Обращаясь к ученому сообществу Афин, апостол Павел говорил о воскресении как доказательстве в пользу истинности его проповеди: «Он всем доказал это, воскресив Его из мертвых». Ученые мужи слушали апостола, пока он не заговорил о воскресении Христа: «Одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время» (стих 32). Ученые отказались принимать доказательство воскресения, отказались верить в невозможное.

Великий ученый XVII века Блез Паскаль, создатель математического анализа, носил зашитый в подкладку своего сюртука клочок бумаги, на котором однажды ночью написал: «Огонь. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не Бог философов и ученых». Последнее слово в вопросе истины не принадлежит ученым, потому что они понимают, что в закономерностях природы открывается столь возвышенный Разум, что в сравнении с ним все их величайшие открытия и достижения представляются совершенно ничтожным отблеском этого Разума. Хотя исследователь мира во всем видит руку Мастера и вступает с Ним в невидимый диалог, и его захватывает процесс познания, он восхищается Его математической точностью, но не хочет познать Самого Мастера. И потому ученая вера никак не влияет на жизнь, и потому мы живем в самую безумную эпоху, когда знания приближают мир к погибели: «Узнав о Боге, они не прославили и не возблагодарили Его как Бога, а предались вместо этого бесплодным умствованиям» (Рим. 1:21; ИПБ).

Бог — не смутное представление о том, что «что-то есть», не «перводвижитель» всех процессов, не далекий «математик», написавший формулу Вселенной, а Бог, в Котором Авраам, Исаак, Иаков, Блез Паскаль и множество других людей видят своего Спасителя! Христос воскрес, и это главное открытие веры, которое должен сделать каждый человек в своей жизни.

Всевышний Бог не живет в рукотворных храмах, не нуждается в служении «рук человеческих», «обитает в неприступном свете», никто не посвящен в тайну Его существования. Но все же Его существование кажется очевидным. Античные мыслители понимали, что их боги вовсе и не боги: слишком уж похожи они на выдумку людей, похожи на тех, кто их придумал, они что-то ненастоящее. Но было ощущение присутствия настоящего Бога: «жертвенник неведомому Богу», которого чтили «не зная», о котором «некоторые стихотворцы говорили: „Мы Его и род“».

Как-то у Бориса Ельцина спросили, верит ли он в Бога. Он не нашел, что ответить, и просто сказал: «Что-то есть». Греческие мыслители за видимым космосом видели неведомого Мастера, Который и создал космос, — «мы Его род». Апостол Павел говорит, что как раз и проповедует Этого неведомого Мастера, создавшего Вселенную, и Этот «неведомый Бог» на самом деле познаваем — «Он недалеко от каждого из нас».

Библия не говорит о том, как выглядит Бог, какова Его природа или какие у Него физические свойства. В человеческом языке нет слов, которыми бы можно было описать Его сущность. Тайна Бога неразрешима. Если мы попытаемся постичь ее «плотским своим умом», найти Его зрительный образ или логическое объяснение Его существованию, Он ускользнет от нас, потому что несоотносим с «образами от искусства и вымысла человеческого».

О Боге мы можем знать благодаря Его откровению в Иисусе Христе, «Который есть образ Бога невидимого» (2 Кор. 4:4). Это окно, глядя через которое мы видим Невидимого как Видимого. Невидимый Бог видим, и только от человека зависит, будет ли он сам открыт для того, чтобы увидеть Его.

На фреске Микеланджело в Сикстинской капелле Бог и Адам тянутся друг ко другу, но их руки не соединяются в пожатии. Они только устремляются друг ко другу, но разрыв остается. Между пальцами как бы возникает электрическое напряжение — момент, в который Адам получает жизнь. Этот разрыв, это напряжение проявляет себя в страстном искании Божественного, в жажде познания Всевышнего. Апостол Павел говорит об этом поиске так: «Ощутят ли Его и не найдут ли».

