(продолжение; напомним, что мы рассказываем о православной церкви Эфиопии)

Из книги Г. Хэнкок «Ковчег завета»

В 90-е годы 20-го века Хэнкок предпринял несколько экспедиций в Эфиопию в поисках Ковчега. Привожу вам отрывок из этой книги (в сокращении), где он описывает прославление на празднике в Эфиопском Православном храме;

«Внешняя аркада абиссинской церкви из трек концентрических частей называется кене махлет, то есть место для исполнения псалмов, [и] она соответствуем уламу храма Соломона. Следующее помещение — кеддест, где отправляется обряд причащения. Внутренняя часть — макдас, где покоится табот[1] и куда имеют доступ только священники... Такое разделение на три помещения свойственно всем абиссинским церквам, даже самым маленьким. Таким образом, совершенно очевидно, что абиссинцы предпочли форму еврейского храма базилике, принятой первыми христианами повсеместно».

Шагая в одних носках — считается святотатством входить в обуви в эфиопскую церковь, — я прошел по  махлет, рассматривая поблекшие портреты святых праведников, украшающие его стены: здесь были представлены Святой Георгий на своем белом коне, убивающий дракона; Господь Всемогущий, Предвечные в окружении описанных пророком Иезекиилем «живых существ, Иоанн, крестящий Христа в Иордане; волхвы  у яслей; Моисей, получающий скрижали Закона  Бога на горе Синай.

Задумчиво созерцая «путешествие» царицы Савской в Иерусалим, я вдруг осознал медленное, басовое биение кэбэро — большого овального барабана из коровьей кожи, натянутой на деревянную раму, используемого в других обрядах эфиопской православной церкви. К варварскому звуку присоединился хор голосов, исполняющий геэзский[2] гимн, а затем мистический перезвон систры.

Поддавшись любопытству, я обошел галерею и около двери, ведущей в кеддест, увидел группу священников и дьяконов, собравшихся вокруг барабанщика, сидевшего скрестив ноги на полу и согнувшегося над своим кэбэро.

Эта сцена казалась странной и архаичной: ничто в ней не принадлежало современности, и я почувствовал себя перенесенным назад во времени, как оседлавшим волны музыки, которая, казалось мне, принадлежала не Африке и не христианству, а кому-то другому и какой-то страшно древней вере. Обряженные в традиционные белые мантии и черные наплечные накидки, опираясь на длинные посохи, дьяконы раскачивались и напевали, раскачивались и напевали, погруженные в примитивный ритм танца. Каждый держал в руке серебряный систр, который в промежутках между ударами барабана он встряхивал, извлекая чистый и мелодичный звон.

Попеременно пели два хора: одна группа певцов пела одни фразы, а другая отвечала, и в этом диалоге с обменом стихами и рефренами между хористами псалом исполнялся в нарастающем крещендо. Такая же система, уже знал я, была составной частью иудейской литургии во времена Ветхого Завета.

Пока я размышлял над этим совпадением, из открытой двери кеддеста вырвалось ароматное облако ладана. Подобравшись к двери, я заглянул внутрь и увидел кружащуюся фигуру, облаченную в зеленые, вышитые золотыми нитями одежды, — фигуру из сна, полуколдуна-полужреца, кружившегося и вертевшегося с потупленным взором.

Его окружали другие мужчины, одинаково одетые, державшие в руках дымящиеся кадильницы, подвешенные в тонких сеточках из серебряных цепочек. Я напряг зрение, наблюдая и за этими фигурами, в темноте и дыму благовоний едва различил в самом центре кеддеста занавешенный вход в святая святых. Я знал, что за тяжелой завесой хранился почитаемый. Таинственный, охраняемый суеверием, скрытый и тайный в- своем святилище табот — символ ковчега завета. Сцена напомнила мне, что в Древнем Израиле первосвященник не мог приблизиться к ковчегу, пока не сожжет достаточное количество фимиама, дабы полностью укрыть его дымом. Густой дым считался

необходимым для охраны жизни священника, чтобы, как  указывается в Книге Левит, «ему не умереть», переступил через порог кеддеста, чтобы рассмотреть вблизи происходящее там, но меня тут же жестами (гнали обратно на внешнюю галерею). В тот же момент коны прекратили петь, барабан замолк, и на какой-то моомент наступила абсолютная тишина. Я кожей чувствовал почти ощутимую атмосферу, как если бы в грозовой туче накапливался сильный заряд молнии. Началось всеобщее волнение и  люди суетливо задвигались во всех направлениях. В то же мгновение один улыбающийся священник до взял меня за руку и вывел из кеддеста через кене-махелет к главной двери церкви, где я и остался, мигая «ярким послеполуденным солнцем, пораженный быстрой сменой настроения.

И без того огромная толпа разбухла до неимоверных размеров и полностью заполнила обширную территорию  Медхане Алем, да и дорогу, насколько было видно; мужчины и женщины, маленькие дети, глубокие старики, ккалеки, явно больные и умирающие, смеющиеся, здоровые люди — здесь, казалось, собралась половина населения Эфиопии. Многие держали какие-то музыкальные инструменты: цимбалы, трубы, флейты, лиры и библейские арфы. Через несколько минут после моего выдворения из церкви появилась группа роскошно одетых священников, были те, кого я видел в облаках фимиама перед закрытой завесой алтаря, но теперь один из них — стройныйi бородатый, с тонкими чертами лица и горящим дом — нес на голове табот, обернутый в дорогую золотую парчу.

Толпа тут же разразилась криками и топанием ног, многие  издавали пронзительные завывания — нарастающее сотрясение воздуха, которое, как я знал, не один связывал с «определенными музыкальными выжениями в древнееврейском богослужении (еврейское а», эфиопское «эллел»)... ликование, выражаемое многократным повторением слова «эллел» в виде «эллеллэл-элел» и т.д. Само слово «аллилуйя», возможно, означает петь халлел, или эллел, Иегове».

Простояв несколько минут в дверях церкви, пока нарастало возбуждение толпы, священники повернулись  и вышли на внешнюю галерею, прежде чем спуститься по ступенькам на землю. Как только их ноги коснулись земли, толпа расступилась перед ними, образовав проход, по которому они могли проследовать, а крики, завывания труб, свист флейт, бренчанье лир и звон бубнов достигли предела, оглушили и наполнили разум изумлением.

Я старался следовать по пятам за группой священников, как бы затягиваемый их турбулентным следом.  И хотя по сторонам стояли сотни людей, хотя многие уже успели опьянеть от пива из проса или от суматохи, хотя меня постоянно толкали и не раз чуть ли не сбивали с ног, я и на секунду не почувствовал страха или тревоги.

То втягиваясь, как в воронку, в узкие переулки, то разливаясь на открытых площадках, иногда быстрее, иногда медленнее, постоянно сопровождаемые музыкой и пением, мы продвигались по древнему городу. И я старался не спускать глаз с красно-золотой упаковки тавота, оказавшегося уже довольно далеко впереди меня. На какое-то время, когда в процессию из боковой улицы влилась новая толпа, я полностью потерял из виду священный предмет. Встав на цыпочки и вытянув шею, я все же углядел его и поспешил вперед. Полный решимости не отставать от него, я забрался за заросший травой вал, припустил вперед, обогнав плотную группу из двухсот-трехсот человек, проскочил мимо священников и соскользнул вниз на дорогу ярдах в двадцати впереди них.

Здесь я понял, почему толпа то останавливалась, то снова пускалась в путь. Впереди тавота оказалось несколько импровизированных трупп танцоров — как смешанных, так и состоящих только из мужчин или только из женщин, одетых в повседневную рабочую или в церковную одежду. В центре каждой такой группы находился барабанщик с кэбэро на шее, задававший древний дикий ритм, кружившийся, подпрыгивавший и покрикивавший, а окружавшие его танцоры взрывались энергией, прыгали и вращались, прихлопывали в ладоши, гремели бубнами и цимбалами, обливаясь потом от столь бурного  танца.

