Необыкновенный человек, Зиновий Ефимович Гердт оставил в памяти людей, знавших его, множество историй. Читая их воспоминания, понимаешь, что число этих историй бесконечно. Иногда эти истории грустные, иногда смешные, а иногда и грустные, и смешные одновременно. В этом весь Гердт, ведь как говорилось в рассказе любимого им Бабеля, «У всякого глупца хватает причин для уныния, и только мудрец разрывает смехом завесу бытия».

В 1950 году, во времена борьбы с космополитизмом, Зиновий Ефимович со своим братом Борисом возвращался с кладбища (была годовщина смерти мамы). На Садовом кольце они зашли в пивнушку («шалман», как определил ее Гердт) — согреться и помянуть.

Перед ними в очереди стоял огромный детина. И когда очередь дошла до него, он вдруг развернулся в их сторону и громко сказал продавщице: «Нет уж! Сначала — им. Они же у нас везде первые!..»

И Гердт, маленький человек, ударил детину в лицо. Это была не пощечина, а именно удар. Детина упал... Шалман загудел, упавший начал подниматься... Продавщица охнула: «За что?! Он ведь тебя даже жидом не назвал!..»

И стало ясно, что сейчас будет самосуд... Когда все шло к самосуду, от стойки оторвался человек, которому Гердт едва доходил до подмышек. «Он подошел ко мне, загреб своими ручищами за лацканы моего пальтишка, — рассказывал Гердт, — и я понял, что это конец. Мужик приподнял меня, наклонился к самому моему лицу и внятно, на всю пивную, сказал: «И делай так каждый раз, сынок, когда кто-нибудь скажет тебе что про твою нацию».

И «бережно» (слово самого Гердта) поцеловав его, поставил на место и, повернувшись, оглядел шалман. Шалман затих, и все вернулись к своим бутербродам.

***