Приятен голос воды,
пробивающейся среди чёрных песков,
приятно прикосновение вогнутой ладони
к округлому мрамору колонны,
приятны изящные лабиринты воды
среди лимонных деревьев,
приятна музыка заджаля,
приятна любовь и приятна молитва,
обращённая к единственному Богу,
приятен жасмин.

Бесполезен ятаган
против множества длинных копий,
бесполезно быть лучшим.
Приятно ощутить (о, печальный король!)
что твои наслаждения преходящи,
что ты окажешься никчёмным ключом,
что крест неверных перечеркнёт луну,
что этот вечер будет последним.

***

Перевод с испанского Андрея Щетникова

СЧАСТЬЕ

Мы любим то, о чем никогда не узнаем; то, что потеряно.
Кварталы, которые раньше были окраинами.
Древности, которым уже не под силу разочаровать нас,
потому что они стали блестящими мифами.
Шесть томов Шопенгауэра,
которые останутся недочитанными.
По памяти, не открывая ее, — вторую часть “Дон Кихота”.
Восток, несомненно не существующий для афганца,
перса и турка.
Наших предков, с которыми мы не смогли бы проговорить
и четверти часа.
Изменчивые образы памяти,
сотканной из забвения.
Языки, которые мы едва понимаем.
Латинский или саксонский стих, повторяемый по привычке.
Друзей, не способных предать нас,
потому что их уже нет в живых.
Безграничное имя Шекспира.
Женщину, которая была рядом с нами, а теперь так далеко.
Шахматы и алгебру, которых я не знаю.

***

Перевод с испанского Андрея Щетникова

Живущий под угрозой

Олег Басилашвили и Галина Мшанская: больше полувека любви, преданности и взаимности.

Они не ходят в театры и на выставки, не бывают на светских приемах, предпочитая проводить время в кругу семьи. Олегу Басилашвили и Галине Мшанской всегда интересно вместе. За 50 с лишним лет им не надоел совместный быт, они ещё не успели наговориться и продолжают наслаждаться обществом друг друга.

Спасибо Ленинградскому телевидению за встречу.

Они познакомились в то время, когда за плечами у обоих уже был неудачный опыт семейной жизни. Они оба совсем не любят вспоминать прошлое, в котором их не было друг у друга. 

Ленинградское телевидение снимало спектакль «Кюхля», в котором играл Олег Басилашвили. Галина Мшанская подбирала музыкальное сопровождение к телеспектаклю. Скромный, застенчивый актер сразу обратил внимание на красивую девушку с лучезарной улыбкой и очаровательными ямочками. Она вся была какая-то светлая, легкая, теплая. Однако, подойти к ней он так и не решился. Пока однажды Сергей Юрский вместе с Олегом не проехали в метро на эскалаторе мимо Галины. Тогда Сергей Юрьевич, обладавший талантом коверкать слова, не сказал Олегу Валериановичу о том, что у того есть большие «мшансы». 

Олег стал все чаще заглядывать в аппаратную, где работала Галина. Начались встречи вне телевидения, проводы до дома. Робкий от природы и очень стеснительный Олег преображался на глазах. Он был влюблен, счастлив, окрылен. 

«Вот на этой девушке я хочу жениться!».

Когда в Ленинград из Москвы приехал папа Олега, пришел в гости актер Павел Лунский, они все вместе за рюмочкой чачи сидели перед телевизором. На экране появилась Галина. Влюбленный Олег громогласно объявил о том, что она та, на ком он собирается жениться, сейчас он привезет ее знакомиться. И уехал. Он действительно ворвался на студию и прямиком направился к любимой. Остановила его только лампочка, сигнализирующая о том, что идет прямой эфир.

Встречи Галины и Олега были все чаще, он с удивлением понимал, насколько одинок бывает в ее отсутствие. Впрочем, Галина тоже осознавала, что с этим мужчиной готова быть до конца своих дней.

В ту пору об актере Басилашвили еще никто не знал, его талант не проявился пока в полной мере. Но Галина была уверена: этот мужчина самый лучший, самый талантливый, самый красивый. Олег Валерианович до сих пор удивляется, как она могла выбрать именно его, нерешительного, неловкого, не особенно яркого, да еще и с мизерной зарплатой. Но Бог дал им главный дар – любовь, которая стала причиной и основой их взаимного выбора.

«Счастье – это когда тебя понимают…».

У них не было пышной свадьбы и особенных нарядов. Прожив вместе два года, Галина и Олег поняли, что друг без друга уже не могут. Поэтому они просто расписались, решив для себя раз и навсегда: они одно целое. 

Их не пугало будущее, они были вместе и знали, что смогут преодолеть любые трудности. Они много работали, увлеченные каждый своим делом. Олег Валерианович никогда не помогал супруге в ее работе, откровенно признаваясь в том, что ничего не понимает в телевидении. А супруга помогала ему учить роли, живо интересовалась его успехами. 