И вот, откликаясь на завывания труб, крики, бренчание десятиструнной бэгэны и навязчивые звуки пастушьего рожка, в каком-то дикой танце солировал молодой человек в традиционных одеждах из белой хлопчатобумажной ткани, а священники остановились, держа над головами табот и едва сдерживая толпившихся за ними людей. Юноша, красивый своей гибкостью и восхищавший дикой энергией, как бы впал в транс, притягивая взоры окружавших, он обошел по кругу вибрирующий кэбэро, кружась и покачиваясь, подергивая плечами, кивая, словно потерявшийся в собственном внутреннем ритме, хваля Господа каждой конечностью, каждой унцией своей силы, каждой частицей своего существа. И я почувствовал, что так оно и было три тысячелетия назад у ворот Иерусалима, когда...

«...Давид и весь дом Израилев несли ковчег Господа с восклицаниями и трубными звуками. ...играли пред Господом на всяких музыкальных инструментах из кипарисового дерева, и на цитрах, и на псалтирях, и на тимпанах, и на систрах, и на кимвалах... Давид скакал изо всей силы пред Господом...».

Совершенно неожиданно юноша рухнул и растянулся на земле в глубоком обмороке. Несколько зрителей подняли его на руки,  вынесли на обочину и устроили у нее. Затем толпа снова двинулась вперед, и новые танцоры занимали место дошедших до изнеможения.

Протиснувшись по  узкой улице, толпа вылилась на огромную открытую площадь. И на ту же площадь с трех других сторон приблизились три другие процессии, схожие с нашей по  числу участников, и каждая из них следовала за своим собственным таботом, который, несла группа священников и каждая как бы вдохновлялась тем же божественнным духом.

Подобно четырем сливающимся рекам отдельные процессии теперь сомкнулись и перемешались. Священник, табот из церкви Медхане Алем, за которым я упорно следовал до сих пор, построился в одну линию другими священниками, несшими таботы из трех главных церквей Гондэра.

За этим первым, священническим рядом выстроились священники и дьяконы, а за ними — их прихожане, образовавшие целую армию из не менее чем десяти тысяч человек.

Как только процессии соединились, все снова двинулись вперед, на выход с площади по крутому широкому спуску с таботами во главе колонны.

Ко мне приблизилась старая женщина, что-то долго говорила мне на амхарском и беззубо улыбалась... Две юные девушки, хихикая и нервничая, коснулись моих светлых волос с любопытством зачарованных и поспешно скрылись... И вот так, совершенно захваченный весельем и энергией происходящего, я отдался на волю толпы, не замечая уже течения времени.

И тут внезапно за поворотом дороги показался окруженный внушительными стенами участок, как некий образ из легенды. На каком-то расстоянии за большим палом я вроде бы разглядел башенки большого замка с «удивительными зубцами и бойницами».

В центре стены находился узкий арочный вход, через который шедшие в процессии впереди меня начали вливаться в огражденное пространство и в который неудержимо втянуло и меня. В самом деле этот людской поток обладал страшной силой, и нас словно втягивал в себя как попало мощный водоворот.

Когда меня уже втянуло под арку, когда затолкали и сжали окружавшие тела, меня на мгновение прижало к неотесанному камню, и с моей руки как бы снесло часы, но почти тут же кто-то из идущих за мной сумел подхватить их с земли и сунуть мне в руку. Прежде чем я успел поблагодарить моего благодетеля, меня протиснуло сквозь горловину «воронки», и я в полубессознательном состоянии оказался на просторной лужайке, огороженной стеной. Жуткое сдавливание и стискивание прекратились, и я испытал восхитительное чувство свободы...

Огражденное пространство оказалось прямоугольной формы, размером примерно в четыре городских квартала. В центре этого большого, заросшего травой участка находилось еще одно ограждение, за ним виднелся высокий замок с башенками, который я заметил еще раньше и. который сзади и с боков был окружен искусственным озером.

Замок был построен императором Фасилидасом в XVII веке. Единственный доступ к нему — узкий каменный мост над глубоким рвом, ведущий прямо к массивным деревянным воротам в фасаде здания.

Толпа все еще вливалась через узкую арку, в которую протиснулся несколько минут назад, и люди бесцельно тужили, приветствуя друг друга с громогласным и пылким дружелюбием. Справа от меня прямо перед замком собралась большая группа священников и дьяконов, и теперь я насчитал семь таботов. Я предположил, что где-то по пути процессии еще из трех городских церквей примоединились к четырем, собравшимся ранее на главной городской площади. Держа завернутые таботат на головах, священники строились в один ряд плечом к плечу. За их спинами шилось множество священников, раскрывших над тоботами цветастые ритуальные зонтики с бахромой по эмке, украшенные крестами, звездами, солнцами, мерами и другими, более любопытными рисунками. В пяти метрах слева находились еще два ряда священников, стоящих лицом друг к другу и вооруженных длинными посохами и серебряными систрами.

Между ними сидел барабанщик, сгорбившись над своим кэбэро. Пока я подбирался к ним поближе, стоявшие лицом к другу священники стали раскачиваться перед maim в медленном танце, исполнявшемся в том же типизирующем ритме и под то же переменное пение двух , которое я уже слышал в церкви Медхане Алем. несколько минут танец прервался также внезапно, как начался, танцоры разошлись, а священники с таботат величественно проследовали через каменный мост в замок. Здесь они задержались на мгновение в  лучах заходящего солнца, а женщины в толпе снова заголосили. Затем бесшумно растворилась на смазанных маслом петлях тяжелая деревянная дверь крепости.

Собравшиеся тысячные толпы постепенно стали, расходиться по садам. Кто-то принес с собой одеяла, кто-то бумажные шеммас (шали) .или более теплые шерстяные геббис (плащи). У всех на лицах было написано, что они собираются пробыть здесь на протяжении всего праздника, и все выглядели умиротворенными, успокоившимися после энергичного и экзальтированного участия в процессиях, готовыми к всенощному бдению.

К девяти часам вечера горело уже множество костров, вокруг них сгрудились люди в шеммас и одеялах,  перешептываясь, и их слова на старом эфиопо-семитском языке вырывались из ртов заметными облачками.

Взбодренный прохладным афро-альпийским воздухом я сел на траву, откинулся на спину, подложив под голову руки, и с наслаждением наблюдал за множеством звезд взошедших на небосклоне. Мысли мои разбрелись, потом сосредоточились на звуке воды, лившейся потоком в озеро где-то поблизости. Как раз в тот момент из старого замка послышалось негромкое ритмичное пение и барабанная дробь — сверхъестественные, потрясающие до глубины души звуки поначалу были столь легкими и приглушенными, что я едва мог расслышать их.

Я встал и подошел поближе к мосту надо рвом. Я не собирался переходить его (да и не думал, что мне позволят сделать это), скорее надеялся найти более выгодную позицию, с которой была бы лучше слышна музыка. Случилось же нечто необъяснимое — я почувствовал, как множество рук подталкивает меня вперед, настойчиво и в то же время нежно, пока я не оказался на мосту. Здесь ребенок подвел меня к огромной двери, отворил ее и улыбкой показал мне, чтобы я вошел.

Я опасливо переступил порог большого, квадратного, с высоким потолком, наполненного фимиамом помещения, освещенного дюжинами свечей, установленных в нишах неотесанных каменных стен. Ветерок сквозил под дверью, которую я только что притворил за собой, и сквозняк дул со всех сторон через щели,и проломы в кладке, заставляя оплывать и тускнеть свечи.

