компаньоны к британцам [102]. Тут уж, конечно, казенные деньги нашлись, а проект линии был не только утвержден, но и расширен — предполагалось протянуть цепочку крепостей от Самары на Волге до Ори и дальше, к Аральскому морю. Чтобы английские купцы могли безопасно возить товары по этой трассе. Края, которые предстояло освоить, назвали «Новой Россией», и была создана Оренбургская экспедиция во главе с И.К. Кирилловым.
Но в это время заволновались башкиры. В составе России они жили в общем-то весьма неплохо. Русские войска и казаки ограждали их от соседей, сами башкиры в армии не служили, разве что добровольно. Подати были установлены еще в XVII в. очень низкие. Для сравнения, если с русских крестьян брали 70—80 коп. с «души», то ясак со всех башкир вместе составлял 2 тыс. руб., да и эту подать баи перекладывали на беглых русских и татар, поселившихся среди башкир. Баи правили совершенно независимо, при случае не прочь были пограбить российские селения. Но на башкирах лежала еще одна повинность, носившая не постоянный, а чрезвычайный характер — в случае войн выделять лошадей для кавалерии. И когда стали набирать коней для войны с турками, возникло недовольство. А вдобавок дошли известия о планах строительства крепостей. Утверждение по соседству царской администрации и войск башкирских баев совсем не устраивало, и началось восстание.
Экспедиция Кириллова, выступившая через Уфу, встретила сильное сопротивление. Но с боями дошла до устья Ори и 15 августа 1735 г. заложила Оренбург. Он оказался в кольце башкир, в первую зиму гарнизон чуть не погиб от голода. А отряды солдат и казаков, двинувшиеся следом за Кирилловым, подверглись нападениям и понесли потери. Мятежники обрушились на русские деревни, угоняя или вырезая население, громили уральские заводские поселки. Причем и казахи оказались сомнительными «союзниками». Башкирские баи обратились к тому же самому Абдул-Хаиру, который только что напросился в российское подданство, призвали поддержать их и заявили, что переходят в подданство к нему. И хан ничтоже сумняшеся согласился. Однако с Анной Иоанновной и Бироном шутки были плохи. На башкир послали войска генералов Румянцева и Тевкелева, мяткжники были разгромлены, «несколько сот в разных городах переказнено, также немалое число в Казань для отвода… в работу в Рогервик послано… деревни воровские все разорены».
С 1736 г. начала строиться Самарско-Оренбургская линия. Были основаны крепости Борская, Красносельская, Сорочинская, Тоцкая, Бердская и др. Для службы на линию переселили 5,5 тыс. самарских казаков с упраздненной Сызранской линии, привлекались также казаки и солдаты с упраздненной Закамской линии и уфимская казачья община. Кроме того, по указу Анны Иоанновны, сюда из Поволжья и с Рязанщины переселялись мещеряки (которые еще с XV в. несли казачью службу). В казаки приписывали и отставных солдат, добровольцев из русских, татар, башкир, калмыков, тептярей. В подчинение Кириллову были также переданы яицкие и сакмарские казаки. Еще одна линия, Верхне-Яицкая, стала строиться от Верхне-Яицкой пристани по направлению к Уральским горам. А из челябинских и исетских казаков в 1736 г. было создано Исетское Войско, его силами возводилась Исетская линия [155, 219].
В 1737 г. Кириллов умер, его преемником стал видный ученый и администратор В.Н. Татищев. Место, выбранное для Оренбурга, он забраковал — «низкое, затопляемое, бесплодное и безлесное». К тому же город был слишком удален от коммуникаций по Волге и Каме. И в 1739 г. Татищев перенес его на 200 верст ниже по течению Яика, в урочище Красная гора. А «первый Оренбург» стал называться Орской крепостью. Но беспорядки среди башкир и казахов не утихли. А Татищев был человеком весьма гуманным, свернул карательные мероприятия и попытался действовать разъяснениями, что освоение края и разработка его богатств пойдет на пользу местным народам. Это дало обратный эффект, было воспринято как слабость русских. И восстание полыхнуло с новой силой. Татишева сняли, и генерал Урусов круто подавил бунт, разорив 107 деревень, казнив 600 человек и 2000 отправив в ссылки.
Когда к власти пришла Елизавета, бироновские планы британских путей в Азию она похерила. Но строительство укрепленных линий для защиты уральских заводов было продолжено. Однако новому губернатору И.И Неплюеву место татищевского Оренбурга тоже не понравилось. И в 1742 г. город «переехал» еще на 70 верст ниже по течению Яика, на место Бердской крепости. А «второй Оренбург» стал Красногорской крепостью. Была образована Оренбургская губерния, в которую вошли весь Яик, Самара, Уфа, Западная Сибирь. Сюда направляли переселенцев, ссыльных. Было основано 28 новых металлургических заводов. Но отношения с казахами оставались сложными. Они обращались к русским за помощью, когда это требовалось. Ханы охотно встречались с представителями властей, принимали подарки, пили водку, произносили цветистые речи. Но уже на следующий день подданные этих ханов нападали на русских. Крупные набеги были в 1745, 1746, 1747 гг. Казахи грабили, угоняли скот и открыли для себя «выгодный промысел», захватывая пленных и продавая в Хиву. Согласно челобитной одного выходца из плена, в Хиве находилось 5 тыс. русских невольников [155].
И чтобы противодействовать нападениям, строились новые линии — Нижне-Яицкая (9 крепостей и 18 форпостов), Самарская (9 крепостей и 3 редута), Сакмарская (10 крепостей и 2 редута). Для обороны соляных месторождений казачий сотник Углицкий на свой счет построил укрепление Илецкая Защита, и от нее пошла Илецкая линия. Всего к середине XVIII в. в Оренбургской губернии насчитывалось 114 укрепленных пунктов. Большинство крепостей были маленькими (они хорошо описаны у Пушкина в «Капитанской дочке»). Между ними устраивались «бекеты» (пикеты). Каждый «бекет» представлял собой шалаш с вышкой для наблюдения, обнесенный двойным плетнем, засыпанным землей. Тут дежурили несколько казаков, за плетнем они могли укрыться и отстреляться от небольших нападающих отрядов.. А связь между крепостями и «бекетами» поддерживали конные разъезды. В 1748 г. различные казачьи общины, поселенные на Самарско-Оренбургской линии, были объединены с Исетским Войском и стали Оренбургским иррегулярным Войском. А в 1755 г. оно было преобразовано в Оренбургский казачий корпус [219].
И сразу же корпусу пришлось выдержать серьезное испытание. В 1755 г. мулла Батырша Алеев взбунтовал башкир. Они погромили русские поселки, почтовые станции и объединились с казахами, набралось 50 тыс. воинов. Закипели жестокие бои, отряды мятежников штурмовали и осаждали крепости, казачьи и солдатские гарнизоны отбивались, осаживали конницу из ружей и пушек, рассеивали атаки встречными вылазками. Большую помощь оказали мещеряки и татары. Они не только приняли сторону русских в боях, но и вступили в переговоры с мятежниками и сумели расколоть их. Кончилось тем, что башкиры поссорились с казахами, и между ними началась такая резня, что те и другие бежали в разные стороны — казахи вглубь степей, а башкиры в леса и горы. После чего принесли повинную. Батырша был в 1757 г. пойман мещеряками и заключен в Шлиссельбургскую крепость.
Для защиты от казахских набегов усиливалась и оборона Сибири. На запад от Омска, т.е. от Иртышской линии, стала создаваться Ишимская (Горькая) линия. В 1752 г. была основана Ишимская крепость, за ней Пресновская, Петропавловская, Змеиноголовская. Общая протяженность линии составила 548 верст, она перекрыла пространство между Тоболом и Иртышом. А на восток от Иртышской линии строились Колывано-Кузнецкая и Бийская линии. Таким образом сибирские линии сомкнулись в единую гигантскую систему, а на фланге соединились с яицкими системами и Самарско-Оренбургской линией.

Россия держала союз с Австрией. А их противница Франция сколачивала антироссийский блок из Швеции, Польши и Турции. Первое столкновение произошло в 1733 г. Турки вели войну с Персией, и татарская конница двинулась в Закавказье через Кабарду. Петербург протестовал, но султан и хан переманили в свое подданство ряд горских князей и заявили, что Кабарда принадлежит им. Однако 4 тыс. солдат и казаков генерала Еропкина и принца Гессен-Гомбурга встретили 25 тыс. крымцев в верховьях Кубани и разгромили. Татары в ответ набезобразничали по Тереку, докатились до Дербента.
А в Польше умер король Август II и развернулась борьба за трон между его сыном Августом III и русофобом Станиславом Лещинским — ставленником Франции. Паны поддержали его. Зазвучали антирусские лозунги. Но Россия направила войска в поддержку Августа. В походе участвовало 16 тыс. донских и украинских казаков. В общем-то с тех пор, как Польшу разгромил Алексей Михайлович, она так и не оправилась. Выбыла из числа великих держав и стала разменной монетой в чужих играх. И серьезной боевой силы поляки не представляли. Адъютант Миниха, Х. Манштейн, писал: «Никогда русский отряд в 300 человек не сворачивал с дороги для избежания 3000 поляков, потому что русские привыкли бить их при всех встречах». Разнесли за несколько месяцев и Лещинского, и десантный корпус, который прислали ему французы.
Однако на его стороне вмешалась Турция. В начале 1734 г. татары совершили налет на окрестности Полтавы. А запорожцы получили приказ хана выступить в Польшу против русских. Это подтолкнуло решение их проблемы. За сечевиков ходатайствовали Миних, Вейсбах, гетман Данило Апостол. А кошевой Иван Белецкий в Польшу вроде бы выступил, но дошел только до Буга и остановился, ожидая вестей из России. Они были благоприятными. К запорожцам отправилась миссия генерала Тараканова, а затем в Лубнах был заключен договор — Анна Иоанновна принимала Кош под свое покровительство, даровала казакам все их прежние вольности и земли, за службу выплачивалось ежегодное жалованье в 20 тыс. руб. Для поселения выбрали урочище Красный Кут на р. Подпильной, казаки отправились туда, построили так называемую Новую Сечь и принесли присягу России. Правда, имелось одно «но». По условиям Прутского мира вся территория Запорожья считалась владениями крымского хана, и императрица могла дать ее казакам только в результате войны. Но уже никто не сомневался, что пушки скоро загремят [293, 296].
Турки и татары, узнав о присяге запорожцев, всполошились. Прислали делегацию уговорить их одуматься. Ее приняли без почестей и выдворили ни с чем. Пытался воздействовать и Орлик, но его эмиссаров сечевики выдали Миниху. Рассвирепевший хан обратился с угрозами: дескать, раз приняли подданство России, то и уходите с моих земель, но впредь не возвращайтесь, любому вернувшемуся будут рубить головы, а если не уйдете, то пеняйте на себя. Поскольку Сечь и впрямь располагалась за пределами русской границы, казаки забеспокоились, просили прислать им в помощь регулярные войска. Этого договор с запорожцами не предусматривал, но раз они сами выразили такое желание, Миних согласился. Еще не нарушая формального мира с ханом, под предлогом, будто бы для покупки коней, в Сечь прибыли 800 солдат, военные инженеры и построили рядом с ней Новосеченский Ретраншемент, где разместился постоянный гарнизон. Но вмешиваться во внутреннюю жизнь Коша русским офицерам и солдатам строго воспрешалось.
Хотя фактически мира уже не было. Татары не прекращали набегов, и чтобы наказать их, осенью 1735 г. корпус генерала Леонтьева с запорожцами двинулся на Крым. Но в октябре вдруг ударили морозы, выпал снег. И пришлось отступить, потеряв 9 тыс. солдат от холодов и болезней. В 1736 г. была официально объявлена война Турции. В апреле армия Ласси осадила Азов. 3 тыс. донских казаков под командованием Краснощекова с ходу захватили передовые укрепления, что позволило удобно расположить батареи. И 20 июня после бомбардировки город сдался. А армия Миниха из 54 тыс. воинов (из них 6 тыс. запорожских, 5 тыс. донских, 10 тыс. украинских казаков) вышла к Перекопу. Хан вывел 80 тыс. своей конницы, но ее прогнали и пошли на штурм. Полуобвалившиеся укрепления даже не успели изготовиться к обороне, казаки первыми преодолели ров и вал. Корпус Леонтьева был отряжен против крепости Кинбурн и взял ее. А основные силы Миниха прошлись по Крыму. Разорили Бахчисарай, Султансарай, Ак-Мечеть, Евпаторию. Но татары, не принимая крупных сражений, повели партизанскую войну. Жгли степи, портили колодцы, клевали наскоками. От жары, нехватки воды и фуража падали лошади, начались болезни. Из строя выбыло 15 тыс. человек. Большинство из них удалось сохранить (погибло 924), но армии пришлось отойти на Украину [77].
Тогда хан нанес ответный удар. Зимой 40 тыс. татар прорвали Украинскую линию, опустошая села и местечки. Войска были спешно подняты с зимних квартир и выгнали степняков. По тревоге подняли и казаков. Запорожцы под предводительством кошевого Ивана Малашевича и донцы Краснощекова напали на отходивших крымцев, отбили множество пленных и добычи. Но стало известно, что движется еще и кубанская орда с черкесами. На Егорлыке она столкнулась с дружественными России калмыками, завязался бой. Краснощеков и Ефремов с 4 тыс. донцов стремительным рейдом полетели туда. С марша смяли врага, пленив кубанского хана. А потом вместе с калмыками разорили правобережье Кубани, взяв город Копыл, захватив 10 тыс. пленных, множество коней и скота [63].
В кампании 1737 г. армия Миниха взяла штурмом Очаков. А армия Ласси опять ударила на Крым. Татары ждали ее у Перекопа, однако царские полки и казаки обошли их по Арабатской стрелке, очутились в тылу и разгромили в битве у Карасубазара. Но все повторилось. Жара, сожженная степь, болезни, и армия вынуждена была отойти на Украину. А осенью и зимой снова разыгралась страшная степная война. Крымские, ногайские, черкесские загоны силились прорваться в густонаселенные места, а казаки и кавалерийские части перехватывали их. Сталкивались в снегах и метелях, рубились насмерть… Кстати, в боевых действиях и набегах активно участвовали некрасовцы. Но и ответные рейды донцов не прошли бесследно. Некрасовцы поняли, что на Кубани они могут быть досягаемыми для России. И с 1740-х гг. начали постепенно переселяться на Дунай.
В 1738 г. Миних выступил на Днестр. Но и турки двинули армию навстречу. 2400 запорожцев во главе с кошевым Белецким шли в авангарде и вдруг у р. Савраны их атаковали 30 тыс. неприятелей. Казаки спешились, окружили себя возами и отбивали натиск врага пять часов, пока не подошли главные силы армии. Но когда русские полки достигли Днестра, оказалось, что переправы прикрывают 60 тыс. турок. А в тылы вышли 30 тыс. крымцев. Вдобавок из Молдавии распространялась эпидемия чумы… Решено было отступить. Отход был тяжелым, враги нападали, жгли степь, из-за падежа лошадей и волов приходилось уничтожать обозы [297]. В это же время на Азовском море потерпел поражение русский флот, которым неумело командовал воронежский вице-губернатор Лукин. Турки уничтожили все корабли, хорошо действовали и уцелели в боях только 100 лодок донских казаков походного атамана Петрова.
И неприятели, окрыленные успехами, перешли в контрнаступление. В августе черкесы Касай-мурзы вторглись на Дон, уничтожили Быстранякий и Нижне-Каргальский городки. Все защитники погибли, стариков вырезали, молодых женщин и детей угнали. Главный удар готовился на Украине. Но и русское командование предпринимало меры по усилению обороны. Одной из таких мер было предложение к запорожцам — тем, кто пожелает, переходить в Миргородский полк, где им выделяли землю для поселения. Кош, правда, протестовал, но запорожские законы не нарушались — дело было сугубо добровольное, а из Сечи мог уйти каждый. И 550 человек согласились, таким образом, пограничный Миргородский полк Капниста укрепился великолепными кадрами разведчиков и бойцов. В конце 1738 г. эти разведчики и запорожский отряд Часника выявили подготовку к массированному вторжению. К нему успели приготовиться, и лавина татар была отбита от крепостей Украинской линии, а 20 тыс. турок отражены от Кременчуга.
Следующий год стал куда более удачным. Миргородский полк по приказу Миниха совершил глубокий рейд по вражеским тылам, посеял панику и ввел противника в заблуждение. Турки сочли, что русские идут на Бендеры, перебросили туда свои силы. А наша армия форсировала Днестр у Хотина. 90-тысячное турецкое войско было разгромлено под Ставучанами. Хотин сдался… Но наложились иные факторы. С Минихом враждовал фаворит императрицы Бирон. Заволновался, как бы победы не возвысили соперника. А в это время поражения от турок терпели союзники-австрийцы, склонялись прекратить боевые действия. И Бирон этим воспользовался. Когда русская армия побеждала на Днестре, в Белграде вдруг был заключен мир. Правда, выгодный. По его условиям Турция обязалась возвратить всех русских невольников, когда бы они ни были захвачены, наказывать татар за набеги, к России отходили Кабарда, Азов (без права укреплять его и иметь флот на Черном море) и Запорожье.
Между тем, оставался третий член антироссийской коалиции, Швеция. Она слишком долго прособиралась и не успела вмешаться в русско-турецкую схватку. Однако в 1740 г. умерла Анна Иоанновна, оставив наследником внучатого племянника младенца Иоанна VI при регентстве Бирона. Миних произвел переворот, сверг Бирона и передал правление матери Иоанна, Анне Леопольдовне. Шведы рассудили, что такая кутерьма дает им все шансы на успех, и в 1741 г. объявили России войну. Причем действовали весьма коварно. Объявили, что воюют ради «освобождения достохвальной русской нации… от тяжкого чужеземного притеснения и бесчеловечной тирании»! Призывали русских «соединиться со шведами», «отдаваться сами и с имуществом под высокое покровительство его величества» — шведского короля [201]. Готовился и удар в спину, через французского посла Шетарди в Петербурге был организован заговор в пользу Елизаветы Петровны — а от нее за оказанные услуги требовалось возвратить Швеции провинции, завоеванные Петром.
Но Елизавета перехитрила шведов и французов. Деньги брала, помощь принимала, но от письменных обязательств уклонялась — мол, слишком опасно. И переворот осуществила сама, без иноземных «покровителей». После чего об их требованиях больше не вспоминала, продолжив войну. Армия Ласси разгромила шведов в Вильманстранде и погнала к Гельсингфорсу. Казачьи части возглавлял И.М. Краснощеков. За турецкую войну он получил чин бригадира и стал первым казаком, достигшим генеральского ранга. Преследуя разбитых шведов, Краснощеков получил приказ совершить обход. Но он привык сам всегда быть впереди и увлекся. Всего с несколькими казаками разведывал дорогу в лесах и нарвался на большой шведский отряд майора Шаумана. Бригадир и его конь были ранены, он завяз в болоте и попал в плен. Убили его с особой жестокостью — с живого содрали кожу… Однако ни зверства, ни подлости шведов не спасли. Их били во всех схватках. И в 1743 г. они запросили мира. Отыгрались на собственных полководцах, обезглавив за поражения генералов Левенгаупта и Буденброка, а к России отошла Южная Финляндия. Тело Краснощекова фельдмаршал Ласси вытребовал у врагов, и герой Дона был торжественно похоронен в Черкасске [63].

Как уже отмечалось, несколько партий донских раскольников переселились на Кубань при Софье. А в 1708 г. 2 тыс. булавинцев привел на Кубань Игнат Некрасов. Он не являлся природным казаком. По некоторым источникам, в начале 1690-х служил солдатом на южной границе, убил офицера и бежал на Дон. Стал кузнецом в городке Голубых [55]. А во время восстания чернь нескольких городков избрала его атаманом. Да и в отряде у него природных казаков было мало. В основном бурлаки, воронежские крестьяне, волжская шпана атамана Павлова. Но в ходе бунта они объявили себя казаками и приняли казачьи порядки. Беженцы обратились к крымскому хану и получили разрешение поселиться в его владениях. На Дон был направлен Семен Селиванов и привел еще тысячу бурлаков и казаков из Старо-Григорьевского, Есауловского, Кобылинского и Нижне-Чирского городков. Некрасов был авторитетным лидером, хорошим организатором, ярым последователем раскола. Сумел создать крепкую общину, организованную по типу Казачьего Войска и к ней стали примыкать более ранние эмигранты.
Основными законами общины стали «Заветы Игната Некрасова», и входящие в нее казаки назвали себя некрасовцами. Согласно этим «Заветам» требовалось строго хранить старую веру, язык, обычаи. Некрасовцы приняли и некоторые старые донские порядки — например, возбранявшие казакам земледелие. Главными промыслами стали рыбная ловля, скотоводство, охота. Но был и еще один завет — никогда не возвращаться в Россию. С Отечеством они порывали навсегда. Ведь по раскольническим понятиям, государство и Православная Церковь признавались уже окончательно погибшими, значит, против них не грешно было блокироваться даже с «басурманами». Впрочем, когда речь идет о некрасовцах, важно помнить и то, что последующие их поколения, создававшие великолепные этнографические «заповедники» старинной русской культуры, уже сильно отличались от того, что было изначально. А изначально на Кубань пришла буйная вольница, для которой лозунги Булавина и старообрядчества являлись лишь поводом «замутить» и идти «на добычь». Так какая разница, с кем идти?
Уже в 1709 г., когда русская армия сражалась под Полтавой, крупный отряд некрасовцев появился на Верхнем Дону, пограбил, пытаясь раздуть новый мятеж. В 1715 г. они вместе с татарами участвовали в набеге на окрестности Астрахани. И в дальнейших нападениях и войнах проявили себя активно и жестоко. Историк Г.П. Надхин писал, что они «были гвардией крымского хана; в набегах крымцев на Россию некрасовцы всегда шли вперед, указывали знакомый путь, выискивали скрывавшихся в знакомых местах жителей, были самыми злейшими нашими врагами: зеленые их знамена носились всегда в тех местах, где проливалось больше русской крови, где более было пожаров и более забиралось пленников» [57]. Из некрасовцев, как самых верных воинов, стали формироваться подразделения личной охраны ханов.
Иначе складывалась эмиграция в Поднепровье. Под власть хана ушли с Правобережной Украины участники антипольского восстания Палия. Потом добавились запорожцы и сердюки Мазепы. Турецкие и крымские власти предлагали отдать всех казаков, которых набралось до 20 тыс., под покровительство Польше, но она от подобного «подарка» отказалась. И запорожцы, объединившись с палиевцами, построили новую Сечь в Алешках. А Мазепа вскоре умер, его преемником стал Филипп Орлик. Он устроил свою резиденцию в Бендерах, женился на турчанке, перешел в ислам. И султан признал его украинским «гетманом в изгнании». Теоретически все казаки должны были подчиняться ему, но этого не произошло. Запорожцы от Орлика дистанцировались и от его казаков держались отдельно [261].
На чужбине сечевикам пришлось тяжело. Хан им выплачивал жалованье лишь первые пару лет, потом перестал. Правда, и налогов не брал. А для прокормления предоставил рыбные ловы на Днепре, Тилигуле, Березани, право охотиться на дичь, несколько переправ через Днепр и Буг с собиранием платы за перевоз. Но таких заработков не хватало. И запорожцы становились наемными работниками жителей Очакова, Аккермана, Бендер, Измаила. Сечь попыталась выступать и «коллективным феодалом». Принимала беглых из российской и польской Украины, Молдавии, разрешала селиться на отведенных ей землях и считала «своими» крестьянами, взимая с них налог. Объявила подданными и поселян на р. Самаре, которая по Прутскому миру снова отошла к Крыму.
Казаки нанимались на службу, несколько сотен несло ее на турецко-польской границе в Приднестровье. А по договору с ханом Кош должен был выставлять войско в походы крымцев. К набегам на Украину запорожцев не привлекали, понимая, что при виде страданий соотечественников, они могут не выдержать и повести себя совсем не лояльно. Но когда против хана восстали черкесы, сечевиков позвали на войну. Результат был печальным. Пока казаки ходили на Кавказ, против них взбунтовались их подданные, жившие на Самаре. Захватили, разграбили и сожгли Алешковскую Сечь, а тех, кто находился в ней, перебили. Вернувшись из похода, запорожцы отомстили, разорили самарские поселения, порубив и перевешав восставших. А Сечь перенесли в Каменку.
Впрочем, и сами запорожцы оставались в ханстве на положении униженных пасынков, как они сообщали, «имели много нужд и кривд». Торговать в Крыму и турецких городах им не дозволили, чтобы не нарушать итересов собственных купцов. И те же купцы приезжали в Сечь, подешевке скупая рыбу и другую продукцию казаков. Запрещалось возводить укрепления Сечи, держать пушки. Запорожцев регулярно продолжали привлекать в походы на Кавказ и в Закавказье — без всякой платы, разве что добычу возьмут. Каждый год брали по 300 и более человек в Крым на работы по ремонту фортификационных сооружений. Тоже без платы. Ногайцы, кочевавшие по соседству, с границами запорожских владений не считались. Рубили там лес, пасли скот. При случае угоняли у казаков коней, скот, похищали людей. Когда же запорожцы совершали ответные нападения, правительство всегда принимало сторону ногайцев, заставляло компенсировать ущерб. Сечевики, конечно, и сами не были безобидными овечками, пытались ради заработка совершать набеги на польскую территорию. Но по жалобам Варшавы с них тоже взыскивали убытки. А нечем платить — отдавай людьми. Был случай, когда по такой жалобе хан содрал с Коша 24 тыс. руб., в другой раз продал 1,5 тыс. казаков на турецкие галеры.
Если из татарского плена бежал человек, то «хотя они, казаки, о том и знать не будут, однако принуждены были за него платить, понеже они аки бы стража при границах татарских имелись». Или плати за раба или замени его запорожцем. Периодически наведывались и проверяющие от султана и хана, соседние мурзы «в гости» со свитой не менее ста человек. Таких, сколько ни пробудут, требовалось кормить, содержать, подарки подносить. В казачьих песнях эмиграцию вспоминали, как каторгу: «Ой, Олешки, будемо вам знаты и той лихой день и ту лиху годыну, ох будемо довго пом`ятаты тую погану вашу личину» [57]. И сразу после смерти Петра начались тайные обращения Сечи с просьбами вернуться под власть России.
Но Екатерина I подтвердила инструкцию: «Казаков изменников запорожцев и прочих ни с товары, ни для каких дел… и ни с чем отнюдь не пропускать». Петр II склонялся было принять Сечь в подданство, но опекавшие его сановники спустили дело на тормозах. Позиция в отношении запорожцев изменилась только при Анне Иоанновне. И не только запорожцев, при ней вообще улучшилось отношение государства к казачеству. Инициатором такого поворота стал президент Военной коллегии фельдмаршал Миних. Он был хорошим администратором, талантливым полководцем. И, как ни парадоксально, если русские сановники все еще слепо копировали западные образцы, то немец, успевший послужть в нескольких европейских армиях сумел взглянуть на казаков непредвзято. Просто из практических соображений.
Было ясно, что не за горами война с Турцией. Между тем положение на южной границе было безобразным. Татары нападали на Украину, а созданный Петром корпус ландмилиции оказался против них непригодным. Он получил структуру регулярных войск, но настолько неопределенные функции, что попавшие в него дворяне и казаки по сути только занимались собственным хозяйством и потеряли боевые качества. Ну а регулярная кавалерия в результате петровских реформ почти полностью состояла из драгун, «ездящей пехоты». Они не могли эффективно противостоять легкой турецкой и татарской коннице, не были способны преследовать и догонять степняков, вести разведку, не знали особенностей действий в степях.
Хотя все это прекрасно умели делать казаки! И Военная коллегия наконец-то стала проявлять заботу о них. Для прикрытия от крымских набегов с 1731 г. начала строиться Украинская линия протяженностью 285 верст — по притоку Днепра р. Орель и до Северского Донца. Службу на ней несли Полтавский, Сумской, Миргородский, Харьковский, Ахтырский, Изюмские казачьи полки и ландмилиция. А особое внимание было уделено запорожцам, отлично знающим театр грядущей войны и давно просящимся в подданство. Генерал-губернатору Украины Вейсбаху было приказано начать с ними секретные переговоры.

