Я вчера тебя повстречала
За высоким холмом, у ворот.
Ты шепнул мне - Начнем сначала,
вот увидишь, обида пройдет…

Но улыбкой скривила губы,
Чуть помедлив, сказала : - Нет!
Ты за руку схватил меня грубо
И пощечину дал в ответ.

…А потом стоял на коленях,
О прощенье молил, стонал,
Как бесправный и жалкий пленник,
Мной отвергнутый, умирал.


Татьяна Лезина

Поручик бледный, что ж вы молчите?
Глядите изредка в мои глаза.
С гитарой верною в дыму сидите,
А в звуке струн дрожит слеза.

И тонких пальцев
взмах слишком трепетный,
Вопроса робкого застывший стон.
Любви и страсти нелепый лепет,
Шампани море, хрустальный звон.

Красивый мальчик вы, мой поручик,
Пожалуй, - «Да», - скажу я вам.
Найдите только ко мне вы ключик,
И сердце, верьте, я вам отдам.

А синий дым в парижском омуте
Вскружил вам голову, как русский снег,
Ту зиму в Питере, конечно, помните,
Вы так любили тогда нас всех.

Забыли Родину? Как это больно.
Любовь и веру? Их не отнять.
И эполеты сверкают золотом.
Несчастны вы? Хотя, как знать…

Вас любят женщины. И я немного.
У вас есть деньги. Немного есть.
В Россию стелется ковром дорога,
Но вам дороже изгнанья честь.

Татьяна Лезина

Это капли стучат по крыше…
Синий воздух легкий, искристый.
Где-то в норке скребутся мыши,
Ветер в окна стучит со свистом.

Ноты…Кто-то клавиш касаясь,
Попытался сыграть Шопена,
Словно птиц испуганных стая –
Звуки с шелестом бьются о стены.

…Мостик. Девушка. Ожидание...
А аккорды плачут, страдая.
Он уже не придет на свидание,
Как ни грустно, она это знает.

И мелодия вальса смело
В мою душу без спроса ворвалась.
Сердце робко под музыку пело,
И то плакало, то смеялось…

Татьяна Лезина

Иллюстрация: Стив Хенкс

Мне немыслимо жаль этот прожитый день,
Не вернуть его вновь никогда.
За окном темной ветки мохнатая тень,
Чуть дрожит в мелких лужах вода.

Одинокий трамвай промелькнул вдалеке,
И тебя мне уже не догнать.
Только серая рябь на осенней реке
Растревожила водную гладь.

Безнадежна попытка уже доказать,
Что тебе без меня не прожить!..
Как же мне ускользающий день удержать?
А затем все плохое забыть.

Татьяна Лезина

Иллюстрация: Юрий Шевчук. Трамвай

В Вашем маленьком доме
Льется свет абрикосовой лампы,
Белых штор легкий трепет
И Гайдна летящий мотив.

На висящей картине –
Желтый ворох примятой соломы,
Васильки и ромашки
И костра отгоревшего дым.

В этой комнате нежность
Царит безраздельно и вечно,
Тусклый блеск фолиантов
Отразит робкий свет Ваших глаз.

И любви тихий лепет
Нам с Вами понятен, конечно,
На волнующем сленге
Мы с Вами общались не раз.

Летних сумерек простынь
Принакрыла наш крохотный город,
Где на улицах липы
Цветут и тревожат сердца.

В этом призрачном мире
Нам себя потерять очень просто,
Не поймать отраженья
И в синеющих луж озерцах.

В нашем городе лето
Босиком пробежало по лужам,
Нам оставив на память
Изумрудную зелень листвы.

И таинственный шлейф
Из тончайшего лунного света
Манит ночью из дома –
И так далеко до зимы…

Татьяна Лезина

Иллюстрация из интернета

Ах, Дина Рубина...это она навеяла на меня страстное желание побывать в Венеции. И вовсе не ее "Вода венецианцев" явилась тому причиной, на своей страничке в Facebook она разместила множество фотографий Венеции: дома, мостики, вода-вода-вода, гондолы, но меня поразил раздел: "Окна Венеции". Вот эти окна и побудили меня не только к тому, чтобы задумать, запланировать поездку в вечный город, но и чтобы просто поделиться своими впечатлениями об увиденном (эта заметка написана мною до появления новой книги Дины Рубиной «Окна Венеции»).
Я не знаю, как кто, но я в детстве любила смотреть на окна. Моя мама отправляла меня в соседний "Гастроном" за покупками… я бежала в магазин вприпрыжку по нашей улице мимо детского сада, соседнего дома, дом был старым с большими окнами и всегда "выбирала" свое окно, в одном мне нравились шторы, в другом - оставленная на широком подоконнике чья-то кукла, в следующем еще какая-то деталь - настольная лампа под зеленым абажуром, или оставленная кем-то раскрытая книга. Все это я не разглядывала специально, достаточно было беглого взгляда. Окна и сейчас для меня многое значат - особенно вечером, когда они проливаются на асфальт мягкими желтыми пятнами света. На душе становится одновременно и тоскливо, и томительно. Тоскливо от того, что люди за окнами - у себя дома, их окружает привычный уют, а я неприкаянна, ношусь где-то, и тоже хочу поскорее в свой дом, в скромный уют жилища...
И еще, я очень люблю путешествовать, но в тот момент, когда я нахожусь в пути, проезжаю по чужим городам, особенно в позднее вечернее время, на машине, мчусь и с завистью смотрю на желтые точки темных домов, за которыми люди пьют чай, смотрят в монитор компьютера, а может даже завидуют тем, кто в пути куда-то мчится от ставшего вдруг тесным своего мирка в неизвестность, а значит, условно, мне….
А венецианские окна Дины Рубиной - это так не похоже на то, что окружает нас в повседневности, они такие разные - стрельчато-средневековые, удлиненные, стремительно взбирающиеся вверх по фасаду, маленькие квадратные, даже угловые, обрамленные небольшими колоннами и витражами. С внешней стороны обязательно украшенные горшками с цветущими, или нецветущими растениями, окна окружены тончайшим орнаментом, нанесенным когда-то, много столетий тому назад уверенной рукой резца по камню на стене старого дома, а цвет штукатурки или тонкой мозаики - голубоватый, словно отражение венецианской воды...
Окна Венеции не парадные, не Дворца Дожей, а обычные, скажем, второстепенные, глядящие своими глазницами на один и тот же пейзаж, на канал, или стену соседнего дома, а стены их являют собой порой унылое зрелище с посеревшей от времени и постоянной влаги краской, местами с облупленной штукатуркой. Но они так манят эти скромные и нескромные окна Венеции...
И надо всего лишь очень сильно захотеть попасть в этот ни с чем не сравнимый город, пройтись по его узким тротуарам, сесть в гондолу и проехать мимо площади Святого Марка по каналам...и скользящим взглядом заглянуть в окна венецианцев…

1.


2.


3.


Татьяна Лезина

Фото: havana_estrella; stepandstep.ru

Я помню, как ты уезжал…
Глухо гудел аэропорт. А я стояла в океане провожающих тебя друзей маленьким островком отчаяния и горя от невосполнимости такой очевидной утраты. Жалкое подобие улыбки застыло на моих губах. Ты что-то изредка говорил мне, прикасался. Потом стремительно шел к другим, пожимал чьи-то руки, обнимал чьи-то плечи, смеялся немного нервно. Снова возвращался ко мне. Сунул мне в руки большую банку с кофейными зернами.
«Откуда здесь кофе?» - подумала я и машинально взяла ее, положила в сумку.
Ты обещал совсем скоро встретиться с «некоторыми здесь присутствующими». Я, увы, в их счастливое число не входила. А они провожали тебя отнюдь не скорбно. Так как дата их отъезда была уже определена в высоких ОВИРовских сферах.
Я никуда уезжать не собиралась, даже ради тебя. Я оставалась в этой многострадальной стране, муки которой далеко не завершились, в стране, которую ждали страшные испытания голодом, междоусобицами, конфликтами, кровью, стихийными бедствиями. Мне предстояло это пережить, но не с тобой, нет… Другой, тот, в которого я тогда, стоя одиноко в аэропорту не верила и недооценивала, подставил мне свое на вид слабое плечо. И мы вместе с ним преодолевали трудности и шли вперед…
А ты там, за океаном, вполне счастлив, вкусив блага материальные, ты так к ним стремился. А духовное? Да зачем оно тебе там, в Зазеркалье?
А я без духовности не могу. Поэтому я по эту сторону, а ты – по ту.
Все равно – будь счастлив!

ГУД БАЙ, ДЖОРДЖИЯ! или ПУТЕШЕСТВИЕ В ГРУЗИЮ


Еще в конце августа я не могла найти себе места, мечтала об отпуске. Все мои коллеги уже там побывали. Кто-то продолжал быть… А я - все никак! Надо было как-то дождаться середины сентября! А предстояло нам путешествие в Грузию! В Тбилиси! В родные места, которые мы не посещали целых три года. Мы строили планы о том, к кому пойдем в гости первому.

-Конечно, первых мы повидаем Гиви с Мариной! – говорила я.

-Да. Их первыми. А потом увидимся с Мишкой и Таней, - вступал в диалог мой муж Витя.

-Обязательно встретимся с Терезой и Инкой Безиргановой! – добавляла я.

-А как я хочу повидать Володю Абуладзе…-добавлял он.

-А может не стоит…Тереза говорила. Что у него какие-то там провалы в памяти…Может он тебя и не вспомнит.

-Нет. Все равно хочу его увидеть.

-Ну, смотри сам. Как сложится, так пусть и будет.

-Обязательно надо будет съездить на кладбище.

Здесь мы были едины. Надо. Это – святое.

Потом дни побежали, приближая 24 сентября, день, когда мы должны были отплыть на «Комете» из сочинского Морпорта в Батуми, и в моей сумке призывно похрустывали недавно купленные билеты. Я ужасно боялась, меня тревожила не столько мысль о путешествии по морю, мы и раньше осуществляли подобные круизы, но ранее это был комфортабельный огромный паром с несколькими палубами, а здесь утлое суденышко с замкнутым пространством. Таких как мы набралось еще 150 человек. Все довольно быстро загрузились. Против ожидания, внутреннее помещение судна не казалось очень уж зажатым. Мы же ездим в маршрутках, а в них потолки еще ниже, чем в «Комете». Словом, разместились и тронулись. Погодка была как по заказу. Море спокойное и тихое. Но, когда суденышко вышло в нейтральные воды, там волна ощущалась сильнее, но я нисколько не укачалась, и дело было не в принятых накануне путешествия пары таблеток «Дромины»,уже здесь, в этом крохотном пространстве плавучего средства со мной была моя Грузия в лице говорливых и улыбчивых соседей, оживленный разговор велся на русском и грузинском, пассажиры предвкушали... еще немного...немного и они ступят на грузинскую землю, по которой так истосковались...

Слева от меня сидел немолодой грузин, справа – муж. Когда муж замолкал, разговоры вел сосед слева. «А к кому вы едете? А куда? А вы давно были в Грузии?»... Он рассказывал и о себе, что работает на строительстве дороги на Красную Поляну и один раз в полгода ездит к семье в Кутаиси, поведал, что давно принял гражданство России.

Веселил меня рассказами о Мише…Так все грузины зовут своего президента.

–Он же – звэр! – громко и эмоционально говорил он. - Вы знаете, сколько он хинкали за раз съедает?..

И, прочитав немой вопрос в моих глазах, страстно сказал: – Сто!.. Сто хинкали!…

Он говорил так убедительно, что ему невозможно было не поверить, казалось, что неоднократно мой попутчик сиживал в одной хинкальной с президентом Грузии и, не отрываясь считал съеденные тем хинкали!

–А как он женщин любит!!! - продолжал восхищаться Мишей мой сосед...Здесь он мечтательно закатывал глаза, наверное пытался представить, сколько женщин он , в смысле Миша, может ублажить за раз…

Процедура прохождения погран- и таможенного контроля была затяжной и какой-то бесконечной. У грузин есть такое свойство характера, они на ровном месте любят создавать суету, каждый пассажир хочет пройти процедуры раньше других, а надо было заполнять таможенные декларации, два таможенника, тоже суетящихся, после прочтения, возвращали, подсказывали, что дописать, что исправить. Выстроилась огромная очередь, в помещение морпорта впускали по пять человек, не более. Но и здесь постепенно все нормализовалось и, наконец, мы пересели в следующий вид транспорта - в маршрутку, которая лихо помчала нас в Тбилиси. Целых пять часов мы добирались до столицы Грузии. Дороги нас порадовали: ни ямок, ни колдобин, свежая разметка. Это позволяло продвигаться с ровной скоростью. Несмотря на то, что на дороге в ту и другую сторону то и дело мелькали маячки машин «Дорожного патруля», водители нещадно нарушали правила дорожного движения, то и дело пересекая сплошную разделительную линию, выезжали на встречную полосу.

В Тбилиси мы прибыли где-то в час ночи. Нас встретил Гиви, муж сестры моего мужа, а дома в нашей ставшей такой неприкаянной, запущенной квартире, поджидали его дочь Ната и старый знакомый мужа - Сергей. Выпили кофе, немного виски, который мы предусмотрительно прикупили в «Дьюти фри», поговорили о том - о сем. Но усталость взяла свое. Вскоре гости уехали и мы остались одни. Первая ночь пролетела как одно мгновение, мы крепко спали и проснулись в одиннадцатом часу.

Главная цель путешествия - попытка продать квартиру. Но мы сами понимали, что эта затея едва ли разрешима. Мало времени. Я часть отпуска уже израсходовала.