«Ощутят ли» — буквально «нащупают», как слепой человек, который узнает предметы на ощупь. Руки на фреске не соединяются, Всевышний где-то рядом, повсюду видны следы Его пребывания, но все же Его нельзя «нащупать» или «ухватить» — нельзя понять и объяснить природу Его бытия и Его действий, как сказано: «Ибо кто стоял в совете Господа и видел и слышал слово Его? Кто внимал слову Его и услышал?» (Иер. 23:18).

Непостижима не только природа Творца, но непостижимо и действие Его в библейской истории спасения: что знал Авраам о судьбах своих потомков, когда смотрел на ночное небо и видел звезды? Что знал о своем будущем и будущем своих потомков патриарх Иаков, когда подавал своему брату суп с чечевицей? Что знал о судьбах мира пастушок Давид, когда пошел навестить своих братьев в ополчении против филистимлян? Что о планах Божьих знал Савл, когда одобрял убиение христианина Стефана?

Действие Божье в истории спасения нельзя было предугадать. Так же нельзя предугадать спасительное действие Божье в нашей жизни. Мы не можем нащупать и ухватить своей рукой руку Творца, чтобы водить ею по своей воле. Сила веры проявляется не в том, чтобы управлять рукой Божьей, но в том, чтобы принимать ее действие в своей жизни.

Начиная с философа Платона, в древнегреческом просвещенном миропонимании существовала мысль о едином Творце, или Отце видимого космоса, Который назвался Демиургом, что по-гречески означает «мастер», «создатель», «творец». Платон видит в Демиурге вселенский Разум, который создает мир, упорядочивая хаотическое движение материи.

Если прослеживать цепочку порождающих друг друга причин и явлений, двигаясь к первопричине, то придешь к великому Мастеру, или по-гречески Демиургу. Апостол Павел, начиная свою речь в ареопаге, намекает на Демиурга: я проповедую вам «неведомого Бога»; это и есть Тот Мастер, Первопричина всего сущего: «Бог, сотворивший мир и все, что в нем… От одной крови Он произвел весь род человеческий».

«Неведомый Бог» неведом, потому что нет Его «образа», созданного «от искусства и вымысла человеческого», и Он не живет среди людей в построенных ими храмах. К догадке о существовании неведомого Творца как первопричины всего существующего философы, не имевшие Божьего Слова, приходили с помощью логических рассуждений. Но неведомый Творец философов на самом деле ве́дом — Он открывает Себя в библейской истории спасения.

В ответ на надпись «Неведомому Богу», сделанную на жертвеннике в Афинах, над входом в Успенский собор в Сергиевом Посаде сделана другая: «Ве́домому Богу». Бог стал ве́дом: «Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Деян. 17:30, 31).

Однажды хирург и священник Войно-Ясенецкий (архиепископ Лука) выступал как эксперт в Ташкентском суде по «делу врачей», которых обвиняли во вредительстве. Обвинитель, чтобы заставить его молчать, повернулся к архиепископу Луке и, глядя в лицо, спросил: «Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы видели своего Бога?» На что профессор ответил: «Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил».

Бог не принадлежит этому миру. Его нельзя увидеть в телескоп или долететь до Него на ракете. Он точно так же, как ум и совесть, относится к категории невидимого. Мы же умеем отличать здравомыслящего человека от умалишенного или совестливого от потерявшего совесть. Так же и Бог, хотя и невидим для глаза, но мы видим Его, когда взираем на творение или видим Его руку в истории мира или своей жизни. Когда апостол Павел проповедовал афинянам в ареопаге, он пытался перевести взоры своих слушателей, которые привыкли видеть изображения языческих богов на каждом перекрестке, с видимого на невидимое: «…проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: „неведомому Богу“. Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам» (Деян. 17:23).

