С того момента, когда предложение проходить тест начало действовать, минула всего неделя, и за это время сдать экспресс-анализ успело около 1000 человек. Часть пробирок с кровью приехала сюда в пробирках из различных организаций, с которыми у госпиталя заключен договор. Половина клиентов – сотрудники московских больниц, медработники, врачи, для которых эта информация особенно важна. Ведь наличие антител к этому вирусу означает, что они уже успели переболеть COVID-19 в лёгкой или бессимптомной форме, и теперь могут безбоязненно работать даже в тесном контакте с зараженными людьми, не боясь тяжелых последствий для себя и окружающих. В число испытуемых попал и репортер "МК".
Госпиталь не похож на привычную больницу или поликлинику. Это ярко-зеленое здание в стиле хайтек с прозрачными лифтами, огромными сферическими фигурами на потолке, которые вечером освещают холл вместо люстр, и просторными диванами округлых форм, в которых хочется утонуть. Если бы не встречающие на ресепшн девушки в глухих защитных комбинезонах, очках и респираторах – можно было бы подумать, что попал в современный пятизвездочный отель.
Первым делом всем входящим измеряют температуру бесконтактным способом. Если она оказалась повышенной, гостя сразу направляют к врачу-инфекционисту, который собирает эпиданамнез и осматривает больного. Контакт с другими посетителями исключен – потенциально больных и здоровых разделяют на входе.
У меня температура оказалась нормальной, да и чувствую я себя хорошо. Поэтому меня сразу направляют на стойку, где оформляются все документы для прохождения анализа, а затем предлагают пройти в процедурный кабинет.
фото: Андрей Афанасьев
Зачем мне вообще нужно сдавать такой анализ? Я ведь за границей не была. С больными не общалась.
Дело в том, что примерно месяц назад, в марте, в течение недели я плохо себя чувствовала – держалась субфебрильная температура (порядка 37,3-37,5) , побаливало и першило горло, а главное – ощущалась сильная слабость и ломота в мышцах. Перед этим по очереди переболели довольно тяжелыми бронхитами два моих сына. Вот я и решила, что это, наверное, был наш новый знакомый коронавирус. И теоретически мы можем стать донорами плазмы для тех, кто в ней сейчас так отчаянно нуждается, спасти чью-то жизнь. Классно же!
В процедурном кабинете меня встречают такие же, как на ресепшн, девушки-«астронавты». Мне предлагают сесть в кресло и поработать кулачком, как всегда при заборе венозной крови. Усиленно работаю. Зажимаю кулак. Разжимаю. «Потерпи, миленькая, венка тугая», – слышу глуховатый, но приветливый голос из-под респиратора. Спрашиваю: «Наверное, тяжело весь день в таком обмундировании?» «Мы привыкли...»
Сразу после анализа пробирка с венозной кровью через специальное окошечко в стене попадает в лабораторию, где её помещают в центрифугу и начинают раскручивать со скоростью более 3000 оборотов в минуту. Этого достаточно, чтобы разделить кровь на плазму и эритроциты. Крутится пробирка, словно космонавт-испытатель, пять минут, а затем разделенную плазму помещают в индивидуальный планшет – небольшую светлую коробочку из пластика, и с помощью белков-антигенов производится анализ.
фото: Андрей Афанасьев
Вот эта процедура и есть главное таинство, которое происходит в лаборатории. «Умная» тест-система позволяет определить уровень иммунного ответа по отношению к нынешнему коронавирусу. С этой целью определяются два иммуноглобулина – IgG и IgM, хотя на самом деле их значительно больше. Но именно эти два нас сейчас интересуют.
Повышенный уровень IgM говорит о том, что человек является носителем коронавирусной инфекции в данный момент. Он может этого не знать и не чувствовать – но организм реагирует на чужеродный белок иммунным ответом. Повышенный уровень IgG – это как раз тот показатель, который волновал меня больше всего: он показывает, что человек уже переболел данной инфекцией и теперь у него есть к ней иммунитет.
Любовь Станкевич, заведующая отделением лабораторной диагностики, показывает мне различные варианты таких планшетов, спрятав под пальцем написанные маркером фамилии пациентов, которые являются медицинской тайной. Вот планшет, где уровень IgM выше нормы – человек болен. А вот этот, видимо, переболел – там высок уровень IgG.
На третьем планшете оба уровня повышены. Как такое может быть? «Это вполне объяснимо, – говорит Любовь Станкевич, улыбаясь из-под маски одними глазами. – Такие показатели означают, что человек пошел на поправку, хотя ещё и не совсем здоров, и у него начинают вырабатываться антитела к вирусу».
фото: Андрей Афанасьев
Это очень хороший вариант течения болезни. Намного хуже, когда человек длительное время болеет, а антитела никак не вырабатываются. Именно такие варианты считаются самыми тяжелыми. Мало того: тут есть особые сложности для создания вакцины. Ведь на такого человека она может и не подействовать.
