-Поиск по дневнику

Поиск сообщений в Нина_Толстая

 -Подписка по e-mail

 

 -Сообщества

Читатель сообществ (Всего в списке: 1) О_Самом_Интересном

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 15.01.2014
Записей: 10046
Комментариев: 2276
Написано: 15028





ЛЕВ КОЗОВСКИЙ

Пятница, 12 Мая 2017 г. 22:04 + в цитатник

 

ЛЕВ КОЗОВСКИЙ

 

БАЛЕРИНЫ В СТОЛОВОЙ

Одетта – в переводе с древнегреческого «благоуханная».
«Тайна имен»

В этой тесной столовой, где давали котлеты
Из каких-то прокрученных наскоро жил,
Где в обеденный час между классов балетных
Рой раздетых Одетт у прилавка кружил.

На ходу, запивая селедку под шубой
Подслащенной, из чана, фруктовой водой,
Грациозно – воздушно – неспешно – негрубо
Разлетался меж столиков звонкий их рой.

И настолько прекрасными, как неживые,
Мне казались пластичные эти тела,
В легком танце они по столовой кружили,
И мелодия в каждом движенье жила.

А когда миг спустя точно так же нежданно
Ускользали они легконогой толпой,
Улыбался мне призрак их благоуханный
Над тарелками с грубой едой.

 

121616326_h9871[1] (480x480, 45Kb)
Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  

Понравилось: 1 пользователю

МИХАЭЛЬ ШЕРБ

Пятница, 12 Мая 2017 г. 21:55 + в цитатник

 

МИХАЭЛЬ ШЕРБ

БЛАГОДАРСТВЕННОЕ

Благодарю тебя, Боже, за этот дом.
Разве я смог бы жить в каком-то другом?!
Там тараканы б ползли изо всех щелей,
Сыростью пахло, струился сквозняк из дверей.

Благодарю и за то, что женат на своей жене,
А не на этой, которую давеча видел во сне.
Я у нее голодным вставал бы из-за стола.
Да что там голодным, просто б со свету сжила!

Слава Тебе, что у нас родился именно этот сын!
Разве любой другой был бы мной так любим?!
Он ведь один такой из миллиардов детей.

Как же мне, Господи, жалко других людей!

 

Orchidae.
A lithographic color plate from Ernst Haeckel’s Kunstformen der Natur, 1899

129789620_tumblr_o6xj4fkAU01vsh8tbo1_12801[1] (492x699, 312Kb)

 

...родился в 1972-м, в Одессе, окончил физфак ОГУ, с 1994-го – в Германии, 
окончил Дортмундский технический университет, работаю программистом, женат, сын.


DOM


Н.П.

Зачем бубнить? Ты знаешь и сама,
Как рвется кислородная тесьма,
И в полночь, закрывая веки-ставни,
Молитву повторяешь по слогам,
Почти не проникая в содержанье.

Как много самых разных скользких слов
В твоем садке. Обилен был улов, но
Когда с давно написаных стихов
Вдруг белизну листа, как ткань, снимаешь,
То чувствуешь, насколько все условно.

Мной видимость прочитана построчно.
Картонка хлипкая – она теперь на что мне?

Мне ласточки кричат: “о чем?”, “о чем?”...

Перечеркни отточенным крылом
Чертеж.

Пусть, как ладонь, мой дом
Протягивает всем дощатое крыльцо
(Так корабли земле протягивают сходни).

Всё врут, что я устал звонить в свой дом,
Что медь колонн не бьет по стенам гулким,
Что стал мой дом из тех,
Зажатых в переулках,
Как в горле ком.

Кто вам сказал, что этот дом – ничей?

Поля забиты гречкою грачей,
Расчерчены леса линейкой вертикалей,
Томятся реки в ножнах берегов,
В морях жары пылятся острова
Грозы –
Всё погранично здесь,
И даже спесь
Особняков заплетена в бульвары.
Лишь этот дом звенит, касаясь облаков.
Точней, чем бой часов, его удары.

Зажмите в кулаке проросший злак,
Добавьте время –
Видите, кулак
Разъят ростком?!
Вот так растет мой дом,
Все время вверх, туда, где есть огонь,
Пустой кулак
И полная ладонь –
Мой дом.



* * *



А.З.

Господи, моя жизнь иногда состоит из такой ерунды!..
Не спечь пирог из крошек чужого торта...

В шесть утра зазвонил телефон. Я испугался. Думал – мама. Оказалось – ты.
В Дюссельдорфе. Просил забрать из аэропорта.

Сколько лет мы не виделись? Знаю, что ерунда.
Степень близости, увы, не зависит от времени и расстоянья.
Мой стол, например, сделан из сосны, как и сама сосна.
А если продолжить дальше, то из нескольких кварков составлено мирозданье.

Твоих публикаций уже – тома.
Я пытался читать, но не понял и половины.

А в игрушечном Лейдене украшают стихами дома.
Из русских – переводы Хлебникова и Марины.

Помню, ты брезглив. Достану с чердака
Новый комплект постельного... Не забыть полотенце.
Разопьем бутылку коньяка и будем слушать друг-друга,
От удовольствия улыбаясь, как престарелые младенцы.

Главное – не пытаться взять, чего не дано.
Блаженна лиса, ибо верует, что виноград кислый.

Поехал бы другой дорогой, был бы дома давно.
Знал бы, что пробка, – взял бы компакт-диски.

Что толку дергать за нитки, если марионетка?
Как написано в пьесе, так и будешь разводить руками.

Ты проголодался, а у меня дома всего одна котлетка
На двоих, как в этой дурацкой рекламе...

 

sherb_mihail[1] (350x234, 27Kb)
Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  


Процитировано 2 раз
Понравилось: 3 пользователям

БУЛАТ ОКУДЖАВА

Четверг, 11 Мая 2017 г. 22:09 + в цитатник

 

Булат Окуджава
ЭТА КОМНАТА

К.Г.Паустовскому

 

Люблю я эту комнату,
где розовеет вереск
в зеленом кувшине.
Люблю я эту комнату,
где проживает ересь
с богами наравне.

Где в этом, только в этом
находят смысл
и ветром
смывают гарь и хлам,
где остро пахнет веком
четырнадцатым
с веком
двадцатым пополам.

Люблю я эту комнату
без драм и без расчета...
И так за годом год
люблю я эту комнату,
что, значит, в этом что-то,
наверно, есть, но что-то -
и в том, чему черед.

Где дни, как карты, смешивая -
грядущий и начальный,
что жив и что угас, -
я вижу как насмешливо,
а может быть, печально
глядит она на нас.

Люблю я эту комнату,
где даже давний берег
так близок - не забыть...
Где нужно мало денег,
чтобы счастливым быть.

1963

134787703_959175_10001[1] (641x700, 89Kb)

 

-------------------------------------

Грибоедов в Цинандали

 

Цинандальского парка осенняя дрожь. 
 Непредвиденный дождь. Затяжной. 
 В этот парк я с недавнего времени вхож - 
 мы почти породнились с княжной. 
Петухи в Цинандали кричат до зари: 
 то ли празднуют, то ли грустят... 
 Острословов очкастых не любят цари, - 
бог простит, а они не простят. 
Петухи в Цинандали пророчат восход, 
 и под этот заманчивый крик 
Грибоедов, как после венчанья, идет 
 по Аллее Любви напрямик, 
словно вовсе и не было дикой толпы 
 и ему еще можно пожить, 
 словно и не его под скрипенье арбы 
 на Мтацминду везли хоронить; 
словно женщина эта -- еще не вдова, 
 и как будто бы ей ни к чему 
 на гранитном надгробье проплакать слова 
 смерти, горю, любви и уму; 
словно верит она в петушиный маневр, 
 как поэт торопливый -- в строку... 
 Нет, княжна, я воспитан на лучший манер, 
 и солгать вам, княжна, не могу, 
и прощенья прошу за неловкость свою... 
 Но когда б вы представить могли, 
 как прекрасно -- упасть, и погибнуть в бою, 
 и воскреснуть, поднявшись с земли! 
И, срывая очки, как винтовку -- с плеча, 
 и уже позабыв о себе, 
 прокричать про любовь навсегда, сгоряча 
 прямо в рожу орущей толпе!.. ..
Каждый куст в парке княжеском мнит о себе. 
 Но над Персией -- гуще гроза. 
 И спешит Грибоедов навстречу судьбе, 
 близоруко прищурив глаза.

 

==============================

***

 Булат Окуджава

Давайте восклицать, друг другом восхищаться
Высокопарных слов не стоит опасаться
Давайте говорить друг другу комплименты
Ведь это все любви счастливые моменты

Давайте горевать и плакать откровенно
То вместе, то поврозь, а то попеременно
Не надо придавать значения злословью

Поскольку грусть всегда соседствует с любовью

Давайте понимать друг друга с полуслова
Чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова
Давайте жить во всем друг другу потакая
Тем более что жизнь короткая такая .  

 

***

Эта женщина! Увижу и немею.
Потому-то, понимаешь, не гляжу.
Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю
и к цыганкам, понимаешь, не хожу.

Напророчат: не люби ее такую,
набормочут: до рассвета заживет,
наколдуют, нагадают, накукуют...
А она на нашей улице живет!

Булат Окуджава

Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  


Процитировано 1 раз
Понравилось: 2 пользователям

НАДЕЖДА АЛЕКСАНДРОВНА ТЭФФИ

Четверг, 11 Мая 2017 г. 20:58 + в цитатник

Борис Бим-БадПодписаться

Сегодня - д. р. Надежды Александровны Тэффи
---- 
"Ке фер?" (От фр. "que faire?" -- что делать?)
(1920 год)

Рассказывали мне: вышел русский генерал-беженец на Плас де ла Конкорд, посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на пеструю говорливую толпу, почесал переносицу и сказал с чувством: 
-- Все это, конечно, хорошо, господа! Очень даже все хорошо. А вот... ке фер? Фер-то ке? 
Генерал -- это присказка. 
Сказка будет впереди.