ВИД ИЗ ОКНА

Из окна моей спальни видны: детсад, часть улицы, соседние дома, за стенами которых кипит жизнь… Поразило то, что очень выросли деревья. Ранняя осень уже окрасила их листья в яркие цвета – от желтого, до охряного и алого! А многие, не желая принимать осенний призыв, продолжали радовать глаз зелеными кронами.
Окно кухни выходит на восток, и оттуда открывается безбрежная панорама Военно-Грузинской дороги, разбросанных в отдалении густонаселенных районов ТЭВЗа, Мухиани, Глдани, Авчал.

Когда мы приезжаем в Тбилиси я, заварив чашечку крепкого кофе, с наслаждением потягиваю его и долго рассматриваю округу: не изменилось ли что-то.

Сравнительно недавно было возведено посольство Америки, его тоже отлично видно. Здание выполнено в сурово – аскетичном стиле, как говорится, без излишеств, немного напоминает Пентагон (только форма его не креативный пятистенник, а обычный прямоугольник), невысокое здание с узкими окнами похожими на «бойницы», перед входом флагшток с поднятым, парящим над грузинской синевой неба полосато-звездным американским флагом. Вокруг здания патруль.

Слева от моего дома, вдоль холма расположился новый небольшой жилой район, состоящий из одинаковых двухэтажных коттеджей, с плавательным бассейном, в этих домах живут американцы, работающие в Тбилиси – дипломаты, офицеры высокого ранга и прочая элита.
В бывшем здании посольства Америки в районе Колхозной площади, в самом центре Тбилиси теперь размещается Штаб-квартира НАТО. Хотя Грузия в НАТО и не входит. Но из моего окна этого, конечно не видно! Скорее из окна маршрутки, проезжая мимо, я могла оценить присутствие Америки, влияние которой в Грузии ощущается все больше.

И еще, выглядывая в окно, я могла убедиться, что в нашем дворе в пять раз увеличилось количество машин, думаю, что число жителей дома осталось прежним. Значит, не так уж плохо живется среднестатистическому тбилисцу, хотя цены на бензин довольно таки высоки!

И еще одно открытие - совершенно незнакомые лица - очень много новых людей появилось вокруг. А те, с кем мы когда-то «строили» этот дом, именовавшийся МЖК – Молодежный Жилой Комплекс – преодолели пятидесятилетний рубеж, кого-то уже нет на свете, кто-то постарел и выглядит плохо, кто-то переехал. Но те, кого мы встречали во дворе, радовались, встретив нас. Общались с удовольствием. Расспрашивали нас обо всем, рассказывали о себе.

Чаще всего звучал вопрос: – А что в России люди, правда, плохо относятся к грузинам?
Им не хотелось в это верить, потому что все, кто помнит, что такое Советский Союз, не забудут, как в том же Тбилиси и грузины, и русские, и армяне, и украинцы жили по соседству душа в душу, а если и возникала ссора, то отнюдь не по национальному признаку. И на наши заверения, что русские отлично относятся к грузинам и Грузии, облегченно улыбались и говорили: -Канэшно, это политики хотят нас поссорить, а мы всегда рады гостям, как и раньше! Пур-марили (хлеб-соль) всегда устроим на самом высоком уровне!

ИСТОРИЯ НАШЕГО ДОМА И "УЖАСЫ НАШЕГО ГОРОДКА"

В далеком 1987 году кому-то «всесильному» пришла идея построить «своими собственными комсомольскими руками» дом, и дать квартиры молодым семьям. В числе счастливчиков оказались и мы с моей семьей – мужем и сыновьями – Ромой и Максом. Роме было 9 лет, а Максу – 4 года. До этого мы жили в однокомнатной квартире и очень обрадовались этой светлой перспективе. Строили дом конечно специалисты – строители, а мы все должны были хотя бы месяц отработать - помогать. Из числа будущих жильцов дома были сформированы бригады. Я и одна из претенденток на квартиру, Майя ходили на стройку целый месяц и заполняли какие-то справки нашему прорабу, который в этом время осуществлял практическое руководство, парни надевали пластиковые перила, выносили мусор. В общем, кто что мог, то и делал.
Регулярно нас всех собирали в ЦК комсомола Грузии, там мы часами просиживали на совещаниях и говорили, как я вспоминаю сегодня, о ходе стройки, получали задания, отчитывались о проделанном. Наш куратор Сулико неизменно возвышался над залом, сидел в президиуме, потирая тонкие аристократические пальцы и что-то вещал. Перетирание одних и тех же тем длилось бесконечно, пока мой муж не вставал и не призывал завершать работу совещания, т.к. в детских садах рабочий день уже закончился и наши дети (имея в виду Макса) ждут нас.

Однажды Сулико позвонил мне на работу и пригласил зайти к нему в ЦК. Я, откровенно сказать, испугалась, мало ли что за этим стояло, а вдруг нашли к чему придраться, и нас вычеркнут из списков, растревоженная я отправилась на прием. Каково же было мое удивление, когда наш комсомольский вожак, пряча глаза, попросил как-то урезонить моего мужа:

-Ты же украинка? – спросил он у меня…

-Да, - ответила я, не понимая, где же связь…

-И что ты не можешь справиться со своим мужем? В общем, давай, как-то повлияй на него, а то портит всю работу, срывает совещания…

Новоселье состоялось 8 мая 1988 года и на это торжественное заселение дома прибыл первый секретарь ЦК КП Грузии Джумбер Патиашвили, он осмотрел квартиры. Похвалил комсомольцев, сказал, что получилось в общем - то, неплохо.

Пока мы обживались в новых стенах, даже не заметили, что Грузия постепенно вверглась в политические страсти, с митингами, шествиями, голодовками. Среди наших соседей в основном были интеллигентные люди, политика их мало интересовала, зато по вечерам наши парни собирались на соседнем футбольном поле и азартно гоняли мяч, потом стояли, опираясь на капоты машин, эмоционально спорили о преимуществах или промахах игроков, пили пиво и счастливые расходились по домам. Следует отметить, что наш дом по национальному составу преимущественно был грузинским, изредка встречались армянские, осетинские, курдские фамилии. А евреев и русских было совсем мало.

…Тот день 9 апреля 1989 года перечеркнул мою жизнь на две половины: до и после…
ДО – мы сосуществовали дружно, никто ни на кого не смотрел косо, а ПОСЛЕ - русских стали, мягко говоря, не любить. Моя подруга Лика жила в самом центре Тбилиси, рядом с телестудией, ставшей центром митингов и голодовок, рядом политехнический институт, студенты – активная часть революционных волнений то и дело шествовали под окнами, размахивая флагами и скандируя: «САКАРТВЕЛОС ГАУМАРДЖОС!!!!» И я, чтобы оградить подругу и ее сына Саню, ровесника моего Макса, забрала их к себе домой, у нас -спокойнее, подальше от всех этих революций, квартира огромная и Лике с сынишкой мы были только рады. Утром мы с ней решили сходить в магазин и до будки телефона-автомата, чтобы позвонить Ликиной маме и узнать, как там она «держит осаду». Странное чувство вызвало у нас то, что многие прохожие оглядывались на нас с ненавистью, чуть ли не проклинали…

-Что случилось, почему они так себя ведут? – шепнула мне Лика.

-Мдааааааааааааа… странно, но что-то явно произошло, - только и могла ответить ей я.
Ликина мама сказала, что ничего не знает, так как из дома она не выходила, но, - помолчав полушепотом , добавила: - Народ у дома разогнали еще ночью… Сейчас здесь нет никого…

Во дворе гудела толпа соседей, все парни о чем-то взволновано говорили, я позвала одного из них, он тихо сказал, пряча глаза, что лучше бы нам пока посидеть дома и не высовываться, потому что русские солдаты порубили саперными лопатками митингующих женщин на проспекте Руставели…

Это было шоком! Могло быть что угодно, но только не такая жестокость…. Позже я узнала, что в тбилисский госпиталь доставили немало солдат с колотыми ранами, кровоподтеками, женщины, а немало участников митинга и голодовки было почему-то именно женщин, кололи солдат шпильками, царапали ногтями.

Это сегодня, оглядываясь назад, мы проще относимся к насилию, нам привили вакцину некоего равнодушия. А тогда…

Потом мы с Ликой сидели дома и вспоминали, как вот уже несколько дней в небе над Тбилиси надсадно гудели тяжелые самолеты. Оказывается, на этих самолетах доставлялись и солдаты, и техника, которую использовали для подавления сопротивления. В городе объявили комендантский час. Долго еще не утихали страсти… Тогда мы боялись мести и расправ…

Но постепенно все забылось, потому что Грузия была втянута в новые конфликты - война в Абхазии и Южной Осетии, да и внутренние боевые действия на проспекте Руставели, когда сторонники и противники лидера тогдашней Грузии Звиада Гамсахурдия, воевали между собой. Гамсахурдия изгнали, а на его место пришел Шеварднадзе.

...И Грузия погрузилась во мрак. Мы пережили подобие блокады. Света не было, отопления и горячей воды тоже. На одиннадцатый этаж ходили пешком, потому что из-за отсутствия электроснабжения не работал лифт. Соседи поддерживали друг друга, как родные: угощали вкусностями, делились рецептами, как, например, из черствого лаваша сделать ачму, как из порошка для детского питания «Малютки» сделать конфеты трюфели, а «ложные хачапури» в то время были на столе в каждой семье…

А как часто в этот жутковатый период мы ходили друг к другу в гости, около полуночи возвращались пешком из другого района города, так как транспорт вообще не работал. И ничего не боялись. Часто наблюдали, как темное небо рассекает красный пунктир трассерной очереди… Стреляли везде, оружие можно было купить легко. Из-за перебоев с подачей электричества и внезапными отключениями надолго, поезда в метро останавливались, люди покидали вагоны, в темноте шли по рельсам к станции и пешком поднимались по эскалаторам.

Старики выносили продавать все ценное, чтобы как-то прокормиться, в это время за копейки можно было купить как раритеты, так и дешевый фаянс… У детей началась экссудативная эритема, это очень неприятная штука, распухают ноги и руки - одна из форм аллергии на холод. Ведь в помещениях – и дома, и в школе было не больше 7-8 градусов, на улице было намного теплее. В постель перед сном укладывали бутылки с горячей водой. Чтобы хоть как-то согреться. Однажды я упала в обморок в метро. Было немного страшно от этой затянувшейся безысходности.

Очереди за хлебом были огромными, люди часами стояли у хлебного магазина, чтобы получить пару булок хлеба. Часто миссия по добыче хлеба ложилась на хрупкие плечи Ромы. Он, спустя много времени, возвращался измученный домой, хорошо, если с трофеем, а бывало, что хлеба не доставалось. Мне было ужасно жаль его. И я приняла решение отправить старшего сына к бабушке и дедушке на Украину. У моих родителей была дача, свои овощи и фрукты, да и с продуктами там было немного лучше.

А мы остались…. А в 97-м году, видя, что жизнь вокруг нас не меняется, света-отопления-денег нет, я потеряла работу, мы решили уехать из Тбилиси к моей сестре Ляле в Сочи. Погрузили на машину самое необходимое, члена семьи - собаку Дину, и тронулись в путь…
Как же я отклонилась от темы… Ушла в дебри воспоминаний, а без них – никуда!

И, возвращаясь к «ужасам» нашего «городка» - не могу не описать еще несколько леденящих душу историй…

Как-то раз, ноябрьским вечером, мы почувствовали запах дыма, выглянули в окно и ужаснулись, во двор въезжало несколько пожарных машин, одна из них с длинной лестницей. Мы с детьми побежали во двор посмотреть, что произошло. Оказывается, в первом подъезде один из наших соседей похитил человека с целью выкупа. Выкуп семья похищенного давать отказалась, поскольку не было денег и неоткуда было их взять, и похищенный чувствовал, что долго это продолжаться не может, скоро настанет его смертный час… И решил пойти на беспрецедентный шаг – поджечь квартиру, в которой он томился. Огонь увидели люди и вызвали пожарных, жизнь узника была спасена…

Таких историй с огнем было несколько.

У нашего соседа Спартака – ветерана афганской войны, позже абхазской, были натянутые отношения с супругой, он отличался резким характером, после возвращения с абхазской войны его арестовали, он был обвинен в разбойных действиях, сопровождаемых особой жестокостью по отношению к мирному населению, его жена не теряла времени зря, завела себе богатого любовника, который от щедрот своей широкой души обставил своей любимой квартиру новой дорогой мебелью. Спартак вернулся из «заточения» и был удивлен столь разительными переменами, разговор с супругой подтвердил его самые смелые предположения по поводу ее преданности. Он решил действовать жестко (впрочем, как всегда), поджег всю мебель в квартире, а сам поднялся на крышу своего подъезда, встал на самом краю и крикнул, что сейчас бросится вниз и что ему такая жизнь не нужна! Наши соседи всегда отличавшиеся особым дружественным, почти братским отношением друг к другу не знали, с какой стороны подступиться и разрешить ситуацию, некоторые, в том числе и мой муж бросились открывать дверь в горящую квартиру, некоторые на крышу умолять Спартака не делать роковой шаг в бездну. Вскоре приехали пожарные и быстро потушили пожар, а Спартак внял просьбам друзей и спустился во двор.

По прошествии нескольких лет, когда о жене нашего героя мало кто помнил, с ним произошла роковая история. Один из соседей решил отпраздновать рождение сына, его жена еще находилась в роддоме, собралось несколько человек, все радостно поздравляли счастливого папу, пришел и Спартак, после нескольких рюмок чачи он стал агрессивным, возник конфликт, он поругался с хозяином дома, но как-то замолчал, притих, ребята обратили внимание, что он куда-то вышел, вскоре он снова появился в комнате, прихватив с кухни большой нож, все не успели опомниться, как Спартак вонзил нож в своего обидчика и убежал, а жизнь парню спасти не удалось. Спартак же отправился в бега. И где он, что с ним никто не знает…
И это только видимая часть айсберга… жутких историй в нашем доме было очень много…
Грабежи - одна соседка спустилась на пролет к мусоропроводу, в квартиру же вернулась в "сопровождении" двух воров, угрожающих ей оружием и требующим денег... У девушки - крохотный ребенок, младенец, плакал в своей кроватке, а ворам и дела нет, хорошо, что дома были какие-то сбережения, вынесла, они ее не тронули и быстро скрылись.