В этом призрачном полумраке я разглядел облаченные в мантии и капюшоны фигуры, стоявшие двумя рядами и образовывавшие почти полный круг, разорванный только у двери, где остановился я. Хотя трудно было быть в чем-то уверенным, мне казалось, что здесь собрались одни мужчины и что большинство из них священники или дьяконы, ибо они держали в руках посохи и систры и напевали на геэз какой-то псалом, настолько трогательный и пробуждающий чувства, что я ощутил, как покалывает затылок -и волосы встают дыбом. Прямо передо мной на камне-плитняке, усыпанном свежескошенной травой, сидел барабанщик, облаченный в белую шемму и отбивавший на натянутой коже кэбэро негромкий, но настойчивый ритм.

Посохи, барабан и "зонтики благодати" - неизменные атрибуты Эфиопской Церкви

Не нарушая темпа, несколько членов хора подзывали меня кивками голов, и я почувствовал себя втягиваемым в их круг, согреваемым их вниманием, становящимся частью всего происходящего. В мою правую руку вложили систр, а в левую посох. Пение же продолжалось, и певцы покачивались из стороны в сторону. Я почувствовал, как мое тело подчиняется ритму. Следя за другими и отбросив чувство неловкости, я поднимал и опускал свой систр в промежутках между ударами барака, и маленькие металлические диски в древнем инструменте издавали немелодичное дребезжащее звяканье, странный, неотразимый звук был гораздо старше, я знал, храма Соломона, даже старше пирамид, ибо подобные систры использовались впервые еще в додинастическом Египте и перешли оттуда через жрецов времен фараонов в литургию Израиля. До чего же необычен оказался этот торжественный зал, но еще необычнее казалось мое участие в нем, здесь, в сердце Эфиопского нагорья, на берегу священного  озера. Дрожа от волнения, я размышлял над тем, что развертывавшейся передо мной сцене нет ничего, ну абсолютно ничего, что принадлежало бы XX веку н.э., Соломон поместил ковчег завета в святая святых и тогдаa священники,

«одетые в виссон, с кимвалами и с псалтирями и цитрами стояли на восточной стороне жертвенника... воздавая один голос к восхвалению и славословию Господу; и когда загремел звук труб и кимвалов и музыкальныx орудий, и восхваляли Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его...»

Не так ли и священники Эфиопии — среди которых находился я — восхваляли Господа? Не с таким гнием и убеждением благодарят они Его за милость славословят Его святое имя, напевая:

«И ныне, Господи Боже, стань на место покоя Твоего, Ты и ковчег могущества Твоего, Священники Твои, Гоподи Боже, да облекутся во спасение, и преподобие Твои да насладятся благами».

Ночь прошла как во сне, в котором беспорядочно смершались реальные и невозможные вещи. В отдельные моменты у меня были галлюцинации, будто сам ковчег присутствует здесь, спрятанный в старом замке. В глубине души я, конечно, знал, что еще не приблизился к концу своего путешествия, что ковчега нет в Гондэре и что впереди меня ждут долгие мили и месяцы, прежде чем я смогу даже надеяться приблизиться к этому. Сейчас же я был бы удовлетворен и таботат, покоившимися где-то в замке, — семью свертками, которые алхимией слепой веры с легкостью превратились за последние сутки в объекты огромного символического значения.

Перед рассветом священники проводили меня из замка и вернулись через узкий мост. Пока небо постепенно светлело, я провел около часа, обследуя большой лагерь. Если вечером здесь было десять тысяч человек, сейчас их вряд ли было меньше. Одни прогуливались парами и тройками и беседовали, другие собирались в большие группы, третьи все еще грелись у побледневшего пламени костров. И я не мог не ощутить того же настроения надежды, того же чувства беспокойного и нетерпеливого предвосхищения, которое предшествовало выносу тавота из церкви Медхане Алем прошлым вечером.

Я сделал полный круг по внутреннему лагерю, окружавшему замок и озеро. Добравшись до дальнего края огороженного места, я взобрался на стену и насладился причудливой и одновременно прекрасной сценой. Подо мной земляная насыпь футов в пять шириной окружала спокойные, поблескивающие воды, и на каждом квадратном дюйме насыпи стояли настороженные, словно ожидавшие какого-то события люди, а поднявшееся уже солнце высвечивало их отражения в воде.

Из задней стены замка выступал балкон, и вот на него в облаке фимиама вышла группа священников, одетых в великолепные зелено-красные мантии. Из толпы раздались громкие крики, начался короткий ритуал, который (как я узнал позже) призван был благословить и освятить воды. Потом с поразительной поспешностью — и явно не обращая внимания на утреннюю прохладу — люди принялись прыгать в озеро. Одни — полностью одетые, другие — полностью раздетые. В одном месте молодая женщина с роскошной грудью окунула в воду своего голого ребенка и тут же выхватила его, кашлявшего и отплевывавшегося, в фонтане брызг. В другом месте ху дои, согбенный и немощный старик неловко вошел в воду по грудь. В третьем плавала и резвилась группа подростков. Дальше матрона средних лет, обнаженная по пояс, стегала свою спину и плечи мокрой веткой...

Тем временем из лагеря перед замком послышался возбужденный шум толпы,  когда тысячи людей влились во всеобщую толчею, брызгаясь и ныряя, окунаясь и шаля. Я спустился с ограды, дававшей хороший обзор, и спешил к передней части лагеря, надеясь воспользоваться всеобщим весельем, чтобы снова проникнуть в зал.

Таботат не находились в помещении, где я провел большую часть ночи, напевая, танцуя и раскачиваясь. да где они? И что будет дальше? Не замеченный дошедшей почти до истерии толпой, пересек мост над рвом, распахнул дверь и вошел. Пол большой комнаты все еще был усыпан травой, а его стены почернели от дыма свечей. Было уже около 7 часов утра, и яркий солнечный свет захватил врасплох группу дьяконов. Напротив меня, из дверного проема, укрытого завесой, вышел священник. Он насмешливо глянул на меня, потом улыбнулся вроде бы в виде приветствия.

Я подошел к нему и показал жестом, что хотел бы пройти за занавес. Священник красноречиво покачал головой.

- Нет, — прошептал он на английском. — Нет. Это невозможно. Там тавот.

И он снова скрылся за занавесью, за которой, как показалось, слышались какие-то движения и шаги.

Я позвал, надеясь привлечь внимание какого-нибудь начальства, но не дождался ответа. Затем нагло прикоснулся рукой к занавеси и попытался отвести ее в сторону. В то же мгновение трое стоявших за моей спиной дьяконов подскочили ко мне, схватили за руки и повалили на пол, нанеся мне немало ушибов.

Я ругался и сопротивлялся, ничего не соображая, настолько, что ошеломлен и шокирован: всего лишь несеолько часов назад я чувствовал себя здесь как дома, а меня уже избивают. С большим трудом я стряхнул с себя напавших и поднялся на ноги. Это было неправильно истолковано как еще одна попытка проникнуть за занавес и меня снова принялись волтузить, а дверной проем прошли еще несколько дьяконов.

Туда нельзя, — предостерег один из них, указывая на помещение за занавесью. — Туда входят только священники. — Он погрозил мне пальцем и добавил:.— Вы

плохой человек. Затем меня бесцеремонно вытолкали за дверь замка и грубо бросили на узкий мост на глазах у многотысячной толпы, и я подумал: если мне так попало лишь за попытку войти в помещение, где находились какие-то таботат, то что со мной произойдет в Аксуме, когда я попытаюсь взглянуть на сам ковчег?

Я пересек мост, протиснулся сквозь толпу и остановился на свободной от людей полоске земли, все еще дрожа оттого, что мою кровеносную систему заполнил адреналин. Осмотревшись, я заметил, что озеро все еще заполняли плещущиеся и кричащие люди. Большинство из них уже выбрались из воды, собрались на просторных лужайках перед замком и стояли, вытянув шеи. Люди были возбуждены, но, как ни странно, молчаливы.

Вскоре в дверях замка появились семь тщательно одетых священников с завернутыми в ткань таботат на головах. Неспешно и осторожно они вступили на мост, перешли его, сопровождаемые другими священниками с ритуальными зонтиками. В это мгновение толпа издала громкий общий вздох благоговения и набожности, за которым последовали уже знакомое подвывание женщин и шарканье ног, когда люди начали отступать назад, чтобы открыть путь таботат.