Ожидание результатов экспресс-теста занимает всего 20-30 минут. За это время мы успеваем обсудить важные детали. Например, может ли такой тест заменить уже привычную ПЦР-диагностику? Ведь её порой приходится ждать до недели, да и результаты, чего греха таить, не всегда точны. А тут точность превышает 95 процентов, и ждать ответа совсем недолго.
Тест, который сегодня используется, поставлен из Сингапура. Он специфичен и высокоточен. Вообще в мире таких тестов создано немало. Сейчас все идут по этому пути, который представляется более перспективным, чем ПЦР-диагностика, дающая массу ложноотрицательных результатов.
фото: Андрей Афанасьев
По словам Любови Станкевич, причина проста – мы, как в известном анекдоте, ищем ключ не там, где он может быть, а там, где светлее – а именно в наиболее доступной ротоглотке, откуда и берут мазок на коронавирус. Однако это, как выяснилось, не главный резервуар для его обитания. А главный – это наша дыхательная система, альвеолы легких, секрет из которых получить значительно сложнее. Тут на помощь и пришла наша иммунная система, которая с готовностью отвечает на любой вызов извне. И такие тесты, действительно, оказались значительно надежнее, чем ПЦР. Так, может быть, надо оказаться от прежнего метода и повсеместно внедрить тестирование на антитела к COVID-19?
«Это два разных анализа, которые не могут друг друга заменить, – объясняет заместитель директора госпиталя Дмитрий Горнастолев. – Тест с использованием ПЦР-диагностики показывает не только текущую картинку, но даже инкубационный период, который наш экспресс-тест «увидеть» не может. Мы же наблюдаем картину уже состоявшейся, развившейся болезни либо тот вариант, когда она отступила. Поэтому в идеале нужны оба анализа».
В нашей стране, как известно, также разработаны экспресс-системы тестирования на антитела к коронавирусу. Такие инновационные разработки имеются в государственном Научном центре вирусологии и биотехнологии «Вектор» и в Институте иммунологии ФМБА, однако с их сертификацией и внедрением для массового скрининга возникли сложности. Кроме того, по словам Любови Станкевич, это другие тесты, пока что не умеющие выявлять уровень IgM.
Но вот тайная дверь, за которой заканчивается колдовское действо над моей кровью, приоткрывается, оттуда показывается облаченная в ярко-синий капюшон голова лаборанта, и он передает все сведения заведующей, а та относит их обратно на ресепшн, где мне распечатывают результат. С замиранием сердца жду, что же написано в заветной бумажке. Открываю…
«SARS-Cov2 IgM – не обнаружено. SARS-Cov2 IgG – не обнаружено». «Всё в порядке – вы здоровы», – улыбается Любовь Станкевич. Но это означает, что и антител к проклятому вирусу у меня нет. И я болела чем-то другим. Как и мои дети. А коронавирусом ещё могу заболеть. Вот ведь напасть.
Что ж, жаль, конечно, но, с другой стороны, ничего не изменилось: надо беречься, минимизировать контакты, фанатично мыть и обрабатывать антисептиками руки, пользоваться масками и сохранять информированный оптимизм. Уверена, что это нас всех, в конце концов, спасёт – вкупе с учеными и врачами, которые у нас всё-таки лучшие в мире.
КСТАТИ
Невольно возникает вопрос: если у человека есть антитела к предыдущим коронавирусам, например SARS-COV, могут ли они защитить от нынешней «модификации»?
«К сожалению, нет, — говорит Ярослав Збышко, заместитель главного врача госпиталя. — Антитела к SARS-COV, как и к MERS-CoV, короткоживущие, и уже через несколько месяцев после перенесенной инфекции человек не может быть защищен даже от новой волны нашествия того же вируса, а тем более — от другого, коим является нынешний COVID-19. В этом, кстати, одна из сложностей создания вакцины от данного заболевания».
К слову, при попытках синтезировать вакцину против коронавирусов SARS и MERS ученые наткнулись на новую проблему: в присутствии специфических антител, выработанных в организме в ответ на введение рекомбинантной вакцины, коронавирус начинает вести себя более агрессивно. С этим же феноменом ученые могут столкнуться при использовании вакцины к SARS-COV-2. Получается, даже тот, у кого анализ покажет наличие антител к этому вирусу, не может быть уверен в том, что больше никогда этой заразой не заболеет. Врачам нередко приходится наблюдать пациентов одного и того же возраста, ведущих здоровый образ жизни, без хронических «болячек», но при развитии одной и той же инфекции у одного температура поднимается до 40 градусов и развивается дыхательная недостаточность, а другой переносит болезнь на ногах. Почему так происходит — большая загадка...
На должности президента «Союз Чернобыль Украины» Юрий Борисович Андреев был с 1990 года с первой конференции по созданию Всеукраинской организации. За этот период благодаря ему тысячи чернобыльцев по предложенной им программе смогли получить медицинскую помощь. Организация стала действительно Всеукраинской. Выступления Юрия Андреева были всегда подготовлены и принимались правительствами как программы к действию. Он, имея незаурядные знания был участником многих заседаний ООН по Чернобыльской проблематике. «Чернобыльское движение» приобрело международное значение: ведь ликвидаторы аварии на ЧАЭС происходили из разных стран бывшего СССР.