* * * 
Живем мы, так называемые лерюссы {Русские (фр.).}, самой странной, на другие жизни не похожей жизнью. Держимся вместе не взаимопритяжением, как, например, планетная система, а -- вопреки законам физическим -- взаимоотталкиванием. 
Каждый лерюсс ненавидит всех остальных столь же определенно, сколь все остальные ненавидят его. 
Настроение это вызвало некоторые новообразования в русской речи. Так, например, вошла в обиход частица "вор", которую ставят перед именем каждого лерюсса: 
Вор-Акименко, вор-Петров, вор-Савельев. 
Частица эта давно утратила свое первоначальное значение и носит характер не то французского "Le" для обозначения пола именуемого лица, не то испанской приставки "дон": 
Дон Диего, дон Хозе. 
Слышатся разговоры: 
-- Вчера у вора-Вельского собралось несколько человек. Были вор-Иванов, вор-Гусин, вор-Попов. Играли в бридж. Очень мило. 
Деловые люди беседуют: 
-- Советую вам привлечь к нашему делу вора-Парченку. Очень полезный человек. 
-- А он не того... не злоупотребляет доверием? 
-- Господь с вами! Вор-Парченко? Да это честнейшая личность! Кристальной души. 
-- А может быть, лучше пригласить вора-Кусаченко? 
-- Ну нет, этот гораздо ворее. 
Свежеприезжего эта приставка первое время сильно удивляет, даже пугает: 
-- Почему вор? Кто решил? Кто доказал? Где украл? 
И еще больше пугает равнодушный ответ: 
-- А кто ж его знает -- почему да где... Говорят -- вор, ну и ладно. 
-- А вдруг это неправда? 
-- Ну вот еще! А почему бы ему и не быть вором! 
И действительно -- почему?

* * * 
Соединенные взаимным отталкиванием, лерюссы определенно разделяются на две( категории: на продающих Россию и спасающих ее. 
Продающие живут весело. Ездят по театрам, танцуют фокстроты, держат русских поваров, едят русские борщи и угощают ими спасающих Россию. Среди всех этих ерундовых занятий совсем не брезгуют своим главным делом, а если вы захотите у них справиться, почем теперь и на каких условиях продается Россия, вряд ли смогут дать толковый ответ. 
Другую картину представляют из себя спасающие: они хлопочут день и ночь, бьются в тенетах политических интриг, куда-то ездят и разоблачают друг друга. 
К "продающим" относятся добродушно и берут с них деньги на спасение России. Друг друга ненавидят белокаленой ненавистью: 
-- Слышали, вор-Овечкин какой оказался мерзавец! Тамбов продает. 
-- Да что вы! Кому? 
-- Как кому? Чилийцам! 
-- Что? 
-- Чилийцам -- вот что! 
-- А на что чилийцам Тамбов дался? 
-- Что за вопрос! Нужен же им опорный пункт в России. 
-- Так ведь Тамбов-то не овечкинский, как же он его продает? 
-- Я же вам говорю, что он мерзавец. Они с вором-Гавкиным еще и не такую штуку выкинули: можете себе представить, взяли да и переманили к себе нашу барышню с пишущей машинкой как раз в тот момент, когда мы должны были поддержать Усть-Сысольское правительство. 
-- А разве такое есть? 
-- Было. Положим, недолго. Один подполковник -- не помню фамилии -- объявил себя правительством. Продержался все-таки полтора дня. Если бы мы его поддержали вовремя, дело было бы выиграно. Но куда же сунешься без пишущей машинки? Вот и проворонили Россию. А все он -- вор-Овечкин. А вор-Коробкин -- слышали? Тоже хорош. Уполномочил себя послом в Японию. 
-- А кто же его назначил? 
-- Никому не известно. Уверяет, будто было какое-то Тирасполь-сортировочное правительство. Существовало оно минут пятнадцать-двадцать, так... по недоразумению. Потом само сконфузилось и прекратилось. Ну а Коробкин как раз тут как тут, за эти четверть часа успел все это обделать. 
-- Да кто же его признает? 
-- А не все ли равно! Ему, главное, нужно было визу получить -- для этого он и уполномочился. Ужас! 
-- А слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят! 
-- Кем? 
-- Неизвестно! 
-- А у кого? 
-- Тоже неизвестно. Ужас! 
-- Да откуда же вы это узнали? 
-- Из радио. Нас обслуживают три радио: советское "Соврадио", украинское "Украдио" и наше собственное первое европейское -- "Переврадио". 
-- А Париж как к этому относится? 
-- Что Париж? Париж, известно, -- как собака на Сене. Ему что! 
-- Ну а скажите, кто-нибудь что-нибудь понимает? 
-- Вряд ли! Сами знаете, еще Тютчев сказал, что "умом Россию не понять", а так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится, то и остается махнуть рукой. Один из здешних общественных деятелей начинал, говорят, животом понимать, да его уволили. 
-- Н-да-м...

* * * 
-- Н-да-м... 
Посмотрел, значит, генерал по сторонам и сказал с чувством: 
-- Все это, господа, конечно, хорошо. Очень даже все это хорошо. А вот... ке фер? Фер-то ке? 
Действительно -- ке? 
---
Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 3: "Городок". М., Лаком, 1998.

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рубрики:  ЮМОР
ЛИТЕРАТУРА

Метки:  


Процитировано 1 раз
Понравилось: 1 пользователю

ВСЁ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Четверг, 11 Мая 2017 г. 12:03 + в цитатник

 

Лев Кирищян из Торонто написал удивительную историю-быль о том, как один армянский лейтенант под Сталинградом спас немецкого солдата в 1943 году, а спустя 45 лет сын этого солдата спас сына лейтенанта в роковом 1988 году. “В жизни порой происходят такие события, которые не могут быть объяснены ни логикой, ни случайностью”, — считает автор.

А рассказ называется “Все возвращается”.
____________________________

В жизни порой происходят такие события, которые не могут быть объяснены ни логикой, ни случайностью. Они преподносятся человеку, как правило, в своих самых крайних, самых жестких проявлениях. Но ведь именно в ситуациях, которые принято называть экстремальными, и можно увидеть, а точнее почувствовать, как работает этот удивительный механизм — человеческая судьба.

…Февраль 1943 года, Сталинград. Впервые за весь период Второй мировой войны гитлеровские войска потерпели страшное поражение. Более трети миллиона немецких солдат попали в окружение и сдались в плен. Все мы видели эти документальные кадры военной кинохроники и запомнили навсегда эти колонны, точнее толпы обмотанных чем попало солдат, под конвоем бредущих по замерзшим руинам растерзанного ими города.

Правда, в жизни все было чуть-чуть по-другому. Колонны встречались нечасто, потому что сдавались в плен немцы в основном небольшими группами по всей огромной территории по всей огромной территории города и окрестностей, а во-вторых, никто их не конвоировал вообще. Просто им указывали направление, куда идти в плен, туда они и брели кто группами, а кто и в одиночку.

Причина была проста — по дороге были устроены пункты обогрева, а точнее землянки, в которых горели печки, и пленным давали кипяток. В условиях 30-40 градусного мороза уйти в сторону или убежать было просто равносильно самоубийству. Вот никто немцев и не конвоировал, разве что для кинохроники.

Лейтенант Ваган Хачатрян воевал уже давно. Впрочем, что значит давно? Он воевал всегда. Он уже просто забыл то время, когда он не воевал. На войне год за три идет, а в Сталинграде, наверное, этот год можно было бы смело приравнять к десяти, да и кто возьмется измерять куском человеческой жизни такое бесчеловечное время, как война!

Хачатрян привык уже ко всему тому, что сопровождает войну. Он привык к смерти, к этому быстро привыкают. Он привык к холоду и недостатку еды и боеприпасов. Но главное, он привык к мысли о том, что “на другом берегу Волги земли нет”. И вот со всеми этими привычками и дожил-таки до разгрома немецкой армии под Сталинградом.

Но все же оказалось, что кое к чему Ваган привыкнуть на фронте пока не успел. Однажды по дороге в соседнюю часть он увидел странную картину. На обочине шоссе, у сугроба стоял немецкий пленный, а метрах в десяти от него — советский офицер, который время от времени… стрелял в него. Такого лейтенант пока еще не встречал: чтобы вот так хладнокровно убивали безоружного человека?! “Может, сбежать хотел? — подумал лейтенант. — Так некуда же! Или, может, этот пленный на него напал? Или может…”

Вновь раздался выстрел, и вновь пуля не задела немца.
— Эй! — крикнул лейтенант, — ты что это делаешь?
— Здорово, — как ни в чем не бывало отвечал “палач”. — Да мне тут ребята “вальтер” подарили, решил вот на немце испробовать! Стреляю, стреляю, да вот никак попасть не могу — сразу видно немецкое оружие, своих не берет! — усмехнулся офицер и стал снова прицеливаться в пленного.

До лейтенанта стал постепенно доходить весь цинизм происходящего, и он аж онемел от ярости. Посреди всего этого ужаса, посреди всего этого горя людского, посреди этой ледяной разрухи эта сволочь в форме советского офицера решила “попробовать” пистолет на этом еле живом человеке! Убить его не в бою, а просто так, поразить как мишень, просто использовать его в качестве пустой консервной банки, потому что банки под рукой не оказалось?! Да кто бы он ни был, это же все-таки человек, пусть немец, пусть фашист, пусть вчера еще враг, с которым пришлось так отчаянно драться! Но сейчас этот человек в плену, этому человеку, в конце концов, гарантировали жизнь! Мы ведь не они, мы ведь не фашисты, как же можно этого человека, и так еле живого, убивать?

А пленный как стоял, так и стоял неподвижно. Он, видимо, давно уже попрощался со своей жизнью, совершенно окоченел и, казалось, просто ждал, когда его убьют, и все не мог дождаться. Грязные обмотки вокруг его лица и рук размотались, и только губы что-то беззвучно шептали. На лице его не было ни отчаяния, ни страдания, ни мольбы — равнодушное лицо и эти шепчущие губы — последние мгновения жизни в ожидании смерти!