Общительная и активная от природы Галина для себя решила, что станет поддерживать в доме такую атмосферу, в которой мужу будет комфортно. Она знала, как трудно дается ему каждая роль, как готовится он к выходу на сцену или съемочную площадку. Он проживал жизнь каждого своего героя, он полностью погружался в работу и шумные веселые компании могли ему только мешать.

Он сохранял свою природную интеллигентность даже в быту, не устраивал скандалов из-за приготовленного не вовремя обеда или невымытой посуды. Он мог сделать все сам, не выражая ни капли неудовольствия.

Дом, согретый теплом.

В семье Басилашвили появились две очаровательные дочурки Оля и Ксюша. Супругам было непросто справляться с бытовыми проблемами и безденежьем. Но они, как могли, поддерживали друг друга, помогали во всем. Когда родилась Ксюша, Галина Евгеньевна очень тяжело отходила от родов, на мужа легло большинство домашних обязанностей. Он стирал пеленки и варил каши, убирал и готовил. Сейчас он сам называет это счастьем.

Девочки росли в любви, заботе и понимании. Их не давили славой своего, уже знаменитого к тому времени, папы и известной мамы. Олег и Галина старались вырастить их хорошими и не закомплексованными людьми. 

Известный актер оказался на редкость любящим, очень ответственным и заботливым отцом. Он не уставал играть роль волшебника для всей своей семьи, увлеченно возился со своими девчонками, понимая, что детство проходит очень быстро. 

Сейчас Басилашвили могут гордиться своими детьми. Ольга работает в редакции с Галиной Евгеньевной, она закончила экономический факультет в театральном институте. Ксюша - обозреватель по культуре на радио «Эхо Москвы». Девочки всегда были дружны, поддерживают теплые отношения и теперь, несмотря на то, что живут в разных городах. 

У Олега Басилашвили и Галины Мшанской двое обожаемый внуков – Мариника и Тимофей, с которыми с удовольствием проводят время бабушка и дедушка.

Секрет семейного счастья.

Олег Валерианович неустанно говорит о том, что его замечательный дом и актерская слава происходят от любви, которую подарила ему Галина Евгеньевна. Она совершенно спокойно терпела его импульсивный характер, создавая все условия для работы. 

Они не нажили особых ценностей, кроме своей дачи. Но в их жизни есть самое главное – любовь и глубокое взаимное уважение. Они никогда не оскорбляли друг друга недоверием и ревностью. Они просто любят и счастливы от того, что есть друг у друга. Они и сейчас созваниваются по несколько раз в день, чтобы услышать родной голос.

Им не нужны шумные компании и светские рауты. Несмотря на прожитые вместе полвека, они сохранили юношескую пылкость чувств, жажду быть все время рядом с любимым человеком. Именно поэтому тепло и уютно в этом доме. Здесь каждый чувствует себя нужным. Эта семейная пара, отметившая свою золотой юбилей, не растеряла нежности и умножила многократно свою любовь. И желание жить друг для друга.

Поток людей. 
Сплошь незнакомые лица. 
И все же я полон надежды. 
Улица длинна. 
Вдруг я встречу кого-то, 
и мы узнаем друг друга, 
и будущее станет иным.

Близоруко, сквозь мутные стекла 
всматриваюсь в прохожих. 
Ищу вслепую. Но что искал — 
пойму, когда обрету.”

Художник Ван Юй-юань

Ты умывалась утренней росой,
и свет земной был ярок и велик.
Остался в памяти прекрасный и святой
с тобою разделенный краткий миг.

ЛАГЕРКВИСТ Пер Фабиан (1891-1974), шведский писатель.
Лауреат Нобелевской премии по литературе 1951 года

Вилкова Елена Владимировна (род. 1982) Весна пришла. 2010 г.

«Запах прибитой пыли, мокрой травы
и влажного гудрона – десятое доказательство
смысла всего сущего», – пишет мистик
середины прошлого века, пожелавший
остаться неизвестным.

http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/…/2015-3-4/timofeev/

Перевод Дмитрия Веденяпина

Тает мутное пятно. 
Всё равно мне. Всё равно. 
Я – актер. Я – наваждение. 
Я в гробу уже давно 
И не верю в воскресение. 
1913

* * *

Одни и те же уста, 
Одни и те же объятья, 
На стене икона Христа, 
На стуле смятое платье. 
Утром спокойный сон. 
«Ты не спишь, дорогая?» 
И долгое вставанье 
С постели. 
Вот брачное ложе… 
О, Боже, 
Неужели 
В этом наша любовь земная? 
Неужели 
Все людские мученья, 
Все огорченья, 
Все предательства, все страданья, 
Беззаконье, грех и закон 
Для этих незатейливых похорон?