«Неведомый Бог» — это Бог неизвестный: нет Его изображения, нет истории Его происхождения, определенного места, где Он обитает, но есть ощущение Его присутствия и жажда Его познания. Просто нужны другие глаза, чтобы увидеть Его. Современный человек все более становится похожим на афинян, город которых был полон изображений, когда он, человек разумный, уверенно превращается в человека «экранного», глядящего на мир через экраны электронных устройств. И сегодня снова, как и в древности, на первое место выходит вопрос о том, как научиться снова «видеть Невидимого» (Евр. 11:27). Библейская история призвания Моисея дает ответ на этот вопрос: как переместить свой взор с видимого на Невидимого. Моисей вел безобра́зный народ, чтобы он познал безо́бразного Бога.

Однажды Блаженный Августин, пытаясь своим умом постигнуть тайну Божьего существования, утомился и вышел на берег Средиземного моря подышать свежим воздухом. На берегу он увидел мальчика, который в песке выкопал ямку и ладонями носил в нее воду. Августин спросил, что он делает. «Хочу перелить море в эту ямку», — ответил мальчик. Августин удивился и сказал, что это невозможно. Пройдя немного, он оглянулся. На берегу уже никого не было. Тогда он понял, что так Бог показал тщетность его усилий.

Неверующие в своем утверждении о том, что Бога не существует, отчасти правы, потому что Он не существует подобно тому, как существуем мы — Его создания. Он существует в неприступном свете, потому недоступен нашему наблюдению, опытному познанию и пониманию. Он является причиной всего существующего, а не частью созданного им мира. Он, а не мы «животворит мертвых и называет несуществующее, как существующее» (Рим. 4:17).

Хотя Творец и открывает Себя в мироздании, но это откровение лишь косвенно говорит о своем Создателе. Что может, например, сказать построенная из сетчатых металлических конструкций в форме гиперболоида вращения радиоантенная башня, которая находится в Москве, на Шаболовке, о своем создателе Владимире Григорьевиче Шухове как человеке? О его личности, его жизни, особенностях характера? Как бы мы ни исследовали башню, мы не найдем в ней самого мастера, ее построившего.

Точно так же, когда мы смотрим на мироздание, сколько бы мы его ни исследовали, мы не найдем в нем Творца, потому что «человек Его видеть не может». Но эта неспособность видеть не является препятствием для веры: «Которого, не видев, лю́бите, и Которого доселе не видя, но веруя в Него, радуетесь радостью неизреченною и преславною, достигая наконец верою вашею спасения душ» (1 Петр. 1:8, 9).

Документальный фильм французского режиссера Томаса Бальмеса «Малыши» является одним из самых известных. Два года Бальмес снимал жизнь обычных младенцев в Японии, Монголии, США и намибийском племени химба: от первого вздоха до первых шагов.

В фильме нет спецэффектов, острого сюжета, гонок на машинах и стрельбы. Режиссер снимал просто то, что ребенок делает в первый раз: вдох, улыбка, осознанный взгляд, первый шаг, первое слово. Рождаясь, человек познает мир, проникая все глубже и глубже в невидимую сущность вещей, познает их красоту и безобразность, их теплоту и холодность, исходящую от них любовь и опасность.

«Верою мы познаем, что Вселенная сотворена словом Божьим и что все видимое создано из невидимого», другими словами, верой мы проникаем в самую глубину, в сущность мира. Верой мы идем глубже того, куда может проникнуть разум, глубже того, куда могут проникнуть чувства, глубже красоты и любви, верой мы видим Того, Кто создал мир и его красоту и любовь.

Соломон говорит о «художественной» способности Творца: «Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею» (Притч. 8:27–30).

Если бы человек шел к познанию Бога путем доказательств, то этот путь был бы бесконечно долгим, потому что каждое новое открытие ставило бы новые вопросы, и так до бесконечности. Мы бы так никогда и не проникли бы в сущность вещей. Вера дана человеку наряду с разумом и чувствами; как природная способность человека познавать Бога вера сразу видит главное — что Вселенная сотворена словом Божьим и что все видимое создано из невидимого.