И тут лейтенант увидел, что на “палаче” — погоны интендантской службы.

“Ах ты гад, тыловая крыса, ни разу не побывав в бою, ни разу не видевший смерти своих товарищей в мерзлых окопах! Как же ты можешь, гадина такая, так плевать на чужую жизнь, когда не знаешь цену смерти!” — пронеслось в голове лейтенанта.
— Дай сюда пистолет, — еле выговорил он.
— На, попробуй, — не замечая состояния фронтовика, интендант протянул “вальтер”.

Лейтенант выхватил пистолет, вышвырнул его куда глаза глядят и с такой силой ударил негодяя, что тот аж подпрыгнул перед тем, как упасть лицом в снег.

На какое-то время воцарилась полная тишина. Лейтенант стоял и молчал, молчал и пленный, продолжая все так же беззвучно шевелить губами. Но постепенно до слуха лейтенанта стал доходить пока еще далекий, но вполне узнаваемый звук автомобильного двигателя, и не какого-нибудь там мотора, а легковой машины М-1 или “эмки”, как ее любовно называли фронтовики. На “эмках” в полосе фронта ездило только очень большое военное начальство.
У лейтенанта аж похолодело внутри… Это же надо, такое невезение!

Тут прямо “картинка с выставки”, хоть плачь: здесь немецкий пленный стоит, там советский офицер с расквашенной рожей лежит, а посередине он сам — “виновник торжества”. При любом раскладе это все очень отчетливо пахло трибуналом. И не то, чтобы лейтенант испугался бы штрафного батальона (его родной полк за последние полгода сталинградского фронта от штрафного по степени опасности ничем не отличался), просто позора на голову свою очень и очень не хотелось! А тут то ли от усилившегося звука мотора, то ли от “снежной ванны” и интендант в себя приходить стал. Машина остановилась. Из нее вышел комиссар дивизии с автоматчиками охраны. В общем все было как нельзя кстати.

— Что здесь происходит? Доложите! — рявкнул полковник. Вид его не сулил ничего хорошего: усталое небритое лицо, красные от постоянного недосыпания глаза…

Лейтенант молчал. Зато заговорил интендант, вполне пришедший в себя при виде начальства.
— Я, товарищ комиссар, этого фашиста… а он его защищать стал, — затарахтел он. — И кого? Этого гада и убийцу? Да разве же это можно, чтобы на глазах этой фашистской сволочи советского офицера избивать?! И ведь я ему ничего не сделал, даже оружие отдал, вон пистолет валяется! А он…

Ваган продолжал молчать.
— Сколько раз ты его ударил? — глядя в упор на лейтенанта, спросил комиссар.
— Один раз, товарищ полковник, — ответил тот.
— Мало! Очень мало, лейтенант! Надо было бы еще надавать, пока этот сопляк бы не понял, что такое эта война! И почем у нас в армии самосуд!? Бери этого фрица и доведи его до эвакопункта. Все! Исполнять!

Лейтенант подошел к пленному, взял его за руку, висевшую как плеть, и повел его по заснеженной пургой дороге, не оборачиваясь. Когда дошли до землянки, лейтенант взглянул на немца. Тот стоял, где остановились, но лицо его стало постепенно оживать. Потом он посмотрел на лейтенанта и что-то прошептал. “Благодарит наверное, — подумал лейтенант. — Да что уж. Мы ведь не звери!”
Подошла девушка в санитарной форме, чтобы “принять” пленного, а тот опять что-то прошептал, видимо, в голос он не мог говорить.
— Слушай, сестра, — обратился к девушке лейтенант, — что он там шепчет, ты по-немецки понимаешь?

— Да глупости всякие говорит, как все они, — ответила санитарка усталым голосом. — Говорит: “Зачем мы убиваем друг друга?” Только сейчас дошло, когда в плен попал!
Лейтенант подошел к немцу, посмотрел в глаза этого немолодого человека и незаметно погладил его по рукаву шинели. Пленный не отвел глаз и продолжал смотреть на лейтенанта своим окаменевшим равнодушным взглядом, и вдруг из уголков его глаз вытекли две большие слезы и застыли в щетине давно небритых щек.

…Прошли годы. Кончилась война. Лейтенант Хачатрян так и остался в армии, служил в родной Армении в пограничных войсках и дослужился до звания полковника. Иногда в кругу семьи или близких друзей он рассказывал эту историю и говорил, что вот, может быть, где-то в Германии живет этот немец и, может быть, также рассказывает своим детям, что когда-то его спас от смерти советский офицер. И что иногда кажется, что этот спасенный во время той страшной войны человек оставил в памяти больший след, чем все бои и сражения!

В полдень 7 декабря 1988 года в Армении случилось страшное землетрясение. В одно мгновение несколько городов были стерты с лица земли, а под развалинами погибли десятки тысяч человек. Со всего Советского Союза в республику стали прибывать бригады врачей, которые вместе со всеми армянскими коллегами день и ночь спасали раненых и пострадавших. Вскоре стали прибывать спасательные и врачебные бригады из других стран. Сын Вагана Хачатряна, Андраник, был по специальности врач-травматолог и так же, как и все его коллеги, работал не покладая рук.

И вот однажды ночью директор госпиталя, в котором работал Андраник, попросил его отвезти немецких коллег до гостиницы, где они жили. Ночь освободила улицы Еревана от транспорта, было тихо, и ничего, казалось, не предвещало новой беды. Вдруг на одном из перекрестков прямо наперерез “Жигулям” Андраника вылетел тяжелый армейский грузовик. Человек, сидевший на заднем сидении, первым увидел надвигающуюся катастрофу и изо всех сил толкнул парня с водительского сидения вправо, прикрыв на мгновение своей рукой его голову. Именно в это мгновение и в это место пришелся страшный удар. К счастью, водителя там уже не было. Все остались живы, только доктор Миллер, так звали человека, спасшего Андраника от неминуемой гибели, получил тяжелую травму руки и плеча.

Когда доктор выписался из того травматологического отделения госпиталя, в котором сам и работал, его вместе с другими немецкими врачами пригласил к себе домой отец Андраника. Было шумное кавказское застолье, с песнями и красивыми тостами. Потом все сфотографировались на память.

Спустя месяц доктор Миллер уехал обратно в Германию, но обещал вскоре вернуться с новой группой немецких врачей. Вскоре после отъезда он написал, что в состав новой немецкой делегации в качестве почетного члена включен его отец, очень известный хирург. А еще Миллер упомянул, что его отец видел фотографию, сделанную в доме отца Андраника, и очень хотел бы с ним встретиться. Особого значения этим словам не придали, но на встречу в аэропорт полковник Ваган Хачатрян все же поехал.

Когда невысокий и очень пожилой человек вышел из самолета в сопровождении доктора Миллера, Ваган узнал его сразу. Нет, никаких внешних признаков тогда вроде бы и не запомнилось, но глаза, глаза этого человека, его взгляд забыть было нельзя… Бывший пленный медленно шел навстречу, а полковник не мог сдвинуться с места. Этого просто не могло быть! Таких случайностей не бывает! Никакой логикой невозможно было объяснить происшедшее! Это все просто мистика какая-то! Сын человека, спасенного им, лейтенантом Хачатряном, более сорока пяти лет назад, спас в автокатастрофе его сына!

А “пленный” почти вплотную подошел к Вагану и сказал ему на русском: “Все возвращается в этом мире! Все возвращается!..”
— Все возвращается, — повторил полковник.

Потом два старых человека обнялись и долго стояли так, не замечая проходивших мимо пассажиров, не обращая внимания на рев реактивных двигателей самолетов, на что-то говорящих им людей… Спасенный и спаситель! Отец спасителя и отец спасенного! Все возвращается!

Пассажиры обходили их и, наверное, не понимали, почему плачет старый немец, беззвучно шевеля своими старческими губами, почему текут слезы по щекам старого полковника. Они не могли знать, что объединил этих людей в этом мире один-единственный день в холодной сталинградской степи. Или что-то большее, несравнимо большее, что связывает людей на этой маленькой планете, связывает, несмотря на войны и разрушения, землетрясения и катастрофы, связывает всех вместе и навсегда!

 

Рубрики:  ЛИТЕРАТУРА

Метки:  

ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС

Среда, 10 Мая 2017 г. 21:35 + в цитатник

 

Хуан Рамон Хименес

 

«Щемящие сумерки позднего лета...»

Перевод А. Гелескула

 

Щемящие сумерки позднего лета 
и дом по-осеннему пахнет мимозой... 
а память хоронит, не выдав секрета, 
неведомый отзвук, уже безголосый...

 

Вдоль белых оград, как закатные пятна, 
последние розы тускнеют лилово, 
и слышится плач - далеко и невнятно 
...забытые тени зовут из былого...

 

И чье-то мерещится нам приближенье, 
а сердце сжимается вдруг поневоле, 
и в зеркале смотрит на нас отраженье 
глазами чужими и полными боли...

 

128070940_h423311[1] (700x659, 124Kb)

 

***

«Холодные радуги в зарослях сада...»

Перевод А. Гелескула

 

Холодные радуги в зарослях сада, 
размокшие листья в затопленной яме, 
и сонный ручей под дождем листопада, 
и черные бабочки над пустырями...

 

Больная трава на развалинах давних, 
на старых могилах, на мусорных кучах, 
фасады на север и плесень на ставнях, 
агония роз, и доныне пахучих...

 

Тоска о несбыточном, о непонятном, 
о том, что исчезло, да вряд ли и было, 
и темные знаки на небе закатном, 
и тот, кому горько, и та, что забыла...

 

Nita Engle. Акварель

128719826_h118001[1] (699x470, 88Kb)

 

***

«Бродят души цветов под вечерним дождем..»

Перевод А. Гелескула 
...Черепицы 
в дожде 
и цветах. 
X. Р. X.

 

Бродят души цветов под вечерним дождем. 
О ростки желтоцвета по кровельным скатам, 
вы опять отогрели заброшенный дом 
нездоровым и стойким своим ароматом!