16 апреля 2009 года в № 16 (789) «Газеты Юга» я с удивлением обнаружил на стр. 4 в рубрике «Обо всём» опубликованное письмо некоего В. Сайко под названием «Запрягают в одни оглобли» (знает ли он как оглобли выглядят?). По-видимому, автор письма так и не разобрался, кто из казаков является «общественным», а кто «реестровым». Ничтоже сумняшеся г-н Сайко рисует перед читателями такую картину – вокруг атамана общественных казаков Александра Василенко объединились как общественные, так и реестровые казаки (ранее подчинявшиеся Алябьеву). И главы местных администраций это решение поддержали. Только один «реестровый казак Логвиненко» выразил свое негодование по данному факту, заявив, что «исполнительная власть вмешивается в дела казаков».
Не меня ли имел в виду В. Сайко? А может в рядах «реестровых братьев» находится мой однофамилец? С казаком по фамилии Сайко я не знаком, поэтому свои разъяснения запутавшемуся в «информационных потоках» казаку попытаюсь дать через «Газету Юга».
Во-первых, я никогда не вступал в государственный реестр казачьих обществ, реестровым казаком не являюсь. Более того, реестровые атаманы считают меня «главным идеологом» общественных казаков, «непримиримым противником реестра»;
Во-вторых, Прохладненское городское казачье общество под руководством Алябьева, было зарегистрировано как общественная организация, но почему-то его члены называли себя «реестровыми казаками»;
В-третьих, я был первым из руководства общественного казачества, кто поддержал избрание А. Василенко атаманом общины, мы с ним являемся единомышленниками по многим вопросам;
В-четвертых, исполнительная власть действительно не имеет права вмешиваться в дела общественных организаций – об этом гласит ФЗ «Об общественных объединениях». Тем не менее, факт вмешательства имел место в станице Александровской, о чем я говорил публично. Причем здесь власти Прохладного и Прохладненского района? Знает ли Сайко, в каком районе находится Александровская?
Таким образом, В. Сайко своим письмом попытался внести путаницу в умы читателей газеты, вольно или невольно обнародовал искаженную информацию. Лишний раз убеждаюсь в том, что даже среди казаков немало тех, кто не владеет достоверной информацией о состоянии дел в казачестве Кабардино-Балкарии, не понимает сути разногласий между «общественными» и «реестровыми», и, соответственно, приходит к неверным выводам.
Считаю, что настало время осветить тему казачьего раскола в уважаемой мной «Газете Юге», разъяснить суть имеющихся разногласий.
В Кабардино-Балкарии действуют две региональные казачьи организации:
1. Общественные казаки – «Терско-Малкинский округ ТКВ» - атаман Юрий Шерстобитов
2. Реестровые казаки – «Терско-Малкинское окружное казачье общество» - Николай Любуня.

Общественное казачество является национальной общественной организацией, представляющей интересы терских казаков как самобытного субэтноса русского народа, оно вправе действовать от имени коренного славянского православного населения КБР. Общественное казачество является равноправным субъектом межнационального общения, диалога культур - наряду с национальным организациями кабардинцев, балкарцев и других народов.




Реестровое казачество является государственной структурой, не имеет права выступать как национальная организация. Согласно Уставу реестровых войсковых обществ, их членом может стать любой совершеннолетний россиянин – независимо от национальности и религиозной принадлежности. По закону, нельзя совмещать статус государственной и национально-религиозной организации.
Вот, вкратце, в чем суть наших разногласий. Следует также сказать, что реестровое казачество – это часть казаков, отколовшихся от единой общероссийской общественной организации «Союз Казаков», поэтому общественные казаки считают реестровых раскольниками и предателями.
Реестровые общества были созданы по инициативе Ельцина и Березовского, их главное предназначение (согласно Уставу) - несение государственной казачьей службы, которой не существует, несмотря на имеющийся ФЗ «О государственной казачьей службе». Таким образом, реестровые казаки не имеют никаких преимуществ перед общественными. В настоящее время – государственный реестр казачьих обществ – это просто список казаков, ушедших из Союза казаков России, и желающих нести государственную службу.

http://www.kazachestvo.do.am/publ/1-1-0-13


«Они вышли от нас, но не были наши» (1 Иоанна, 2:19)


В станице Александровской Майского района Кабардино-Балкарии возрождение казачьей общины состоялось 24 ноября 1990 года, атаманом был избран Горбиков Петр Васильевич. Александровская казачья община (АКО) с того времени входила в состав общественной организации «Терско-Малкинский казачий отдел», преобразованного в «Терско-Малкинский казачий округ» (ТМКО). Также АКО изначально находилась в составе межрегионального общественного движения терских казаков «Терское Казачье Войско» (ТКВ), в Союзе казаков России. Горбиков формально являлся атаманом общественных казаков станицы до 22 марта 2009 года.
Вместе с тем, летом 2005 года реестровые казаки (члены отдельного Прохладненского городского казачьего общества) Алябьев А.Г. и Любуня Н.Г. установили личные дружеские отношения с главой администрации ст. Александровской и по согласованию с ним назначили «реестровым атаманом» станицы Кочубея Николая Васильевича. Кочубей был именно назначен, а не избран атаманом, были грубо нарушены казачьи традиции и Устав при его «избрании» - на сходе отсутствовал священник православной церкви, а без присутствия священника круг считается нелегитимным. В то время ТМКО руководил и.о. атамана Логвиненко И.А. – ни он сам, ни Атаманский Совет ТМКО не признали назначение Кочубея – точнее, проигнорировали это событие, продолжая считать законным атаманом Горбикова.
В июле 2005 года начался раскол в ТМКО – одна часть решила объявить своим атаманом Любуню и перейти в государственный реестр, другая часть продолжала подчиняться Логвиненко, считая переход в реестр предательством и опасным решением, наносящим вред общественно-политической стабильности в Кабардино-Балкарии.
С того времени в ст. Александровской формально действовали два атамана – Горбиков П.В. (общественные казаки) и Кочубей Н.В. (реестровые казаки). При этом ни один, ни другой не проявляли должной активности, почти не занимаясь работой с казаками, редко посещали казачьи мероприятия. Вместе с тем казачество КБР окончательно раскололось на две региональные организации – Терско-Малкинский округ ТКВ (ТМО ТКВ) во главе с атаманом Шерстобитовым Ю.И. и Терско-Малкинское окружное казачье общество (ТМОКО) во главе с атаманом Любуней Н.Г.
Атаман общественных казаков КБР Шерстобитов неоднократно выслушивал упреки от атамана ТКВ Инкавцова М.В. за недостаточную работу в ст. Александровской, где казаки перестали проявлять активность, и пытался наладить работу с казаками. Затем атаман АКО Горбиков уехал на постоянное жительство в Москву, после чего возникла необходимость в избрании нового атамана.
В конце февраля 2009 года атаман ТМО ТКВ Шерстобитов и заместитель атамана ТКВ Логвиненко дважды приезжали в ст. Александровскую, встречались с казаками, обговаривая вопрос выборов нового атамана. При этом было установлено, что члены АКО были, в основном, пожилого возраста – многие умерли или покинули станицу. Подобрав актив из восьми человек, Шерстобитов поручил им 22 марта 2009 г. собраться на территории церкви Св. Александра Невского и избрать наказного атамана (временно исполняющего обязанности атамана). Настоятель церкви о. Сергий Дмитриенко одобрил эту идею, предложив активу поставить в известность о своих целях главу станичной администрации Радченко В.И. Как выяснилось позже, местные активисты проигнорировали предложение священника, так как не доверяли главе станичной администрации решение казачьих вопросов – он открыто демонстрировал свое предпочтение и поддержку именно реестровому казачеству.
22 марта к 14 часам Шерстобитов с небольшой делегацией казаков Нальчикской казачьей общины прибыл в церковь ст. Александровской, где его уже ожидало непредвиденное количество собравшихся - более 70 жителей станицы – в основном, это молодежь возраста 18-30 лет. Оказалось, что некоторых из них интересовало не только возрождение казачьей общины и избрание атамана, но и решение вопроса противодействия разгулу криминала в станице. Сход оказался стихийным, многие пришли спонтанно, надеясь, что атаман ТМО ТКВ поможет решить имеющиеся проблемы, которые им создают «приезжающие экстремисты». Участники схода заявили, что их постоянно избивают, терроризируют приезжие из Лескенского, Терского и Урванского районов. Чашу терпения переполнило недавнее жестокое избиение приезжими иноплеменниками сторожа детского сада. К Шерстобитову станичники обратились с просьбой их защитить, организовать создание отрядов содействия милиции из числа казаков. Атаман округа выразил готовность рассмотреть данную просьбу, и заявил, что не ожидал такого развития событий и намерен в этот день решить основную задачу – избрание наказного атамана и возрождение полноценной казачьей общины. После этого участниками схода был единогласно избран наказной атаман, его заместитель и начальник штаба, многие станичники стали тут же записываться в казачью общину. Здесь же Шерстобитов Ю.И. издал свой приказ об утверждении избранного наказного атамана – по рекомендации священника им стал 27-летний Гаврилей Владимир Николаевич. Наказной атаман АКО, согласно приказу, избран на срок не более двух месяцев, на него возложена задача организовать и провести полноценный выборный круг АКО не позднее 17 мая 2009 г. Казаки решили, что станичный круг нужно будет провести после окончания Великого Поста.
В то же время, священник о. Сергий сообщил главе станичной администрации о сходе, после чего Радченко В.И. прибыл на территорию храма и потребовал немедленно прекратить сход, назвав его незаконным. Он пригласил всех участников схода пройти в здание станичной администрации, куда по его просьбе приехали начальник Майского РОВД Сохов З.П. и реестровые атаманы Любуня Н.Г., Кармалико П.Д. и Алябьев А.Г. Узнав об этом, Шерстобитов попросил прибыть на сход заместителя атамана ТКВ Логвиненко И.А., являющегося депутатом Парламента КБР.
Многие участники схода не смогли уместиться в актовом зале администрации, оставаясь на улице. Радченко решил взять проведение схода в свои руки, и сделал ряд недопустимых для представителя исполнительной власти заявлений. Так, он заявил, что реестровое казачество является более законным, чем общественное, что общественные казаки не имеют права носить казачью форму (?!). По его словам, руководство КБР отдает предпочтение реестровым казакам. Радченко выразил свое негативное отношение к Шерстобитову, обозвал его самозванцем, и заявил, что «я не допущу, чтобы приезжие атаманы, не проживающие в нашей станице, вмешивались в дела наших казаков». Хотя сам Радченко пригласил на сход именно приезжих реестровых атаманов, проживающих в Прохладном и Майском – Любуню, Алябьева и Кармалико, которым даже предложил «пройти в президиум схода» и потребовал, чтобы все встали в их присутствии! (встали только сам Радченко и три человека - !). Станичники тут же указали главе администрации на его «двойные стандарты» при оценке действий атаманов полярных казачьих организаций. На сходе звучала критика главы администрации, его «неумения организовать защиту станичников от нападений». Когда Шерстобитов попросил предоставить слово депутату Логвиненко, глава администрации заявил, что гости выступят после того, как жители Александровской покинут зал.
По окончании схода были сформированы четыре отряда содействия милиции, Радченко и Сохов назначили «старших». Затем участники схода покинули зал, в котором продолжилась беседа главы администрации с «приезжими атаманами».
В беседе с Логвиненко и Шерстобитовым глава станичной администрации заявил, что в воскресенье 29 марта он сам организует и проведет «законный круг» по выборам атамана. При этом он настойчиво попросил общественных атаманов не приезжать на круг и пообещал: «если вы на круг не приедете, то я не позволю присутствовать на круге и реестровым атаманам. Я попрошу их не приезжать. На круге будут присутствовать только жители нашей станицы. Обещаю». Наши атаманы поверили главе станичной администрации, решили не идти с ним на конфронтацию и не приезжать в Александровскую 29 марта. Вместо участия в работе круга, атаманы ТКВ запланировали поездку в Беслан на курган памяти. Глава станицы об этом знал.
Что же произошло дальше? Трудно подобрать цензурные слова, чтобы выразить возмущение дальнейшими действиями главы станицы. Он просто обвел вокруг пальца руководство ТКВ, пригласив на круг представительную делегацию реестровых атаманов и их заместителей из разных городов и сел. В зале станичной администрации по зову главы собралось более ста человек. Атаманом был избран Гаврилей В.Н. (как выяснилось – он племянник Радченко В.И.). Реестровым гостям глава станицы дал высказаться сполна, во всем поддерживая их словесно-психологическую атаку на сознание станичников. О чем говорили ораторы-краснобаи? Да все о том же, что и много лет назад: обещали государственную казачью службу, финансирование из федерального и регионального бюджетов, казачью власть в станицах… При этом сказали они без зазрения совести одну суровую правду: «мы раньше были общественными казаками». Были. Принимали у нас присягу, клялись в верности. Получали от общественных атаманов чины, награды. Они вышли от нас – из Терского казачьего Войска, из Союза казаков - навстречу реестровым миражам. Они предали своих братьев, ту казачью организацию, которая их окормляла и вдохновляла. Ушли в некий госреестр, созданный Ельциным и Березовским – разрушителями Отечества нашего. Не мы от них откололись, а они от нас. А ведь грех раскола не смывается даже мученической кровью (по канонам Церкви). Признавать свои ошибки и раскаиваться они не желают – наверно западло.
Ну, да ладно. Бог им судья.
И что же станичники, которые до того благодарили общественных атаманов за внимание к их проблемам и критиковали станичного главу? Они, словно кролики перед удавом, открыли рты от изумления и поверили дешевым басням о реестровой халяве. Большинство из них проголосовали, решили вступить в реестр. Ликовал глава администрации, ликовало милицейское начальство. И только возразить по существу было некому – отсутствовали атаманы общественных казаков. Они в то время поминали убиенных возле кургана. Не знали, что их обманул представитель власти. Уж очень он боялся их влияния на аудиторию.
И что же теперь? Будет нам урок, теперь мы знаем, как поступать нам с нашими реестровыми «братьями-атаманами» и представителями местной власти. Не верить ни одному слову, действовать жестко и решительно. Любое вмешательство представителей исполнительной власти в дела общественных организаций или воспрепятствование их законной деятельности должно караться по всей строгости закона. Вытирать о нас ноги никому не позволим. Говорить о порядочности и братстве с политическими наперсточниками - самоубийственная глупость. Прохладненские казаки, в отличие от александровских, давно уже сыты по горло обещаниями реестровых благ – слава Богу, опомнились прохладяне и избрали атаманом достойного казака Александра Василенко. В Прохладном работа реестровых атаманов не прошла испытание временем. А в тех селах и станицах, где реестровых еще не бывало, у них вдруг появилось немало сторонников. Ничего, время расставит всё по своим местам. Опомнятся казаки, мы уверены. Тщательно скрывает Любуня от местных казаков тот факт, что рушится реестр на Ставрополье, в КЧР и Дагестане: недавно ушли из реестра в Союз казаков России целые казачьи отделы: Предгорный, Пятигорский, Святокрестовский, Нижнекубанский, Среднекубанский, Степновский, Баталпашинский, Михайловский и Кизлярский, разочаровались в реестре, возвращаются к нам и отдельные станичные общества. Но почему-то в Кабардино-Балкарии казачьи общины одна за другой наступают на реестровые грабли!
Настало время реестровым казакам призвать своих атаманов ответить за свой «базар». Обещали они вам государственную казачью службу – требуйте! Обещали финансирование – требуйте! Обещали порядок в станицах – требуйте! Но знайте, казаки, от какого преимущества вы отказались, перейдя в реестр. Мы, общественные казаки, являемся представителями православного славянского казачьего народа, наша казачья организация является субъектом межнационального общения, диалога культур. Мы – такая же национальная организация, как «Адыгэ Хасэ», «Алан» и другие общественные объединения народов Кавказа. Наша главная цель – добиться полной реабилитации терского казачества как репрессированного народа. Реестровое казачество не имеет права быть одновременно национальной организацией. Согласно Уставу реестровых войсковых обществ, их членом может стать любой совершеннолетний россиянин – независимо от национальности и вероисповедания. Нельзя формировать государственные структуры по признаку национальной, религиозной принадлежности, а общественные организации – можно. Или вы государственная структура, или вы – народ. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Если казаки желают создать в станицах отряды содействия милиции, ДНД, то им для этого не нужно вступать в реестр. В качестве общественной организации или движения казачество более независимо от капризов представителей власти, более свободно в принятии решений на благо своего народа, чем в рамках госреестра. Искренне жаль реестровых казаков, которых вводят в заблуждение, которым суждено ожидать реестровой халявы до китайской пасхи.
Если говорить о госслужбе, то немало наших, общественных казаков, служит в Вооруженных Силах, МВД, МЧС, имеются наши представители и в законодательной власти – на общих основаниях. Например, активный общественный казак Прималкинской общины военнослужащий Вячеслав Хорош, который героически погиб в Цхинвале от рук террористов, нес не халявную, а настоящую, государственную службу. Кто вам, реестровым, мешает служить на общих основаниях? Или ждете легкой «казачьей» службы, где не надо рисковать, «напрягаться», ходить на дежурства, в наряды? К счастью, наша действующая власть намного мудрее, чем те горе-политики, которые когда-то наломали дров на решении «казачьего вопроса».
В настоящее время Президент нашей страны и Президент Кабардино-Балкарии занимают единую позицию по отношению к казачеству – одинаково поддерживать и реестровых и общественных казаков. Оценку действиям главы александровской администрации Радченко В.И. дадут и вышестоящие руководители, и Совет атаманов Терского казачьего Войска – со всеми вытекающими для него последствиями.
Правление Терского Казачьего Войска

Северному Кавказу во время правления Федора Алексеевича и Софьи внимания не уделялось, до него руки не доходили. А между тем постепенно усиливались чеченцы. Они жили в горах, «отгороженные» от татар и ногайцев гребенскими казаками и кабардинцами, которые принимали на себя все удары. Под этим прикрытием горцы умножились. И начали оказывать давление на казаков, «стеснять их своими поселениями и скотоводством». «Чеченцы и кумыки стали нападать на городки, отгонять скот, лошадей и полонить людей» [23]. Вытеснили с прежних мест проживания кабардинцев. А гребенцы начали перетекать на левобережье Терека.
Петр делами юго-восточных окраин заинтересовался, но со своей точки зрения. Он надумал проложить через Среднюю Азию путь в Индию. Впрочем, эти пути были хорошо известны, русские купцы и дипломаты в XVII в. регулярно посещали Бухару, Хиву, добирались до Афганистана и Индии. Но царь этого совершенно не знал, пользовался фантастическими слухами — что Амударья впадала в Каспийское море, но хивинцы ее нарочно отвели в Аральское. И если найти плотину и разрушить, можно будет через Каспий удобно плавать в Индию по реке. Было решено организовать две экспедиции. Одна формировалась в Сибири. Капитан Бухгольц с 1400 солдатами и казаками отчалил на судах из Тобольска, поднялся по Иртышу, но был остановлен недостатком продовольствия и враждебным отношением казахов, придя к благоразумному выводу, что поход продолжать нельзя.
А экспедиция из Астрахани была поручена князю Бековичу-Черкасскиому, получившему полномочия задействовать любые силы и ресурсы, которые найдет. Он заложил три крепости на берегах Каспия. И в 1717 г., набрав 1500 яицких казаков, 500 гребенских, 500 татар, 2 роты пехоты и эскадрон шведских пленных, выступил из Красноводской крепости на Хиву. Для мирной миссии это было слишком много, для военных действий мало. Хивинцы отказались пропускать отряд, его окружили 24 тыс. всадников. Но Бекович, отбивая атаки, упрямо шел вперед. И застрял под стенами Хивы, не зная, что делать дальше. А хан Ширгази пригласил Бековича на переговоры и захватил в плен. Его заставили дать приказ подчиненным сложить оружие. После чего Бекович и весь его отряд были перерезаны.
Восточные Казачьи Войска были малочисленными. В Яицком, когда столько людей сгинуло ни за грош, осталось всего 2770 боеспособных казаков. А в 1718 г. сюда еще и явились царские офицеры Темецкий и Коротков для розыска беглых! И объявили таковыми 770 человек, невзирая на то, что они состояли в Войске «по 15, а иные по 50 лет». Родился не на Яике — значит беглый. Уже и помещиков и поместий не было, откуда люди ушли. Нет, все равно увели всех «сысканных» и раздали помещикам ближайших губерний. А в 1721 г. последовала новая реформа, Петр подчинил все Казачьи Войска Военной коллегии. Яицкие казаки возмутились. Сожгли свой городок и намеревались уйти в казахские степи. Но их жестоко усмирила экспедиция полковника Захарова. После чего Войско было реорганизовано, руководство сменено. Захаров провел перепись казаков — в том числе для повторного сыска беглых. Для этого каждому требовалось указывать место рождения, род занятий своих отцов и дедов. И оказалось, что после прошлого сыска Войско успело увеличиться аж на треть — в нем насчитали 3164 казака. Разумеется, выросло оно не за счет естественного прироста. Но беглых на этот раз выявили мало. Казаки были уже учеными и придумывали себе правдоподобные легенды. Например, что дед был «волошанин» (румын), отца пленили татары, а сын бежал от них на Яик [128]. Попробуй придерись (и проверь).
Для Гребенского Войска последствия хивинской авантюры стали еще более тяжелыми. В нем насчитывалось 4 тыс. человек вместе с женщинами, стариками, детьми. И потеря 500 лучших бойцов чрезвычайно ослабила Войско. В результате борьба за Сунжу была проиграна. Казакам пришлось оставить ее и к 1721 г. переселиться на левый берег Терека. Здесь гребенцы обосновались более крупными общинами, чем раньше, и построили 4 городка — Червленный, Шадрин (Щедринский), Курдюков и Гладков. Через несколько лет Гладков разделился на два, Старогладковский и Новогладковский. Но с правобережьем Терека казаки были связаны еще очень долго. Там остались их виноградники, сады, огороды, и вплоть до конца XVIII в. они ездили за Терек «для убрания садов», сенокосов. Гребенские станицы составили укрепленную линию протяженностью 80 верст. В 1721 г., с подчинением Военной коллегии, был определен порядок службы. Войско выставляло не менее 1 тыс. казаков, из них половина получала жалованье, а остальные охраняли и обороняли свои городки «с воды и с травы» — бесплатно, за право пользоваться рыбными ловами и землями по Тереку.
Набеги кубанских татар и черкесов на Дон и усилившийся натиск горцев на Тереке положили начало долгим Кавказским войнам, которым суждено было продлиться полтора столетия. Но в это время обострилась и ситуация в Закавказье. Персия рухнула в полосу смут и развала, в нее вторглись афганцы, низложили шаха Гусейна, наследник Тахмасп бежал. В ходе междоусобиц в Шемахе перебили 300 русских купцов, разграбив товары. Ну а Россия в 1721 г. наконец-то заключила мир со шведами, вернув земли у Финского залива, Карелию, присоединив Эстляндию и Лифляндию. И Петр решил вмешаться в персидские распри, чтобы утвердиться в Закавказье. О помощи просили грузинский царь Вахтанг IV, армянский католикос Есаи, выражали желание перейти в подданство царя и обещали выставить войска для совместных действий с русскими.
В 1722 г. царь предпринял Персидский поход. 22 тыс. пехотинцев плыли из Астрахани морем, а берегом шла конница — татары, 9 тыс. драгун, 20 тыс. донских и малороссийских казаков. Украинцами командовал полковник Апостол, а донцами — походный атаман Иван Матвеевич Краснощеков. Он уже успел прославиться, в юности с отрядами охотников побывал на Кавказе, дрался с черкесами, отличился и в Северной войне. Добравшись до Терского городка, царь счел его расположение неудачным. Флотилия причалила чуть южнее, в Аграханском заливе, где был заложен Аграханский ретраншемент. Шамхал Тарковский торжественно встретил Петра, подтвердил свое подданство. Прислал делегатов и наместник Дербента, прося о покровительстве. Оба были обласканы, произведены в генеральские чины, войскам строго-настрого запретили обижать местных жителей. Но уцмий Кайтага Махмуд-хан предпочел воевать. Велел изрубить посланных к нему есаула и 3 казаков, собрал 10 тыс. всадников. 18 августа возле селения Утемиш их разгромили. Русские вошли в Дербент.
Однако дальнейший поход стал невозможен — караван судов, везший продовольствие, разбило бурей. На обратном пути Петр приказал Краснощекову с тысячей донцов и калмыками разорить владения Кайтага. А на р. Аграхань распорядился строить крепость Св. Креста, поселив в ней 300 семей жителей Нижней Кабарды, вытесненных чеченцами. Старый Терский городок и Аграханский ретраншемент упразднялись и подлежали сносу, гарнизоны и жители, в том числе казаки Терского Низового Войска тоже переводились крепость Св. Креста. Кроме того, царь повелел переселить сюда 1000 семей донских казаков. Этим было положено начало использованию Войска Донского в качестве своеобразного «питомника» для «рассаживания» ростков казачества туда, где в них возникла нужда. Переселение состоялось в 1724 г. Среди тех, кто перебрался на Кавказ, было много донецких, медведицких, хоперских казаков, чьи городки были разрушены при подавлении востания Булавина. Они составили Аграханское Войско, стали строить Аграханскую линию, предназначенную для защиты от горских набегов.
Во время похода царь познакомился и с гребенскими казаками. Очень крепко загрузил их службой, для обеспечения строительства крепости Св. Креста возложил на них заготовку леса, угля, сена. Им было велено конвоировать почту, давать подводы и сопровождение «грузинским и горским владельцам». Впрочем, требование обслуживать грузин и горцев вызвало такое возмущение казаков, что эту обязанность вскоре отменили. Но, общаясь с гребенцами, Петр обнаружил и то, что они старообрядцы. Причем не стали таковыми под действием расколоучителей, а выяснилось, что церковные реформы сюда просто не дошли. Жестокие законы Софьи против старообрядцев Петр отменил, но и сам их не жаловал, взимал с них двойной налог, приказывал нашивать на одежду позорные «тузы». Однако к концу своего правления он все же стал более взвешенным политиком, чем в юности. И распорядился гребенцов не трогать — указал, что «расколу в них нет», то есть против Церкви и государства не выступают, службу несут исправно, вот и пусть несут. Это решение стало очень важным не только для гребенцов, а для всех казаков, оно явилось юридическим прецедентом на будущее — в кампаниях против старообрядчества для казачества стало допускаться исключение.
Но в целом Петр не переставал регулировать казаков. Счел, например, что украинским казакам полезно заняться винокурением и издал об этом указ. А уж казачье самоуправление он продолжал неуклонно урезать. На Украине в 1722 г. умер гетман Скоропадский. И Петр вообще упразднил этот пост, учредив вместо него Малороссийскую коллегию. Украинские казаки направили к царю делегацию во главе с Полуботком, просить о гетманстве. Но Петр разгневался и заточил делегатов в крепость, где они и умерли. Пришла царю идея и о том, что надо создать альтернативную силу, которая будет более послушной, чем казаки, но сможет противостоять татарским набегам. И он учредил украинскую «ландмилицию». В нее включили дворян-однодворцев, часть служилых казаков, подгребли остатки прежних, до-петровских полков, поселенных по южной границе — тех, кого еще не успели обратить в регулярные войска.
А Войско Донское было лишено особого церковного статуса. Уничтожив Московскую Патриархию, Петр лично решал церковные дела, и в 1718 г. передал донские храмы и монастыри из ведения Крутицкого митрополита в Воронежскую епархию. Казаки ходатайствовали, чтобы их подчинили непосредственно Синоду, но получили отказ. На Дону царь реорганизовал управление, вместо совета старшин при атамане учредил постоянную Войсковую канцелярию. А в 1723 г. умер атаман Максим Фролов, и войсковой круг избрал Краснощекова. Петру это тоже не понравилось. По доносу астраханского губернатора он отдал Краснощекова под суд. И хотя он был оправдан, царь назначил не его, а Андрея Лопатина, и повелел, чтобы впредь выборы войсковых атаманов на Дону вообще не проводились.
В военном отношении силы донских, яицких и терских казаков Петр подчинил астраханскому губернатору и перенацелил на бевые действия на Кавказе. Для этих операций был создан Низовой корпус из 18 регулярных полков и 4 тыс. казаков. Русские десанты заняли Решт, Астару, Баку. Но такое наступление обеспокоило Турцию. Она заключила союз с Персией и тоже двинула войска в Закавказье. Мгновенно разгромила союзников царя, грузин и армян. И чуть было не началась новая русско-турецкая война. Однако Петр в этот раз совершил хитрый дипломатический маневр и предложил Стамбулу договориться. Россия признавала захваты иранских владений османами, а Порта — то, что заняли русские. Это устроило обе стороны, вместе надавили на шаха Тахмаспа, и ему осенью 1723 г. пришлось подписать мир, соглашаясь со всеми территориальными потерями. Царь торжествовал, строил проекты разработки богатств новой провинции — шелка, нефти, фруктов. Но на самом-то деле Тахмасп никакой реальной власти не имел, и договор с ним мира отнюдь не принес. Местные ханы продолжали нападать на русских, очень активно подключились кавказские горцы.
А в январе 1725 г. Петр I скончался. Последовало кратковременное правление Екатерины I, потом Петра II. Это был период жесточайших придворных интриг и борьбы за власть. Но казачество, да и вся Россия получили передышку от повального реформаторства, масштабных проектов и войн. В 1727 г. Петр II даже сделал уступку украинским казакам, удовлетворив их просьбу об избрании гетмана, которым стал Данило Апостол. Правда, правительство попыталось повторить сыск беглых на Дону, комендант Нового Ретраншемента получил приказ изъять всех, кто пришел сюда с 1695 г. Но казаки созвали круг и постановили, что они государев указ выполнят и беглых вышлют — однако лишь тех, кто поселился на Дону после 1712 г., иначе «многие городки запустеют» и для службы людей не хватит. Сенат ходатайство не удовлетворил, подтвердил прежнее распоряжение. Но когда в Новый Ретраншемент для смены гарнизона направился очередной комендант Рогов с полком солдат, его встретил встретил войсковой атаман Расторгуев и посоветовал дальше не ходить — потому что казаки возмущены, а те, кто подлежит выдаче, собираются эмигрировать на Кубань. Петр II упрямством своего деда не обладал и пошел на попятную. 1695 г. был в указе исправлен на 1712 г. И, разумеется, оказалось, что все беглые обосновались на Дону «раньше».
Зато для частей на Кавказе этот период выдался очень тяжелым. Столице, занятой грызней вокруг престола, было не до них. А война здесь шла поистине странная, даже без определенных противников. С «законными» властями Ирана, вроде, был мир. Но они исподтишка нацеливали свои отряды против русских, натравливали горцев. А были еще «незаконные» претенденты на престол, ханы, просто банды. Как «законные», так и «незаконные» периодически просили помощи у царских войск, а уже назавтра объединялись против них. Турция как будто являлась союзницей. Но и укрепления позиций России в Закавказье не желала. Тоже брала под покровительство горские племена, азербайджанские банды и настраивала их против русских. Солдаты и казаки Низового корпуса, стоявшие в Ширване, Баку, Гиляни, Дагестане постоянно выдерживали большие и малые стычки. Но куда большие потери несли не в боях. Людей косили жара, плохая вода, дизентерия, малярия, порой накатывалась и чума. Правительство возмещало урон, присылая рекрутские пополнения, а на них, только что призванных, непривычный климат и болезни действовали еще сильнее.
Кардинальное решение приняла только новая императрица, Анна Иоанновна. Она пришла к выводу, что закавказские провинции не дают никаких доходов, требуя огромных вложений, средств на содержание войск. А сами эти войска погибают — по разным оценкам, Низовой корпус за время войны потерял от 43 тыс. до 130 тыс. человек [77, 201]. Да и ситуация в Персии успела измениться. Там к власти пришел грозный Надир-шах. Круто усмирял внутренних соперников, принялся громить соседей. Для столкновения с таким противником Низовой корпус требовалось значительно увеличивать — или избежать столкновения. В это время назревала другая большая война, с Турцией. И было решено отказаться от плацдармов в Закавказье. В 1732 г. с Персией был заключен договор о поэтапном выводе русских войск. Граница устанавливалась по Тереку.
Соответственно упразднялась Аграханская линия, расположенная южнее. Здешних казаков бедствия Низового корпуса коснулись в полной мере. Когда Петр переселял 1000 семей донцов, считалось, что они умножатся естественным образом. Но из-за боевых потерь и болезней осталось лишь 452 семьи. Их переселили на Терек, вниз по реке от гребенских казаков, они основали три станицы, Бороздинскую, Каргалинскую и Дубовскую. И получили название Терско-Семейного Войска. «Семейного» — потому что в этом Войске императрица велела давать жалованье не только казакам, несущим службу, но и взять на казенное содержание семьи погибших, вдов и сирот. Они тоже оказались как бы зачислены «на службу».
В 1735 г. была упразднена и крепость Св. Креста. Вместо нее на левобережье Терека был заложен г. Кизляр. Сюда из гарнизона крепости Св. Креста были переведены казаки Терского Низового Войска, служилые кабардинцы, чеченцы, кумыки — их также зачислили в казаки, и они с остатками нижнетерцев составили Терско-Кизлярское Войско. Атамана это Войско не имело, было подчинено назначенному командиру подполковнику Э. Черкасскому. Но, несмотря на добавки кавказцев, оно все равно получилось слишком малочисленным. Поэтому Войско составляло гарнизон Кизляра, а на пограничной и сторожевой службе не использовалось. Зато из него поставлялись лучшие разведчики, проводники, переводчики. Для выполнения различных поручений терско-кизлярцев направляли в Персию, Закавказье, на Кубань, в Крым, и они прекрасно справлялись даже с дипломатическими обязанностями. Все три здешних Войска — Гребенское, Терско-Семейное и Терско-Кизлярское, были переданы в подчинение коменданту Кизляра [23].