Парадокс такого разумного подхода к вере заключается в том, что вопрос неверия — это тоже вопрос веры. Например, если существование Бога доказать невозможно, то невозможно доказать и то, что Его нет. Современник Декарта Блез Паскаль этот парадокс выразил такими словами: «Непостижимо, что Бог есть, непостижимо, что Его нет… что мир сотворен, что он нерукотворен». Таким образом, вопрос веры — это вопрос выбора: верить или нет.

Хотя ученые и называют человека sapiens — разумный, но он также и человек credenti — верующий. Фразу Декарта можно переиначить: «Я верю, следовательно, существую». Вера как озарение не идет путем долгих рассуждений, не зависит от доказательств, она не нуждается в гипотезах, опытах и экспериментах. Вера не полагается на переменчивые чувства. Она сразу видит главное.

Без уверенности в реальности невидимого человек не может жить: без веры в настоящую любовь, в наступление лета, в преданность друзей, без веры в самих себя, что у нас все получится, в то, что завтра будет лучше, чем сегодня. Мы верим, что ожидания осуществятся, что будет то, чего сейчас нет, верим и потому с уверенностью можем сказать: «Я верю, следовательно, существую».

В Иерусалиме у самой стены плача лежала оброненная кем-то записка, содержащая молитвенную просьбу о здравии родных, написанная на русском языке. Наверное, ее оставил кто-то из наших соотечественников, путешествовавших в Святую землю. Люди верят, что если приехать и помолиться на святом месте, то это придаст молитве особую силу.

Мы ищем способ, как усилить молитву, чтобы решить свои проблемы. В молитве Богу мы говорим о том, что у нас на сердце, что занимает наше сознание. Но вот о чем Господь учит молиться в первую очередь: «Да святится имя Твое».

В наставлении о молитве Господь учит краткости: «Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него». Сказано, что Он посылает необходимое для жизни «по умолчанию»: «Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф. 5:45). Бог знает ваши нужды так, что даже «у вас и волосы на голове все сочтены» (Лк. 12:7). Все происходит по воле Божьей, и настоящая вера нужна не для того, чтобы изменить, а понять и принять Его волю, «благую и совершенную».

Потому не должны ли мы прежде прошения о наших нуждах молиться о славе святого имени Божьего в нашей жизни? Не должно ли это стать главной темой наших молитв и лейтмотивом нашей жизни? Апостол Петр говорит, что мы люди, «взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1 Петр. 2:9). А пророк Исаия возвещает: «Этот народ Я образовал для Себя; он будет возвещать славу Мою» (Ис. 43:21).

Другими словами, цель жизни христианина — раскрыть славу Всевышнего в этом мире. Об этом Спаситель говорит в Нагорной проповеди: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16).

Спустя двести пятьдесят лет после того как князь Владимир крестил своих подданных, на Руси все еще сохранялось язычество, и случившееся тогда монгольское нашествие (XIII—XV вв.) христианами воспринималось как наказание Божье за то, что поклонение богам языческих предков было не до конца изжито. Тогда же зародилось движение за возрождение христианского благочестия, которое выражалось в аскетических подвигах и молитвенной медитации. Те, кто стремился к духовному возрождению, уходили от людей, жили в пустынных местах, в лесу или на далеком севере, проводили свои дни в аскезе и созерцательной молитве.

В библейском понимании Божья святость — это не столько предмет для созерцания, сколько жизнь верующего. Цель избрания — быть «царством священников и народом святым» (Исх. 19:6). Эти слова впервые были обращены к обычным людям — израильтянам, которые в страхе стояли перед дымящейся горой и думали, что их ждет впереди. Искать святости — значит стремиться жить в согласии с волей Божьей: «не допускайте, чтобы жизнь ваша ныне складывалась под влиянием похотей, владевших вами».

Святость — не удел особых людей, мы все призваны к святости. Святость наша — это контраст жизни с миром. Быть святым означает идти против течения, жить не как все, ходить другими путями. «Как земледелец выходит на поле обрабатывать землю, купец приходит торговать в лавку, ученик идет в школу учится, судья приходит судить и искать правду, воин выходит на брань подвизаться против врагов и защищать свое отечество, так христианин входит в христианство, чтобы свято жить, угождать Христу Господу и верой в Него — у Него искать вечного спасения» (Задонский Тихон. Сокровище духовное, от мира собираемое).