Бархатно-чёрная, с тёплым отливом сливы созревшей, 
вот распахнулась она; сквозь этот бархат живой 
сладостно светится ряд васильково-лазоревых зёрен 
вдоль круговой бахромы, жёлтой, как зыбкая рожь. 
Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья, 
то припадая к коре, то обращаясь к лучам... 
О, как ликуют они, как мерцают божественно! Скажешь: 
голубоокая ночь в раме двух палевых зорь. 
Здравствуй, о, здравствуй, грёза берёзовой северной рощи! 
Трепет, и смех, и любовь юности вечной моей. 
Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, 
крылья узнаю твои, этот священный узор.

Всё тот же вьётся мотылёк капустный 
(он опоздал – беспечный – на ночлег). 
Сегодня мне как будто и не грустно, 
что кануло всё прежнее навек.

Уж светляки зелёные лампадки 
зажгли в траве, и нежно – как тогда – 
мне шлёт привет свой девственный и сладкий 
алмаз вечерний – первая звезда.

24 мая 1918

И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен: 
то словно каплет на песок 
тяжелых груш, пурпурных поздних вишен 
пахучий сок.

На выгнутых стволах цветные тени тают, 
на листьях солнечный отлив... 
Деревья спят, и осы не слетают 
с лиловых слив.

Кто выйдет ввечеру? Кто плод поднимет спелый? 
Кто вертограда господин? 
В тени аллей, один, лилейно–белый, 
живет павлин.

1922

Художник Peter Ellenshaw (1913-2007)

Тоска, и тайна, и услада... 
Как бы из зыбкой черноты 
медлительного маскарада 
на смутный мост явилась ты.

И ночь текла, и плыли молча 
в ее атласные струи 
той черной маски профиль волчий 
и губы нежные твои.

И под каштаны, вдоль канала, 
прошла ты, искоса маня; 
и что душа в тебе узнала, 
чем волновала ты меня?

Иль в нежности твоей минутной, 
в минутном повороте плеч 
переживал я очерк смутный 
других – неповторимых – встреч?

И романтическая жалость 
тебя, быть может, привела 
понять, какая задрожала 
стихи пронзившая стрела?

Я ничего не знаю. Странно 
трепещет стих, и в нем – стрела... 
Быть может, необманной, жданной 
ты, безымянная, была?

Но недоплаканная горесть 
наш замутила звездный час. 
Вернулась в ночь двойная прорезь 
твоих – непросиявших – глаз...

Надолго ли? Навек? Далече 
брожу и вслушиваюсь я 
в движенье звезд над нашей встречей... 
И если ты – судьба моя...

Тоска, и тайна, и услада, 
и словно дальняя мольба... 
Еще душе скитаться надо. 
Но если ты – моя судьба...

1923

Говорила, что будет праздник. А жаль. 
Итак, я надела напрасно

с блестками платье и шаль. 
Ждать не имело смысла.

Рассвет зарозовел...

Вино в кувшине прокисло,

хлеб на столе зачерствел. 
И когда уже над землей день,

поднимаясь, рос,

вынула я постаревшей рукой

цветок из волос.

* * *

Когда в Твоём саду крыжовник розоватый
И яблони, и слив сочащаяся плоть,
И ломкая оса, и жук небесный в латах,
И на цветке свекольном бабочки щепоть...

Когда в дому Твоём заплаканные стёкла
Иль платина зимы, где чёрный дуб плечист;
Меж стёкол муха спит и рядом тлеет блёклый,
Невесть зачем и как сюда попавший лист, –

И шарканье ворон, их пепел над главами
Церквы игрушечной, и леса синева...
Тогда хочу прильнуть к устам Твоим словами,
Но катятся слезой бессильные слова.

* * *

Что тебе причитания ночи,
Фонарей убывающий ряд?
Тишины твоё сердце не хочет,
В нём иные огни говорят.

Втыкал бы свечу в песком наполненный ящик,
морщился бы, когда хор фальшивил безбожно,
в общем, был бы одним из молящихся и предстоящих,
любящих Господа, насколько это возможно.

Здоровался бы с седым господином и с дамой вальяжной,
но ближний становится дальним на расстоянии метра.
Холодным осенним утром я ходил бы по гальке пляжной,
подняв воротник, вздрагивая от порывов ветра.

Говорили о символах - о сосудах, пещерах, домах
с анфиладами комнат, о колодцах, где в глубине
зарождается жизнь на собственный риск и страх,
страха больше, чем риска, представляется мне.

Говорили о силе желаний и немощи наших тел,
о фантазиях под одеялом, да мало ли схожих тем,
сколько лет ты ходил по кругу, все ту же песенку пел,
а лучше бы онемел, и до смерти остался нем.

О стоящих в очередях, просыпавшихся в бигуди,
о просивших нас отвернуться - но мы смотрели спиной,
о тех, кто взывал: останься!, и о тех, кто кричал: уходи!
о гневе и страсти, застилавших глаза пеленой,

о тех, кто глядит на нас с небес или из мрачных глубин,
снимая платье или подтягивая чулок,
о том, что каждый из нас по сути остался один,
один, как пест, что воду в ступке толок.