 

Он как голос, который заплакать готов, 
или сказка лесная, с лачугой в низине, 
где невеселы краски, и много цветов, 
и большие глаза нелюдимы и сини...

 

Привкус горя навек с этим запахом слит 
и возник в незапамятно-давние годы... 
Крыша пахнет цветами, а сердце болит, 
словно эти цветы - его желтые всходы.

 

Художник Юрий Попов

117529641_h14421[1] (484x597, 105Kb)

 

***

«Ее речь отличалась от нашей...»

Перевод М. Самаева

 

Ее речь отличалась от нашей 
и была о предметах, каких до нее 
у нас не касались. То были: 
книга природа, любовь.

 

Начиналась она непредвиденно, 
точно утренняя заря, 
так непохоже на все, что я видел в мечтах! 
Всегда, точно солнце полудня, 
она достигала зенита совсем 
неприметно, 
так непохоже на все, что случалось услышать. 
А умолкала всегда неожиданно, точно закат.

 

Как далеко и как близко 
от меня ее тело. Как близко 
и как далеко от меня 
ее душа! 
...книга, природа, любовь.

128654736_h126831[1] (515x346, 53Kb)

 

***

«И сердце в пустоте затрепетало...»

Перевод А. Гелескула

 

И сердце в пустоте затрепетало - 
так залетает с улицы порою 
воробышек, гонимый детворою, 
в потемки обезлюдевшего зала.

 

Бездонный мир оконного кристалла 
впотьмах морочит ложною игрою, 
и птица с одержимостью героя 
стремится прочь во что бы то ни стало.

 

Но низкий свод отбрасывает с силой 
за разом раз, пока мятеж убогий 
не обескровит каменная балка.

 

И падает комок, уже бескрылый, 
и кровью истекает на пороге, 
еще дрожа порывисто и жалко.

117727345_large_h36851[1] (699x437, 73Kb)

 

***

«У меня по щеке пробежала слеза...»

Перевод С. Гончаренко

 

У меня по щеке пробежала слеза 
и лицо у тебя исказила. 
Что за сила в прозрачной, как воздух, слезе? 
Что за страшная сила?

 

Художник Былич Александр

116889764_large_h239411[1] (700x496, 88Kb)

 

***

«Камень вчерашнего дня...»

Перевод Н. Ванханен

 

Камень вчерашнего дня 
брось и усни. И опять 
он возвратится к тебе 
утренним солнцем сиять.

128463501_h81[1] (550x551, 117Kb)

 

***

Вокруг - пустота. Лишь вода... Пустота?
Разве вода - пустота? Да,
всё - пустота. Лишь цветок... Вокруг пустота.
Но что же цветок тогда?

Вокруг пустота... И ветерок... Пустота?
Ветерок - пустота?.. Да,
всё - пустота. Лишь мечта... Вокруг пустота.
Но разве пуста мечта?

Хуан Рамон Хименес,
перевод с испанского Н. Горской

Рубрики:  ПОЭЗИЯ КЛАССИКОВ

Метки:  


Процитировано 1 раз
Понравилось: 1 пользователю

В ПАМЯТИ БУДЕТ ЖИТЬ ТОТ ПАТЕФОН

Среда, 10 Мая 2017 г. 12:34 + в цитатник

 

И СКОЛЬКО БЫ ЛЕТ НА ЗЕМЛЕ НЕ ПРОШЛО,
СКОЛЬКО БЫ ЗИМ НА ЗЕМЛЕ НЕ МЕЛО,
СКОЛЬКО БЫ ЖИЗНЕЙ НЕ КАНУЛО В СОН,
В ПАМЯТИ БУДЕТ ЖИТЬ ТОТ ПАТЕФОН...
❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥❥

На теплую землю, живую еще,

Упал первый снег, укрыв собой все,

И тихо светили на снег фонари,

Которым он пышные шапки дарил.

 

А где-то в распахнутом настежь окне

Горел мягкий свет, и словно во сне

Летели снежинки на свет в окне том,

Под музыку, что напевал патефон. 



В уютном тепле про всё позабыв, 
Кружились под этот несложный мотив, 
Под вальс, не заметив прихода зимы, 
Усталые люди, вернувшись с войны. 

И этот покинутый Господом рай 
Прошёл стороною вороний грай, 
Играй же ещё, патефон, вальс играй 
И тех, кто остался, в свой круг собирай. 

И каждый, кто мог, этот вальс танцевал, 
Сколько сердец патефон согревал, 
В стужу великого горя войны 
Он провожал и встречал до весны. 

И сколько бы лет на земле не прошло, 
Сколько бы зим на земле не мело, 
Сколько бы жизней не кануло в сон, 
В памяти будет жить тот патефон...

Татьяна Валерьевна Снежина

h-1452[1] (600x385, 934Kb)

 

 

Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  

СПОСОБНА ЛИ "ПРОСВЕЩЁННАЯ И ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ" ЕВРОПА ...

Вторник, 09 Мая 2017 г. 22:35 + в цитатник

Марина Марго 

 

На стороне Гитлера воевала вся Европа, а на некоторых участках фронта количество таких союзников, как румыны, венгры, итальянцы многократно превышало количество солдат вермахта.В результате геноцида в отношении мирного населения, развязанного объединённой Европой, СССР потерял почти 20 миллионов человек — женщин, детей, стариков и т. д. Значительная его часть была уничтожена венграми, словаками, румынами, итальянцами, а также такими пособниками фашистов как бандеровцы и т. д. В эти 20 млн. автор включил все небоевые потери СССР, в т.ч. погибших в концлагерях.


Cпособна ли «просвещённая и демократическая» Европа признать своё участие в геноциде населения СССР? Разумеется, нет. Заводы Франции, Чехословакии и других европейских государств исправно работали вплоть до самого последнего момента.Способна ли «просвещённая и демократическая» Европа признать своё участие в эффективной работе своей экономики на укрепление военной мощи фашистской Германии? Разумеется, нет.

На территории Польши находилась большая часть гитлеровских концентрационных лагерей. Большое количество поляков после оккупации их страны гитлеровской Германией не только сотрудничали с оккупационными властями, но и принимали активное участие в уничтожении евреев.

Способны ли правительства этих стран признать своё участие в геноциде? Разумеется, нет.

Способна ли «просвещённая и демократическая» Европа вместе с США признать, что в течение нескольких лет всячески оттягивали не только открытие «второго фронта», но и организацию по-настоящему массового движения Сопротивления на оккупированных территориях? Разумеется, нет.

Способна ли «просвещённая и демократическая» Европа вместе с США признать, что благодаря массовому героизму русских, они существуют сейчас? Разумеется, нет.

А после поражения Германии русские повели себя столь благородно, что, пожалуй, в истории не найдётся примеров столь благосклонного отношения к побеждённым, приняли активное участие в восстановлении их экономик после войны.

Польша же вообще увеличила свою территорию почти на треть за счёт немецких земель. То же самое произошло и с нынешними независимыми странами Балтии, и с Украиной.

Способна ли «просвещённая и демократическая» Европа вместе с США признать решающую роль русских в победе над Гитлером и проявленное ими выдающееся благородство при устройстве послевоенного мира? Разумеется, нет.

Способна ли «просвещённая и демократическая» Европа вместе с США признать, что это они сами всячески обостряют международную обстановку и отношения с Россией? Разумеется, нет.

Таким образом, следует честно признать, что решающий вклад СССР в победу над фашистской Германией является основным фактором современной политики объединённой Европы и США, призванным ни в коем случае не допустить дальнейшего усиления роли России.


Поэтому Запад никогда не простит русским Победу.

 

h-6711[1] (700x696, 98Kb)

Рубрики:  ПОЛИТИКА
ИСТОРИЯ

Метки:  

АХ, СКАЖИТЕ, СКАЖИТЕ СКОРЕЕ

Понедельник, 08 Мая 2017 г. 19:05 + в цитатник

 

 

ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ: «АХ, СКАЖИТЕ, СКАЖИТЕ СКОРЕЕ…»

 

 

---------------------------------------


Ах, скажите, скажите скорее,
Где, поляки, ваши евреи?
Где торгуют они, где бреют,
Лечат, учат, флиртуют, стареют,
Проезжают в автомобиле?
Почему вы их всех убили?

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, литовцы, ваши евреи?
Где такие ж, как вы, крестьяне —
Те, кого вы толкали к яме,
А кто прятался на сеновале —
Тех лопатами добивали.
Между сосен, янтарных кочек
Не положите им цветочек?

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, французы, ваши евреи? —
Адвокаты, врачи, кокетки,
Дети с вашей лестничной клетки,
Те, которых вы увозили
Ранним утром — не в магазины —
К черным трубам, стоявшим дыбом,
Чтоб соседи взлетели — дымом.

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, голландцы, ваши евреи? —
Часовщик, поправляющий время,
И кондитер, испачканный в креме,
Где рембрандтовские менялы?
На кого вы их променяли?
Почему вы их выдавали?
Почему вы их убивали?

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, британцы, ваши евреи,
Те, кому вы не отперли двери?
Пепел их — на земле, в траве и
В вашем сердце, что всех правее.

Ах, беспечные европейцы,
Эти желтые звезды, пейсы,
Полосатых призраков стаи
В вашем зеркале не растаяли.
По ночам в еврейском квартале
Ветерок шелестит картавый.
Как вам дышится? Как вам спится?
Не тошнит ли вашу волчицу
С бронзовеющими сосцами?
Подсказать? Или лучше сами?



Низкий поклон автору ...!!!