«Маранафа» («Приди, Господи!») — призыв к Богу на арамейском языке, на котором говорил Иисус. Больше ста лет назад среди христиан Америки прокатилась волна религиозного пробуждения, смысл которого передает этот призыв к Богу: «Маранафа!» Родившаяся в этом пробуждении церковь приняла имя «адвентисты», что значит «ожидающие пришествия». Очевидец тех событий, Эллен Уайт, описывает то время следующими словами: «Многие с нетерпением ожидали пришествия Спасителя. Указанный час приближался, к нему готовились с особой торжественностью. Никто из тех, кто испытал эту надежду, никогда не мог забыть тех драгоценных часов ожидания. Когда до указанного часа осталось несколько недель, многие отложили все земные дела. Верующие напряженно всматривались в каждую свою мысль и чувство, как если бы они находились на смертном одре и только несколько часов отделяло их от вечного покоя.

Никто не шил себе специальной одежды для вознесения, но все сознавали необходимость приготовить душу для встречи со Спасителем; их белым одеянием была чистота души, освобожденной от греха искупительной кровью Христа. О, если бы дети Божьи и в наше время обладали тем же желанием исследовать свою душу, той же искренней и безусловной верой!» (Великая борьба. С. 373).

Пришествие Христа ожидалось со дней апостолов. Для апостольской церкви сама мысль о том, что Христос не вернется, была кощунственной: «Знайте прежде всего, что в дни последние появятся глумливые насмешники, идущие вслед похотей своих. Будут говорить они: „Иисус обещал вернуться. Где же Он?“» (2 Петр. 3:3, 4; ИПБ).

Со времени ожидания апостолами возвращения Христа прошло две тысячи лет. Но ожидание это вне времени: оно связано не с вычислением сроков, но с желанием быть со Христом. «Кто не любит Христа, — анафема, маранафа́». Мы каждый день продолжаем говорить «маранафа», потому что хотим быть с Ним.

Быть христианином — значит быть другим: другие интересы, другие друзья, другая одежда, другие привычки, другие слова. В светском обществе не очень любят, когда кто-то «другой». Все обращают внимание, относятся с предубеждением. Когда ты другой, это создает трудности. Апостол Петр писал свои послания, когда римская власть стала с подозрением относиться к христианам, потому что они отличались от всех.

Римский историк Тацит писал о христианах: «И вот, чтобы прекратить слухи [о том, что он сам поджог Рим. — Прим. авт.], Нерон подыскал виновных и подверг тягчайшим мукам людей, ненавидимых за их мерзости, которых чернь называла христианами. Прозвание это идет от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом. Подавленное на некоторое время это зловредное суеверие распространилось опять, и не только в Иудее, где возникло это зло, но и в самом Риме» (Анналы, 44).

Апостол Петр обращается к истории исхода, когда из людей, потомков Иакова, когда-то по причине голода переселившихся в Египет, Всевышний задумал сформировать народ и назвал его по второму имени патриарха Иакова — Израилем: «Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святым» (Исх. 19:5, 6).

Израиль — удел из всех народов, или избранный народ. Может показаться, что Всевышний избрал любимое дитя, чтобы его баловать: поселить в хорошем месте, оберегать от проблем. Но на самом деле он был избран, чтобы «слушаться голоса и соблюдать завет», жить по заповедям. Жизнь по заповедям и делает Израиль избранным народом. Это же апостол говорит о христианах, они — род избранный, царственное священство, народ святой.

В стремлении исполнить букву заповеди легко потерять ее дух. Исполнить — буквально значит исполнить формально, «для галочки», ради хорошей оценки, но не ради того, чтобы проникнуться ее духом, подчинить ей свою волю. Кант говорил о цели образования: «Научить думать, а не запоминать, не зазубривать, учить мыслить, а не мыслям». Важна не правильная галочка в тестовом задании, ее можно случайно угадать, — важно знание, которое воплощается в умении, в профессиональном навыке.