Страшнее в своей непоправимости история произошла с моей соседкой Лейлой, ее муж Амиран работал в общежитии, недалеко от дома и с кем-то поделился, что собирается поехать в Турцию привезти для реализации товар. Грабители пришли к их квартире, постучали, на Лейлин вопрос: -Кто? Ответили, что принесли записку от Амирана, когда доверчивая женщина распахнула дверь, в квартиру ворвалось несколько человек с требованием отдать деньги... Лейла оказала сопротивление, я не буду в подробностях рассказывать о тех ужасных пытках, которым ее подвергли, пока она все-таки не отдала собранные по крупицам деньги на поездку...А потом, спустя какое-то время, то ли от стресса, то ли по другим причинам, молодая женщина умерла, оставив двух маленьких детей сиротами...

В квартиру моего успешного соседа Гии ворвалась целая банда грабителей. Мы вернулись с работы, увидели большую толпу людей возле нашего подъезда, здесь же находилось несколько вооруженных полицейских, через какое-то время из подъезда стали выводить и укладывать лицом на землю грабителей...Соседи нам рассказали, что бандиты ворвались к Гие где-то в полдень, как раз в это время дети возвращались из школы, Гиина жена сумела быстро написать записку, подошла к окну и, увидев соседского мальчишку, махнула ему рукой и выбросила записку, тот принес и отдал ее своим родителям, а те мгновенно вызвали полицию...Таким образом задержание прошло быстро и без жертв...

"ЕСЛИ ВЫПАЛО В ИМПЕРИИ РОДИТЬСЯ, ЛУЧШЕ ЖИТЬ В ГЛУХОЙ ПРОВИНЦИИ У МОРЯ"

Бродский как в воду смотрел, на самом деле жизнь в Сочи, «у моря» хоть и была нелегкой, но изобильной, в отличие от полуголодного Тбилиси. Работа на телевидении нам приносила совсем немного денег, которые мы проедали и отдавали за съем квартиры. О том, чтобы купить себе что-то из одежды, и речи не было. Мы были голодные, но счастливые. Радовались новизне. Я обожала свою работу. Каждый день был виден итог прожитого - в виде сюжета, а то и двух-трех в вечерних новостях. Писала тексты я с огромным наслаждением, присутствовала на монтаже с замиранием сердца. Но вскоре у наших шефов что-то там не склеилось и всех распустили в отпуск без содержания, я себе такой вольности позволить не могла и направила свои стопы в одну из местных редакций. Работала, ждала, когда снова откроется канал. Как-то мне позвонили из пресс-службы одной из "уважаемых"организаций и предложили работать у них. Я сразу согласилась, передо мной открывались прекрасные неизведанные перспективы, надо было с чего-то начать, хотя бы с прописки, что мы вскоре и сделали, и стали жить в этом городе легально.

В Сочи мы уже – 14 лет! Не могу сказать, чтобы город принял нас с распростертыми объятиями, сочинцы с ревностью относятся к приезжим, не сразу их принимают. За эти годы город очень изменился, появилось много новых роскошных зданий с элитными квартирами, но вот только квартиры эти редко кто приобретает, дорого! И стоят апартаменты пустые, спроса нет. Но дома появляются с завидным постоянством, и снова пустуют…Под площадки для этих бетонных коробок вырубаются целые рощи старых деревьев, на смену субтропическим джунглям приходят каменные! А нужны ли они, интересны ли кому-то? Все рассчитывают на приход Олимпиады! Но две недели пролетят и снова город останется один на один со своими проблемами, на самом краю российской империи.

«КТО УЕЗЖАЛ, ТОТ ЗНАЕТ НЕПРЕЛОЖНО, УЕХАТЬ ИЗ ТБИЛИСИ НЕВОЗМОЖНО"

Эти строки принадлежат Евтушенко… был период в жизни великого поэта, когда он всем сердцем любил Грузию, жил подолгу в Абхазии, кажется, обзавелся своим домом в Гаграх и даже сам делал вино! Но потом что-то повлияло на его привязанность, он охладел к Грузии, но тот период нашел отражение в его творчестве: стихи Евтушенко о Грузии, о Тбилиси, о грузинских винах – блистательны и искрометны! Я их очень люблю…

Уехав из Тбилиси в 97-м, мы стали приезжать туда регулярно, раньше следовали по такому маршруту: доезжали из Сочи до Владикавказа на поезде, а оттуда по Военно-Грузинской дороге на такси до Тбилиси. Таксисты у вокзала Владикавказа быстро наполняли машину желающими, не было тогда ни пограничных пунктов, ни препятствий, это был кратчайший путь. И еще, почему-то появлялась возможность съездить в Тбилиси именно зимой, в декабре – и огромная квартира встречала нас темнотой и холодом. Кое-как при тусклом свете свечи, мы заходили в дом, заносили сумки, съедали по бутерброду, приводили в относительный порядок спальню и ложились спать, а утром я с тяжелым сердцем озирала квартиру – паутина в углах, отклеивающиеся обои, слой пыли на мебели и паркете, повздыхав, вооружалась тряпкой, постепенно приводя интерьер в относительно приличный вид. Наносила мастику на паркет и натирала пол при помощи полотера, полотер, устав от длительного бездействия, радостно подпрыгивал в моих руках…

Две недели в Тбилиси – это визиты в гости к родным и друзьям - Гиви с Мариной, Юке с Игорем, Айдиновым. Часто гости приходили к нам. Снова были свечи, я на примусе – да, да!!! на самом настоящем шипящем и плюющемся примусе – керосин продавался в изобилии на каждом углу – готовила еду для наших гостей и для нас.

А еще мы обладали бесценным сокровищем в виде чугунной печки «буржуйки», которая стояла на лоджии, а ее длинная труба выходила в окно, эта печка «съедала» слишком много топлива, а тепла от нее хватало лишь на часть кухни, лоджию и часть гостиной, остальная квартира была холодной и неуютной, невзирая на чистоту и порядок, который я наводила. У Бородиных была квартирка поменьше, и они умудрялись ее обогревать лучше, дома у них было тепло, и в тонких свитерах мы абсолютно не мерзли, а дома старая куртка служила мне домашней одеждой. Игорь делал очень вкусные настойки. Особенно мне нравилась Тархуновая. Его товарищ работал технологом на Тбилисском коньячном заводе и принес ему в подарок экстракт тархуна, водка настаивалась на этом экстракте и ее аромат, и бледно-зеленый цвет напоминали о весне. Юка занималась торговлей антиквариатом, она объезжала стариков-старушек, забирала у них на продажу старинные, дорогие вещи, реализовывала и привозила им деньги на пропитание. Тогда можно было очень ценные вещи приобрести за бесценок. Но мы и не думали об этом, да и свободных финансов, увы, не было.

Потом случилась революция «роз», за ходом и результатом которой мы наблюдали по телевизору, Шеварднадзе ушел, оставив свой трон молодым политикам.

Сначала особых перемен мы не наблюдали, но появившись в Тбилиси в 2005-м году, сразу, только лишь отъехав от аэропорта, обратили внимание на ярко покрашенные дома, новые спортивные и детские площадки, где-то шли работы по укладке нового асфальта, ремонтировали и реставрировали здания в исторической части старого Тбилиси, на улице Леселидзе до самой синагоги, на проспекте Руставели полностью сняли асфальтовое покрытие…
-Что вы удивляетесь, - объясняли тбилисцы, - скоро Буш приедет. Надо же показать, куда американские деньги уходят!

Но мы продолжали удивляться. По нашей логике, реставрации должны были подвергнуться лишь центр, его главные улицы, но, приехав через год, мы не узнали наш дом, его тоже покрасили, и соседние дома сверкали новой краской. Фасад нашего дома был бежевым, а балконы - ярко-синими, соседний – розоватый с терракотовыми балконами, здания выглядели весело и красиво. Рядом с нашим домом возвели огромный гипермаркет «Гудвилл», его масштабы поражали воображение, радовали глаз продуктовые изыски – в изобилии были представлены сыры, колбасы, вино, коньяк…

Когда наши соседи возмущались высокими ценами «Гудвилла», мы удивлялись. Нам так не казалось, цены были абсолютно приемлемы. Просто наши грузинские друзья пока еще не научились сдерживаться, попадая на удочку маркетинговых ходов больших магазинов, они покупали больше, чем планировали, тратя больше денег. Мы всю эту кухню давно изучили, но так же доверчиво позволяли себе попадать в те же сети, идя на поводу своих желаний.

На этот раз, собравшись в Тбилиси, мы немного тревожились, а как к нам отнесутся. Прошла та знаменитая война 2008-го года, мало ли… Грузины – эмоциональные люди. Вдруг кто-то что-то скажет, возникнет конфликт, а подобного исхода не хотелось бы. И снова мы удивлялись доброжелательной атмосфере, которая нас окружала, куда бы мы ни попадали!
На рынках, в магазинах и кафе к нам относились одинаково внимательно и сердечно!

В БЛИКАХ ПОДСВЕТОК - ЯРКИХ И ПРАЗДНИЧНЫХ

Самое главное, что мы особо отметили - и вдоль дороги из Батуми до Тбилиси, в самом Батуми, и затем в Тбилиси - многообразие вариантов подсветок зданий, мостов, реки, гор… Это по-настоящему прекрасно, разноцветно, цвета могут располагаться многоярусно, сочетаясь и дополняя друг друга, выделяя контуры, усиливая впечатление от выпуклых и вогнутых форм. Фонтаны, памятники, улицы – все переливается разными цветами – от теплого желтого, до холодного лилового.

Венчающая Мтацминду телевышка вообще являет собой фейерверк огней: они то огибают ее, взмываясь вверх, то уходят вниз, замирают…Это нравится всем гостям и тбилисцам…за исключением аборигенов, живущих в самом сердце Тбилиси, недалеко от подножья горы святого Давида, мой товарищ жаловался, что не может вечером выйти на балкон покурить спокойно:

-Это вам красиво! Э!.. – возмущается он, - А мне что делать? Огни прямо в глаза слепят! Голова через пять минут начинает болеть…

Он со временем тоже приспособился - супруга повесила на балконе плотные шторы, можно курить сколько угодно и попивать вечерний кофе, не пугаясь феерии света.

А как красиво освещена Самеба – главный храм Тбилиси. Цминда Самеба – церковь святой Троицы словно висит над городом, мягко сверкая золотом, расположенная на Авлабаре, районе, немного возвышающемся над центром города, она удивительно гармонично вписалась в пространство, ее отовсюду видно и днем, и ночью…

Глядя на все это многообразие огней, не верится, что еще совсем недавно свет был в огромном дефиците, его подавали дозировано, останавливалось метро, трамваи и троллейбусы, было темно в подземных переходах, магазинах, квартирах, подъездах….

К счастью, человеческая память устроена так, что все плохое быстро улетучивается, забывается, остается прекрасное сегодня.

СКУЛЬПТУРЫ

В Грузии живут удивительные художники, скульпторы, они ищут новые формы самовыражения, этому способствует прекрасное образование, которое талантливые ребята получают в Академии художеств…

Целый квартал вдоль реки заняли художники…Это надо видеть! У каждого свои особые приемы и элементы, отличающие его работы от работ товарищей по цеху. Скажем, у одного парня мне понравились пейзажи – словно на негативе, со слегка размытыми контурами – выполненные в черно-белых красках с каким-то алым «светящимся» акцентом… это лампа в окне, или зонт в руках у девушки… красиво… ахххххх…Работы похожи на картины Helen Cottle.

Много работ в стиле ретро – жанровые сценки старого Тбилиси. Многочисленные кинто в черных кепках, шароварах и узеньких пиджаках, на плотах, с вином и шашлыками, в танцах, в радостном и беспечном безделье …Эти творения самые востребованные у туристов…Каждый хочет увезти с собой на память частицу грузинского колорита, чтобы потом, в своих странах, городах, бросать взгляд на полотно и вспоминать гостеприимный край…

На вернисаже в избытке представлены натюрморты, пейзажи, горы, реки, осень, зима, коллажи, большие и миниатюрные, дорогие и не очень, но неповторимые, особенные…
Поразили воображение очень красивые ювелирные изделия с эмалью, камнями, сделанные нарочито грубо, «под старину», «разомкнутая» форма колец позволяет подогнать их под любой размер… Кольца - неповторимые в своей оригинальности, художница молодая девушка с любовью рассказывала о каждом колечке и, похоже, гордилась ими как своими собственными детьми, получившими похвалу, видно было, что ей очень приятно внимание.

Об этом вернисаже под открытым небом можно рассказывать бесконечно…

…О скульптурах, появившихся на городских улицах в последние годы, хочется сказать особо!
Параджанов… У меня в архиве есть одна старинная фотография, на которой изображен Параджанов, он словно оттолкнулся от земли, нарушив все законы земного притяжения взлетел, полы пиджака как крылья взметнулись вверх вместе с ним. На улице Шардена, там, где располагается целая сеть ресторанов, плавно переходящих из одного в другой, на стене одного из зданий появилась фигурка «летящего» Параджанова, одной ногой он словно отталкивается от стены, и парит над землей! Удивительная работа!

На улице Леселидзе появился небольшой памятник Софико Чиаурели. У постамента, который венчает изящная головка Софико, расположились скульптурки героинь, блистательно сыгранных актрисой. Памятник выглядит стильно, нетрадиционно, изысканно.

Удивительна фигурка «Тамады». Он сидит на стуле, посреди пешеходной улицы немного несуразный, с рогом, но с таким чистым и добрым, немного детским выражением своего скульптурного лица, кажется, что он бесконечно рад каждому гостю... Конечно же, все туристы фотографируются рядом с тамадой!