 

h-639[1] (495x700, 45Kb)

Рубрики:  ИСТОРИЯ
ПОЭЗИЯ
ЛЮДИ

Метки:  

БОРИС БАТЛЕР "ДО СВИДАНИЯ, МАЛЬЧИКИ"

Понедельник, 08 Мая 2017 г. 16:33 + в цитатник

 

Борис Батлер " До свидания, мальчики"
__________

– Что будет, когда мы поженимся?
– Ничего не будет. Ты же сам говоришь, что у меня ветер в голове. Хочешь, я тебе постираю рубашку? Новую рубашку всегда надо простирнуть, прежде чем одевать. Видишь, как она топорщится. Хочешь?
– Не хочу, – сказал я. – Что будет, когда мы поженимся?
Инка уже стояла возле меня и снимала рубашку, а я, помогая ей, поднимал то одну, то другую руку и, как последний дурак, спрашивал:
– Что будет, когда мы поженимся?
Уже стоя в дверях, Инка сказала:
– Я буду поить тебя по утрам коньяком. Папиросы я тебе буду покупать тоже душистые, а не такую дрянь.
Инка вышла из комнаты, а я крикнул:
– Много ты понимаешь! Это же «Северная Пальмира».
Где ты, Инка? С кем ты?



Вчерашний день, вчерашние стихи, вчерашний снег, вчерашняя погода.
А на дворе — иное время года, и день стоит иной в календаре...
Вчерашние стихи, вчерашний день. Прощаемся, как с первою любовью.
С той первою, соседствующей с кровью и неспроста рифмующейся с ней.
И кто-то вскрикнет: Нет, не уезжайте! Я пропаду! Пущусь за вами следом!..
А будет это с нами иль с другими — в конечном счете, суть уже не в этом.
И кто-то от обиды задохнётся, и кто-то от восторга онемеет...
А будет это с нами или с кем-то — в конце концов, значенья не имеет...

 

132406460_h1101601[1] (453x699, 132Kb)

Рубрики:  ЛИТЕРАТУРА

Метки:  


Процитировано 1 раз
Понравилось: 1 пользователю

БУДЕМ ПОМНИТЬ !!!

Понедельник, 08 Мая 2017 г. 11:50 + в цитатник

Чулочки

Их расстреляли на рассвете,
Когда вокруг белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.

Сперва велели всем раздеться,
Потом ко рву всем стать спиной,
Но вдруг раздался голос детский.
Наивный, тихий и живой:

«Чулочки тоже снять мне дядя?» -
Не упрекая, не грозя
Смотрели, словно в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.

«Чулочки тоже!»
Но смятением на миг эсэсовец объят.
Рука сама собой в мгновенье
Вдруг опускает автомат.

Он словно скован взглядом синим,
Проснулась в ужасе душа.
Нет! Он застрелить ее не может,
Но дал он очередь спеша.

Упала девочка в чулочках.
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат! Что если б дочка
Твоя вот так же здесь легла?

И это маленькое сердце
Пробито пулею твоей!
Ты – Человек, не просто немец!
Но ты ведь зверь среди людей!

… Шагал эсэсовец угрюмо
К заре, не поднимая глаз.
Впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.

И всюду взгляд светился синий,
И всюду слышалось опять
И не забудется поныне:
«Чулочки, дядя, тоже снять?»

Муса Джалиль

 

Измочаленный Ленинград

Сотни суток до дня Победы.
Щелк!- стреляет чужой солдат
В моего молодого деда.
Эта пуля летит века -
Тяжело, аккуратно, прямо.
Ей навстречу издалека,
Не родившись, выходит мама.
Вслед за мамой - моя сестра.
За сестрою и я - нагая.
Мертвой стужей гудят ветра,
Нас толкая к земному краю...
...Только в самый последний миг-
Милосердному богу слава!-
Отозвавшись на чей-то крик,
Дед ступил на полшага вправо.

Наталья Усанова

 

***

Уходили мальчики – на плечах шинели, 
Уходили мальчики – храбро песни пели, 
Отступали мальчики пыльными степями, 
Умирали мальчики, где – не знали сами... 
Попадали мальчики в страшные бараки, 
Догоняли мальчиков лютые собаки. 
Убивали мальчиков за побег на месте, 
Не продали мальчики совести и чести... 
Не хотели мальчики поддаваться страху, 

Поднимались мальчики по свистку в атаку. 
В черный дым сражений, на броне покатой 
Уезжали мальчики – стиснув автоматы. 
Повидали мальчики – храбрые солдаты – 
Волгу – в сорок первом, 
Шпрее – в сорок пятом, 
Показали мальчики за четыре года, 
Кто такие мальчики нашего народа 
______________________
И. Карпов

худ.Ткачёв С.П. Ткачёв А.П. "Сыновья"

 

***

«Я убит подо Ржевом»

А.Твардовский



Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где — травинку к травинке —
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

 

Летом горького года
Я убит. Для меня —
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю —
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, — как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она —
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.


Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память —
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава —
Невеселый резон.


Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам — отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье —
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно —
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,

Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, —

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить…


И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?


Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!


Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, —
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.


Я убит подо Ржевом,
Тот — еще под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?


Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жить завещаю —
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,

Не клонясь головой.
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, — счастье свое, —
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

 

***

От героев былых времен 
Не осталось порой имен. 
Те, кто приняли смертный бой, 
Стали просто землей и травой... 
Только грозная доблесть их 
Поселилась в сердцах живых. 
Этот вечный огонь, нам завещанный одним, 
Мы в груди храним.

 

Погляди на моих бойцов - 
Целый свет помнит их в лицо. 
Вот застыл батальон в строю... 
Снова старых друзей узнаю. 
Хоть им нет двадцати пяти, 
Трудный путь им пришлось пройти, 
Это те, кто в штыки поднимался как один, 
Те, кто брал Берлин!

 

Нет в России семьи такой, 
Где не памятен был свой герой. 
И глаза молодых солдат 
С фотографий увядших глядят... 
Этот взгляд, словно высший суд, 
Для ребят, что сейчас растут. 
И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, 
Ни с пути свернуть!

 

Автор слов песни - Агранович Евгений Данилович - кинодраматург, поэт, бард, сценарист игровых и анимационных фильмов, родился 14 ноября 1919 года в городе Орле.

Автор музыки Хозак Р.

1971 год

 

===========

124137524_h39821[1] (516x340, 3926Kb)

 

***

Реквием


Помните! Через века, через года – помните!
О тех, кто уже не придет никогда – помните!
Не плачьте! В горле сдержите стоны, горькие стоны.
Памяти павших – будьте достойны! Вечно достойны!
Хлебом и песней, мечтой и стихами, жизнью просторной,
Каждой секундой, каждым дыханьем будьте достойны!
Люди! Покуда сердца стучатся – помните!
Какою ценой завоевано счастье – пожалуйста, помните!
Песню свою отправляя в полет – помните!
О тех, кто уже никогда не споет – помните!
Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили!
Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили! 

Во все времена бессмертной Земли помните!

К мерцающим звездам ведя корабли– о погибших помните!

Встречайте трепетную весну, люди Земли.

Убейте войну, прокляните войну, люди Земли!

Мечту пронесите через года и жизнью наполните!..

Но о тех, кто уже не придет никогда – заклинаю – помните!

Это нужно — не мертвым!
Это надо — живым!


Роберт Рождественский

 

h-4246[1] (700x462, 225Kb)

 

***

Да будет вечна связь времён

Война может жить пронзительной памятью во всем - в фотографиях, во фронтовом письме, в наградах деда, в одном дне мая, во всех 72 годах, в памятниках, в названиях улиц, парков, скверов, в старой гимнастерке и шинели, котелке и алюминиевой ложке, хранящихся самой дорогой семейной реликвией...
Война может жить в фильме, в книге, в стихотворении, в картине, в песне, танце... И это все, тоже наша безмерная благодарность тем, кто прошел через нее и кто дошел не до конца, за подаренную неимоверной ценой возможность жить в своём мире.

Ия Латан

 

***

 Не привязанный к срокам и датам,
прихожу в Александровский сад
Я хочу поклониться солдатам,
тем, что с неба на Землю глядят 

Потому и не будет нам спуску,
что друг к другу становимся злей 
А, солдат неизвестный, был русский
и грузин, и казах, и еврей 

Остаюсь вашим сыном и внуком
и детей буду так же учить:
если люди не любят друг друга
невозможно страну защитить

Лучше быть перелетной пичугой
только я, почему то, не смог
Там, где люди не любят друг друга
там уходит земля из под ног 
Юрий Лорес  

Рубрики:  ИСТОРИЯ
ПОЭЗИЯ

Метки:  

Понравилось: 2 пользователям

СЕМЁН ГУДЗЕНКО

Воскресенье, 07 Мая 2017 г. 20:47 + в цитатник

 

СЕМЁН ГУДЗЕНКО

 

* * *


Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

 

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

 

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя —
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

 

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, —
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

 

Кто вернется — долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье — нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду, — она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

 

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, —
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

 

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

 

А когда мы вернемся, — а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, —
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

 

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем —
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

-- 
1945

Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  


Процитировано 3 раз
Понравилось: 2 пользователям

ЕСТЬ ТАКОЙ ПАМЯТНИК В РОССИИ ...

Воскресенье, 07 Мая 2017 г. 19:52 + в цитатник

 

Александр Орлов

Есть такой памятник в России...

 

Этот памятник никто не ставил. Русская печь одной из изб деревни Большое Заречье, Волосовского района, Ленинградской области, которую в октябре 1943 года сожгли немцы.

Заживо были сожжены шестьдесят шесть сельчан и беженцев из блокадного Ленинграда, которые надеялись здесь укрыться.

Это самый потрясающий памятник Великой Отечественной войны, который я видел.

Ежегодно в мае кто-то белит его. Да и печник был явно из тех, кто делал свое дело на совесть.

Потому печь и стоит вот уже 70 с лишним лет под дождями и снегом.

И вы поклонитесь...

 

-----------------------------------------

 

Друзья, с Днем Победы!

Этот день был мечтой миллионов наших людей, надеждой, которой жили и ради которой умирали.

И вот уже много лет мы вновь и вновь празднуем День Победы.

Хочется пожелать мирной, счастливой, долгой жизни, добра, процветания и патриотизма, достойного памяти наших соотечественников!
Желаем, чтоб сердце не знало боли и тоски, а в душе всегда играл победный марш.

С праздником!