Евангелист Матфей рассказывает о некоем человеке, который искренне искал праведности и однажды спросил Спасителя: «Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» Господь ответил: «Соблюди заповеди». На что незнакомец возразил: «Всё это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне?» Другими словами, все, чему учат раввины, я исполнил — правильные галочки стоят везде. В ответ Иисус переводит его взгляд с буквы заповедей на их цель: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною». Сказано, что, «услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение».

В Царство входит не тот, кто зазубрил, но кто научился мыслить, не тот, кто исполнил букву, но тот, кто стремится мыслить и жить в соответствии с духом заповеди. Греческое слово «совершенный» (те́лиос) является однокоренным со словом те́лос — цель. Иисус дает буквально «неисполнимые» заповеди, которые превышают возможности человека, чтобы мы не могли однажды остановиться и сказать: «Я достиг совершенства». Наше совершенство не в буквальном исполнении заповеди, но в самом движении к заданному ею идеалу, когда мы учимся мыслить в духе заповеди Христовой.

С тех пор как Христос произнес эти слова, прошли тысячелетия, но дискуссия об исполнимости Его заповедей продолжается. Заповеди Нагорной проповеди кажутся трудноисполнимыми, если вообще их можно исполнить, например повеление: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя».

В отличие от фарисеев, Спаситель дает заповеди не ради буквального их исполнения, но раскрывает дух, высокую цель Закона Божьего . Слова «дух» и «душа» на библейском языке обозначают тайну жизни, то, что делает человека живым: «Вдунул дыхание жизни, и стал человек душою живою». Живой чувствует, боится, надеется, падает, встает, терпит боль и радуется. Так и заповеди Христа — они даны для «духа» человека, для внутренней жизни, а не для буквального их исполнения, как делали фарисеи. Заповеди — как указание на цель, как источник духовной силы, как побуждение к покаянию, как светильник, освещающий путь.

Заповеди Христа по природе своей похожи на надежду: надеяться — значит прилагать усилия, подчинять жизнь надежде: «Когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении» (Рим. 8:25). Заповеди Христа даны, чтобы пробудить само стремление их исполнять, подчинить свою жизнь их духу, идти к совершенству, как мы идем к цели, которую освещает нам надежда.

В Нагорной проповеди Иисус дает заповеди, подобно Моисею у Синайской горы. Его слова: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» — это перифраз заповеди Торы: «Будьте предо Мною святы, ибо Я свят Господь» (Лев. 20:26). Соблюдение заповедей Торы для иудея — путь жизни, как сказано: «Старайтесь исполнять, дабы вы были живы» (Втор. 8:1). Иисус говорит, что соблюдение Его слов — это путь жизни: «Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную» (Ин. 5:24).

Оппоненты Иисуса — фарисеи — искали «совершенства» в тщательном соблюдении Торы или, как говорит апостол Павел, «успокаивали себя законом». Живой испытывает жажду, голод, холод, хочет спать, быть любимым и любить. У мертвого нет нужд, он — в состоянии вечного покоя. Фарисеи достигли мертвого совершенства и уже не нуждались в милости Божьей — Его прощении и принятии.

Грешники, которых пришел спасти Христос, в лучшем положении — они нуждаются в милости, способны к покаянию, а значит, к движению вперед. Духовно живой надеется на Бога, сожалеет о проступках, учится на ошибках, прощает и молится о прощении, он меняется вместе с жизнью, растет в познании Бога и мира.