На полях Северной войны казаки дрались доблестно и умело. В 1706 г. в сражении под Калишем отличился донской полк молодого Данилы Ефремова. Он опрокинул шведских драгун, что предопределило разгром корпуса Марденфельда. В боях прославился и миргородский полковник Данило Апостол. Тем не менее, для Петра казаки оставались «третьесортными» войсками. Он их не воспринимал всерьез, о чем свидетельствует и герб, придуманный им для Дона — голый казак на винной бочке, заменивший оленя, раненного стрелой. В реляциях о казаках почти не упоминалось, а в списках состава армий указывалось скопом «казаки и калмыки». Для Петра это было примерно одно и то же. В битве при Лесной он поставил казаков и калмыков во втором эшелоне, приказав им колоть и рубить всякого, кто побежит. Своих колоть не пришлось, это были уже не нарвские новобранцы и корпус Левенгаупта был разбит. А казаки отличились в преследовании, истребляя отсутпающих шведов. Но и после этого Петр не умел правильно их использовать. Бригадир де Бразе, принятый на русскую службу, писал, что казаки пригодны «только для опустошения земли, как и татаре».
Однако были еще два деятеля, крайне ошибочно оценивавшие казаков — Мазепа и Карл XII. Гетман еще при Софье и Голицыне вел тайные переговоры с иезуитом Невилем о возвращении Украины под власть Польши. С началом войны эти планы обрели под собой реальную почву — Карл XII низложил польского короля Августа II, царского союзника, и усадил на престол Станислава Лещинского, который не признал прежних условий мира с Россией. И Мазепа рассчитал, что в сложившейся ситуации измена будет легкой и выгодной. Он поведет за собой малороссийские полки, а тут еще и Дон восстал! Ну а шведский король прикинул, что союз с казаками будет для него не лишним. И повернул армию на Украину.
Расчет не оправдался. Булавин через запорожцев получил «универсалы», рассылавшиеся Карлом. Но не ответил на них и не предпринял ни одного шага для установления связей со шведами [55]. Может, сам не захотел или казачья старшина воспротивилась. К тому же идеологической основой его бунта было радикальное старообрядчество, призывавшее побивать не только «бояр да прибыльщиков», но и «немцев». А шведы для русских были такими же «немцами». И тем более не поддались на вражеские призывы донцы, находившиеся в действующей армии. А ведь для них-то выбор был отнюдь не абстрактным. У кого-то в тылу каратели жгли родные городки, убивали близких. Но, с другой стороны, вторгся внешний враг, угрожающий самому существованию России. И победила в данном случае воля. Воля большинства казаков быть вместе с Россией. Несмотря ни на что, ни на какое зло, причиненное правительством. Перебежчиков среди донцов не было…
Не оправдалась и уверенность Мазепы в украинских казаках. Первыми сообщили Петру о предательстве полковники Искра и Кочубей. Но царь по-прежнему безоглядно доверял гетману и выдал ему обоих. Полковники были казнены. Мазепа получил возможность беспрепятственно готовить измену. Он собрал казну и большие припасы для шведов в своей столице Батурине, оставив в нем гарнизон под началом верного ему наказного атамана Чечеля и генерального есаула Фридрика Кенигсека [35]. И повел украинские полки на Десну. Но когда объявил, что предстоит сражаться не против шведов, а против русских, его войско хлынуло прочь во все стороны. У гетмана осталось лишь 2 тыс. наемников-сердюков, личной гвардии. А царь, узнав об измене, послал Меншикова на Батурин. Гарнизон изготовился к обороне и на увещевания не поддался. Пытался тянуть время, просил 3 дня на размышления. Когда Меншиков отказал, крепостные пушки открыли огонь. Но город был взят штурмом и сожжен. Всех защитников и жителей перебили, не разбирая правых и виноватых. Взятых в плен Чечеля и старшин привезли в Глухов к царю и казнили. Петр велел предать Мазепу анафеме. А гетманом был поставлен полковник Иван Скоропадский, но уже не единоличным, при нем была создана «коллегия» из 3 русских и 3 украинских представителей.
И вся Малороссия Мазепу не поддержала. Причем лучшим агитационным материалом против него стало оглашение писем, захваченных в Батурине — в которых гетман соглашался на подданство Польше. Вот этого украинцы ни в коем случае не желали. Казаки и крестьяне развернули против шведов партизанскую войну. Нападали на мелкие отряды, убивали фуражиров. Когда на соединение с Карлом выступил Лещинский с поляками, его разгромили при активной помощи местного населения. На сторону царя перешел и вождь правобережных казаков Палий, бунтовавший против польских властей..Но… к Карлу XII вдруг передалась Сечь. Получился поистине парадокс. Ведь запорожцы были «плоть от плоти» украинского народа, непримиримыми врагами «басурман» и «ляхов», конфликтовали с Мазепой. Теперь же украинский народ боролся с захватчиками, а сечевики очутились в одном лагере с «басурманами», «ляхами» и бывшим гетманом!
Это стало еще одним следствием трагедии на Дону. Как уже отмечалось, многие запорожцы пошли с Булавиным, остальные симпатизировали ему, неоднократно бузили, требуя от кошевого идти на Дон всем Войском. А после подавления восстания в Сечь бежали его участники — как доносил князь Голицын, в Запорожье прибывали «черкасы и русские люди… и везут с собой на возах много раненых воров». Рассказывали о зверских расправах, в том числе над запорожцами. А потом добавилась резня в Батурине. И сечевики выступили против Петра. В начале 1709 г. кошевой Гордиенко и старшина прибыли к Карлу в местечко Будищи, привезли 60 русских пленных, принесли присягу королю и получили награду, по 20 талеров на казака, а Мазепа назначил им жалованье по 10 талеров.
Запорожцы, пожалуй, и не успели разобраться, что их превращают в обычных наемников. Карл тоже не умел использовать казаков, не знал, что делать с ними. И предоставил действовать самостоятельно, совершать наезды на царские войска. В первом же нападении Гордиенко нарвался на крупные силы и был разгромлен. Израненный попал в плен, и ему отрубили голову. А Петр отрядил против Сечи несколько полков под командованием Яковлева. Он захватил Переволочну, занятую запорожцами. Тысячу защитников перебили. Затем донские казаки разгромили 1,5 тыс. запорожцев под Керебердой и разбили шведов, стоявших рядом в Решетиловке. А 14 мая полковник Яковлев штурмом овладел Сечью. Все ее защитники были уничтожены, пленных казнили — снова поплыли плоты с виселицами, теперь по Днепру. Сечь была сожжена, 100 пушек, добытых в разные времена в казачьих походах, вывезены.
Вскоре и шведам конец пришел. Накануне Полтавской битвы Карл XII, неосторожно выехавший на рекогносцировку, был ранен казаками. Из-за этого в сражении его таскали на носилках, что пагубно сказалось на руководстве войсками. В самой же битве сражались яицкие, хоперские, ахтырские, сумские, харьковские, острогожсккие, переяславские казаки. Донские полки подошли на следующий день, в составе конницы Меншикова участвовали в преследовании остатков шведской армии и их пленении у Переволочны [63, 219]. Карл сумел удрать за Буг, на турецкую территорию. У него осталось всего 350 драгун.
Но были еще и казаки! У Мазепы 2 тыс., ставленник Лещинского Потоцкий сумел набрать 2 тыс. правобережных казаков. А после разгрома Сечи уцелело до 8 тыс. запорожцев. Они построили было новую Сечь, в Каменке, но и оттуда были прогнаны царскими войсками. И ушли в низовья Днепра, отдавшись под власть крымского хана. И была сделана еще одна попытка разыграть «казачью карту». Карл и его союзники, французы и поляки, постарались подтолкнуть к войне Турцию, за что Лещинский обещал уступить ей Подолию. И осенью 1710 г. Порта предъявила России ультиматум из 7 статей. Требовалось вернуть все, что Петр отобрал у шведов и у турок, не вмешиваться в польские дела. Пятая статья ультиматума гласила: «Казакам возвратить их прежние вольности и преимущества». Царь подобные требования, естественно, отверг. Тогда последовало вторжение татар, докатившихся до Изюма и Белой Церкви.
В ответ Петр объявил войну и в мае 1711 г. выступил в Прутский поход. С ним было 38 тыс. регулярных войск и 10 тыс. донских и украинских казаков. Они и в этой кампании воевали хорошо, заманили в вентерь и разбили буджацких татар, клевавших армию. Но грамотно использовать казаков царское командование по-прежнему не научилось. Их даже не включали в основной состав армии, держали при обозе вместе с плохо вооруженными молдаванами. А на разведку высылали драгунские полки, совершенно не умеющие действовать в степях и малопригодные для такой задачи. В результате русское войско оказалось «слепым». И угодило в беду, окруженное огромной турецкой армией. Петра и его полки спасло от гибели только героическое сопротивление и подкуп визиря, согласившегося заключить мир. Условия его были очень тяжелыми. Россия опять лишалась выхода к Черному морю. Последняя, пятая статья договора касалась казаков, султану предоставлялось право защищать запорожцев и некрасовцев. Как сообщают биографы Петра, для него эта статья «казалась особенно тягостной» [152]. Но пришлось согласиться.
И все же провал Прутской кампании имел не только негативные последствия. Он стал важным уроком для Петра, поубавив его самонадеянность. Поражение сказалось и на судьбах Дона. По условиям мира требовалось вернуть туркам Азов, разрушить Таганрог, Троицкую крепость. И Войско Донское перестало быть «внутренней» областью, опять оказалось приграничной. Правда, после сдачи Азова на Дону была построена крепость «Новый ретраншемент» с гарнизоном солдат (и коменданту предписывалось присматривать за казаками), но для прикрытия границы этого оказывалось недостаточно. Как только степняки поняли, что Россия теперь будет опасаться нарушить мир с Турцией, они обнаглели. В 1713 г. крымский хан прокатился по Украине, угнал 14 тыс. полона и 90 тыс. голов скота. В 1715 г. кубанские татары под предводительством Бахты-Гирея совершили набег на Астрахань. В 1717 г. Бахты-Гирей с кубанской ордой и черкесами напал на Дон, но войсковой атаман Фролов «с малым числом превосходную силу разбил». В таких условиях снова возрастала роль казаков, царю волей-неволей приходилось считаться с ними, и безоглядно прижимать их было уже нельзя.

Петр I пришел к власти усилиями патриотической партии и был, несомненно, искренним патриотом. Но к правлению он не готовился, систематического образования не получил, и «обучался» в Немецкой слободе у «дебошана» Лефорта и других иностранцев, спаивавших царевича и внушавших ему собственные взгляды на европейскую «культуру» и русскую «дикость». Добавилась и неуравновешенность Петра, его юношеские комплексы. И реформы его стали совершенно не однозначными. Он хотел блага для страны. Но видел это благо в переделке на иноземный манер. И дело было не только в переодевании в немецкое платье. Традиционные для Руси земские формы правления (уже изрядно расшатанные Федором и Софьей) Петр заменил западным абсолютизмом, взяв за образец Швецию.
Петр первым из государей посетил казачьи области. И казакам это понравилось, они оценили и его смелость в боях. В 1695 г., во время Азовского похода, он отменил старинный донской закон, под страхом смерти запрещавший землепашество. Что было вполне разумно: казачество усилилось, и опасность со стороны степняков значительно уменьшилась. Петр повелел и разводить виноградники, выписав специалистов из Франции и Венгрии (о том, что виноградарство и виноделие уже сотню лет процветало в Астрахани и на Тереке, царь не знал). Для укрепления южных границ царь упорядочил службу слободских казаков. Были созданы Харьковский, Изюмский, Сумской, Ахтырский, Острогожский слободские полки. А к чугуевским казакам добавили отряд донских и яицких, несших в это время службу в г. Орле, и была сформирована пятисотенная Чугуевская команда. Однако раньше Слободская Украйна считалась русской территорией, здешние казаки подчинались воеводе Белгородского разряда (округа). Петру же очень понравился Мазепа — «европейским» лоском, образованностью (он закончил иезуитскую коллегию). И царь подчинил слободские полки гетману. Вот так Харьковщина перешла в состав Украины. (Мазепе не достался только Острогожский полк, его для охраны судоверфей подчинили воронежскому воеводе).
А затем началась Северная война. События ее были сильно искажены последующими лизоблюдами, отрабатывавшими придворный заказ. Шведы отнюдь не «учили воевать» русских.
Северных соседей прежде успешно били. Но сказались плоды огульного реформаторства. В стрелецком восстании 1698 г. участвовали лишь 4 полка, 2 тыс. человек — Петр же после бунта разогнал всех стрельцов (кроме гарнизонов в порубежных городах). Имелись в России и солдатские, драгунские части, отлично зарекомендовавшие себя. Нет, и это войско Петр счел «неправильным». Вернувшись из-за границы с квадратными глазами от новых впечатлений, он решил создать такую армию, как в Пруссии и Саксонии. Приказал боярам распустить многочисленную дворню, и из этих-то конюхов, псарей, лакеев, привыкших к сытой и нетрудной жизни, были сформированы 29 «регулярных» полков. Они и пошли под Нарву, плохо обученные, под командой наспех навербованных иностранцев. Результат известен.
Учиться воевать пришлось самому царю. Только после Нарвы он вспомнил о «старых», опытных войсках, начал перебрасывать их против шведов. Вспомнил и о казаках. В 1701 г. на Дону был сформирован первый конный полк, до этого у донцов полковых структур не существовало. Полк насчитывал 430 казаков, возглавил его Максим Фролов, сын атамана Фрола Минаева. Впрочем, донские полки оставались временными, они создавались только на время походов и назывались по фамилиям командиров. Полк Фролова, а потом и другие казачьи части были направлены в Лифляндию, в армию Шереметева, состоявшую из «худших» войск: дворянской конницы, татар, калмыков. И именно «худшие», в том числе казаки, одержали первые победы в войне, разгромив корпус Шлиппенбаха при Эресфере и Гуммельсгофе [75]. Казаки успешно действовали и в других боях — а чего ж не действовать, если с детства этому учились? И робости перед шведами отродясь не испытывали.
Но не менее важные события происходили в тылу. С прежними правами и привилегиями казаков Петр абсолютно не считался. В 1700 г. он отменил на Дону общий войсковой круг. Отныне на него собирались только станичные атаманы и по два выборных от каждого городка. Донские и малороссийское казаки были лишены права беспошлинной торговли. Затем последовал запрет ловить рыбу «по реке Дону и до реки Донца, также и на море и по запольным речкам» — рыбные ловы, основной промысел донцов, передавались «азовским жителям». Добавились запреты на рубку леса, на сношения с соседними степными народами — все связи предписывалось вести только через азовского воеводу [152]. Один полк донцов был выделен для несения гарнизонной службы в Азове. На казаков возложили и «почтовую гоньбу» от Азова до Острогожска и Валуек, к этой обязанности приписали тысячу семей. В 1703 г. Петр облагодетельствовал присягнувших ему калмыков Темир-тайши и Черкес-тайши, дал им место для кочевок под Азовом на донских землях. Это привело к столкновениям, казаки «стали обижать» пришельцев и заставили убраться за Волгу.
Но главной стала проблема беглых. Всех ссыльных, каторжников, нарушителей указов царь повелел направлять на работы в Азов, на строительство Таганрогского порта, воронежские верфи, на гиблое рытье канала между Доном и Волгой. Многие от невыносимых условий удирали на Дон. Казаки им сочувствовали, помнили закон «с Дона выдачи нет». Да и использовали. Если теперь было разрешено земледелие, то у самих казаков соответствующих навыков не было, а у пришлых были. Много беглых работало на Бахмутских соляных месторождениях. Правительство пыталось «сыскать» их. Для этго в 1703 г. на Дон прибыли стольники Кологривов и Пушкин с предписанием каждого десятого из пойманных бить кнутом и отправлять в Азов, остальных выпороть и вернуть к прежним местам жительства. Побывали в 50 городках, но «пришлых… не изъехали ни одного человека». Казаки их прятали, отбрехивались, видать и «подмазали». Прислали новых сыщиков, но и они ничего не добились.
А вокруг Бахмута возник еще один конфликт. На соляные варницы, сенокосы и рыбные ловы по Донцу, Бахмуту, Жеребцу претендовал Изюмский слободской полк. А царь покровительствовал Мазепе и по его ходатайству решил спор в пользу изюмцев. Их полковник Шидловский направил отряд, разгромивший Бахмутский городок донцов. Но и Дон уступать не собирался. Атаманом в Бахмуте был Кондратий Булавин. Казак Трехизбянского городка, старовер (старший брат его переселился на Кубань). Он был человеком энергичным, при поддержке войскового атамана Ильи Зерщикова вооружил рабочих, разгромил городок, построенный изюмцами и отбил солеварни. Из Москвы прислали дьяка Горчакова навести порядок. Но Булавин его арестовал и выпроводил ни с чем. Пошла переписка, взаимные жалобы.
Положение было нестабильным не только на Дону. В 1705 г. из-за злоупотреблений царских чиновников взбунтовались башкиры. А затем полыхнуло в Астрахани. Сюда с запозданием дошла кампания по бритью бород и переходу на немецкую одежду. В Москве-то она прошла гладко — при Федоре и Софье большинство знати и администрации уже ходили бритыми. Иное дело в провинции. Когда астраханцев перестали пускать в храмы в русском платье или тут же в церкви резали полы кафтанов, они возмутились. Убили воеводу Ржевского и 300 чиновников. К ним присоединились стрельцы Красного и Черного Яра, Терский городок — в нем стрельцы и казаки прикончили полковника Некрасова.
Но Яицкое войско бунт не поддержало — оно вместе с царскими войсками еле отбивалось от башкир. Несмотря на притеснения, не поддержал и Дон. Казаки на кругу подтвердили верность Петру и выслали против астраханцев отряд Максима Фролова и Василия Поздеева. Они заняли взбунтовавшийся Царицын, казнив сто зачинщиков, вынудили сдаться мятежников в Черном Яру. Таким образом восстание было локализовано, и подошедшее войско Шереметева подавило его. Правда, в результате бунта Петр одумался, приостановил свои требования о бородах и одежде для Поволжья, Терека, Дона, Яика, Сибири. А донцов наградил очень щедро. Прислал «честные клейноды» — знамя, бунчук, серебряный атаманский пернач, 6 станичных знамен. Выдал огромное жалованье — и казаки на эти деньги заложили каменный собор в Черкасске [63]. За доблесть под Азовом и в Лифляндии никогда таких наград не было, а за рейд против астраханцев — пожалуйста!
Между тем Дону приходилось очень трудно. Его казачье население насчитывало 60 тыс. человек обоего пола (без бурлаков). Из них 10 тыс. находились в армии. А оставшимся требовалось выполнять свалившиеся на них дополнительные обязанности, как-то обеспечивать себя и ушедших на фронт. Но и враги этим не преминули воспользоваться. Осенью 1705 г., когда казаки, остававшиеся на Дону, вышли на облавные охоты, на их городки напали кубанские татары. Погромили, пожгли. И казакам со звериных ловов пришлось бросаться в погоню. Настигли врагов, отбили людей, угоняемых в полон, уведенный скот.
А в 1707 г. прикатилась новая беда. Царь прислал карательную экспедицию князя Юрия Долгорукого с тысячей драгун — все-таки «сыскать» беглых. Казаки заволновались. Указывая на это, войсковой атаман Лукьян Максимов сумел уговорить князя, чтобы не начинать сыск в Черкасске, спровадил на Донец, дав в провожатые старшин. Но там начался беспредел. «Беглыми» объявляли всех, кто родился не на Дону — хотя при прежних царях переселение не возбранялось. Например, в Обливенском городке, лишь 6 казаков было признано «старожилыми», а более 200 «беглыми». Вела себя экспедиция, как в завоеванной стране. Пороли, пытали, вынуждая признаться «беглыми». За попытки сопротивления казнили на месте. Грабили, жгли дома «беглых», насиловали женщин. Офицеры, привыкшие обращаться с крепостными девками, по-хозяйски требовали вести приглянувшихся казачек к себе «на постелю». Нахватали 3 тыс. пленных.
Вот и что оставалось делать донцам? Восстать? Но их родные находились в царском войске! Да и как же восставать против России, ведущей тяжелое единоборство с врагом? А с другой стороны, разве не царь прислал карателей? Разве это было своевременно? Многие данные говорят о том, что уничтожение экспедиции было организовано самим войсковым правлением [55]. Это стало необходимостью не только для наказания наглецов. Среди беглых были и дезертиры, а за их укрывательство полагалась смертная казнь. То есть в любом случае последовали бы новые репрессии. Но убить Долгорукого требовалось без особого шума — прикончил неизвестно кто, и шито-крыто. В условиях войны, глядишь, следствие затянется, да и сумеет ли концы раскопать… Исполнителем стал Булавин. 8 октября Долгорукий с 4 офицерами и 40 драгунами прибыл в Шульгин городок, а ночью налетели казаки и перебили их. При этом черкасские старшины, сопровождавшие карателей, благополучно «сумели убежать».
Но Булавин не захотел остановиться на совершенном. Или не смог под влиянием окружавших его бурлаков. Он принялся раздувать настоящее восстание. Пошел от городка к городку, собирая чернь. Рассылал письма, требуя примыкать к нему под страхом смертной казни. Объявлял, что уже снесся с астраханцами, терцами, запорожцами, и призывал идти на Азов, освободить тамошних каторжников, а потом двигать на Москву. Тут уж пришлось принимать меры атаману Максимову. Он собрал казаков, выступил на Булавина. Встретились на Айдаре. После стычки, в которой погиб один казак, Максимов отступил к Закотному городку. А на следующий день, как доносил атаман, мятежников разгромили, наказали, ста человекам резали носы, около десяти повесили за ноги, «а иных постреляли». Что совершенно не согласуется с показаниями Ефрема Петрова, командовавшего авангардом. Он сообщал, что утром пошли «на то место, где воры стояли, и в том месте их, воров, не явилось, только стоит их воровской табор, телеги и лошади». То есть «ворам» просто дали разбежаться.
Сперва Петр, получив известие о гибели Долгорукого, встревожился, писал Меншикову, чтобы у донцов, находившихся в армии, отобрать лошадей. Но вскоре царь успокоился, сообщая тому же Меншикову, что «то учинилось не бунтом, но те, которых князь Юрий высылал беглых, собрався ночью тайно, напали и убили его и с ним десять человек, на которых сами казаки из Черкасского послали несколько сот» (отсюда, кстати, видно, что донское руководство заранее собиралось преподнести дело в виде «случайности»). И на этом все должно было кончиться! Царь даже «за верность и усердие» наградил Дон жалованьем в 10 тыс. руб. Но остался сам Булавин, успевший «засветиться». Известно, что появлялся переодетым в Черкасске, и войсковое руководство оказало ему тайное покровительство. Он имел возможность уйти на Кубань к брату. Но вместо этого отправился в Запорожье.
А в Сечи тем временем возник конфликт, аналогичный Бахмуту. На запорожские угодья по р. Самаре претендовал Миргородский полк. И Петр, потакая Мазепе, принял сторону миргородцев. К тому же царь начал разрабатывать на Самаре селитренные промыслы, прислал своих людей. Это привело к их столкновениям с запорожцами. То есть и здесь были причины для недовольства. И когда явился Булавин, призывая помочь в защите поруганных казачьих вольностей, он нашел у сиромы горячий отклик. Кошевого Финенко, отказавшего поддержать Булавина, казаки низложили, избрали более радикального Костю Гордиенко. Он, правда, вопрос о походе на Дон тоже спустил на тормозах, сомневаясь в успехе. Но на требования киевского воеводы Голицына и Мазепы выдать Булавина, ответил отказом — дескать, из Коша выдавать не принято. Обещал лишь выслать донцов, но и этого не сделал, позволив им набирать добровольцев.
Булавин расположился в городке Терны на Самаре. Мазепа направил против него два полка, и в марте 1708 г. мятежники ушли. Обнаружились они в Пристанском городке на Хопре. И заполыхало. Булавина поддержали верховые городки, пришло несколько тысяч запорожцев. Но основную массу составили хлынувшие к нему бурлаки, крестьяне, воронежские ссыльные. Отряды возглавили айдарский атаман Семен Алексеев (Драный), выборные вожаки Голый, Беспалый, Некрасов, Павлов. И на этом этапе цели восстания стали совершенно неопределенными. Для собравшейся голытьбы главной была возможность пограбить, она требовала идти «на добычь». Тут как тут оказались и расколоучители, выдвигая свои лозунги. Однако царь теперь воспринял восстание именно как казачье. Рассвирепел и направил на подавление брата убитого князя, Владимира Долгорукого, дав ему широкие полномочия и крутые инструкции «ходить по тем городкам и деревням, которые пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков на колесы и колья…» Выделил 20 тыс. войск. Правда, они существовали только на бумаге, присылаемые рекруты были ненадежны, и Долгорукий застрял в Воронеже.
А у Булавина собралось 20 тыс., в основном пришлого люда. Боевой ценности эти толпы не представляли. Но атаману сочувствовали казаки — он же за их вольности ратовал! И когда Максимов выступил против мятежников, донцы сражаться не стали. Забузили, начали переговоры. Булавин, пользуясь этим, нанес фланговый удар, и войско Максимова распалось. Часть передалась бунтовщикам, часть бежала. Булавин без сопротивления вошел в Черкасск. Созвал круг из представителей 110 городков и был избран атаманом. Максимова и четверых старшин казнил. Максим Фролов с некоторыми казаками бежал в Азов. А бывший атаман Зерщиков был с Булавиным в хороших отношениях и репрессиям не подвергся. Но очутился в сложном положении. Понимал, что авантюра добром не кончится, однако и против выступать не смел. Старался лавировать, защищать перед Кондратием интересы родового казачества.
Булавин же послал Петру отписку, что Максимова и старшин казнили «за их неправду», а «от него, великого государя, не откладываемся». Но было ли это попыткой примирения или выигрыша времени, трудно сказать. После взятия Черкасска, у Булавина вообще не было никакой определенной политики, он действовал по обстоятельствам. Имущества, конфискованного у казненных, мятежной голытьбе не хватило. Она принялась грабить казаков, задирать и терроризировать их. И атаман быстро настроил против себя донцов. Чтобы не довести до беды, он начал рассылать свои банды в разные стороны. Они выплеснулись на Волгу, взяли Камышин. От Саратова были отбиты, но Царицын взбунтовался и перешел к мятежникам.
Хотя Булавин писал к царю, одновременно он рассылал грамоты на Кубань, Терек, к ногайцам, крымцам. Но крымский хан переслал их Петру, ему было выгоднее, чтобы русские сами погромили казаков. И постепенно Дон обкладывали с разных сторон. По Волге двинулся Хованский. Выступил на подавление калмыцкий хан Аюка. На Донец наступал Шидловский со слободскими казаками. Драный и Голый смогли неожиданным налетом разгромить Сумской полк, но 1 июля Шидловский разбил их. Пленных не брали, 1,5 тыс. запорожцев атамана Кардиаки засели в Бахмуте, соглашались сдаться, но были все уничтожены.
А Булавин в это же время направил 5 тыс. человек под командой запорожца Хохлача брать Азов. Они тоже были разгромлены. Возмущение донских казаков атаманом уже накипело из-за бесчинств черни, а известие о двух поражениях ускорило развязку. Под предводительством Зерщикова казаки восстали, атаковали дом Булавина. Он отстреливался, убил двоих. А когда увидел, что тащат пушку и возы с сеном, застрелился. При нем была женщина, по одним источникам дочь, по другим «полюбовница», тоже покончившая с собой. Дальше отряды булавинцев добивали уже порознь. Атаманы Некрасов и Павлов ушли на Кубань.
А Долгорукий так и простоял в Воронеже и только после гибели Булавина рискнул двинуться на Дон. Причем теперь уже и царь охлаждал его пыл. Приказывал казнить только «заводчиков», а «иных обнадеживать». Но приложил и опись городков, подлежащих уничтожению: по Хопру — от верховий до Пристанского, по Донцу — от верховий до Лугани, по Медведице — до Усть-Медведицкой, по Бузулуку, Айдару, Деркули, Калитвам — все. Долгорукий это исполнил со страшной жестокостью. Более 40 городков было разорено. Как доносил генерал Ригельман, князь «пойманных всех казнил и повешенных на плотах по Дону пущал». А «непокоряющиеся и бунтующиеся» станицы, «как то на Дону Старогригорьевскую, а при устье Хопра Пристанскую, а по Донцу, почав с Шульгинки и все окольные их места даже и до самой Луганской станицы все вырублены и до основания истреблены и сожжены». Уцелевших женщин и детей разбирали калмыки и солдаты — на продажу. Разные источники называют от 7,5 до 30 тыс. казненных [55,63]. На самом деле их, конечно, никто не считал. Вероятно, и оценивались цифры по-разному, то ли с учетом лишь донского населения, то ли с пришлыми повстанцами.
Зерщиков, избранный атаманом, принес повинную от всего Войска. К царю выехали старшины Василий Поздеев, Карп Казанкин, Степан Ананьин. Они участвовали в свержении Булавина и сами напросились у азовского воеводы Толстого, чтобы заслужить прощение. Но при Петре пословица «повинную голову меч не сечет» не действовала. Когда выяснилось, что сперва они приняли сторону мятежников, их арестовали и после пыток казнили. Зерщиков также был арестован и обезглавлен в Черкасске. А войсковым атаманом царь сам назначил Петра Рамазанова — «бессменно». С этого времени войсковые атаманы на Дону стали наказными. А территория Войска была обрезана. Земли по Донцу были вычленены в новую провинцию, по Медведице, Хопру и Бузулуку — в Воронежскую губернию, по Айдару — отданы Острогожскому полку. Появились крепости, окружающие Дон — Бахмут, Битюг, Новохоперск. А то, что осталось от Войска, было включено в состав Азовской губернии. При Новохоперской крепости из уцелевших хоперцев была создана казачья команда, но в Войско Донское она уже не входила.