Утро тянулось медленно, и одновременно с подъемом солнца к зениту я следовал за процессией по улицам Гондэра до главной городской площади. Там вновь был инсценирован танец Давида перед ковчегом под крики и звуки тамбуринов и цимбал, труб, систров и струнных инструментов.

В конце концов семь священников с таботат на головах разделились, и толпа тоже разделилась на семь неравных частей — семь разных ходов, вытекавших с площади в семи разных направлениях.

Перейдя на бег, тяжело дыша и потея, я следовал сразу за таботом из Медхана Алема до самой этой круглой церкви, и там, окруженный тысячами танцующих и поющих людей, наблюдал, как священник с таботом на голове обошел ее здание раз и еще раз и затем, наконец, сопровождаемый радостным, одобрительным ревом, исчез из виду в темноте святая святых, в тайне тайн.

(продолжение следует)

(Продолжение. Использованы материалы лекций, которые я читал  своим студентам)

Первые «протестанты» на Руси

Во все века и во все времена, независимо от  духовного состояния церкви, в общем, всегда находились христиане, пробужденные Словом Божиим, рожденные свыше. Их, жаждущие горнего души, не находили никакого удовлетворения в обрядовой религии, они пытливо и настойчиво искали истину под грузом мертвящих догм. Эти люди хотели жить так, как первоапостольская церковь.

Господствующее косное духовенство, стоящее вдали от подлинной благодати Господа, спешило расправиться с этими людьми, подрывали их авторитет тем, что сомневались и высказывали сомнение в их компетентности и духовности. Таких людей ортодоксальные церковники называли еретиками, разжигая фанатизм масс своих прихожан, воздвигая гонения.

Первые протестанты в Киевской Руси появились очень давно — и уж их-то появление никак не 6ыло инспирировано западными спецслужбами. Христианство было принято на Руси в 988 году, а первые протестанты, о которых известно из отечественной истории, появились всего 15-16 лет спустя. Мы очень мало знаем о них, ибо наша отечественная история всегда к ним относилась очень враждебно.

Вот какие интересные сведения содержит книга под названием «Наставление, как правильно состязаться с раскольниками»: «Восстает около 1003 года некий монах Андреан противу поклонения и иерархии и законов церковных... Потом в 1149 году приходит монах  Мартин, родом армянин, в Киевские страны и, написав там книжицу под именем «Правда», раздает их тайным образом... Се к расколу дверь. Его учение некими той страны жителями церквами принято яки истинное...».

А в книге Ядро Российской империи (лист 138) точно упоминается, что при князе Димитрии, сыне Иоанна Даниловича (после 1350 г.) «многие начались в России расколы».

Следует обратить внимание, что деятельность первого русского «протестанта» Андреана происходила через 15-16 лет после крещения Руси. Практически одновременно с введением христианства на Руси.

Мысль о евангельском учении, начинает звучать на мотив своего рода реформации официального церковного учения и церковной жизни.

К сожалению, о жизни и смерти Андреана почти ничего не известно. Никоновская летопись за 1004 год сообщает, что «того же года митрополит Леонт посадил в темницу инока Андреяна...».  А в книге В. Д. Бонч-Бруевича "Избранные атеистические произведения" говорится, что «монах Андриан обличил дела высшего духовенства тогдашнего православия и его догматы, за что был замурован в стену».

Летописи упоминают имя еще одного раннего русского протестанта — Дмитра. Его деятельность и проповедь имеет место около 1024 года.

Мысли Дмитра полностью совпадали с учением Андреана. Видимо, бьли и другие христиане, мыслящие подобным образом, но и о них — как и про Андреана с Дмитром — к сожалению, не найти достаточных сведений. Практически почти ничего не известно про армянского монаха Мартина, активная деятельность которого заслуживает того, чтобы назвать Мартина в некотором смысле реформатором. Его деятельность и учение пробуждало "яки истинное" не только отдельных людей, но и целые церкви.

Церковные историки в один голос именуют их еретиками, светские исследователи называют их православными сектантами. Слово «сектантство» (от латинского Sekta — школа, учение) есть общее название различных религиозных групп и общин, которые отделились от господствующей церкви. Секты зачастую возникли как форма протеста против курса и учения официальной церкви и возникновение сектантства вполне может быть явлением положительного характера.  (позднее слово «сектантство» приобрело исключительно отрицательное значение).

Сохраняя для удобства общепринятую в исследовательской литературе терминологию, можно сказать, что в середине 14-го века наблюдаются первые признаки организованного сектантского движения в русском православии. Это движение, носившее характер борьбы с косностью и бездуховностью церкви, получило название стригольников. Достаточно удовлетворительного объяснения происхождения самого этого слова до сих пор не предложено - последователи этого движения то ли постригались, посвящая себя на служение Богу, то ли они, в большинстве своем, профессионально занимались стрижкой овец.

Стригольники смело выступали против мздоимства, которое процветало среди духовенства, против назначения священников на приход за плату, против пышной церковной иерархии, выступали против культа «святых посредников».

Из исторических источников известно, что в Новгороде в 1340 и 1342 году происходили какие странные пожары. Некоторые советские ученые высказывали предположение, ссылаясь на летописи, что имело место сжигание церковной утвари и священных облачений духовенства по инициативе стригольников.

Так что рассуждения о том, что в России не было инквизиции и костров мучеников за веру – еще один миф русских историков!

В 1375 году в Новгороде началась расправа над стригольниками Прежде всего были казнены три руководителя стригольников диаконы Карп, Никита и еще один, имя которого летописец не называет: они были брошены с моста в реку Волхов. Но эта "ересь" не прекращалась — это движение перекинулось на Псков.  Псковские стригольники выступали уже и против монашества. Здесь, в Пскове, община стригольников, несмотря на гонения продержалась очень долго — почти до 1490 года. В деятелем движения стригольников в 1386-1389 годах был некий Маркиан, изгнанный из города.

Из источников того времени известно, что «армяновер... иконам святым не поклоняется, называя их идолами, и выражает много других зловредных мыслей, так что поколебал князя, бояр и народ..." Но среди греческого духовенства были у Маркиана и единомышленники — его поддерживают тверские епископы Евфимий Висленьи Федор Цпнрый (впоследствии оба были низложены и изгнаны). Последователи движения стригольников были в Ростове Великом, в Москве и иныx местах земли Российской...

Еще были в живых многие последователи учения стригольников, как начался на Руси новый духовный подъем — и снова в Новгороде.

В конце 1470 г. новгородцы пригласили на княжение Михаила Олельковича из Киева (княжил до марта 1471 г.). В его свите был ученый еврей Схарья, он же Зхарий. С князем приехали для ведения торговых дел другие «литовские» евреи; летопись называет имена двух из них: Иосиф Шмойло Скаравей и Моисей Хануш.

По своему существу новое движение было продолжением дела стригольников. Началось с того, что в Новгород приехал в 1471 году некий "Жидовик Зхарий" — приближенный из свиты Литовского князя Михаила, который "совратил" новгородских священников в "ересь". Эту «ересь» церковники назвали «жидовством», а последователей «жидовствующими» или «жидовомудрствующими», вменяя им приверженность к иудаизму. Несмотря на название, ересь жидовствующих, во-первых практически всеми исследователями истории религии относятся к реформаторским течениям, во вторых охватывала не только, и не столько евреев, сколько русских, бывших ортодоксальных православных[1].

Что же проповедовали "жидовствующие"?