«Чем чище живешь, тем глубже, опаснее и неискоренимее страсть поклонения себе самому. Наоборот, если случается падение, и притом падение несомненное, так сказать, лицом в грязь, тогда появляется возможность должного отношения к себе; человек перестает быть самоистуканом, и ему дается возможность открыть окно, через которое можно сообщаться с Богом… У фарисеев мишура была очень блестящей…. Напротив, блудницы и грешники не знали за собой никаких ценностей, а только надеялись на Бога. У них нет мишуры, поэтому они идут вперед в Царство Небесное» (Павел Флоренский).

Кто «совершен» не жаждет, — он напился собственной праведностью. Вода жизни дается тем, кто жаждет ее.

Призыв Нагорной проповеди к совершенству, кажется, звучит как приговор для грешника. Наверное, есть те, кто достигли совершенства, но это никак не мы. Возможно, это праведники прошлого: библейские герои, первые христиане апостольской церкви, пионеры-адвентисты или мать Тереза, доктор Федор Гааз, все те, которым мы приписываем лучшие качества совершенных людей. И все же это не мы, ибо мы хорошо знаем себя и свои недостатки.

Реформатор Мартин Лютер писал о своем несовершенстве: «Я пытался соблюдать устав как только мог. Я был смиренным. Я постоянно составлял список моих грехов, вновь и вновь я исповедовал их. Я тщательно исполнял все наложенные на меня епитимьи, но совесть моя не успокаивалась… Я пытался исцелить мою совесть человеческими средствами, преданиями человеческими. Но чем больше я прибегал к этим средствам, тем более беспокойной и мучающей меня становилась моя совесть».

Свою неспособность достичь совершенства мы объясняем греховной природой: «Все согрешили и лишены славы Божией» (Рим. 3:23). Эта осознаваемая нами дистанция между небесным совершенством и реальностью жизни порождает чувство вины, духовной неполноценности. Христианин как бы определен быть «духовным неудачником».

Но призыв к совершенству в Нагорной проповеди — это не приговор несовершенному человеку, но путь спасения. Господь говорит: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2:17).

«Иисус желает, чтобы мы пришли к Нему такими, какие есть: со всеми своими грехами и немощами. Он желает, чтобы мы полагались на Него. Мы можем прийти к Нему со своими слабостями, порочностью, неразумием и пасть к Его ногам в раскаянии. По великой милости Своей Он заключит нас в объятия Своей любви, перевяжет наши раны, очистит нас от всякой нечистоты» (Уайт Э. Путь ко Христу. С. 52).

Кажется, что сегодня мы делаем слишком большой акцент на необходимости говорить: говорить в проповеди, говорить в молитве, говорить на субботней школе, говорить в молитвенном доме, говорить людям о Боге, говорить большими тиражами печатного слова.

Важно говорить из Слова Божьего; если перестанем, то камни возопиют. Но, прежде чем говорить, надо научиться слушать. Без слушания нет говорения. Говорение без слушания и есть пустословие, потому молиться прежде надо о даре молчания и слушания.

Мы думаем, что Богу нужны наши слова, но Ему нужны наши уши, наше внимание, наше послушание. Его не убедит наше красноречие: «Молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны» (Мф. 6:7).

Всегда лучшая молитва — это та, которую мы не можем выразить словами: «Ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8:26).

Многословие мешает слушать, мешает вникать, мыслить глубоко. В многословии преобладают чувства, потому многословный часто жалеет о том, что сказал. В многословии человек расходует душевные силы на поверхностные эмоции, на то, что чувствует в этот момент, и потому нет сил для глубины, потому такой человек остается на поверхности.

Когда человек постоянно говорит, он теряет душевную теплоту, как зимой остывает комната, в которой часто открываются двери.

В первой главе Послания Иакова говорится, что духовность проявляет себя в том, как человек переносит испытания. Во второй главе отмечено, что духовность проявляется в делах милосердия. В третьей главе говорится, что духовное совершенство — в обуздании языка: «Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный».

Духовное совершенство или несовершенство являют себя в словах: «Язык мудрых сообщает добрые знания, а уста глупых изрыгают глупость… Кроткий язык — древо жизни, но необузданный — сокрушение духа… Сердце праведного обдумывает ответ, а уста нечестивых изрыгают зло» (Притч. 15:2, 4, 28).