В строевом уставе кавалерии Красной армии из 248 страниц приемам рубки
и укола отводится всего четыре, вдвое меньше, чем приемам отдания
шашкой чести. Буденновцам полагалось всего три удара (направо, вниз
направо и вниз налево) и четыре укола (вполоборота направо, вполоборота
налево, вниз направо и вниз налево).


Для нанесения ударов, уколов и отбивов (защиты) всадник должен был
встать на стремена и перенести упор на колени. Рубить конного
противника можно было только одним приемом по команде «Направо –
РУБИ!». За 8–10 шагов до противника кисть правой руки с шашкой
отводилась к левому плечу, после чего быстрым движением руки с
одновременным поворотом корпуса в сторону удара следовало нанести удар
на высоте плеча слева направо. Для внесения армейского порядка, чтобы
удар выполнялся однообразно, всех левшей переучивали на правую руку, и
не только в Русской и Красной армиях.


Два остальных удара (вниз направо и вниз налево) предназначались для
поражения пешего противника. Для этого надо было за 8–10 шагов до
пехотинца подать корпус вправо (влево) вперед и одновременно вынести
руку с шашкой вверх выше головы, после чего нанести сильный удар,
описав шашкой круг.


Для нанесения укола необходимо было вытянуть правую руку с шашкой в
направлении противника, повернув руку в кисти несколько влево; лезвие
клинка должно быть обращено вправо вверх, а острие – в точку укола.
После нанесения укола движением руки вниз требовалось освободить клинок.


Аналогичные уставы были во всех европейский армиях, ими же
руководствовались и кинематографисты – во всех фильмах кавалерийская
лава скачет, размахивая шашками как раз для выполнения удара «Вниз
направо – РУБИ!», в том числе и Чапаев. Но реальная встреча конных лав
не имела ничего общего с кинематографической рубкой. Воины первой
шеренги лавы были практически смертниками, говорит Мухтарбек, и
погибали со страшными ранами. Если же учесть, что уставы рекомендовали
атаковать конницу неприятеля в двухшереножном строю, понятно, что жизнь
кавалериста в лучшем случае ограничивалась двумя атаками.


Секреты мастерства


Все сказанное выше имеет отношение только к бойцам-срочникам, которых
за несколько лет службы в армии удавалось разве что научить держаться в
седле да сносно выполнять пару-тройку уставных ударов. Для них
предназначались шашки из дешевой стали, рассчитанные на несколько
удачных ударов, с эфесами, позволяющими защитить кисть руки, но не
дававшими не то что перебросить клинок из руки в руку, но и выполнить
элементарные приемы фехтования. Не этих кавалеристов как огня боялась
вся Европа.


Тут Мухтарбек берет в руки две кавказские шашки, полегче солдатских и
без гард, и начинает крутить их обеими руками. Блестящие лезвия
описывают в воздухе окружности, создавая вокруг Мухтарбека на
расстоянии нескольких метров смертоносную ауру. С таким приемом он
когда-то выступал в цирке в легендарном конном шоу своего отца, но
упражнение это отнюдь не цирковое. Подобных бойцов, имеющих
колоссальный боевой опыт и в совершенстве владеющих шашкой, и
выставляли кавказцы и казаки в первых рядах лавы. Летающие вокруг
всадника клинки давали наезднику шанс прорубиться сквозь первый ряд,
сильно уменьшая шансы противника. Проломившись сквозь первую шеренгу,
он мгновенно освобождался от второй шашки, как правило, метнув ее в
противника, и приступал уже к «однорукой» рубке. Иногда всадники из
первой шеренги до последних секунд не выхватывали шашку, успевая
метнуть в стремительно приближающегося противника несколько метательных
ножей. «Вообще, не существует и не существовало ни общепринятой школы,
ни тем более печатных пособий или учебников кавказской и казацкой
рубки, – говорит Мухтарбек, – эти приемы по секрету передавались от
отцов сыновьям, ведь часто цена им была жизнь».


Я обращаю внимание, что при выполнении классического упражнения казаков
«рубка лозы» клинок Мухтарбека чаще идет снизу вверх, а не сверху вниз,
как всегда показывают в кино. Оказывается, фирменные удары казаков и
кавказцев как раз и наносились снизу вверх, например в локоть
атакующего противника. Этому способствовало и особое устройство сбруи
казацких коней: например, стремена были связаны ремнем под корпусом
лошади, позволяя всаднику свешиваться вбок чуть ли не до земли.


Мухтарбек демонстрирует практическое применения этого фокуса. Дело в
том, что при приближении конной лавы пехотинцу предписывалось двумя
руками поднимать над головой винтовку, защищаясь от уставного удара
сверху. Казак симулировал начало такого удара, потом резко свешивался с
коня и сильным ударом шашки снизу буквально разваливал солдата на две
части. Мне кажется, одного этого приема достаточно, чтобы бояться
казаков как чумы.


Тихий Дон


«Я искал материалы по искусству наших предков в разных библиотеках, в
том числе и за границей, – делится с нами Мухтарбек, – тщетно». Так что
почти единственным источником, более-менее правдиво описывающим
искусство владения клинком, как ни странно, остается ‘Тихий Дон’
Шолохова» что первым подметил Игорь Минаев в статье «Оружие Тихого
Дона».


Шолохов пишет о шашке как об одушевленном существе: она у него
«взвизгивает», «со свистом рассекает струю встречного ветра», издает
«режущий посвист». «Кружа над головой мерцающую, взвизгивающую шашку,
Прокофий сбежал с крыльца» – подобных эпизодов в романе немало.
Круговое вращение шашки рукой, согнутой в локте, считалось одним из
важнейших упражнений рубки, делающих кисть сильной и подвижной. Кстати,
более-менее сносно можно крутить только кавказские и казачьи шашки без
эфеса. Строевая солдатская шашка для этого тяжела, к тому же эфес
делает это упражнение почти невозможным.


Свист шашки при движении клинка – важнейший показатель скорости, ведь
именно от скорости в первую очередь зависит сила удара. Чем выше
скорость, тем тоньше свист. Так что «визг» и «свист» шашки – абсолютно
точная характеристика правильно выполненного приема рубки.


Есть в романе одно замечательное место, где описывается обычное для
казаков владение шашкой обеими руками: «Он вел коня на выбранного
противника, как и обычно все, заходя слева, чтобы правой рубить; так же
норовил и тот, который должен был сшибиться с Григорием. И вот, когда
до противника оставался какой-нибудь десяток саженей и тот уже
свешивался набок, занося шашку, Григорий крутым, но мягким поворотом
заходил справа, перебрасывал шашку в левую руку. Обескураженный
противник меняет положение, ему неудобно рубить справа налево, через
голову лошади, он теряет уверенность, смерть дышит ему в лицо… Григорий
рушит страшный по силе удар с потягом». Кстати, реальный прототип
Григория Мелехова, казак станицы Вешенской Харлампий Ермаков, был
отчаянным рубакой, владевшим шашкой в совершенстве обеими руками. Конем
управлял одними шенкелями, врезаясь в ряды врагов с двумя шашками в
каждой руке, орудуя ими справа и слева.


Утерянное искусство


Искусство владения шашкой, считает Мухтарбек Кантемиров, на сегодня
можно считать почти утерянным. Дело в том, что все народы, у которых
оно практиковалось, после революции вошли в СССР, где само владение
холодным оружием, особенно в 1930-е годы, приравнивалось к тяжелейшему
преступлению. А ведь опытные бойцы, напомним, тренировались часа по три
в день. Опять же шашка – такое оружие, которым дома и в закрытых
помещениях особо не помашешь. В итоге менее чем за сто лет мы лишись
уникального искусства, принесшего нашим дедам славу, а нашему
государству – многочисленные победы. Остается пожалеть, что мы не
японцы, не только сохранившие свою школу фехтования, но и
распространившие ее на весь мир. В том числе и на Россию.


В материале использованы фрагменты из статьи Игоря Минаева «Оружие Тихого Дона» («Прорез» №3’2006).

Никола́й Никола́евич Турове́ров (18 (30) марта 1899, Старочеркасская — 23 сентября 1972, Париж) — донской казак, русский поэт «первой волны» эмиграции. Участник Первой мировой и гражданской войн. Белогвардеец.

Уроженец станицы Старочеркасской области Войска Донского, в 17 лет он закончил каменское реальное училище (где ныне размещается Каменский педагогический колледж), когда разразилась Первая мировая война. После ускоренного выпуска Новочеркасского военного училища был зачислен в Лейб-гвардии Атаманский полк с которым участвовал в боях Первой мировой войны. После развала фронта вернулся на Дон, вступил в отряд есаула Чернецова и сражался с большевиками вплоть до врангелевской эвакуации из Крыма. Участник «Степного похода».[1] Был четырежды ранен, дослужился до чина подъесаула.

После лагеря на острове Лемнос работал лесорубом в Сербии, грузчиком во Франции. Во время Второй мировой войны воевал с немцами в Африке в составе 1-го кавалерийского полка Французского Иностранного легиона, которому посвятил цикл «Легион»: «Наш Иностранный легион — // Наследник римских легионов».

Вернувшись в Париж, работал в банке. Создал музей Лейб-гвардии Атаманского полка, «Кружок казаков-литераторов». В течение 11 лет возглавлял парижский «Казачий Союз».

Первая книга «Путь» вышла в 1928 году. Автор сборников под названием «Стихи» (1937, 1939, 1942, 1965). Печатался в журнале «Перезвоны», газете «Россия и славянство».

Наиболее известные стихотворения

* * *

Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскалённой крымской глине.
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-Кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
Двадцатый год — прощай, Россия!

1920

* * *

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы всё время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь всё плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо —
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.

1940

Петр I пришел к власти усилиями патриотической партии и был, несомненно, искренним патриотом. Но к правлению он не готовился, систематического образования не получил, и «обучался» в Немецкой слободе у «дебошана» Лефорта и других иностранцев, спаивавших царевича и внушавших ему собственные взгляды на европейскую «культуру» и русскую «дикость». Добавилась и неуравновешенность Петра, его юношеские комплексы. И реформы его стали совершенно не однозначными. Он хотел блага для страны. Но видел это благо в переделке на иноземный манер. И дело было не только в переодевании в немецкое платье. Традиционные для Руси земские формы правления (уже изрядно расшатанные Федором и Софьей) Петр заменил западным абсолютизмом, взяв за образец Швецию.
Петр первым из государей посетил казачьи области. И казакам это понравилось, они оценили и его смелость в боях. В 1695 г., во время Азовского похода, он отменил старинный донской закон, под страхом смерти запрещавший землепашество. Что было вполне разумно: казачество усилилось, и опасность со стороны степняков значительно уменьшилась. Петр повелел и разводить виноградники, выписав специалистов из Франции и Венгрии (о том, что виноградарство и виноделие уже сотню лет процветало в Астрахани и на Тереке, царь не знал). Для укрепления южных границ царь упорядочил службу слободских казаков. Были созданы Харьковский, Изюмский, Сумской, Ахтырский, Острогожский слободские полки. А к чугуевским казакам добавили отряд донских и яицких, несших в это время службу в г. Орле, и была сформирована пятисотенная Чугуевская команда. Однако раньше Слободская Украйна считалась русской территорией, здешние казаки подчинались воеводе Белгородского разряда (округа). Петру же очень понравился Мазепа — «европейским» лоском, образованностью (он закончил иезуитскую коллегию). И царь подчинил слободские полки гетману. Вот так Харьковщина перешла в состав Украины. (Мазепе не достался только Острогожский полк, его для охраны судоверфей подчинили воронежскому воеводе).
А затем началась Северная война. События ее были сильно искажены последующими лизоблюдами, отрабатывавшими придворный заказ. Шведы отнюдь не «учили воевать» русских.
Северных соседей прежде успешно били. Но сказались плоды огульного реформаторства. В стрелецком восстании 1698 г. участвовали лишь 4 полка, 2 тыс. человек — Петр же после бунта разогнал всех стрельцов (кроме гарнизонов в порубежных городах). Имелись в России и солдатские, драгунские части, отлично зарекомендовавшие себя. Нет, и это войско Петр счел «неправильным». Вернувшись из-за границы с квадратными глазами от новых впечатлений, он решил создать такую армию, как в Пруссии и Саксонии. Приказал боярам распустить многочисленную дворню, и из этих-то конюхов, псарей, лакеев, привыкших к сытой и нетрудной жизни, были сформированы 29 «регулярных» полков. Они и пошли под Нарву, плохо обученные, под командой наспех навербованных иностранцев. Результат известен.
Учиться воевать пришлось самому царю. Только после Нарвы он вспомнил о «старых», опытных войсках, начал перебрасывать их против шведов. Вспомнил и о казаках. В 1701 г. на Дону был сформирован первый конный полк, до этого у донцов полковых структур не существовало. Полк насчитывал 430 казаков, возглавил его Максим Фролов, сын атамана Фрола Минаева. Впрочем, донские полки оставались временными, они создавались только на время походов и назывались по фамилиям командиров. Полк Фролова, а потом и другие казачьи части были направлены в Лифляндию, в армию Шереметева, состоявшую из «худших» войск: дворянской конницы, татар, калмыков. И именно «худшие», в том числе казаки, одержали первые победы в войне, разгромив корпус Шлиппенбаха при Эресфере и Гуммельсгофе [75]. Казаки успешно действовали и в других боях — а чего ж не действовать, если с детства этому учились? И робости перед шведами отродясь не испытывали.
Но не менее важные события происходили в тылу. С прежними правами и привилегиями казаков Петр абсолютно не считался. В 1700 г. он отменил на Дону общий войсковой круг. Отныне на него собирались только станичные атаманы и по два выборных от каждого городка. Донские и малороссийское казаки были лишены права беспошлинной торговли. Затем последовал запрет ловить рыбу «по реке Дону и до реки Донца, также и на море и по запольным речкам» — рыбные ловы, основной промысел донцов, передавались «азовским жителям». Добавились запреты на рубку леса, на сношения с соседними степными народами — все связи предписывалось вести только через азовского воеводу [152]. Один полк донцов был выделен для несения гарнизонной службы в Азове. На казаков возложили и «почтовую гоньбу» от Азова до Острогожска и Валуек, к этой обязанности приписали тысячу семей. В 1703 г. Петр облагодетельствовал присягнувших ему калмыков Темир-тайши и Черкес-тайши, дал им место для кочевок под Азовом на донских землях. Это привело к столкновениям, казаки «стали обижать» пришельцев и заставили убраться за Волгу.
Но главной стала проблема беглых. Всех ссыльных, каторжников, нарушителей указов царь повелел направлять на работы в Азов, на строительство Таганрогского порта, воронежские верфи, на гиблое рытье канала между Доном и Волгой. Многие от невыносимых условий удирали на Дон. Казаки им сочувствовали, помнили закон «с Дона выдачи нет». Да и использовали. Если теперь было разрешено земледелие, то у самих казаков соответствующих навыков не было, а у пришлых были. Много беглых работало на Бахмутских соляных месторождениях. Правительство пыталось «сыскать» их. Для этго в 1703 г. на Дон прибыли стольники Кологривов и Пушкин с предписанием каждого десятого из пойманных бить кнутом и отправлять в Азов, остальных выпороть и вернуть к прежним местам жительства. Побывали в 50 городках, но «пришлых… не изъехали ни одного человека». Казаки их прятали, отбрехивались, видать и «подмазали». Прислали новых сыщиков, но и они ничего не добились.
А вокруг Бахмута возник еще один конфликт. На соляные варницы, сенокосы и рыбные ловы по Донцу, Бахмуту, Жеребцу претендовал Изюмский слободской полк. А царь покровительствовал Мазепе и по его ходатайству решил спор в пользу изюмцев. Их полковник Шидловский направил отряд, разгромивший Бахмутский городок донцов. Но и Дон уступать не собирался. Атаманом в Бахмуте был Кондратий Булавин. Казак Трехизбянского городка, старовер (старший брат его переселился на Кубань). Он был человеком энергичным, при поддержке войскового атамана Ильи Зерщикова вооружил рабочих, разгромил городок, построенный изюмцами и отбил солеварни. Из Москвы прислали дьяка Горчакова навести порядок. Но Булавин его арестовал и выпроводил ни с чем. Пошла переписка, взаимные жалобы.
Положение было нестабильным не только на Дону. В 1705 г. из-за злоупотреблений царских чиновников взбунтовались башкиры. А затем полыхнуло в Астрахани. Сюда с запозданием дошла кампания по бритью бород и переходу на немецкую одежду. В Москве-то она прошла гладко — при Федоре и Софье большинство знати и администрации уже ходили бритыми. Иное дело в провинции. Когда астраханцев перестали пускать в храмы в русском платье или тут же в церкви резали полы кафтанов, они возмутились. Убили воеводу Ржевского и 300 чиновников. К ним присоединились стрельцы Красного и Черного Яра, Терский городок — в нем стрельцы и казаки прикончили полковника Некрасова.
Но Яицкое войско бунт не поддержало — оно вместе с царскими войсками еле отбивалось от башкир. Несмотря на притеснения, не поддержал и Дон. Казаки на кругу подтвердили верность Петру и выслали против астраханцев отряд Максима Фролова и Василия Поздеева. Они заняли взбунтовавшийся Царицын, казнив сто зачинщиков, вынудили сдаться мятежников в Черном Яру. Таким образом восстание было локализовано, и подошедшее войско Шереметева подавило его. Правда, в результате бунта Петр одумался, приостановил свои требования о бородах и одежде для Поволжья, Терека, Дона, Яика, Сибири. А донцов наградил очень щедро. Прислал «честные клейноды» — знамя, бунчук, серебряный атаманский пернач, 6 станичных знамен. Выдал огромное жалованье — и казаки на эти деньги заложили каменный собор в Черкасске [63]. За доблесть под Азовом и в Лифляндии никогда таких наград не было, а за рейд против астраханцев — пожалуйста!
Между тем Дону приходилось очень трудно. Его казачье население насчитывало 60 тыс. человек обоего пола (без бурлаков). Из них 10 тыс. находились в армии. А оставшимся требовалось выполнять свалившиеся на них дополнительные обязанности, как-то обеспечивать себя и ушедших на фронт. Но и враги этим не преминули воспользоваться. Осенью 1705 г., когда казаки, остававшиеся на Дону, вышли на облавные охоты, на их городки напали кубанские татары. Погромили, пожгли. И казакам со звериных ловов пришлось бросаться в погоню. Настигли врагов, отбили людей, угоняемых в полон, уведенный скот.
А в 1707 г. прикатилась новая беда. Царь прислал карательную экспедицию князя Юрия Долгорукого с тысячей драгун — все-таки «сыскать» беглых. Казаки заволновались. Указывая на это, войсковой атаман Лукьян Максимов сумел уговорить князя, чтобы не начинать сыск в Черкасске, спровадил на Донец, дав в провожатые старшин. Но там начался беспредел. «Беглыми» объявляли всех, кто родился не на Дону — хотя при прежних царях переселение не возбранялось. Например, в Обливенском городке, лишь 6 казаков было признано «старожилыми», а более 200 «беглыми». Вела себя экспедиция, как в завоеванной стране. Пороли, пытали, вынуждая признаться «беглыми». За попытки сопротивления казнили на месте. Грабили, жгли дома «беглых», насиловали женщин. Офицеры, привыкшие обращаться с крепостными девками, по-хозяйски требовали вести приглянувшихся казачек к себе «на постелю». Нахватали 3 тыс. пленных.
Вот и что оставалось делать донцам? Восстать? Но их родные находились в царском войске! Да и как же восставать против России, ведущей тяжелое единоборство с врагом? А с другой стороны, разве не царь прислал карателей? Разве это было своевременно? Многие данные говорят о том, что уничтожение экспедиции было организовано самим войсковым правлением [55]. Это стало необходимостью не только для наказания наглецов. Среди беглых были и дезертиры, а за их укрывательство полагалась смертная казнь. То есть в любом случае последовали бы новые репрессии. Но убить Долгорукого требовалось без особого шума — прикончил неизвестно кто, и шито-крыто. В условиях войны, глядишь, следствие затянется, да и сумеет ли концы раскопать… Исполнителем стал Булавин. 8 октября Долгорукий с 4 офицерами и 40 драгунами прибыл в Шульгин городок, а ночью налетели казаки и перебили их. При этом черкасские старшины, сопровождавшие карателей, благополучно «сумели убежать».
Но Булавин не захотел остановиться на совершенном. Или не смог под влиянием окружавших его бурлаков. Он принялся раздувать настоящее восстание. Пошел от городка к городку, собирая чернь. Рассылал письма, требуя примыкать к нему под страхом смертной казни. Объявлял, что уже снесся с астраханцами, терцами, запорожцами, и призывал идти на Азов, освободить тамошних каторжников, а потом двигать на Москву. Тут уж пришлось принимать меры атаману Максимову. Он собрал казаков, выступил на Булавина. Встретились на Айдаре. После стычки, в которой погиб один казак, Максимов отступил к Закотному городку. А на следующий день, как доносил атаман, мятежников разгромили, наказали, ста человекам резали носы, около десяти повесили за ноги, «а иных постреляли». Что совершенно не согласуется с показаниями Ефрема Петрова, командовавшего авангардом. Он сообщал, что утром пошли «на то место, где воры стояли, и в том месте их, воров, не явилось, только стоит их воровской табор, телеги и лошади». То есть «ворам» просто дали разбежаться.
Сперва Петр, получив известие о гибели Долгорукого, встревожился, писал Меншикову, чтобы у донцов, находившихся в армии, отобрать лошадей. Но вскоре царь успокоился, сообщая тому же Меншикову, что «то учинилось не бунтом, но те, которых князь Юрий высылал беглых, собрався ночью тайно, напали и убили его и с ним десять человек, на которых сами казаки из Черкасского послали несколько сот» (отсюда, кстати, видно, что донское руководство заранее собиралось преподнести дело в виде «случайности»). И на этом все должно было кончиться! Царь даже «за верность и усердие» наградил Дон жалованьем в 10 тыс. руб. Но остался сам Булавин, успевший «засветиться». Известно, что появлялся переодетым в Черкасске, и войсковое руководство оказало ему тайное покровительство. Он имел возможность уйти на Кубань к брату. Но вместо этого отправился в Запорожье.
А в Сечи тем временем возник конфликт, аналогичный Бахмуту. На запорожские угодья по р. Самаре претендовал Миргородский полк. И Петр, потакая Мазепе, принял сторону миргородцев. К тому же царь начал разрабатывать на Самаре селитренные промыслы, прислал своих людей. Это привело к их столкновениям с запорожцами. То есть и здесь были причины для недовольства. И когда явился Булавин, призывая помочь в защите поруганных казачьих вольностей, он нашел у сиромы горячий отклик. Кошевого Финенко, отказавшего поддержать Булавина, казаки низложили, избрали более радикального Костю Гордиенко. Он, правда, вопрос о походе на Дон тоже спустил на тормозах, сомневаясь в успехе. Но на требования киевского воеводы Голицына и Мазепы выдать Булавина, ответил отказом — дескать, из Коша выдавать не принято. Обещал лишь выслать донцов, но и этого не сделал, позволив им набирать добровольцев.
Булавин расположился в городке Терны на Самаре. Мазепа направил против него два полка, и в марте 1708 г. мятежники ушли. Обнаружились они в Пристанском городке на Хопре. И заполыхало. Булавина поддержали верховые городки, пришло несколько тысяч запорожцев. Но основную массу составили хлынувшие к нему бурлаки, крестьяне, воронежские ссыльные. Отряды возглавили айдарский атаман Семен Алексеев (Драный), выборные вожаки Голый, Беспалый, Некрасов, Павлов. И на этом этапе цели восстания стали совершенно неопределенными. Для собравшейся голытьбы главной была возможность пограбить, она требовала идти «на добычь». Тут как тут оказались и расколоучители, выдвигая свои лозунги. Однако царь теперь воспринял восстание именно как казачье. Рассвирепел и направил на подавление брата убитого князя, Владимира Долгорукого, дав ему широкие полномочия и крутые инструкции «ходить по тем городкам и деревням, которые пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков на колесы и колья…» Выделил 20 тыс. войск. Правда, они существовали только на бумаге, присылаемые рекруты были ненадежны, и Долгорукий застрял в Воронеже.
А у Булавина собралось 20 тыс., в основном пришлого люда. Боевой ценности эти толпы не представляли. Но атаману сочувствовали казаки — он же за их вольности ратовал! И когда Максимов выступил против мятежников, донцы сражаться не стали. Забузили, начали переговоры. Булавин, пользуясь этим, нанес фланговый удар, и войско Максимова распалось. Часть передалась бунтовщикам, часть бежала. Булавин без сопротивления вошел в Черкасск. Созвал круг из представителей 110 городков и был избран атаманом. Максимова и четверых старшин казнил. Максим Фролов с некоторыми казаками бежал в Азов. А бывший атаман Зерщиков был с Булавиным в хороших отношениях и репрессиям не подвергся. Но очутился в сложном положении. Понимал, что авантюра добром не кончится, однако и против выступать не смел. Старался лавировать, защищать перед Кондратием интересы родового казачества.
Булавин же послал Петру отписку, что Максимова и старшин казнили «за их неправду», а «от него, великого государя, не откладываемся». Но было ли это попыткой примирения или выигрыша времени, трудно сказать. После взятия Черкасска, у Булавина вообще не было никакой определенной политики, он действовал по обстоятельствам. Имущества, конфискованного у казненных, мятежной голытьбе не хватило. Она принялась грабить казаков, задирать и терроризировать их. И атаман быстро настроил против себя донцов. Чтобы не довести до беды, он начал рассылать свои банды в разные стороны. Они выплеснулись на Волгу, взяли Камышин. От Саратова были отбиты, но Царицын взбунтовался и перешел к мятежникам.
Хотя Булавин писал к царю, одновременно он рассылал грамоты на Кубань, Терек, к ногайцам, крымцам. Но крымский хан переслал их Петру, ему было выгоднее, чтобы русские сами погромили казаков. И постепенно Дон обкладывали с разных сторон. По Волге двинулся Хованский. Выступил на подавление калмыцкий хан Аюка. На Донец наступал Шидловский со слободскими казаками. Драный и Голый смогли неожиданным налетом разгромить Сумской полк, но 1 июля Шидловский разбил их. Пленных не брали, 1,5 тыс. запорожцев атамана Кардиаки засели в Бахмуте, соглашались сдаться, но были все уничтожены.
А Булавин в это же время направил 5 тыс. человек под командой запорожца Хохлача брать Азов. Они тоже были разгромлены. Возмущение донских казаков атаманом уже накипело из-за бесчинств черни, а известие о двух поражениях ускорило развязку. Под предводительством Зерщикова казаки восстали, атаковали дом Булавина. Он отстреливался, убил двоих. А когда увидел, что тащат пушку и возы с сеном, застрелился. При нем была женщина, по одним источникам дочь, по другим «полюбовница», тоже покончившая с собой. Дальше отряды булавинцев добивали уже порознь. Атаманы Некрасов и Павлов ушли на Кубань.
А Долгорукий так и простоял в Воронеже и только после гибели Булавина рискнул двинуться на Дон. Причем теперь уже и царь охлаждал его пыл. Приказывал казнить только «заводчиков», а «иных обнадеживать». Но приложил и опись городков, подлежащих уничтожению: по Хопру — от верховий до Пристанского, по Донцу — от верховий до Лугани, по Медведице — до Усть-Медведицкой, по Бузулуку, Айдару, Деркули, Калитвам — все. Долгорукий это исполнил со страшной жестокостью. Более 40 городков было разорено. Как доносил генерал Ригельман, князь «пойманных всех казнил и повешенных на плотах по Дону пущал». А «непокоряющиеся и бунтующиеся» станицы, «как то на Дону Старогригорьевскую, а при устье Хопра Пристанскую, а по Донцу, почав с Шульгинки и все окольные их места даже и до самой Луганской станицы все вырублены и до основания истреблены и сожжены». Уцелевших женщин и детей разбирали калмыки и солдаты — на продажу. Разные источники называют от 7,5 до 30 тыс. казненных [55,63]. На самом деле их, конечно, никто не считал. Вероятно, и оценивались цифры по-разному, то ли с учетом лишь донского населения, то ли с пришлыми повстанцами.
Зерщиков, избранный атаманом, принес повинную от всего Войска. К царю выехали старшины Василий Поздеев, Карп Казанкин, Степан Ананьин. Они участвовали в свержении Булавина и сами напросились у азовского воеводы Толстого, чтобы заслужить прощение. Но при Петре пословица «повинную голову меч не сечет» не действовала. Когда выяснилось, что сперва они приняли сторону мятежников, их арестовали и после пыток казнили. Зерщиков также был арестован и обезглавлен в Черкасске. А войсковым атаманом царь сам назначил Петра Рамазанова — «бессменно». С этого времени войсковые атаманы на Дону стали наказными. А территория Войска была обрезана. Земли по Донцу были вычленены в новую провинцию, по Медведице, Хопру и Бузулуку — в Воронежскую губернию, по Айдару — отданы Острогожскому полку. Появились крепости, окружающие Дон — Бахмут, Битюг, Новохоперск. А то, что осталось от Войска, было включено в состав Азовской губернии. При Новохоперской крепости из уцелевших хоперцев была создана казачья команда, но в Войско Донское она уже не входила.

