Если бы не 10 октября 1963 года, то завтра бы ее чествовал весь мир, ведь завтра она стала бы еще на один год... пронзительнее. Она боялась самолетов и была слишком хорошо знакома с тем, как начинать все с нуля. В ее жизни самые близкие люди уходили внезапно, неожиданно и слишком рано, и в большинстве случаев в их смерти она винила себя. Но отчаянное желание жить заставляло ее возвращаться на сцену, где происходило настоящее чудо, когда она начинала петь...

Согласно легенде, Эдит Джованна Гассион родилась буквально на улице - по дороге в роддом ее мама - не состоявшаяся певица кабаре - "не дождалась" и родила дочку прямо на тротуаре. Роди принимали двое полицейских, совершавших обход своего района. Однако, скорее всего, это лишь метафора, красивая сказка, созданная ради того, чтобы подчеркнуть всю сложность жизни, которую довелось прожить великой певице.

Ее воспитанием занималась сначала одна бабушка (хотя "занималась" - слишком громко сказано: женщине откровенно не было дела до внучки). Затем другая - отец забрал Эдит у тещи и перевез к своей матери в Нормандию. Впрочем, условия там тоже были не ахти: бабушка содержала публичный дом.

Надо ли говорить, что проблем у бабушки тоже хватало. Причем настолько, что женщина даже не заметила, как 3-летняя внучка ослепла (е нее развился кератит, который никак не лечили - его просто не замечали). "Радикальным" лечением стала поездка к святой Терезe в Лизьё. И как это ни странно, "лечение" помогло - после трех лет слепоты Эдит прозрела. Со школой тоже дружбы не получилось - родители были не в восторге от того, чтобы с их детьми училась девочка "из неблагополучной семьи".

В конце концов отец забрал дочку к себе и маленькая Эдит стала полноправным членом труппы уличных артистов, с которой выступал ее отец-акробат (мать Эдит оставила дочь своего мужа чуть ли не сразу после родов). Так, отец выступал, а Эдит - пела.

Пока Эдит кочевала от бабушки к бабушке, у ее отца появилась другая семья, в которой родилось восемь детей. С одной из своих сестер - Симоной - Эдит не только подружилась, но даже забрала ее к себе, а когда из-за этого возникли проблемы с отцом, оставила его дом вместе с сестрой.

Ее жизни - это постоянное преодоление. Судьба никогда не давала ей "расслабиться" и почить на лаврах: за взлетом непременно следовал крутой поворот судьбы, после которого нужно было долго приходить в себя и буквально начинать все с нуля.

Ее первая любовь - закончилась смертью маленькой дочки. Ее первый успех - внезапной смертью ее "учителя" Луи Лепле, который забрал ее с улицы и сделал примой своего кабаре. Ее зрелая любовь - чемпион мира по боксу в среднем весе Марсель Сердан погиб в авиакатастрофе. Каждую из этих смертей Эдит невольно записывала на свой счет...

Но при этом вокруг было множество людей, которым она помогала - иногда физически (как Иву Монтану или Шарлю Азнавуру), но чаще - морально. Зрители слушали ее голос и в душе все переворачивалось, менялась жизнь, затрагивая внутри самые тонкие струны... Иногда до такой степени, что хотелось кричать, чтобы она прекратила... Хрупкая женщина в черном и с "глазами прозревшего слепца"... 

Она всегда считала, что зритель должен принимать ее такой, какая она была. У нее не было музыкального образования, но ей не составляло особого труда воспроизвести мелодию на слух. Ее сила воли поражала и вдохновляла многих. Она победила все - боль утрат, боль многочисленных переломов из-за аварий, в которые она попадала, пагубные пристрастия и зависимость...

Она жила, чтобы петь, хотя многие (и в первую очередь врачи) приравнивали ее выступления к самоубийству на сцене. Но в ответ она лишь парировала, что это - в ее стиле... Эдит до конца своих дней чувствовала себя одинокой. Это была своего рода "компенсация", вселенский баланс, цена за талант и всемирную любовь публики: "…Публика — горячая черная яма, — говорила Пиаф. — Она втягивает тебя в свои объятия, открывает свое сердце и поглощает тебя целиком. Ты переполняешься ее любовью, а она — твоей. Она желает тебя — ты отдаешься, ты поешь, ты кричишь, ты вопишь от восторга... Потом в гаснущем свете зала ты слышишь шум уходящих шагов. Ты, еще распаленная, идешь в свою гримерную. Они еще твои… Ты уже больше не содрогаешься от восторга, но тебе хорошо... А потом улицы, мрак… сердцу становится холодно… ты одна…

Зрители, ждущие у служебного выхода, уже не те, кто был только что в зале, они стали другими. Их руки требуют. Они больше не ласкают, они хватают. Их глаза оценивают, судят: "Смотрите-ка, а она не так хороша, как казалось со сцены!" Их улыбки как звериный оскал…

Артисты и публика не должны встречаться. После того как занавес падает, актер должен исчезнуть как по мановению волшебной палочки!"

Леокадия Коршунова