«Дворник» существует довольно-таки давно. Старый дворник с номером на бляхе, когда-то в старину такие следили за порядком на улицах Тифлиса, стоит серьезно рядом с Детской художественной галереей, неподалеку от настоящей конки, используемой в качестве стилизованного ресторанчика, взирает скептически на суету и словно знает что-то такое, чего не знаем мы…

А неподалеку от «Дворника» – хоровод веселых фигурок, отмечающих праздник урожая, вкусивших плоды рук своих – молодого вина – веселящихся, радующихся… я очень люблю эту скульптурную группу.

Вдоль проспекта Руставели – множество маленьких колоритных фигурок – сидящих, стоящих – толстых и худых, кажется, что эти фигурки в мужских народных грузинских костюмах воплотили образы тех, кто некогда прогуливался по проспекту, носившему название – Головинский – и их души в образе этих скульптурок так и остались охранять любимую улицу…

Ну и нельзя не упомянуть роскошную скульптурную группу вдоль моста Бараташвили. Изящные девушки «восседают» на перилах моста, стоят рядом, позируют «фотографу», отстраненно « наблюдают», как «молодой человек» «прыгает» с моста в воду! Все такие естественные в своих позах, органичные! Когда я первый раз увидела эти скульптурки – они меня просто поразили.

КОРРУПЦИЯ ПОБЕЖДЕНА

Если речь заходит о Грузии, мои друзья спрашивают : – Неужели правда там победили коррупцию?

Все отлично помнят, что в недалеком прошлом в Грузии нельзя было шага ступить без взяток, деньги, подарки шли в ход везде – в поликлинике, в школе, в детском саду, деньги брали все на разных уровнях – в магазине, чтобы из-под полы получить дефицитный товар, в институте, чтобы успешно сдать экзамен, в роддоме, чтобы родить. В нынешней Грузии с этим ведется нещадная борьба. Первое, что сделал Саакашвили, придя к власти, уволил весь личный состав полиции, потом был проведен тщательный отбор по определенным критериям, шкала которых не разглашалась, вновь принятым дали большую зарплату и четко ориентировали на честный труд, если кто-то был пойман на взятке, его тут же увольняли, а найти в Грузии достойную работу непросто.

ГАИ была упразднена, вместо привычного нам инспектора, скрывающегося за углом, на повороте с полосатым жезлом, появились автомобили с дорожным патрулем, постоянно курсирующе по улицам города, если правила нарушены, виновник будет наказан штрафом, но все это делается в корректной форме, живые деньги никто не предлагает и не берет! Вдоль всех дорог расположено немало камер видео наблюдения, нарушители получают квитанции и сразу платят штраф, не задерживая оплату, боясь санкций.

Ведется жесточайшая борьба с любого рода нарушением закона, будь то торговля наркотиками или воровство. Люди получают огромный срок заключения за эти преступления. У моих друзей племянник дважды попадался с наркотиками, сначала его наказали лишением свободы ненадолго, а недавно чуть ли не на двадцать лет.

Благодаря этой борьбе в Грузии практически нет воровства, хотя многие помнят, как еще недавно воры заходили в автобус, один в заднюю дверь, а его напарник в переднюю и прошаривали всех пассажиров, затем с добычей выходили с транспорта. Я помню совершенно вопиющий случай, вооруженные воры зашли в троллейбус, следовавший по центральным улицам и, угрожая пассажирам пистолетом, сняли с женщин серьги, кольца и цепочки, отняли кошельки с деньгами… И легко, и быстро скрылись в толпе…

Удивляет то, что борьба с коррупцией, воровством, преступностью прошла быстро, без лишней говорильни, подготовительный речей и увещеваний.
Каждый просто добросовестно работает на своем месте. Полицейский следит за порядком, контролер в городском транспорте борется с безбилетниками, наркополиция - с распространением наркотиков. Парламент принимает правильные, направленные на благополучие нации законы, президент – гарантирует всем права и контролирует исполнение обязанностей!

Вот и все! Просто идет обычная работа цивилизованной государственной системы, пусть молодой, пусть порой допускающей ошибки, а некоторые ошибки и ошибками назвать нельзя, некоторым поступкам вообще нет оправдания… Но страна живет и становится все лучше и краше…
И каждый раз, когда мы уезжаем из Тбилиси, на глазах слезы, мы тихо шепчем: - До свидания, Грузия...мы обязательно вернемся...

...Как-то вечером мой муж у меня спросил: - Так когда мы в этом году поедем в Тбилиси?
-Лучше всего в конце июня, - быстро отозвалась я, - пока еще не жарко, и народ не разъедется...
-Да... все наши друзья будут в Тбилиси...А к кому мы первому пойдем? - спросил меня муж...
И мы привычно заспорили, приводя доводы в пользу одного, или другого, перебивая друг друга, предвкушая новое путешествие в любимую страну...

Татьяна Лезина


1.


2.


3.


4.


Фотографии Гии Гачечиладзе

ЦВЕТОК ГИБИСКУСА

или ПОПЫТКА ВОЗВРАЩЕНИЯ…


На дворе июль. Вернее его финал. Макушка лета плавно переходит в следующую стадию, немного щадящую по силе солнечного воздействия. Каждый день, когда я бегу на работу или возвращаюсь, мой взгляд невольно притягивает небольшой куст гибискуса, покрытый в эти летние дни огромными чашами красных цветов, хотя, если быть точнее, то цвет его лепестков почти бордовый, темно-красный, цветы крупные, роскошные, с желтым мохнатым пестиком по срединке … В общем, кто видел когда-нибудь это растение, тот знает, как оно красиво. И я тут же вспоминаю совсем другой куст гибискуса и его цветы, ярко-алые, напоенные чувственной прелестью, сочные, плотные…

…В юности с этим мальчиком мы жили по-соседству. Он был немного неуклюжим, невысоким, ходил в очках. Постепенно взрослел и пытался освободиться от навязчивой заботы своей еврейской мамы. Еврейские мамы все одинаковы: заботливы, внимательны, вечно закармливают, даже перекармливают своих детей, им почему-то кажется, что их дети недоедают. Такой была и мама Шурика. Она преподавала в нашей школе математику, была в меру строгой, работала и работала, но без фанатизма.

Шурик, взрослея, обзавелся слишком самостоятельными друзьями. Одного все звали Рубль, на самом деле имя Ефим, которым родители нарекли его при рождении, уже почти забылось, а Рубль прилипло плотно из-за странного пристрастия к деньгам, азарту натуры. Он постоянно заключал пари, играл в тотализатор и частенько обращался к друзьям с предложениями – скинуться по рублику…
Другой его друг, тоже Фима был умным, сосредоточенным на знаниях, мечтал поступить только в МГУ, что, кстати, блестяще и осуществил, и произошло это в те годы, когда евреям весьма непросто было стать студентами одного из самых престижных вузов страны.

Итак, Шурик, как мне казалось тогда, был влюблен во всех девочек сразу, ну и в меня в том числе. Он был на три года старше, часто мне звонил по телефону, а бывало, и провожал меня домой с музыкальной школы. Он любил все прекрасное, о книгах и фильмах мог говорить часами. Любил поэзию, просил меня прочесть Ахматову, Мандельштама. Следует отметить, что в то время книги со стихами поэтов Серебряного века на полках книжных магазинов не пылились, и моя сестра студентка доставала где-то старые томики, переписывала стихи в толстую тетрадку, позже я, любопытничая, стала читать ее записи и очень полюбила поэзию, знала много стихотворений наизусть.

Мы с Шуриком часто медленно брели по улице, и он просил меня прочесть его любимые стихи. Все это подкупало и располагало к нему, хотя он и не был героем моего романа. За мной тогда усиленно «бегал» мой одноклассник Георгий, он был жутко влюблен, и выполнял все мои прихоти. Георгий не любил поэзию, не был романтичным, а когда я, восхищаясь какой-нибудь прочитанной книгой, пыталась и его приобщить, брал ее с неохотой, относил домой, а через какое-то время сообщал, что его отец увлекся чтением этой книги и не дает к ней прикоснуться. Георгий был довольно симпатичным: высокий, стройный, длинноволосый, ласковый. Он больше отвечал моему девчоночьему вкусу…

Но первым моим мужчиной стал все-таки Шурик…О, это непостоянство, непоследовательность и непредсказуемость женской натуры… Три непостижимых «НЕ»….Причем, сама женщина никогда не сможет объяснить себе и другим, почему она поступила именно так, а не иначе.

...У Шурика был выпускной, и он пригласил меня. Мне очень льстило в качестве гостьи побывать на выпускном балу у старшеклассников. Особенных нарядов не подбирала, прическа тоже самая обычная – распустила волосы. В платье цвета чайной розы выглядела юной и неискушенной, хотя, почему выглядела, такой, по сути, я и была в то время. Все трое друзей – Шурик, Рубль и Фима были одеты с иголочки, в новые костюмы, красивые туфли, но девушку пригласил только мой романтичный друг.

Торжественная часть с вручением аттестатов и медалей проходила в актовом зале школы, после чего выпускники, некоторые сопровождавшие их родители и гости отправились в ресторан. Мы веселились, как могли. У Шурика стараниями (отчасти) его мамы в аттестате были только четверки и пятерки, у Рубля мелькали троечки, а Фима стал обладателем серебряной медали «За успехи в учебе». Все понимали, как это несправедливо, знания парня были так высоки, что даже золотая медаль была бы слабой компенсацией…Но, все тот же пресловутый еврейский вопрос, который в нашем прежнем государстве никогда «не стоял», повлиял даже на цвет металла для Фиминой награды, он же относился ко всему этому с долей философского пофигизма. Серебряная, так серебряная…

Мы пели, танцевали. Шурик выпил изрядную долю шампанского и все смелее прижимал меня к себе во время танцев. Я попыталась от него отделаться, сказала, что пришла просто как подружка, а не как любимая, потребовала, чтобы он отстал и больше никогда так себя не вел. Он пугался, делал несчастное лицо, но через какое-то время все опять повторялось сначала: сначала нежные трепетные объятия, потом сильнее и чувственнее, я ощущала, как дрожат его руки, касающиеся моих плеч и талии, его тело было таким горячим, когда он прижимался ко мне во время танца. Постепенно его состояние передалось и мне, сердце гулко стучало в груди, в какой-то момент он коснулся моих губ своими губами, провел по ним кончиком языка…
О, это было так прекрасно. С Георгием мы не раз целовались, но его поцелуи были слишком грубыми, напористыми и какими-то уж очень откровенными, первые мои взрослые поцелуи мне даже не нравились…. А поцелуй Шурика так отличался - был порхающим, дыхание чистым, я ответила ему. И вскоре он вывел меня из переполненного зала на улицу, мы сбежали, останавливались под каждый деревом и целовались. Не могли оторваться друг от друга…как, если бы человек, мучимый сильной жаждой, приникнув, наконец, к источнику с холодной водой, никак не мог напиться…Мы пришли к нему домой, родителей не было, зашли в его комнату и продолжили узнавать друг друга, после поцелуев последовало тактильное обретение. Он раздел меня, касался всех выпуклостей и впадин. Я отвечала ему взаимным проникновением в сакральное….Это было впервые в моей жизни.

Потом часто вспоминая эту близость с человеком, который мне никогда не нравился, я не уставала задавать себе вопрос: – Как же так произошло? Почему не Георгий, а Шурик?..Ответа не было.
Вскоре Шурик уехал в Питер, поступил в Военно-медицинскую академию.
С Георгием мы продолжали встречаться ежедневно, но чувства мои как-то поблекли, я видела все его недостатки. Грустила по уехавшему Шурику. А потом вышла замуж и уехала из родного города далеко-далеко… Развелась и снова вышла замуж, и снова развелась. Вырастила двух замечательных парней.

Однажды на мою страничку в интернете зашел…Шурик. Я ответила ему. И между нами завязалась переписка. Со времени нашего расставания прошло много лет. Он жил в Израиле, был дважды женат и в каждом своем письме рассказывал о себе, о знакомых…Мама до сих пор жива, живет там же в Израиле, но в другом городе…
-Неужели Шурик вырвался из цепкой опеки мамы?, - мысленно иронизировала я.
Но в том, что два раза он разводился и оставался один, была львиная доля ее вины, в этом я была уверена...

В каждом своем письме он приглашал меня хоть на короткий период приехать к нему в гости. И однажды я решилась…

Мой самолет вылетал рано утром, и спустя два с половиной часа его шасси коснулось бетонки аэропорта имени Бен-Гуриона…
Пройдя все процедуры, неизбежные при въезде в чужую страну, я отправилась по пологому длинному пандусу в зал ожидания. Он стоял у перил и нетерпеливо вглядывался в лица приезжающих, выискивая мое лицо. Шурик подарил мне розу, которую держал маленький забавный медвежонок, кроме розы, в его лапках был шарик в виде сердечка с надписью: «I love you»…

Конечно, мы изменились, и он, и я. Он полысел, поправился, но что-то, какое-то новое выражение преображало, словно подсвечивало его изнутри. Позже это новое проявилось, когда он приобнял меня и повел к выходу из аэропорта. Он снова, как тогда, на выпускном, стал целовать мои губы, никого не стесняясь, трогал мои волосы…
«Наверное нелепо, - подумала я, - два взрослых человека, а ведем себя как тинэйджеры!» но, признаться, испытывала ни с чем не сравнимое чувство радостного предвкушения... И поняла тогда, что он абсолютно свободный человек, с отсутствием комплексов и всего того, что мешает жить легко…

Его квартирка находилась на первом этаже и выходила в маленький внутренний дворик, которым, кроме него никто не пользовался. Это было очень удобно и являлось преимуществом, по сравнению с другими соседями. Во дворике стоял небольшой стол с двумя легкими креслами, а вокруг рос гибискус. Его красно-алые цветы словно подавали знаки о таинстве, которое должно произойти, и которого мы так ждали…
Мы вошли в дом и не переставали целоваться… Все было как тогда…

Потом сидели за накрытым столом, Шурик оставался все таким же неприспособленным к жизни. Я быстро из имеющихся продуктов приготовила ужин, мы пили французский коньяк, ели фрукты, смеялись и даже плакали, перебивали друг друга, вспоминали…
Многое произошло с Шуриком за эти годы. Его две дочери, жили там же, в Израиле, одна преподавала английский, была замужем и растила чудесную девочку. А младшая, Симона, служила в армии и с отцом не поддерживала отношений в обиде за развод с ее матерью. Шурик ужасно переживал разлад с дочерью, но отношения никак наладить не мог.