Даже в тех районах Сибири, Урала, Поволжья, которые были освоены уже давно, жизнь в XVII в. оставалась опасной. Калмыки и «кучумовичи» с их союзниками не прекращали нападений. Вновь и вновь гремели выстрелы, свистели стрелы. Неоднократным осадам подвергались Тюмень, Тура, Томск, Омск, Кузнецк, Красноярск, Невьянск. В Москву доносили, что степняки «по все годы в работное и летнее время хлебного жнитва и сенокосу приходят под Красноярск войною… посылают для отгону всякого скота своих людей… села и деревни жгут и всякий скот отгоняют, и людей побивают». В разные годы были взяты и сожжены Канский, Ачинский остроги, Шмарова, Мурзинская слободы, Далматов монастырь, тысячи людей угнаны в рабство. Землепашцы даже на работы отправлялись с оружием, на полях возводили временные острожки — укрыться в случае налета. Казаки отбивались и сами наносили контрудары. Так, зимой 1642 г. атаман Тюменцев организовал лыжный рейд из Красноярска, разгромив кызыльских, ачинских и аринских «непослушников». А летом красноярские и томские казаки под командованием Козловского и Кольцова предприняли совместный поход. Конница берегом, а пехота на стругах двинулись к верховьям Енисея. За р. Белый Июс обнаружили войско киргизов, укрепившихся лагерем на горе. И хотя противник имел огнестрельное оружие, ожесточенно отстреливался, киргизов разбили и взяли штурмом лагерь, вынудив заключить мир.
Часть калмыков ушла далеко на запад от своей родины и обосновалась в Волго-Уральских степях. Объединилась тут с Большой Ногайской ордой и начала набеги на Поволжье, Приуралье, прорывалась на правый берег Волги. Засечные черты уже показали свою эффективность против степняков, и царь повелел строить их, чтобы прикрыться и от ударов с востока. В 1647 г. на р. Барыш была заложена крепость Корсунь, а в 1648 г. на Волге — Симбирск. Они стали базовыми пунктами для строительства Корсунь-Симбирской засечной черты. В Симбирске были размещены служилые казаки во главе с сыном боярским Дмитрием Куприяновым. Вместе со стрельцами и пушкарями они несли сторожевую службу, попеременно дежурили в острожках, сооруженных вдоль оборонительных сооружений. Протяженность Корсунь-Симбирской черты составляла 165 верст, у Тамбова она смыкалась с Белгородской чертой [219]. Таким образом густонаселенные районы Центральной России опоясала полукругом единая система укреплений.
Там, где малолюдство и природные условия не позволяли строить сплошные засечные черты (и где не грозили такие массированные вторжения, как со стороны Крыма), возводились оборонительные системы другого рода — «линии». То есть цепочки крепостей. Для степной конницы даже небольшие крепости были серьезным препятствием, штурмовать их значило завязнуть в бою, потерять внезапность, а оставить в тылу — грозило ударом в спину. И для защиты Урала стала строиться Исетская линия. В 1649 г. сибирские казаки возвели на р. Исеть острожек Красный Бор, в 1650 г. — Исетский острог, затем Усть-Миусский и Комендантский острожки, а в 1658 г. — крепость Челябинск. Так возникло Исетское казачество.
А 1652—1656 гг. была построена Закамская линия от крепости Белый Яр на Волге до Мензелинска на Каме. Службу здесь несли служилые и городовые казаки. Для обороны Сибири и пограничных линий правительство верстало в казаки и местных крестьян, привыкших обращаться с оружием, жить полувоенным бытом. Они служили без жалованья, за надел земли и освобождение от налогов — и назывались «беломестными» казаками. Привлекали и выходцев с Украины. В 1652 г., когда Хмельницкий потерпел поражение и по Белоцерковскому договору пришлось уступить полякам два воеводства, на Русь ушел в полном составе Черниговский казачий полк во главе с Иваном Дзиноковским. Его поселили в Острогожской крепости. И возникло Острогожское казачество, которое охраняло кордоны южнее Воронежа, основав здесь ряд укрепленных слобод и на фланге сомкнувшись с Войском Донским.
Оборонительные сооружения затруднили набеги калмыков. Они предприняли поход на Терек, пограбили местных жителей и казаков, но тоже были отбиты. И рассудили, что выгоднее сотрудничать с Россией. Четверо тайшей обратились к царю с просьбой о подданстве — чтобы им платили жалование, а они будут воевать на стороне русских. Но альянс оставался очень ненадежным. Калмыки жили отдельными родами, присяга одних не распространялась на других. Впрочем, и те, кто присягнул к царю, не упускали возможности при случае пограбить русских. Казаки отвечали вполне адекватно. Калмыки жаловались. Когда Москва стала склонять в подданство хана Аюку, он предъявил претензии, что «донские и яицкие казаки побивают его людей, а жен и детей забирают». Направлялись делегации «мирить» казаков с калмыками. Но степняки не прекращали хищничество, и все договоренности оставались лишь благими пожеланиями. А пример калмыков оказался заразительным для башкир. Зачем платить ясак, если можно не платить и грабить, как соседи? Они активно подключились к набегам. А потом восстали под предводительством вождя Сеита, принялись разорять русские и татарские селения, подступали к Уфе и Казани, вместе с калмыками и ногайцами прорывались за Волгу.
Царю приходилось усиливать оборону на востоке и юго-востоке. В 1663 г. на это направление перевели часть украинских казаков из-под Воронежа, из Троицкого острога. Они построили крепость Пензу и Черкасский острог. Так появилось Пензенское казачество. По росписи воеводы Елисея Лачинова население Пензы и слобод составило 632 взрослых мужчины, из них 576 казаков. А в Яицком Войске в 1675 г. был введен реестр в 500 казаков, им платилось жалованье по 7 руб. в год, и они по сути перешли на положение служилых. По Яику сооружалась линия острожков и постов, где они несли службу. Подобные меры давали хорошие результаты. В 1680 г. калмыцкий Аюка-хан заключил союз с крымцами, усилился отрядами татар, черкесов, башкир и напал на Пензу. Сжег посады, разорил окрестности, но крепость отбилась, и враги ушли прочь.
Военные реформы, происходившие в России, коснулись и служилых казаков. При Алексее Михайловиче они были оставлены в Сибири, на Урале, на пограничных линиях и в гарнизонах городов, а в полевых армиях исчезли — их перевели в стрелецкие полки. А при Федоре Алексеевиче вдвое сократилось количество стрельцов и городовых казаков. Половину перевели в солдаты и драгуны, а за оставшимися городовыми казаками были сохранены только полицейские и пожарные функции. Но это, опять же, не касалось Сибири и опасного порубежья.
Ситуация в степях менялась, но всегда оставалась напряженной. В 1680-х гг. восточную ветвь калмыков разгромили маньчжуры. Но усилились враги калмыков, казахи, сплотившиеся вокруг хана Теуке. Теперь для них исчезла угроза с востока, и они полезли на Южную Сибирь и Урал. Фактически началась война. Отовсюду сыпались просьбы о помощи «воинскими людьми». И власти всеми мерами усиливали сибирское казачество. Формировались татарские сотни. В Сибирь ссылали и пленных украинских казаков, участвовавших в гетманских изменах. Но не в качестве заключенных, а тоже принимали на службу. Причем здесь они отлично проявляли себя, и из них создавались черкасские сотни. Отлаживалась станичная и сторожевая служба. Между слободами и острожками устанавливалась система сигналов дымами и огнями — для предупреждения об опасности, вызова соседей на подмогу. Но самым эффективным средством оказывались ответные поиски казаков. Не всегда они были удачными, порой оборачивались поражениями. Но важно было приучить степняков к мысли, что ни один их набег не останется безнаказанным [129].
В 1691 г. казахи предприняли поход на Тобольск. Осаждать сибирскую столицу не рискнули, но погромили Утяцкую и Камышевскую слободы. Часть казаков с семьями засели во дворах и отбивались. Степняки подожгли строения, и люди сгорели, 200 человек угнали в полон. В 1692 г. казахи снова прокатились по Тоболу, разоряя деревни. В погоню бросилась сотня казаков, настигла грабителей у Царева городища. Но врагов оказалось значительно больше, в бою погибли сотник и 40 воинов. В том же году случилось нападение тувинцев и киргизов. Из Красноярска совершил ответный рейд атаман Василий Многогрешный с 730 казаками и ясачными и на р. Кан разгромил неприятелей. В 1693 г. все повторилось. Казахи и каракалпаки напали на Ялуторскую слободу, тувинцы на Красноярский уезд. За казахами бросился отряд из 357 воинов под командованием Павлова и Шульгина. Сошлись с противником у оз. Семинкуль, но разразился ливень и намочил порох. Отряд погиб полностью. А Многогрешный опять действовал успешно. Выступил на тувинцев, его встретили 600 воинов князьца Шандычка, часть из них с ружьями. Казаки их одолели, «воров побили с 500». Многогрешный выслал конников Тита Саламаты, который довершил разгром и «улус повоевал». Правительство распорядилось всех наградить, каждый участник экспедиции получил по полтине, 21 раненый по рублю, семьям 6 погибших были выплачены большие компенсации.
Тувинцы с киргизами после этого присмирели. А хан Теуке после каждого нападения присылал в Тобольск посольства, рассуждал о выгодах мирной торговли, но на деле не мог, да и не хотел обуздать подданных. А агрессивность казахов, в свою очередь, подогревала воинственные настроения западных калмыков и башкир. Но они встречали все более сильное противодействие. Пензенские казаки построили на пути вторжений линию из укрепленных слобод Вазерской, Ухтинской, Пырнинской, крепостей Малая и Большая Сердоба. Мужественно отражали набеги, отбивали полон. А в конце XVII в. стала дополнительно сооружаться Сызранская линия, в новой крепости Сызрань поселили 500 самарских и закамских казаков.

В ходе освоения Сибири уже в XVII в. правительство обращало внимание на природные богатства этого края. Приказ Рудного сыска рассылал воеводам запросы о полезных ископаемых, прилагал инструкции, как брать образцы, которые пересылались в Москву для анализа специалистов. Аптекарский приказ точно так же требовал образцы местных лекарственных растений. И когда в столице узнали, что где-то в окрестностях Байкала находят серебро, была организована экспедиция «для проведывания руды». Туда отправились енисейские казаки во главе с атаманом Василием Колесниковым, присоединились и якутские под руководством атамана Ивана Галкина. Они основали Верхнеангарский острог, но не поладили между собой и разделились. Колесников остался в Западном Прибайкалье, группа его казаков во главе с Иваном Похабовым перешла по льду озеро, исследовала южный берег, а потом у устья р. Иркут построила ясачное зимовье — из которого вырос Иркутск. А Галкин обогнул Байкал, в 1648 г. заложил Баргузинский острог и совершил поход на р. Шилку, открыв месторождение серебра, за что был произведен в дети боярские.
Да, первыми сибирскими геологами были казаки-землепроходцы. В XVII в. были открыты залежи слюды в Западной Сибири, Енисейске, Прибайкалье, «цветное узорочное каменье» в Верхотурском, Тобольском, Якутском уездах, медь под Невьянском, железная руда на Туре, Тоболе, Исети, в Якутии, Прибайкалье, селитра на Олекме, свинец на Аргуни, нерчинское серебро. Возникали первые заводы, домницы. На некоторых месторождениях делались еще только пробные шурфы и плавки, но они уже были открыты, хотя позже заслугу себе приписали другие. Столь авторитетные исследователи Сибири как С.В. Бахрушин и С.А. Токарев однозначно установили: «Изыскания академиков XVIII века базировались на предшествующие поиски и опыт служилых людей XVII столетия».
Казаки оставались и прекрасными дипломатами, устанавливая дружеские отношения с местными племенами. И если в Западной Сибири этому во многом способствовала калмыцкая угроза, то в Забайкалье сказался другой фактор. По соседству усилились маньчжуры. Они сокрушили китайскую империю Мин, в 1644 г. взяли Пекин, и возникла могущественная и агрессивная империя Цин, которая стала разворачивать экспансию на север. Подчинила часть монголов, обложила данью приамурских дауров и дючеров. В таких условиях буряты и тунгусы предпочли переходить под власть царя.
Здесь выдвинулся Ерофей Хабаров. Он был устюжским крестьянином, в 1628 г. поехал в Мангазею в надежде разбогатеть на пушном промысле. Не получилось. Но Хабаров обнаружил, что в Сибири можно нажить состояние и другими способами — там очень дорого стоили хлеб, промышленные товары. И снова ушел за Урал, став «слободчиком». То есть одним из деловых людей, которые сами основывали деревни и управляли ими. Это разрешалось, требовалось только согласовать с уездным воеводой и платить налоги. Хабаров обосновался у устья Киренги, нанял работников, в 1640-х у него уже было 26 десятин пашни, собственные кузницы, мельницы, соляные варницы, он занялся торговлей, извозом, ростовщичеством. А в 1650 г. Хабаров обратился к якутскому воеводе Дмитрию Францбекову (Ференцбаху) с проектом освоения Приамурья. Сформировал отряд из 70 казаков и крестьян, поднялся по Лене, заложив г. Олекминск. Затем достиг Амура, где основал Даурский городок. И начал совершать плавания по реке, приводя в подданство местных жителей. Мужик он был крутой, силу применял без раздумий. Когда взбунтовалась и попыталась бежать группа казаков, с ними тоже расправился сурово.
В 1651 г. по следам Хабарова пошли из Якутска 27 казаков во главе с Иваном Нагибой. Но с хабаровцами они каким-то образом разминулись. Построили судно и прошли по всему Амуру, причем с непрерывными боями. Вышли в море, но судно было раздавлено льдами у Шантарских островов. Экспедиции удалось спастись, и она сухим путем вернулась в Якутск, собрав большой ясак. Современники считали чудом, что отряд во всех передрягах не потерял ни одного человека. Однако другие отряды к Хабарову добирались, его силы росли. Пекин же воспринял выдвижение землепроходцев к своим границам крайне враждебно. Император категорически запретил подданным контакты с русскими. Подчиненных ему монгольских князей направил в набеги на Забайкалье, чтобы покорить здешние племена. А на Амур в 1652 г. отправил корпус из тысячи солдат с ружьями и легкими пушками. У Хабарова к этому моменту собралось до 200 служилых и «охочих людей». Но, как писали китайцы, в лице казаков они встретили бойцов «храбрых, как тигры, и искусных в стрельбе». Корпус был разгромлен наголову.
В 1653 г. Хабарова сменил на Амуре отряд Онуфрия Степанова, а Ерофей Павлович вернулся в Якутск, составив «чертеж реке Амуру». Царь высоко оценил его успехи и пожаловал в дети боярские. А в Забайкалье предпринял поход Петр Бекетов — тот самый, который 20 лет назад строил Якутск. Теперь он заложил Иргенский и Нерчинский остроги. И их основание в 1655 г. принято за отсчет старшинства Забайкальского Казачьего Войска. Впрочем, одновременно возникла и другая казачья община, вольная. От Москвы здешние места были далеко, злоупотребления властей бывали частенько. Но и люди в Сибири подбирались отчаянные, терпеть «неправд» не привыкли. В 1655 г. случилось сразу два восстания. Взбунтовались служилые Верхнеленского острога во главе с Максимом Сорокиным и ушли в Приамурье. А в Илимском остроге казаки и крестьяне убили воеводу, избрали атаманом Никифора Черниговского, решили жить вольной казачьей «республикой» и тоже двинулись на Амур. Здесь две общины объединились и построили крепость Албазин.
Служилые закреплялись в Прибайкалье и Забайкалье — были основаны Балаганский, Телембинский, Селенгинский, Удинский остроги. Буряты и тунгусы приветствовали строительство, помогали, поскольку и для них крепости обеспечивали защиту от вылазок маньчжуров. А отряд Степанова поставил на Амуре Кумарский острог. Китайский император направил сюда еще одну армию. Но казаки вместе с подоспевшими на помощь ратниками Бекетова приняли бой. Храбро отбивались в Кумарском остроге, и неприятельское войско было разбито, покатилось прочь «к немалой чести казаков». После этой победы приамурские племена стали склоняться «под государеву руку». И тогда в Пекине было принято решение лишить русских продовольственной базы и потенциальных данников. Маньчжуры устроили массовую депортацию дауров и дючеров, переселяя их на Сунгари. А казаков стеснили военными отрядами, не прекращались бои.
В 1658 г. Степанов докладывал в Якутск: «Поне все в войске оголодали и оскудали, питаяся травою и корением… а сойти с великия реки без государева указу не смеем никуда. А богодойские (т.е. китайские) воинские люди над нами стоят близко и нам против их… стоять и дратца стало нечем, пороху и свинцу нет нисколько». Просил помощи, но она опоздала. Степанов и почти все его соратники погибли. Но очистить от русских Амур китайцам так и не удалось. Албазин устоял, отбив все атаки. А на смену погибшим служилым шли другие, партию из 600 казаков и переселенцев повел из Енисейска в Приамурье атаман Афанасий Пашков… И результат депортации дауров и дючеров стал для Китая очень далеким от ожидаемого. Земель, пригодных для пашни, в Сибири было мало, они очень ценились, тем более что русским дозволялось селиться только «на порозжих местах». А места в Забайкалье и Приамурье освободились! Сюда пошло интенсивное переселение — и Даурия, оставшаяся без дауров, стала казачьей Даурией.
Продолжались исследовательские экспедиции и в других направлениях. В 1651 г. Иван Баранов с группой «охочих людей» прошел с Колымы на Гижигу, к Охотскому морю. Примерно в это же время Василий Власьев и Кирилл Колкин предприняли плавание на Чукотку, установили контакты с «чухоцкими мужиками». Сотник Курбат Иванов, сменивший в Анадырском крае Дежнева, тоже построил кочи и ходил морем на Чукотку. Открыл залив Креста, бухту Провидения. Десятник Иван Меркурьев Рубец совершил поход на Камчатку. Потом туда же отправился енисейский казак Иван Камчатый. Открыл реку, названную его именем. На обратном пути Камчатый был убит юкагирами, но название реки «Камчатка» впоследствии перенеслось на весь полуостров. В 1680-х иезуит Авриль, беседуя в Москве с окольничим Мусиным-Пушкиным, вытянул из него информацию об Америке и ее жителях. Стало быть, казаки уже и туда забирались…
Сибирь обживалась. Русские и коренные жители привыкали друг к другу, при городах возникали национальные слободы. Впрочем, сибирское казачество само было смешанным. Русских женщин тут было очень мало. И казаки женились на местных уроженках после их крещения. В Западной Сибири предпочитали брать в жены татарок, в Восточной — якуток или буряток. Эти народы были ближе русским по быту, и жены могли вести хозяйство казака, да еще и мужа поучить особенностям сибирского скотоводства, огородничества, земледелия. Но крещение местных жителей было обязательным только при заключении браков с русскими. Царское правительство проявляло очень высокую веротерпимость, на смене религии не настаивало. Пропаганда христианства являлась только делом Церкви. Однако, по тогдашним понятиям, переход в христианскую веру вел и к изменению статуса. «Ясачный», согласившийся принять крещение, становился «русским» и переставал платить ясак. Но и крестьянских податей вносить не мог. И воеводам предписывалось вербовать таких людей на службу, они тоже становились казаками. А в Забайкалье в связи с маньчжурской угрозой и условие крещения не соблюдалось. Здесь в службу принимали бурят-буддистов, тунгусов-язычников. И, например, к Нерчинскому острогу было приписано 800 конных тунгусов.
А казачья община в Албазине сохраняла независимость 19 лет. Царских властей не признавала, принимала беглых, объясачивала в свою пользу местных. Пахала землю, разводила скот. Торговала, покупая боеприпасы. И удары китайцев отражала. Но становилось ясно, что рано или поздно враги ее сомнут. Поэтому в 1674 г. албазинцы били челом государю, «вины свои принесли». Что ж, царь их простил. Послал в знак милости икону Знамения Пресвятой Богородицы. И принял казаков на службу. Они стали гарнизоном того же Албазина. Отношения с Китаем Москва пыталась урегулировать мирным путем. В Пекин были направлены посольства Байкова, потом Спафария. Но ничего достичь не удалось. Император Канси был настроен непримиримо. Он сумел подавить последние очаги антиманьчжурского сопротивления в Южном Китае и решил всерьез заняться северными делами.
В 1684 г. Канси нанес двойной удар. Подчиненных ему монголов во главе с Тушету-ханом бросил на Селенгинск, а маньчжурскую армию с артиллерией — на Албазин. В Забайкалье русские с бурятами и тунгусами нападение отбили. А в Албазине оборонялось всего несколько сот казаков. Но императорским войскам никак не удавалось взять его. Штурмы отбивались, осада затягивалась. Да только и силы казаков таяли. Многие погибли, уцелевшие были переранены, боеприпасы кончались. Уповали разве что на заступничество Пресвятой Богородицы, молились перед иконой, присланной из Москвы. И все же сумели дотянуть до осени. А с наступлением холодов и ненастья китайские командиры занервничали. Знали, что при неудаче запросто лишатся голов и предложили переговоры. В результате удалось достичь компромисса — маньчжуры обещали отступить, если и русские оставят Албазин. Остатки гарнизона покинули крепость, и она была сожжена.
Но ушли казаки только для того, чтобы попросить подкреплений. На Амур двинулись новые отряды, и было образовано Албазинское воеводство. Воеводами были назначены Алексей Толбузин и Афанасий Бейтон (потомок перешедших в Православие шотландцев). Была заново отстроена крепость, в нее доставили 5 пушек, гарнизон довели до 800 человек. Однако и Канси не смирился. Приказал строить в Маньчжурии цепь укреплений и баз для войск. А в 1686 г. начал решающее наступление. Послал монголов на Забайкалье, а на Амур двинулась армия генерала Лантаня из 5 тыс. солдат при 40 пушках. По реке их везла флотилия из 150 лодок-бусов, часть сил шла берегом. Лантаню предписывалось взять Албазин и наступать на Нерчинск, соединиться там с монголами и изгнать русских за Байкал. Для наращивания удара следом за армией шли подкрепления, гнали 3 тыс. лошадей. В июле маньчжуры появились у Албазина. Когда они стали высаживаться с бусов, Бейтон с казаками ударил на них. Встретили врага ружейным и пушечным залпом и пошли в рукопашную. Десант смяли, покололи пиками, побили прикладами мушкетов и сбросили в воду.
Но подошли главные силы, оттеснили защитников в крепость и началась осада. На пятый день боев воевода Толбузин был тяжело ранен ядром в ногу и умер. Гарнизон возглавил Бейтон. Маньчжуры возвели высокий вал вокруг крепости, отгородив ее от внешнего мира. На валу установили батареи, простреливая город. Но казаки снова и снова отбивали атаки. И сами предпринимали отчаянные вылазки, мешали неприятельским работам, ломали построенные укрепления. Прославился снайпер-пушкарь Алеша Наседкин, без промаха наводивший малочисленные орудия и выигрывавший дуэли с китайской артиллерией, легендой стал силач-казак Квашнин, прозванный «Отойди подальше». Ему любое оружие оказывалось «не по руке», и он вооружился огромной самодельной секирой. Предупреждал товарищей: «Отойди подальше», раскручивал секиру над головой и кидался в гущу врагов. И казаки говорили: «Побег Квашнин вперед! Теперь удержу не будет!» Осада длилась 5 месяцев! 5 месяцев изоляции, непрерывных боев и бомбардировки. В Албазине сгорело все, что могло гореть — дома, палисады. Оборонялись на изрытых ядрами земляных валах. А армия Лантаня усиливалась подкреплениями и достигла 10 тыс. Но так и не смогла взять крепость и ушла восвояси…
И лишь после этого поражения Канси согласился на переговоры. В Забайкалье выехала делегация во главе с Федором Головиным. Но в 1687 г., когда она прибыла в Селенгинск, Канси вместо своих дипломатов бросил на город монгольско-маньчжурское войско. Гарнизон Селенгинска выдержал осаду и отбился. Нападали еще несколько раз, пугали. Потом прислали уполномоченных — опять с большим войском и требованием к русским уйти за Байкал. Долго бодались, старались переупрямить друг друга. И только в августе 1689 г. был подписан компромиссный Нерчинский договор. Россия отстояла за собой Забайкалье, верхние притоки Амура, но Приамурье уступила. В связи с этим Албазин, снова отстроенный после осады, был оставлен гарнизоном и сдан китайцам. Причем император казачью крепость очень зауважал. Приказал разобрать ее, перевезти и поставить в Западных горах близ Пекина — в качестве воинского памятника и образца фортификационного искусства.