Жидовствующие как и стригольники, отвергали церковную иерархию, ритуальные обряды, поклонение иконам, молитвы святым и т. д. Другими словами — это были российские протестанты. Когда московский князь Иоанн III Васильевич (1440-1505) посетил Новгород, проповеди Дениса и Алексея произвели на него большое впечатление, он взял их с собою в Москву, где они были назначены церковные должности. Через некоторое время в Москве появился Захарий. Вскоре в Москве образовалась большая rpyппа приверженцев нового учения, в том числе и те, которые бежали от гонений из других городов. В этой группе были думный дьяк Федор Курицын, бояре Василий Иванович Патрикеев и Семен Ряполецский, сноха Иоанна III Елена Стефановна, некоторые профессиональные переписчики книг, а также архимандрид Симоновского монастыря Зосима (впоследствии митрополит). Федором Курицыным были написаны даже некоторые сочинения по духовным вопросам.

Таким образом, мы имеем историческую вилку – реальную потенциальную возможность в превращения русского православия в реформаторскую церковь русского жидовствования!

В это время среди ортодоксального православного духовенства образовались две партии, которые яростно спорили между ее должны или не должны монастыри иметь в своей собственное земли. Во главе "нестяжателей", выступивших против владения церкви землей, стояли Нил Сорский, Артемий, богослов и писатель Максим Грек. Им противостояла партия «иосифлян», названнная по имени своего руководителя Иосифа Волоцкого (1439-1515) – в миру богатого боярина Ивана Санина. Против "ереси жидовствующих" объединились и «нестяжатели», и «иосифляне.».

Возглавил гонения Иосиф Волоцкий. В 1490 году на церковном соборе "жидовская ересь", несмотря на заступничество митрополита Зосимы, была официально осуждена, и началось физическое истребление жидовствующих.

Иосиф, возглавлявший преследования, приводя в пример испанскую инквизицию, требовал костров. Костры заполыхали. Церковный собор 1503 года снова принимает решение о беспощадном искоренении ереси.

Движение "жидовствующих" известно также в исторической литературе под названием новгородски-московской ереси.

Сбрасывание еретиков в реку

В середине 16 века новое мощное движение потрясло Россию. Оно связано с именами Феодосия Косого и Матвея Башкина.

Матвей Башкин был сыном небогатого боярина. Усомнившись в правильности существующих порядков, он стал изучать Библию самостоятельно и к своей большой радости убедился в том, подлинно евангельское учение почти ничего общего не имея с официальным проявлением мертвой религии, которую он наблюдал. Проникнутый учением Иисуса Христа о любви ко всем человекам, о равенстве всех людей, этот дворянин освободил своих крепостных крестьян, а грамоты на них публично изорвал.

Совсем другое происхождение имел Феодосии Косой. Крепостной крестьянин, холоп, как спесиво говорили тогда о крестьянах власть имущие, он в 1551 г. бежал от своих хозяев, «честных слуг царевых» в пределы Белоозера, где и принял монашеский noстриг в Кирилло-Белозерском монастыре на севере России. Став монахом только потому, что очень любил «научение книжное» и хотел приобрести духовное образование, знание Священных Писаний.

Феодосии Косой стал последователем Матвея Башкина, был одним из видных представителей русского протестантско движения 16 века. Снискал он уважение современников, был знаком с Артемием, учеником Нила Сорского. Со временем, под влиянием заволжских старцев и  лютеранского учения, стал организатором кружка монахов, отрицательно относившихся многим сторонам тогдашней религиозно-общественной жизни православия. О его учении можно судить главным образом трудам Зиновия Отенского. По его свидетельству Феодосии «К попам не приходами, и молебнов не творити, и молитвы их и требовати, и не каятися... и тямияном не кадитися, и на погребена от епископов и от попов не поминатися... Подобает поклонятися Господу, а не поклоны творити, ни на землю падати ни проскуры, ни кануны, ни свечи приносити...»

Феодосии настаивал неформальном поклонении Богу, стремился восстановить христианство первоначальной чистоте, требовал нравственной жизни согласно евангельским заповедям.

Церковные обряды он называл «измышлением человеческим». Поклонение иконам и кресту, почитание мощей считал особой формой идолопоклонства.

Дельность Феодосия Косого скоро обратила на себя внимание, и его с единомышленниками потащили в Москву на суд. Во время следствия ему удалось бежать в Литву, где он нашел благоприятные условия для проповеди евангельского учения.

В учении, которое они проповедовали было учение о том, что хлеб и вино в — только символ тела и крови Господа, а церковь есть собрание верующих. Отвергая непререкаемый авторитет так называемых отцов церкви и писания "святых", постановления многих церковных съездов, Феодосии Косой выступил против беспощадной эксплуатации человека, против кровопролития и войн — за равенство всех народов. Он учил, что «все люди – едино суть у Бога — и татарови, и немцы, и прочие языцы».

Следует упомянуть также, что Феодосии Косой и Матвей Башкин отвергали также учение о Троице и утверждали, что «Бог един есть». Я сейчас не буду говорить об истинности тех или других церковных догматов, будем излагать факты.

Протестанское учение Феодосия и Матвея распространялось в Москве, Новгороде, Пскове, Твери, в Рязанщине; Северной Двине, в Заволжье, на границе с Литвой.

Матвей Семёнович Башкин, давший имя деревне в Александровском районе, оказался среди монастырских узников-еретиков.

Незамедлительно следует ответная реакция православие духовенства. В эпоху Иоанна IV Васильевича (Грозного) (1530-1584) который в 1547 году впервые в русской истории принял титул царя, по инициативе митрополита Макария состоялся ряд церковных соборов.

Наиболее известный из них Стоглавый собор (по книге «Сго глав содержащей»), который  состоялся в 1591 году.

На этом соборе были осуждены «нестяжатели», многие из них были приговорены к монастырским заключениям.

Вместе с этим на с невозможно было утаить того факта, что среди духовенства твор явные беззакония. Собор вынужден был принять решение, священники и диаконы "не бранились и не сквернословили бы церковь и во святый алтарь не входили и до кровопролития не били бы..."

Собор 1553 года рассматривал вопрос о "злой ереси" Матвея Башкина и Феодосия Косого. Матвей по приговору церковников был приговорен к пожизненному заточению и брошен в Волоколамск монастырь, где следы его скоро затерялись. Есть основания предполагать, что спустя несколько лет Матвея сожгли

Был схвачен также Феодосии Косой и еще один видный деятель  движения — игумен Троице Сергиева монастыря — Артемий. Многочисленные аресты были произведены по всей России. Арестованных свозили в Москву и там чинили над ним суд и расправу.

Очевидно, что это движение имело много последователей - с помощью своих друзей из монастырской тюрьмы в 1555 гооду Феодосии Косой бежал в Литву, где и прошли последние годы его жизни.

Там он продолжал свою проповедь и достиг болышой известности.

Артемия сослали в Соловки.   Держали Артемия  в отдельной келье, чтобы он не мог ни с кем ни поговорить, ни писать,  ни получать писем. Его заставляли непрерывно каяться, и специальный духовник должен был регулярно докладывать игумену монастыря о ходе покаяния.

Не забыл Иван Грозный и тех представителей ортодоксальной церкви, которые показались ему нелояльными. Еще в июне 1565 года была установлена опричнина — жестокий режим тотальной власти «службы безопасности» Ивана Грозно Опричники припомнили церковным иерархам 1551 год, когда их церкви воспротивились ревизии монастырской земли, 1553 год, кс церковники "стакнулись", как говорится в Предуведомительной царской грамоте, с боярами в так называемом боярском мятеже. Начались погромы.

Глава русского православия митрополит Афанасий в 1566 году демонстративно сложил с себя сан, подал в отстав» удалился в монастырь. Сменившего его митрополит, бывшего соловецкого игумена, постигла еще более печальная суд — он был предан суду, который приговорил его к сожжению, но в знак особой милости казнь была заменена вечным заключением. (Впрочем, опричники задушили бывшего митрополита в 1569 году).