Язык у Шурика заплетался, он прилично выпил, но предложил прогуляться по вечернему Тель-Авиву, мы пешком, через весь город отправились на набережную, город, на первый взгляд ничем не примечательный, пополнился новыми небоскребами, деловыми центрами. Но самым красивым был его зеленый наряд. Невероятных расцветок – фиолетовые, красные, розовые деревья – то там, то здесь радовали глаз. И запахи – микс ароматов от цветущих растений, моря – витал в воздухе. Я босиком походила по воде…Средиземное море даже в мае было теплым и манящим, хотелось окунуть уставшее тело в ласковую воду, но мы не взяли с собой полотенец и не решились на позднее купание.

Ночь принесла новое узнавание, нам было очень хорошо вместе, мы испытывали невероятное наслаждение от того, что мы вместе…
Завтрак с чашечкой кофе во внутреннем дворике стал с той самой минуты традиционным, и мы не нарушили ритуал ни разу, до самого моего отъезда. Шурик с наслаждением пил зеленый чай, я – кофе. Где-то там за живой изгородью жил своими хлопотами город, у Шурика был отпуск и он никуда не спешил, предлагал мне разные маршруты поездок по стране…

-Мы побываем в Яффо, в Иерусалиме…Ты хочешь в Иерусалим? – спрашивал он с хитроватой улыбкой…Потом он звонил кому-то по телефону и бойко говорил на иврите, отвечал на телефонные звонки…-Да, встретил, вчера…Нет, пока не выходили. Сейчас? Пьем кофе во дворике, заезжай!
-Кто это?
-Рубль…Он будет в Тель-Авиве к двум часам, увидимся…

Меня не особенно радовала перспектива встречи с Рублем. Мне и раньше Шурик рассказывал, что он и Фима живут в Иерусалиме, жена Рубля занимается бриллиантами, возит партии камней в Москву. Мы отправились на пляж, купались, загорали, а на обратном пути Рубль захватил нас на машине. И снова мы расположились под гибискусом, пили пиво, общались и вскоре остались одни, опять вышли из дома и отправились в супермаркет за продуктами.

Больше всего мне нравилось бродить по улице с Шуриком, он, как и раньше в юности, держал меня за руку, но не крепко, а нежно, перебирал пальцами мои, гладил выпуклости ладони и, если при этом что-то говорил, то голос становился слегка хрипловатым. Его, как и тогда волновали мои руки, тело, волосы, глаза. И от этой тонкой чувственности, я еще больше заводилась и плотнее сжимала его пальцы.

Наши вечера проходили особенно запоминающе. Дворик погружался в полумрак, из соседних окон доносились голоса, израильтяне вообще шумные люди, я бегала из кухни во двор, накрывала стол. На скатерти появлялись приборы, напитки, овощи, фрукты, Шурик постоянно предлагал свою помощь, но только мешал и путался под ногами. Вечерами было свежо и замечательно, чуть шелестели ветки гибискуса. Он снова просил прочесть любимые стихи… И над засыпающим городом тихо витали поэтические строки…И все было, как всегда…И это называлось – счастье…

…Казалось бы, что особенного? Встретились старые друзья, снова окунулись в волны чувственности, проводили каждую минуту вместе и радовались друг другу, как дети… На первый взгляд, ничего особенного, но уж очень нам было хорошо… Побывали и в Яффо, и в Иерусалиме. Там нас встретил Фима, привез к себе домой. Я познакомилась с его женой. Фима раньше Шурика и Рубля оказался в Израиле, и при всем парадоксе ситуации, по окончании МГУ он получил диплом океанолога, жизнь его бросила в безводную знойную страну, и, не смотря ни на что, он нашел применение своим знаниям. Был признанным специалистом по водным артериям. А его жена тогда же приехала в Израиль из Голландии, стала волонтером, помогала больным детям, выхаживала безнадежных, участвовала в их судьбах. Нэтти и Фима познакомились, поженились, она приняла иудаизм, прошла все необходимые процедуры и вот уже много лет они живут в счастливом браке.

После отъезда из Иерусалима мне почему-то стало очень грустно, и потом меня не покидала мысль, что все конечно – и этот мой всплеск-приезд к Шурику не более чем попытка дважды войти в одну и ту же реку…
И хоть мы все так же проводили вечера в беседах о высоком, пили виски со льдом, ели виноград или клубнику, меня не оставляло ощущение, что больше ничего не будет, мне стало страшно жаль терять эту хрупкую необретенность. Шурик почувствовал мое настроение и тоже погрузился в себя. То ли по этой причине, то ли еще из-за чего-то мы вдруг с ним заспорили о России, он нападал, а я защищалась и понимала, что это лишь попытка как-то обосновать невозможность быть вместе, мы люди разных систем, вероисповеданий, граждане разных стран и вместе быть не можем, вот так и будем спорить по любому поводу… а ночью я даже всплакнула…

Потом был еще один день счастья и гибискус ронял свои алые лепестки на траву нашего дворика. Пришел еще один вечер, последний и последняя ночь.
А на утро мы отправились в аэропорт. Он снова держал мою руку, но уже не перебирал пальцы, держал просто как трость зонта, как-то бесчувственно…Мы что-то говорили, типа, ну, пиши, не теряйся, приезжай, буду тебя ждать… Много чего говорили, он целовал меня и шептал слова благодарности за этот подарок судьбы, неожиданную встречу.
И все. Я улетела.

Вот и все....
Взмах руки и улыбка твоя на прощание....
Я запомню тебя,
Сколько жизни отмеряно мне.

Неожиданно смело
я спешила к тебе на свидание,
Ты стоял ожидая,
прислонившись к прохладной стене....

...Эти пылкие встречи, ночи-дни -
все смешалось и спуталось!
Не понять ничего,
И так хочется просто любить...

А полночное небо -
лунным светом, как шалью укутано...
Мы сегодня, родной,
по теченью любви будем плыть.

Не тонуть и не падать,
А бороться, кричать от отчаянья,
И спасать свои чувства
от чужих и завистливых глаз.

В этом мире - мы оба,
словно путники, люди случайные,
были избраны судьбами,
и любовь растревожила нас....

Вот и все....
Все хорошее быстро кончается,
Вместо праздника будни
чередой бесконечной бредут...

Только в сердце моем
Светлой грусти пора продолжается,
Ты, как прежде мне дорог,
Пусть и дни , и недели пройдут....

…Это было ровно год тому назад. Мы по-прежнему общаемся, почти каждый день он мне пишет письма, очень часто пытается развлечь анекдотами, смешными байками, приглашает в гости. Но я знаю точно, что не поеду. Я знаю и то, что мы на самом деле не нужны друг другу. Была попытка вернуть новизну утраченных и забытых чувств. Возможно даже разбудить любовь…Но была ли между нами любовь, я часто размышляю, вспоминаю время, проведенное с Шуриком, и, как ни грустно, констатирую, что с моей стороны любви не было, чувственность и притяжение имели место…

…Вот и сейчас я снова вспоминаю свое путешествие, а всему виной гибискус, который зацвел в торце моего дома… А ведь раньше он здесь не рос ... Каждый день, когда я бегу на работу или возвращаюсь, мой взгляд невольно притягивает этот небольшой куст, покрытый огромными чашами роскошных красных цветов, хотя, если быть точнее, то его лепестки почти бордовые, темно-красные…не такие, как у того, тель-авивского, с цветами, ярко-алого оттенка, напоенными чувственной прелестью, сочными и плотными…

Автор: Татьяна Лезина

Вас унесла лошадка Неизбежность,
Остался дым любимых сигарет,
А в воздухе не растворилась нежность,
И в телефоне замерло: -Привет!
Но Вас здесь нет. Деревья облетают.
А там, где Вы – весны царит удел.
Немногие по имени Вас знают,
И Ваш висок чуть больше поседел.


Они шли с Саней по знакомой дорожке, по которой столько раз хожено-перехожено. Мимо оврага, вдоль молодых сосенок, колышков, оставшихся от скамеек, подобия клумб, разбитых еще в ту пору, когда этот сквер только появился в их районе. И все тогда радовались. Будет где с детьми погулять, пообщаться с подружками. А потом он как-то уж очень быстро пришел в упадок. Впрочем, как и все в Грузии. Грузины любят уют и чистоту лишь в своем доме. А то, что за порогом - их уже не касается.

Маша вела сынишку за руку, шли они к друзьям в гости. Саня будет играть с Дашкой, они ровесники, им всегда интересно друг с другом. А она тем временем пообщается с Инной, женой Марка. Отец семейства, наверняка еще на работе. Он терапевт, обходит своих пациентов на участке.
А на сердце у Маши тревожно-тревожно. И есть из-за чего...

Вот она идет в своих туфельках на каблучках по мелким камешкам дорожки, а внутренний взор устремлен на белую сумочку, которую она повесила на дверцу стенного шкафа в прихожей. А из сумочки призывно торчит уголок белого листа. Застежка у любимой сумки модная – воздушная петля захватывает красивую кожаную пуговицу: открывай, залезай и проявляй любопытство. А свекровь осталась одна дома и ей, ой, как скучно. Наверняка сунет нос в сумку и извлечет заветную бумажку.
Машино сердце охватила ледяная волна предчувствия. Она невпопад отвечала на вопросы сына, а тот в свою очередь не умолкал ни на минуту и удивленно поглядывал на маму.

Дома у Инны ничуть не стало легче. Но и встать, уйти сил не было. Маша пила кофе, болтала с подругой. А сама представляла: вот пришел муж с работы, мать подала на стол ужин. А уж после преподнесла ему улики, извлеченные из белой сумки. Нет, только не это!
«Все будет нормально, обойдется, это мое больное воображение возвело безумные лабиринты фантазий…» - Маша мысленно пыталась сама себя успокоить.

Но случилось именно так, как говорило ее внутреннее чутье, до сих пор ни разу не подводившее.
Они медленно по той же дорожке возвращались домой, на улице уже стемнело. Маша открыла дверь своим ключом, сразу бросила взгляд на сумку. Уголок письма из нее не торчал.
-Странно, может мне показалось? - подумала она.
В прихожую вышел Игорь, посмотрел на нее тяжелым взглядом.
Брррррррррррррр,- снова пробежал холодок по телу.
-Папочка, привет, - Саня бросился к отцу на шею.- А мы с Дашей играли!

Свекрови уже не было, наверное, уехала домой. Старший сын сосредоточенно делал уроки.
Все вроде бы мирно и спокойно. На первый взгляд…на первый взгляд… Атмосфера сгустилась до плотности вязкой просроченной сметаны.
Ладно, чему быть того не миновать.

Она прошла в ванную, помыла руки, затем на кухне, напевая себе под нос, поставила разогревать ужин. Тарахтела приборами, тарелками, резала хлеб.
-Ты будешь есть? – спросила мужа.
-Я ел – односложно ответил он.
-Сережа, Саня, идите, все готово.

Игорь продолжал сидеть за столом, отводя то и дело глаза. Она приняла условия игры и ни о чем его не спрашивала. Интересовалась у сыновей школьными и детсадовскими делами. Саня ел плохо, отвлекался, убедительно доказывая, что его друг Вовка правильно стукнул Данилу, хоть тот и заревел, а воспитательница наказала Вовку, но Вовка все-таки поступил правильно. Она слушала в пол уха. Кивала. Потом они еще что-то делали. Сережа собирал портфель, мылись перед сном. И, наконец, их однокомнатная квартира погрузилась в тишину.

А Маше все не удавалось незамеченной проскочить в коридор и заглянуть в сумку. Наконец, вроде бы муж увлекся телевизором, она крадучись проскользнула в прихожую, только сняла сумочку с ручки шкафа, как услышала за спиной шаги.
-Что-то ищешь? Не это ли?
И он сунул ей прямо в лицо письма, тетрадь в клетку, в которой она писала ответ…
-Что это такое?!! Ты что с НИМ мне изменяла? Как ты могла.
Он от злобы не мог говорить, занес руку, чтобы ее ударить. Но сдержался.
Маша заплакала горькими слезами унижения, ничего не отрицая и не подтверждая.

А утром прибежала на работу и убрала из письменного стола в сейф к своей подружке еще несколько любовных посланий, тетрадь с записями самого Умного Человека на земле.
Как чувствовала, что Игорь приедет на работу. Под вечер он зашел в кабинет, в это время рядом с Машей были ее друзья Гия и Тамуна. Он кивнул им в знак приветствия, полез в ее стол и начал извлекать все, что попадалось под руку. Искал улики. А их не было.
Бросил через плечо: - Поехали домой!..
Маша сделала круглые глаза, вопросительно посмотрела на друзей, те ободряюще ей кивнули, мол, держись.

Она обреченно поплелась за ним, села в машину - и началось. Все, что накопилось за эти два дня, выплеснулось наружу. Он кричал на нее, дергал руль, разгонялся изо всех сил. Благо ехали в тихой, почти загородной безлюдной местности.
Маша мысленно крестилась и молила Бога, чтобы все обошлось благополучно. И, сдуру, в этой безумной поездке призналась в измене. Это позже подруги ее убеждали, что женщина никогда в таких вещах не должна сознаваться, каяться. А тогда она каялась и сознавалась, плакала, жуя слезы и сопли, и страшно себя жалела.