После воссоединения Дона с Россией здешние места стали более безопасными, чем раньше. Но при этом остались «экстерриториальными», и сюда потянулись преступники, беглые всех мастей. В 1650 г. на Переволоке, между Иловлей и Качалой, возник городок Рига. Их него разбойники совершали вылазки на Волгу, грабили и уходили обратно. Царь обратился к донцам, потребовал уничтожить это гнездо и наказать бандитов «по вашему войсковому праву». Казаки приказ выполнили, Ригу разорили и доложили, что «многих казнили смертию, чтоб другим было неповадно приходить на Дон с таким воровством». Но приток «наброду» продолжался. А это давало возможность возвыситься честолюбивым казакам. Первым такой возможностью воспользовался Василий Ус. В 1666 г. он повздорил с войсковым начальством, но самовольно набрал удальцов, которые избрали его атаманом, независимо от войскового. И повел их наниматься на службу. Остановился у Тулы и послал гонцов в Москву. Дело уже шло к миру, новые воины царю не требовались, и Усу велели возвращаться на Дон. Но его «воинство» оставалось на месте, грабило, весело гуляло, и Ус объявлял, что принимает всех желающих. Примыкали бродяги, холопы, крестьяне. После нескольких требований удалиться правительство выслало отряд Юрия Барятинского. Драться вольница не была настроена — она же «в службу» собиралась. И ушла на Дон, уведя беглых.
Следующим «воровским атаманом» стал Разин. О его происхождении бытуют разные версии. В казачьих песнях есть упоминания, будто он был «тума» (ребенок от татарки), а то и «нахаленок» (незаконнорожденный) [112]. Но есть и данные, что его отец Тимофей Разя был весьма уважаемым казаком, а крестным стал войсковой атаман Корнелий Яковлев. Степан отлично проявил себя в войне 1654—1667 г., возглавлял отряды в рейдах по татарским тылам. Потом вроде бы ушел на богомолье в Соловки и где-то бродил несколько лет. А его старший брат Иван командовал отрядом донцов в составе главных русских сил и в 1665 г. был повешен по приказу командующего Юрия Долгорукова. Некоторые источники сообщают — за то, что самовольно увел отряд на Дон. Но это вряд ли. За дезертирство в русской армии полагался кнут. Значит, имел место вооруженный бунт или другие преступления.
А в 1667 г. был подписан мир. Набеги на Крым и Турцию царь донцам запретил, чтобы не спровоцировать столкновение с ними. И на войсковом кругу Разин выставил свою кандидатуру в атаманы в противовес Яковлеву, выдвигая программу — плюнуть на запрет и продолжить походы. Поддержали его самые буйные, но верх взяла умеренная линия, атаманом стал Яковлев. А Разин обозлился и с немногими сторонниками ушел на Иловлю, «о чем старые казаки гораздо тужили». Восстановил Ригу, принимая в «казаки» всяких бродяг. Собрал банду в 2 тыс. человек, построил челны. Подсуетились воронежские купцы Гордеев и Хрипунов, ссудили порох и свинец под будущую добычу. И Стенька двинулся к морю. В Черкасске о его предприятии узнали, атаман Яковлев с казаками преградил путь по Дону и нарушать царский указ не позволил. Тогда Разин повернул назад и перемахнул на Волгу.
Банда обнаружила караван судов, который вез хлеб и товары, принадлежавшие царю, патриарху и купцу Шорину. Везли и преступников, сосланных в Астрахань. Разин захватил караван, гребцов и ссыльных включил в свой отряд, а с купцами, приказчиками и охраной зверски расправился. Их пытали, вымогая деньги, а потом убивали. Стенька лично сломал руку одному из монахов, приказав затем утопить его. Побезобразничав по Волге, протоками проскочили мимо Астрахани на Каспий, погромили рыбаков и ушли на Яик. Представлять Разина «борцом за свободу» нет оснований. Напав на ногайцев, он отбил партию русских пленников. Мужчин взял в свое «войско», а женщин и детей… перепродал калмыкам.
Поднимаясь по реке, достиг Яицкого городка. Комендант Яцына, закрыл перед ним ворота. Но Разин упросил, чтобы впустили несколько человек — помолиться в церкви. Впустили. Они захватили ворота, и в городок ворвалась вся банда. Учинили бойню — вырыли яму, и стрелец Чикмаз, согласившийся быть палачом своих товарищей, на краю обезглавил Яцыну и еще 170 человек. Остальным стрельцам Разин предоставил выбор, присоединиться к нему или уйти в Астрахань. Большинство выбрало второе. Их отпустили безоружных, в пути догнали и перерезали. Банда зимовала в Яицком городке, грабила местных казаков. Даже спустя полтора века, когда Пушкин собирал на Урале материалы о Пугачеве, Разина там вспоминали с проклятиями и омерзением [153]. А астраханский воевода не решился затевать зимний поход, пробовал воздействовать на воров угрозами кар и обещаниями амнистии.
Стенька обращения игнорировал, гонца утопил. А по весне с эскадрой из 24 стругов вышел на Каспий. К нему присоединился Сережка Кривой с бандой в 700 человек. Разорили все побережье от Дербента до Баку. Неожиданно налетали с моря, грабили и уплывали. Но когда достигли Решта, там уже было собрано войско. «Воры» струхнули. Разин вступил в переговоры и сообщил, что они пришли наниматься к шаху на службу. Правитель Решта разрешил высадку, выдал «кормы» и велел ждать ответа от шаха. Вольница перепилась, стала безобразничать, отнимать у горожан имущество, насиловать баб. Тогда персы ударили по лагерю, перебили 400 человек. Разин с остальными удрал в море. И отомстил, явившись в Ферахабад. Объявил, что хочет лишь торговать. Его пустили, 5 дней банда толкалась на базаре. А когда притупила бдительность местных, Стенька подал сигнал. Город разграбили и выжгли дотла.
Потом разгромили Астрабад. Перезимовали на полуострове Миян-Кале, а весной 1669 г. решили пройтись по восточным берегам моря. Но туркмены дали сильный отпор, погиб атаман Кривой. А шах снарядил флот под командованием своего родственника Мамед-хана, 50 небольших судов с экипажем из 3700 воинов. Однако воевать на море персы совершенно не умели. Струги Разина атаковали флот с разных сторон. Он сбился в кучу, корабли мешали друг другу. «Воры» расстреливали их из пушек, подожгли, пламя стало перекидываться с судна на судно, поднялась паника… Мамед-хан бежал на 3 кораблях, остальные сгорели, пошли на дно или были захвачены. Разинцы взяли огромную добычу и решили возвращаться домой.
У астраханских воевод Прозоровского и Львова было 4,5 тыс. стрельцов и 500 орудий — вполне достаточно, чтобы покончить с разбойниками. Но правительство в это время возглавлял Ордин-Нащокин. «Западник», дипломат, выдвинувшийся тем, что заключил мир с поляками. Но во главе государства он наломал дров. В делах казаков не понимал ничего, для него все они были только «ворами». После измен на Украине он безосновательно опасался — а вдруг крутые меры против разинцев приведут к восстанию на Дону? И в Астрахань пошел приказ: если покаются и пообещают впредь не «воровать», пропустить их. Львов вышел навстречу Стеньке на 36 стругах, и банда обратилась в бегство. Воевода гнался за ней 30 км, после чего, к великому удивлению воров, вступил в переговоры. Конечно, они изъявили готовность «вины принести»!
Явились в Астрахань, как триумфаторы, отдали властям половину трофейных пушек, часть пленных и устроили грандиозную гульбу, соря деньгами и драгоценностями. А в Москву отправили посольство, извиняться. И Алексей Михайлович «пожаловал вместо смерти дать всем им живот», но за это потребовал, чтобы разинцы перешли в подчинение астраханских начальников и «вины свои заслужили». Куда там! На обратном пути «послы» ограбили сопровождающих стрельцов, отобрали коней и ускакали. А из Астрахани орду удалось выпроводить лишь через месяц, запретив ей заходить в города. Но ей на запреты было начхать. Кутили еще в Царицыне, «учиняли дурости и воровство». Потом часть разбрелась кто куда, а атаман с 1,5 тыс. громил вернулся на Дон и построил себе городок на р. Кагальник (между нынешними станицами Кагальницкой и Ведерниковской).
В советской литературе ставились в один ряд восстания Болотникова, Разина, Булавина, Пугачева. В действительности эти явления были абсолютно разными. Разин, например, был обычным пиратом. На награбленные богатства он гулял всю зиму. Очень обогатились воронежские купцы, да и донцам это сперва казалось выгодным, они везли на Кагальник вино, продукты — Стенька платил щедро. Но его слава и кутежи привлекали шпану со всех сторон. Собралось 4—5 тыс. отъявленной швали, которая начала терроризировать Дон. В мае 1670 г. на войсковом кругу казаки жаловались на Разина послу Евдокимову, хотели просить у царя указаний что делать. Но Стенька явился на круг со всей бандой, Евдокимова утопил, атаману Яковлеву пришлось бежать.
Однако и у Разина возникла серьезная проблема — всю добычу уже пропили. Теперь собравшееся вокруг него «воинство» могло разойтись, и уж тогда-то Дон припомнил бы его выходки. И он решил идти Волгой на Москву «с боярами повидаться». Присоединился Васька Ус, орда достигла 7 тыс. Начали рассылать «прелестные письма». А на Волге помнили прошлогодние широкие попойки Стеньки, его добычу, швыряние деньгами. Это было заразно, царские ратники завидовали разбойникам и в Царицыне открыли ворота. Воевода и верные ему воины были перебиты. К Царицыну в это время шла тысяча стрельцов из Москвы под командованием Лопатина, а из Астрахани выступил Львов с 3 тыс. воинов. Разин сперва ударил на Лопатина, смял его массой. Потом повернул на Львова. Большинство стрельцов перешло на его сторону, выдав начальников.
Благодаря измене была взята и Астрахань. В городе находился первый русский корабль европейского типа, 22-пушечный «Орел». Это была еще одна непродуманная идея Ордина-Нащокина, создать на Волге и Каспии флот из таких кораблей. Но для здешних условий навигации тяжелое судно не годилось, застревало на мелях. И не могло маневрировать на реке, оказавшись беспомощным против казачьих стругов. «Орел» разинцы сожгли. Голландская команда бежала на шлюпках в Персию. Среди них был парусный мастер Ян Стрейс — кстати, тоже пират, разбойничавший в Индийском океане, а потом нанявшийся в Россию. А записки Стрейса — единственный источник, упоминающий историю с персидской княжной [181]. На самом же деле при разгроме иранской эскадры Разин захватил княжича Шабын-Дебея, освободив его в Астрахани. Сохранилась дипломатическая переписка по данному вопросу, но ни о какой «сестре» Шабын-Дебея в ней нет ни слова. А другие авторы того времени говорят не о княжне, а о какой-то татарке, которую Стенька утопил по пьяному делу.
Он и в Астрахани проявил крайнюю жестокость. Вакханалия длилась 3 недели. Орда пила все, что льется, насиловала все, что шевелится, а любого, кто не понравился, ждали пытки и смерть. Людей резали, топили, вешали за ноги, на крюке под ребро, рубили руки и ноги и отпускали ползать, истекая кровью. Но с Усом Разин поссорился, и они разделились. Ус остался «воеводой» в Астрахани, а Стенька повел 10 тыс. сброда вверх по Волге. Ничего оригинального он не изобрел: пытался раздуть новую смуту под флагом самозванчества. Посреди каравана судов шла барка, обитая красным бархатом — на ней якобы везли «царевича Алексея Алексеевича», недавно умершего. И вторая, обитая черным бархатом — на ней якобы везли патриарха Никона, недавно низложенного. Утверждалось, что оба они были «против бояр», но царевич не умер, а сбежал от отца.
Существует легенда, будто сам Никон благословил мятеж, но истине она не соответствует. В окружение Разина попал Лазунка Жидовин, крещеный (для видимости) еврей, который был у Никона лекарем и получил чин «патриаршего сына боярского». Видимо, после низложения патриарха он был сослан или бежал в Поволжье. Он-то и стал автором пропаганды об участии и благословении Никона. Саратов и Самара встретили Разина хлебом-солью, что не спасло их от грабежей и кровавых оргий. Всех дворян, чиновников, богатых горожан истребляли. Кроме дочерей и молодых жен, которых Разин «венчал» со своими громилами, обводя вокруг дерева. Все документы и архивы сжигались — Стенька вообще не терпел никакого письма. А крестьян и городскую чернь он скопом верстал в «казаки» — делил на десятки и сотни, органом управления становился круг. Но Среднее Поволжье было еще слабо заселено. И лишь севернее мятеж получил широкую подпитку. Поднялись крепостные, портовая волжская рвань, соблазнившиеся грабежами удальцы, шайки мордвы, чувашей. Там и тут стали действовать разинские эмиссары, банды самостоятельных вожаков.
Однако 4 сентября под Симбирском Разин впервые встретил сильное сопротивление. Стрельцы и служилые казаки под командованием Ивана Милославского не изменили, не разбежались, а стойко отбивались. И воры у города застряли. А царь перебрасывал полки с Украины. И в первом же сражении под Свияжском Юрий Барятинский опрокинул и рассеял скопища Разина. Сам Стенька был дважды ранен, что подорвало славу «характерника», которую он распускал о себе — мол, ни ядра, ни пули его не берут, и он может заговаривать вражеское оружие. После этого атаман повел себя совсем не героически. Бросил толпы соблазненного им люда и сбежал с кучкой приближенных. Барятинский гнал мятежников до Симбирска, где их и добили. Другие царские воеводы постепенно очищали уезды, охваченные бунтом — банды «воров» были лихими в расправах над безоружными, но серьезной силы не представляли.
А Разин удирал на юг. Теперь его не впустили ни Самара, ни Саратов. Один раз обожглись — поумнели. Он снова собирал вокруг себя бродячие шайки, свирепствовал, приказывая сжигать пленных. Но отношения в «воровском» стане были отнюдь не братскими. В Астрахань к своему врагу Усу Стенька, оставшись без «войска», идти не рискнул. Вернулся на Кагальник. Соединился с бандой брата, Фрола Разина. Попытался взбунтовать казаков, появился у Черкасска, но донцы больше знать его не желали, встретили запертыми воротами и изготовленными пушками. Он бесчинствовал и на Дону, «прямых старых казаков донских, которые за церковь и крестное целование и за Московское государство стояли… побил и пограбил и позорил» [35].
Атаман Яковлев направил к царю станицу с просьбой о помощи. В присутствии казачьих послов патриарх предал Стеньку анафеме, и на Дон был отправлен полковник Касогов с тысячей солдат. 14 апреля 1671 г. казаки вместе с этим отрядом выступили на Кагальник. Разин намеревался обороняться, но все орудия на валах оказались заклепанными — его банда решила откупиться, выдав атамана. Братьев Разиных привезли в Черкасск. Их подручных казнили по «войсковому праву», а Степана и Фрола отправили в Москву на «колеснице позора». Старшего везли на телеге, прикованного к виселице, младший бежал следом с петлей на шее. Они были приговорены к четвертованию. В июне Степана Разина казнили, а Фрол оробел и крикнул «слово и дело», что по закону давало отсрочку. Он объявил, будто готов указать клады, спрятанные братом. Но лгал, ничего показать не смог и тоже был казнен. Второй самозваный атаман, Василий Ус, умер от какой-то «червивой болезни». А очаг мятежа в Астрахани был ликвидирован отрядом Ивана Милославского и Каспулатом Черкасским, приведшим с Кавказа кабардинцев и терских казаков.
Бунт Разина имел еще одно важное последствие. При разбирательстве открылось, что хотя донское казачество само пострадало и помогало подавить мятеж, но и не было целиком невиновно. Не ликвидировало опасность в зародыше. Смотрело сквозь пальцы на выходки разбойника, торгуя с ним. Да и отряды Стеньки, Фрола и Уса составлял не только пришлый сброд, к ним примкнула и часть казаков. Поэтому Алексей Михайлович повелел привести Дон к присяге. В Москве ее принесли атаманы Яковлев и Самаринов, а на Дону дело было поручено Касогову. Круг шумел четыре дня, возражая, что прежде царю и «без крестного целования служили». Но, в конце концов, донцы согласились, и 28 августа 1671 г. принесли присягу. Был введен и реестр. Хотя численно он не ограничивался. Из Москвы прислали два экземпляра книги, в которые вписали имена присягнувших. Одна книга вернулась в столицу, вторая осталась в Черкасске, чтобы туда вписывали казаков, которых Войско в дальнейшем будет принимать в свои ряды. Но все права казачьего самоуправления были при этом сохранены.