Рубрики:  ИСТОРИЯ

Метки:  

ВСПОМНИМ ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА СОФРОНИЦКОГО

Воскресенье, 07 Мая 2017 г. 19:38 + в цитатник

 

Андрей Кончаловский

7 мая 2016 г. 

Говорят, когда великие пианисты Владимир Софроницкий и Святослав Рихтер впервые встретились, они решили выпить на брудершафт. После этого, как известно, нужно обругать друг друга и перейти «на ты». Обругали. Софроницкий сказал Рихтеру: «Гений», а тот ему ответил — «Бог!»…

Помню, в 1955 году мама повела меня домой к легендарному пианисту Софроницкому. Для мамы он был Вовой, они были дружны чуть не сорок лет, разговаривали запросто.

Дед Пётр Петрович в 30-е написал знаменитый (и, кажется, единственный) портрет Софроницкого. Мама знала пианиста еще в те времена, когда он играл в мастерской Петра Петровича. Софроницкий был женат на старшей дочери Александра Скрябина Елене, приходил с женой и новорожденной дочкой, клал младенца на рояль и играл.

Потомок Скрябина мирно посапывал под рокочущие аккорды. Скрябина Софроницкий знал лучше, чем кто-либо из когда-либо живших на свете музыкантов. Хотя сейчас появилось достаточно интеллигентных музыкантов, прекрасно его понимающих и чувствующих.

В тот вечер 1955 года Софроницкий был подшофе. Попросил меня сыграть - я сыграл, если память не изменяет, Листа. Он вяло, рассеянно похвалил.
Потом сам сел за рояль. Инструмент был расстроенный, но играл он божественно. Играл какие-то кусочки, отрывки, импровизации.

Помню странное ощущение тишины. Я сидел придавленный. Он был небом, солнцем музыки. Да, мама звала его Вова, но мы-то знали, что он символ русской музыки, выше него никого нет, он недо­сягаем…

 

***
Генрих Нейгауз: «Его игра вызывала какое-то особое, обостренное чувство красоты, сравнимое с красотой и запахом первых весенних цветов — ландыша или сирени, которые трогают не только сами по себе, но и как ожившее воспоминание о столько раз и всегда заново, всегда в первый раз пережитом и испытанном…

Иногда эта красота приобретает у Софроницкого причудливые очертания орхидей, морозных узоров на окне в январскую стужу, сказочность северного сияния…

Печать чего-то необыкновенного, иногда почти сверхъестественного, таинственного, необъяснимого и властно влекущего к себе всегда лежит на его игре...

Его изощренность, не терпящая ничего грубого, крикливого, назойливого, слишком чувственного, слишком прямолинейного, слишком общедоступного и «обязательного» (пусть даже в лучшем смысле), не имела и не имеет ничего общего с болезненной утонченностью художника, отворачивающегося от жизни и ее правды.

Эта изощренность приводит мне на ум скорее знаменитое изречение Альберта Эйнштейна: «Gott ist raffiniert, aber nicht bosarting» — «Бог изощрен, но не зловреден», чем мысли об «уходе из жизни», пессимистическом неприятии её и т.д.

Нет, эта «изощренность» есть один из прекраснейших цветов жизни, духовной культуры, одно из прекраснейших проявлений искусства, без которых оно никогда не достигает своих вершин.

Красота Моцарта, Шопена, стихов раннего да и позднего Блока, изощренная красота Скрябина (и раннего, и позднего), Дебюсси — я бы мог привести еще много примеров из истории искусства — вот чему, мне кажется, родственно, близко искусство Софроницкого… (…)

Когда вспоминаешь славный жизненный путь Софроницкого, вспоминаешь десятки, сотни его чудесных концертов, хочется поговорить о столь многом, о столь разнообразном, что поневоле «глаза разбегаются», чувствуешь полную невозможность выразить это словами и опять и опять вспоминаешь Гамлета — слова, слова, слова…

Не лучше ли замолчать. Скажу лишь, если мне дозволено выразить одно сугубо личное впечатление, что из всего огромного количества слышанных мною в исполнении Софроницкого произведений мне как-то особенно, действительно на всю жизнь запомнились следующие сочинения:

Десятая соната Скрябина, 24 прелюдии Шопена ор. 28 (это было давно-давно, вероятно, лет 25 тому назад), «Sposalizio» Листа, Восьмая (fis-moll) новеллетта Шумана, «Сарказмы» Прокофьева, Ноктюрн F-dur Шопена, «Сатаническая поэма» Скрябина.

С этими сочинениями для меня навсегда связалось незыблемое, прочное и незабываемое ощущение: мир совершенен, мечта стала действительностью и хотелось вместе с Фаустом воскликнуть: «Остановись, мгновение» — пусть даже с риском разделять судьбу Фауста...

Я не преувеличиваю — такие моменты, такие встречи с искусством, с «гением красоты» принадлежат к самому редкому, самому прекрасному, что можно испытать в жизни…

Многие считают, да и я сам иногда думал, что Софроницкому лучше «удаются» (какое несимпатичное выражение!) пьесы небольшие, чем большие, «длинные», особенно если они написаны в сонатной, циклической форме. Может быть...

Но вспомним те ослепительные «протуберанцы красоты», которые поминутно выбрасывает солнце Софроницкого, — с чем еще можно их сравнить!

И разве не заставляют они забывать о всяких кругозорах, формах циклических и нециклических... 
Ведь бывают же мгновения, которые ценнее и прекраснее многих лет жизни... Итак — за красоту, за искусство Софроницкого!

Слава ему, бесподобному поэту фортепиано!»

 

(Из воспоминаний пианиста и педагога Генриха Густавовича Нейгауза (1888-1964).


***

Мария Юдина: «Мне думается, образ Софроницкого ближе всего к Шопену: сила, яркость, правда, задушевность, элегичность, но и элегантность — всё это как бы общие Искусству качества.

Но и у Шопена, и у Софроницкого помещены они в некоем предельно-напряженном разрезе, «не на жизнь, а на смерть», всерьез, в слезах, заливающих лицо, руки, жизнь, или аскетически проглоченных — уже и не до них, не до слез, всему сейчас конец — скорее, скорее!! — или все сияет в чистоте духовного взора, обращенного к солнечному Источнику Правды.

Софроницкий именно чистейший романтик; он весь — в стремлении к бесконечному и в полном равнодушии к житейскому морю и полнейшей беспомощности в таковом…»

 

(Из воспоминаний пианистки Марии Вениаминовна Юдиной (1899-1970).


***

«Вечером, за час до концерта, я по его просьбе часто заезжал за ним на такси. Дорога от дома до концертного зала была обычно очень трудной...

Запрещалось говорить о музыке, о предстоящем концерте, конечно, о посторонних прозаических вещах, задавать всякие вопросы.

Запрещалось быть чрезмерно экзальтированным или молчаливым, отвлекать от предконцертной атмосферы или, наоборот, акцентировать на ней внимание.

Его нервность, внутренний магнетизм, тревожная впечатлительность, конфликтность с окружающими достигали в эти минуты апогея…»

 

(Из воспоминаний пианиста Игоря Никоновича).


***

В мае - день рождения легендарного русского пианиста, профессора Ленинградской и Московской консерваторий Владимира Владимировича Софроницкого (8 мая 1901 — 29 августа 1961гг.)


***

На фото – «Портрет пианиста Владимира Владимировича Софроницкого за роялем» (1932) кисти Петра Петровича Кончаловского.

 
 
 
 
 
 
 
Рубрики:  ЛЮДИ
КУЛЬТУРА

Метки:  


Процитировано 2 раз
Понравилось: 3 пользователям

КАК-ТО РЕЖИССЁР ПТУШКО ПОЗВОНИЛ МАМЕ...

Воскресенье, 07 Мая 2017 г. 18:08 + в цитатник

АНАСТАСИЯ ВЕРТИНСКАЯ

 

Как-то режиссер Птушко позвонил маме и сказал: Лиля, у тебя две дочки – 15 и 16 лет, а я ищу актрису на роль Ассоль. Может, приведешь какую-нибудь из них на пробы?

Мама сказала, нет-нет, никаких проб, Александр не хотел, чтобы они были актрисами. Но Птушко уговорил.

И мама повела меня. А я в 15 была очень спортивным подростком, носила треники, играла в баскетбольной команде и была коротко стрижена.

Птушко, как только увидел меня, сказал «ой, нет-нет-нет. Нет ли у тебя, Лиля, какой-нибудь другой дочери? Получше?» Мама сказала, есть, но та совсем плохая.

Пока то, да се, гримерша посмотрела на меня и с жалостью сказала: «Давай платьице наденем, ты же девочка. Волосики причешем».

На меня надели светлое нежное платье, наклеили реснички и Птушко был изумлен. Меня утвердили.

А поскольку я была не актриса, то решили дать мне учительницу, которая бы репетировала со мной роль.

Это была Серафима Германовна Бирман, характерная актриса старого кинематографа.

Огромного роста, со специфическим бирмановским голосом. Маленькие глазки-буравчики и седина, стриженая под горшок.

И она показывала мне Ассоль. Повязав платок, став похожей на Бабу Ягу, она брала эмалированное ведро и приложив руку козырьком ко лбу, показывала мне встречу Ассоль с Греем.

Огромная Серафима стояла и всматривалась – и меня всю колошматило. Наконец ее маленькие глазки вспыхивали сумасшедшим светом, она вскидывала руку и громко кричала зычным голосом: «я здесь, Грэ-э-й!». И огромными прыжками бежала навстречу воображаемому Грею, громыхая ведром, срывая платок с головы, и тряся седыми волосами.

И я, глядя на нее, понимала, что таких вершин мастерства никогда не достигну. Серафима была критична и неумолима.

И лишь когда я уже сыграла Офелию, она позвонила маме и сказала: «Лиля, кажется, я могу вас обрадовать. Кажется, она не полная бэздарь»...

 

h-1358[1] (700x363, 105Kb)

 

 

===========================

Первый канал

19 декабря 2013 г. 