Ей было уже 27 лет, впервые в жизни по-настоящему полюбила. И так попасться!
А как все начиналось, красиво и интересно. Собственно началом следует считать не ее встречу с Самым Умным Человеком на земле. А с Игорем. Здесь-то все было банально. Она его не любила никогда. Не испытывала никаких страстей, желаний, трепетного волнения. И первого мужа, отца Сережи не любила. А замуж пошла. Через три года развелась. Зачем выходила?

Еще раньше в юности был у Маши друг, хороший мальчик одноклассник, тайно в нее влюбленный. Но и к нему Маша не испытывала чувств. Он же ее интеллигентно преследовал, пытался хоть чем-то заинтересовать. Выполнял все ее прихоти и желания. Однажды даже подарил настоящую подкову. Потому что Маша очень хотела. Тогда она недоумевала: где достал? Много позднее выяснилось, что он снял эту подкову с ворот дома, где жили его бабушка и дедушка. Потом ушел в армию, а она выскочила замуж. И случилось это не сразу (может, и дождалась бы), а после того, как ее подружка рассказала, что видела у девчонки из соседнего дома «солдатское» письмо от него.

-Ну, я этого так не оставлю, - закусила удила и вышла за «первого встречного».
Это сейчас, спустя много-много лет, она себя порой корила. Ну, подумаешь, написал письмо. Мальчишкам так приятно похвастаться перед друзьями своими успехами у женского пола. Они в юности очень часто выдают желаемое за действительное. Ну и переписывался бы.

Тогда Маша сгоряча приняла предложение выйти замуж за человека, с которым была знакома всего несколько дней, и года два переписывалась ни о чем.
Так и оказалась в Тбилиси. Старый город показался невероятно чужим. Постепенно приходила любовь к красивым улочкам, старинным домам, ажурным балконам, которыми так славился Тифлис, появились любимые места. Вот только все большее раздражение вызывал муж. Когда они поженились, Маше было 18, а ему 22. И уже тогда он любил выпить, терпеть не мог выходить из дома в свет. После работы приходил и ложился в постель, слушал музыку. Даже книгу в руки не брал. Она не представляла себе, как можно вот так жить? В выходные умоляла сходить с ней хотя бы в кино. Не хотел, отказывался, но, в конце концов, уступал. И поговорить им было не о чем.

-Чужие, какие мы чужие, - часто Маша плакала по ночам в подушку.-Зачем я вышла замуж, куда спешила? Жила бы с родителями, ни о чем не думала. Никто бы нервы не мотал.
Последней каплей, переполнившей терпение, стало празднование нового года. Ее малыш уснул, впрочем, как и родители мужа, безразличные ко всяческим праздникам. Муж приплелся поздно, еле переставляя ноги, пьяный, как свинья. И тоже уснул.

Маша выложила в вазу апельсины, конфеты, кое-как впервые в жизни самостоятельно открыла шампанское, выключила свет в комнате, смотрела телевизор, давилась шипучим вином вперемешку со слезами и только разноцветные лампочки гирлянды задорно ей подмигивали. Какой одинокой и никому не нужной она себя ощущала. Тогда же и приняла решение развестись.

Малыша отвезла к родителям, а сама поселилась у тети. Тетя не очень-то была довольна Машиным пребыванием в ее доме. Маша чувствовала это и старалась возвращаться с работы поздно вечером, в выходные ей приходилось особенно тяжело, поэтому она с радостью приняла предложение двоюродной сестры в один из сентябрьских дней прийти на день рождения.
Там и состоялось знакомство с Игорем. На дне рождения было весело, собрались молодые люди, она, пожалуй, в той компании была моложе всех. Это так отличалось от семьи ее мужа, куда очень редко наведывались гости. Она постоянно ловила на себе заинтересованный взгляд Игоря. Он старался уделять ей внимание. Словом, ухаживал напропалую.

Каково же было удивление Маши, когда через пару дней он зашел к ней на работу и выразил желание проводить домой. После этого стал появляться довольно таки часто. Приглашал то в Ботанический сад, то на концерты. Ей было с ним интересно, не скучно, он так не был похож на ее вечно сонного унылого мужа. Но он нравился ей скорее как друг, она не представляла себе иных отношений. Потом он сделал ей предложение, и они стали жить вместе. Вспоминая тот период, Маша, конечно, понимала, что главным фактором, повлиявшим на ее выбор, стала необходимость уйти от тетки. У Игоря была своя небольшая однокомнатная квартира, в которой она старалась навести уют. Перевезли вещи, потом подкупили кое-что из мебели. Ее родители прислали в подарок новенький кухонный гарнитур. И зажили, как могли. Денег было мало. Ее первый муж хорошо зарабатывал, Игорь же, человек творческий, удовлетворялся копейками. Перевезли от родителей Сережу. Потом родился Саня. Жить бы и жить. Так нет. Во-первых, Игорь частенько стал проявлять деспотизм, вечно «воспитывал» ее, детей. Ругался из-за пустяков. В выходные так же, как и первый муж, отказывался ходить гулять. С ребенком практически не нянчился. Все это влияло на отношения, тем более любви яркой никогда и не было. Не приносило удовлетворения и вечное отсутствие денег.

Летом она собирала детей и уезжала к родителям. Они заботились и о внуках, и, конечно, о дочери. Покупали ей новую красивую одежду, одевали мальчиков, окружали добротой и любовью. Создавали атмосферу, которой ей так не хватало! После этого очень не хотелось возвращаться домой к часто недовольному ворчащему мужу.
У них было довольно много друзей, Маша с Игорем ездили к ним в гости, частенько друзья наносили ответные визиты.

Маша работала вместе с двоюродной сестрой Игоря Ирой. Они дружили. Ира вскоре вышла замуж и родила подряд двух дочек. Муж работать ей запретил, и она сидела дома. Иногда их большое семейство наезжало к Маше в гости, было шумно и весело.
Друзья немного смягчали нрав Игоря и для Маши были своего рода отдушиной.
Маша работала в довольно солидной организации, занимавшейся сейсмическим прогнозированием залежей нефти. Она сидела в приемной у управляющего, потом ушла в декрет, родила Саню и, когда тому исполнилось два с половиной года, вернулась на работу.

Спустя какое-то время она почувствовала явный интерес к себе со стороны одного из лучших специалистов их концерна. Специалист-то лучший, но с «подмоченной» репутацией. Несколько лет назад Михаил проводил своего единственного сына Бориса в Америку. Он очень тосковал по нему. Ему было абсолютно наплевать на изменившееся отношение со стороны коллег, на понижение по службе от главного геофизика до начальника отдела полевой и промысловой геофизики. Хоть в советской Грузии все эти процессы: эмиграция в Израиль, Штаты, проходили намного проще, чем в других республиках, но и здесь не обходилось без давления. Рушилась карьера, человеку не доверяли, за ним велось негласное наблюдение. Весь этот шлейф негатива невольно задевал немолодого, в недавнем прошлом весьма успешного Михаила. Вскоре покинула Грузию и его жена, дочь потомственных тбилисских евреев-ювелиров Белла. Маше рассказывали, что эта властная женщина, руководившая в Тбилиси огромным коллективом суконно-камвольного комбината и делавшая деньги из воздуха, в Америке пекла на продажу торты и пирожные, чтобы как-то выжить.

Что держало Михаила в Тбилиси, Маша не знала. Они виделись ежедневно, он бывал у управляющего. Иногда заходил к ней в приемную просто так. Однажды у сотрудницы был день рождения и она, угостила Машу большим куском безумно вкусного наполеона. Маша только откусила кусочек, как услышала за своей спиной:
-Тебе только этого и не хватало! - Михаил с изумлением смотрел на нисколько ни смутившуюся Машу, продолжающую уплетать торт.
На самом деле она конечно смутилась. До сих пор никто ей еще не намекал на избыток тела. Да, она была крупной, но не толстой. Хорошая фигура, симпатичное лицо, длинные светлые волосы, веселый нрав. Ее любили, делали комплименты, ухаживали. И вдруг такое заявление.

Как-то Машу вызвал к себе шеф, в кабинете сидело несколько человек, в том числе и Михаил, и попросил остаться вечером и сделать срочную работу. Маша с готовностью согласилась. Такие ситуации были редкостью, она всегда пользовалась благоприятным режимом, когда надо - уходила, могла и опоздать на работу.
Когда все разбрелись по домам, а Маша усердно стучала пальцами по клавишам пишущей машинки (тогда компьютеров еще не было и в помине), раздался телефонный звонок.

-Алло.
С той стороны помолчали и положили трубку.
Маша продолжала работать. Снова звонок. И опять - тишина в ответ.
Всегда обладая сильной интуицией, и на этот раз Маша была убеждена, что звонит Михаил. Не долго думая она набрала его домашний номер, а когда он ответил, тут же положила трубку. И удовлетворенно замурлыкала, продолжая печатать текст.

Конечно же, как и следовало ожидать, через минуту снова зазвонил телефон и Михаил чуть волнуясь, заговорил о каких-то пустяках, Маша отвечала. «Это всего лишь безобидный флирт, - сама себя убеждала она, - Ерунда».
Но, шло время, и ее «неожиданный» «немолодой» поклонник все чаще старался попадаться Маше на глаза.

Она дружила с его племянником, работавшим в их же коллективе. Между дядей и племянником была незначительная разница в возрасте, всего лет 10. И в своей симпатии к Маше они явно соперничали. Племянник, Леонид, жил тогда у дяди, был в ссоре с родителями. Леня был женат, но как-то условно. Женившись несколько лет назад, он продолжал жить со своей супругой в разных городах. Иногда к нему приезжала дочь. Порой он ездил на месяц к жене в Ульяновск. Он руководил вычислительным центром их организации. Коллектив, преимущественно женский и грузинский, обожал своего шефа еврея. У него были бесконечные романы с сослуживицами. Леня постоянно общался с Машей, а когда ей нужна была машина, всегда уступал свою, служебную. На сей раз, Маша попросила у Лени почитать «Одесские рассказы» Бабеля. А утром, когда рабочая суета достигла своего традиционного пика, к ее столу пробрался Михаил и протянул сверток. Как-то заискивающе улыбаясь, пробормотал:
-Это тебе Леня передал.

-Что это? – спросила Маша.
-Книга. Ты хотела почитать.
И он ушел. Маша положила книгу в стол.
–М-да, - думала она, - с каких это пор Леня дядюшку держит на посылках…

В пятницу, все сотрудники разошлись с работы пораньше. Остались только те, кто пользовался служебным автобусом. Маша утром и вечером, с работы ездила на нем, удобно, комфортно, бесплатно.
До автобуса оставалось еще полчаса, и Маша пошла к подружкам-машинисткам скоротать время. В коридоре стояли Леня и Михаил, она кивнула им и проплыла в конец коридора. Девчонки сварили ей кофе и упросили погадать на картах. Маша делала это примитивно, но иногда ее прогнозы сбывались. Сначала гадала Наде, потом Нине. Оставалась Люба. В это время дверь приоткрылась, в кабинет протиснулся Михаил, протянул ей лист бумаги.

-Маша, когда освободишься, напечатай, пожалуйста, а я в понедельник заберу. Хорошо?
Попрощался и ушел.
Приоткрыв внутренний уголок листа, она прочитала: «Милая Машенька!...», дальше аккуратным округлым почерком было что-то написано. Закрыла бумагу, продолжала гадать, а у самой сердце колотилось, ей казалось, что его стук слышен на всю комнату.

Потом, уже вечером подумала, а вдруг девчонки предложили бы отпечатать бумагу, пока она им гадает. «Но, надо знать наших машинисток, -думала Маша, - вечером в пятницу подобная бредовая мысль им бы даже в голову не пришла».
Девчонки, удовлетворенные перспективой встреч с бубновыми и червонными королями, пошли вместе с ней за ее вещами. Письмо так прочесть и не удалось. В автобусе всю дорогу ее попутчица Надя болтала без умолку. А белый исписанный листок лежал в сумочке и приятно щекотал нервы. Так хотелось уединиться и окунуться в беглый разборчивый почерк.

Дома, забежав в ванную помыть руки, читала записку, в которой напрямую не говорилось о чувствах, о любви, но иносказательно там было все: полунамеки, полузагадки, а они были ей ближе, чем прямые признания.
Да, именно этот вечер пятницы стал переворотным в их отношениях. Теперь она ощущала, осязала его присутствие. Они были связаны как ниточкой этой запиской. Для Михаила это был смелый поступок: он не знал, как Маша отнесется к его ухаживаниям, а вдруг резко пошлет куда подальше, или высмеет…

А для Маши все было так странно и становилось все глубже и чувственнее. Он просто заходил, как и раньше, смотрел на нее длинным взглядом, в котором был спрятан вопрос, надежда на встречу. Маша сначала немного смущалась, а потом почувствовала свою силу над этим взрослым человеком. Иногда ей хотелось его подразнить. У Маши было бордовое платье букле, вырез глубокий и узкий, сверху затягивался шнурком, и внешне все выглядело пристойно. Ей надо было зайти к Михаилу обсудить какой-то вопрос по работе. В кабинете, кроме него сидело три-четыре сотрудницы, она поздоровалась со всеми, а когда Михаил пригласил ее сесть, присела на краешек стула, полунаклонившись так, чтобы разрез платья стал чуть откровеннее. Говорила о чем-то, а Михаил не сводил глаз с «приманки», отвечал невпопад. Маше стало смешно, она еще больше наклонилась, делая вид, что ничего не замечает.