Цирковой дрессировщик и акробат Аскольд Запашный смог исполнить уникальный цирковой номер: совершил прыжок верхом на льве на расстояние три метра и на высоте два метра. Но при всей сложности этого циркового номера кажется, что иногда прыжок на льве сделать проще, чем совладать со своим языком: «Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим, а язык укротить никто из людей не может» (Иак. 3:7).

Контроль над речью — признак мудрости, совершенства, духовной зрелости, потому что для этого нужно очистить свое сознание от скверного и заполнить его благим. Чтобы изменить слова, которые звучат, надо изменить слова, из которых мы состоим, по выражению апостола Павла, «облечься в нового человека»: «А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его» (Кол. 3:8–10).

Существует много привычных явлений в жизни, которым трудно дать определение, например гравитация, электричество, свет. Также трудно дать определение такому явлению, как «слово». Представьте, что будет, если люди перестанут понимать и произносить слова, — мир человека перестанет существовать точно так же, как наша планета, если перестанет восходить солнце.

Некоторые ученые утверждают, что человеческая речь появилась в силу необходимости общаться древним людям во время совместной охоты в лесу. На самом деле не человек создал слово, а слово создало человека. Творец создал мир Своим словом. В своей способности творить словом человек подобен Творцу. Например, слово наставника формирует характер, волю воспитуемого, наделяет его необходимым для жизни знанием.

В Писании сказано: «От избытка сердца говорят уста» (Лк. 6:45). Если стихия рыб — это вода, птиц — воздух, то стихия человека — это слова. Мы говорим, как дышим, наша речь выходит из нашей сути, является нашим продолжением, слова выдают нас, рассказывают, кто мы.

По речи можно узнать, из какой части России человек: в речи нижегородцев — ярко выраженный звук «о», у москвичей — «а». Или, например, очевидна разница между Синодальным переводом Библии и современными переводами. Современные переводы более ясны, но утрачена возвышенность. Это объясняется тем, что в классической риторике и поэтике выделяются три стиля: высокий, средний и низкий, а в XIX веке переводчики были воспитаны говорить о Боге и делах Его высоким стилем.

По нашей речи можно узнать о том, что нас наполняет: о наших ценностях и нашем воспитании, о высоком или низком «стиле» нашей души. Потому «слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью»; другими словами, пусть оно будет всегда точным и назидательным от избытка наполняющей нас благодати.

Нелегко одеться в милосердие и благость, доброжелательность и доброту, когда вокруг все одеты в озлобленность, где ценность отдельного человека ничтожна. Но пусть трудные люди, которые вам встретятся, не дадут вам повода для гнева, ярости, злобы и злоречия. Но, напротив, будут поводом для милосердия, благости, смирения, долготерпения и любви. Христианин говорит своему неприятелю: «Спасибо, что ты стал моей болью. Ты научил меня милосердию, благости и любви. Ты помог мне облечься в нового человека, созданного по образу Создателя».

Нелегко одеться в смирение и кротость, долготерпение, когда люди этого мира смотрят друг на друга завистливым оком. Но пусть вами движет не тщеславие, а смиренная мудрость, которая видит дальше радостей этого мира, как сказано: «Мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16).

Нелегко сделать любовь главной чертой своего характера, когда вокруг тлеет огонь недоброжелательства и ненависти. Но именно в этом и заключается цель духовного совершенства — уподобить свой характер характеру Христа: «Как Христос простил вас, так и вы. Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства».

«Своими силами никто из нас не может совершить это изменение в себе. Дух Святой, Утешитель, Которого, по словам Христа, Он послал в наш мир, изменяет наш характер по образу Христа… Незаметно для себя день за днем мы оставляем свои пути и свою волю и принимаем пути и волю Христа, привлекательность Его характера. Таким образом мы возрастаем во Христе и неосознанно отражаем Его образ» (Уайт Э. Отражая Христа. С. 20).