Иоанн Грозный решал сам, кому быть главой церкви. Снимал колокола, опричники громили хозяйства священнослужителе грабили храмы. Печерский игумен, стараясь задобрить непрошеных гостей, вышел навстречу с крестами и иконами, но опричники, не долго думая, прямо на дороге отрубили ему голову.

Если так поступал Иоанн Грозный с неугодными ему деятелями ортодоксального православия, тем более жесток он был по отношению к "еретикам и сектантам ", в проповеди которых он усматривал: брожение, смуту и подстрекательство. От рук его опричников пострадали многие церковные иерархи, заподозренные в ереси.[2]

С падением Новгорода реформация была задушена в России.

Сожжение протопопа Аввакума

Серия сообщений "Казни, пытки, палачи, инквизиция":
Часть 1 - Палачи - санитары общества
Часть 2 - Будешь часто мыться - попадешь в инквизицию
...
Часть 6 - Сама Садик я садила...
Часть 7 - Страна свободы?
Часть 8 - НАРОДЫ СИМБИОНТЫ: РУССКИЕ И ТАТАРЫ - БРАТЬЯ ВОВЕК. ЧАСТЬ 26 Н5 – ДАЙТЕ МНЕ ВЛАСТЬ, И Я ВСЕ ПЕРЕВЕРНУ
Часть 9 - 350 лет рабства
Часть 10 - ЕВРЕИ И АРМИЯ ЧАСТЬ 13и: ЕВРЕИ ОРУЖЕЙНИКИ И ВРЕЙСКОЕ ОРУЖИЕ - ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ = САМОЕ ЕВРЕЙСКОЕ ОРУЖИЕ
...
Часть 16 - НАРОДЫ СИМБИОНТЫ: РУССКИЕ И ЕВРЕИ - БРАТЬЯ ВОВЕК. ЧАСТЬ 32 С(4). КАК ЕВРЕИ ХРИСТА ДО ЯПОНИИ ДОНЕСЛИ
Часть 17 - Кураев: ФСИН воцерковился
Часть 18 - НАРОДЫ СИМБИОНТЫ: Еврейская социальная мысль часть 16

Андрей Мозжухин

http://lenta.ru/articles/2015/03/01/eretik/

Пасхальная неделя – Евангелие, оживающее каждый год.

Мы живем в будто бы христианской стране.

Но что мы знаем о христианстве? Масленица – повод пожрать и повеселиться, затем вроде бы пост. Что такое пост? Неужели только вегетарианство? Гитлер, кстати, был вегетарианцем – и что это ему дало? Но даже те, кто не постятся полагают, что Пасха – это повод нажраться и напиться до отвала, покрасить яйца и «похристосоваться». И мало кто знает, что Пасха, это не булка, а Сам Иисус, распятый и воскресший за наши грехи.

Протестантам легче. Чтобы случайно не оскверниться язычеством,  они не делают ничего.

Протестантство – это урезанная бета-версия христианства.

Действительно, спасение это не то, как мы соблюдаем дедушкины традиции, и бабушкины обряды. Но согласитесь, это слишком рационалистический подход. Хочется чего-нибудь такого, хочется не отрываться от корней нашего традиционно православного народа (украинского ли, русского ли). Не разделение, но любовь друг к другу проповедовал Христос. А если твои родственники или друзья приглашают тебя в храм, на освящение неких «предметов культа», как поступить, чтобы не проявить свою гордость, или элементарное незнание традиций. Гордыня – это страшный грех, вот почему даже во время строгого поста, если твои родственники пригласили тебя за стол, не стоит говорить, что ты постишься. Или боишься «оскверниться» какой-либо пищей.

Что делать?

Осуждая другого верующего ты открываешь ворота дьяволу в свою жизнь. И лучше молчать, чем открыв рот, вякать неизвестно что. «Если не знаешь – то не принимай, но и не осуждай» - это очень важный принцип.

«Есть в руке моей сила сделать вам зло; но Бог отца вашего вчера говорил ко мне и сказал: берегись, не говори Иакову ни хорошего, ни худого». (Быт.31:29)

«Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;» (Лук.6:37)

«Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его. Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его. Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне [равно]. Всякий [поступай] по удостоверению своего ума. Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает. Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога; и кто не ест, для Господа не ест, и благодарит Бога. Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли - для Господа живем; умираем ли - для Господа умираем: и потому, живем ли или умираем, - [всегда] Господни. Ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми. А ты что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов». (Рим.14:3-10)

Православные традиции – прекрасная возможность оживить Евангелие, так, чтобы подобно тому, как евреи во время Пасхального Седера переживают самолично каждый – рабство, выход из Египта на свободу и обретение Земли Обетованной, пережить самому лично Евангелие – последнюю неделю земной жизни Иисуса Христа, смерть и Воскресение Его.

Пасхальную неделю надо прожить так, чтобы не превратить празднование Пасхи в сатанинскую оргию, а воспользоваться возможностью приблизиться к Богу.

Подготовка к Пасхе

Центром внимания является пасхальная неделя - страстная неделя, но подготовка к Пасхе начинается задолго до этого. Перед Пасхой – Великий пост, который по примеру Иисуса Христа, постившегося 40 дней после Своего водного погружения, продолжается 40 дней, отчего называется также Четыредесятницею.

Приготовление к Великому посту начинается за три недели до начала его: эти 3 недели называются приготовительными.

1)      неделя Мытаря и Фарисея,

2)      неделя Блудного,

3)      неделя Мясопусная.

Первая неделя называется неделя Мытаря и Фарисея, так как в воскресенье этой недели на литургии читается отрывок Евангелия о мытаре и фарисее. Эта неделя называется также «всеедною», потому что в продолжение всех дней ее разрешается употребление мяса, и таким образом отменяется пост в среду и пятницу, вопреки фарисею, который постился 2 раза в неделю и гордился своим постом.

Примером мытаря Церковь научает смиренной молитве и сознанию недостоинства нашего, а примером второго предостерегает от духовной гордости. Кроме того напоминается о приближении времени поста и проводится пение на всенощном богослужении покаянных молитв.

Вторая приготовительная неделя называется неделя Блудного, потому что в воскресенье читается отрывок Евангелия о блудном сыне. Это напоминает нам о необходимости сознания своей греховности, сокрушении о грехах и глубокого смирения перед Богом. На всенощной в эту неделю кроме тропарей[1] о покаянии поется еще 136-й Псалом (На реках Вавилонских…). Этот псалом отображает бедственное состояние евреев в Вавилонском плену. А в духовном смысле – бедственное положение грешника в плену греха и дьявола.

Третья приготовительная неделя (Масляница) называется еще Мясопустною потому, что в эту неделю в воскресенье заканчивается употребление в пищу мяса, а дозволяется только сыр и яйца. Интересно, что по-латыни «прощай, мясо» будет «карна вале», отсюда слово карнавал. Так как у язычников это был день прощания с зимой (сожжение чучела богини зимы и ночи, которое заменило ранее приносившуюся в жертву девушку, а также ритуальные жертвоприношения и костры и игрища [оргии]), то этот праздник носит большие языческие наслоения.

В среду и пятницу этой недели литургия не совершается, а совершаются только часы с земными поклонами и молитвой «Господи и Владыка живота моего…» Из Евангелия читается о страшном суде, чтобы сильнее побудить верующих к нравственному исправлению  и смягчить сердце даже упорных грешников.

Последний воскресный день перед Великим постом называется неделею Сыропустною, потому что в этот день оканчивается употребление сыра и яиц. В этот день читается из Евангелия о свойствах истинного поста, в частности: «Когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры… чтобы не явиться пред людьми постящимися, но пред Отцом твоим…. воздаст тебе явно». Также в это воскресенье читается о прощении обид, оттого и само воскресенье называется прощальным.

Великопостное Богослужение[2] совершается в следующем порядке:

Особенности Великопостного Богослужения состоят в том, что во время совершения его многие священные песнопения поются или произносятся с земными поклонами в знак особенно усиленной молитвы и особенного сокрушения о грехах.