В конце сентября он уехал в санаторий. Маша работала, общалась дома с детьми, встречалась с друзьями. Словом, жила насыщенной жизнью и не замечала отсутствия своего главного поклонника. И вот однажды вечером, когда почти все разошлись по домам, а руководство отсутствовало, в приемной оставался только бывший военный летчик Иван Викторович Рыжков, он в их концерне руководил военным отделом. Ему не с кем было поговорить, поэтому частенько наведывался к Маше и, пока она занималась бумагами, немного занудно и скучно о чем-то рассказывал. А как человек дисциплинированный, раньше уходить с работы, подобно всем остальным сотрудникам, он просто не мог. Приоткрылась дверь, и в приемную протиснулся, не вошел гордо и уверенно, как прежде, а именно протиснулся Михаил. Он был в модной бейсболке, какой-то легкой куртке, которая очень ему шла. И не замечая Ивана Викторовича, подошел к Машиному столу, смущенно поздоровался.

-Ну, как отдохнули, Михаил Львович? - приветливо улыбнулась Маша.
-А, скучно было до ужаса. Слава Богу, дома лучше.
Так они перебрасывались ничего не значащими фразами. Иван Викторович попытался вставить слово, Михаил оборвал его, как будто и не слышал. Тот постоял еще немного, понял, что на него никто не обращает внимания, и ушел. Михаил только этого и ждал, разглядывал Машу, каждую черточку ее милого лица.
-Как ты, девочка, жила без меня?- в глазах застыл вопрос.
-Трудилась без вас, так же, как и с вами, - попыталась отшутиться Маша.
-Слушай, хватит тебе уже здесь сидеть. Переходи к нам в геофизику. Работа тебе найдется всегда.
-Заманчивое предложение. А вы не шутите? – спросила Маша.
-Не шучу.

О том, чтобы перейти в какой-нибудь отдел, Маша мечтала с самого начала, ей надоело сидеть на этом «перекрестке», где слишком бурно кипела жизнь. Она одна разрывалась, работая на трех крупных начальников, считаясь секретарем-референтом управляющего, негласно подчинялась главному инженеру и главному геологу. И всем от нее что-то было нужно.
-Похлопочите, Михаил Львович, обещайте мне, - Маша, как могла, вложила в свою улыбку столько обаяния, что даже камень дрогнул бы.
-Завтра же зайду к управляющему по этому вопросу. Но и ты в свою очередь к нему обратись, подыщи кого-то на свое место. О’К?
Он попрощался и ушел домой.

На следующий день Маша зашла к своему главному начальнику.
-Ну, пожалуйста, Гиви Петрович, переведите меня в отдел геофизики. Я найду человека вам в приемную.
-Не выдумывай, зачем ты хочешь уйти? Что тебе плохо здесь? Я что плохо к тебе отношусь?
-Нет, все очень хорошо, но мне так хочется перейти в геофизику, ну, Гиви Петрович. – умоляла Маша.
-Ладно, потом посмотрим, - не выдержал и начал потихоньку сдаваться шеф.

Михаил тоже сдержал слово. Так начались поиски подходящего человека в приемную. Маша отсеивала одну за другой не подходящих по каким-то критериям кандидаток. Наконец на «кастинг» по чьей-то рекомендации пришла хрупкая милая и очень спокойная девушка. Она работала в аптеке, что-то ей там разонравилось, искала работу. Маша сразу же к ней прониклась симпатией. А Тамуну, так звали девушку, как позже выяснилось, ужасно напугало огромное количество мужчин в коридорах концерна. Была осень – заканчивался полевой сезон – и как всегда люди толпились в офисе, а не в полевых партиях, куда они разъезжались на лето. Кроме того, бесконечно звонил телефон, Маша то и дело кого-то приглашала в приемную, передавала трубку.

-У вас всегда так оживленно? – спросила Тамуна. – Столько мужчин, как вы всех помните по именам?
Потом она долго не приходила, Маша уже решила подыскивать новую кандидатку, но через две недели Тамуна все-таки появилась. Она понравилась шефу и не только руководство, но и все служащие концерна сразу полюбили ее. Она никому ни в чем не отказывала, доставала дефицитные лекарства, причем денег за них не брала.

-Нет, за лекарства деньги не берут, - уверенно отказывалась она от предлагаемых купюр.
Маша и Тамуна подружилась, как будто знали друг друга сто лет. Стали вместе проводить обеденное время. Маша на новом месте потихоньку осваивала азы геофизики. Подходило время защиты годового отчета. Но, прежде всего, необходимо было этот отчет составить, а это значило, что весь отдел перемещался трудиться за город в лабораторию полевой геофизики. Утром на служебном автобусе они дружно ездили в Лило, там целый день шла интенсивная работа, не было времени на кокетство, улыбки и комплименты. Михаил, конечно, поглядывал на нее, Маша часто ловила на себе его взгляд, однажды в автобусе, на котором они ездили в Лилойскую «ссылку», незаметно сунул ей в руки белый лист бумаги, на которой его четким почерком было написано: «Безумно скучаю. Думаю о тебе днем и ночью, голодаю по тебе, my sweet…» и рождественскую американскую открытку с изображением серебристой елочки.

На эту научную работу ушло чуть больше двух недель, и в один из декабрьских дней там же в лаборатории всем отделом они отметили завершение написания отчета. Труд был составлен в четырех увесистых томах-экземплярах, которым еще необходим был качественный переплет, но этот завершающий штрих можно было сделать позже, в городе, в специальной мастерской.

На застолье все слегка расслабились, Михаил сел напротив Маши. Что-то ей говорил своим обычным тихим голосом, огромный Вахо, сидевший недалеко, старался подслушать, о чем шепчутся его начальник с новенькой сотрудницей, но безуспешно. Какое-то время он пытался шутить, подкалывать их, но они не обращали внимания, тогда Вахтанг просто махнул рукой и сосредоточился на выпивке.
-Неужели это и есть любовь? – думала Маша по ночам, - когда весь дом засыпал. Сопели в подушки дети, похрапывал муж. А она абсолютно обалдевшая от навалившегося на нее чувства, от вины перед теми, кто был ее семьей, пыталась разобраться в себе. – Как, за что, почему я тону в каких-то флюидах, когда просто слышу его голос, когда он звонит по телефону, когда случайно касается рукой моей руки, одежды. Разве так бывает, он немолодой, ему уже 60 лет!!! Он некрасивый, у него ужасная костлявая фигура, лишенная каких бы то ни было пропорций!..

Все это – очевидно! Так за что и как она полюбила именно его? Почему не романтичного Т.Ч., который как-то ранней весной робко преподнес ей завернутый в газету, собранный им самим букет фиалок? Он молод и успешен. Почему не Т.М. – утонченный эстет, интеллектуал, он так всегда смотрел на нее, пытался заинтересовать высокими сферами знаний. Да мало ли у нее воздыхателей. Нет, никто не интересен. А Михаил – как-то сумел вызвать не испытанное доселе чувство.

Между ними не было физической близости. После защиты отчета он несколько раз приглашал ее к себе на чай, но Маша отказывалась. Вовсе не потому, что была такой целомудренной. Нет, просто она скорее любила придуманный ею образ, или внушенный, а физическая близость могла все испортить и разочаровать ее.

Но Михаил сумел достичь больших результатов в этом флирте, он был таким внимательным и предупредительным, старался баловать ее хотя бы на расстоянии. Вечерами и по выходным звонил, интересовался, что она делает? Если в этот момент Маша была занята домашними делами, настоятельно просил, бросить все и отдохнуть. Это выглядело так контрастно на фоне вечно всем недовольного мужа. Говорил ей комплименты, умничал. Старался заполнять собой все ее мысли. Так и получалось. Она все чаще думала о нем. Читала Мандельштама, Пастернака. Он тоже любил их поэзию. Начала писать стихи. Раньше тоже писала, но без души, а теперь каждая строчка была наполнена чувственностью.

Безразличная холодность стужи,
Ветер злой по бульварам гуляет,
Вьюга белая яростно кружит,
Снежных хлопьев охапки бросает.
Льдом закованы реки и души,
Люди в спешке не слышат друг друга,
Кто придет и вторженьем нарушит
Эту белую замкнутость круга?
Кто тревожною ночью раскроет
Дверь скрипящую в души людские?
Кто тоску их участием смоет?
Кто глаза им раскроет слепые?..
А пока только холодность стужи,
Ветер злой по бульварам гуляет,
Вьюга белая яростно кружит
Снежных хлопьев охапки бросает…

Чем больше они общались, тем сильнее Маша испытывала потребность в нем. Она стала ощущать его на интуитивном уровне: вот он зашел в свою квартиру, раздевается. Она тот час же звонила ему:
-Привет! Как ты?
-Я только что пришел, ты что видишь на расстоянии? – удивлялся он.
Иногда Михаил вызывался сопровождать Машу и ее старшего сына на теннис. Иногда они бродили по городу, гуляли в парках. Вместе ходили в переплетную мастерскую, сдавали отчет.

В середине декабря группа руководства собралась в поездку в головную организацию в Москву. И в те времена существовала система откатов, а в Грузии очень хорошо понимали - чтобы получить хороший заказ, финансирование, надо делиться. Кроме того, на широкую ногу были поставлены «поздравления» высшего начальства: вагонами возили цветы к праздникам для женщин, работавших в Главке, вино и фрукты. Это считалось нормой. Поэтому грузинский концерн получал самые выгодные контракты, специалисты-нефтяники ездили работать за рубеж и все были довольны. На сей раз в группу, сопровождающую «дары», вошел и Михаил. Они созвонились с Машей перед отъездом. А потом случились странные вещи. Кто-то из ее коллег, прилетел из Москвы пораньше и рассказал следующую историю. Якобы у главного геолога в дороге была похищена крупная сумма денег, предназначавшаяся кому-то в Министерстве нефтяной промышленности. Почему-то подозрения пали на Михаила. Вызвали милицию, сделали обыск, ничего не нашли. Но подозрений с него не сняли. Он жил в гостинице изгоем. С ним не общались.

Маша тогда сразу поняла, что все это было подстроено. Михаил не раз подавал прошения о выезде на постоянное место жительства в Израиль, в Америку его не пустили бы. Но ОВИР ему отказывал без объяснения причин. Эта пропажа денег была сфабрикована, чтобы появилась причина объявить его не выездным. Маша узнала номер телефона в гостинице, где он остановился, позвонила, конечно же, он оказался в номере. Она как могла, успокоила его. Михаил удивился тому, что она знает о произошедшем.

После возвращения все улеглось, никто из сотрудников не упоминал о факте пропажи денег, больше никого не третировали, не подозревали. Чем все закончилось, никто так и не узнал.
Михаил привез ей в подарок какие-то пустяки. Был притихшим и грустным.
Маша узнала, что квартиру, в которой продолжал жить, он давно уже продал за миллион рублей. Тогда это была запредельная сумма. Деньги перевел в доллары и через синагогу отправил сыну в Америку. Богатая кахетинка Венера, нынешняя хозяйка квартиры, жила в одной из комнат. По договору, она должна была «терпеть» присутствие бывшего хозяина столько, сколько понадобится. Но обоих это положение отнюдь не устраивало. Однако делать было нечего, и Михаил регулярно наведывался в ОВИР, узнавал, не изменилось ли решение по поводу его кандидатуры.

Он прошел и унизительную процедуру публичного изгнания из рядов партии коммунистов. Раньше, чтобы добиться каких-то постов, необходимо было быть членом компартии. А раз он хотел выехать из страны, то надо было пройти процедуру публичного отречения от партии. Сначала действо прошло в трудовом коллективе, а потом - в городском комитете компартии. Для него все это было тягостно и противно, но он прошел и эти круги ада. Делился с Машей, надеясь на сочувствие. Ведь, кроме его родной сестры Энты, матери Лени, ему некому было больше поплакаться. Маша жалела, но проявляла свойственный почти всем женщинам эгоизм. В душе она надеялась, что ему еще не скоро разрешат выехать из страны. Ей так не хотелось его терять.

Это было глупо, но они стали писать друг другу письма. Красными чернилами. О том, что в самой глубине души, о пустяках, о мечтах. Эти письма были так прекрасны. Обладая великим даром изложения мыслей на бумаге, Михаил достиг еще большего успеха. Маша растворялась в его записках. И однажды решила зайти к нему в гости. Январь в том году был сырым и промозглым. В тоненьких красных сапогах, Маша ходила по городу и сильно промочила ноги, замерзла жутко, да еще вдобавок ко всему ее познабливало. Она позвонила с работы к нему домой, пожаловалась на плохое самочувствие. Михаил потребовал, чтобы она немедленно к нему пришла, пообещал чаю с малиной.

Его дом был неподалеку. Полупустая, не уютная огромная квартира. С минимумом мебели. В гостиной, занимая почти все свободное пространство, неуместно стоял старый рояль. Наверное, раньше здесь любила собираться семья. Боря занимался музыкой, наигрывал какую-нибудь пьеску. А папа и мама с восторгом слушали своего единственного сына и были уверены в том, что Бог дал ему большой талант.

Он пригласил ее в ту комнату, в которой ютился. А здесь, думала Маша, раньше, пожалуй, была детская. Заваленный бумагами письменный стол, застеленная пледом кровать, кресло и круглый сервированный к чаепитию стол. Он постарался, знал, что ей плохо, поставил в вазочках варенье разных сортов, мед, конфеты, порезал сырокопченую колбасу, хлеб, достал коньяк. Маша дрожала то ли от волнения, то ли от озноба.

-А можно я сниму сапоги, они насквозь промокли, и с ногами сяду в кресло? – спросила она.
-Давай быстрее, ты же вся дрожишь.
Он взял ее сапоги, поставил у батареи.
-Какие сырые! Где ты бродила? – возмутился он.
Накрыл ее ноги шерстяным одеялом, укутал, чтобы ей скорее стало теплее.
-Согревайся. Давай выпьем немного коньячку?
-Только немножко.
Они выпили, причем Маша чуть пригубила. Он ей налил ароматный чай, сделал бутерброд. Уселся напротив, смотрел с любовью и нежностью.
- Еще выпьем?
И снова Маша сделала пару глоточков.
- Я почему-то думал, что ты больше пьешь.
Потом он положил на ее колени тонкую ученическую тетрадку, всю исписанную его четким почерком.
-Что это? – спросила Маша.
-Прочти, это заметки, они обнажают мою душу.

