Канал, Зандам
Клод Моне
1871, 44×72.5 см

Сомерсет Моэм был педантом в своем литературном труде: ежедневно — работа с девяти утра до часу дня, непременные 1 500 слов. Но он совершенно преображался, когда дело касалось его страстного увлечения: Моэм терял покой, пока не становился обладателем запавшей в душу картины.  

 Вовка-морковка!

Я не знаю, какой идиот рассказал Межбижеру анекдот про Ленина, Крупскую и Дзержинского. Да и не в этом дело. А в том, что Межбижер страдал. Причем, страдал так искренне и рьяно, что не заметить это было бы трудно. Особенно мальчишкам, чья «чуткость» и находчивость тут же проявили себя во всем блеске.
Однажды Межбижера разбудил стук в дверь.
- Кто там? – привычно вопросил он.
- Наденька, - раздалось в ответ, - это я, твой Вовка-морковка!
Разъяренный Межбижер распахнул дверь, собираясь жестоко расправиться с хулиганами и святотатцами. Но там никого не было. Межбижер поорал для приличия невнятные угрозы и дверь закрыл. Минуты через две на несчастную дверь обрушился гром ударов и крик:
- Феликс Эдмундович, именем революции откройте!
И снова за распахнутой дверью никого не было… (Мальчишки бегают довольно быстро).
Тогда Межбижер устроил засаду. Но никто больше к нему не ломился. Просидев на корточках – зачем? – примерно час, Межбижер устал. Да и за газетой «Правда» в киоск на Канатной пора было отправляться. Но едва он вышел во двор, как подошел к нему октябренок Боря Бычков и спросил:
- А вы не за морковкой идете?
Конечно, Борю подговорили дворовые хулиганы. Но Межбижер об этом не догадался и больно ухватил паренька за ухо. На Борькин крик выскочил его папа дядя Саша и… В общем, Межбижеру мало не показалось.
Потом, уже к вечеру, когда Межбижер захотел заслуженно отдохнуть на лавочке у ворот, все пионеры двора вдруг, ни с того, ни с сего, надели пионерские галстуки, что само по себе было явлением невиданным, и начали ходить мимо Межбижера, отдавая друг другу салют. Только вместо «Будь готов» - «Всегда готов» они говорили, слегка картавя: 
- Именем революции!
Попробуй тут прикопайся.
В общем, нервировала Межбижера молодежь на всю голову.
И пошел он жаловаться к Герцену. Того все умным называли. Конечно, Межбижер так не считал, но надо же с кем-то посоветоваться.
Рассказал Межбижер про мучения свои, а Герцен ему и говорит:
- Знаете, Межбижер, а я вам завидую!
- Мне? – изумился Межбижер, - Завидуете?
- Конечно! – подтвердил Герцен и Межбижер начал понимать, что пришел зря. Но Герцен продолжил:
- Вот смотрите: у вас под дверью кричали насчет Вовки-морковки. Так?
- Да…
- А кто в данном случае Вовка-морковка?
- Ленин! – полушепотом, но с огромным уважением выговорил Межбижер.
- Вот! Стало быть, вас в данном случае ассоциировали с кем?
- С Крупской… - догадался Межбижер. Но еще не обрадовался.
- А потом, когда кричали: - Именем революции! – к кому обращались?
- К Дзержинскому! – начал догонять Межбижер. 
- А когда насчет морковки спрашивали, кого в виду имели?
- Ленина! – еле выдохнул Межбижер. - Владимира Ильича!
- Выходит, в глазах детей в вас сконцентрированы черты трех выдающихся вождей мировой революции! – отчеканил Герцен.
Из квартиры Герцена Межбижер выходил подтянутым и окрыленным.
С тех пор его не узнать. Он ежедневно надраивает зубным порошком свои парусиновые туфли, носит галстук в горошек и затянут в портупею, которую вымолил у участкового сержанта Гениталенко. На подбородке у него пробивается какая-то растительность, которая, впрочем, вовсе не обещает стать бородой.
А однажды… Нет, вы не поверите! Однажды я сам видел, как Межбижер на негнущихся ногах поднялся к мадам Берсон и с порога прокричал:
- Роза! Немедленно вынесите помойное ведро! – и добавил, - Именем революции!
И мадам Берсон подчинилась.

Александр Бирштейн

Художник: Татьяна Поповиченко