Некоторые дни Великого поста посвящены определенным святым (Федору Тирону, Марии Египетской), а также поклонению святым иконам

В конце каждого часа произносится священником молитва св. Ефрема Сирина: «Господи и Владыка живота моего! Дух праздности. Уныния, любоначалия и празднословия не дай мне; дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне, рабу Твоему. Ей, Господи Царю, дай мне видеть мои пригрешения и не осуждать брата своего, как ты благословен во веки веков. Аминь».

Страстной седмицей называется последняя неделя перед пасхою. Она вся посвящается воспоминанию страстей или страданий Христовых.

Все дни ее называются великими, по причине великих воспоминаний. Совершаемых церковью в эти дни. Во всю эту неделю полагается особенно строгий пост для верующих. В первые времена христианства многие из верующих всю эту неделю проводили без пищи.

Особенности богослужения в первые три дня Страстной недели состоят в следующем:

1)      На утренях этих дней читается Евангелие и поются особые песнопения, а именно: «Вот Жених (т. е. Иисус Христос) приходит в полночь (т. е. в такое время. Когда не ожидают) и блажен тот раб, которого Он обнаружитбодрствующим; недостоин же тот, кого Он найдет спящим. Итак, смотри, душа моя, не отягощайся сном, чтобы ты не была предана смерти и не явилась пред затворенными вратами царствия, но пробудись от сна, взывая: свят, свят, свят Ты, Господи, помилуй нас!»
И еще: «Спасе мой, я вижу чертог твой украшенный и не имею одежды, чтобы войти в него: просвети одеяние души моей. Свет дай мне и спаси!»

2)       В каждый из этих дней совершается литургия преждеосвященных Даров, на которых читается Евангелие. Евангелие в каждый из этих дней приноровлено к воспоминанию того, что Господь делал и говорил в эти дни перед Своими страданиями. Так в понедельник читается о засохшей смоковнице; во вторник – о злых виноградарях, о браке царского сына, о разрушении Иерусалима, о талантах и десяти девах; в среду о женщине, помазавшей мирром Господа и о том как Иуда Искариот решился предать Его.

3)      На часах, совершаемых в эти дни, прочитываются все четыре Евангелия, чтобы верующие в эти дни вспоминали всю жизнь Христа, все чудеса, сотворенные Им на земле, и все учение Его.

В Великий четверг вспоминается  Тайная вечеря на которой Господь установил таиство св. причащения и умыл ноги ученикам Своим в знак глубокого смирения и любви к ним. Читаются отрывки Евангелия о Тайной вечере. По окончании литургии, в кафедральных соборах совершается умовение ног, в котором участвуют только пресвитеры.

В  Великую пятницу вспоминаются суд и осуждение Господа, Его распятие, страдания и смерть на кресте.

На утрени этого дня читаются 12 отрывков из Евангелий, по числу часов ночи, бывших для Господа часами страданий. В этих отрывках описывается вся история страданий Спасителя, начиная с прощальной речи, которую Он сказал апостолам после вечери, до самого погребения.

Литургия в этот день не совершается, как по причине великого и глубокого сокрушения Церкви, так и потому, что в этот день голгофская жертва принесена была Самим Спасителем на кресте.

В место литургии совершаются особенные часы, называемые царскими. Эти часы состоят из чтения пророческих псалмов, паремий, Апостола и Евангелий, относящихся к страданиям Христовым.

На вечерне в Великую пятницу из алтаря выносится плащаница[13] на середину  храма.

В Великую субботуу вспоминается погребение Иисуса Христа Иосифом и Никодимом, а отчасти предуказывается и славное воскресение Его.

Утреня этого дня единственная в своем роде. Во время ее при гробе Спасителя воздаются Ему погребальные торжественные почести. Пение выражает скорбь и плач верующих над гробом Господа. В конце утрени совершается крестный ход с плащаницею вокруг храма с погребальным звоном. Священник идет под плащаницею, изображая Иосифа, несущего тело Христово, а самый ход изображает несение тела Господа от креста в гроб.

После хода читается отрывок Евангелия о приставления стражи ко гробу спасителя и запечатывании его.

Литургия в этот день совершается св. Василия Великого и начинается после полудня вечернею.

В субботу служба посвящена воспоминаниям пребывания Иисуса в гробнице и сошествии его души в ад, читаются пророчества о Его воскрешении.

Во время литургии в Великую субботу священнослужители сменяют свое одеяние с черного на белое - начинается ожидание светлого праздника.

От теперь и до вечера осуществляется освящение пасхальной пищи, которую принесли на освящение верующие.

В двенадцатом часу совершается полуночница, а ровно в полночь громкий звон колоколов и крестный ход вокруг храма.

Царские врата главного алтаря остаются открытыми всю последующую неделю, в память о том, что после воскресения Господа нашего Иисуса Христа солнце не заходило целую неделю и не было преград между Царствием Небесным и людьми.

Особым знамением в этот день является ежегодное чудесное возгорание благодатного огня в пещере гроба Господнего в Иерусалимском Воскресном храме.

Во время этого ритуала в храме гасятся все огни, Патриарх Иерусалимский снимает верхнюю одежду, что бы было видно, что у него в его одежде не спрятаны спички или что то подобное, поднимается на специальный алтарь и молится до схождения благодатного огня. Иногда это длиться несколько минут, иногда несколько часов. В воздухе появляются как будто маленькие огоньки и свечи Патриарха зажигаются. Уже спустя пару минут огонь проходит от человека к человеку и весь Храм озарен пламенем священного огня.

Оттуда самолетами и другим транспортом священный огонь развозиться во все уголки нашей планеты.

Существует мнение, что пока благодатный огонь сходит - жива и надежда всего человечества.

На литургии читается 15 паремий[14], т. е. отрывков из священных книг Ветхого Завета, в которых пророчески изображено воскресение Христово и распространение Его Царства. Чтение паремий начинается повествованием о самом сотворении мира, чтобы указать в умершем Спасителе Творца мира. Шестая паремия содержит описание чудесного перехода израильтян через красное море и оканчивается песнью Моисея.

Последняя паремия содержит в себе повествование о чудесном сохранении трех отроков в печи вавилонской и оканчивается их песнью, повторяемой несколько раз поющими: «Господа пойте и превозносите Его вовеки». Перед чтением Евангелия поется стих, предвещающий скорое воскресение Христово: «Воскресни, Боже, судья земли, так как ты наследник во всех народах». Во время пения этого стиха священник и дьякон снимают с себя черные ризы и надевают светлые, изображая ангелов, сошедших с неба, чтобы отвалить камень от дверей гроба.

Самое Евангелие читается уже о воскресении Христовом и таким образом служит приготовлением к наступающему великому торжеству.

В православной традиции Пасха считается «царем дней», «праздником всех праздников, торжеством всех торжеств». По всей России Пасху всегда отмечали как день великой радости. Главным событием празднества -торжественное богослужение в храме. Пасхальная служба начинается в ночь с субботы на воскресенье. Первая ее часть назывется полунощница. Она проводится в память о ночной молитве Иисуса Христа в Гефсиманском саду, предшествовавшей преданию его в руки фарисеев. После чтения молитв и песнопений священник вместе с причтом вносит из середины храма в алтарь плащаницу, которая остается там до Вознесения. В полночь раздается колокольный звон (благовест), одновременно зажигаютсявсе свечи и паникадила (не путать - то, чем машет священник - кадило, а вот люстра в хреме - паникадило), священники в светлом облачении, с крестом, светильниками и фимиамом выходили из алтаря и вместе со всеми присутствовавшими в храме поютстихарь: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангелы поют на небеси, и нас на земле сподоби чистым сердцем Тебе славити», а затем под колокольный звон начинался крестный ход вокруг церкви. По возвращении в храм священник поет тропарь праздника (в православной церкви — краткое молитвенное песнопение, в котором раскрывается сущность праздника): «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». Затем открываются царские врата, что символизирует открытие Христом райских врат, закрытых для людей после грехопадения Адама и Евы, и начинаестся заутреня. Исполняется канон: «Воскресения день, просветимся людие...», а затем провозглашалась вечная победа Христа над смертью и адом: «Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа? Воскресе Христос, и ты низверглся еси. Воскресе Христос и жизнь жительствует. Воскресе Христос, и мертвый ни един во гробе». После заутрени начинаеся праздничная литургия, в конце которой освещался артос – специальный хлеб с изображением креста и тернового венца.