Маше неловко было читать под его пристальным взглядом. Заметки были написаны в форме диалога: Мефистофель спорит с доктором Фаустом, а сам Михаил беседует с У.Ч (умным человеком). Маша забыла о чае, о том, что у нее зашкаливает температура. Читала и проникалась высокими чувствами автора заметок. То он порочен, то порядочен, он спорит сам с собой, сам себе доказывает и противоречит. Там были страницы, посвященные ей, страницы любви. Были и просто рассуждения о жизни, о взаимоотношениях людей. Сейчас перечислять то, о чем она прочла в той тонкой тетрадке – бессмысленно.

- Ладно, остальное в следующий раз дочитаешь. Сейчас ты вся горишь.
Маша встала. Он принес ей сапоги, помог застегнуть. И никаких попыток-жестов, ничего тривиального…Чтобы не спугнуть?.. Чтобы не обидеть?.. Чтобы не сделать больно?.. Хотя глаза, дыхание, голос говорили о многом. Он вышел вместе с ней, поймал такси.

-Как приедешь, позвони, пожалуйста. И полечись, как следует. Выздоравливай побыстрее, хорошо?
Недели две Маша провалялась дома, пила лекарства, общалась с детьми. К счастью, это был не грипп, просто сильная простуда, в семье никто вслед за ней не заразился. Дети были здоровы, ходили в школу, детский сад. И каждый день – неизменный ритуал - общение по телефону. Тогда она написала стихи, а когда он попросил прочесть их ему, стеснялась озвучить последнюю строфу – своего рода признание в любви:

Зимы холодная и чистая страница,
Сверкает иней, кружевом белея…
И в сумраке печальная аллея,
И только в ритме вальса снег кружится.

…Снег падает, не тает, замерзает.
Любимый, по тебе сейчас скучаю.
Мне холодно, я выпью чашку чаю,
А телефон молчаньем убивает…

Начало стихотворения прочла, а эту, завершающую часть – никак. Потом все-таки осмелилась. А он с той стороны чуть не заплакал – «Милая ты моя, дорогая…».

В начале февраля она вышла на работу.
-Приходи сегодня, я тебя покормлю обедом?- подошел к ней Михаил.
-Хорошо, - пролепетала в ответ.
Часам к четырем решилась пойти. Он приготовил что-то очень вкусное. Кормил ее с ложечки.
Было 4 февраля – серый зимний не солнечный, и, казалось бы, ничем не примечательный день…
Потом на его настольном календаре она прочла: 4 february…

Однажды она засиделась у него допоздна, поспешила домой. И только дома до нее дошло, что она забыла у него свою теплую кофточку, повесила на спинку стула и убежала лишь в тоненьком свитере под пальто.
Михаил рассказал Маше утром, как он, проснувшись среди ночи, ощутил ее присутствие в комнате.
-Представляешь, я даже испугался. Что за наваждение?! Знаю, что ты здесь никак не можешь оказаться. Встал, включил свет, походил, пошел на кухню, попил воды. Смотрю, а на стуле – твоя кофта. Я взял ее с собой в постель и, как настоящий фетишист, уснул лишь под утро, всю ночь дышал тобой.

В этот день в его перекидном календаре появилась надпись: M-night.
Встречи продолжались. Иногда чуть чаще, иногда – реже. Она с ужасом думала, что скоро он исчезнет из ее жизни. Убеждена была, что и на сей раз ее интуиция окажется пророческой.

-Маша, я хочу тебя попросить об одном одолжении, - обратился он как-то к ней.
-Пожалуйста.
-Пойдем со мной в ОВИР. Я боюсь один идти.
-Конечно, давай сейчас же сходим.
Оттуда он вышел окрыленный. В очереди было несколько таких же горемык-отказников. Но слух прошел – близится «оттепель». Горбачев упрощает процедуру отъезда. И у всех ожидающих своей счастливой участи, затеплилась надежда.
Обратно шли пешком. Он всю дорогу говорил о чем-то светлом и радостном, Маша вторила, но на душе же у нее было темно и печально. В воздухе пахло весной.
Потом он уволился. Так надо было.

…Был канун Песаха, еврейской Пасхи. Весна, май, вечер. Маша была влюблена как никогда в жизни. Но ее душа вся сжалась от предстоящей разлуки. Да, она навсегда должна была потерять своего любимого, разрешение на его отъезд уже было получено. Счет шел на дни и часы. Зачем же Бог свел их вместе, если теперь надо было расставаться? Жестоко, но все уже было предначертано в высшей Книге судеб. Он по капельке утекал из ее жизни, из этих кривых уютных улочек старого города. Уезжал навсегда, все равно, что умирал.

Маша и Михаил шли по старой улице Тбилиси к синагоге. В то время, конца 80-х евреев в Грузии было еще много. Им жилось очень даже нормально. Национальный вопрос никто не поднимал. У многих был процветающий подпольный бизнес: цеха, комиссионки, нелегальная торговля лекарствами, которые присылались уехавшими ранее родственниками. Словом, все жили не бедно.
Вечерело, и то там, то здесь появлялись группки молодых и зрелых, пожилых и очень старых евреев. У всех, даже у маленьких мальчиков на головах – ермолки, или, как их еще называют, кипы. К синагоге пока никто не подходил, было рановато для седера, но толпы собирались поблизости.
Они подошли к дверям, Маша покрыла голову шарфом, к ним подошла стоявшая рядом немолодая еврейка.

-Извините, я вижу, вы хотите войти, а можно и мне с вами? Я в Тбилиси в командировке, приехала из Харькова. Проведите меня, пожалуйста.
Михаил великодушно предложил ей пройти вместе с ними. Она тоже набросила платок. Надо было видеть эту уверенность, с которой Машин спутник провел ее, далеко не иудейку в святилище, куда еврейским женщинам хода нет. Молитву читают только мужчины. Им навстречу вышел раввин, с почтением препроводил в храм. Показал святая святых синагоги. Машу удивила ее аскетичность. Цитаты из Торы на стенах, семисвечники – вот и все убранство. В центре – место для священника, вокруг скамьи для верующих. На спинках многих кресел, расположенных в самых почетных местах – медные таблички с фамилиями тех, кто восседает на них, за кем эти места закреплены: Ашкенази, Гордон и др.

До них доносился легкий аромат свежевыпеченной мацы, натертого мастикой паркета, чистоты и еще чего-то нового, неизвестного. Для всех тбилисских евреев готовили мацу в соседнем зале, ее пекли, заворачивали в кальку, и любой мог получить столько, сколько необходимо.
Потом они вышли, их спутница долго благодарила.

Они уже вдвоем прошли в другую синагогу, находившуюся неподалеку – старенькую, покосившуюся, ее называли русской. И здесь были свои прихожане, они тоже пока не решались войти на вечернюю молитву. Здесь Маше понравилось меньше.
На улице уже почти стемнело. Он увидел своих друзей. Маша почувствовала себя лишней. А их всех объединяло многое. Вера, надежда на скорейшее разрешение своих прошений на выезд, которые лежали без движения в высоких ОВИРовских сферах. Михаил и его друзья уже почти ощущали себя гражданами богатых и благополучных стран. Им уже не было дела до житейских проблем, до умирающего Союза «республик свободных».

Михаил порывался проводить Машу, но она не позволила. А потом шла и страдала, что он не настоял и не захотел побыть с ней еще хотя бы минут двадцать, отпущенных им. Ладно, пусть общается с друзьями. Пусть. Она шла по улице и ее душили слезы. Маша никого и ничего не замечала. Красивая молодая женщина, с очень грустным лицом и мокрыми глазами.

Оставалось каких-то две недели до его отъезда. Маша приходила к нему каждый день, иногда с подругой – Тамуной. Она учила Михаила варить кофе. Он, страстный любитель чая, благодаря им, полюбил этот божественный ароматный напиток. Они весело болтали, Михаил предвкушал, что скоро обнимет сына. Тот обещал встретить отца в Австрии. Раньше маршрут эмигрантов протекал следующим образом. Все они вылетали в Италию, затем на их пути была Вена - там их ждал отбор: кто-то отправлялся в Израиль, а кто-то в Америку. Боря должен был вылететь в Вену, чтобы вместе потом лететь в Сан-Франциско, где он обосновался.

Маша, хоть и понимала, что любимый должен ее запомнить улыбающейся, частенько не могла сдержать слез. Тихонько поскуливала, страдала, ныла. Самой себе была противна. Но, увы…
Наступил день отъезда. Ее и Тамуну забрал Ленин водитель, приехали в аэропорт, а там - народу. Все его приехали проводить: коллеги, друзья, родственники. С ним вместе должен был лететь в Москву родной брат его жены. Все не стесняясь, плакали. Ему дарили какие-то сувениры, коньяк, водку, колбасу. Он подошел к Маше и сунул ей в руки пакет с большой банкой кофейных зерен. Поцеловал, Маша напоследок глубоко вдохнула его запах. Борода пахла хорошим шампунем, тонким парфюмом, смешанным с запахом табака, все такое родное, любимое.
Вот он прошел по взлетному полю, взбежал по трапу – третья ступенька, предпоследняя и последняя, плечо, еще один шаг - и все, он полностью скрылся в салоне самолета, следом за ним поднимались другие пассажиры.

- Счастливые,- думала Маша, глотая слезы,- они будут лететь в одном с ним самолете, и еще два часа будут дышать тем же воздухом.
К ней подошел его старый товарищ, который приехал попрощаться откуда-то с другого города. Он смотрел на Машу через очки, участливо и с сочувствием, утешал. Маша с Тамуной вышли из аэропорта, доехали с водителем до центра города и пошли немного прогуляться. Всю дорогу Маша без умолку рассказывала Тамуне о своей любви. Та ей сочувственно кивала. Потом остановилась и сказала:
-Ну, все хватит ныть! Он же не умер. Вдруг случится так, что вы скоро увидитесь. Успокойся.
Они зашли в церковь – старый храм Сиони. В эту ночь на землю пришла Пасха. И двор церкви хранил следы всенощной. Кое-где валялись огарки свечей, фантики от конфет, огрызки яблок. Помолились, зажгли свечи и попросили Бога не оставлять их, вышли и побрели по городу. Зашли в кондитерскую, поклевали пирожные с кофе. Маша постилась и даже накануне, когда готовила вкусные блюда, не пробовала ни кусочка.

Дома она застала свекровь. Игорь и дети собирались на кладбище. Маша отказалась ехать с ними. Поела немного, но ей стало так плохо. Позже, врач поставил ей диагноз – воспаление желчных протоков.
-Нет, - думала Маша, - никакое это не воспаление, от меня оторвали с мясом и кровью любимого человека. Вот в этом все и дело. Конечно, рана заживет потихоньку… Но, когда?..
Она очень страдала. Тосковала всем сердцем. Ждала весточки от него.
Как-то прибежал Леня и сказал, что Михаил вчера звонил, говорили какие-то секунды. Он в Италии, на Тирренском море.

Вскоре Маша получила от него первое письмо. Оно было так прекрасно, в каждой строчке тоска по ней. Перечитывала раз десять, потом писала ответ, снова и снова рвала лист за листом, не нравилось, казалось – сухо, то слишком занудно, то печально. Вот в этот-то злосчастный момент, утратив чувство бдительности и реальности, она и попалась свекрови, проявившей нездоровое любопытство к торчащему из сумки листку. Слишком расслабилась, переоценила свою неуязвимость.
Теперь Маша ежедневно терпела нападки мужа. У нее даже поседела одна прядь волос у правого виска. Но, некому было ее защитить. Отношения между ними накалились до предела, где бы они ни были, он делал попытки всем рассказать о Машиной измене. Но, сдерживался, доводя Машу до нервного тика, ей так не хотелось, чтобы их взаимоотношения стали достоянием гласности и обсуждения между многочисленными друзьями. Самые близкие подруги ее ругали за то, что она созналась.

…С тех пор прошло почти двадцать лет. Выросли дети, они всей семьей стойко пережили тот ужас, который принесла так называемая перестройка. Они голодали, у них не было денег. Грузия стала отдельным государством, где все шло не так. Они пережили период ненависти и неприязни со стороны грузин. Это случилось после разгона русскими, нет советскими солдатами демонстрации протеста с проспекта Руставели в конце восьмидесятых, там не обошлось без жертв. И никто тогда не обсуждал, что солдаты всего лишь исполнители чужой воли, просто выполняющие приказ свыше… С Машиными детьми, впрочем, как и с остальными русскими детьми, перестали играть соседские мальчишки-грузины только лишь потому, что они были русскими. Многие тогда уехали из Тбилиси. Они остались. Терпели холод в своей огромной квартире, которую ей дали уже после отъезда Михаила. Она не получала от него ни единого письма. Знала от Лени, что он благополучно добрался до Америки. Вот и все…

Вас унесла лошадка Неизбежность,
Остался дым любимых сигарет,
И в воздухе не растворилась нежность,
И в телефоне замерло – Привет!..
Но Вас здесь нет. Деревья облетают,
А там, где Вы – весны царит удел.
Немногие по имени Вас знают,
И Ваш висок чуть больше поседел…

…До сих пор она вспоминает ту свою любовь. Действительно больше ни разу в жизни ничего подобного ей испытать не удалось. Но все менее отчетливо проступают в памяти его черты, нет ни одной фотографии на память. Пыталась ли она его искать? Да, были попытки, но слабые. Но даже если она его и найдет, о чем они будут говорить? Что она ждет услышать от него? Пожалуй, ни-че-го…
Пусть у него все будет хорошо.

Автор
Татьяна Лезина

1.


Иллюстрация: Стив Хэнкс