Сегодня – День рождения Анастасии Вертинской

 

- У нас с сестрой были две бонны. Мы чинно гуляли с ними поочередно в Пушкинском сквере и были воспитанными барышнями. Но однажды, внимательно глядя на нас за обедом, папа сказал маме: «У меня такое впечатление, что мы воспитываем наших двух сте-е-гв не как советских гражданок». Это была роковая фраза, потому что нас отослали в пионерский лагерь. У нас с Марианной было два чемодана – немецкие, из светлой кожи.

 

Когда мы приехали обратно, у нас был один фибровый чемодан на двоих, и там было два предмета. Маринанне принадлежала голубая застиранная майка, на которой было вышито «Коля К», а мне черные сатиновые шаровары с надписью «второй отряд». Мы ввалились в дом, шмыгая носом, ругаясь матом, а перед нами в шеренгу папа в праздничном костюме и бабочке, мама, две бонны, бабушка с пирогам. Не поздоровавшись, не поцеловавшись, мы сказали: «Ну че стоите? Как обосравшийся отряд! Жрать давайте!». Потом прошли на кухню, открыли крышку кастрюли и руками съели полкастрюли котлет.

 
 
 
 
 
 
 
Рубрики:  ЮМОР
ЛИТЕРАТУРА

Метки:  


Процитировано 1 раз
Понравилось: 1 пользователю

МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?

Воскресенье, 07 Мая 2017 г. 16:56 + в цитатник

 

Кир Булычев
МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?



— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?

Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.
— Наверное, вы все-таки ошиблись номером, — настаивала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — извинился я и повесил трубку.

Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.

Я позвонил Нине.

— Нина? — спросил я.
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 149-40-89.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — пробормотал я. — Извините, Нина.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.
— Постараюсь к вам больше не попадать, — пообещал я. — Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
— Да, — согласилась Нина.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Я вас слушаю, — отозвалась Нина молодым голосом. — Это опять вы, Вадим Николаевич?
— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
— Конечно, конечно, — быстро согласилась Нина. — Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?
— Нет, — ответил я.
— У вас важное дело к Нине?
— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
— Соскучились?
— Как вам сказать…
— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.
— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?
— Тринадцать. А вам?
— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
— И каждый кирпич — это месяц, правда?
— Даже один день может быть кирпичом.
— Да, — вздохнула Нина, — тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?
— Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.
— А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, — сказала Нина. — Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
— Как когда.
— И у Пушкина?
— Не совсем. Мы как-то встречались у «России».
— Где?
— У кинотеатра «Россия».
— Не знаю.
— Ну, на Пушкинской.
— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.
— Не важно, — сказал я.
— Почему?
— Это давно было.
— Когда?
Девочке не хотелось вешать трубку. Почему-то она упорно продолжала разговор.
— Вы одна дома? — спросил я.
— Да. Мама в вечернюю смену. Она медсестра в госпитале. Она на ночь останется. Она могла бы прийти и сегодня, но забыла дома пропуск.
— Ага, — согласился я. — Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.
— Вы со мной заговорили как с ребенком.
— Нет, что ты, я говорю с тобой как со взрослой.
— Спасибо. Только сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал. В последний раз я решил позвонить Нине уже часов в одиннадцать, целый час занимал себя пустяками и решил, что, если опять попаду на девочку, повешу трубку сразу.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно. И читать нечего. И спать еще рано.
— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?
— Сейчас только восемь, — сказала Нина.
— У вас часы отстают, — отозвался я. — Уже двенадцатый час.
Нина засмеялась. Смех у нее был хороший, мягкий.
— Вам так хочется от меня отделаться, что просто ужас, — объяснила она. — Сейчас октябрь, и поэтому стемнело. И вам кажется, что уже ночь.
— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.
— Нет, я не шучу. У вас не только часы врут, но и календарь врет.
— Почему врет?
— А вы сейчас мне скажете, что у вас вовсе не октябрь, а февраль.
— Нет, декабрь, — ответил я. И почему-то, будто сам себе не поверил, посмотрел на газету, лежавшую рядом, на диване. «Двадцать третье декабря» — было написано под заголовком.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:
— А вы ужинали?
— Не помню, — сказал я искренне.
— Значит, не голодный.
— Нет, не голодный.
— А я голодная.
— А что, дома есть нечего?
— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?
— Даже не знаю, как вам помочь, — сказал я. — И денег нет?
— Есть, но совсем немножко. И все уже закрыто. А потом, что купишь?
— Да, — согласился я, — все закрыто. Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?
— У вас есть холодильник?
— Старый, — ответил я. — «Север». Знаете такой?
— Нет, — призналась Нина. — А если найдете, что потом?
— Потом? Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.
— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке. Дом 15/25.
— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.
— Опять не знаю. Только это не важно. Вы хорошо придумали, и спасибо вам за это. А что у вас есть в холодильнике? Я просто так спрашиваю, не думайте.
— Если бы я помнил, — пробормотал я. — Сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.
Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.
— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.
— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.
— Конечно, могу. А ваш телефон где стоит?
— В коридоре. Он висит на стенке. И что у вас в холодильнике?
— Значит, так… что тут, в пакете? Это яйца, неинтересно.
— Яйца?
— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Пока вы ее сварите, совсем проголодаетесь. И мама придет с работы. Лучше мы возьмем колбасы. Или нет, нашел марокканские сардины, шестьдесят копеек банка. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?
— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.
— Это еще почему? В самом деле так проголодались?
— Нет, вы же знаете.
— Что я знаю?
— Знаете, — настаивала Нина. Потом помолчала и добавила: — Ну и пусть! Скажите, а у вас есть красная икра?
— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.
— Не надо, хватит, — сказала Нина твердо. — Давайте отвлечемся. Я же все поняла.
— Что поняла?
— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?
— Из окна? Дома, копировальная фабрика. Как раз сейчас, полдвенадцатого, смена кончается. И много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И пожарная команда. И железная дорога. Вот по ней сейчас идет электричка.
— И вы все видите?
— Электричка, правда, далеко идет. Видна только цепочка огоньков, окон!
— Вот вы и врете!
— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться. Так в чем же я ошибся?
— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.
— Что же она, невидимая, что ли?
— Нет, она видимая, только окна светиться не могут. Да вы вообще из окна не выглядывали.
— Почему? Я стою перед самым окном.
— А у вас в кухне свет горит?
— Конечно, а как же я в темноте в холодильник бы лазил. У меня в нем перегорела лампочка.
— Вот, видите, я вас уже в третий раз поймала.
— Нина, милая, объясни мне, на чем ты меня поймала.
— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет. Правильно?
— Неправильно. Зачем же мне затемнение? Война, что ли?
— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?
— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.
— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?
— К счастью, все у меня на месте.
— У вас бронь?
— Какая бронь?
— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?
— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. Я серьезно говорю, я не шучу. А то вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?
— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет. Может быть, и в самом деле мне подъехать к вам?
— Так я в самом деле не шучу! — почти крикнула Нина. — И вы перестаньте. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Вы меня простите. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду.
— Честное слово, девочка, я говорю правду, — сказал я.
— Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. Только коптилка. Сегодня электричества нет. И мне одной сидеть ой как не хочется. Я все теплые вещи на себя накутала.
И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:
— Вы почему не на фронте?
— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!
— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — то, что было со мной, но много лет, тридцать или больше лет назад. Когда мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И горит свечка, или это была керосиновая лампа? И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах, хотя я тогда не думал о курице…

— Вы почему замолчали? — спросила Нина. — Вы лучше говорите.
— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?
— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона у нее только из шести цифр. И затемнение…

— Ты не ошибаешься? — спросил я.
— Нет, — стояла на своем Нина.

Она верила в то, что говорила. Может, голос обманул меня? Может, ей не тринадцать лет? Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — не вешайте трубку. Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?
— Нет, — сказала Нина.
— Теперь знайте. Сейчас двенадцатый час… Ну как вам объяснить?
— Ладно, — сказала Нина покорно. — Я тоже знаю, что вы не привезете мне курицу. Мне надо было догадаться, что французских кур не бывает.
— Почему?
— Во Франции немцы.
— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.
— Как так? Кто их пускает?
— А почему не пускать?
— Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы, наверное, просто вредитель или шпион?
— Нет, я работаю в СЭВе, в Совете Экономической Взаимопомощи. Занимаюсь венграми.
— Вот и опять врете! В Венгрии фашисты.
— Венгры давным-давно прогнали своих фашистов. Венгрия — социалистическая республика.
— Ой, а я уж боялась, что вы и в самом деле вредитель. А вы все-таки все выдумываете. Нет, не возражайте. Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста. И извините меня, что я так с вами грубо разговаривала. Я просто не поняла.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера. И еще узнать, где я потерял хлебную карточку за октябрь. И сказал:
— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.
— Не может быть! Очень долго ждать.
— Слушай, Нина, и не перебивай. Я знаю лучше. И Берлин мы возьмем второго мая. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор имперской канцелярии, и обольют бензином, и сожгут.

Я рассказывал это не Нине. Я рассказывал это себе. И я послушно повторял факты, если Нина не верила или не понимала сразу, возвращался, когда она просила пояснить что-нибудь, и чуть было не потерял вновь ее доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине и о новом Арбате. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. И даже вспомнил, когда наши перейдут границу с Пруссией. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял, и до конца месяца им с матерью придется жить на одну карточку — рабочую карточку, потому что Вадик посеял свою где-то во дворе, и только через пятнадцать лет он вдруг вспомнит, как это было, и будет снова расстраиваться, потому что карточку можно было найти даже через неделю; она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол. И я сказал, уже потом, когда Нина устала слушать то, что полагала хорошей сказкой:
— Ты знаешь Петровку?
— Знаю, — сказала Нина. — А ее не переименуют?
— Нет. Так вот…
Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И если это октябрь сорок второго года, середина месяца, то в подвале, вернее всего, лежит хлебная карточка. Мы там, во дворе играли в футбол, и я эту карточку потерял.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся, — мы были вне времени, ближе к ее сорок второму году.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь, что карточку обронила ты.

И в этот момент нас разъединили.