Польша так затерроризировала Украину, что она целых 10 лет не смела поднять голову. Разгром казачества по сути оголил границы. Татары в 1640 г. прокатились по окрестностям Переяславля, Корсуня и Полтавы, совершенно беспрепятственно угнали массу людей и скота. Но с подобными «издержками» паны мирились. Главное — не стало очага сопротивления. А покорность давала возможность усилить гнет. Даже папский нунций Руггиери отмечал, что «в целом свете нет невольника более несчастного, чем польский кмет». А Боплан писал: «Но это еще менее важно, чем то, что их владельцы пользуются безграничной властью не только над имуществом, но и над жизнью своих подданных… положение их бывает хуже каторжников на галерах». Разумеется, паны не сами выжимали деньги из крестьян. У них хватало других дел — балы, пиры, охоты, заседания сената и сейма. А хозяйства они стали сдавать их в аренду евреям. Которые были для православных чужаками, сговор и поблажки исключались. И образовывался взаимовыгодный симбиоз. Пан получал наличные и мог пускать их на ветер. А арендаторы добывали ему деньги, не забывая и свой «гешефт».
Под покровительством панов они чувствовали себя неуязвимыми, наглели. Сочли, что пришло их время наживаться. Там, где пристраивался один, вскоре оказывались десятки. Современник писал: «Жиды все казацкие дороги заарендовали и на каждой миле понаставили по три кабака, все торговые места заарендовали и на всякий продукт наложили пошлину, все казацкие церкви заарендовали и брали поборы» [32, 109]. Ведь церкви были «недвижимостью», и по польским законам принадлежали пану, который, издеваясь над православными, передавал их арендатору. Да и сами евреи, ощущая ненависть со стороны обираемых крестьян, мстили им. Сдирали поборы за крещение, венчание, отпевание. Кочевряжились, открыть ли церковь для службы и за какую сумму? Тешили самолюбие, заставляя прихожан унижаться перед собой. Монополизировали даже выпечку просфор, метили их и проверяли, чтобы литургия служилась на их просфорах [57]. Арендаторы пользовались и панским правом жизни и смерти, проявивших недовольство по их доносам быстро отправляли на виселицу.
Но все, что копилось 10 лет, прорвалось… Возглавил восстание Богдан (Зиновий) Хмельницкий. Он был сыном сотника, получил отличное образование, окончив школу Киевского братства и иезуитскую школу в Ярославе, владел пятью языками. В 1620 г. в битве под Цецорой его отец погиб, а сам Богдан попал в плен к татарам, был в неволе, пока его не выкупили. В Смоленской войне сражался на стороне короля. Но затем принял участие в антипольских восстаниях. Был амнистирован, дослужился до войскового писаря реестровых казаков. Возглавлял отряд казаков, который король по просьбе кардинала Ришелье посылал во Францию для участия в войне против испанцев. Однако в 1647 г. чигиринский подстароста Чаплинский отнял у Хмельницкого наследственный хутор, красавицу-жену, а младшего из трех сыновей от первого брака, пытавшегося протестовать, запорол до смерти. Ни у чигиринского старосты Конецпольского, ни на сейме в Варшаве, ни у короля Богдан справедливости не нашел, добиться управы на магната в Польше было невозможно. Зато когда он начал изливать возмущение, его схватили и приговорили к смерти.
Хмельницкий сагитировал охранявшего его полковника Кречовского и бежал в Запорожье. Сечь в это время располагалась на Никитинском Рогу (Никополь) и была занята поляками. Но многие запорожцы не разошлись, обитали на окрестных реках и хуторах. Вблизи Сечи Хмельницкий собрал 300 казаков, напал на польский гарнизон и перебил его. Стали стекаться остальные запорожцы, провозгласили Богдана гетманом. Он заключил союз с крымским ханом, разослал по Украине универсалы с призывом к восстанию и весной 1648 г. выступил на поляков. Сперва у него было лишь 3 тыс. казаков, но на его сторону перешли реестровые. И брошенные на подавление коронные войска были разгромлены в битвах под Желтыми Водами и Корсунем. Вот тут-то занялось по всей Украине. Крестьяне брались за косы и вилы, составляли загоны, били помещиков, грабили усадьбы.
Паны принялись усмирять подданных испытанными методами — террором. Отряды, которые возглавил Иеремия Вишневецкий, оставляли за собой сожженные селения и груды трупов. Людей распинали, распиливали пополам, обливали кипятком и горячей смолой, сажали на кол, сдирали заживо кожу. А Вишневецкий еще и подзадоривал палачей: «Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают». Но восстание разливалось все шире. Из казаков и крестьян сформировались отряды Кривоноса, Ганжи, Небабы, Нечая, Половьяна, Морозенко. Брали замки, города, и шляхте пощады тоже не было. Пришла расплата и евреям. Было разгромлено более 700 иудейских общин и погибло 100 тыс. евреев — цифра, разумеется, условная, кто их там считал? Но эти цифры говорят и о другом. О том, какие масштабы приняло «арендаторство», и как крепко успели насолить пришельцы местному населению. В Варшаве спохватились, созвали общее ополчение шляхты. Но Хмельницкий наголову разгромил его под Пилявцами, недалеко от г. Староконстантинова, и гнал врага 300 км, до Львова.
Еще в начале восстания гетман созвал раду, постановившую обратиться в Москву с просьбой о помощи и принятии в подданство. В России к этому отнеслись сперва осторожно — уже привыкли, что «черкасы» постоянно восстают, просят о подданстве, но в случае войны поддерживают поляков. Требовалось посмотреть, как дальше дело пойдет. Но царь начал помогать Хмельницкому оружием, деньгами, велел отпустить к нему донских казаков. Они и до царского указа, помня о казачьем братстве, поддержали украицев. Направленный к Хмельницкому посол Унковский доносил «Козаки донские обещались выступить немедля, и многие из них уже пришли». Под Пилявцами сражался полк донцов. Позже прибыли отряды атаманов Сергеева и Медведева [32].
Москва осторожничала еще и потому, что сам Хмельницкий не до конца определился. Не терял надежды, что с поляками получится договориться. В это время умер король Владислав, и казаки требовали избрания его сына Яна Казимира, наобещавшего им решить все проблемы. И под давлением повстанцев сейм возвел его на престол. Но бывший иезуит Ян Казимир, которого папа римский ради короны освободил от монашеского обета, выполнять своих обещаний не думал. Решил раздавить Украину. В 1649 г. война возобновилась. Хмельницкий не дал двум частям вражеского войска соединиться, одну осадил под Збаражем, а шедшего на выручку короля разбил под Зборовом. От полного уничтожения поляков спас союзник казаков, хан Ислам-Гирей. Он не хотел крушения Польши, ему было выгоднее неустойчивое равновесие, чтобы иметь возможность вмешиваться. И был заключен Зборовский договор. Реестр казаков увеличивался до 40 тыс. Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства приобрели автономию — все руководящие посты там передавались православным, запрещалось размещение коронных войск, въезд иезуитов и евреев. Киевскому митрополиту предоставлялось право заседать в сенате, при его участии сейм должен был решить вопрос об отмене унии.
Хмельницкий провел реформы, разделив Украину на 16 полков. Это было не только военные, но и административные единицы, управлявшиеся полковниками и содержавшие войсковые части. Но договор сразу стал нарушаться. Митрополита в сенат не допустили. А реестр в 40 тыс. оказался мал для украинцев. Ведь казаками-то объявили себя все повстанцы — напомню, в Речи Посполитой это означало и свободного земледельца. По договору же получалось, что 40 тыс. обретут человеческие права, а остальные должны вернуться в «хлопское» состояние. Люди протестовали, не подчинялись. Хмельницкий лавировал. В гетманский реестр вместо 40 вписал 50 тыс. И добавил еще один, для сына Тимоша — 20 тыс. Придумал закон о «наймитах» (работниках) казаков, которые также причислялись к казачеству. Но поляки таких отклонений от договора не признавали. Помещики возвращались в свои владения с отрядами, наводили «порядок» порками и виселицами.
В 1651 г. стороны вновь взялись за оружие. Но в битве под Берестечком изменил крымский хан. В разгар сражения увел орду прочь. Предпочел вместо этого набрать полон по Украине, оставшейся беззащитной — боеспособные мужчины ушли на войну. А Хмельницкого, бросившегося вернуть союзников, татары задержали и увезли с собой. Войско, оставшееся без предводителя, было прижато к болоту и разгромлено. Поляки вторглись на Украину, истребляя всех на своем пути. Однако полковники организовали сопротивление, остановили врага. Из Крыма за выкуп отпустили Хмельницкого. И был заключен новый договор, Белоцерковский. Реестр сокращался до 20 тыс. А права самоуправления сохранялись не в трех воеводствах, а в одном Киевском. Этот договор и подавно не удовлетворил ни украинцев, ни поляков. Сейм его даже не утвердил. Счел, что надо добивать повстанцев. В воеводства, возвращенные под польскую власть, были брошены карательные экспедиции. Люди массами бежали в Россию. А у Хмельницкого возник новый план, создать союз малых государств который мог бы стать самостоятельной силой — из Украины, Молдавии, Валахии, Трансильвании. Из этого ничего не вышло. Борьбу за Молдавию он проиграл, при осаде Сучавы погиб его сын Тимош.
Однако Россия теперь уже уверенно взяла курс на поддержку Украины. Готовились войска, формировались новые полки — в Москве понимали, что борьба будет трудной. Царские дипломаты стали оказывать давление на поляков, придираться по разным поводам. А в 1653 г. посол Репнин-Оболенский предъявил Польше ультиматум. Дескать, царь согласен «отдать ей вины… если король и паны рады успокоят междоусобие с черкасами, возвратят православные церкви, которые были оборочены под унию, не будут впредь делать никакого притеснения православным и помирятся с ними по Зборовскому договору». Поляки ультиматум отвергли. Мало того, на сейме, собравшемся в Бресте, было принято постановление о геноциде. Дескать, раз существование казаков представляет для Речи Посполитой угрозу вечных бунтов, то остается одно: просто уничтожить их. И панские отряды принялись приводить приговор в исполнение, вырезая всех без разбора [75].
1 октября Земский Собор в Москве единогласно постановил «против польского короля войну весть» и «чтоб великий государь… изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять под свою государеву высокую руку». Обратите внимание на формулировку — термин «Малороссия» был введен позже, а сперва новое образование обозначили «Войском Запорожским» как раз из-за того, что все восставшие украинцы причислили себя к казакам. На Украину отправилось посольство боярина Василия Бутурлина. И в Переяславле была созвана рада с участием делегатов от всех городов и полков. 3 января прислала свое решение Запорожская Сечь, проголосовавшая за воссоединение: «Даемо нашу вийсковую вам пораду». А 8 (18) января 1654 г. открылась рада, постановив, «чтоб есми во веки всем едино быть». Грамотой Алексея Михайловича на Украине сохранялось самоуправление, в ее внутренние дела правительство не вмешивалось. Гетману отдавался сбор налогов, они шли на казачье войско. Утверждалась выборность всей старшины и реестр в 60 тыс. — а если без жалованья, то сколько угодно.
Но в учебниках рассказ о воссоединении Украины с Россией почему-то завершается Переяславской радой. На самом же деле этим событием только началась полоса жестоких войн, и вести их России пришлось аж 27 лет. В 1654 г. царские рати перешли в наступление по всему фронту. В их составе насчитывалось 21 тыс. казаков — из них 5 тыс. служилых, остальные донские и яицкие. Да Хмельницкий прислал Алексею Михайловичу 20 тыс. украинских казаков под командованием наказного атамана Золотаренко. Большинство белорусов встречали русских как освободителей, и из них был сформирован Чаусовский казачий полк — от которого берет свое начало Белорусское казачество. Царские войска в нескольких сражениях разгромили армии Радзивилла, Гонсевского, Потоцкого, взяли Смоленск, Белую, Витебск, Дубровну и еще десяток крепостей. В 1654—1655 гг. были почти полностью заняты Белоруссия и Литва, войско Хмельницкого и Бутурлина очистило от поляков Украину до Львова. Речь Посполитая, совершенно разбитая, уже не могла сопротивляться.
Но союзником Польши стал Крым. И внезапно вмешалась Швеция. Придя «на готовое», пользуясь плодами русских побед, король Карл Х Густав вторгся в Польшу. На словах демонстрировал дружбу к Алексею Михайловичу, предлагал заключить союз. Но завел переговоры с панами, переманивая их под свое покровительство и обещая защиту от русских. Пытался соблазнить Хмельницкого выйти из-под власти царя. Свежие шведские полки стали теснить русских, захватывая литовские и белорусские города, уже присягнувшие Москве. И России пришлось перенацеливать силы против нового противника.
В 1656 г., объявив Карлу Х войну, царь двинул войска в Прибалтику. Наша страна была в это время достаточно сильна, и шведов тоже отлупила. Не удалось взять только Ригу из-за отсутствия флота. Но русские полки овладели Дерптом (Тарту), Мариенбургом, Динабургом, Кокенгаузеном, заняли половину Эстонии и Латвии. Казаки в этой кампании поучаствовали не только в полевых сражениях и взятии городов. Небольшой отряд Петра Потемкина наносил вспомогательный удар у Финского залива. И по предложению патриарха Никона в него были включены несколько сотен донцов, чтобы действовали на Балтике так же, как на Черном море. Отряд на стругах спустился по Неве, с налета захватил крепость Ниеншанц (на месте Санкт-Петербурга). И казаки вышли в море. У о. Котлин встретили шведские корабли, везшие воинский отряд, напали на них, захватили и потопили. Таким образом первая морская победа на Балтике была одержана казаками — рядом с нынешним Кронштадтом. И за полвека до Петра. А потом казаки с солдатами Потемкина совершили рейд в Финляндию, взяли и сожгли г. Нейшлот.
В результате одержанных побед два главных противника были нейтрализованы, с поляками и шведами начались переговоры о мире. Остался Крым. И на 1657 г. был спланирован двойной удар, с Дона и Украины. Ратники Семена Пожарского и донцы подступили к Азову, побили татар, взяв много пленных. Но наступление с Украины сорвалось — в июле умер Хмельницкий. И вот тут-то начали сказываться совсем иные факторы… Дело в том, что отношение к Москве было среди украинцев далеко не однозначным. Простонародье вполне устраивали порядки, существовавшие в России, где сильная власть государя не давала своевольничать знати. Но казачья старшина, захватив земли и замки магнатов, чувствовала себя «новой знатью», и ей куда больше импонировали польские порядки — если саму старшину уравняют в правах с панами. Имела обратную сторону и система полков, введенная Хмельницким. Полковники превратились в «удельных князей», формировали собственные части, верные лично им. Наконец, смута на Украине, как и всякая гражданская война, вынесла волну разной шпаны, противившейся любой стабилизации — абы погулять и пограбить.
Пока Хмельницкий был жив, он умел держать подчиненных в узде. Но после него пошел раздрай. Старшина протащила на пост гетмана Ивана Выговского. Он был польским шляхтичем, попал в плен под Желтыми Водами, понравился Хмельницкому, женился на его дочери, стал генеральным писарем. А получив гетманскую булаву, он развернул войну против предводителя пророссийской «народной партии» полтавского полковника Мартына Пушкаря. Сторону Пушкаря приняло Запорожье, прислало 7 тыс. казаков. Но Выговский призвал татар, взял Полтаву и убил соперника. И заключил с Яном Казимиром Гадячский договор о возвращении Украины под власть Польши. Речь Посполитая тут же прервала переговоры с Россией. Она воспользовалась передышкой, усилилась. Поддержку ей оказали Рим, Австрия, Франция — и дипломатическую, и финансовую, что позволило навербовать наемников. И враги перешли в контрнаступление.
В 1659 г. на Украину выступила армия Алексея Трубецкого. Но царь не хотел начинать братоубийства с украинцами — ведь вся война велась ради их освобождения. Трубецкому предписывалось «уговаривать черкас». Чем и воспользовался Выговский. Его казаки совершили налет на русский лагерь, стоявший под Конотопом, порубили людей, угнали лошадей. В погоню пошла вся русская конница, 20 тыс. всадников под командованием Семена Пожарского. Выговский увел их подальше и заманил в засаду — на р. Сосновке ждала татарская орда. Вырваться удалось немногим, большинство погибло. Пожарский попал в плен, ему обещали жизнь за переход в ислам. Он плюнул в бороду хану и был обезглавлен. 5 тыс. пленных перерезали — Выговский заранее условился с ханом пленных не брать, чтобы положить кровь между украинцами и русскими [75].
Но просчитался. По приказу Москвы донские казаки атамана Корнила Яковлева напали на крымские улусы, и хан тут же увел воинство назад. На Украину двинулись русские подкрепления. И большинство казаков предателя не поддержало. Полки и города принимали сторону России, «государю добили челом и присягали, а изменников заводчиков, которые были с Ивашком Выговским, всех побили». Выговский бежал к полякам. 17 октября в Переяславле открылась рада, избравшая гетманом Юрия Хмельницкого. Но теперь были приняты и статьи об учреждении русских воеводств в 5 городах — Киеве, Переяславле, Чернигове, Брацлаве и Умани. Тем не менее, даже после измены Выговсккого царь своих обещаний о сохранении самоуправления не нарушил. Воеводы на Украине не получили ни административной власти, ни «кормлений» (судебных пошлин) и являлись лишь начальниками русских гарнизонов.
Казалось, дела выправились. На 1660 г. планировалось сломить Польшу двумя ударами, в Белоруссии и на Украине. А чтобы отвлечь Крым, предполагалось опять напасть на него из Запорожья и с Дона. Однако помощь хану вдруг оказала Турция. Причем опередила казаков. К Азову пришла эскадра из 33 кораблей и высадила 10 тыс. воинов. Сюда же подошли 40 тыс. крымцев. И армия двинулась на Черкасск. В нем находилось в это время 3 тыс. казаков и 7 тыс. царских ратников. Приступ они отбили. И вместе с подоспевшими казаками из других городков контратаковали, прогнав врага до Азова. Но лезть на крепость, куда отошло войско, было бы безумием. И казаки отошли на Дон. А турки, чтобы пресечь дальнейшие вылазки донцов, начали строить у Азова две каланчи с артиллерией и протянутыми между ними цепями.
Между тем, рать Василия Шереметева уже начала наступление на Волынь. Но хан Мехмет-Гирей привел к полякам всю крымскую орду. А Юрий Хмельницкий качествами своего отца отнюдь не обладал, был полнейшим ничтожеством. И изменил вслед за Выговским. В результате армия Шереметева под Чудновом попала в окружение и погибла. И вот теперь Россия попала в очень тяжелое положение. Ей пришлось заключить со Швецией невыгодный Кардисский мир, отказавшись от всех завоеваний в Прибалтике. Поляки наступали, отбирая белорусские города. Хмельницкий с татарами вторгался в русские пределы, подступал к Севску, Карачеву, Путивлю.
Но эффективный метод борьбы с крымцами был уже отработан. Запорожцы во главе с кошевым атаманом Иваном Сирко и донцы атамана Яковлева раз за разом наносили контрудары по ханским владениям. К этим рейдам правительство сумело привлечь и калмыков. И татары, узнав о набегах, неизменно уходили в свои улусы. От Хмельницкого отпали и казаки Левобережья Днепра, их возглавил переяславский полковник Самко. Пошла междоусобная резня между украинцами. Главную поддержку Хмельницкий получал извне, отряды ему присылали и поляки, и крымцы, но под Каневом армия Григория Ромодановского и казаки Самко прижали войско изменника к Днепру и разнесли вдребезги. Многие враги утонули, удирая вплавь. Сам Юрий едва спасся, спрятавшись в лесу. После этого он утратил всякий авторитет, от него стали отпадать сторонники, и он ушел в монастырь. В июне 1663 г. в Нежине собралась рада, избравшая гетманом Ивана Брюховецкого. Но его не признали правобережные полковники. Провозгласили гетманом Тетерю, подтвердившего Гадячский договор о присоединении к Польше. И Украина раскололась на две части.
Россия же после катастроф на Сосновке и в Чуднове была вынуждена по сути заново создавать армию. Это было очень тяжело. Средств не хватало. Два года подряд вводились чрезвычайные налоги, пришлось пустить в оборот медные рубли вместо серебряных, что вызвало инфляцию и привело к «медным бунтам». И все же, несмотря ни на какие трудности, страна с задачей справилась. На границах сосредотачивались свежие, прекрасно вооруженные и обученные корпуса. Осенью 1663 г. Ян Казимир предпринял решающий удар. В Белоруссии наступала армия Сапеги, а король, соединившись с Тетерей и татарами, вторгся на Левобережье. Взял 13 городов, Брюховецкий молил о помощи. Но царь отправил ему только артиллерию и небольшие отряды, не желая рисковать в украинской «каше» вновь сформированными войсками.
Русское командование выбрало другой вариант действий. На Дон послали Григория Касогова с несколькими полками драгун. К нему присоединились донцы, подошли калмыки, запорожцы. Вместе ударили на Крым, захватили и сожгли г. Перекоп. Хан сразу занервничал и увел орду. Но отряд Касогова с казаками и калмыками продолжил глубокий рейд, форсировал Днепр и взял Чигирин. И устремился на Правобережье, на Буг и Днестр. Теперь занервничали сторонники Тетери, стали отъезжать домой [212]. А Ян Казимир, оставшись без союзников, в начале 1604 г. повернул на север, на соединение с литовской армией Сапеги.
Тут-то и вступили в дело выжидавшие царские рати. Корпуса Куракина и Барятинского побили Сапегу под Брянском и отбросили. А король застрял у г. Глухова. Русский гарнизон и казаки глуховской сотни стойко оборонялись, отбили несколько приступов. Тем временем из Белгорода подошли полки Ромодановского, а с Украины — Брюховецкого. Король решил дать битву, выстроив в поле немецкую пехоту и шляхетскую конницу. Сражение длилось целый день. Под вечер поляки сломались. Отступление превратилось в бегство. Казаки и царские ратники настигли их на берегу Десны и учинили побоище. Враги, бросая оружие, стали уходить по тонкому мартовскому льду. По нему ударила наша артиллерия… От королевской армии уцелели жалкие остатки. Бежали без остановки, замерзали, отставших истребляли казаки.
После столь сокрушительного разгрома поляки согласились на переговоры. И Алексей Михайлович после понесенных потерь, затрат и измен тоже не желал продолжать войну, решил замириться на тех рубежах, которые занимали стороны. Правда, переговоры шли долго и трудно. Паны упорствовали, выдвигали требования вернуть все территории. Москве пришлось подталкивать их к миру военными демонстрациями. Но подтолкнул и крымский хан. Для поляков он стал таким же ненадежным союзником, как раньше для русских и украинцев. Раз Левобережье было прикрыто царскими войсками, то он в 1666 г. пошел за ясырем на Польшу. Пограбил, вызвав жуткий переполох. На ослабленную Речь Посполитую стала коситься и Турция. И в январе 1667 г. было наконец-то подписано Андрусовское перемирие. Москва и Варшава заключали оборонительный союз против татар и турок, к России отошли Смоленщина, Левобережная Украина. Киев с прилегающим районом сперва уступался царю временно, на 3 года, а Запорожье объявлялось совместным владением России и Польши, которое они будут использовать «на общую их службу от наступающих басурманских сил».

Нападения на Азов султан казакам не простил. В 1643 г. на Дон обрушились крымцы и силы азовского гарнизона. Были сожжены Монастырский, Черкасский и ряд других городков. И казаки обратились в Москву. Доносили, что не в состоянии «противиться совокупной силе турской и татарской» [63]. Но Земский Собор в 1642 г. принял решение не только о том, чтобы не принимать Азов. Он постановил оказать покровительство казакам. Царь и Боярская Дума были того же мнения. На Дон был направлен воевода Кондырев с 3 тыс. стрельцов, тысячу «новых казаков» навербовал на подмогу воевода Красников. Местом для нового центра Войска был выбран Черкасский остров, на котором под руководством атамана Павла Федорова в апреле 1644 г. взамен сгоревшего городка была построена крепость. Возводили ее и поселились в ней казаки шести станиц, двух Черкасских (украинских), Павловской, Средней, Прибылянской и Дурновской. Здесь разместился и гарнизон царских войск. С этого времени Дон прочно воссоединился с Россией, и царь стал обращаться в грамотах к «нашему Донскому Войску».
Историки-дворяне и либералы XIX в., писали о том, как государство усмирило «вольницу», обратив ее на полезную службу. Советские авторы и эмигранты из числа казачьих сепаратистов рассуждали иначе — дескать, самодержавие ущемляло волю казаков, превращая их в «служилое сословие». Оба взгляда глубоко неверны. Уже отмечалось, что понятие «воля» весьма глубоко и многозначно. В Польше действительно власть стремилась подавить казаков и уничтожить их волю. Однако Дон, Терек, Яик не были покорены силой. Единение с государством произошло волей самих казаков. Они по своей воле ограничили собственную свободу, обретя за это большую силу. Кстати, Михаил Федорович отнесся к казачьим вольностям очень деликатно. Автономия и традиции Войска Донского были полностью сохранены. Во внутреннее самоуправление Москва не вмешивалась и воеводам на Дону вмешиваться запрещала, они получали права лишь военных командиров. Мало того, находились в подчинении атаманов. Им предписывалось действовать «за одно с казаками под атаманским началом», потому что «казаки люди самовольные». Не вводились российские законы, сохранялось войсковое право. Царь признал даже традицию не выдавать беглых. Только просил, чтобы во избежание недоразумений их не посылали в Москву. И чтобы им не давали «государева жалованья», поскольку оно высылается из расчета на «старых казаков» [35].
Помощь России оказалась для Дона не лишней. В июле 1645 г. 5 тыс. крымцев во главе с царевичем Девлет-Гиреем Нурадином напали на Черкасск. Гарнизон и население мгновенно сорганизовались и отбили татар, нанеся им большой урон. Царевич отступил на р. Кагальник. А атаманы Петров и Васильев с воеводой Семеном Пожарским приняли решение покрепче наказать налетчиков. На крымцев отправилось объединенное войско из 1100 сабель и 6 тыс. пехоты. На стругах и берегом спустились по Дону, оставили суда, совершили бросок через степь, атаковали стан неприятеля и побили его. Нурадин стал откатываться к Азову, запросив оттуда подмогу. К нему выступил паша с 6 тыс. янычар и спагов. И теперь уже превосходящие силы навалились на нашу рать. 600 «новых казаков» и недавно навербованных стрельцов ударились в панику, побежали. Достигнув стоянки стругов, захватили их, а некоторые порубили, чтобы турки не смогли устроить погоню. И удрали вверх по Дону.
Но остальное войско устояло. Нурадин понес большие потери и вышел из боя, повел татар в Крым. После чего и паше осталось лишь повернуть обратно в Азов. Атаманы и воеводы бросили свою конницу на преследование крымцев и трепали их до самого Перекопа. Докладывать об операции пришлось уже новому царю, Михаил Федорович умер, на престол взошел Алексей Михайлович. Действия он одобрил. Дезертиров было велено бить кнутом, «чтоб такое воровство другим было не в повадку». А «бившихся честно» царь похвалил особой грамотой и послал «нашему Донскому Войску, атаманам и казакам, нашего царского величества знамя». Взамен прежнего, сгоревшего в 1643 г. вместе с Монастырским городком. Знамя было малиновым, на нем был вышит св. Георгий Победоносец и российский герб — двуглавый орел.
На будущее казакам ставилась задача: «Крымцев и ногаев воевать, а с турскими людьми под Азовом жить мирно». Но и туркам дали понять, что прощать набеги Россия больше не намерена. Когда от русских послов в Стумбуле очередной раз потребовали изгнать казаков с Дона, они твердо ответили, что об этом и речи быть не может. А вот с Крымом Москва поддерживает отношения только благодаря «дружбе» с султаном, и на все выходки татар будет отвечать адекватно. Слова были подкреплены силой. В 1646 г. в Туле воевода Трубецкой стал собирать большую армию для похода на Крым, на Дону началось строительство лодок. Турки об этом узнали от пленного казака, под пыткой он сказал, что в Черкасске готовится 300 стругов и в Воронеже 500. Великий визирь взбеленился. Арестовал русских послов, кричал, что казнит их, если казаки выйдут в море. Но Турция в это время вела тяжелую войну за Крит против Венеции, и ссора с Россией была ей ни к чему. Впрочем, и царь войны не желал, подготовка была лишь внушительной демонстрацией. И своей цели она достигла. Сошлись на том, что Алексей Михайлович отменил поход, а султан признал включение Дона в состав России и приказал Крыму прекратить нападения.
Для более прочного закрепления южных рубежей Алексей Михайлович в 1646 г. издал указ, разрешавший вольным людям всех сословий уходить на Дон. При этом царь, как и его отец, не вмешивался в казачье самоуправление и подтвердил все права вплоть до закона «с Дона выдачи нет». Дьяк Котошихин писал: «А люди и крестьяне, быв на Дону хоть одну неделю или месяц… и до них впредь дела не бывает никому, потому что Доном от всех бед освобождаются» [91]. Но считать, что казачество множилось за счет беглых, неверно. Они могли селиться на Дону, и только. Их называли «бурлаками». Войско было совершенно не заинтересовано в том, чтобы разбавлять свои ряды сомнительным «набродом». Да и ежегодное жалованье было фиксированным. Принять лишних — значило делить его на большее количество людей. Однако преграда не была непреодолимой. Тех, кто хорошо зарекомендовал себя, отличился в боях, в Войско принимали. Были и массовые «вливания»: в тех случаях, когда звание казака сулило не блага, а труды и опасности (например, когда Каторжный привел для штурма Азова 1,5 тыс. добровольцев, кто уцелел — стали казаками).
Казачьи городки в ту пору представляли собой маленькие крепости, окруженные рвом и земляным валом. По гребню ставили палисад, сажали колючий кустарник. На валу ставили трофейные пушки. Население насчитывало 300—400 человек, в походы каждый городок выставлял свой отряд — станицу. Поэтому название «станица» стало применяться и к самим городкам. Посреди городка строилась большая становая или станичная изба. В ней жили холостые казаки, зимой или в непогоду проводились общие сходы, посиделки. А вокруг станичной избы располагались курени семейных, оставляя свободной главную площадь — майдан. Такое устройство городков было характерно и для Дона, и для Яика, Терека. Только конструкции домов в разных местах отличались — были мазанки, рубленые избы, жилища из дикого камня, глины, хвороста. Обязательно имелись бани.
Главным хозяйственным промыслом были рыбные ловы и облавные охоты. Их правила регламентировались войсковыми законами, на лов рыбы и охоту выходили всей станицей под руководством особых, выбранных на этот случай атаманов. Но постепенно росла и роль скотоводства, огородничества. Городку принадлежала определенная территория, она называлась юртом. А вся земля Войска считалась казачьим присудом — присужденной от Бога за службу. У каждого городка существовали свои праздники, на год избирались станичные атаманы. А войсковой круг (на Дону он собирался дважды в год, 1 января и 1 мая) избирал войскового атамана, войскового есаула и войскового дьяка. Лица, занимавшие руководящие посты, назывались «старшиной». Но к старшине относили и тех, кто занимал эти посты прежде — войсковой атаман советовался с ними, привлекал для тех или иных поручений. Сам войсковой атаман пребывал в Черкасске, а если возглавлял поход, оставлял за себя наказного (назначенного) атамана. Или посылал вместо себя наказного атамана. А для командования отдельными отрядами назначались походные атаманы.
Важнейшее место в жизни казаков играла православная вера. Когда патриарх Филарет в 1630 г. за прегрешения донцов арестовал зимовую станицу, в описи вещей атамана значились Евангелие, требник, часослов, Четьи-Минеи и Апостол, купленные в Москве для Войска. Были у казаков свои монастыри, туда делались вклады, многие уходили на старости лет или по инвалидности. У запорожцев — Киевский Межигорский монастырь, у донцов — Борщевский, Усть-Медведицкий. Церковные службы и обряды долгое время проходили в часовнях или на майданах. Но в XVII в. в Сечи была построена церковь Покрова Пресвятой Богородицы. А первый храм на Дону казаки решили поставить в 1650 г. Царь одобрил их инициативу и послал 50 руб. Но донцы не без юмора отписали ему: «Пятьюдесятью рублями церковь не построишь». Алексей Михайлович устыдился и послал еще 100 руб., а также священников, богослужебные книги и утварь. И в Черкасске был построен деревянный собор Воскресения Христова. Но в обрядах сохранялись некоторые особенности. На Руси запрещалось входить в храм с оружием — а казаки в свои церкви долгое время приходили с саблями. И во время чтения Евангелий наполовину вынимали их из ножен, подтверждая готовность сражаться за Православие. Во время постов казаки отказывались только от мясо-молочных продуктов и переходили на рыбу. При дефиците хлеба, круп и овощей иные варианты были невозможны. А уж в Сибири, особенно в экспедициях, о соблюдении постов говорить не приходилось, питались тем что есть.
В походах казаки подразделялись на сотни, каждой командовали два сотника. Сотни делились на курени во главе с куренными атаманом и есаулом. Постепенно выигрывая борьбу за степь, казаки уже могли себе позволить иметь табуны и обзавелись конницей. Но она была еще немногочисленной, большинство сражалось пешими. Да и качество казачьей кавалерии еще не достигло должного уровня. Французский инженер Боплан в 1630-х гг. писал, что казаки — прирожденные пехотинцы, «сотня их в таборе не побоится ни тысячи ляхов, ни нескольких тысяч татар», «нельзя сказать, чтобы были плохи и на море; но не таковы на конях: я сам видел, как 200 польских всадников рассеяли 2000 отборных казаков» [57]. Единой казачьей формы, конечно, еще не существовало. Одевались кто во что. Но из принципов целесообразности вырабатывался более-менее однотипный казачий костюм. Причем любопытно, что названия частей одежды происходят из совершенно разных эпох и от разных народов.
На Дону барашковая шапка именовалась «трухменкой» (туркменкой) — хотя с туркменами донцы, вроде, не контактировали [63]. Не исключено, что название сохранилось от древних торков, служивших киевским князьям. А в Запорожье шапка называлась «кабардинкой», и объяснить этого казаки не могли [57]. Может, термин был перенят в XVI в. при походе Вишневецкого в Кабарду? Или от запорожцев, ходивших иногда на Терек? Или от «черкас», переселившихся в XIII в. на Днепр? Фасон верхней одежды был практически одинаковым — русский кафтан (у запорожцев «каптан»). Носили и более легкую одежду, у которой полы были короче, чем у кафтанов. Она на Днепре называлась славянским словом «свита», у верхнедонских казаков русским «зипун», у нижнедонских и терских — татарским «чекмень» [284]. В холодную погоду надевались тулуп, епанча (плащ), бурка («епанча полстяная»). Нижней одеждой служила холщевая рубаха (сорочка). Казачьи штаны в Поднепровье и на Дону называли тюркизированным словом «шаровары». Но на Тереке, в Поволжье, Оренбуржье сохранялось более древнее произношение — «чамбары» [195, 201] (или «шамбары», «чембары»). Это слово даже до-сарматское и до-скифское, оно кельтское, т.е. пришло аж из киммерийской эпохи и означает «покрытие», «закрытое место» (ср. англ. «чамбер», франц. «шамбре», русск. «амбар»).
Важной деталью туалета был пояс. Ходить «распоясанным» считалось неприличным. Иногда он был кожаным, украшался бляхами и подвесками, иногда использовали турецкий кушак, которым оборачивались несколько раз. Обувались в чоботы-сапоги. Легкие башмаки в Поднепровье назывались древнерусским термином «черевики», на Дону «чирики» (видимо, вариант произношения того же слова). Но в ходу были и самоделки — лапти, «ходаки» (деревянные чувяки). Зимой — валенки (иногда без голенищ — «кенди») [219]. Терские казаки перешли на кавказскую обувь, кожаные «сапоги-чулки», натягивавшиеся на ногу в размоченном виде. И называли их «поршни» [195]. Хотя это слово древнеславянское и обозначало совсем другую обувь — постолы, кожаные лапти. Очевидно, тип обуви изменился, а название осталось старое.
Казачки на Дону носили русские сарафаны. Нарядной одеждой был кубелек, перенятый у татарок — без воротника, закрытый под шею, с расширенными книзу рукавами. Терские казачки носили чекмень, как у кабардинок и чеченок, голову и нижнюю часть лица обвязывали платком. Головным убором донских замужних женщин служили русские кички с рогами, татарские колпаки. Девушки надевали головные перевязки с медными и серебряными подвесками, зимой высокие меховые шапки. В косы вплетали ленты, шелковые нити. От татарок переняли монисто из монет, височные подвески — «чикилеки». В документах упоминаются жемчужные ожерелья и серьги местного производства — «низано по-казацки» [63].
Выходная и повседневная одежда, конечно, отличались. В летнее время для работы по хозяйству и по дому единственной одеждой казачек служила рубаха. Это отнюдь не считалось чем-то непристойным (как и у крестьянок Юга России). А казаки в походах, на рыбных ловах, одевались похуже — в холщевые шаровары, серьмяжные зипуны. Зато уж на праздниках любили щегольнуть шелковыми вышитыми рубахами, парадные чекмени и кафтаны шили из дорогих тканей, с ложными рукавами, расшивали золотом и жемчугом. Нарядной одеждой служили мужские и женские шубы, в то время их шили мехом внутрь, покрывая бархатом, заморским сукном, вышивкой, и часто надевали не для тепла, а для красоты. Женщины, как и во все времена, старались одеться помоднее. На Украине следили за польскими образцами, на Дону — за российскими. Например, щеголяли в башмачках и сапожках на очень высоком каблуке, которые в XVII в. были «последним писком» моды в Москве.
Развивалась и культура. Грамотных среди казаков было не так много, и творчество в основном было устным. Зимними вечерами, собравшись в станичной избе, люди рассказывали сказки, былины, играли песни (кстати, термин «играть песни», а не «петь», характерен для Древней Руси, но сохранился только у казаков). Рождались песни в своей же казачьей среде. Иногда — в честь каких-то событий, героев, иногда — о родной природе, бытовые. И проходили «естественный отбор». Одни забывались, а лучшие сохранялись, передавались из поколения в поколение. И старинные песни, записанные исследователями в XIX в., обнаруживают очень высокий уровень поэтического мастерства. Куда более высокий, чем профессиональная «официозная» поэзия XVII—XVIII вв. Были свои художники. Расписывали стены домов, посуду, сундуки, шкатулки. Умели красиво резать по дереву и кости. Сохранились замечательные запорожские иконы, где кроме Господа, Девы Марии и святых изображены поклоняющиеся им казаки. На станичных и войсковых праздниках устраивались пляски. Проводились и спортивные состязания, в основном военно-прикладного характера: стрельба из ружья и лука, джигитовка, фехтование, борьба, кулачные бои. А среди землепроходцев Сибири были популярны шахматы. Археологи обнаружили несколько комплектов фигур, что также свидетельствует об интеллектуальном уровне казаков
В. Е. Шамбаров