Нарядное убранство храма, множество зажженных восковых свечей, светлые облачения священников, запах ладана, радостные перезвоны колоколов, праздничные песнопения, торжественный крестный ход, возгласы «Христос воскресе!» – все это вызывает у верующих людей радость, ощущение причастности к чуду. После окончания службы прихожане поздравляют друг друга со светлым праздником, трижды целуются и произносят слова, которые говорили друг другу апостолы, узнав о Воскресении Иисуса Христа: «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!», обмениваются яйцами, окрашенными в красный цвет.

В праздник Пасхи начинается разговление после длительного Великого поста (см. Посты). Как правило, это семейная трапеза, на которой не появляются гости. На стол, покрытый белой скатертью, ставят крашеные яйца, кулич – высокий хлеб из сдобного теста и пасху (паску) – сладкое блюдо из творога с изюмом, освященные в церкви в Страстную субботу. Красное яйцо в представлении православного человека символизиоует   мир, обагренный кровью Иисуса Христа и через это возрождающийся к новой жизни. Кулич ассоциируется с телом Господним, к которому должны причащаться верующие. В народном сознании христианское осмысление пасхальной еды соединилось с языческими представлениями о яйце как символе возрождения и обновления, знаке плодовитости и жизненной силы и о хлебе как о живом существе и даже воплощении Бога Языческим аналогом кулича был хлеб, который выпекали весной перед началом сельскохозяйственных работ и использовали в продуцирующих земледельческих и скотоводческих обрядах, а также свадебный каравай, который, по поверью, мог обеспечить брачной паре многочисленное потомство. Первым блюдом во время пасхальной трапезы - яйцо, которое разрезается на кусочки по количеству людей, сидящих за столом. После этого каждый получал по куску кулича и ложке творожной пасхи. Затем на стол ставят остальную праздничную еду, приготовленную хозяйкой, и начиналось радостное застолье.

Празднование Пасхи в народной традиции.

В народной традиции Пасха отмечалась как праздник обновления и возрождения жизни. Это было обусловлено не только христианской идеей Воскресения Христа и связанной с ней перспективой вечной жизни, но и широким бытованием в народной среде языческих представлений о весеннем пробуждении природы после зимнего сна-смерти, о гибели старого и начале нового времени. Согласно широко распространенным представлениям, каждый человек должен был встретить Пасху обновленным духовно и физически, подготовленным к ней в ходе длительного Великого поста. Перед Пасхой считалось необходимым навести порядок в доме и на улице: вымыть полы, потолки, стены, лавки, побелить печи, обновить киот, отремонтировать ограды, привести в порядок колодцы, убрать мусор, оставшийся после зимы. Кроме того, полагалось изготовить новую одежду для всех членов семьи и вымыться в бане. В Пасху человек должен был отбросить все дурные, нечистые мысли, забыть зло и обиды, не грешить, не вступать в супружеские отношения, которые воспринимались как грех.

С праздником Пасхи связано множество различных поверий. По народным представлениям, день Пасхи настолько чист и свят, что черти и бесы с пасхальным благовестом проваливаются сквозь землю, а их вопли и стоны, вызванные злобой на Воскресение Иисуса Христа, можно слышать во время пасхальной всенощной и всего первого дня Пасхи. Крестьяне верили, что в этот день становится видимым то, чего не увидишь в другие дни, и разрешается попросить у Бога то, что очень хочется. Считалось, что во время пасхальной службы, если перевернуть свечу пламенем вниз, можно увидеть колдуна: он будет стоять спиной к алтарю, а на голове у него будут видны рожки. А если встать у дверей с творогом, то легко будет опознать проходящую мимо и помахивающую маленьким хвостиком ведьму.

Пасха ассоциировалась у русских с чудесным исполнением желаемого. Считалось, что в этот день можно обеспечить себе преуспевание в делах на целый год. Если, например, человек первым придет после пасхального богослужения домой, то для него весь год будет удачным. Если старик в день Пасхи станет расчесывать волосы, то у него будет столько внуков, сколько волос на голове. Если во время литургии девушка шепотом обратится к Богу: «Дай мне жениха хорошего, в сапогах да с калошами, не на корове, а на лошади», то жених посватается уже в ближайшее время, картежники, по поверью, могли просить у Бога постоянного везения в картах: для этого надо было взять c собой в церковь туз пик – «винный и, когда священник первый раз произносит «Христос воскресе!», ответить «Карты здеся!», во второй раз – «Хлюст здеся!», а в третий – «Тузы здеся!». Удача не покинет святотатца до тех пор, пока он не раскается в содеянном. Верили, что удача будет обеспечена и вору, если он украдет во время заутрени какой-либо предмет у молящихся людей и при этом не попадется на краже.

Идея воскресения из мертвых легла в основу представлений о том, что в пасхальную ночь на землю приходят души умерших. При желании люди, тоскующие о смерти своих близких, могут увидеть их в церкви на пасхальной службе, выслушать их просьбы и жалобы. После литургии русские крестьяне, несмотря на запреты священников, шли на кладбище христосоваться с покойниками.

Продолжением дня Пасхи была Пасхальная (светлая) неделя, длившаяся восемь дней, до Фомина воскресенья включительно.

После окончания всенощной начиналось освящение принесенных яств. Из церкви возвращались как можно скорее, поскольку, согласно народным поверьям, кто раньше начнёт разговляться, у того будет в этом году удача в его делах и хорошее здоровье. В этот день белорусы и украинцы пекли свиней и поросят и ставили на стол с хреном в зубах (у русских и украинцев поросёнок — символ плодородия — был обязательным под новый год). Кстати, заметьте, всякие там кролики (некое замещение мартовских котов) - это западная, чуждая нам традиция. А вот свинка - це наше, Украиньске.

В Великдень начиналось разговление после длительного Великого поста. Как правило, это семейная трапеза, на которой не появлялись гости. На стол, покрытый белой скатертью, ставили крашеные яйца, кулич — высокий хлеб из сдобного теста с узором в виде солнца, и пасху — сладкое блюдо из творога в виде пирамиды (северо.-рус.) или паску и пасхальные яйца (южно.-рус.), освящённые в церкви в Страстную субботу.

На Украине при разговлении хозяин обходил вокруг стола с миской освящённых яиц и пасок. После этого, став лицом к иконам, разрезал на тарелке несколько очищенных освящённых яиц и подносил ко рту каждому члену семьи, приговаривая: «Дай, Боже, чтобы и на тот год дождаться святого праздника Воскресения Христова в счастье и здоровье!»

На Херсонщине для тех, кто был в дороге и не сидел за праздничным столом вместе с семьёй, хозяйка отрезала кусок пасхи и, завернув его в рушник вместе с тремя крашенками, клала в красный угол.

В некоторых местах России и Украины существовал обычай ставить на праздничный стол тарелку с землёй, на которой зеленели проросшие всходы овса. На зелень клали столько крашеных яиц, скольких предков хотели помянуть. Этот обряд совершали в первую очередь те селяне, которые не могли в этот день побывать на могиле своих родителей. Символичная могилка могла стоять до Радуниц. Тогда яйца скармливали скоту или птицам, скорлупу сжигали, а зелень высаживали.

На Киевщине после разговения умываются водой, в которую кладут две крашенки и медную монету. Затем воду выливают на огонь или в озеро. Считается, что такое умывание способствует красоте и здоровью.

1.