Нины не было. Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:
— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.
— Вы ошиблись номером, — ответил я.
— Извините, — сказал женский голос равнодушно.

И были короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины.
— Это вы? — спросил я.
— А, это ты, Вадим? Что, тебе не спится?
— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.
— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?
— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Теперь звонить было бесполезно. Звонок из Орджоникидзе все вернул на свои места. А какой у нее настоящий телефон? Арбат — три, нет, Арбат — один — тридцать два — тринадцать… Нет, сорок…

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.
— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.
— Какая еще другая Нина? - спросила она. - Это образ? Ты хочешь
заявить, что желал бы видеть меня иной?
- Спокойной ночи, Ниночка, - сказал я. - Завтра все объясню.
...Самое интересное, что у этой странной истории был не менее
странный конец. На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что
разберу антресоли. Я три года обещал это сделать, а тут приехал сам. Я
знаю, что мама ничего не выкидывает. Из того, что, как ей кажется, может
пригодиться. Я копался часа полтора в старых журналах, учебниках,
разрозненных томах приложений к "Ниве". Книги были не пыльными, но пахли
старой, теплой пылью. Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950 год.
книга распухла от вложенных в нее записок и заложенных бумажками страниц,
углы которых были обтрепаны и замусолены. Книга было настолько знакома,
что казалось странным, как я мог ее забыть, - если бы не разговор с Ниной,
так бы никогда и не вспомнил о ее существовании. И стало чуть стыдно, как
перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную
смерть.
Четыре первые цифры известны. Г-1-32... И еще я знал, что телефон,
если никто из нас не притворялся, если надо мной не подшутили, стоял в
переулке Сивцев Вражек, в доме 15/25. Никаких шансов найти тот телефон не
было. Я уселся с книгой в коридоре, вытащив из ванной табуретку. Мама
ничего не поняла, улыбнулась только проходя мимо, и сказала:
- Ты всегда так. Начнешь разбирать книги, зачитаешься через десять
минут. И уборке конец.
Она не заметила, что я читаю телефонную книгу. Я нашел этот телефон.
Двадцать лет назад он стоял в той же квартире, что и в сорок втором году.
И записан был на Фролову К.Г.
Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но
вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они
на моем месте, делали бы то же самое. и я поехал на Сивцев Вражек.
Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жала ли
они здесь? Но мне повезло в домоуправлении. Старенькая бухгалтерша помнила
Фроловых, с ее помощью я узнал все, что требовалось, через адресный стол.
Уже стемнело. По новому району, среди одинаковых панельных башен
гуляла поземка. В стандартном двухэтажном магазине продавали французских
кур в покрытых инеем прозрачных пакетах. У меня появился соблазн купить
курицу и принести ее, как обещал, хоть и с двадцатилетнем опозданием. Но я
хорошо сделал, что не купил ее. В квартире никого не было. И по тому, как
гулко разносился звонок, мне показалось, что здесь люди не живут. Уехали.
Я хотел было уйти, но потом, раз уж забрался так далеко, позвонил в
дверь рядом.
- Скажите, Фролова Нина Сергеевна - ваша соседка?
Парень в майке, с дымящимся паяльником в руке ответил равнодушно:
- Они уехали.
- Куда?
- Месяц как уехали на Север. До весны не вернуться. И Нина Сергеевна,
и муж ее.
Я извинился, начал спускаться по лестнице. И думал, что в Москве,
вполне вероятно, живет не одна Нина Сергеевна Фролова 1930 года рождения.
И тут дверь сзади снова растворилась.
- Погодите, - сказал тот же парень. - Мать что-то сказать хочет.
Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.
- А вы кем ей будете?
- Так просто, - сказал я. - Знакомый.
- Не Вадим Николаевич?
- Вадим Николаевич.
- Ну вот, - обрадовалась женщина, - чуть было вас не упустила. Она бы
мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. И записку на
дверь приколола. Только записку, наверно, ребята сорвали. Месяц уже
прошел. Она сказала, что вы в декабре придете. И даже сказала, что
постарается вернуться, но далеко-то как...
Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас
открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви. Наверное, она и Нину
пытала: кто он тебе? И Нина тоже сказала ей: "Просто знакомый".
Женщина выдержала паузу, достала письмо из кармана халата.

"Дорогой Вадим Николаевич!
Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским
мечтам, которые и себе уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная
карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать..."

 

 
Рубрики:  ЛИТЕРАТУРА

Метки:  

ЛЕВ ВАСИЛЕВСКИЙ

Суббота, 06 Мая 2017 г. 22:48 + в цитатник

 

Лев Василевский

 

«В опустелом доме»

 

Сплетеньем кружевной гирлянды 
Зеленый плющ укрыл весь дом. 
По шаткой лестнице тайком 
Я пробираюсь до веранды.

Везде мертво зияют окна, 
Раскрыта дверь. Иду вперед 
Заткала паутина вход, 
Развесив серые волокна.

Пустынна комнат анфилада, 
И душен синий полумрак, 
Но от него, замедлив шаг, 
Не отрываю долго взгляда.

И духи брошенного дома 
Взвивают шелест легких крыл… 
И тех, кто некогда здесь жил, 
Мне жизнь понятна и знакома. 
1912

Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  

ХУАН ХЕЛЬМАН

Суббота, 06 Мая 2017 г. 22:26 + в цитатник

 

Хуан Хельман

 

Перевод 
Натальи Ванханен

 

Иногда

 

Без намёка, без упрёка

в день воскресный, день погожий

город счастлив одиноко

и на что ему прохожий?

И такая стать и сила -

этой улицы начало,

что и горечь отпустила,

даже память замолчала.

Верно, тут и буду жить я:

добираться до причала

и откладывать отплытье.

 

***

Перевод 
Натальи Ванханен

 

Не по нутру

 

Если вам не по нутру

слово “сердце”,

пора сходить к кардиологу.

О, поэты, вечно витающие в облаках,

какое отношение имеет

это слово - его упрямый, назойливый стук -

к нищему попрошайке

с маленьким ребёнком на руках, в лохмотьях беды.

Ну, глядите, глядите же,

что там, в уличных подворотнях,

где маячит всеми покинутая тень

нашей совести.

 

***

Эпитафия

 

Птица жила во мне.

Цветок расцветал в душе.

Скрипка пела в груди.

Любил, не любил. Порой

Бывал любим. Но всегда

Радовался весне,

Сплетенным крепко рукам.

Всегда говорил: человек, будь счастлив,

Будь счастлив, друг!

(Прохожий, под камнем сим

скрипка,

птица,

цветок.)

 

131473922_h330481[1] (384x512, 31Kb)

Рубрики:  ПОЭЗИЯ

Метки:  

ИМАНТ ЗИЕДОНИС

Суббота, 06 Мая 2017 г. 22:03 + в цитатник

 

***

...Ничто в этом мире не дается нам сразу. Странно устроен мир. Подожди, говорят на каждом шагу, подожди, подожди.
Жду постоянно и трудно. Жду, когда подойдет троллейбус. Жду, когда сварится картошка. Жду, когда попаду на небо. Но и тут мне говорят: не спеши, подожди, сперва свое проживи на свете.
Мир живет ожиданьем. Мать ждет ребенка, девочка ждет любви, заслуженный ждет ордена, страждущий ждет избавленья. Подожди, потерпи немного. И когда ты терпишь, время останавливается — превращается в ожиданье. Каждый отрезок времени становится этаким праздным ленивцем. Он ждет следующего мгновенья, как бы пятясь назад, задом наперед.
Чтобы приблизиться, надо идти навстречу, а не ждать...

Имант Зиедонис

Эпифании.

135289333_h23231[1] (700x525, 240Kb)
Рубрики:  ЛИТЕРАТУРА

Метки:  

ВЛАДИМИР НАБОКОВ И ИОСИФ БРОДСКИЙ

Суббота, 06 Мая 2017 г. 21:34 + в цитатник

Борис Кобзарь

Гения слова - Владимир Набоков.
Именно он давал деньги Профферам, чтобы те купили Иосифу Бродскому джинсы. Чуть позже Эллендея Проффер Тисли напишет:
"И Набоков, и Бродский были очень остроумными людьми и очень чувствительными в том, что касалось их литературной чести. Оба были самоуверенны, честолюбивы, и в обоих жил сильный дух соревнования."
Бродский в свое время отсылал на суд Набокова свою поэму "Горбунов и Горчаков". (Некоторые источники уверяют, что это сделал Карл Проффер). Набоков дарования не оценил, раскритиковал ударения, указал на лишнюю многословность, но смягчил удар пониманием несправедливости жутких обстоятельств написания поэмы. 
И.А. обиделся и стал назвать В.В. несостоявшимся поэтом. (Хотя некоторые его стихи сам переводил на английский, мол, в его переводе они были не так ужасны).

 

Позже, в одном из интервью, Бродский скажет следующее:
- Могли бы вы сказать несколько слов о своих личных впечатлениях в восприятии Набокова? 
- Я - о Набокове?! [После некоторой паузы .] Это замечательный писатель, на мой взгляд. Мне сорок девять лет, и читать его на сегодняшний день я почти уже не в состоянии. Но когда мне было тридцать лет (я далек от того, чтобы утверждать, что человек в тридцать лет глупее, — просто он другой человек, чем в сорок девять, и т. д.)… Думаю, что я знаю, в чем было дело с Набоковым, ибо его главное внутреннее стремление было стать (или быть) поэтом. Он оказался первым человеком, который осознал, что поэта из него не получилось. Тем не менее, когда вы читаете его романы (я заметил довольно интересную вещь — все они как бы о двойнике, о втором варианте, о зеркальном отражении, то есть об альтернативе существования), центральный образ всегда двоится. И мне пришло в голову, что, может быть, совершенно подсознательно в Набокове срабатывает принцип рифмы. Вот и все.

 
Рубрики:  ЛИТЕРАТУРА
ЛЮДИ

Метки:  

Поиск сообщений в Нина_Толстая
Страницы: 92 91 90 [89] 88 87 ..
.. 1 Календарь