На Дону в описываемое время насчитывалось 48 городков, боеспособное мужское население достигло 15 тыс. И зимой 1636—1637 гг. среди низовых казаков вызрела идея — взять Азов. Но не просто пограбить, а превратить его в центр Войска Донского. Азов являлся мощной крепостью. Обвод каменных стен с 11 башнями достигал 1200 м, высота их доходила до 20 м, глубина рвов — 3 м. Гарнизон состоял из 5,5 тыс., из них 4 тыс. янычар, остальные — городское ополчение. Стены охраняли 200 орудий. Но казаков такие трудности не смущали. А вот боеприпасов требовалось много. И в Москву отправили зимовую станицу атамана Ивана Каторжного. (Прозвище к местам заключения отношения не имеет, в XVII в. каторгами назывались галеры — атаман либо побывал в плену и греб на них, либо захватывал их в бою.)
В столице казаки о своих планах умолчали. Жаловались, что в прошлом году не было жалованья, что в порубежных городах «целовальники стали брать пошлины с казаков», что «многие орды на нас похваляются, хотят под наши казачьи городки войной приходить и наши нижние городки разорить, а у нас свинцу, ядер и зелья нет». Почему не прислали жалованья, неизвестно, а пошлины брали еще по приказу Филарета. Но станицу в Москве встретили благосклонно. Пошлины царь отменил, жалованье отпустил. Его повез дворянин Степан Чириков, который должен был встретить ехавшего из Турции посла Кантакузина. А Каторжный, оценив теплый прием, остался, надеясь выпросить еще и прибавку к жалованью.
Тем временем низовцы бросили клич по всем «верховым городкам и по всем речкам» — собраться в Монастырском городке. Но оговаривалось, что дело сугубо добровольное, и «нетчикам суда и расправы не будет». На круг прибыло лишь 4 тыс. — самые крутые и отчаянные. Однако на Украине как раз было подавлено восстание Сулимы, катились репрессии, и тысяча запорожцев решила вообще бросить родные края, уйти на службу к персидскому шаху. Когда проходили через Дон, их пригласили участвовать в предприятии, и они согласились. Круг приговорил «добывать Азов» и избрал атаманом Михаила Татаринова. Стали делать штурмовые лестницы, готовить пушки, снимая с лодок и стен городков. Тут-то и прибыл на Дон Фома Кантакузин со свитой. Казаки опасались, что он заметил их приготовления, и арестовали. А от царя приехал Чириков с жалованьем. Стал доказывать, что с дипломатами так поступать негоже. Но ему ответили, что «Фомка не посол, а лазутчик», и отпустить отказались.
Чириков отправился обратно в Москву и доложил о замыслах донцов. Но… царь и правительство Черкасского предпочли сделать вид, будто по-прежнему пребывают в неведении. Каторжному отпустили дополнительное жалованье, «зелье ружное да пушечное и пушечные ядра», и повез его тот же Чириков! Которому было велено остаться при казаках в качестве военного наблюдателя. Каторжному разрешили и вербовать добровольцев. Правительство просило лишь не принимать беглых, да и то не слишком настойчиво. Когда воронежский воевода намекнул, что к атаману примкнули не только вольные, но и холопы, Каторжный отрезал: «Беглых выдавать не велено!» То есть Москва негласно поддержала предприятие. Оно как нельзя лучше соответствовало планам правительства, отвлекало татар и турок, позволяя начать строительство засечных черт [207]!
А задержанный Кантакузин и впрямь разобрался, к чему готовятся казаки. Отправил несколько писем в Азов, привязывая их к чурбакам и пуская по реке. Послал слуг пробраться к татарам и ногайцам, именем султана приказывал идти на выручку Азову. Одного из гонцов перехватили на Аксае, надзор за послом ужесточили. 19 апреля казаки выступили — 4 тыс. двинулись на лодках и по берегу, два конных отряда были высланы заслонами в стороны Тамани и Крыма. Отряд на стругах вышел в устье Дона, блокируя Азов с моря. Но турки успели изготовиться к обороне, при подходе казаков янычары стояли на стенах «в стройном чине». Когда осаждающие принялись строить лагерь, азовцы насмехались: «Сколько вам под Азовом не стоять, а его вам как ушей своих не видать». Казаки попытались штурмовать, но были встречены ружейным огнем, артиллерией, защитники лили кипяток и расплавленное олово. И атака захлебнулась. Виновными сочли Кантакузина и его толмача Асана. Обвинили в том, что они предупредили гарнизон, притащили на круг и убили, после чего отпели молебен и окропили табор святой водой. Но настроение стало неуверенным, некоторые казаки сочли, что ничего не получится, опасались подхода турецких подкреплений и предлагали отступить.
В это время Каторжный привел 1,5 тыс. подмоги, прибыл и Чириков с боеприпасами. Это подняло дух. И раз уж не удалось взять город нахрапом, донцы приступили к правильной осаде. Обкладывали крепость шанцами по всем правилам военного искусства, приближались к стенам апрошами (зигзагообразными траншеями). Шли бои в степи. Конные заставы, выставленные на «крымскую» сторону, обнаружили татарский загон, возвращавшийся из набега на Русь, разгромили его и освободили 300 пленников. А из Темрюка и Тамани послали на выручку Азову 4 тыс. конницы. Казаки узнали об этом, собрали свою кавалерию на р. Кагальник, внезапно напали на врагов и рассеяли. Более серьезных попыток помочь осажденным не было — Турция воевала с Ираном, и ее армия завязла под Багдадом. Рассчитывали, что Азов сам отобьется, казаки подступали к нему не в первый раз. Осада длилась 2 месяца. Донцы возвели батареи. У них было 90 орудий, по большей части легких. Но били метко, и несмотря на превосходство турецкой артиллерии, дуэль с ней казаки выиграли: «Башни многи и стены из пушек поразбивали. И окопались… около всего града, и подкоп подвели». Подкоп предназначался для мины, руководил ее устройством «немец Иван Арданов». Может, наемник Смоленской войны, прибившийся к казакам. А может, и Москва тайком прислала специалиста.
18 июня взрыв снес часть стены, «многих басурман с каменьями пометаша».Один отряд во главе с Татариновым, атаковал пролом, другой штурмовал с противоположной стороны, с лестницами и фашинами для закидывания рва. Опомнившись, турки стали оказывать ожесточенное сопротивление. Но казаки уже проникли в город, на улицах, в облаках дыма и пыли от взрыва, пошла «сеча великая». К вечеру часть уцелевших янычар заперлась во внутреннем замке и 5 башнях, часть бежала в степь. Казаки без перерыва продолжали атаковать, подтаскивали пушки, свои и трофейные. На вторые сутки пали последние очаги обороны. Пленных не брали, кроме женщин и детей. Да турки на милость и не рассчитывали, дрались до последнего. А бежавших перехватили конные заслоны у Кагальника и «всех посекли».
У казаков погибло 1100 человек. Было освобождено 2 тыс. русских рабов и рабынь. И добыча досталась огромная. Донцы направили в Москву станицу во главе с атаманом Потапом Петровым. Просили царя принять Азов в подданство. Но, с другой стороны, и подчинения не желали. Наоборот, просили не присылать воеводу, а оставить Азов в полном владении казаков. То есть, лелеяли планы создания автономной «республики», которая пользовалась бы покровительством России — примерно так же, как кавказские княжества [35]. Но именно этот вариант устраивал и правительство! Он позволял избегать открытого разрыва с султаном. Михаил Федорович принял казаков, для порядка попенял за то, что Азов взят «без царского повеления», и особенно за убийство посла — «ибо того не ведется и тогда, когда государи воюют, а я с султаном состою в мире». Однако наградил щедрым жалованьем и поручил вести разведку, «что умышляет крымский хан и ногайские мурзы».
Султан Мурад IV, узнав о падении Азова, был взбешен. Направил в Москву посольство, обвиняя в нарушении мира. Но турецких дипломатов ткнули носом в татарские набеги и развели руками: дескать, крымцы — ваши подданные, а казаки — люди вольные, царю не подчиняются. Так кто же мир нарушает? Султан разослал приказы в Бахчисарай, Керчь, Тамань, Темрюк, требуя отбить Азов. Хан отреагировал по-своему и бросил татар не на Дон, а на Русь — чтобы полон набрать. Но царские рати крымцев уже ждали и крепко побили. В 1638 г. Мурад все же настоял на походе. На Азов двинулись рати из Крыма, Темрюка, Тамани, привлекли ногайцев и черкесов. Успеха они не добились. Орды действовали разрозненно и состояли из конницы, бесполезной против крепостных стен. Налетали, стараясь захватить врасплох. Но и дозоры казаков не дремали. Противник находил ворота запертыми, атаки отражались. Грабить под Азовом было нечего, и степняки уходили не солоно хлебавши. А конные отряды казаков еще и клевали их, набрали много пленных.
Зато донцы, обретя столь удобную базу, учинили массированный морской набег. Турки утверждали, будто вышла тысяча челнов. Это, конечно, преувеничение, в таком случае экипажи составили бы нереальную цифру в 50 тыс. казаков. Но отряды разошлись по всему морю, захватывали суда, погромили Трапезунд, Синоп, Ризе, появлялись у Босфора. Разгневанный султан писал, что если казаков не унять, они доберутся до его сераля. И к Керченскому проливу был выслан флот. Стаи лодок дерзко атаковали его. Но как раз дерзость вылезла им боком. Капудан-паша действовал умело, расстреливая челны артиллерией и не допуская до абордажа. Донская эскадра была разгромлена. После этого поражения казаки изменили тактику. Начали ходить в рейды небольшими группами и избегать столкновений с крупными флотилиями.
Азов быстро обживался. Донцы провозгласили его «вольным христианским городом». Был восстановлен и заново освящен старый генуэзский храм св. Иоанна Предтечи, превращенный турками в мечеть — спустя полтора века казаки помнили, что это за церковь! Помнили, что Азов был их городом. И хранили чудотворную икону св. Иоанна Крестителя, вероятно, спасенную из этого храма. Теперь ее торжественно водрузили в церкви. Построили и новый храм св. Николая Угодника, покровителя мореходов. К некоторым казакам из донских городков переселились семьи. Потянулись и купцы. Русские, персидские. Да и из Крыма, Тамани, Анапы — казаки после азовской добычи и набегов были людьми не бедными, и торговля с ними сулила большие барыши.
Но Мурад IV наконец-то взял Багдад и в 1639 г. заключил мир с Ираном. Вот теперь у султана развязались руки для удара на север. Подстрекали его и поляки, заверяли, что с запорожскими набегами они покончили, значит, осталось покончить с донскими. И турки ограничиваться Азовом не собирались. Решили покорить Дон, изгнать и истребить казаков, а дальше… открывались пути для реализации того плана, который не удалось осуществить в 1569 г. Присоединить Астрахань, Казань… Весной 1640 г. Россия стала собирать на юге армию — все силы, даже солдатские полки со шведской границы. Ожидали турецкого вторжения Но оно не состоялось. Мурад умер, в Стамбуле пошла неразбериха. И войско собрали только в 1641 г. Командующим стал Гассан-паша, ему выделялся флот из 43 галер, сотен галеотов и мелких судов. И армию численностью до 180 тыс.: из них 20 тыс. янычар, 20 тыс. спагов (поместной конницы), 50 тыс. татар, 10 тыс. черкесов. Плюс наемные европейские специалисты по осадам крепостей, вспомогательные войска из молдаван, валахов, болгар, сербов, масса землекопов, носильщиков. Артиллерия насчитывала 129 тяжелых орудий, 32 мортиры и 674 легких пушки.
Армада кораблей причалила южнее устья Дона, в 40 км от Азова, и начала высадку. Сюда же подошли крымцы и черкесы. А в Азове на тот момент находилось 5367 казаков — из них 800 женщин. Возглавил оборону атаман Осип Петров. 24 июня подошла турецкая армия, заполонив все окрестности. И Гассан предложил защитникам оставить город. Указал, что помощи от царя они все равно не получат, а за согласие обещал 42 тыс. червонцев — 12 тыс. задатком, а 30 тыс. когда сдадут крепость. Казаки ответили: «Сами волею своею взяли мы Азов, сами отстаивать его будем; помощи, кроме Бога, ни от кого не ожидаем; прельщений ваших не слушаем, и хотя не орем и не сеем, но так же, как птицы небесные, сыты бываем. Жен же красных и серебро и злато емлем мы у вас за морем, что и вам ведомо. Будем и впредь так же промышлять; и не словами, а саблями готовы принять вас, незваных гостей».
На следующий день паша бросил на штурм 30 тыс. солдат. В яростной сече казаки били врага пушечным огнем, расстреливали из ружей, сбрасывали со стен и рубили лезущих янычар. И отбились — турки потеряли 6 тыс. Вынуждены были действовать осадой. Начали возводить батареи, полевые укрепления и по образцу взятия Багдада насыпать вал вокруг городской стены. Казаки совершали вылазки, мешая работам. Разгоняли землекопов и прикрывавшие их части, разрушили четыре укрепления. Захватив 28 бочек пороха, подорвали турецкий вал. Между тем и остальное казачество поднялось на войну. Стало тревожить тылы вражеской армии. В этой войне впервые ярко себя проявила донская кавалерия. Преимущество в коннице у противника было подавляющим. Но в придонских степях и зарослях отряды казаков захватили полное господство. Нарушали связи осаждающих с Крымом, с оставшейся на побережье эскадрой. Уже вскоре турки стали испытывать недостатки в снабжении. Невзирая на трудности, они все же возвели вал выше крепостных стен, установили на нем орудия и начали жесточайшую бомбардировку. Мортиры закидывали город бомбами, сотня «проломных» пушек долбила стены, постепенно снося их до самой подошвы.
Тем не менее казаки в этом аду держались. И пока противник разбивал укрепления, насыпали позади них второй вал. Артиллерия стала бить по нему. А казаки позади второго начали воздвигать третий… Видя, что боеприпасы тают, Гассан периодически останавливал бомбардировку и предпринимал штурмы. Но они оборачивались лишь новыми потерями. На валах Азова храбро дрались и казачки. Брали ружья убитых мужей и братьев, отстреливались и рубились наравне с мужчинами, под огнем рыли землю, возводя укрепления. А у татар топтание на месте без добычи, нехватка пищи и фуража вызывали ропот. Они стали требовать, чтобы их отпустили пограбить русские окраины, собрать продовольствие. Командующий, чтобы не раздражать их, разрешил хану отправить нескольких мурз на «охоту». Но донские разъезды крутились рядом и держали врага под наблюдением. Одни татарские загоны, едва отдалившись от лагеря, попали под удары казачьих отрядов и были разбиты. Других встретили царские войска, своевременно предупрежденные, потрепали и прогнали.
Гассан-паша из-за потерь и дефицита боеприпасов временно прекратил обстрел и атаки, ограничиваясь блокадой. Осажденные получили передышку, а их братья донцы сумели извне прорваться в город, привести обоз с припасами и подкрепление (численность неизвестна). Но уже близилась осень. С августа залили дожди, ночи стали холодными. В турецком лагере, началась эпидемия, сотнями косившая солдат и рабочих, скученных в палатках и шалашах. Командующий обратился в Стамбул с просьбой отложить кампанию до весны. Но султан ответил: «Возьми Азов или отдай мне голову». Кое-как смогли доставить из Турции и провезти к Азову порох и ядра, и сражение возобновилось. Артиллерия разбила третий вал, сооруженный позади двух уничтоженных. Но защитники уже построили четвертый и отбивались за ним. Были снесены все постройки. Уцелела лишь церковь св. Николая Чудотворца, расположенная за горой, в мертвой зоне обстрела. А казаки зарылись в землю, устроив жилища и укрытия от огня. Прорыли и подземные ходы под валом, по ночам делали вылазки, резали врагов.
Паша применил новую тактику. Стал каждый день посылать на штурм 10 тыс. солдат. Их отбрасывали. Тогда вступали в дело орудия и грохотали всю ночь. А наутро Гассан бросал в атаку другие 10 тыс., предоставляя отдых побитым накануне. И так продолжалось две недели подряд! Казаки держались из последних сил. Половина погибла. Остальные были переранены или больны. У них уже была выбита вся артиллерия, кончались боеприпасы и еда. Турки на стрелах посылали предложения заплатить по тысяче талеров каждому, лишь бы ушли. Они отказывались. За время осады среди казаков не нашлось ни одного изменника, ни одного перебежчика. Наконец, 26 сентября не выдержал крымский хан. Несмотря на угрозы паши снял свое воинство и повел домой. Гассан в отчаянии продолжил атаки…
Но и силы казаков иссякли. Они уже давно превзошли все человеческие возможности. Однако пришел момент, когда стало ясно — больше обороняться не получится. Даже и тогда о сдаче не заикнулся никто. Решили идти в рукопашную, или прорваться или погибнуть в бою. Наступила ночь на 1 октября, канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Казачьего праздника. Собравшись в храме св. Николая Чудотворца, защитники написали прощальное письмо царю и патриарху. Прощались и друг с другом. Долго молились и целовали крест и Евангелие на том, «чтоб при смертном часе стоять дружно и жизни не щадить». Многие дали обет — если уцелеют, постричься в монахи.
Выступили строем. Некоторым казакам было видение — что сама Богородица идет перед ними, показывает путь и защищает своим Покровом. И действительно, когда начало светать, земля оказалась укрыта густейшим туманом. Под его прикрытием казаки вышли к позициям врага и… нашли турецкий лагерь пустым. Оказалось, что в эту же ночь паша снял осаду и начал отводить армию к кораблям. Это было чудо. И оно настолько воодушевило казаков, что изможденная и израненная горстка людей, выдержавших 3 месяца осады и 24 штурма, ринулась в погоню! Настигла турок, налетела на них, расстреливая последними зарядами мушкетов, рубя саблями. Среди неприятелей возникла паника. Они смешались и побежали, давя друг друга. Набивались в лодки, переворачивая их, бросались вплавь и тонули… Для турок поход обернулся полным разгромом, по разным оценкам, их армия потеряла 60—100 тыс. человек, на родину вернулась лишь треть. Казаков в «осадном сидении» полегло 3 тыс.
Но теперь и самым отчаянным было ясно, что в режиме «вольного города» Азову существовать невозможно. Осип Петров послал в Москву станицу во главе с атаманом Наумом Васильевым и есаулом Федором Порошиным. Они везли подробный доклад об обороне и просьбу к царю — принять город в полное владение, прислать воеводу с войсками. Послов встретили в столице как героев, чествовали и угощали, наградили «великим жалованьем». Но вопрос о принятии Азова был не так прост. Согласиться — означало войну. А ситуация очень отличалась от русско-турецких войн XVIII в. Еще и Османская империя была намного сильнее, сохранялась угроза со стороны Польши и Швеции. И правительство поступило осторожно. Отправило комиссию Желябинского осмотреть Азов и доложить о состоянии крепости. А для решения столь важного вопроса в январе 1642 г. был созван Земский Собор. На нем мнения разделились. Делегаты от дворян и прочих служилых высказывались за принятие Азова. Делегаты от торговых и посадских людей были против. Указывали на риск, на неудачи Смоленской войны, на огромные расходы по строительству «засечных черт». Добавилось заключение комиссии Желябинского: «Город Азов разбит и разорен до основания и вскоре города поделать никоем образом нельзя, а от приходу воинских людей сидети не в чем». И Земский Собор постановил — Азов не брать, но и казаков в обиду не давать, оказать им всемерную помощь [207].
В Турции же разгром на Дону вызвал настоящую бурю. Гассан-паша попал в тюрьму. Султан Ибрагим Безумный, разъярившись, учинил массовую резню христиан. Для взятия Азова стала формироваться вторая армия, возглавил ее сам великий визирь Мухаммед-паша. В Москве об этом узнали от русской агентуры. Михаил Федорович отправил на Дон дворянина Засецкого и есаула Родионова с 15 казаками, они везли указ: «Ведомо нам учинилось заподлинно, что Ибрагим… отправил сильную рать воевать нашу украину, и всех христиан, находящихся в его владениях, велел побити. Нашей же рати за кратостью времени не успеть притти под Азов, принять его и вооружить… Дабы напрасно не пролить христианской крови, повелеваем вам, атаманам и казакам, и всему Великому Войску Донскому Азов оставить и возвратиться по своим куреням… «. Необъявленная война уже началась. Отряд, везший грамоту, попал у Северского Донца в засаду турок. Засецкий с несколькими казаками сумел прорваться и доставить указ по назначению. Обсудив его на кругу, казаки начали эвакуацию Азова. Вынесли иконы, вывезли церковную утварь, 80 пушек. Вырыли даже останки погибших, «да не оставит их братство в басурманской земле». В июне показался турецкий флот. При его приближении последний отряд казаков взорвал остатки крепостных сооружений и ушел вслед за товарищами.
Визирь нашел на месте города лишь груду развалин. И двигаться вглубь Дона не рискнул. Без тыловых баз, каковой мог стать только Азов, удаляться от моря было опасно. Мухаммед-паша предпочел отрапортовать, что «овладел крепостью», оставил команды для ее восстановления и вернулся в Стамбул. Казалось бы, самое крупное самостоятельное предприятие казаков завершилась впустую?… На самом деле — нет! Именно благодаря Азовскому сидению, оттянувшему на себя силы турок и татар, Россия смогла быстро и беспрепятственно построить Белгородскую засечную черту! Тысячекилометровую систему сплошных засек, рвов, валов с частоколами. Возникли 25 новых крепостей: Коротояк, Усмань, Козлов и др. А между городами через каждые 20—30 км встали острожки с гарнизонами и дозорами. Таким образом азовские герои помогли России занять и освоить всю черноземную полосу — нынешние Курскую, Белгородскую, Орловскую, Воронежскую, Липецкую, Тамбовскую области.
С этими событиями связан и первый из дошедших до нас памятников казачьей литературы — «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», созданная есаулом Федором Ивановичем Порошиным. Великолепнейшее историческое и поэтическое произведение, своим стилем напоминающее древние былины. Казаки в ней сражаются, будто «впрямь на Руси богатыри святорусские». Не только за Дон, но и за все «государство Московское», которое «велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств и орды бусурманской аки в небе солнце». А разве может оставить читателя равнодушным эпизод, где казаки, идя в последний бой, прощаются: «Не бывать уж нам на Святой Руси: смерть наша грешная в пустынях за наши иконы чудотворные, за веру христианскую, за имя государево». И обращаются к родной природе: «Простите нас, леса темные и дубравы зеленые, простите нас, моря синие и реки быстрые…» А завершается «Повесть» словами: «Была казакам слава вечная, а туркам укоризна вечная».
В. Е. Шамбаров